Шукшин Василий. Сборник рассказов

товарищ. Мне вот посидеть с им где-нибудь, ма-ленько хоть...
Ваньку впервые поразило, -- он обратил внимание, -- какой у матери
сразу сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий,
и как она сразу пере-скочила на этот голос... И Ваньке стало стыдно, что
мать так униженно просит. Он велел ей молчать:
-- Помолчи, мам.
-- Да я вот объясняю товарищу... Чего же?
-- Помолчи! -- опять велел Ванька. -- Товарищ, -- веж-ливо и с
достоинством обратился он к вахтеру, но вахтер да-же не посмотрел в его
сторону. -- Товарищ! -- повысил го-лос Ванька. -- Я к вам обращаюсь!
-- Вань, -- предостерегающе сказала мать, зная про сы-на, что он ни с
того ни с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не
было и его не просили сзади и спереди.
-- Пойдем вон там посидим, -- изо всех сил спокойно сказал Ванька
матери и показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
-- Наз-зад, -- как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть
Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька
движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще
спокойно, сказал матери:
-- Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька -- ждал, что красногла-зый схватит его
сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И
больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот
скри-вил.
-- Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распус-кать... -- заговорил
Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, -- я тебе... я
буду иметь с вами очень серьезный разговор.
-- Вань, -- чуть не со слезами взмолилась мать. -- Госпо-ди, господи...
-- Садись, -- велел Ванька чуть осевшим голосом. -- Са-дись вот сюда.
Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, по-том пришел в
движение и подал громкий голос тревоги.
-- Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. -- закричал он. -- Ко мне! Тут
произвол!.. -- и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно
помешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь
напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил
красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: -- Стигаеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Ев-стигнеев в белом
халате, с булочкой в руке.
-- А? -- спросил он, не понимая, где тут произвол, ка-кой произвол.
-- Ко мне! -- закричал красноглазый. И, растопырив ру-ки, стал падать
на Ваньку.
Ванька принял его... Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев
увидел "произвол" и бросился на Ваньку.
...Ваньку им не удалось сцапать... Он не убегал, но не да-вал себя
схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с
красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья
и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел
гра-фин и раскололся. Крик, шум поднялся... Набежало белых халатов. Прибежал
Сергей Николаевич, врач Ванькин... Красноглазого и Евстигнеева еле-еле
уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
-- Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет
домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
-- На кой черт ты связался-то с ним? -- никак не мог по-нять молодой
Сергей Николаевич. Ванька очень уважал это-го доктора.
-- Он мать не пустил.
-- Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
-- Не надо, мы счас домой поедем.
-- Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклон-ность. Он потому и
успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в
своем кабинетике... Сказал даже так:
-- Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколь-ко хочет! У меня
есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня
подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама
бу-дет приходить к тебе...
-- Нет, -- сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать уни-женно просила
этого красноглазого... -- Нет. Что вы!
-- Но я же не выпишу тебя!
-- Я из окна выпрыгну... В пижаме убегу ночью.
-- Ну-у -- огорченно сказал Сергей Николаевич. -- Зря ты.
-- Ничего, -- Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что
доктора... жалко, что он огорчился. -- А вы най-дете кого-нибудь еще с
язвой... У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
-- Не в этом дело. Зря ты, Иван.
-- Нет, -- Ваньке становилось все легче и легче. -- Не обижайтесь на
меня.
-- Ну, что ж... -- Сергей Николаевич все же очень рас-строился. -- Так
держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься...
-- Нет. Решено.
Ванька помчался в палату -- собрать кой-какие свои ве-щички. В палате
его стали наперебой ругать:
-- Дурак! Ты бы пошел...
-- Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич до-вел бы тебя до
конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и
через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
-- Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь по-править. Эх ты!
-- Надо человеком быть, -- с каким-то мстительным покоем, даже,
пожалуй, торжественно сказал Ванька. -- Ясно?
-- Ясно, ясно... Зря порешь горячку-то, зря.
-- Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в
порядке. Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здо-ровья и с легкой
душой поскакал вниз.
Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выда-вал как раз этот
Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже сказал:
-- Выгнали? Ну вот...
А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с
запоздалым укором:
-- Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все -- никакого шу-му не было бы.
Молодежь, молодежь... Неужели трудно дога-даться?
-- Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, -- опять важно сказал
Ванька. Но здесь, в подвале, среди мно-жества вешалок, в нафталиновом душном
облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них
внимания.
-- Ботинки эти? Твои?
-- Мои.
-- Не долечился и едешь...
-- Дома долечусь.
-- До-ома! Дома долечисся...
-- Будь здоров, Иван Петров! -- сказал Ванька.
-- Сам будь здоров. Попросил бы врача-то... может, оставют. Зря
связался с этим дураком-то.
Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспе-шил к матери,
которая небось сидит возле красноглазого и плачет.
И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вы-тирала
полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор
-- на прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от
волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил -- хотел напос-ледок
что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не нахо-дил нужное.
-- Будь здоров! -- сказал Ванька. -- Загогулина.
Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул -- все
смотрел вдоль своей вахты.
Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой-прехваленой
горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.
-- Не плачь, -- сказал Ванька матери. -- Чего ты?
-- Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, -- сказала мать свою
горькую думу. -- Из ФЗУ тада тоже...
-- Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу: не проси
так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси.
Ясно?
-- Много так сделаешь -- не просить-то!
-- Ну... и так тоже нельзя. Слушать стыдно.
-- Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на пен-сию -- побегай-ка
за имя, да не попроси... Много соберешь?
-- Ладно, ладно... -- мать никогда не переговорить. -- Как там,
дома-то?
-- Ничо. У себя-то будешь долеживать?
-- Та-а... не знаю, -- сказал Ванька. -- Мне уже лучше. Че-рез
некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Ваня, ты как здесь?!

У Проньки Лагутина в городе Н-ске училась сестра. Раз в месяц Пронька
ездил к ней, отвозил харчи и платил за квар-тиру. Любил поболтать с
девушками-студентками, подругами сестры, покупал им пару бутылок красного
вина и учил:
-- Вы, главное, тут... смотрите. Тут народ разный. Если он к тебе: "Вы,
мол, мне глянетесь, то-се, разрешите вас под ручку", -- вы его по руке: "Не
лезь! Мне, мол, сперва выучиться надо, а потом уж разные там дела. У меня,
мол, пока одна учеба на уме".
В один из таких приездов Пронька, проводив утром деву-шек в институт,
решил побродить до поезда по городу. Поезд уходил вечером.
Походил, поглазел, попил воды из автомата... И присел отдохнуть на
скамейку в парке. Только присел, слышит:
-- Молодой человек, простите, пожалуйста. -- Подошла красивая молодая
женщина с портфелем. -- Разрешите, я займу минутку вашего времени?
-- Зачем? -- спросил Пронька.
Женщина присела на скамейку.
-- Мы в этом городе находимся в киноэкспедиции...
-- Кино фотографируете?
-- Да. И нам для эпизода нужен человек. Вот такого... ва-шего типа.
-- А какой у меня тип?
-- Ну... простой... Понимаете, нам нужен простой сель-ский парень,
который в первый раз приезжает в город.
-- Так, понимаю.
-- Вы где работаете?
-- Я приезжий, к сестре приезжал...
-- А когда уезжаете?
-- Сегодня.
-- Мм... тогда, к сожалению, ничего не выйдет. А у себя... в селе,
да?..
-- Но.
-- У себя в селе где работаете?
-- Трактористом.
-- Нам нужно, чтоб вы по крайней мере неделю побыли здесь. Это нельзя?
-- Трудно. Сейчас самое такое время.
-- Понимаю. Жаль. Извините, пожалуйста. -- Женщина пошла было, но
вернулась. -- А знаете, у вас есть сейчас минут двадцать времени?
-- Есть.
-- Я хочу показать вас режиссеру... для... как вам попро-ще: чтобы
убедиться, в том ли мы направлении ищем? Вы не возражаете? Это рядом, в
гостинице.
-- Пошли.
По дороге Пронька узнал, как будет называться кино, какие знаменитые
артисты будут играть, сколько им платят...
-- А этот тип зачем приезжает в город?
-- Ну, знаете, искать свою судьбу. Это, знаете, из тех, ко-торые за
длинным рублем гоняются.
-- Интересно, -- сказал Пронька. -- Между прочим, мне бы сейчас длинный
рубль не помешал: домишко к осени хочу перебрать. Жениться надо, а в избе
тесно. Пойдут ребятиш-ки -- повернуться негде будет. У вас всем хорошо
платят?
Женщина засмеялась.
-- Вы несколько рановато об этом. А вы могли бы с неде-лю пожить здесь?
-- Неделю, думаю, мог бы. Я дам телеграмму, что...
-- Нет, пока ничего не нужно. Ведь вы можете еще не по-дойти...
-- Вы же сказали, что я как раз тот самый тип!
-- Это решает режиссер.
Режиссер, худощавый мужчина лет за пятьдесят, с живы-ми умными глазами,
очень приветливо встретил Проньку. Пристально, быстро оглядел его, усадил в
кресло.
Милая женщина коротко рассказала, что сама узнала от Проньки.
-- Добре, -- молвил режиссер. -- Если дело пойдет, мы все уладим. А
теперь оставьте нас, пожалуйста, мы попробу-ем... поиграть немного.
Женщина вышла.
-- Как вас зовут, я забыл?
-- Прокопий. -- Пронька встал.
-- Сидите, сидите. Я тоже сяду. -- Режиссер сел напро-тив. Весело
смотрел на Проньку. -- Тракторист?
-- Ага.
-- Любите кино?
-- Ничего. Редко, правда, бывать приходится.
-- Что так?
-- Да ведь... летом почесть все время в бригаде, а зимой на кубы
уезжаем...
-- Что это такое?
-- На лесозаготовки. Женатые-то дома, на ремонте, а хо-лостежь -- вроде
меня -- на кубы.
-- Так, так... Вот какое дело, Прокопий. Есть у нас в филь-ме эпизод: в
город из деревни приезжает парень. Приезжает в поисках лучшей судьбы.
Находит знакомых. А знакомство такое... шапочное: городская семья выезжала
летом отдо-хнуть в деревню, жила в его доме. Это понятно?
-- Понятно.
-- Отлично. Дальше: городская семья недовольна приез-дом парня --
лишняя волокита, неудобства... и так далее. Па-рень неглупый, догадывается
об этом и вообще начинает по-нимать, что городская судьба -- дело нелегкое.
Это его, так сказать, первые шаги. Ясно?
-- А как же так: сами жили -- ничего, а как к ним приеха-ли -- не
ндравится.
-- Ну... бывает. Кстати, они не так уж и показывают, что недовольны его
приездом. Тут все сложнее. -- Режиссер по-молчал, глядя на Проньку. -- Это
непонятно?
-- Понятно. Темнят.
-- Темнят, да. Попробуем?.. Слова на ходу придумаем. А?
-- А как?
-- Входите в дверь -- перед вами буду не я, а те ваши го-родские
знакомые, хозяин. Дальше -- посмотрим. Ведите се-бя как Бог на душу положит.
Помните только, что вы не Прокопий, Пронька, а тот самый деревенский парень.
Назо-вем его -- Иван. Давайте!
Пронька вышел из номера... и вошел снова.
-- Здравствуйте.
-- Надо постучаться, -- поправил режиссер. -- Еще раз.
Пронька вышел и постучал в дверь.
-- Да!
Пронька вошел. Остановился у порога. Долго молчали, глядя друг на
друга.
-- А где "здравствуйте"?
-- Я же здоровался.
-- Мы же снова начали.
-- Снова, да?
Пронька вышел и постучался.
-- Да!
-- Здравствуйте!
-- О, Иван! Входите, входите, -- "обрадовался" режис-сер. -- Проходите
же! Каким ветром?
Пронька заулыбался.
-- Привет! -- Подошел, обнял режиссера, похлопал его по спине. -- Как
житуха?
-- А чего ты радуешься? -- спросил режиссер.
-- Тебя увидел... Ты же тоже обрадовался.
-- Да, но разве ты не чувствуешь, что я притворно обра-довался? Дошло?
-- А чего тебе притворяться-то? Я еще не сказал, что буду жить у вас.
Может, я только на часок.
Режиссер наморщил лоб, внимательно посмотрел в глаза Проньке.
-- Пожалуй, -- сказал он. -- Давай еще раз. Я поторопил-ся, верно.
Пронька опять вышел и постучался. Все повторилось.
-- Ну, как житуха? -- спросил Пронька, улыбаясь.
-- Да так себе... А ты что, по делам в город?
-- Нет, совсем.
-- Как совсем?
-- Хочу артистом стать.
Режиссер захохотал.
Пронька выбился из игры.
-- Опять снова?
-- Нет, продолжай. Только -- серьезно. Не артистом, а... ну, в общем,
работать на трикотажную фабрику. Так ты, зна-чит, совсем в город?
-- Ага.
-- Ну и как?
-- Что?
-- А где жить будешь?
-- У тебя. Вы же у меня жили, теперь я у вас поживу.
Режиссер в раздумье походил по номеру.
-- Что-то не выходит у нас... Сразу быка за рога взяли, так не годится,
-- сказал он. -- Тоньше надо. Хитрее. Давай оба притворяться: я недоволен,
что ты приехал, но как будто обрадован; ты заметил, что я недоволен, но не
показываешь виду -- тоже радуешься. Попробуем?
-- Попробуем. Мне глянется такая работа, честное слово. Если меня
увидят в кино в нашей деревне, это будет огром-ный удар по клубу, его просто
разнесут по бревнышку.
-- Почему разнесут?
-- От удивления. Меня же на руках вынесут!..
-- М-да... Ну, давайте пробовать. А то как бы меня потом тоже не
вынесли из одного дома. От удивления.
Пронька вышел в коридор, постучался, вошел, поздоро-вался. Все это
проделал уверенно, с удовольствием.
-- Ваня! Ты как здесь?! -- воскликнул режиссер.
-- А тебя зовут?
-- Ну, допустим... Николай Петрович.
-- Давай снова, -- скомандовал Пронька. -- Говори: "Ва-ня, ты как
здесь?!"
-- Ваня, ты как здесь?!
-- Нет, ты вот так хлопни себя руками и скажи: "Ваня, ты как здесь?!"
-- Пронька показал, как надо сделать. -- Вот так.
Режиссер потрогал в раздумье подбородок и согласился.
-- Хорошо. Ваня, ты как здесь?! -- хлопнул руками.
Пронька сиял.
-- Здорово, Петрович! Как житуха?
-- Стоп! Я не вижу, что ты догадываешься о моем настоя-щем чувстве. Я
же недоволен! Хотя... Ну хорошо. Пойдем дальше. Ты все-таки следи за мной
внимательней. Ваня, ты как здесь?!
-- Хочу перебраться в город.
-- Совсем?
-- Ага. Хочу попробовать на фабрику устроиться...
-- А жить где будешь? -- сполз с "радостного" тона Нико-лай Петрович.
-- У тебя. -- Проньку не покидала радость. -- Телевизор будем вместе
смотреть.
-- Да, но у меня тесновато, Иван...
-- Проживем! В тесноте -- не в обиде.
-- Но я же уже недоволен, Иван... то есть, Проня! -- вы-шел из терпения
режиссер. -- Разве не видишь? Я уже мрач-нее тучи, а ты все улыбаешься.
-- Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не слу-чится, если я
поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на рабо-ту, переберусь в общагу.
-- Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?
-- Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?
-- Ты родом откуда? -- перебил режиссер.
-- Из Колунды.
-- А хотел бы действительно в городе остаться?
-- Черт ее... -- Пронька помолчал. -- Не думал про это. Вообще-то нет.
Мне у нас больше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?
-- Как тебе сказать... -- Режиссеру не хотелось огорчать Проньку. -- У
нас другой парень написан. Вот есть сцена-рий... -- Он хотел взять со стола
сценарий, шагнул уже, но вдруг повернулся. -- А как бы ты сделал? Ну вот
приехал ты в город...
-- Да нет, если уж написано, то зачем же? Вы же не буде-те из-за меня
переписывать.
-- Ну а если бы?
-- Что?
-- Приехал ты к знакомым...
-- Ну, приехал... "Здрасте!" -- "Здрасте!" -- "Вот и я по-жаловал". --
"Зачем?" -- "Хочу на фабрику устроиться..."
-- Ну?
-- Все.
-- А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.
-- А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель...
-- Нет, вот они такие люди, что недовольны. Прямо не говорят, а
недовольны, видно. Как туг быть?
-- Я бы спросил: "Вам што, не глянется, што я пока по-живу у вас?"
-- А они: "Да нет, Иван, что ты! Пожалуйста, располагай-ся!" А сами
недовольны, ты это прекрасно понимаешь. Как быть?
-- Не знаю. А как там написано? -- Пронька кивнул на сценарий.
-- Да тут... иначе. Ну а притвориться бы ты смог? Ну-ка давай
попробуем? Они плохие люди, черт с ними, но тебе действительно негде жить.
Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только...
Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку
-- Ну... ну... Да почему?! Я же говорил!.. Я показывал, ка-кие! А,
черт!.. Сейчас спущусь. Иду. Проня, подожди пять минут. Там у нас путаница
вышла...
-- Не слушаются? -- поинтересовался Пронька.
-- Кого? Меня?
-- Но.
Режиссер засмеялся.
-- Да нет, ничего... Я скоро. -- Режиссер вышел.
Пронька закурил.
Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спро-сила:
-- Ну, как у вас?
-- Никак.
-- Что?
-- Не выходит. Там другой написан.
-- Режиссер просил подождать?
-- Ага.
-- Значит, подождите. -- Женщина порылась в стопке сценариев, взяла
один... -- Может, вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока. Вот тут
закладочка -- ваш эпизод.
Она сунула Проньке сценарий, а сама с другим убежала. И никакого у нее
интереса к Проньке больше не было. И во-обще Проньке стало почему-то
тоскливо. Представилось, как приедет завтра утром к станции битком набитый
поезд, как побегут все через площадь -- занимать места в автобу-сах... А его
не будет там, и он не заорет весело на бегу: "Давай, бабка, кочегарь, а то
на буфере поедешь!" И не мелькнут потом среди деревьев первые избы его
деревни. Не пахнет кизячным дымом... Не встретит мать на пороге при-вычным:
"Приехал. Как она там?" И не ответит он, как при-вык отвечать: "Все в
порядке". -- "Ну, слава Богу".
Он положил сценарий на стол, взял толстый цветной карандаш и на чистом
листке бумаги крупно написал:
"Не выйдет у нас.
Лагутин Прокопий".
И ушел.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Вечно недовольный Яковлев

Приехал в отпуск в село Борис Яковлев... Ему -- под со-рок, но семьи в
городе нету, была семья, но чего-то разла-дилось, теперь -- никого.
Вообще-то догадывались, почему у него -- ни семьи, никого: у Яковлева
скверный характер. Еще по тем временам, когда он жил в селе и работал в
кол-хозе, помнили: вечно он с каким-то насмешливым огоньком в глазах, вечно
подоспеет с ехидным словом... Все присмат-ривается к людям, но не идет с
вопросом или просто с от-крытым словом, а все как-то -- со стороны норовит,
сбоку: сощурит глаза и смотрит, как будто поджидает, когда человек
неосторожно или глупо скажет, тогда он подлетит, как ястреб, и клюнет. Он и
походил на ястреба: легкий, поджа-рый, всегда настороженный и недобрый.
У него тут родня большая: мать с отцом еще живые... Со-брались,
гульнули. Гуляли Яковлевы всегда шумно, всегда с драками: то братаны
сцепятся, то зять с тестем, то кумо-вья -- по старинке -- засопят друг на
друга. Это все знали; что-то было и на этот раз, но не так звонко --
поустали, вид-но, и Яковлевы.
Сам Борис Яковлев крепок на вино: может выпить мно-го, а не качнется,
не раздерет сдуру рубаху на себе. Не все-гда и поймешь, что он пьян; только
когда приглядишься, видно -- глаза потемнели, сузились, и в них точно вызов
ка-кой, точно он хочет сказать: "Ну?"
Был он и на этот раз такой.
В доме у него еще шумели, а он, нарядный, пошел к новому клубу: там
собралась молодежь, даже и постарше то-же пришли -- ждали: дело воскресное,
из района должна приехать бригада художественной самодеятельности, а вме-сте
с районными хотели выступить и местные -- ну, ждали, может, интересно будет.
Яковлев подошел к клубу, пооглядывался... Закурил, сунул руки в карманы
брюк и продолжал с усмешечкой раз-глядывать народ. Может, он ждал, что к
нему радостно по-дойдут погодки его или кто постарше -- догадаются с
при-ездом поздравить; у Яковлева деньги на этот случай были в кармане: пошли
бы выпили. Но что-то никто не подходил; Яковлев тискал в кулаке в кармане
деньги и, похоже, злил-ся и презирал всех. Наверно, он чувствовал, что
торчит он тут весьма нелепо: один, чужой всем, стоит, перекидывает из угла в
угол рта папиросину и ждет чего-то, непонятно че-го. Самодеятельность эту он
глубоко имел в виду, он хотел показать всем, какой он -- нарядный, даже
шикарный, сколько (немало!) заколачивает в городе, может запросто угостить
водкой... Еще он хотел бы рассказать, что имеет в городе -- один! --
однокомнатную квартиру в новом доме, что бригадира своего на стройке он тоже
имеет в виду, сам себе хозяин (он сварщик), что тишина эта сельская ему
как-то... не того, не очень -- по ушам бьет, он привык к шу-му и к высоте.
Наверно, он хотел вскользь как-нибудь, между прочим, между стопками в
чайной, хотел бы все это рассказать, это вообще-то понятно... Но никто не
подходил. Погодков что-то не видно, постарше которые... Черт их зна-ет,
может, ждали, что он сам подойдет; некоторых Яковлев узнавал, но тоже не шел
к ним. А чего бы не подойти-то? Нет, он лучше будет стоять презирать всех,
но не подой-дет -- это уж... такого мама родила. В его сторону взгляды-вали,
может, даже говорили о нем... Яковлев все это болез-ненно чувствовал, но не
двигался с места. Сплюнул одну "казбечину", полез за другой. Он смотрел и
смотрел на лю-дишек, особенно на молодых ребят и девушек... Сколько их
расплодилось! Конечно, все образованные, начитанные, остроумные... а хоть бы
у кого трояк лишний в кармане! Нет же ни шиша, а стоя-ат, разговоры ведут
разные, басят, соп-ляки, похохатывают... Яковлев жалел, что пришел сюда,
лучше бы опять к своим горлопанам домой, но не мог уж теперь сдвинуться:
слишком долго мозолил глаза тут всем. И он упорно стоял, ненавидел всех... и
видом своим показы-вал, как ему смешно и дико видеть, что они собрались тут,
как бараны, и ждут, когда приедет самодеятельность. Вся радость --
самодеятельность! Одни дураки ногами дрыгают, другие -- радуются. "Ну и
житуха! -- вполне отчетливо, яс-но, с брезгливостью думал Яковлев. -- Всякой
дешевизне рады... Как была деревня, так и осталась, чуть одеваться только
стали получше. Да клуб отгрохали!.. Ну и клуб! -- Яковлев и клуб новый
оглядел с презрением. -- Сарай длин-ный, в душу мать-то... Они тут тоже
строят! Как же!.. Они то-же от жизни не отстают, клуб замастырили!"
Так стоял и точил злость Яковлев. И тут увидел, идут: его дружок
детства Серега Коноплев с супругой. Идут под руч-ку, честь по чести...
"Ой, ой, -- стал смотреть на них Яковлев, -- пара гнедых. Как добрые!"
Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь издали. И супругу
вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
-- Борис?.. -- воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек,
смолоду даже робкий, Яковлев частенько его бывало колачивал.
-- Борис, Борис... -- снисходительно сказал Яковлев, по-давая руку
давнему дружку и его жене, толстой женщине с серыми, несколько выпученными
глазами.
-- Это Галя, жена, -- все улыбался Сергей. -- А это друг детства... А я
слышал, что приехал, а зайти... как-то все вре-мя...
-- Зря церкву-то сломали, -- сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
-- Как это? -- не понял Сергей.
-- Некуда народишку приткнуться, смотрю... То бы хоть молились.
-- Почему? -- удивился Сергей. И Галя тоже с изумлени-ем и интересом
посмотрела на шикарного электросварщи-ка. -- Вот... самодеятельность
сегодня... -- продолжал Сер-гей. -- Поглядим.
-- Чего глядеть-то?
-- Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь?
Яковлева вконец обозлило, что этот унылый меринок стоит дыбится... И
его же еще и спрашивает: "Как жизнь?"
-- А ваша как? -- спросил он ехидно. -- Под ручку, смот-рю, ходите...
Любовь, да?
Это уж вовсе было нетактично. Галя даже смутилась, ог-ляделась кругом и
отошла.
-- Пойдем выпьем, чем эту муть-то смотреть, -- предло-жил Яковлев, не
сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним.
Но Серега не двинулся.
-- Я же не один, -- сказал он.
-- Ну, зови ее тоже...
-- Куда?
-- Ну, в чайную...
-- Как, в чайную? Пошли в клуб, а пришли в чайную? -- Сергей все
улыбался.
-- Не пойдешь, что ли? -- Яковлев все больше и больше злился на этого
чухонца.
-- Да нет уж... другой раз как-нибудь.
-- Другого раза не будет.
-- Нет, счас не пойду. Был бы один -- другое дело, а так... нет.
-- Ну пусть она смотрит, а мы... Да мы успеем, пока ва-ша
самодеятельность приедет. Пойдем! -- Яковлеву очень не хотелось сейчас
отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжко. -- Пошли!
По стакашку дер-нем... и пойдешь смотреть свою самодеятельность. А мне на