Шукшин Василий. Сборник рассказов

нее... и на всю вашу житуху глядеть тошно.
Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
-- Чего так? -- спросил он.
-- А тебе нравится эта жизнь? -- Яковлев кивнул на клуб и на людей
возле клуба.
-- Жизнь... как жизнь, -- сказал он. -- А тебе что, кажет-ся, скучно?
-- Да не скучно, а... глаза не глядят, в душу мать-то, -- на-калялся
Яковлев. -- Стоя-ат... бараны и бараны, курва. И вся радость вот так вот
стоять? -- Яковлев прямо, ехидно и насмешливо посмотрел на Серегу: то есть
он и его, Сергея, спрашивал -- вся радость, что ли, в этом?
Сергей выправился с годами в хорошего мужика: креп-кий, спокойный,
добрый... Он не понимал, что происходит с Яковлевым, но помнил он этого
ястреба: или здесь кто-ни-будь поперек шерсти погладил -- сказал что-нибудь
не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
-- Чего ты такой?.. Дома что-нибудь?
-- Приехал отдохнуть!.. -- Яковлев уж по своему адресу съехидничал. И
сплюнул "казбечину". -- Звали же на поезд "Дружбу" -- нет, домой, видите ли,
надо! А тут... как на клад-бище: только еще за упокой не гнусят. Неужели так
и жи-вут?
Сергей перестал улыбаться; эта ехидная остервенелость бывшего его
дружка тоже стала ему поперек горла. Но он пока молчал.
-- У тя дети-то есть? -- спросил Яковлев.
-- Есть.
-- От этой? -- Яковлев кивнул в сторону толстой, серо-глазой жены
Сергея.
-- От этой...
-- Вся радость, наверно, -- допрашивал дальше Яков-лев, -- попыхтишь с
ней на коровьем реву, и все?
-- Ну а там как?.. -- Сергей, видно было, глубоко и горь-ко обиделся,
но еще терпел, еще не хотел показать это. -- Лучше?
-- Там-то?.. -- Яковлев не сразу ответил. Зло и задумчи-во сощурился,
закурил новую, протянул коробку "Казбека" Сергею, но тот отказался. -- Там
своя вонь... но уж хоть -- в нос ширяет. Хоть этой вот мертвечины нет. Пошли
выпьем!
-- Нет, -- Сергей, в свою очередь, с усмешкой смотрел на Яковлева.
Тот уловил эту усмешку, удивился.
-- Чего ты? -- спросил он.
-- Ты все такой же, -- сказал Сергей, откровенно и нехо-рошо улыбаясь.
Он терял терпение. -- Сам воняешь ездишь по свету, а на других сваливаешь.
Нигде не нравится, да?
-- А тебе правится?
-- Мне нравится.
-- Ну и радуйся... со своей пучеглазой. Сколько уже на-строгали?
-- Сколько настрогали -- все наши. Но если ты еще раз, падали кусок,
так скажешь, я... могу измять твой дорогой костюм, -- глаза Сергея смотрели
зло и серьезно.
Яковлев не то что встревожился, а как-то встрепенулся; ему враз
интересно сделалось.
-- О-о, -- сказал он с облегчением. -- По-человечески хоть заговорил. А
то -- под ру-учку идут... Дурак, смотреть же стыдно. Кто счас под ручку
ходит!
-- Ходил и буду ходить. Ты мне, что ли, указчик?
-- Вам укажешь!.. -- Яковлев весело, снисходительно, но с любопытством
смотрел на Сергея. -- На тракторе ра-ботаешь?
-- Не твое поганое дело.
-- Дурачок... я же с тобой беседую. Чего ты осердился-то? Бабу обидел?
Их надо живьем закапывать, этих подруг жиз-ни. Гляди!.. обиделся. Любишь,
что ли?
С Яковлевым трудно говорить: как ты с ним ни загово-ри, он все равно
будет сверху -- вскрылит вверх и оттуда разговаривает... расспрашивает с
каким-то особым гадким интересом именно то, что задело за больное
собеседника.
-- Люблю, -- сказал Сергей. -- А ты свою... что, закопал, что ли?
Яковлев искренне рассмеялся; он прямо ожил на глазах. Хлопнул Сергея по
плечу и сказал радостно:
-- Молоток! Не совсем тут отсырел!.. -- странная душа у Яковлева --
витая какая-то: он, правда, возрадовался, что заговорили так... нервно, как
по краешку пошли, он все бы и ходил вот так -- по краешку. -- Нет, не
удалось закопать: их закон охраняет. А у тебя ничего объект. Где ты ее
на-шел-то? Глаза только... Что у ней с глазами-то? У ней не эта?.. болезнь
такая с глазами есть... Чего она такая пучегла-зая-то?
Сергей по-деревенски широко размахнулся -- хотел в лоб угодить
Яковлеву, но тот увернулся, успел, Сергей уда-рил его куда-то в плечо, не
больно. Яковлев этого только и ждал: ногой сильно дал Сереге в живот, тот
скорчился... Яковлев кулаком в голову сшиб его вовсе с ног. И спокойно пошел
было прочь от клуба... Его догнали. Он слышал, что догоняют, но не
поворачивался до последнего мгновения, шел себе беспечно, даже "казбечину"
во рту пожевывал... И вдруг побежал, но тут же чуть отклонился и дал
первому, кто догонял, кулаком наотмашь. Первому он попал, но догоня-ло
несколько, молодые... Хоть и умел Яковлев драться, его скоро сшибли тоже с
ног и несколько попинали, пока не подбежали пожилые мужики и не разняли.
Яковлев встал, сплюнул, оглядел всего себя -- ничего су-щественного,
никаких особых повреждений. Отряхнулся. Он был доволен.
-- Ну вот... -- сказал он, доставая "Казбек", -- хоть делом занялись...
-- Яковлев насмешливо оглядел окруживших его мужиков и молодых парней. -- А
то стоя-ат ждут свою само-деятельность дурацкую.
-- Иди отсюда, -- посоветовали ему.
-- Пойду, конечно... Что же мне, тоже самодеятельность, что ли, с вами
стоять ждать? Кто выпить хочет? Парни...
Никто не изъявил желания пить с Яковлевым.
-- Скучно живете, граждане, -- сказал Яковлев, помол-чав. Сказал всем,
сказал довольно проникновенно, серьез-но. -- Тошно глядеть на вас...
-- Еще, что ли, дать?
-- Надо было, -- сказал кто-то из пожилых мужиков. -- Зря разняли.
-- Не в этом дело, -- сказал Яковлев. -- Скучно, -- еще раз сказал он,
сказал четко, внятно, остервенело. Сунув ру-ки в карманы шикарных брюк,
пожевал "казбечину"... И по-шел.
Еще немного постояли, глядя вслед Яковлеву... По-вспоминали, какой он
тогда был -- всегда был такой. Они все, Яковлевы, такие: вечно недовольные,
вечно кулаки на кого-нибудь сучат...
Тут как раз приехала самодеятельность. И все пошли смотреть
самодеятельность.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Версия

Санька Журавлев рассказал диковинную историю. Был он в городе (мотоцикл
ездил покупать), зашел там в ресто-ран покушать. Зашел, снял плащ в
гардеробе, направился в зал... А не заметил, что зал отделяет стеклянная
стена -- по-шел на эту стенку. И высадил ее. Она прямо так стоймя и упала
перед Санькой и со звоном разлетелась в куски. Ну, сбежались. Санька был
совершенно трезв, поэтому мили-цию вызывать не стали, а повели его к
директору ресторана на второй этаж. Человек, который вел его по мягкой
лест-нице, подсчитал:
-- Зарплаты две выложишь. А то и три.
-- Я же не нарочно.
-- Мало ли что!
Зашли в кабинет директора... И тут-то и начинается дико-вина, тут
сельские люди слушали и переглядывались -- не верили. Санька рассказывал
так:
-- Заходим -- сидит молодая женщина. Пышная, глаза маленько навыкате,
губки бантиком, при золотых часиках. "Что случилось?" Товарищ этот начинает
ей докладывать, что вот, мол, стенку решили... А эта на меня смотрит, -- тут
Санька всякий раз хотел показать, как она на него смотре-ла: делал губы
куриной гузкой и выпучивал глаза. И смот-рел на всех. Люди смеялись и
продолжали не верить.
-- Ну-ну?
-- Она этому товарищу говорит: "Ну хорошо, говорит, идите. Мы
разберемся". А кабинет!.. Ну, е-мое, наверно, у министров такие: кругом
мягкие креслы, диваны, на стенах картины... "Вы откуда?" -- спрашивает. Я
объяснил. "Так, так, -- говорит. -- Как же это вы так?" А сама на меня
смо-отрит, смо-отрит... До-олго смотрела.
Еще потому не верили земляки Саньке, что смотреть-то на него, да еще,
как он уверяет, долго, да еще городской женщине -- зачем, господи?! Чего там
высматривать-то? Длинный, носатый, весь в морщинах раньше времени...
Догадывались, что Саня потому и выдумал эту историю, чтобы хоть так
отыграться за то, что деревенские девки его не любили.
-- Ну-ну, Саня? Дальше?
Дальше Санька бил в самое дыхало; история начинала звенеть и искриться,
как та стенка в ресторане...
-- Дальше мы едем с ней в ее трехкомнатную квартиру и гужуемся. Три
дня! Я просыпаюсь, от так от шарю возле кро-вати, нахожу бутылку шампанского
-- буль-буль-буль!.. Она мне: "Ты бы хоть из фужера, Санек, вон же фужеров
пол-но!" Я говорю: "Имел я в виду эти фужеры!" Гужуемся три дня и три ночи!
Как во сне жил. Она на работу вечером схо-дит, я пока один в квартире. Ванну
принимаю, в туалете си-жу... Ванна отделана голубым кафелем, туалет --
желтым. Все блестит, мебель вся лакирована. Я сперва с осторожностью
относился, она заметила, подняла на смех. "Брось ты, гово-рит, Санек! Надо,
чтоб вещи тебе служили, а не ты вещам. Что же, говорит, я все это с собой,
что ли, возьму?" Што-ры такие зеленые, с листочками... Задернешь -- полумрак
такой в комнатах. Кто-нибудь спал из вас в спальне из карельской березы? Мы
же фраера! Мы думаем, что спать на панцирной сетке -- это мечта жизни. Счас
я себе делаю кро-вать из простой березы... город давно уже перешел на
дере-вянные кровати. Если ты каждый день получаешь гигантский стресс, то
выспаться-то ты должен!
-- Ну-ну, Сань?
-- Так проходят эти три дня. Вечером она привозит на такси курочек,
разные заливные... Они мне сигналют, я спускаюсь, беру переносной такой
холодильничек, несу... И мы опять гужуемся. Включаем радиолу на малую
громкость, попиваем шампанское... Чего только моя левая нога захочет, я то
немедленно получаю. Один раз я говорю: "А вот я видел в кино: наливает
человек немного виски в стакан, потом ту-да из сифончика... Ты можешь так?"
"Это, говорит, называ-ется виски с содовой. Сифон у меня есть, виски счас
при-везут". Точно, минут через пятнадцать привезли виски. Они мне кстати не
поглянулись. Я пил водку с содовой. От так от нажимаешь курочек на
сифончике, оттуда как даст в ста-кан... Прелесть.
-- А как со стеклом-то?
-- С каким стеклом?
-- Ну, разбил-то...
-- А-а. А никак. Она меня потом разглядывала всего и удивлялась: "Как
ты, говорит, не порезался-то?" А мотоцикл -- я ей деньги отдал, мне его
прямо к подъезду подка-тили...
Вот такая история случилась будто бы с Санькой Журав-левым. Из всего
этого несомненной правдой было: Санька в самом деле ездил в город; не было
его три дня; мотоцикл привез именно такой, какой хотел и на какой брал
деньги; лишних денег у него с собой не было. Это все правда. В ос-тальное
односельчане никак не могли поверить. Санька нервничал, злился... Говорил
мужикам про такие поганые подробности, каких со зла не выдумаешь. Но
считали, что всего этого Санька где-то наслышался.
-- Ну, е-мое! -- психовал Санька. -- Да где же я эти три дня был-то?!
Где?!
-- Может, в вытрезвителе.
-- Да как я в вытрезвитель-то попаду?! Как? У меня лиш-него рубля не
было!
-- Ну, это... Свинья грязи найдет.
-- Иди найди! Иди хоть пятак найди за так-то. На что же бы я жил-то три
дня?
Этого не могли объяснить. Но и в пышного директора ресторана, и в ее
трехкомнатную квартиру -- тоже не могли поверить. Это уж черт знает что
такое -- таких дур и на све-те-то не бывает.
-- Дистрофики! -- обзывал всех Санька. -- Жуки навоз-ные, Что вы
понимаете-то? Ну, что вы можете понимать в современной жизни?
Слушал как-то эту историю Егорка Юрлов, мрачнова-тый, бесстрашный
парень, шофер совхозный. Дослушал до конца, усмехнулся ядовито. К нему все
повернулись, пото-му что его мнение -- как-то так повелось -- уважали. И,
на-до сказать, он и вправду был парень неглупый.
-- Что скажешь, Егорка?
-- Версия, -- кратко сказал Егорка.
-- Какая версия? -- не понял Санька.
-- Что ты дурачка-то из себя строишь? -- прямо спросил Егорка. -- Чего
ты людей в заблуждение вводишь?
Санька аж побелел... Думали, что они подерутся. Но Санька прищемил
обиду зубами. И тоже прямо спросил:
-- У тебя машина на ходу?
-- Зачем?
-- Я спрашиваю: у тебя машина на ходу? -- Санька угро-жающе придвинулся
к Егорке. -- Ну?
Егорка подождал, не кинется ли на него Санька; подож-дал и ответил:
-- На ходу.
-- Поедем, -- приказным голосом сказал Санька. -- На-доела мне эта
комедия: им рассказываешь как добрым, а они, стерва, хаханьки строют. Поедем
к ней, я покажу те-бе, как живут люди в двадцатом веке. Предупреждаю: без
моего разрешения никого не лапать и не пить дорогое вино стаканами.
Возможно, там соберется общество -- может, подруги ее придут. Кто еще хочет
ехать, фраера? -- Саньку повело на спектакль -- он любил иногда "выступить",
но при всем том... При всем том он предлагал проверить, прав-ду ли он
говорит или врет. Это серьезно.
Егорка, не долго думая, сказал:
-- Поехали.
-- Кто еще хочет? -- еще раз спросил Санька.
Никто больше не пожелал ехать. История сама по себе довольно темная, да
еще два таких едут... Недолго и того... угореть.
А Санька с Егоркой поехали.
Дорогой еще раз ругнулись. Санька опять начал учить Егорку, чтоб никого
не лапал в городе и не пил дорогое ви-но стаканами.
-- А то я ж вас знаю...
-- Да пошел ты к такой-то матери! -- обозлился Егор-ка. -- Строит из
себя, сидит... "Я -- ва-ас..." Кого это "вас"-то? А ты-то кто такой?
-- Я тебя учу, как лучше ориентироваться в новой обста-новке, понял?
-- Научи лучше себя -- как не трепаться. Не врать. А то звону
наделал... Счас, если приедем и там никакой трех-комнатной квартиры не
окажется, -- Егорка постучал паль-цем по рулю, -- обратно пойдешь пешком.
-- Ладно. Но если все будет, как я говорил, я те... Ты при-народно, в
клубе, скажешь, со сцены: "Товарищи, зря мы не верили Саньке Журавлеву -- он
не врал". Идет?
-- Едет, -- буркнул мрачный Егорка.
-- Черти! -- в сердцах сказал Санька. -- Сами живут... как при царе
Горохе, и других не пускают.
Приехали в город засветло.
"Направо", "Налево", "Прямо!" -- командовал Санька. Он весь
подсобрался, в глазах появилась решимость: он слегка трусил. Егорка искоса
взглядывал на него, послушно поворачивал "влево", "вправо"... Он видел, что
Санька виб-рирует, но помалкивал. У него у самого сердце раза два сжа-лось в
недобром предчувствии.
-- Узнаю ресторан "Колос", -- торжественно сказал Сань-ка. -- Тут,
по-моему, опять налево. Да, иди налево.
-- Адрес-то не знаешь, что ли?
-- Адресов я никогда не помнил -- на глаз лучше всего. Еще покрутились
меж высоких спичечных коробков, по-ставленных стоймя... И подъехали к
одному, и остановились.
-- Вот он, подъездик, -- негромко сказал Санька. -- Го-лубенький, с
козырьком.
Посидели немного в кабине.
-- Ну? -- спросил Егорка.
-- Счас... Она, наверно, на работе, -- неуверенно сказал Санька. --
Сколько счас?
-- Без двадцати девять.
-- У нее самый разгар работы...
-- Ну-у... начинается. Уже очко работает?
-- Пошли! -- скомандовал Санька. -- Пошли, телено-чек, пошли. Если дома
нет, поедем в ресторан.
Поднялись на четвертый этаж пешком.
-- Так, -- сказал Санька. Он волновался. -- Следи за мной: как я, так и
ты, но малость скромнее. Как будто ты мой бед-ный родственник... Фу!
Волнуюсь, стерва. А чего волнуюсь? Упэред! -- и он нажал беленький пупочек
звонка.
За дверью из тишины послышались остренькие шажочки...
-- Паркет, знаешь, какой!.. -- успел шепнуть Санька.
В двери очень долго поворачивался и поворачивался ключ -- может, не
один?
Санька нервно подмигнул Егорке.
Наконец дверь приоткрылась... Санька растянул большой рот в улыбке,
хотел двинуть дверь, чтоб она распахнулась приветливее, но она оказалась на
цепочке.
-- Кто это? -- тревожно и недовольно спросили из-за двери. Женщина
спросила.
-- Ира... это я! -- сказал Санька ненатуральным голосом. И улыбку
растянул еще шире. Можно сказать, что на лице его в эту минуту были -- нос и
улыбка, остальное -- морщи-ны.
-- Боже мой! -- зло и насмешливо сказал голос за дверью (Егорка не
видел из-за Саньки лица женщины), и дверь захлопнулась и резко, сухо
щелкнула.
Санька ошалел... Посмотрел растерянно на Егорку.
-- Ё-мое! -- сказал он. -- Она что, озверела?
-- Может, не узнала? -- без всякого ехидства подсказал Егорка.
Санька еще раз нажал на белый пупочек. За дверью мол-чали. Санька давил
и давил на кнопочку. Наконец послы-шались шаги -- тяжелые, мужские. Дверь
опять открылась, но опять мешал цепок. Выглянуло розовое мужское лицо.
Мужчина боднул строгим взглядом Саньку... Потом глаза его обнаружили
мрачноватого Егорку и -- быстро-быстро -- поискали, нет ли еще кого? И,
стараясь, чтоб вышло зло и страшно, спросил:
-- В чем дело?
-- Позови Ирину, -- сказал Санька.
Мужчина мгновенье решал, как поступить... Из глубины квартиры ему
что-то сказали. Мужчина резко захлопнул дверь. Санька тут же нажал на кнопку
звонка и не отпускал. Дверь опять раскрылась.
-- Что, выйти накостылять, что ли?! -- уже всерьез злоб-но сказал
мужчина.
Санька подставил ногу под дверь, чтобы мужчина не су-мел ее закрыть.
-- Выйди на минутку, -- сказал он. -- Я спрошу кое-что.
Мужчина чуть отступил и всем телом ринулся на дверь... Санька взвыл.
Егорка с этой стороны -- точно так, как тот за дверью, -- откачнулся и
саданул дверь плечом. Санька выдернул ногу и тоже навалился плечом на дверь.
-- Семен! -- заполошно крикнул мужчина.
Пока Семен бежал в тапочках на зов товарища, молодые деревенские бычки
поднатужились тут... Цепочка лопнула.
-- Руки вверх! -- заорал Санька, ввалившись в коридор.
Мужчина с розовым лицом попятился от них... Мужчина в тапочках тоже
резко осадил бег. Но тут вперед с визгом вы-летела коротконогая женщина с
могучим торсом.
-- Вон-он!-- странно, до чего она была легкая при своей тучности, и до
чего же пронзительно она визжала. -- Вон от-сюда, сволочи!! Звоните в
милицию! Я звоню в милицию! -- женщина так же легко ускакала звонить.
-- Пошли, Санька, -- сказал Егорка.
Санька не знал, как подумать про все это.
-- Пошли, -- еще сказал Егор.
-- Нет, не пошли-и, -- свирепо сказал розоволицый. И стал надвигаться
на Саньку. -- Нет, не пошли-и... Так про-сто, да? Семен, заходи-ка с той
стороны. Окружай хулига-нов!
Человек в тапочках пошел было окружать. Но тут вернул-ся от двери
Егор...
...Из "окружения" наши орлы вышли, но получили по пятнадцать суток. А у
Егорки еще и права на полгода отня-ли -- за своевольную поездку в город.
Странно, однако, что деревенские после всего этого в Санькину историю
полно-стью поверили. И часто просили рассказать, как он гужевался в городе
три дня и три ночи. И смеялись.
Не смеялся только Егорка: без машины стал меньше зарабатывать.
-- Дурак -- поперся, -- ворчал он, -- На кой черт?
-- Егор, а как баба-то? Правда, что ли, шибко красивая?
-- Да я и разглядеть-то не успел как следует: прыгал ка-кой-то буфет по
квартире...
-- А квартира-то, правда, что ли, такая шикарная?
-- Квартира шикарная. Квартиру успел разглядеть. Квар-тира шикарная.
Санька долго еще ходил по деревне героем.


OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского

Владимир Семеныч из мягкой секции

Владимир Семеныч Волобцов здорово пил, так пил, что от него ушла жена.
В один горький похмельный день он вдруг обнаружил, что его предали. Ужасное
чувство: были слова, слезы, опять слова, и вот -- один. Нет, конечно,
род-ные в городке, знакомые есть, но мы знаем, что все эти род-ные и
знакомые -- это тоже слова, звуки: "Петр Николаич", "Анна Андреевна", "Софья
Ивановна..." За этими звука-ми -- пустота. Так, по крайней мере, было у
Владимира Семеныча: никогда эти люди для него ничего не значили.
Владимир Семеныч не на шутку встревожился, очутив-шись в одиночестве.
Что делать? Как жить? Но когда пер-вый ошеломляющий вал прокатил над
головой, муть, под-нятая в душе Владимира Семеныча, осела, осталось одно
едкое мстительное чувство.
"Так? -- думал Владимир Семеныч. -- Вы так? Хорошо! Посмотрим, как ты
дальше будешь. Как говорится, посмот-рим, чей козырь старше. Не прибежишь ли
ты, голубушка, снова сюда да не попросишь ли Вовку-глота принять тебя".
И Владимир Семеныч бросил пить. Так бывает: вошел клин в сознание --
стоп! Вся жизнь отныне сама собой подчинилась одной мысли: так поставить
дело, чтобы пре-подобная Люсенька (жена) пришла бы и бухнулась в ноги --
молить о прощении или, чтобы она там, где она обитает, с отчаяния полезла бы
в петлю.
"Ты смотри! -- с возмущением думал Владимир Семе-ныч. -- Хвост дудкой
-- и поминай как звали! Нет, милая, так не бывает. Не тебе, крохоборке,
торжествовать надо мной победу!"
Владимир Семеныч работал в мебельном магазине, в сек-ции мягкой мебели.
Когда он давал кому-нибудь рабочий телефон, он так и говорил:
-- Спрашивайте Владимира Семеныча из мягкой секции.
Работать Владимир Семеныч умел: каждый месяц имел в кармане, кроме
зарплаты. Люди бросились красиво жить, понадобились гарнитуры, гарнитуров не
хватало -- башка есть на плечах, будешь иметь в кармане. Владимир Семенович
имел башку на плечах, поэтому имел в кармане. Но раньше он много денег
пускал побоку, теперь же стал впол-не бессовестный и жадный: стал
немилосердно обирать по-купателей, стал сам покупать ценности, стал богато
одевать-ся. Он знал, что Люсенька никуда из городка не уехала, живет у одной
подруги. То обстоятельство, что она не пода-вала на развод и не делила
квартиру, вселяло поначалу уверенность, что она вернется. Но проходили
недели, месяцы... Два с половиной месяца прошло, а от нее ни слуху ни духу.
А ведь слышала же, конечно, что Владимир Семеныч бро-сил пить, ходит
нарядный, покупает дорогие вещи. Зна-чит?..
"Значит, нашла любовника, -- горько и зло думал Влади-мир Семеныч. --
Зараза. Ну ладно!"
И Владимир Семеныч решил тоже показать, что он не лыком шит, решил
показать, что его козырь старше. Он был человек расторопный.
Сперва появилась Валя с сырзавода, белозубая, с голубы-ми глазами. Она
была из деревни, почтительная, это по-нравилось Владимиру Семенычу. Раза два
они с Валей хо-дили в кино, потом Владимир Семеныч пригласил ее к себе
домой. В воскресенье. Прибрался дома, расставил на столе шампанское (для
Вали), конфеты, грецкие орехи, яблоки... И поехал за Валей.
В общежитие к ней он доехал на трамвае, а обратно по-шли пешком: чтобы
все видели и передали Люське.
Шли с Валей под ручку, нарядные, положительные.
-- Меня тут некоторые знают, -- предупредил Владимир Семеныч, -- могут
окликнуть... позвать куда-нибудь...
-- Куда позвать? -- не поняла Валя.
-- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внима-ния. Я их больше не
знаю, оглоедов. Чужбинников. Злятся, что я бросил пить... А чего злиться?
Нет, злятся. Могут провокацию устроить -- не надо обращать внимания.
-- А самого-то не тянет больше к ним? -- спросила Валя.
-- К ним?! Я их презираю всех до одного!
-- Хорошо. Молодец! -- от всего сердца похвалила Ва-ля. -- Это очень
хорошо! Теперь -- жить да радоваться.
-- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь завсекцией был.
-- Еще пока опасаются?
-- Чего опасаются? -- не понял Владимир Семеныч.
-- Завсекцией-то ставить. Пока опасаются?
-- Я думаю, уже не опасаются. Но дело в том, что у нас завсекцией --
старичок, он уже на пенсии, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что --
неудобно его трогать. Но, ду-маю, что внутреннее решение они уже приняли:
как только тот уйдет, я занимаю его место.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло немного
зрителей -- смотрели.
Владимир Семеныч и Валя тоже минут пять постояли.
-- Делать нечего, -- сказал Владимир Семеныч, трогаясь дальше в путь.
-- А у вас, Владимир Семеныч, я как-то все не спрошу: родные-то здесь
же живут? -- поинтересовалась Валя.
-- Здесь! -- воскликнул не без иронии Владимир Семе-ныч. -- Есть дяди,
два, три тетки... Мать с отцом померли. Но эти... они все из себя строят,
воображают, особенно ко-гда я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, --
Вла-димир Семеныч говорил без сожаления, а как бы даже по-смеивался над
родными и сердился на них. -- Обыватели. Они думают, окончили там... свои...
Мещане! Я же не маль-чик им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к
себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я мол-чу-молчу, потом
как покажу зубы!.. Эта моя дура тоже дума-ет, что я за ней бегать стану.
Шутить изволите! Если у меня в жизни вышел такой кикс, то я из него найду
выход, -- Вла-димир Семеныч очень гордился, что бросил пить, его пря-мо
распирало. -- Посмотрим через пару лет, как будут жить они, а как я.
Крохоборы. Я через месяц себе "Роджерс" (гар-нитур такой, югославский)
приволоку: обещали завезти штук семь. Мы уже распределили, кому первые три
пойдут... Две тысячи сто семьдесят рэ. Через месяц они у меня будут. Видела
когда-нибудь "Роджерс"?
-- Нет. Мебель такая?
-- Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?
-- Нет.
-- У меня стоит "Россарио", счас посмотришь. Всего де-вять штук в
городе.
-- Гляди-ка! -- удивилась Валя.
-- Им во сне не снились такие гарнитуры. От "Роджерса" они вообще
офигеют. Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! -- воскликнул
Владимир Семеныч, ощутив при-лив гордого чувства. -- Меня почему и пить-то
повело: чего ни возьмусь сделать, -- все могу! Меня даже из других горо-дов
просят: "Достань холодильник "ЗИЛ", или "Достань дубленку". Ну, естественно,
каждый старается угостить... У меня душа добрая: я уважительный тон хорошо
чувствую. И вот это сознание -- это я все могу -- привело меня к
зло-употреблению. Я и работал, как конь, и пил, разумеется.
Валя засмеялась.
-- А? -- сказал довольный Владимир Семеныч. -- Что смеешься?
-- Да вы прямо уж... всю правду про себя.
-- А чего?! -- опять воскликнул Владимир Семеныч. Ему было легко с
Валей. -- Я всегда так. Если я хочу Люське фитиля вставить, я не скрываю:
вставлю. Она надеется, что комнату у меня оттяпает? Пусть. Я все равно себе
коопера-тивную буду строить, но пусть она попробует разменять двухкомнатную
на две однокомнатные. Я же в коопера-тив-то не подам, пока нас не разделят,
а как разделят, сразу подаю в кооператив. Вот тогда она узнает: подселят ей
ка-ких-нибудь пенсионеров, они ей покажут тинь-тили-ли. Будь спок, милая: я
все сделаю по уму.
Дома у себя Владимир Семеныч чего-то вдруг засуетил-ся, даже как будто
заволновался.
-- Ну-с... вот здесь мы и обитаем! -- шумно говорил он. -- Не хоромы,