Страница:
На сцену вышла директор школы, наряженная в коричневый костюм. Прожектор скользнул лучом по ее ногам, запел детский хор. Звуки звонких, чистых голосов хлынули на аудиторию.
Это было совсем не то, чего он ожидал. Да, дети, шепелявя, читали комические или религиозные стихи, вызывая гром аплодисментов. Но выступали не только дети. На сцену выходили жители города и близлежащих селений. Бенни Фадж, черноволосый смутьян, который вел толпу громить лодку бедного Натбима — того теперь иначе как «бедный Натбим» и не называли, — вышел и спел «Лунный свет». У него оказался сочный тенор. Он закончил выступление ритмичным щелканьем пальцев и постукиванием каблуков.
— Когда я был маленьким, они приходили ночью и пели под дверью, — прошептал Деннис. — Старик Спарки Фадж, дед Бенни, был знаменит своим голосом. Пропал, бедняга, в море.
Потом вышли Банни и Марти и встали на краю сцены. Больше там никого не было.
— Привет, Банни! — закричала Саншайн. — Привет, Марти! — По залу пронеслась волна смеха.
— Тихо, — прошептал ей Куойл. Ребенок был как на иголках.
На Банни и Марти были одинаковые красные комбинезоны. Бити позволила им сесть за швейную машинку и прострочить прямые боковые швы. Куойл видел, как у Банни дрожат колени. Она стиснула руки. Девочки запели, и Куойл вспомнил, как эта мелодия просачивалась из-за дверей. Нежная мелодия, незнакомые иностранные слова, которые ему показались одним из африканских наречий. Как они его запомнили? Они с Деннисом терли в удивлении глаза и стыдливо сопели.
— Неплохо, — каркнул Куойл.
— Ну да, — отозвался Деннис голосом предводителя воров.
Куойл вдруг вспомнил пленку Натбима. Может быть, дети запомнили какую-то языческую песню со слуха? Он надеялся, что так оно и было.
На сцену, улыбаясь, вышла женщина, седые волосы которой напоминали светящийся шар над ее лбом. Пухлые щеки над улыбкой, как два холма над долиной. Глаза за стеклами очков. Прибежал ребенок и положил на пол прямо за ней футбольный мяч.
— О! Это здорово, — сказал Деннис, толкнув локтем Куойла. — Тетушка Софи сейчас покажет курицу.
Несколько секунд она стояла неподвижно, заложив длинные руки в карманы кофты из джерси. Твидовая юбка доходила ей до колен. Желтые чулки и красные тапочки на ногах. Неожиданно она заскребла ногой сцену, руки превратились в крылья, и, закудахтав, тетушка Софи превратилась в настоящую курицу-наседку над яйцом.
Куойл смеялся, пока у него не заболело горло. До. этого он не считал курицу занятной птицей.
Потом появились Уэйви и Герри. На мальчике был костюм моряка, на обуви набойки для степа, которыми он цокал по сцене, пока не вышел на ее середину. Уэйви в сером, сшитом ею самой платье села на стул и приложила к груди аккордеон. Пара фальшивых нот. Потом Уэйви сказала Герри что-то, что мог слышать только он. Напряженная тишина. Потом: «Раз, два, три» — и Уэйви начала играть. В зале раздались звуки волынки и сотни каблуков одновременно стали отбивать ритм, пока мальчик отбивал чечетку на сцене. Куойл хлопал в ладоши, они все аплодировали и кричали, пока Герри не выбежал вперед и не поклонился в пояс, как научила его мать. Он широко улыбался.
Гвоздем программы была Бити.
Сначала из-за занавеса показалась черная трость, и аудитория загудела. Потом сама Бити выпорхнула на сцену. На ней были узкое трико для танцев и туника, расшитая блестками и стеклярусом, бусинами, атласом и стразами, перьями и пуговицами, жемчужинами и витым кантом, перламутром и елочным дождем. Стоило ей сделать вдох, как ее наряд начинал рассыпать кругом мерцающие блики. На ней была шляпа, отражающая свет, как блестящие бумеранги. Она оперлась на трость, закрутила шляпу на пальце, подкинула ее в воздух, чтобы она сделала двойной переворот, и поймала ее, надев прямо на голову
— Мы все знаем, какой хитрец Билли Притти, — сказала она звонким игривым голосом.
Такого тона Куойл никогда от нее не слышал. Он взглянул на Денниса, который подался вперед с полуоткрытым ртом. Он, как и все остальные, ловил каждое ее слово.
— Копейка рубль бережет, да, Билли?
Смеющаяся публика развернулась на своих стульях, чтобы посмотреть на Билли, который сидел у дальней стены, с трудом сдерживаясь. Трость затанцевала в руках Бити.
— Да, мы знаем его хитрости. Но кто из вас знает, как прошлой зимой, кажется, в феврале, тогда еще была оттепель, Билли решил отремонтировать старые дедовские часы, стоявшие на кухне? Дело было так. — Трость пошла по кругу. — Билли звонит Леандру Мешеру. — Зрители снова стали оборачиваться, чтобы посмотреть на бакалейщика. Всем было известно, что на досуге он чинит антикварные часы. — Все знают, что Леандр может починить любые часы у себя на кухонном столе. Старые часы, которых многие из вас даже не помнят. В старину их надо было заводить каждый день. Правда? Помогайте, так оно и было! Жизнь вообще в старину была тяжелой. Так вот, звонит он Леандру. Звонок местный, поэтому платы за него не берут. — Внезапно она превращается в Билли Притти, говорящего по телефону. — «Леандр, — говорит Билли, — сколько ты возьмешь за то, чтобы починить часы моего деда? Они уже сто лет стоят у меня на кухне. Я завожу их ключом, только они совсем не работают». «Ну, — говорит Леандр, — долларов сто десять. Самое дорогое — это доставить их ко мне. Машина до твоего дома, потом до моего обойдется мне в пятьдесят долларов в один конец. Придется нанимать сильных парней, платить за бензин и масло для грузовика. Потом страховка, подкачка колес». «Подкачку делают бесплатно», — говорит Билли. — «Ты что, с луны свалился? А что такое инфляция, ты знаешь?» Задумался Билли. Его дом стоит на холме, а дом Леандра — у подножия холма. Между ними дюжина улиц. И Билли кое-что придумал. Он сам отнесет часы к Леандру! Сэкономит пятьдесят долларов. А Леандр, когда починит, сам принесет их хозяину. Наверх, на вершину холма. Ничего, не такие уж они и тяжелые. Там один короб для маятника, и все. Неудобно нести, а так ничего. — Она показала размер дедовских часов, коснувшись тростью деревянного голубя, который, как всем было известно, украшал верхушку часов Билли. Потом она расширила руки, изображая, что стряхивает пыль с резного фасада.
Куойл оглянулся и увидел, что Билли хохочет от удовольствия, созерцая свои собственные часы на сцене. Кто-то в зале сказал «тик-так».
— Берет он длинную веревку и крепко так обвязывает ею свои часы, чтобы удобнее было браться руками. Потом взваливает на спину — и вперед! К дому Леандра. — Теперь она изображала, как Билли семенит вниз по ступеням, поскальзываясь на обледеневшем склоне холма. — «Ужас как скользко идти по этим ступеням», — говорит наш Билли. А там, у подножия холма, живет тетушка Физард, девяноста лет от роду. Правда, дорогая?
Все вытянули шеи, чтобы увидеть престарелую леди в первом ряду, которая подняла в воздух обе свои толстенные палки в дрожащем приветствии, вызвав одобрительные возгласы и аплодисменты публики.
— Так вот, ей девяносто лет, и она как раз надела свои славные галоши с меховой опушкой, на которые ей набили гвозди в каблуки, чтобы не скользили. Потом надела черное зимнее пальто, потом вязаную шапочку, взяла в каждую руку по палке с резиновыми наконечниками, чтобы не упасть, если кто ее толкнет. — Теперь Бити превратилась в тетушку Физард, мелкими шажками продвигающуюся вперед и бросающую по сторонам пронзительные взгляды. А ну как кто решит толкнуть старушку!
— А на холме… — заревела публика.
— А на холме вышла неприятность. Сначала Билли спускается по маленьким ступенькам, что ведут направо, поскальзывается, съезжает налево, потом прямо, а дальше склон холма идет круто вниз. А лед блестит как вода, и вот он летит на своих часах, разгоняясь, словно на санках. Только рулить не может. Бедная тетушка Физард слышит подозрительный шуршащий звук, смотрит наверх, но… слишком поздно. Часы подхватывают ее и одним махом вминают в огромный сугроб. Наступает зловещая тишина. Потом Билли встает и начинает вынимать свои драгоценные часы из снега, чтобы снова взвалить на спину. Он же еще не дошел до дома Леандра! Потом смотрит — а из снега торчат галоши тетушки Физард. Вот они задвигались, и вся тетушка Физард показывается из-под снега. Шапка сбилась, одна палка осталась под снегом до прихода весны, а черное пальто так извалялось в снегу, что стало белым. «Ты! Ах ты. Билли Притти! — кричит она ему, размахивая палкой. — Ты что, — длинная пауза, — ты что, не можешь носить наручные часы, как все нормальные люди?»
Публика взревела. Молодежь стала подбрасывать свои часы в воздух.
— Ну молодчина, ну дает, — Деннис хлопал Куойла по спине, тянулся вперед, чтобы коснуться плеча старой миссис Физард.
— Ну ни слова правды, — прокричала она, раскрасневшись от смеха, — а как похоже! Ох и молодчина она!
— Подожди минутку, — сказала она и выбежала на кухню. Он услышал хлопок дверцы холодильника. Она вернулась, держа руки за спиной. — У меня не было возможности купить тебе подарок, — сказала она и вытянула перед собой обе руки со сжатыми пальцами. Потом она их разжала. В каждой руке она держала по коричневому яйцу. Он взял их у нее. Они были холодными на ощупь. Тогда этот подарок показался ему милым, заботливым жестом. Она сделала ему подарок. Пусть яйца, это уже было не важно. Главное, что они были переданы ему из ее рук. Подарок для него. Его не смущало, что он сам купил их за день до этого. Он тешил себя фантазией, что она поняла его, что для того, чтобы понять, что важен не сам подарок, а протянутые вперед руки, сам факт дарения, надо любить человека, которого одариваешь.
На Рождество в небе появились тяжелые облака. Тетушка осталась в Сент-Джонсе, и они были приглашены на рождественский ужин к Баггитам, вместе с Деннисом и Бити. Люди приходили на кухню и уходили, жарко горел огонь, звучали рассказы о прежних временах, шутки и веселые истории. Джек тихо ходил между гостями, подливая ромовый пунш. Издалека до них доносились единичные выстрелы. Салют.
— Бити говорит, что нам надо проведать старика Нолана. Здесь недалеко, в бухте Опрокинутой. Мы тут пораньше закончим и съездим к нему. Отец или кто-нибудь другой обычно ходит к нему в начале зимы, убедиться, что у него хватает дров и пищи. В этом году мы что-то припозднились. Бити испекла ему пирог и хлеба. Я утром видел дым из его избушки.
— Я о нем даже не думал, — сказал Куойл. Ему было стыдно.
Они сделали большой круг и пошли вдоль залива. Деннис громко рассказывал истории о пьяных водителях снегоходов, которые навсегда скрылись подо льдом потому, что не знали маршрута.
— Как холодно, черт возьми, — закричал он, сощурившись и разглядывая выемку на побережье. Пустые дома выглядели как набросок углем на грубой бумаге. Они повернули и долго ехали к берегу.
Из металлической трубы старого домишки шел дым. Визг мотора снегохода перешел в рокот холостого хода.
— Оставим включенным, — сказал Деннис.
Внутри было хуже, чем прошлый раз. Вонь была такая, что вызывала рвоту. Старик либо ослаб, либо был болен, потому что не выходил в туалет. Перед ними предстал дрожащий скелет. Собака замерла возле печки и не двигалась. Но она была жива. Куойл был не в силах вынести это зрелище. Он с трудом подавил рвотный рефлекс и рванулся к дверям. Во дворе в огороженном пятачке угадывались три холмика, покрытых снегом. Замерзшие овцы.
— Дядюшка Нолан, — услышал Куойл. — Я Деннис Баггит, сын Джека Баггита, с той стороны залива. Моя жена прислала для вас хлеба. — С этими словами он вытащил из сумки хлеб. Разнесся аромат дома и уюта. Скелет набросился на него, запихав сразу почти всю буханку в рот и постанывая.
Деннис вышел на улицу и плюнул. Откашлялся и снова плюнул.
— Какая гадость. Бедный старик умирает с голоду. Боже ты мой, какая же там грязь. Надо его отправлять в дом престарелых, а ты что скажешь? Он точно не в своем уме. Видел, он сжигает собственные стены? Он твоя родня, так что тебе решать, что с ним будет дальше. Когда его увезут, я приеду сюда и утоплю старого пса. Он и так уже еле живой.
— Я понятия не имею, что для него можно сделать.
— Бита знает, к кому нужно обратиться. Она кое-что делает для «Спасающей Благодати», ну, это где помогают женщинам и подросткам-матерям. Она всех знает. Она и еще Уэйви.
— Бити и Уэйви? — Лицо Куойла пылало от чувства вины. Он должен был взять на себя заботу о полоумном кузене с самой первой встречи. Но ему это не приходило в голову.
— Да, Бити и Уэйви организовали эту «Спасающую Благодать», пару лет назад. Тут рядом с нами жил один из важных, член муниципального совета, так он бил свою жену и как-то зимой выгнал ее на снег в чем мать родила. Она пришла к Бити. Синяя от холода, почти глухая, с окровавленными ушами. На следующий день Бити позвонила Уэйви. Та знает, как организовывать группы, начинать всякие важные дела. В общем, как привлечь к себе внимание властей.
— Бывают же женщины, — сказал Куойл. А сам подумал: «Ты бы видел Петал! Видел бы ты мою красавицу». Что за нелепая мысль. Петал в Якорной Лапе. Нет, это даже не смешно. Она бы закричала и села на первый же самолет, летящий в любом направлении. И больше никогда бы здесь не появилась.
— Э, парень, — сказал Деннис. — Считай, что ты еще ничего не видел. — И погнал снегоход по продуваемому ветром заливу.
35 Повседневные заботы
— Нам надо поговорить, Куойл, — кричал Джек из трубки. — Заеду за тобой завтра утром, чтобы они знали, с кем ты поехал в бухту Миски. — Закашлялся и повесил трубку до того, как Куойл успел ответить. Ему было нечего сказать в ответ.
В январе зима вошла в свои права. Так было всегда. Небо непостижимым образом сливалось цветом с закованным в ледовый панцирь океаном. Возле берега он был сплошным монолитом, а в пятидесяти милях от берега превращался в рваную линию плавучих льдин, норовящих накрыть друг друга. Снег шел каждый день, когда валил хлопьями, когда падал редкими снежинками, будто получив долгожданный отдых между бурями. Его становилось все больше: полтора метра, два с половиной, три с четвертью. Дороги превратились в тоннели без крыши. Звуки металла и дерева заглушались белым одеялом. Куойл подсчитал, что каждые десять дней приходила новая буря.
Печка в пикапе Джека работала на всю мощь, но от их дыхания все равно появилась изморозь на боковых окнах. Куойл стал отскребать ее ногтями, чтобы посмотреть на тюленей, которые стали появляться на далеких льдинах. Они были похожи на запятые и двоеточия на белом листе бумаги. Он почти не слушал Джека. Он думал о тюленях. Старший брат Уэйви, Оскар, приручил одного тюленя. Любителя местных гребешков. Джек был полон идей и говорил со скоростью пулемета. Начался новый сезон рыбной ловли, а квоты и ограничения значительно осложняли работу рыбаков.
— Даже Эйнштейн не смог бы в этом разобраться. Они, эти умники из Оттавы, так все запутали, что теперь тут черт ногу сломит. Да эти сволочи рыбу от своей задницы не отличат. — Джек гневался по среднему баллу. — Что же это такое? — Он провел рукой по волосам так, что они встали дыбом. — Черт возьми, стоит только начать хорошее дело, кто-нибудь тут же его загубит. Все одно к одному.
Куойл закопался поглубже в свою огромную красно-коричневую куртку с капюшоном. Он вспомнил, как звали тюленя Оскара. Пассел. Так местные называли гребешки.
— Ладно, Куойл. Билли не хочет расставаться со своей домашней страницей, так что ты теперь новый главный редактор. Будешь выполнять работу Терта Карда: подбирать материал, отвечать на телефон, заниматься заданиями для корреспондентов, счетами, рекламодателями и печатником. Ты смотри, внимательнее с этим сукиным сыном, типографом. Я за этим тебя и везу, чтобы ты на него посмотрел. Если где-то можно сделать ошибку, он ее обязательно сделает. Так, что еще. Я хочу, чтобы ты и дальше писал свои корабельные истории.
Куойл замер, не донеся руку до подбородка.
— Попробуем Бенни Фаджа на репортажах из зала суда, автокатастрофах и сексуальном насилии. Бог с ними, с рейтингом ресторанов и международными новостями. Все и так знают, как где кормят, и никому нет дела до того, что происходит за границей. Это можно посмотреть по телевизору.
Машина забиралась на вершину холма, и они попали в зону постоянного снегопада.
— Как думаешь, может, нам пересмотреть домашнюю страницу? Можем назвать ее «Стиль жизни». Понимаешь, мы с Билли маемся с этим уже года два. Сейчас здесь можно жить двумя разными способами: по-старому и по-новому. По-старому — это значит заботиться о семье, умирать там, где родился, ловить рыбу, валить лес, ухаживать за садом и быть довольным тем, что у тебя есть. А по-новому — значит ходить в тренажерные залы, на работу, делать то, что тебе говорят, идти на компромисс. Твой брат в Южной Африке, мать в Реджайне, а ты покупаешь всякую японскую дрянь. Бросаешь дом, уезжаешь на заработки. Есть люди, кому это не по душе. Куойл, мы все знаем, что «Болтушку» любят за описания птичьих кормушек и хорошие рецепты, но этого недостаточно. Сейчас нам приходится иметь дело с рейтингами, асфальтовыми дорогами, лотереями, лицензиями на продажу жареной курицы, элитным кофе в гастрономах и тому подобными вещами. Советуем, как правильно себя вести в далеких городах. Билли говорит, что сейчас материала достаточно, чтобы увеличить домашнюю страницу до разворота. Он расскажет тебе, что придумал. Вместе вы все решите.
— Мы можем попросить кого-нибудь из тех, кто уехал в другую страну, время от времени писать для гостевой колонки. Так, в форме письма, время от времени. Письмо из Австралии, из Садбери о том, как там живется, — сказал Куойл.
— Наверное, я бы захотел это прочитать, если бы мне был двадцать один и я готовился к дальней дороге. Да, похоже, газета изменится. Во многом.
— У Натбима очень хорошо шли щекотливые темы. Не знаю, справится ли Бенни с ними так, как он.
— Ну, давай подождем и посмотрим, что у него получится. Не будем его сразу топить. Ну как, возьмешься, Куойл? — Они вливались в движение бухты Миски по двум безымянным улицам и крутой дороге на вершину холма, по которой было одностороннее движение, осложненное снежными сугробами.
Он кивнул. Поклялся себе всеми святыми, что ни за что не пропустит опечатку.
— Приходи сегодня вечером к причалу, я расскажу тебе все остальное. Так, смотри, вот здесь делаешь поворот, срезаешь за пожарной станцией. Так будет короче.
Бенни Фадж сидел, аккуратно сложив руки на чистом столе, будто присутствовал на уроке арифметики. Его пушистые волосы наводили Куойла на мысли о парикмахерской.
— Сейчас расскажу. Я прочитал около пятидесяти статей Натбима, чтобы понять, как он подавал случаи с насилием, но у меня не получается нанизывать их одну на другую, как это делал он. Я старался, потому что чувствовал себя обязанным Натбиму. После случая с лодкой. Только у меня не получилось единого целого. Вот что мне удалось сделать.
Это было совсем не то, чего он ожидал. Да, дети, шепелявя, читали комические или религиозные стихи, вызывая гром аплодисментов. Но выступали не только дети. На сцену выходили жители города и близлежащих селений. Бенни Фадж, черноволосый смутьян, который вел толпу громить лодку бедного Натбима — того теперь иначе как «бедный Натбим» и не называли, — вышел и спел «Лунный свет». У него оказался сочный тенор. Он закончил выступление ритмичным щелканьем пальцев и постукиванием каблуков.
— Когда я был маленьким, они приходили ночью и пели под дверью, — прошептал Деннис. — Старик Спарки Фадж, дед Бенни, был знаменит своим голосом. Пропал, бедняга, в море.
Потом вышли Банни и Марти и встали на краю сцены. Больше там никого не было.
— Привет, Банни! — закричала Саншайн. — Привет, Марти! — По залу пронеслась волна смеха.
— Тихо, — прошептал ей Куойл. Ребенок был как на иголках.
На Банни и Марти были одинаковые красные комбинезоны. Бити позволила им сесть за швейную машинку и прострочить прямые боковые швы. Куойл видел, как у Банни дрожат колени. Она стиснула руки. Девочки запели, и Куойл вспомнил, как эта мелодия просачивалась из-за дверей. Нежная мелодия, незнакомые иностранные слова, которые ему показались одним из африканских наречий. Как они его запомнили? Они с Деннисом терли в удивлении глаза и стыдливо сопели.
— Неплохо, — каркнул Куойл.
— Ну да, — отозвался Деннис голосом предводителя воров.
Куойл вдруг вспомнил пленку Натбима. Может быть, дети запомнили какую-то языческую песню со слуха? Он надеялся, что так оно и было.
На сцену, улыбаясь, вышла женщина, седые волосы которой напоминали светящийся шар над ее лбом. Пухлые щеки над улыбкой, как два холма над долиной. Глаза за стеклами очков. Прибежал ребенок и положил на пол прямо за ней футбольный мяч.
— О! Это здорово, — сказал Деннис, толкнув локтем Куойла. — Тетушка Софи сейчас покажет курицу.
Несколько секунд она стояла неподвижно, заложив длинные руки в карманы кофты из джерси. Твидовая юбка доходила ей до колен. Желтые чулки и красные тапочки на ногах. Неожиданно она заскребла ногой сцену, руки превратились в крылья, и, закудахтав, тетушка Софи превратилась в настоящую курицу-наседку над яйцом.
Куойл смеялся, пока у него не заболело горло. До. этого он не считал курицу занятной птицей.
Потом появились Уэйви и Герри. На мальчике был костюм моряка, на обуви набойки для степа, которыми он цокал по сцене, пока не вышел на ее середину. Уэйви в сером, сшитом ею самой платье села на стул и приложила к груди аккордеон. Пара фальшивых нот. Потом Уэйви сказала Герри что-то, что мог слышать только он. Напряженная тишина. Потом: «Раз, два, три» — и Уэйви начала играть. В зале раздались звуки волынки и сотни каблуков одновременно стали отбивать ритм, пока мальчик отбивал чечетку на сцене. Куойл хлопал в ладоши, они все аплодировали и кричали, пока Герри не выбежал вперед и не поклонился в пояс, как научила его мать. Он широко улыбался.
Гвоздем программы была Бити.
Сначала из-за занавеса показалась черная трость, и аудитория загудела. Потом сама Бити выпорхнула на сцену. На ней были узкое трико для танцев и туника, расшитая блестками и стеклярусом, бусинами, атласом и стразами, перьями и пуговицами, жемчужинами и витым кантом, перламутром и елочным дождем. Стоило ей сделать вдох, как ее наряд начинал рассыпать кругом мерцающие блики. На ней была шляпа, отражающая свет, как блестящие бумеранги. Она оперлась на трость, закрутила шляпу на пальце, подкинула ее в воздух, чтобы она сделала двойной переворот, и поймала ее, надев прямо на голову
— Мы все знаем, какой хитрец Билли Притти, — сказала она звонким игривым голосом.
Такого тона Куойл никогда от нее не слышал. Он взглянул на Денниса, который подался вперед с полуоткрытым ртом. Он, как и все остальные, ловил каждое ее слово.
— Копейка рубль бережет, да, Билли?
Смеющаяся публика развернулась на своих стульях, чтобы посмотреть на Билли, который сидел у дальней стены, с трудом сдерживаясь. Трость затанцевала в руках Бити.
— Да, мы знаем его хитрости. Но кто из вас знает, как прошлой зимой, кажется, в феврале, тогда еще была оттепель, Билли решил отремонтировать старые дедовские часы, стоявшие на кухне? Дело было так. — Трость пошла по кругу. — Билли звонит Леандру Мешеру. — Зрители снова стали оборачиваться, чтобы посмотреть на бакалейщика. Всем было известно, что на досуге он чинит антикварные часы. — Все знают, что Леандр может починить любые часы у себя на кухонном столе. Старые часы, которых многие из вас даже не помнят. В старину их надо было заводить каждый день. Правда? Помогайте, так оно и было! Жизнь вообще в старину была тяжелой. Так вот, звонит он Леандру. Звонок местный, поэтому платы за него не берут. — Внезапно она превращается в Билли Притти, говорящего по телефону. — «Леандр, — говорит Билли, — сколько ты возьмешь за то, чтобы починить часы моего деда? Они уже сто лет стоят у меня на кухне. Я завожу их ключом, только они совсем не работают». «Ну, — говорит Леандр, — долларов сто десять. Самое дорогое — это доставить их ко мне. Машина до твоего дома, потом до моего обойдется мне в пятьдесят долларов в один конец. Придется нанимать сильных парней, платить за бензин и масло для грузовика. Потом страховка, подкачка колес». «Подкачку делают бесплатно», — говорит Билли. — «Ты что, с луны свалился? А что такое инфляция, ты знаешь?» Задумался Билли. Его дом стоит на холме, а дом Леандра — у подножия холма. Между ними дюжина улиц. И Билли кое-что придумал. Он сам отнесет часы к Леандру! Сэкономит пятьдесят долларов. А Леандр, когда починит, сам принесет их хозяину. Наверх, на вершину холма. Ничего, не такие уж они и тяжелые. Там один короб для маятника, и все. Неудобно нести, а так ничего. — Она показала размер дедовских часов, коснувшись тростью деревянного голубя, который, как всем было известно, украшал верхушку часов Билли. Потом она расширила руки, изображая, что стряхивает пыль с резного фасада.
Куойл оглянулся и увидел, что Билли хохочет от удовольствия, созерцая свои собственные часы на сцене. Кто-то в зале сказал «тик-так».
— Берет он длинную веревку и крепко так обвязывает ею свои часы, чтобы удобнее было браться руками. Потом взваливает на спину — и вперед! К дому Леандра. — Теперь она изображала, как Билли семенит вниз по ступеням, поскальзываясь на обледеневшем склоне холма. — «Ужас как скользко идти по этим ступеням», — говорит наш Билли. А там, у подножия холма, живет тетушка Физард, девяноста лет от роду. Правда, дорогая?
Все вытянули шеи, чтобы увидеть престарелую леди в первом ряду, которая подняла в воздух обе свои толстенные палки в дрожащем приветствии, вызвав одобрительные возгласы и аплодисменты публики.
— Так вот, ей девяносто лет, и она как раз надела свои славные галоши с меховой опушкой, на которые ей набили гвозди в каблуки, чтобы не скользили. Потом надела черное зимнее пальто, потом вязаную шапочку, взяла в каждую руку по палке с резиновыми наконечниками, чтобы не упасть, если кто ее толкнет. — Теперь Бити превратилась в тетушку Физард, мелкими шажками продвигающуюся вперед и бросающую по сторонам пронзительные взгляды. А ну как кто решит толкнуть старушку!
— А на холме… — заревела публика.
— А на холме вышла неприятность. Сначала Билли спускается по маленьким ступенькам, что ведут направо, поскальзывается, съезжает налево, потом прямо, а дальше склон холма идет круто вниз. А лед блестит как вода, и вот он летит на своих часах, разгоняясь, словно на санках. Только рулить не может. Бедная тетушка Физард слышит подозрительный шуршащий звук, смотрит наверх, но… слишком поздно. Часы подхватывают ее и одним махом вминают в огромный сугроб. Наступает зловещая тишина. Потом Билли встает и начинает вынимать свои драгоценные часы из снега, чтобы снова взвалить на спину. Он же еще не дошел до дома Леандра! Потом смотрит — а из снега торчат галоши тетушки Физард. Вот они задвигались, и вся тетушка Физард показывается из-под снега. Шапка сбилась, одна палка осталась под снегом до прихода весны, а черное пальто так извалялось в снегу, что стало белым. «Ты! Ах ты. Билли Притти! — кричит она ему, размахивая палкой. — Ты что, — длинная пауза, — ты что, не можешь носить наручные часы, как все нормальные люди?»
Публика взревела. Молодежь стала подбрасывать свои часы в воздух.
— Ну молодчина, ну дает, — Деннис хлопал Куойла по спине, тянулся вперед, чтобы коснуться плеча старой миссис Физард.
— Ну ни слова правды, — прокричала она, раскрасневшись от смеха, — а как похоже! Ох и молодчина она!
***
Спустя несколько дней Куойл подарил Уэйви чайник из прозрачного стекла и шелковый шарф с узором из ягод черники. Он заказал их по почтовому каталогу из Штатов. Она подарила ему темно-красный свитер, который связала сама долгими вечерами. Он был ему впору. Их лица были так близко, что смешивалось дыхание. Куойла преследовало воспоминание о единственном подарке, который ему сделала Петал. Она приняла от него дюжину подарков: бирюзовый браслет, аквариум с тропическими рыбками, жилет с вышитым бисером изображением Элвиса Пресли. Ярко-желтые глаза, губы с блестками. Петал открыла последнюю коробку и взглянула на него. Он сидел сложив руки и смотрел на нее.— Подожди минутку, — сказала она и выбежала на кухню. Он услышал хлопок дверцы холодильника. Она вернулась, держа руки за спиной. — У меня не было возможности купить тебе подарок, — сказала она и вытянула перед собой обе руки со сжатыми пальцами. Потом она их разжала. В каждой руке она держала по коричневому яйцу. Он взял их у нее. Они были холодными на ощупь. Тогда этот подарок показался ему милым, заботливым жестом. Она сделала ему подарок. Пусть яйца, это уже было не важно. Главное, что они были переданы ему из ее рук. Подарок для него. Его не смущало, что он сам купил их за день до этого. Он тешил себя фантазией, что она поняла его, что для того, чтобы понять, что важен не сам подарок, а протянутые вперед руки, сам факт дарения, надо любить человека, которого одариваешь.
На Рождество в небе появились тяжелые облака. Тетушка осталась в Сент-Джонсе, и они были приглашены на рождественский ужин к Баггитам, вместе с Деннисом и Бити. Люди приходили на кухню и уходили, жарко горел огонь, звучали рассказы о прежних временах, шутки и веселые истории. Джек тихо ходил между гостями, подливая ромовый пунш. Издалека до них доносились единичные выстрелы. Салют.
***
Усы Денниса побелели от мороза. В субботу, на следующее утро после Рождества, они с Куойлом пошли в еловый лес на берег залива рубить дрова на вторую половину зимы. У Куойла была бензопила, с которой он никак не мог расстаться, а Деннис нес топор, обрубать сучья. Синий шарф, который ему связала Саншайн, едва прикрывал шею Куойла. В полдень они уже стояли возле костра, попивая горячий чай.— Бити говорит, что нам надо проведать старика Нолана. Здесь недалеко, в бухте Опрокинутой. Мы тут пораньше закончим и съездим к нему. Отец или кто-нибудь другой обычно ходит к нему в начале зимы, убедиться, что у него хватает дров и пищи. В этом году мы что-то припозднились. Бити испекла ему пирог и хлеба. Я утром видел дым из его избушки.
— Я о нем даже не думал, — сказал Куойл. Ему было стыдно.
Они сделали большой круг и пошли вдоль залива. Деннис громко рассказывал истории о пьяных водителях снегоходов, которые навсегда скрылись подо льдом потому, что не знали маршрута.
— Как холодно, черт возьми, — закричал он, сощурившись и разглядывая выемку на побережье. Пустые дома выглядели как набросок углем на грубой бумаге. Они повернули и долго ехали к берегу.
Из металлической трубы старого домишки шел дым. Визг мотора снегохода перешел в рокот холостого хода.
— Оставим включенным, — сказал Деннис.
Внутри было хуже, чем прошлый раз. Вонь была такая, что вызывала рвоту. Старик либо ослаб, либо был болен, потому что не выходил в туалет. Перед ними предстал дрожащий скелет. Собака замерла возле печки и не двигалась. Но она была жива. Куойл был не в силах вынести это зрелище. Он с трудом подавил рвотный рефлекс и рванулся к дверям. Во дворе в огороженном пятачке угадывались три холмика, покрытых снегом. Замерзшие овцы.
— Дядюшка Нолан, — услышал Куойл. — Я Деннис Баггит, сын Джека Баггита, с той стороны залива. Моя жена прислала для вас хлеба. — С этими словами он вытащил из сумки хлеб. Разнесся аромат дома и уюта. Скелет набросился на него, запихав сразу почти всю буханку в рот и постанывая.
Деннис вышел на улицу и плюнул. Откашлялся и снова плюнул.
— Какая гадость. Бедный старик умирает с голоду. Боже ты мой, какая же там грязь. Надо его отправлять в дом престарелых, а ты что скажешь? Он точно не в своем уме. Видел, он сжигает собственные стены? Он твоя родня, так что тебе решать, что с ним будет дальше. Когда его увезут, я приеду сюда и утоплю старого пса. Он и так уже еле живой.
— Я понятия не имею, что для него можно сделать.
— Бита знает, к кому нужно обратиться. Она кое-что делает для «Спасающей Благодати», ну, это где помогают женщинам и подросткам-матерям. Она всех знает. Она и еще Уэйви.
— Бити и Уэйви? — Лицо Куойла пылало от чувства вины. Он должен был взять на себя заботу о полоумном кузене с самой первой встречи. Но ему это не приходило в голову.
— Да, Бити и Уэйви организовали эту «Спасающую Благодать», пару лет назад. Тут рядом с нами жил один из важных, член муниципального совета, так он бил свою жену и как-то зимой выгнал ее на снег в чем мать родила. Она пришла к Бити. Синяя от холода, почти глухая, с окровавленными ушами. На следующий день Бити позвонила Уэйви. Та знает, как организовывать группы, начинать всякие важные дела. В общем, как привлечь к себе внимание властей.
— Бывают же женщины, — сказал Куойл. А сам подумал: «Ты бы видел Петал! Видел бы ты мою красавицу». Что за нелепая мысль. Петал в Якорной Лапе. Нет, это даже не смешно. Она бы закричала и села на первый же самолет, летящий в любом направлении. И больше никогда бы здесь не появилась.
— Э, парень, — сказал Деннис. — Считай, что ты еще ничего не видел. — И погнал снегоход по продуваемому ветром заливу.
35 Повседневные заботы
Повседневные заботы сводятся как минимум к проведению точных расчетов от полудня до полудня, где утренние и дневные замеры помогают определить долготу, а высота зенита — широту.
«МОРСКОЙ СЛОВАРЬ»
— Нам надо поговорить, Куойл, — кричал Джек из трубки. — Заеду за тобой завтра утром, чтобы они знали, с кем ты поехал в бухту Миски. — Закашлялся и повесил трубку до того, как Куойл успел ответить. Ему было нечего сказать в ответ.
В январе зима вошла в свои права. Так было всегда. Небо непостижимым образом сливалось цветом с закованным в ледовый панцирь океаном. Возле берега он был сплошным монолитом, а в пятидесяти милях от берега превращался в рваную линию плавучих льдин, норовящих накрыть друг друга. Снег шел каждый день, когда валил хлопьями, когда падал редкими снежинками, будто получив долгожданный отдых между бурями. Его становилось все больше: полтора метра, два с половиной, три с четвертью. Дороги превратились в тоннели без крыши. Звуки металла и дерева заглушались белым одеялом. Куойл подсчитал, что каждые десять дней приходила новая буря.
Печка в пикапе Джека работала на всю мощь, но от их дыхания все равно появилась изморозь на боковых окнах. Куойл стал отскребать ее ногтями, чтобы посмотреть на тюленей, которые стали появляться на далеких льдинах. Они были похожи на запятые и двоеточия на белом листе бумаги. Он почти не слушал Джека. Он думал о тюленях. Старший брат Уэйви, Оскар, приручил одного тюленя. Любителя местных гребешков. Джек был полон идей и говорил со скоростью пулемета. Начался новый сезон рыбной ловли, а квоты и ограничения значительно осложняли работу рыбаков.
— Даже Эйнштейн не смог бы в этом разобраться. Они, эти умники из Оттавы, так все запутали, что теперь тут черт ногу сломит. Да эти сволочи рыбу от своей задницы не отличат. — Джек гневался по среднему баллу. — Что же это такое? — Он провел рукой по волосам так, что они встали дыбом. — Черт возьми, стоит только начать хорошее дело, кто-нибудь тут же его загубит. Все одно к одному.
Куойл закопался поглубже в свою огромную красно-коричневую куртку с капюшоном. Он вспомнил, как звали тюленя Оскара. Пассел. Так местные называли гребешки.
— Ладно, Куойл. Билли не хочет расставаться со своей домашней страницей, так что ты теперь новый главный редактор. Будешь выполнять работу Терта Карда: подбирать материал, отвечать на телефон, заниматься заданиями для корреспондентов, счетами, рекламодателями и печатником. Ты смотри, внимательнее с этим сукиным сыном, типографом. Я за этим тебя и везу, чтобы ты на него посмотрел. Если где-то можно сделать ошибку, он ее обязательно сделает. Так, что еще. Я хочу, чтобы ты и дальше писал свои корабельные истории.
Куойл замер, не донеся руку до подбородка.
— Попробуем Бенни Фаджа на репортажах из зала суда, автокатастрофах и сексуальном насилии. Бог с ними, с рейтингом ресторанов и международными новостями. Все и так знают, как где кормят, и никому нет дела до того, что происходит за границей. Это можно посмотреть по телевизору.
Машина забиралась на вершину холма, и они попали в зону постоянного снегопада.
— Как думаешь, может, нам пересмотреть домашнюю страницу? Можем назвать ее «Стиль жизни». Понимаешь, мы с Билли маемся с этим уже года два. Сейчас здесь можно жить двумя разными способами: по-старому и по-новому. По-старому — это значит заботиться о семье, умирать там, где родился, ловить рыбу, валить лес, ухаживать за садом и быть довольным тем, что у тебя есть. А по-новому — значит ходить в тренажерные залы, на работу, делать то, что тебе говорят, идти на компромисс. Твой брат в Южной Африке, мать в Реджайне, а ты покупаешь всякую японскую дрянь. Бросаешь дом, уезжаешь на заработки. Есть люди, кому это не по душе. Куойл, мы все знаем, что «Болтушку» любят за описания птичьих кормушек и хорошие рецепты, но этого недостаточно. Сейчас нам приходится иметь дело с рейтингами, асфальтовыми дорогами, лотереями, лицензиями на продажу жареной курицы, элитным кофе в гастрономах и тому подобными вещами. Советуем, как правильно себя вести в далеких городах. Билли говорит, что сейчас материала достаточно, чтобы увеличить домашнюю страницу до разворота. Он расскажет тебе, что придумал. Вместе вы все решите.
— Мы можем попросить кого-нибудь из тех, кто уехал в другую страну, время от времени писать для гостевой колонки. Так, в форме письма, время от времени. Письмо из Австралии, из Садбери о том, как там живется, — сказал Куойл.
— Наверное, я бы захотел это прочитать, если бы мне был двадцать один и я готовился к дальней дороге. Да, похоже, газета изменится. Во многом.
— У Натбима очень хорошо шли щекотливые темы. Не знаю, справится ли Бенни с ними так, как он.
— Ну, давай подождем и посмотрим, что у него получится. Не будем его сразу топить. Ну как, возьмешься, Куойл? — Они вливались в движение бухты Миски по двум безымянным улицам и крутой дороге на вершину холма, по которой было одностороннее движение, осложненное снежными сугробами.
Он кивнул. Поклялся себе всеми святыми, что ни за что не пропустит опечатку.
— Приходи сегодня вечером к причалу, я расскажу тебе все остальное. Так, смотри, вот здесь делаешь поворот, срезаешь за пожарной станцией. Так будет короче.
***
— Так, — сказал Куойл, сидя на том месте, где раньше сидел Терт Кард. Он все убрал со стола и сорвал со стены фотографию нефтеналивного танкера. — Что у нас с новостями на эту неделю? Бенни, как у тебя дела с сексуальным насилием и судебными историями? — Он старался говорить низким голосом.Бенни Фадж сидел, аккуратно сложив руки на чистом столе, будто присутствовал на уроке арифметики. Его пушистые волосы наводили Куойла на мысли о парикмахерской.
— Сейчас расскажу. Я прочитал около пятидесяти статей Натбима, чтобы понять, как он подавал случаи с насилием, но у меня не получается нанизывать их одну на другую, как это делал он. Я старался, потому что чувствовал себя обязанным Натбиму. После случая с лодкой. Только у меня не получилось единого целого. Вот что мне удалось сделать.
Обвинения в инцесте против шестидесятисемилетнего жителя бухты Миски во вторник были сняты после того, как его четырнадцатилетняя дочь отказалась давать показания.Он ждал, кусая ноготь большого пальца.
Доктор Синголо Бути, семидесяти одного года от роду, был арестован с последующим предъявлением ему обвинений в одиннадцати случаях сексуального домогательства по отношению к семи пациенткам, произошедших в период с мая 1978 по июль 1991 года. Суд состоится тридцать первого января.