Шукшин Василий. Сборник рассказов

Мало ли похожих! Да и что бы ему не признаться? Мо-жет, душу не хотел
зазря бередить? Он смолоду чудной был...
"Неужто Гринька?"
Через неделю старикам пришла телеграмма:
"Квасову Анисиму Степановичу.
Ваш брат Григорий Степанович скончался двенадцатого. Просил передать.
Семья Квасова".
Брат был. Гринька.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Жил человек...

Вот как бывает... Вчера видел человека, обедал с ним по соседству,
потом курили в курилке... У него больное серд-це, ему тоже не надо бы
курить, но русский человек как-то странно воспринимает эти советы врачей
насчет курева: слушает, соглашается, что -- да, не надо бы... И спокойно
курит. Мы про это курево много толкуем в курилке -- иро-низируем.
-- Не пей, не кури, -- насмешливо говорит какой-нибудь закоренелый
язвенник, -- а чего же тогда остается?
Тут чуть не хором все:
-- По одной доске ходи -- на цыпочках!
-- Смоли да к стенке станови.
-- А если я вот с таких вот лет втянулся в эту гадость?! Ку-да я теперь
без этого?
Наговоримся так, накуримся всласть, и пойдут разгово-ры в сторону от
курева, в жизнь вообще: разные случаи вспоминаются, разные смешные
истории... А иногда и не смешные. Один был -- сухонький, голубоглазый, все
покаш-ливал... А покашливал очень нехорошо: мелко, часто -- вроде
прокашляется, а в горле все посвистывает, все что-то там мешает ему, и никак
он не может вздохнуть глубоко и вольно. Когда он так покашливал, на него с
сочувствием поглядывали, но старались, чтобы он не заметил этого со-чувствия
-- он не нуждался в нем. Один раз он отматерил ка-кого-то в полосатой
шелковой пижаме. Тот вылетел с сострадательным поучением:
-- Вам бы не надо курить-то...
-- А чего мне надо? -- спросил тот, глядя серьезно на по-лосатого.
-- Ну, как?.. Не знаю, чего надо, но курить...
-- Не знаешь, тогда не вякай, -- просто сказал больной человек с синими
глазами. -- А то много вас -- с совета-ми... -- и он еще сказал полосатому
несколько разных слов -- выругался, но ругался беззлобно, не грязно --
полу-чилось больше, что он всю жизнь свою целиком отматерил -- за все, и за
то, что под конец пришлось еще сидеть и вот так "кафыркать" и терпеливо
ждать. Но он же и пони-мал, что жизнь его, судьба, что ли, -- это нечто
отдельное от него, чем он управлять не может, поэтому злиться тут
бес-смысленно, и он не злился. Он рассказал, например:
-- Пришел с войны, из госпиталя, тут -- никого: мать померла в войну,
так, брата убило, отец еще до войны по-мер. А домишко, какой был, сломали:
какую-то площадку надо было оборудовать для обороны... под Москвой здесь...
Так? А я на костылях -- одна нога по земле волокется. На-нялся лед на реке
рубить. Костыли так вот зажму под мыш-ки, ногу эту неподвижную -- назад,
чтоб по ей топором не тяпнуть, упру костыли в ямки, наклонюсь -- и долбаю,
пока в глазах не потемнеет. А потом -- сижа: костыли под зад, чтоб ко льду
не примерзнуть -- и тоже... А жил у сторожихи одной, у старушки. У ей у
самой-то... с тамбур жилья, но уж... куда тут деваться. На полу спал, из
двери -- по полу -- холод тянет. Маленько сосну с вечера, а часа в три
просы-паюсь от холода, иду забор потихоньку тревожить: доски три оторву -- и
в камелек. А она, сторожиха-та -- так: глянет выйдет и снова к себе. Один
раз проснулся -- ее нету. Я оделся и покостылял к забору... Только оторвал
одну доску, слышу -- бах! Аж щепки полетели от забора у меня над го-ловой --
дробью саданула... -- рассказывая это, синеглазый все покашливал, и это
делало рассказ его жутким. А тут он, как дошел до этого места, когда бабка
шарахнула в него со-слепу, тут он засмеялся -- хотел, чтоб это выглядело
забав-но, и мы бы тоже посмеялись. Но -- засмеялся и закашлял-ся, и так,
покашливая и посмеиваясь, досказал:
-- Я кричу: Глебовна, ить я это! Ну, услышала голос, узнала... Чуток бы
пониже взяла, аккурат бы в голову угоди-ла. Я, говорит, думала: лезет кто. А
чего там брать! Эти... заводы демонтировали и свозили, и валили пока в кучу
-- же-лезо...
-- Ну да, у ней же инструкция!
-- Конечно. Стрелять еще умела!..
-- Она боевая была старуха, -- продолжал синеглазый ве-село, довольный,
что заинтересовал своим рассказом; он во-все не жаловался. -- Много мне
порассказывала ночами, пока, бывало, у камелька-то сидим. А уж к весне мне
обще-житие дали -- легче стало.
-- Ну, и нога, наверно, стала подживать.
-- Ногу я еще года полтора после этого... Главно, болеть не болит, а
двигать ей не могу.
-- Это многие тогда так, года по три с костылями хо-дили.
-- Да...
Накануне он мне рассказал анекдот. Он любил слушать анекдоты, смеялся
потихоньку, когда в курилке рассказыва-ли, но сам, я не слышал, чтоб
рассказывал всем. А тут мы ждали очередь к телефону, он меня притиснул в
уголок и то-ропливо, неумело рассказал:
-- Ворона достала сыр, так, села на ветку -- и хочет уже его... это...
клевать. Тут лиса: спой. А ворона ей: а ху-ху не хо-хо? Зажала сыр под крыло
и говорит: теперь давай потол-куем. Тогда лиса...
Тут подошла его очередь звонить.
-- Вам, -- сказали ему.
Он скоренько сунул монетку в узкий ротик телефона-ав-томата и стал
набирать номер. Он еще машинально улыбал-ся, думая, наверно, о вороне,
которая натянула нос хитрой лисе.
А потом я звонил... Я говорил, а краем глаза видел сине-глазого: он
ждал меня, чтобы досказать анекдот. Смотрел на меня и заранее опять улыбался
своими невыразимо прекрасными, печальными глазами. Но тут его куда-то
позвала сестра. Он ушел.
Этой же ночью он умер.
Я проснулся от торопливых шагов в коридоре, от тихих голосов многих
людей... И почему-то сразу кольнуло в серд-це: наверно, он. Выглянул из
палаты в коридор -- точно: стоит в коридоре такой телевизор, возле него люди
в белых халатах, смотрят в телевизор, некоторые входят в палату, выходят,
опять смотрят в телевизор. А там, в синем, как ку-сочек неба, квадрате
прыгает светлая точка... Прыгает и ос-тавляет за собой тусклый следок,
который тут же и гаснет. А точечка-светлячок все прыгает, прыгает... То
высоко прыг-нет, а то чуть вздрагивает, а то опять подскочит и следок за
собой вытянет. Прыгала-прыгала эта точечка и останови-лась. Люди вошли в
палату, где лежал... теперь уж труп; те-левизор выключили. Человека не
стало. Всю ночь я лежал потом с пустой душой, хотел сосредоточиться на одной
ка-кой-то главной мысли, хотел -- не понять, нет, понять я и раньше пытался,
не мог -- почувствовать хоть на миг, хоть кратко, хоть как тот следок
тусклый, -- чуть-чуть бы хоть высветлилась в разуме ли, в душе ли: что же
это такое бы-ло -- жил человек... Этот и вовсе трудно жил. Значит, нуж-но,
что ли, чтобы мы жили? Или как? Допустим, нужно, что-бы мы жили, то тогда
зачем не отняли у нас этот проклятый дар -- вечно мучительно и бесплодно
пытаться понять: "А зачем все?" Вон уж научились видеть, как сердце
останав-ливается... А зачем все, зачем! И никуда с этим не докричишься,
никто не услышит. Жить уж, не оглядываться, уходить и уходить вперед,
сколько отмерено. Похоже, уми-рать-то -- не страшно.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Змеиный яд

Максиму Волокитину пришло в общежитие письмо. От матери. "Сынок,
хвораю. Разломило всю спинушку и ногу к затылку подводит -- радикулит, гад
такой. Посоветовали мне тут змеиным ядом, а у нас нету. Походи, сынок, по
аптекам, поспрошай, может, у вас есть. Криком кричу -- больно. По-ходи,
сынок, не поленись..."
Максим склонился головой на руки, задумался. Заболело сердце -- жалко
стало мать. Он подумал, что зря он так редко писал матери, вообще
почувствовал свою вину перед ней. Все реже и реже думалось о матери
последнее время, она перестала сниться ночами... И вот оттуда, где была
мать, за-маячила черная беда.
"Дождался".
Было воскресенье. Максим надел выходной костюм и пошел в ближайшую
аптеку.
"Наверно, как-нибудь называется этот яд, узнать бы, чтоб посолидней
спрашивать".
Но узнать не у кого, и он пошел так.
В аптеке было мало народа. Максим заметил за прилав-ком хорошенькую
девушку, подошел к ней.
-- У вас змеиный яд есть?
Девушка считала какие-то порошки. Приостановилась на секунду, еще раз
шепотом повторила последнее число, чтоб не сбиться, мельком глянула на
Максима, сказала "нет" и снова принялась считать. Максим постоял немного,
хотел спросить, как называется змеиный яд по-научному, но не спросил --
девушка была очень занята.
В следующей аптеке произошел такой разговор:
-- У вас змеиный яд есть?
-- Нет.
-- А бывает?
-- Бывает, но редко.
-- А может, вы знаете, где его можно достать?
-- Нет, не знаю, где его можно достать.
Отвечала сухопарая женщина лет сорока, с острым носом, с низеньким
лбом. Кожа на лбу была до того тонкая и белая, что, кажется, сквозь нее
просвечивала кость. Максиму подумалось, что женщине доставляет удовольствие
отвечать "нет", "не знаю". Он уставился на нее.
-- Что? -- спросила она.
-- А где же он бывает-то? Неужели в целом городе нет?!
-- Не знаю, -- опять с каким-то странным удовольствием сказала женщина.
Максим не двигался с места.
-- Еще что? -- спросила женщина. Они были в стороне от других,
разговора их никто не слышал.
-- А отчего вы такая худая? -- спросил Максим. Он сам не знал, что так
спросит, и не знал, зачем спросил, -- вылете-ло. Очень уж недобрая была
женщина.
Женщина от неожиданности заморгала глазами.
Максим повернулся и пошел из аптеки.
"Что же делать?" -- думал он.
Аптека следовала за аптекой, разные люди отвечали оди-наково: "нет",
"нету".
В одной аптеке Максим увидел за стеклянным прилав-ком парня.
-- Нет, -- сказал парень.
-- Слушай, а как он называется по-научному? -- спросил Максим. Парень
решил почему-то, что и ему пришла пора показать себя "шибко ученым" --
застоялся, наверно, на одном месте.
-- По-научному-то? -- спросил он, улыбаясь. -- А как в рецепте
написано? Как написано, так и называется.
-- У меня нет рецепта.
-- А что ж вы тогда спрашиваете? Так ведь живую воду можно спрашивать.
-- А что, не дадут без рецепта? -- негромко спросил Мак-сим, чувствуя,
что его начинает слегка трясти.
-- Нет, молодой человек, не дадут.
Это снисходительное "молодой человек" доконало Мак-сима.
-- До чего ж ты умница! -- тихо воскликнул он. -- Это ж надо такому
уродиться!..
Максим вышел на улицу, закурил.
Напротив, через улицу, было отделение связи. Максим докурил вчастую
сигарету, зашел в отделение и дал матери телеграмму: "Змеиный яд выслал.
Максим".
"Весь город переверну -- добуду", -- думал он, шагая по улице. Казалось
теперь: будет змеиный яд -- мать будет здо-рова.
В одной очень большой аптеке Максим решительно на-правился к пышной
красивой женщине. Она выглядела при-ветливее других.
-- Мне нужен змеиный яд, -- сказал он.
-- Нету, -- ответствовала женщина.
-- Тогда позовите вашего начальника.
Женщина удивленно посмотрела на него.
-- Зачем?
-- Я с ним потолкую.
-- Не буду я его звать -- незачем. Он вам не сможет по-мочь. Нет у нас
такого лекарства.
Максиму захотелось обидеть женщину, сказать в лицо ей какую-нибудь
грубость. И не то вконец обозлило Максима, что яда опять нет, а то, с какой
легкостью, отвратительно просто все они отвечают это свое "нет".
-- Позовите начальника! -- потребовал Максим. И вдруг добавил жалобным
голосом: -- У мена мать болеет. -- Аж самому противно сделалось.
Женщина оставила официальный тон.
-- Ну нет у нас сейчас змеиного яда, я серьезно говорю. Я могу вам дать
пчелиный. У нее что, радикулит?
-- Ага.
-- Возьмите пчелиный. Змеиный не всегда и нужен.
-- Давайте. -- Максиму было стыдно за свой жалобный тон. -- Он тоже
помогает?
-- У вас рецепт есть?
-- Нету.
-- А как же?..
-- Что?
-- Без рецепта нельзя, не могу.
У Максима упало сердце.
-- Это такой ма-ленький рецептик, да? Бумажечка такая...
Женщина невольно улыбнулась.
-- Да, да. Рецепт выписывает врач, а мы...
-- Дайте мне так, а... А я завтра принесу вам рецепт. Дайте, а?!
-- Не могу, молодой человек, не могу.
На улице Максим долго соображал, что делать. Даже если он и наткнется
где-нибудь на змеиный яд, то без рецепта все равно не дадут. Это ясно. Надо
сперва добыть рецепт.
По дороге домой опять зашел на почту и дал матери еще одну телеграмму:
"А пчелиный яд надо? Максим".
На другой день в девять часов утра он пошел на стройку, отпросился с
работы и направился в поликлинику.
В белой стеклянной стенке -- окошечко, за окошечком -- белая девушка.
Она долго "заводила" на Максима карточку, потом подала ему талончик. Максим
посмотрел -- четырнадцатая очередь на тринадцать тридцать.
-- А поближе нету?
-- Нет.
-- Девушка, милая... -- Максим почувствовал, что опять начинает
говорить жалостливым тоном, но остановиться не мог. -- Девушка, дайте мне
поближе, а? Мне шибко надо. Пожалуйста.
Девушка, не глядя на него, порылась в талончиках, вы-брала один, подала
Максиму. И тогда только посмотрела на него. Максиму показалось, что она
усмехнулась.
"Милая ты моя, -- думал растроганный Максим. -- Смейся, смейся --
талончик-то вот он". Его очередь была шестой, на одиннадцать часов.
У кабинета врача сидело человек десять больных. Мак-сим присел рядом с
пожилым мужчиной, у которого была такая застойная тоска в глазах, что, глядя
на него, невольно думалось: "Все равно все помрем".
"Прижало мужика", -- подумал Максим. И опять вспом-нил о матери и стал
с нетерпением ждать доктора.
Доктор пришел. Мужчина, еще молодой.
Вышла из кабинета женщина и спросила:
-- У кого первая очередь?
Никто не встал.
-- У меня, -- сказал Максим и почувствовал, как его под-няла какая-то
сила и повела в кабинет.
-- У вас первая очередь? -- спросил его мужчина.
-- Да, -- твердо сказал Максим и вошел в кабинет совсем веселым и, как
ему казалось, очень ловким парнем.
-- Что? -- спросил доктор, не глядя на него.
-- Рецепт, -- сказал Максим, присаживаясь к столу.
Доктор чего-то хмурился, не хотел подымать глаза. "Вы-пил, наверно,
вчера крепко", -- сообразил Максим.
-- Какой рецепт? -- Доктор все перебирал какие-то бу-мажки.
-- На змеиный яд.
-- А что болит-то? -- Доктор поднял глаза.
-- Не у меня. У меня мать болеет, у нее радикулит. Ей врачи
посоветовали змеиным ядом.
-- Ну, так?..
-- Ну а рецепта нету. А без рецепта, сами понимаете, никто не дает. --
Максиму казалось, что он очень толково все объясняет. -- Поэтому я прошу:
дайте мне рецепт.
Доктора что-то заинтересовало в Максиме.
-- А где мать живет?
-- В Красноярском крае. В деревне.
-- Ну?.. И нужен, значит, рецепт!
-- Нужен. -- Максиму было легко с доктором: доктор нравился ему.
Доктор посмотрел на сестру.
-- Раз нужен -- значит, дадим. А, Клавдия Николаевна?
-- Надо дать, конечно.
Доктор выписал рецепт.
-- Он ведь редко бывает, -- сказал он. -- Съезди в двад-цать седьмую.
Знаешь где? Против кинотеатра "Прибой". Там может быть.
-- Спасибо. -- Максим пожал руку доктора и чуть не вы-летел на крыльях
из кабинета -- так легко и радостно сдела-лось.
В двадцать седьмой яда не было.
Максим подал рецепт и, затаив дыхание, смотрел на ап-текаря.
-- Нет, -- сказал тот и качнул седой головой.
-- Как нет?
-- Так, нет.
-- Так у меня же рецепт. Вот же он, рецепт-то!
-- Я вижу.
-- Да ты что, батя? -- с тихим отчаянием сказал Мак-сим. -- Мне нужен
этот яд.
-- Так нет же его, нет -- где же я его возьму? Вы же може-те соображать
-- нет змеиного яда.
Максим вышел на улицу, прислонился спиной к стене, бессмысленно стал
смотреть в лица прохожих. Прохожие все шли и шли нескончаемым потоком... А
Максим все смотрел и смотрел на них и никак о них не думал.
Потом одна мысль пришла в голову Максиму. Он резко качнулся от стены и
направился к центру города. В цирк.
Вахтер в цирке поднялся навстречу Максиму.
-- Вам к кому?
-- К Байкалову Игнату.
-- У них репетиция идет.
-- Ну и что?
-- Репетиция!.. Как что? -- Вахтер вознамерился не пускать.
-- Да пошли вы! -- обозлился Максим, легко отстранил старика и прошел
внутрь.
Прошел пустым, гулким залом.
На арене посредине стоял здоровенный дядя, а на нем -- одна на другой
-- изящные, как куколки, молодые женщины.
Максим подошел к человеку который бросал в стороны тарелки.
-- Как бы мне Байкалова тут найти?
Человек поймал все тарелки.
-- Что?
-- Мне Байкалова надо найти.
-- На втором этаже. А зачем?
-- Так... Он земляк мой.
-- Вон по той лестнице -- вверх. -- Человек снова запус-тил тарелки в
воздух.
Игнатий боролся с каким-то монголом. Монгол был уст-рашающих размеров.
-- Игнат! -- позвал Максим.
Игнатий слез с монгола.
-- Максим!.. Здорово, -- Игнатий был потный, разгоря-ченный борьбой. --
Ты как здесь? -- Он погладил рукой бок.
-- Намял он тебе?
-- Вот именно -- намял. Здоровый буйвол, а бороться не умеет.
-- Неужели ты его одолеешь?
-- Хошь, покажу.
-- Не надо. Я к тебе по делу, Игнат. У меня мать захвора-ла -- письмо
получил. Надо змеиного яда достать... Весь го-род обошел -- нигде нету.
Может, у тебя какие знакомые есть?.. Может, врач какой-нибудь...
Игнатий задумался.
-- Черт его знает... трудно сейчас сказать. Если бы рань-ше пришел. Я ж
завтра уезжаю. Домой ведь еду!
-- Домой?
-- Но!
-- В отпуск, что ли?
-- Но.
Максим с тоскливой завистью посмотрел на земляка.
-- Хорошо.
-- Я попробую сегодня спросить у одних. Раньше бы надо...
-- Раньше-то он не нужен был.
-- Я понимаю. В общем, я схожу туда сегодня, спрошу. Но не обещаю,
Максим.
Максим кивнул головой.
-- Ладно, работай. Пойду еще куда-нибудь.
Игнатию стало отчего-то неловко.
-- Я схожу, Максим. Может, достану.
-- Ты надолго домой?
-- На пару недель. А потом -- в Гагры.
-- Зайди там к матери... Скажи: пришлю лекарство. Зайди.
-- Конечно! Ты не унывай особо-то. Может, достанем се-годня.
-- Ничего. Привет своим передавай. Сколько не был?
-- Лет пять уже.
-- А я два года. Изменилось, наверно, там все...
-- Да.
-- Ну, работай.
Максим вышел из цирка и так же решительно, как шел от двадцать седьмой
аптеки, пошел снова туда. Подошел к старичку аптекарю.
-- Я к вашему начальнику пройду.
-- Пожалуйста, -- любезно сказал аптекарь. -- Вон в ту дверь. Он как
раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь. Максим
толкнулся в нее и ударил кого-то по спине.
-- Сейчас, -- сказали за дверью.
Максим сел на стул и решил без змеиного яда не уходить. Вошел низенький
человек с усами, с гладко выбритыми -- до сияния -- жирненькими щеками,
опрятный, полненький, лет сорока.
-- Что у вас?
-- Вот. -- Максим протянул ему рецепт. Сердце вдруг так заколотилось,
что стало больно в груди. Заведующий повертел в руках рецепт.
-- Не понимаю...
-- Мне такое лекарство надо. -- Максим поморщился -- сердце выбрыкивало
нешуточным образом.
-- У нас его нет.
-- А мне надо. У меня мать помирает. -- Максим смотрел на заведующего
не мигая: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
-- Но если нет, что же я могу сделать?
-- А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех нена-вижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
-- Это уже серьезнее. Придется найти. -- Он сел к теле-фону и, набирая
номер, с любопытством поглядывал на Мак-сима. Максим успел вытереть глаза и
смотрел в окно. Ему стало стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
-- Алле! -- заговорил заведующий. -- Петрович? Здоров. Я это, да.
Слушай, у тебя нет... -- Тут он сказал какое-то не-понятное слово. -- Нет?
У Максима сдавило сердце.
-- Да нужно тут... пареньку одному... Посмотри, посмот-ри... Славный
парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведую-щий беспечно вытянул
губы трубочкой -- ждал.
-- Да? Хорошо, тогда я подошлю его... Как дела-то? Мгм... Слушай, а что
ты скажешь... А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то непонятный треп: кто-то заворовался, кого-то сняли и
хотят судить. Максим смотрел в пол, чувст-вовал, что плачет, и ничего не мог
сделать -- плакал. Он очень устал за эти два дня. Он молил Бога, чтобы
заведую-щий подольше говорил, -- может, к тому времени он пере-станет
плакать, а то хоть сквозь землю проваливайся со сты-да. А если сейчас
вытереть глаза -- значит, надо пошевелить-ся, и тогда заведующий глянет на
него и увидит, что он плачет.
"Вот морда!" -- ругал он себя. Он любил сейчас заведую-щего, как никого
никогда, наверно, не любил.
Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился,
шаркнул рукавом бостонового пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой.
Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал... Максим тоже встал.
-- Вот по этому адресу... спросите Вадима Петровича. -- Не
отчаивайтесь, поправится ваша мама.
-- Спасибо, -- сказал Максим. Горло заложило, и полу-чилось, что Максим
пискнул это "спасибо". Он нагнул голо-ву и пошел из кабинета, даже руки не
подал начальнику.
"Вот же ж морда!" -- поносил он себя. Ему было очень стыдно.
На другой день рано утром к Максиму забежал Игнатий. Внес с собой шум и
прохладу политых асфальтов.
-- Максим!.. Я поехал! Вот яд-то -- достал.
Максим вскочил с кровати.
-- Куда поехал?
-- Домой! Вот яд...
-- Так я тоже достал вчера. Флакон.
-- Ну -- два будет. Пригодится.
-- Ты сейчас прямо едешь?
-- Но. Будь здоров! Зайду попроведаю мать...
-- Погоди, Игнат, я провожу тебя.
-- Меня такси ждет...
-- Я скоро.
-- Давай. Только -- одна нога здесь, другая -- там! -- орал Игнатий. --
Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру мечет в вагоне.
-- Она уже там? -- Максим прыгал по комнате на одной ноге, стараясь
попасть в штанину.
-- Там.
-- Сейчас... мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел гостинцев
матери...
-- Да ты что! -- взревел Игнатий. -- Я что, по шпалам же-ну догонять
буду?!
-- Ладно, ладно...
Побежали вниз, в такси.
-- Друг, -- взмолился Игнатий. -- Десять минут до поез-да... Жми на всю
железку. Плачу в трехкратном размере.
Машина рванула с места.
Жена ждала Игнатия у вагона. Оставалось полторы минуты.
-- Игнатий, это... это черт знает что такое, -- встретила она мужа со
слезами на глазах. -- Я хотела чемоданы выно-сить.
-- Порядок! -- весело гудел Игнатий. -- Максим, пока! Крошка, цыпонька,
в вагон.
Поезд тронулся.
-- Будь здоров, Максим!
Максим пошел за вагоном.
-- Игнат, передай матери: я, может, тоже скоро приеду. Не забудь,
Игнат!
-- Не-ет!
Максим остановился.
Поезд набирал ходу.
Максим опять догнал вагон Игнатия и еще раз крикнул:
-- Не забудь, Игнат!
-- Передам!
Уже расходились с перрона люди.
А Максим все стоял и смотрел вслед поезду.
... Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял.
Смотрел в ту сторону, куда уехал Игнатий.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского