Страница:
— С приятелями?
Ему придется все назвать своими именами.
— Петал развлекалась с мужчинами. Ей нравились мужчины, — сказал Куойл. — Очень. — Ему казалось, что он не смог объяснить, что хотел, но Уэйви его поняла и вздохнула, цедя воздух сквозь зубы. Как же она раньше не поняла, что здесь что-то не так? Куойл всегда рассказывал о своей любви, но ни разу не обмолвился о самой женщине. Теперь она могла поделиться с ним самым главным своим секретом.
— Знаешь, — сказала она, — а Герольд был бабником.
Она вспомнила, как он вваливался в дом на рассвете, распространяя запах табака, рома и чужой плоти. Ложился голым на чистое белье. Его лобковые волосы были липкими после бурно проведенной ночи. «Это всего лишь сучий сок, женщина, — говорил он, — так что заткнись».
Она вздохнула и снова произнесла его имя:
— Герольд…
— М-м, — сказал Куойл.
— Он не пропускал ни одной юбки, — продолжила Уэйви. — А со мной обращался как со сточной ямой. Приходил после гулянок и вытирал об меня всю их грязь. Когда он в меня кончал, мне казалось, что его так рвет. Я никому об этом не говорила, только тебе.
Длительное молчание. Куойл откашлялся. Хватит ли у него духу снова посмотреть на нее? Почти хватило.
— Знаешь, я понял кое-что, что мне было непонятно год назад, — сказал Куойл. — Петал была нехорошей женщиной. И кажется, я именно за это ее и любил.
— Да. Так же и я с Герольдом, — сказала Уэйви. — Как будто ты чувствуешь, что не заслуживаешь лучшего. Чем хуже становится, тем больше ты в это веришь. Что с тобой должно происходить именно это, а иначе и быть не может. Понимаешь, что я хочу сказать?
Куойл кивнул. И продолжал кивать, дыша сквозь сжатые губы, посвистывая, будто обдумывал что-то важное. В это время красавчик Герольд и восхитительная Петал постепенно покидали закоулки памяти. Да, так и было.
Куойл попытался пошутить:
— Эх, если бы ты писал с той же ловкостью, как вяжешь! — Бенни поднял на него обиженные глаза.
— У него талант не только к вязанию. Бенни был лучшим среди починщиков сетей. Он знает переплетения сети лучше, чем свою собственную жену. Правда, Бенни? — Билли подмигнул Куойлу.
— Не совсем, — ответил Бенни. Черные волосы упали ему на лицо, когда он наклонился над своей работой.
— На самом деле пишет он тоже неплохо. — сказал Куойл, желая успокоить парня. Билли кивнул, но было видно, что он все еще думает о вязании и искусстве занимать руки.
— Джек до сих пор немного вяжет, правда не так, как раньше. Он отлично вязал. Но у него никогда не было такой хватки, которой у нас славится Бенни. Бенни в этом смысле как водитель грузовика. Ну, помнишь, того, что перевозил контейнеры между Монреалем и Сент-Джонсом?
Куойл подумал о Партридже. Он должен позвонить старому другу и обо всем рассказать. Только вот о чем? О том, что он умеет чистить треску во время совещания о размещении рекламы и стоимости печати? О том, что он не может поверить в то, что любовь может быть не черного цвета тоски и не красного, цвета одержимости?
— Он гнал на полной скорости через Нова-Скотию и Нью-Брунсуик, просунув руки сквозь рулевое колесо и работая спицами как вязальная машина. К тому времени, как он подъезжал к Монреалю, у него уже бывали готовы свитер или кофта, которые он за хорошую цену продавал в сувенирных лавках как изделие ручной работы.
— Может, и мне так делать? — сказал Бенни Фадж. — Не знаешь, случаем, сколько он выручал?
— Не знаю. Но могу рассказать про него другую историю. Гонит он как-то по трансканадской автотрассе и вяжет примерно с той же скоростью, с которой несется его грузовик, и тут его замечает офицер дорожного патруля. Бросается за ним вдогонку, и оказывается, что для того, чтобы его догнать, ему приходится идти сто сорок километров в час! Ну, поравнялся он с ним. и давай сигналить, чтоб тот остановился. Но парень так занят вязанием, что ничего не видит и едет дальше!
Это была одна из баек Билли. Куойл слегка улыбнулся.
— Офицер мигает фонарями — никакой реакции. В конце концов ему приходится высунуться в окно и закричать: «Прими вправо! Вправо прими!» Когда парень наконец замечает его. он задумывается, а потом говорит: «Какой проймы? Я уже почти все довязал!»
Бенни Фадж даже не улыбнулся, а довольный Билли скрипуче захихикал.
Куойлу это нравилось больше всего: сидеть на каменистом берегу, спрятавшись от ветра за камень, и поворачивать над углями серебристую сельдь. Эти холодные пикники возле моря были восхитительны. Уэйви из выброшенного на берег бревна и камней делала стол. Герри находил упругие водоросли. Солнце согревало небольшие, поросшие травой участки склона, по которым носились наперегонки Банни и Саншайн.
— Уэйви, — звенел голос Саншайн. — Уэйви, ты взяла зефир?
— Да, девочка. Маленькими кусочками.
«Девочки на Лужайке», — подумал Куойл, глядя на дочерей. Внезапно все встало на свои места. Слова отца Билли четко совпали с жизнью Куойла. Любовница-Дьяволица. Стойкая Женщина. Девочки на Лужайке. Высокая и Тихая Женщина.
Банни бежала к ним, держа руки ладошкой. Она как стрела, всегда летела к цели. Маленькая неподвижная птица, совершенная в своей красоте, поджав лапки, лежала на детских ладонях.
— Это мертвая птица, — сказала Уэйви. — У бедняжки сломана шея. — Голова птицы действительно безвольно болталась. Она не сказала ни слова ни о смерти, ни о небесах. Банни положила птицу на камень и постоянно возвращалась к нему, чтобы снова на нее посмотреть.
Сельдь коптилась на дыму, дети играли, прыгая вокруг и спрашивая: «Папа! Папа! Когда же они будут готовы?»
«Папа!» — сказал Герри. И поднял круглое лицо вверх, гордясь своей сообразительностью.
— Я могу съесть весь улов.
— Если бы у тебя ничего не получилось с газетой, тебе стоило бы заняться рыбалкой. Тебя к этому тянет, я вижу. Знаешь, что в ней самое приятное? Берешь в лодку маленькую печку, сковородку и чуток засоленной свинины и готовишь лучшую еду, которую ты когда-либо пробовал. Поэтому ты никогда и не видишь, чтобы рыбак брал с собой коробки с обедами. Если он проголодается, то найдет способ себя накормить. Никогда приготовленная на берегу еда не сравнится с тем, что ты только что вытащил из моря. Сходишь со мной как-нибудь — узнаешь.
Через две недели сельдь исчезла необъяснимым образом, и штат «Болтушки» временно сократился в размерах, пока Билли, Куойл и Деннис помогали Джеку чинить старые ловушки для омаров и плести новые. А Бенни Фадж уехал в бухту Миски, чтобы удалить все свои зубы.
— Вот уж не знаю, получится ли ловить этих омаров: на себя или на всех вас.
— Хотел бы я пойти на омара, — сказал Билли. — На омаре можно хорошо заработать. Только вот мне не получить лицензию. Единственный способ — пойти вместе с Деннисом.
— Я готов, — сказал Деннис.
— В другой раз, — отрезал Джек. Коротко и веско. Он завидовал привилегиям сына и хотел удержать его на берегу. В безопасности. Это был его последний сын.
— Приходи как-нибудь, мы сварим большого омара, ладно? — предложил Билли. — Даже если нам придется купить его у кого-нибудь на Безымянном. Жаль только, что нам нечего вроде праздновать.
— Почему? — сказал Куойл. — В субботу возвращается тетушка, и мы устраиваем в ее честь вечеринку в моем доме. Только вот я сомневаюсь, что там будет омар.
В сарае Джека, в углу, лежали камни. Якоря от ловушек для омаров, пояснил он. Грузила.
38 Мечта погонщика собак
Когда Элвин Ярк достал из кармана старое, потертое лекало, звякнул бегунок на молнии его свитера. Пора приниматься за работу. За день до этого он напился очищающего отвара, освободил кишечник и теперь был готов к подвигам. Он отметил карандашом места для пазов на киле. Обшивка все еще не была выстругана из выгнутой древесины, стоявшей вдоль стены. Сквозь окно виднелась пустая дорога. Мурлыкая себе под нос или напевая, он подошел к полке, которая тянулась по верху всей стены, он вытянул оттуда деревянные строительные рыбины, выложил их по всему каркасу, от носа до кормы. И получилась лодка.
«Эх. Куойл пропустил самое интересное. Он не видел, как она появилась из ничего».
Ярк снова посмотрел в окно. Там были только апрельские воды, поблескивавшие на снегу, как искристые улыбки света. Будто кружевная скатерть медленно сама по себе разворачивалась во всю длину. Клочья пены покачивались возле свай. За мысом виднелись куски айсбергов, осколки льдин плавали огромными синими фрагментами в беспокойной воде.
Наконец показался разбрасывающий во все стороны комья грязи «универсал» Куойла. Куойл остановился в дверях. Темно-красный свитер зацепился за гвоздь. Нервно потрепал вытянувшуюся петлю, в то время как любой другой на его месте просто дернул бы плечом, чтобы освободиться. Сказал, что не может задержаться надолго, потому что хочет успеть к ужину в честь возвращения тетушки. Они с Уэйви все утро тушили рыбу, так что еды хватило бы для затопления среднего танкера. Элвин и Иви просто обязаны прийти помочь все это съесть.
— Я люблю веселиться, — сказал Ярк. — Тетушка уже приехала или только едет?
Куойл встретил тетушку в полдень у Оленьего Озера. Она хорошо выглядела. В ней бурлили энергия и новые идеи.
Куойл же мечтал. Витал мыслями далеко от этого места. Когда Ярк попросил его подать инструмент, он дал совершенно не то, что надо.
— Столько всего происходит, — пробормотал он.
Его мысли были заняты страницей «Стиль жизни». Неиссякаемый поток писем. Они больше не публиковали описаний птичьих кормушек, а занимались поисками лекарства от тоски по дому. Никто из покинувших родные места не смог найти покоя. «Придет день, и я обязательно вернусь!» — писали они. Но никто не возвращался. Прошлая жизнь была для них слишком тесна и больше им не подходила.
Ярк напевал свою бесконечную песенку: «Эх, „Гусь-нырок”, тебе вода не впрок, она хлещет сквозь щели. Сидеть тебе на мели, „Гусь”, как сидит дружок твой „Брюс”. На всех море одно — и всех ждет его дно». Он пел и переносил разметку на неотесанные доски.
— Можешь забрать свою лодку в следующую субботу. Она будет готова.
«Слава богу! — подумал Куойл. — Человек спасается от пытки бесконечной песней».
Светло-коричневый паук резво побежал по верхней кромке строительной рыбины.
— Погода меняется. Вон пауки как скачут весь день, и колени у меня трещат. Ладно, давай резать заготовки. «Вот „Брюс” сюда лося привез, и лось тут славненько живет».
Куойл посмотрел на свою лодку. Она стала настоящей благодаря дереву, из которого ее собрали. Он ошибся, спутав свершившийся факт с его первопричиной. Эта лодка существовала в уме Ярка вот уже несколько месяцев.
Ярк отпиливал и выравнивал, а Куойл выстраивал части корпуса вдоль стены. Их изгибы напомнили ему о Уэйви с лирообразными бедрами, расширяющимися возле талии, и упругими ногами. Если они с ней поженятся, неужели Петал так и будет третьей в их постели? Или третьим будет Герольд Проуз? Он представил себе, как демонические любовники сплетаются в страсти, кусая друг друга и постанывая, а они с Уэйви корчатся возле изножья кровати, зажмурив глаза и зажав руками уши.
Смеркалось, они тяжело дышали, устанавливая и закрепляя части корпуса.
— Раз проку нет, его не жди, а лучше чай попить иди! — спел Ярк, когда они вышли из сумрака мастерской на улицу.
Море и небо были похожи на два стеклянных полотна, стоящих под углом друг к другу Маяк на мысе чертил горизонт яркими лучами. Окна дома горели ярко-оранжевым цветом.
— Слышал? — спросил Ярк, останавливаясь на тропинке и предостерегающе подняв руки с растопыренными пальцами.
— Что? — Куойл слышал только тихое дыхание моря где-то внизу. Он хотел домой.
— Море. Я слышал большую волну. — Они стояли под янтарным небом и слушали. Темные спутанные ветви кустарника, утес, напоминавший мемориальную стелу.
— Вот! Слышал? — Ярк схватил Куойла за запястье, вытянув его руку туда, куда до этого показывал сам, на северо-восточную часть залива.
В поблескивающей воде светился сгусток голубого света. Луч маяка прорезал воздух над заливом, но не встретил ничего на своем пути. А за ним в сгущающемся сумраке шевелилось, мерцало и перекатывалось нечто темное и неизвестное.
— Это предвестник плохой погоды. Я часто такие видел. Скоро погода изменится.
Однако обманчиво ясное небо не предвещало ничего плохого.
— Пап, — сказала Банни, дергая Куойла за наполовину снятую куртку. — Я так долго ждала, пока ты вернешься домой! Пап, пошли в мою комнату, я покажу тебе, что нам принесла Уэйви. Пойдем, пап. Ну пойдем, пожалуйста.
Она была чем-то возбуждена. Он очень надеялся, что дело было не в ее рисунках. Он боялся увидеть еще одно дерево, похожее на капусту брокколи. Весь холодильник уже был увешан ими.
Куойл позволил ей протащить себя через всю компанию, поймав на ходу взгляд Уэйви и ее улыбку, предназначенную только для него, и вошел в комнату Банни. Пока он шел по ступеням, ему на ум пришла мысль: может быть, любовь была похожа на коробку с конфетами разных сортов, из которой человеку позволялось брать больше, чем один раз? Какие-то конфеты жгли и жалили язык, какие-то пахли духами. В некоторых начинка была горькой, в некоторых — смешанный с медом яд. Что-то быстро проглатывалось, а что-то застревало в горле. И среди обычных мятных и сливочных карамелек попадались по-настоящему редкие, некоторые были смертельно опасны, а некоторые дарили тихое спокойствие и радость. Какую из них выбирает он сейчас?
Герри и Саншайн лежали на полу. Марти пододвинула миску с водой поближе к щенку лайки. Белый мех, свернутый бубликом хвост. Щенок галопом кинулся к Банни, схватил шнурок на ее ботинке и принялся тянуть.
— Это же белая собака, — он с трудом произнес эти слова. Наблюдал за ней краешком глаза.
— Это ездовая собака, пап. Уэйви привезла ее от брата, который выращивает ездовых собак.
— От Кена? Кен выращивает ездовых собак? — Он знал, что это не Кен, но никак не мог понять, что происходит. «Мужчина крайне удивлен, увидев в комнате дочери белую собаку».
— Да нет. Это другой брат, Оскар. Тот, у которого ручной тюлень. Ну помнишь, мы видели ручного тюленя? Нас туда возил Кен. А еще Оскар обещал научить меня дрессировать ее. когда она подрастет. Пап, мы будем участвовать в гонках, если она захочет. А еще я попрошу Шкипера Эла показать мне, как делать коматик. Это такие санки. Мы видели такие у Оскара. Когда я вырасту, то стану гонщицей на собаках.
— И я, — сказала Саншайн.
— Это самое приятное, что я слышал, девочки. Мои гонщицы на собачьих упряжках. Вы уже придумали ей имя?
— Уоррен, — сказала Банни. — Уоррен Вторая.
— Уоррен Вторая, — повторил Герри.
Куойл понял, что его жизнь может пройти в окружении династии собак по имени Уоррен.
— Папа, — прошептала Банни. — У Герри тоже будет собака. Брат Уоррен Второй. Ему подарят ее завтра. Только не говори ему, потому что это секрет.
Куойл спустился вниз, чтобы обнять тетушку и потом Уэйви. Его близость к ней придала ему смелости, и он поцеловал ее. Сильное искреннее объятие. Зажатый между ними аккордеон издал странный звук. Этот демонстративный личный жест публика встретила криками и аплодисментами. Это было уже равносильно объявлению о намерениях. Отец Уэйви сидел за столом. Одна рука лежала на колене, второй он стряхивал пепел сигареты в блюдце. Он кривовато улыбнулся Куойлу. Подмигнул, чтобы выразить одобрение, но не соучастие. Так вот от кого Уэйви научилась подмигивать. Только Джек стоял в темной кладовой и смотрел в окно.
— Джек, — позвала его Бити. — Что это ты там стоишь? Что тебе не дает покоя?
Она вытащила высокий белый торт, покрытый розовым кремом. Выложенные конфетами буквы: «Добро пожаловать, Агнис!» Куойл съел два куска и уже нацелился на третий, но он достался Билли Притти, который приехал поздно. Его голова была покрыта снегом. Он вошел и просто стоял возле плиты. Что-то в его позе говорило о том, что у него были важные новости. Все мужчины в комнате посмотрели на него, хотя он не проронил ни слова.
— Морские прогнозы мало что говорят, но я вам точно скажу: там собирается что-то серьезное. Идет сильный снег. А ветер дует узлов тридцать, не меньше. С востока, и становится все сильнее. Я думаю, идет вьюга. Послушайте. — Когда звук аккордеона затих и совсем смолк, все услышали вой ветра вокруг дома. — Должно быть, это один из полярных низких ветров, который на станциях не видно до тех пор, пока он не подойдет совсем близко. Я, наверное, поздороваюсь со всеми да поеду домой. Не нравится мне все это, — сказал Билли с набитым ртом. Прогноз не понравился и всем остальным.
— Я буду сидеть дома, приятель, — прокричал Джек Куойлу. — Я, знаешь, чувствовал, как она надвигается. Если я не уберу лодку, она разобьет ее в щепки. Мать поедет с Деннисом. — Он показал на жену и на Денниса. Все было понятно.
К девяти часам обеспокоенные гости разъехались, думая о заметенных дорогах и разломанных лодках.
— Похоже, ты привела ее за собой, тетушка.
Они сидели на кухне в окружении тарелок. Тетушка держала в руках свою порцию виски. В раковине лежал скелет из вилок.
— Никогда так не говори. Никогда не говори человеку, что он принес с собой шторм или вьюгу. Это самое плохое, что ты можешь ему сказать. — Но ей было приятно.
— Переменчивый ветер, мерзкая погода, — бормотал Билли Притти, боком съезжая с холма. Ветер теперь дул под углом в северном направлении.
Несколько дней назад он видел предвестников этого ветра — ромбовидные светящиеся пятна на мутном небе: почти сразу уловил внутренним чутьем этот ветер, его направление, расчерченное этими ромбами как пометками на старых картах, называемыми «розой ветров». Карта ветров его побережья показывала изменение направления с северо-восточного на юго-западное.
К полуночи ветер уже дул четко на запад, и Билли слышал его стоны и вой, заявляющие о приходе одного из самых страшных известных человеку вихрей. Он был родственником Голубому Северному и холодным Балаасту и Лэндлашу, братом шквалу Бычий Глаз, начинавшемуся с маленького облака с красноватой сердцевиной, отчимом Виндс-Гниру из норвежских саг, дядюшкой Уиллиуоу из Аляски и дикому Доинионну из Ирландии, сводным братом Кошаве. терзающей югославские равнины русской вьюгой, Степпенуинду и жестокому бурану открытых степей Центральной Азии, морозным вьюгам и пурге из Сибири и метели из северной части России, кровным братом Близарду, канадскому завывающему ветру, который часто называют просто Северным ветром, и Питтараку, заставляющему дымиться ледяные просторы Гренландии. Этот безымянный пока ветер вгрызался в скалу своим невидимым, но твердым как сталь телом.
Билли помолился в подушку за бедные души, которые попали во власть волн в этот вечер. Длинные, покрытые пеной, они разнесут в щепки траулеры и танкеры, используют любой недостаток износившегося корпуса.
Потом ему пришлось встать. Электричества не было. Он пробрался в темноте к фонарю, нашел его и посветил в окно. Там не было видно ничего, кроме снега, кружащегося с такой скоростью, что казалось, будто воздух светится.
Билли осторожно открыл дверь, почувствовал, как она рванулась, повинуясь движению ветра, и с огромным усилием закрыл ее снова. На кухонном полу остался снежный веер с отпечатком его босой ноги. В доме дребезжали все окна, а снаружи стояла какофония — грохот ведер, хлопанье веревки и брезента, — вторящая вою ветра. Провода, идущие от его дома к столбу, издавали такие пронзительные звуки, что у Билли зашевелились волосы на голове. Сюда пришел холод прямо с ледников и отсюда отправится дальше, к дымящемуся океану. Он бросил поленья в тлеющие угли, но огонь едва горел. Билли понял, что ветер дул с такой силой и скоростью, что в дымоходе образовалась воздушная пробка. Будто сверху на трубу надели заглушку. Но этого же не может быть!
Ему придется все назвать своими именами.
— Петал развлекалась с мужчинами. Ей нравились мужчины, — сказал Куойл. — Очень. — Ему казалось, что он не смог объяснить, что хотел, но Уэйви его поняла и вздохнула, цедя воздух сквозь зубы. Как же она раньше не поняла, что здесь что-то не так? Куойл всегда рассказывал о своей любви, но ни разу не обмолвился о самой женщине. Теперь она могла поделиться с ним самым главным своим секретом.
— Знаешь, — сказала она, — а Герольд был бабником.
Она вспомнила, как он вваливался в дом на рассвете, распространяя запах табака, рома и чужой плоти. Ложился голым на чистое белье. Его лобковые волосы были липкими после бурно проведенной ночи. «Это всего лишь сучий сок, женщина, — говорил он, — так что заткнись».
Она вздохнула и снова произнесла его имя:
— Герольд…
— М-м, — сказал Куойл.
— Он не пропускал ни одной юбки, — продолжила Уэйви. — А со мной обращался как со сточной ямой. Приходил после гулянок и вытирал об меня всю их грязь. Когда он в меня кончал, мне казалось, что его так рвет. Я никому об этом не говорила, только тебе.
Длительное молчание. Куойл откашлялся. Хватит ли у него духу снова посмотреть на нее? Почти хватило.
— Знаешь, я понял кое-что, что мне было непонятно год назад, — сказал Куойл. — Петал была нехорошей женщиной. И кажется, я именно за это ее и любил.
— Да. Так же и я с Герольдом, — сказала Уэйви. — Как будто ты чувствуешь, что не заслуживаешь лучшего. Чем хуже становится, тем больше ты в это веришь. Что с тобой должно происходить именно это, а иначе и быть не может. Понимаешь, что я хочу сказать?
Куойл кивнул. И продолжал кивать, дыша сквозь сжатые губы, посвистывая, будто обдумывал что-то важное. В это время красавчик Герольд и восхитительная Петал постепенно покидали закоулки памяти. Да, так и было.
***
Куойл никак не мог привыкнуть к зрелищу вяжущего Бенни Фаджа. Он одним махом проглатывал сэндвичи, вытаскивал носок и начинал стучать спицами как заправская рукодельница. Это могло продолжаться около получаса. На этот раз, закончив с одним изделием из голубой пряжи, он принялся за белую шерсть, вывязывая нечто похожее на кофту.Куойл попытался пошутить:
— Эх, если бы ты писал с той же ловкостью, как вяжешь! — Бенни поднял на него обиженные глаза.
— У него талант не только к вязанию. Бенни был лучшим среди починщиков сетей. Он знает переплетения сети лучше, чем свою собственную жену. Правда, Бенни? — Билли подмигнул Куойлу.
— Не совсем, — ответил Бенни. Черные волосы упали ему на лицо, когда он наклонился над своей работой.
— На самом деле пишет он тоже неплохо. — сказал Куойл, желая успокоить парня. Билли кивнул, но было видно, что он все еще думает о вязании и искусстве занимать руки.
— Джек до сих пор немного вяжет, правда не так, как раньше. Он отлично вязал. Но у него никогда не было такой хватки, которой у нас славится Бенни. Бенни в этом смысле как водитель грузовика. Ну, помнишь, того, что перевозил контейнеры между Монреалем и Сент-Джонсом?
Куойл подумал о Партридже. Он должен позвонить старому другу и обо всем рассказать. Только вот о чем? О том, что он умеет чистить треску во время совещания о размещении рекламы и стоимости печати? О том, что он не может поверить в то, что любовь может быть не черного цвета тоски и не красного, цвета одержимости?
— Он гнал на полной скорости через Нова-Скотию и Нью-Брунсуик, просунув руки сквозь рулевое колесо и работая спицами как вязальная машина. К тому времени, как он подъезжал к Монреалю, у него уже бывали готовы свитер или кофта, которые он за хорошую цену продавал в сувенирных лавках как изделие ручной работы.
— Может, и мне так делать? — сказал Бенни Фадж. — Не знаешь, случаем, сколько он выручал?
— Не знаю. Но могу рассказать про него другую историю. Гонит он как-то по трансканадской автотрассе и вяжет примерно с той же скоростью, с которой несется его грузовик, и тут его замечает офицер дорожного патруля. Бросается за ним вдогонку, и оказывается, что для того, чтобы его догнать, ему приходится идти сто сорок километров в час! Ну, поравнялся он с ним. и давай сигналить, чтоб тот остановился. Но парень так занят вязанием, что ничего не видит и едет дальше!
Это была одна из баек Билли. Куойл слегка улыбнулся.
— Офицер мигает фонарями — никакой реакции. В конце концов ему приходится высунуться в окно и закричать: «Прими вправо! Вправо прими!» Когда парень наконец замечает его. он задумывается, а потом говорит: «Какой проймы? Я уже почти все довязал!»
Бенни Фадж даже не улыбнулся, а довольный Билли скрипуче захихикал.
***
Когда закончился сезон охоты на тюленей, Джек переключился на ловлю сельди. У него для этого были специальные ловушки.Куойлу это нравилось больше всего: сидеть на каменистом берегу, спрятавшись от ветра за камень, и поворачивать над углями серебристую сельдь. Эти холодные пикники возле моря были восхитительны. Уэйви из выброшенного на берег бревна и камней делала стол. Герри находил упругие водоросли. Солнце согревало небольшие, поросшие травой участки склона, по которым носились наперегонки Банни и Саншайн.
— Уэйви, — звенел голос Саншайн. — Уэйви, ты взяла зефир?
— Да, девочка. Маленькими кусочками.
«Девочки на Лужайке», — подумал Куойл, глядя на дочерей. Внезапно все встало на свои места. Слова отца Билли четко совпали с жизнью Куойла. Любовница-Дьяволица. Стойкая Женщина. Девочки на Лужайке. Высокая и Тихая Женщина.
Банни бежала к ним, держа руки ладошкой. Она как стрела, всегда летела к цели. Маленькая неподвижная птица, совершенная в своей красоте, поджав лапки, лежала на детских ладонях.
— Это мертвая птица, — сказала Уэйви. — У бедняжки сломана шея. — Голова птицы действительно безвольно болталась. Она не сказала ни слова ни о смерти, ни о небесах. Банни положила птицу на камень и постоянно возвращалась к нему, чтобы снова на нее посмотреть.
Сельдь коптилась на дыму, дети играли, прыгая вокруг и спрашивая: «Папа! Папа! Когда же они будут готовы?»
«Папа!» — сказал Герри. И поднял круглое лицо вверх, гордясь своей сообразительностью.
***
— Господи, да ты хуже чайки, — сказал Джек, наблюдая за тем, как Куойл сгребал сельдь в ведро.— Я могу съесть весь улов.
— Если бы у тебя ничего не получилось с газетой, тебе стоило бы заняться рыбалкой. Тебя к этому тянет, я вижу. Знаешь, что в ней самое приятное? Берешь в лодку маленькую печку, сковородку и чуток засоленной свинины и готовишь лучшую еду, которую ты когда-либо пробовал. Поэтому ты никогда и не видишь, чтобы рыбак брал с собой коробки с обедами. Если он проголодается, то найдет способ себя накормить. Никогда приготовленная на берегу еда не сравнится с тем, что ты только что вытащил из моря. Сходишь со мной как-нибудь — узнаешь.
Через две недели сельдь исчезла необъяснимым образом, и штат «Болтушки» временно сократился в размерах, пока Билли, Куойл и Деннис помогали Джеку чинить старые ловушки для омаров и плести новые. А Бенни Фадж уехал в бухту Миски, чтобы удалить все свои зубы.
— Вот уж не знаю, получится ли ловить этих омаров: на себя или на всех вас.
— Хотел бы я пойти на омара, — сказал Билли. — На омаре можно хорошо заработать. Только вот мне не получить лицензию. Единственный способ — пойти вместе с Деннисом.
— Я готов, — сказал Деннис.
— В другой раз, — отрезал Джек. Коротко и веско. Он завидовал привилегиям сына и хотел удержать его на берегу. В безопасности. Это был его последний сын.
— Приходи как-нибудь, мы сварим большого омара, ладно? — предложил Билли. — Даже если нам придется купить его у кого-нибудь на Безымянном. Жаль только, что нам нечего вроде праздновать.
— Почему? — сказал Куойл. — В субботу возвращается тетушка, и мы устраиваем в ее честь вечеринку в моем доме. Только вот я сомневаюсь, что там будет омар.
В сарае Джека, в углу, лежали камни. Якоря от ловушек для омаров, пояснил он. Грузила.
38 Мечта погонщика собак
Лямка для большой собаки или ремень сыромятной кожи. Заузьте и выскоблите четыре ремня, сложите петлей короткий конец самого длинного из них и обхватите ею все ремни. Выложите ЧЕТЫРЕХЖИЛЬНЫЙ ПЛЕТЕНЫЙ ЛИНЬ. Зафиксируйте его большим ВЫПУКЛЫМ УЗЛОМ.
Сверху на нем завяжите тонкий КОЖАНЫЙ шнур узлом ТУРЕЦКАЯ ГОЛОВА.
«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»
Когда Элвин Ярк достал из кармана старое, потертое лекало, звякнул бегунок на молнии его свитера. Пора приниматься за работу. За день до этого он напился очищающего отвара, освободил кишечник и теперь был готов к подвигам. Он отметил карандашом места для пазов на киле. Обшивка все еще не была выстругана из выгнутой древесины, стоявшей вдоль стены. Сквозь окно виднелась пустая дорога. Мурлыкая себе под нос или напевая, он подошел к полке, которая тянулась по верху всей стены, он вытянул оттуда деревянные строительные рыбины, выложил их по всему каркасу, от носа до кормы. И получилась лодка.
«Эх. Куойл пропустил самое интересное. Он не видел, как она появилась из ничего».
Ярк снова посмотрел в окно. Там были только апрельские воды, поблескивавшие на снегу, как искристые улыбки света. Будто кружевная скатерть медленно сама по себе разворачивалась во всю длину. Клочья пены покачивались возле свай. За мысом виднелись куски айсбергов, осколки льдин плавали огромными синими фрагментами в беспокойной воде.
Наконец показался разбрасывающий во все стороны комья грязи «универсал» Куойла. Куойл остановился в дверях. Темно-красный свитер зацепился за гвоздь. Нервно потрепал вытянувшуюся петлю, в то время как любой другой на его месте просто дернул бы плечом, чтобы освободиться. Сказал, что не может задержаться надолго, потому что хочет успеть к ужину в честь возвращения тетушки. Они с Уэйви все утро тушили рыбу, так что еды хватило бы для затопления среднего танкера. Элвин и Иви просто обязаны прийти помочь все это съесть.
— Я люблю веселиться, — сказал Ярк. — Тетушка уже приехала или только едет?
Куойл встретил тетушку в полдень у Оленьего Озера. Она хорошо выглядела. В ней бурлили энергия и новые идеи.
Куойл же мечтал. Витал мыслями далеко от этого места. Когда Ярк попросил его подать инструмент, он дал совершенно не то, что надо.
— Столько всего происходит, — пробормотал он.
Его мысли были заняты страницей «Стиль жизни». Неиссякаемый поток писем. Они больше не публиковали описаний птичьих кормушек, а занимались поисками лекарства от тоски по дому. Никто из покинувших родные места не смог найти покоя. «Придет день, и я обязательно вернусь!» — писали они. Но никто не возвращался. Прошлая жизнь была для них слишком тесна и больше им не подходила.
Ярк напевал свою бесконечную песенку: «Эх, „Гусь-нырок”, тебе вода не впрок, она хлещет сквозь щели. Сидеть тебе на мели, „Гусь”, как сидит дружок твой „Брюс”. На всех море одно — и всех ждет его дно». Он пел и переносил разметку на неотесанные доски.
— Можешь забрать свою лодку в следующую субботу. Она будет готова.
«Слава богу! — подумал Куойл. — Человек спасается от пытки бесконечной песней».
Светло-коричневый паук резво побежал по верхней кромке строительной рыбины.
— Погода меняется. Вон пауки как скачут весь день, и колени у меня трещат. Ладно, давай резать заготовки. «Вот „Брюс” сюда лося привез, и лось тут славненько живет».
Куойл посмотрел на свою лодку. Она стала настоящей благодаря дереву, из которого ее собрали. Он ошибся, спутав свершившийся факт с его первопричиной. Эта лодка существовала в уме Ярка вот уже несколько месяцев.
Ярк отпиливал и выравнивал, а Куойл выстраивал части корпуса вдоль стены. Их изгибы напомнили ему о Уэйви с лирообразными бедрами, расширяющимися возле талии, и упругими ногами. Если они с ней поженятся, неужели Петал так и будет третьей в их постели? Или третьим будет Герольд Проуз? Он представил себе, как демонические любовники сплетаются в страсти, кусая друг друга и постанывая, а они с Уэйви корчатся возле изножья кровати, зажмурив глаза и зажав руками уши.
Смеркалось, они тяжело дышали, устанавливая и закрепляя части корпуса.
— Раз проку нет, его не жди, а лучше чай попить иди! — спел Ярк, когда они вышли из сумрака мастерской на улицу.
Море и небо были похожи на два стеклянных полотна, стоящих под углом друг к другу Маяк на мысе чертил горизонт яркими лучами. Окна дома горели ярко-оранжевым цветом.
— Слышал? — спросил Ярк, останавливаясь на тропинке и предостерегающе подняв руки с растопыренными пальцами.
— Что? — Куойл слышал только тихое дыхание моря где-то внизу. Он хотел домой.
— Море. Я слышал большую волну. — Они стояли под янтарным небом и слушали. Темные спутанные ветви кустарника, утес, напоминавший мемориальную стелу.
— Вот! Слышал? — Ярк схватил Куойла за запястье, вытянув его руку туда, куда до этого показывал сам, на северо-восточную часть залива.
В поблескивающей воде светился сгусток голубого света. Луч маяка прорезал воздух над заливом, но не встретил ничего на своем пути. А за ним в сгущающемся сумраке шевелилось, мерцало и перекатывалось нечто темное и неизвестное.
— Это предвестник плохой погоды. Я часто такие видел. Скоро погода изменится.
Однако обманчиво ясное небо не предвещало ничего плохого.
***
Перед домом Верков вдоль дороги стояли легковые машины и пикапы. Сквозь кухонное окно Куойл увидел находящихся там людей. Он открыл дверь и вошел в музыку. Уэйви играла «Джой Лард» на аккордеоне, а Деннис подыгрывал ей на гитаре. А кто это поет? Бити вынула из духовки горячие противни и прокричала какую-то шутку. В ответ раздался взрыв смеха. Мэвис Бэнгз рассказывала тетушке о женщине в Сент-Джонсе, у которой была какая-то болезнь груди. Кен с другом стояли, прислонившись к стене и сложив руки. Они наблюдали за остальными, потому что впервые оказались не на простой кухонной вечеринке, а на званом ужине.— Пап, — сказала Банни, дергая Куойла за наполовину снятую куртку. — Я так долго ждала, пока ты вернешься домой! Пап, пошли в мою комнату, я покажу тебе, что нам принесла Уэйви. Пойдем, пап. Ну пойдем, пожалуйста.
Она была чем-то возбуждена. Он очень надеялся, что дело было не в ее рисунках. Он боялся увидеть еще одно дерево, похожее на капусту брокколи. Весь холодильник уже был увешан ими.
Куойл позволил ей протащить себя через всю компанию, поймав на ходу взгляд Уэйви и ее улыбку, предназначенную только для него, и вошел в комнату Банни. Пока он шел по ступеням, ему на ум пришла мысль: может быть, любовь была похожа на коробку с конфетами разных сортов, из которой человеку позволялось брать больше, чем один раз? Какие-то конфеты жгли и жалили язык, какие-то пахли духами. В некоторых начинка была горькой, в некоторых — смешанный с медом яд. Что-то быстро проглатывалось, а что-то застревало в горле. И среди обычных мятных и сливочных карамелек попадались по-настоящему редкие, некоторые были смертельно опасны, а некоторые дарили тихое спокойствие и радость. Какую из них выбирает он сейчас?
Герри и Саншайн лежали на полу. Марти пододвинула миску с водой поближе к щенку лайки. Белый мех, свернутый бубликом хвост. Щенок галопом кинулся к Банни, схватил шнурок на ее ботинке и принялся тянуть.
— Это же белая собака, — он с трудом произнес эти слова. Наблюдал за ней краешком глаза.
— Это ездовая собака, пап. Уэйви привезла ее от брата, который выращивает ездовых собак.
— От Кена? Кен выращивает ездовых собак? — Он знал, что это не Кен, но никак не мог понять, что происходит. «Мужчина крайне удивлен, увидев в комнате дочери белую собаку».
— Да нет. Это другой брат, Оскар. Тот, у которого ручной тюлень. Ну помнишь, мы видели ручного тюленя? Нас туда возил Кен. А еще Оскар обещал научить меня дрессировать ее. когда она подрастет. Пап, мы будем участвовать в гонках, если она захочет. А еще я попрошу Шкипера Эла показать мне, как делать коматик. Это такие санки. Мы видели такие у Оскара. Когда я вырасту, то стану гонщицей на собаках.
— И я, — сказала Саншайн.
— Это самое приятное, что я слышал, девочки. Мои гонщицы на собачьих упряжках. Вы уже придумали ей имя?
— Уоррен, — сказала Банни. — Уоррен Вторая.
— Уоррен Вторая, — повторил Герри.
Куойл понял, что его жизнь может пройти в окружении династии собак по имени Уоррен.
— Папа, — прошептала Банни. — У Герри тоже будет собака. Брат Уоррен Второй. Ему подарят ее завтра. Только не говори ему, потому что это секрет.
Куойл спустился вниз, чтобы обнять тетушку и потом Уэйви. Его близость к ней придала ему смелости, и он поцеловал ее. Сильное искреннее объятие. Зажатый между ними аккордеон издал странный звук. Этот демонстративный личный жест публика встретила криками и аплодисментами. Это было уже равносильно объявлению о намерениях. Отец Уэйви сидел за столом. Одна рука лежала на колене, второй он стряхивал пепел сигареты в блюдце. Он кривовато улыбнулся Куойлу. Подмигнул, чтобы выразить одобрение, но не соучастие. Так вот от кого Уэйви научилась подмигивать. Только Джек стоял в темной кладовой и смотрел в окно.
— Джек, — позвала его Бити. — Что это ты там стоишь? Что тебе не дает покоя?
Она вытащила высокий белый торт, покрытый розовым кремом. Выложенные конфетами буквы: «Добро пожаловать, Агнис!» Куойл съел два куска и уже нацелился на третий, но он достался Билли Притти, который приехал поздно. Его голова была покрыта снегом. Он вошел и просто стоял возле плиты. Что-то в его позе говорило о том, что у него были важные новости. Все мужчины в комнате посмотрели на него, хотя он не проронил ни слова.
— Морские прогнозы мало что говорят, но я вам точно скажу: там собирается что-то серьезное. Идет сильный снег. А ветер дует узлов тридцать, не меньше. С востока, и становится все сильнее. Я думаю, идет вьюга. Послушайте. — Когда звук аккордеона затих и совсем смолк, все услышали вой ветра вокруг дома. — Должно быть, это один из полярных низких ветров, который на станциях не видно до тех пор, пока он не подойдет совсем близко. Я, наверное, поздороваюсь со всеми да поеду домой. Не нравится мне все это, — сказал Билли с набитым ртом. Прогноз не понравился и всем остальным.
— Я буду сидеть дома, приятель, — прокричал Джек Куойлу. — Я, знаешь, чувствовал, как она надвигается. Если я не уберу лодку, она разобьет ее в щепки. Мать поедет с Деннисом. — Он показал на жену и на Денниса. Все было понятно.
К девяти часам обеспокоенные гости разъехались, думая о заметенных дорогах и разломанных лодках.
— Похоже, ты привела ее за собой, тетушка.
Они сидели на кухне в окружении тарелок. Тетушка держала в руках свою порцию виски. В раковине лежал скелет из вилок.
— Никогда так не говори. Никогда не говори человеку, что он принес с собой шторм или вьюгу. Это самое плохое, что ты можешь ему сказать. — Но ей было приятно.
***
Часы с маятником, привезенные с экватора в Северное полушарие, будут спешить. Арктические реки сильнее размывают правые берега, а охотники, потерявшиеся в северных лесах, невольно уходят правее выбранного ими маршрута из-за вращения земли под их ногами. На севере самые опасные западные бури часто начинаются с восточного ветра. Все это связано с кориолисовым эффектом вращения Земли, создающего ветры и потоки воздушных масс, обратный поток и вихревые бури.— Переменчивый ветер, мерзкая погода, — бормотал Билли Притти, боком съезжая с холма. Ветер теперь дул под углом в северном направлении.
Несколько дней назад он видел предвестников этого ветра — ромбовидные светящиеся пятна на мутном небе: почти сразу уловил внутренним чутьем этот ветер, его направление, расчерченное этими ромбами как пометками на старых картах, называемыми «розой ветров». Карта ветров его побережья показывала изменение направления с северо-восточного на юго-западное.
К полуночи ветер уже дул четко на запад, и Билли слышал его стоны и вой, заявляющие о приходе одного из самых страшных известных человеку вихрей. Он был родственником Голубому Северному и холодным Балаасту и Лэндлашу, братом шквалу Бычий Глаз, начинавшемуся с маленького облака с красноватой сердцевиной, отчимом Виндс-Гниру из норвежских саг, дядюшкой Уиллиуоу из Аляски и дикому Доинионну из Ирландии, сводным братом Кошаве. терзающей югославские равнины русской вьюгой, Степпенуинду и жестокому бурану открытых степей Центральной Азии, морозным вьюгам и пурге из Сибири и метели из северной части России, кровным братом Близарду, канадскому завывающему ветру, который часто называют просто Северным ветром, и Питтараку, заставляющему дымиться ледяные просторы Гренландии. Этот безымянный пока ветер вгрызался в скалу своим невидимым, но твердым как сталь телом.
Билли помолился в подушку за бедные души, которые попали во власть волн в этот вечер. Длинные, покрытые пеной, они разнесут в щепки траулеры и танкеры, используют любой недостаток износившегося корпуса.
Потом ему пришлось встать. Электричества не было. Он пробрался в темноте к фонарю, нашел его и посветил в окно. Там не было видно ничего, кроме снега, кружащегося с такой скоростью, что казалось, будто воздух светится.
Билли осторожно открыл дверь, почувствовал, как она рванулась, повинуясь движению ветра, и с огромным усилием закрыл ее снова. На кухонном полу остался снежный веер с отпечатком его босой ноги. В доме дребезжали все окна, а снаружи стояла какофония — грохот ведер, хлопанье веревки и брезента, — вторящая вою ветра. Провода, идущие от его дома к столбу, издавали такие пронзительные звуки, что у Билли зашевелились волосы на голове. Сюда пришел холод прямо с ледников и отсюда отправится дальше, к дымящемуся океану. Он бросил поленья в тлеющие угли, но огонь едва горел. Билли понял, что ветер дул с такой силой и скоростью, что в дымоходе образовалась воздушная пробка. Будто сверху на трубу надели заглушку. Но этого же не может быть!