Скирюк Дмитрий. Драконовы сны

   Вот только чего ради Олле решил, что травнику необходимо это знать?
   Так и не найдя ответа, Вильям начал перебирать остальных своих спутников, но запутался окончательно и решил плюнуть на это дело и вздремнуть, пока есть такая возможность. Он поплотнее завернулся в плащ, надвинул на глаза капюшон и вскоре уснул.
 
   Несмотря на ощутимый холод, Телли так и не решился выйти из повозки — этим утром он с досадой обнаружил, что у него отвалилась подметка, и теперь башмак при каждом шаге жадно черпает снег. Нахохлившийся, словно белая ворона, Тил сидел, вертя в руках разодранный башмак и с завистью поглядывал на остальных. Поймал взгляд травника — тот отвернулся и тихо сказал что-то сидящей рядом фермерше.
   — Что, малец, башмак прохудился? — посочувствовала Эрна. — Пошарь в мешке, вон, у Иоганна в изголовье — там дратва и крючок. Сумеешь сам?
   — Попробую, — буркнул тот.
   — Давай покажу, — дернулся Биттнер.
   — Я сам.
   Вызвав новый поток стенания и оханья, Тил вытащил из-под крестьянина мешок и разыскал сапожный инструмент, счистил грязь с башмака, уселся поудобнее и занялся починкой, чертя ладони смоляными перетяжками. Работа продвигалась медленно, шов шел кривой, но старые отверстия еще кое-где сохранились в изношенной коже, и Тил постепенно воспрял духом. Он шил, украдкой поглядывая то на спящего Вильяма, то на девушку, то на травника. Как будто почувствовав, что за ним наблюдают, Жуга оглянулся, задержал свой взгляд на мальчишке и развернулся лицом вглубь фургона.
   «А ведь подрос паренек-то, — неожиданно для себя вдруг подумал травник. — Или мне это только кажется? В самом деле, — осадил он себя, — это ведь у меня там прошло полгода, а здесь — лишь пара месяцев…»
   Он снова вспомнил их первую встречу у городских ворот, стражников и Рика, рыбаков в таверне у старого Томаса. «Веселый» — всплыли в памяти слова Линоры. «Был проказник, пока не забыл». Он снова посмотрел на мальчика и нашел, что Линора, пожалуй, права. Только теперь, вдобавок, исчезла и его всегдашняя веселость, не покидавшая мальчишку даже в самые трудные минуты. Именно эта серьезность и делала его лицо столь взрослым. Изредка из-под завесы белой челки блестел знакомый лукавый прищур черных глаз, казалось, еще чуть-чуть — и по лицу мальчишки вновь скользнет белозубая усмешка, но все терялось, пряталось в сосредоточии нахмуренного лба, в закушенной губе, в рывках неопытных пальцев. Правое ухо все еще торчало вверх и в сторону.
   Стежок за стежком ложился на потертую подметку башмака, и под мерный скрип колес в голове у Телли тоже вертелись очень похожие мысли. Он тоже думал о том, что травник стал другим, особенно с тех пор, как вернулся к ним, но что за перемена с ним произошла, понять не мог. Еще он думал, что с Норой и Арнольдом в последние дни тоже творится что-то неладное. Он подозревал, что в прошлом травника и Нору связывали какие-то события, но Жуга хранил на этот счет молчание, а к девушке Тил с этим вопросом подойти так и не решился. Он видел, как сцепились на поляне травник и Арнольд, но не очень понял суть их спора, лишь недоумевал, почему Жуга не дал сдачи. Хотя, если подумать, связываться с силачом себе дороже, а пускать в дело меч…
   Тил вздрогнул, укололся. Сунул палец в рот. Мысли незаметно поменяли направление. Он вспоминал, как Жуга у сокровищницы вогнал меч в камень, словно в масло, и кричал, чтобы Телли вытащил его. Этот меч и сейчас был с ним, но травник ни разу не доставал его из ножен с той поры, как нырнул в озерцо за драконом. Он тогда согнул его на поясе, словно то была не сталь, а ивовый пруток; меч и сейчас был там — под складками рубахи, когда ветер задирал на травнике одеяло, угадывались очертанья неширокого кольца. Меч иногда казался Телли чуть ли не живым, как спящая змея, всегда готовая ужалить. Он в сотый раз вспоминал, как травник разделал компанию под «Красным Петухом», и в сотый раз его пробирал от этой мысли колкий бегучий холодок.
   Наконец Тил закончил работу. Поднял голову — травник все еще смотрел на него — и отвел взгляд. Силача в фургоне не было — он все еще предпочитал идти пешком.
   — Почему ты тогда не стал драться с Арнольдом? — спросил он, сматывая дратву. Надел башмак, притопнул ногой.
   — С Арнольдом? — травник посмотрел удивленно. — А откуда… Хм… — он нахмурился. — Подглядывал, значит?
   Тил кивнул.
   — Арнольд хочет понять, что творится, и считает меня виновником всех бед. Быть может, он прав, но я не хочу сейчас наживать новых врагов. А объяснять слишком долго, да он и не поверит. Сейчас нам важнее другое — добраться до города.
   — А зачем ты едешь в Цурбааген?
   Травник ответил не сразу.
   — Мне надо повидать там одного человека, — сказал он наконец.
   — Кого?
   — Ты его не знаешь.
   — А зачем он тебе?
   — Он… Понимаешь, Тил, сдается мне, мы вляпались в какую-то нелепую игру, я никак не соображу, что происходит. А тот человек… На него работают очень много людей, и он очень много знает. Если кто и может нам помочь, то это он.
   — Он что, волшебник? Или… — Тил помедлил, — или такой же, как Рудольф?
   — Нет, не такой, — Жуга взъерошил волосы рукой и усмехнулся, глядя в сторону. — И не волшебник. Скорее уж, наоборот.
   — Это все из-за той доски с фигурками?
   Травник не ответил, только посмотрел на Телли, и взгляд его был серьезен. В ворохе рыжих спутанных волос застряли и не таяли снежинки. С замирающим сердцем Тил вдруг понял, что Жуга боится — не Арнольда, не меча, и даже не доски, о которой зашла речь, а чего-то большего, о чем еще и сам не знает. По-прежнему не говоря ни слова, Жуга потянул к себе мешок и вытащил оттуда злополучную дощечку. Установил ее на перевернутой корзине, оглядел со всех сторон. Насколько Телли мог припомнить, все фигурки находились там же, где и в прошлый раз.
   — Они сдвигаются, — сказал вдруг травник так внезапно, что Телли вздрогнул, — и каждый раз со всеми нами что-то происходит — с тобой, со мной, с драконом… Любой дурак поймет, что это неспроста. Я дорого бы дал, чтобы узнать, кто их передвигает.
   — Они же двигаются сами…
   — Я тоже так думал, но такого не бывает. Если фигурки двигаются, значит, это кому-нибудь нужно. Ведь так?
   Тил кивнул и без особого успеха подергал за одну из фигурок.
   — Но если так… То как он их передвигает?
   — Обычно этого никто не видит, но я знаю много способов… О, черт…
   Оба смотрели на доску, и в этот миг, как будто бы опровергая все их домыслы, фигурка лиса плавно и неторопливо сдвинулась на три поля и замерла на новом месте.
   — О, нет, — пробормотал Жуга, бледнея под загаром, — только не сейчас…
   Он выглянул наружу, сбросил одеяло с плеч, нагнулся и потуже завязал узлы на башмаках. Полез ладонью под рубаху, но тут перехватил настороженный взгляд мальчишки и как будто опомнился. Загнанное выражение, так испугавшее Телли, медленно сошло с его лица, тревожные огоньки в глазах погасли.
   — К черту, — неловко буркнул он и потянулся за одеялом. — Не буду. Надоело. Сколько можно? Глядишь, так и совсем собой быть перестанешь…
   — О чем ты? Что с того, что сдвинулась лиса?
   — Не знаю, — травник помотал кудлатой головой, волосы упали на плечо, — а только мне кажется, что это моя фигурка. Вот, назло — сяду и не двинусь с места…
   Кто-то крикнул, с треском рухнула лесина, и со всех сторон послышались голоса и бряцанье сбруи. С гиканьем и свистом откуда-то вдруг налетели верховые.
   — А ну-ка, стой! Тпр-ру! Стой, кому говорю!
   Топот копыт нагнал повозку, лошадь остановилась, схваченная кем-то под уздцы, и замерла как вкопанная, прядая ушами.
   — Эй, вы! Вылезайте!
   Донеслась рассерженная брань. Телли привстал и выглянул наружу, травнику через плечо. Это были не стражники, и поначалу Телли даже испытал некоторое облегчение, но вскоре понял, что хорошего от них ждать не приходится. Вильям и Линора, спавшие в фургоне, проснулись и с недоумением завертели головами.
   — Что там такое? — окликнула девушка травника.
   — Не дергайся, но будь настороже, — не оборачиваясь, проговорил Жуга.
   Разбойников было пятеро. Главарь — высокий здоровяк с роскошными, пшеничного цвета усами, соскочил с коня и теперь широким шагом направлялся к ним. Еще один держал их лошадь, оставшиеся трое гарцевали около фургона. Арнольд, оружие которого лежало в глубине повозки, стоял у бортика, сложивши руки на груди и мрачно, исподлобья наблюдая на бандитами.
   — Эй, вы, там! — гаркнул предводитель. — Плохо слышали, что ли? Вылазьте, а то всех перестреляем к чертовой бабушке!
   «Генрих, посмотри, что там», — проговорил негромко кто-то. Полог фургона зашевелился, и внутрь проникла длинная черноволосая голова с маслеными глазками, быстренько оглядела все и расплылась в щербатой ухмылке. Скрылась.
   — Девка, Хайц! Два пацана еще, мужик и этот… рыжий.
   Лежащую под одеялами Марию — фермерскую дочку — разбойник не заметил. Иоганн зашевелился, приходя в себя, приподнял голову, моргая слипшимися веками. Эрна сидела на козлах в каком-то оцепенении. Руки ее нервно теребили вожжи.
   — Не дам… — прошептала она еле слышно. Взгляд ее беспомощно скользил по лицам сидящих в фургоне. — Не допусти, Господи…
   — Девка — это хорошо, — одобрительно крякнули снаружи.
   — А с этим что делать? Здоровый бугай…
   — Руки свяжи, а там разберемся. Вытаскивай их, Ярнефельд!
   Травник обвел взглядом разбойников.
   — Кто у вас за главаря? — спросил вдруг он.
   На миг все пятеро замерли. Переглянулись. Кто-то потянулся к сабле.
   — Ну, я, — усатый выступил вперед. — Чего тебе?
   — Отпусти детей и женщин.
   — Да? — с насмешкой фыркнул тот. — Может, ты еще чего попросишь?
   — Отпусти, я денег дам.
   — Денег?
   Травник медленно полез за пазуху и бросил разбойнику кошель. Усатый ловко поймал его на лету и поднял бровь, подивившись тяжести мешочка. Вопросительно взглянул на травника.
   — Здесь пятьдесят золотых, — сказал тот. — У этих людей ничего нет.
   Краем глаза Телли уловил, как Вильям шарит под мешками, силясь незаметно вытащить свой арбалет. По выражению его лица было ясно, что вряд ли это ему удастся.
   — А ты забавный малый, — усмехнулся предводитель. — А только зря ты это все, ведь деньги мы и так возьмем. И эти, и другие. А вот девка нам и сама по себе сгодится.
   — Мне! — осклабился чернявый. — Девку мне! Уговор дороже денег!
   — Да забирай ты, черт с тобой, — отмахнулся усатый. Повернулся к фургону. — Так что, слезай, рыжий. И чтоб без глупостей! А то у меня с такими разговор короткий. Меня Жуга зовут. Слыхал, небось?
   Травник, уже ступивший одной ногой на землю, замер, словно от удара. Медленно, очень медленно повернул голову к главарю и смерил его взглядом с ног до головы, как будто бы увидел в первый раз.
   — Слыхал, — проговорил он. На лице его под загорелой кожей заходили желваки.
   — То-то же! — усмехнулся тот.
   Телли с замирающим сердцем наблюдал через дырочку в пологе, как черноволосый, хихикая и потирая руки, полез в фургон. Еще один разбойник направился с веревкой до Арнольда. Четвертый, с арбалетом, так и не слез с коня.
   — Убери руки! — прошипела Нора.
   — Ишь ты, строптивая! — хохотнул тот и подпрыгнув, перебросил ногу через бортик. — Ну, мы строптивых любим… Иди сюда, иди, красавица…
   Линора коротко и очень грязно выругалась. Последовал короткий взмах руки и разбойник мешком повалился вниз, царапая пробитую дротиком глазницу, упал и засучил ногами.
   — Сука-а! Глаз! А-а!!!
   Арнольд вскрикнул, послышались звуки борьбы. Всадник чуть привстал в седле. Отрывисто и резко хлопнул арбалет.
   Крестьянка, словно бы опомнившись, вдруг вскинулась и рванула за вожжи: «Ну, милая, пошла! Ну, выручай!». Лошадь рванула в галоп. Повозка, дребезжа и колыхаясь, затряслась по разбитой дороге. Иоганн неистово крестился.
   — Господи Исусе, господи Исусе…
   Вильям наконец-то вытащил свой арбалет.
   — Стой! — закричал он Эрне. — Поворачивай! Поворачивай!
   Сквозь рваный полог Тил не видел, что случилось с силачом, взгляд его был прикован к другому: едва лишь Нора бросила свой дротик, травник перешел в атаку.
   Рубаха лопнула. Меч распрямился, как пружина, с гулом рассекая воздух, разбойник даже не успел вскинуть свою саблю. Время словно бы замедлилось. Тил видел, как летит, сверкая бусинками крови, отсеченная разбойничья башка, как падает на землю обезглавленное тело. Движенья травника были размазаны, почти неуловимы. Верховой, наседая на него конем, остервенело замахал саблей. Травник увернулся, заплясал, одним движеньем подрубил коню передние ноги и тут же с разворота полоснул ему по шее — гнедой взвился и рухнул, подминая всадника, запутавшегося в стременах. Меч опустился раз, другой, травник огляделся, приметил убегавшего во все лопатки предводителя и бросился в погоню. Всадник остался лежать без движения и только конь рядом бился в агонии. Чуть в стороне боролись за тесак оставшийся разбойник и Арнольд. Чернявый Генрих все еще катался, выл и загребал горстями мерзлую грязь.
   Фургон наконец-то замедлил свой ход. Лошадь перешла на шаг, а вскоре и совсем остановилась, тяжело раздувая бока. В ноздрях ее пузырилась пена. Вильям, не дожидаясь остановки, выпрыгнул наружу и с арбалетом в руках помчался назад, к месту схватки. Он видел на бегу, как Арнольд завладел-таки ножом и прикончил своего противника. А затем Лис догнал главаря. Меч блеснул серым высверком, колени бегущего подломились, и наступила тишина. Травник помедлил, затем склонился над разбойником и принялся обшаривать карманы.
   Оставшиеся кони сбились в кучу. Повсюду валялись тела. Кровь замерзала в простуженных лужах, и ее было столько, что казалось, будто ранена была сама земля.
   «Нет, ну надо же — Жуга…» — донеслись до Вильяма презрительно брошенные травником слова. Бард остановился, тяжело дыша и направляя на Генриха уже ненужный арбалет — за несколько мгновений до того Арнольд перерезал тому глотку. Хромая, травник подошел и вытер губы рукавом. Сплюнул. Бросил на Арнольда быстрый взгляд из-под нахмуренных бровей, задрал на животе рубаху и не глядя вложил меч в ножны, обвитые вокруг пояса как серое свинцовое кольцо. Ничего не сказал, повернулся и направился к фургону.
   — Надо же, — задумчиво проговорил силач, глядя ему вслед. Вильям вздрогнул. — А я его по морде бил… Эй, Лис, погоди!
   Тот не обернулся. Арнольд и Вильям, чертыхаясь, принялись ловить коней, поймали только трех и повели их к замершему невдалеке фургону. Одна лошадь не далась и убежала.
   Навстречу им выбежал запыхавшийся Телли.
   — Арнольд! Там это… Нора… это…
   Арнольд побледнел, бросил Вильяму поводья и опрометью помчался к повозке.
   Линора лежала на потемневшей от крови волчьей шкуре, неподвижная, с закрытыми глазами. Ее темные волосы, лишившиеся дротика-заколки, рассыпались по плечам. Из правого плеча пониже ключицы торчала стрела. Силач перевел взгляд на травника, который вместе с Эрной склонился над ней и теперь осторожно ощупывал рану.
   — Жива? — спросил он.
   Тот кивнул, с треском разодрал на ней рубашку возле раны и потянул к себе мешок. Засучил рукава и приказал, не поднимая глаз:
   — Неси воды.
   Арнольд подчинился.
 
   Движенье в темноте почти не ощущалось, Линора чувствовала только как кружится голова. Мрак постепенно становился сумраком, багровые полоски света пробивались через темноту и тут же снова гасли. Темнота обнимала, баюкала мягко, неслышно, почти невесомо. Память словно принакрыли крышкой — где-то глубоко кипела и пульсировала боль, но что-то не давало ей пробиться, стать реальностью, что-то тонкое, кружащееся, словно бы пошитое из разноцветных лоскутков, похожее… похожее на…
   Зонтик, поняла вдруг она. Это зонтик Олле.
   Мгновение спустя, как будто отозвавшись на эту мысль, откуда-то из темноты возникло вдруг лицо канатоходца.
   «Олле, это ты? — Конечно, я. — Должно быть, я сплю и вижу сон. — Конечно, видишь сон, но только ты не спишь. — Олле, Олле, я так скучала по тебе, так значит, ты не умер тогда, в башне? — Ну как тебе сказать, я умер и не умер, все сложнее. — Я помню, меня тоже ранили стрелой, я умру? — Не сейчас. — Что со мной происходит? — Ничего особенного, просто твоя кровь уходит в землю; земле, как и тебе, нужна порою чья-то кровь, но только не пытайся ее вернуть. — Откуда ты знаешь про это? — Ты сама мне сказала в своих снах. — Ты все время говоришь о снах. — Ты разве забыла, что я Смотритель снов? — Мне страшно, Олле, я боюсь, что мне теперь делать, Олле, что? — Не думай ни о чем, тебе помогут, а я сделаю все, чтобы тебе не было больно».
   И пестрый зонтик снова закружился.
   «Спи, Линора. Спи».
 
   — Дерьмовая стрела, — ругнулся травник. Вытер пот рукавом. — Почти навылет ведь прошла, зар-раза… Арнольд, ну-ка, помоги.
   — Хочешь выдернуть? — спросил Вильям.
   — Наконечник не даст. Попробуем по-другому. Приподнимите ее. Да-да, вот так.
   Он ухватился за торчащую из плеча девушки стрелу и надавил.
   — Эй, ты что делаешь! — закричал Арнольд. — Ты ее сейчас убьешь!
   — Не мешай! — рявкнул травник, продолжая давить. Стрела все больше погружалась в развороченную плоть. Телли передернуло, когда кожа на спине у девушки вдруг вспухла, лопнула, и показался медленно ползущий наконечник. Потекла кровь. Эрна не выдержала и отвернулась.
   Приоткрытые губы Линоры что-то прошептали.
   — Она сказала что-то! — вскинулся Арнольд.
   — Да держите же вы ее!..
   И прежде чем кто-то успел сказать хоть слово, травник вытащил свой меч, надрезал древко и одним движением отломил вышедший наружу наконечник. Потянул стрелу за оперенье.
   — Все, — сказал он, отбрасывая окровавленное древко и зажимая пальцами рану. — Давайте воду, быстро! Эрна! Полотенце, тряпки! Все!
   В напряженном молчании все следили, как плечо Линоры постепенно скрывается под тугой перевязкой.
   — И все-таки, с кем она говорила? — задумчиво пробормотал Арнольд.
   — Ни с кем, — сказал устало бард, стирая кровь с ладоней. — Это бред.
   Жуга, казалось, вдруг прислушался к чему-то, и покачал головой.
   — Нет, — сказал он. — Это не бред.
   Вильям перевел взгляд на девушку, и по спине его пробежал холодок.
   Линора улыбалась.
 
   — Телли…
   Тил приподнял голову. Огляделся.
   Было темно. В безлунном небе серебрились точки звезд. Опушка леса, где они остановились на ночлег, была укрыта тонким снежным покрывалом — к вечеру опять похолодало. Оставив женщин спать в фургоне, путники разобрали оставшиеся одеяла и шкуры и улеглись снаружи. Тил и Биттнер улеглись у самого костра; сейчас он догорал. Тил поежился, почуяв, как колючие пальцы холода потихоньку проникают под рубашку.
   — Это ты, Вилли? — позвал он негромко.
   Ответа не последовало.
   Караулить огонь с вечера остался бард, но похоже, Вилли пренебрег своими обязанностями и уснул, не разбудивши сменщика. Опознать его сейчас среди других спящих было невозможно. Телли выпростал из-под одеяла руку, нашарил пару-тройку деревяшек и сунул их в горячую золу. Подул. Сырые дрова не хотели разгораться, но и лезть в котомку за огнивом не хотелось. Тил предпочел подождать, пока они сами не займутся, завернулся поплотнее в шкуры и придвинулся к костру. Задумался.
   Прошедший день принес сплошные неприятности. Одна была отрада, что дорога подошла к концу — этим вечером Жуга сказал, что до города остался один дневной переход. Рик, весь день прошатавшийся незнамо где, под вечер вылез на поляну, где и спал сейчас, укрытый одеялом, как попоной; мальчишки воспользовались его хвостом вместо подушки.
   — Телли…
   Телли вскинулся:
   — Кто здесь?
   Из темноты выскользнул неясный силуэт. Человек помедлил, опустился рядом на корточки; рука его легла на одеяло. Телли присмотрелся и вдруг с замирающим сердцем признал в нем акробатку.
   — Ты? — пролепетал он, приподнявшись на локте. — Ты что здесь делаешь? Тебе нельзя вставать…
   Линора не ответила. Лицо ее, обычно смуглое, сейчас казалось бледным, как обсыпанное мелом. Уверенным движением откинув одеяло, девушка придвинулась поближе и потянулась к завязкам его рубашки. Тил оттолкнул ее руку, не думая в этот миг, что может причинить ей боль, но та, казалось, этого даже не заметила.
   — Не надо, — прошептали ее губы. — Ты мне нужен. Не бойся, это не больно…
   Телли хотел закричать, но замер, охваченный каким-то сладостным оцепенением, в котором смешались недоверие, страх и проблески желания. Ему вдруг сделалось невыносимо жарко. Воздуха не хватало, сердце глухо бухало в груди, лицо горело, как в огне. Боясь пошевелиться, Телли ощутил, как тонкие холодные пальцы скользнули по его груди и спустились ниже, расцарапав кожу. Боль была невыносимо приятна, Телли застонал и медленно повалился на шкуры, вверяя себя ее рукам.
   И в этот момент тлеющие деревяшки вспыхнули.
   Тил, оказавшийся при этом с девушкой лицом к лицу, вдруг увидел ее неподвижные, широко раскрытые глаза и отшатнулся.
   Нора спала.
   Он вскрикнул и забился, словно пойманный заяц.
   Линора прыгнула, подмяв мальчишку под себя, одной рукой зажала ему рот, другой разодрала рубаху. Тил дернулся, замолотил руками, а через мгновение почувствовал, как острые зубы вонзаются ему в шею, и коже становится горячо. Он замычал, завертел головой и наконец сумел стряхнуть с лица ладонь.
   — Не надо… нет! — отплевываясь, закричал он. — Помогите!!!
   Линора вдруг откинулась назад и тоже закричала, и если в голосе мальчишки бился ужас, то в яростном крике Линоры слышалась боль. Они орали оба, разрывая полог тишины, пока со всех сторон не зазвучали тревожные голоса — поляна быстро просыпалась. Ночь наполнилась шумом и топотом. Фермерский мальчишка, которому Тил в суматохе заехал кулаком по роже, вскочил и заметался, запутавшись в одеялах. Дракон галопом бросился бежать, сметая все на своем пути, и с треском исчез в кустах. Кто-то бросил веток в огонь, Жуга, Арнольд и Вильям с оружием в руках подбежали к костру и замерли при виде открывшейся картины.
   Средь разбросанных одеял, держась обеими руками за шею, сидел Телли, а у ног его, хрипя и содрогаясь, билось в судорогах тело маленькой акробатки. Лицо Линоры, бледное до синевы, было выпачкано кровью, на губах пузырилась пена. Повязка сдвинулась с плеча и тоже набухала красным. На глазах у изумленных спутников девушка выгнулась в последней судороге и замерла с закрытыми глазами.
   Первым опомнился Арнольд.
   — Ты что с ней сделал, гаденыш?! — завопил он, подскочил к мальчишке и засветил ему пощечину. — Отвечай!
   Тил дернулся и закрылся руками. По шее его заструилась кровь. Жуга перехватил уже занесенную для нового удара руку Арнольда и оттолкнул его в сторону.
   — Ты что, с ума сошел? Не видишь — он же весь в крови! — он повернулся к Тилу. — Что стряслось? Говорить можешь?
   — Да поднимите же ее!
   Тил ничего не отвечал, лишь тупо смотрел на травника. Жуга присел, перехватил под мышку меч и положил ладонь на шею Телли, зажимая рану. Оторвал от рубахи лоскут и вложил его в руку мальчишке. Нагнулся, осмотрел укус.
   — Ничего страшного, — сказал он. — Держи вот так. Я сейчас.
   И тотчас же направился к Линоре.
   Вильям и Арнольд уже успели уложить девушку поближе к костру и укутать в одеяла. Жуга встревоженно склонился над ней, поправил и затянул повязку на плече, пощупал пульс и заглянул под веко. Нахмурился. Нора была без сознания, лоб ее был горяч, как печка, дыханье с хрипом прорывалось между стиснутых зубов.
   — Что с ней?
   — Ума не приложу, — сказал Жуга, помедлив. — Я бы сказал, что она отравилась, но…
   Арнольд недоумевающе переводил взгляд с Телли на Линору и обратно.
   — Отрави… что тут было? Ты хоть что-то понимаешь?
   Травник сделал знак молчать, встал и отвел Арнольда в сторону.
   — Она пила кровь.
   — Кровь? — тупо переспросил тот. — Зачем?
   — Поверь мне, такое бывает, — он обернулся к костру: — Тил, как это случилось?
   Телли поднял голову.
   — Она пришла… — он сглотнул. — Она сказала: «Ты мне нужен». Я… я думал… Я подумал…
   Он покраснел и умолк.
   — Понятно, — медленно проговорил Жуга. — Ну, вот что: лезь под одеяло, постарайся согреться. На вот, мое тоже возьми… А вы, — он повернулся к Эрне и Вильяму, — тащите котелок и грейте воду. Я схожу за рвотным камнем.
   Он огляделся.
   — Где дракон?
   — Сбежал, — угрюмо буркнул Телли, старательно прижимая к шее окровавленную тряпку. — Как закричали, он и убежал.
   Жуга остановился, но потом тряхнул головой и все же полез за мешком. Когда он вернулся, в руках его, кроме тряпичного свертка, была дощечка с фигурками. Травы он бросил в котел, сам подсел поближе к костру и склонился над доской.
   Тил с недоумением покосился на нее, затем поднял взгляд на травника.
   — Она… опять?
   Жуга покачал головой, встал и направился к костру. Арнольд, сидевший у Линоры в изголовье, проводил его взглядом, плюнул и отвернулся.
   — Будь проклята эта дорога, — пробормотал он. — Будь проклято все.
 
   «Пляшущий Лис» — небольшая корчма в Цурбаагене — по всем статьям был заведением средним. Он находился на отшибе, вдобавок, пользовался нехорошей славой, а от расположенных неподалеку кожевенных складов тянуло гнилью. Зато здесь подавали неплохое пиво и вполне приличную еду за умеренную плату, посуда была чистой, да и клопов в комнатах не водилось. Последним по праву могла бы гордиться любая хозяйка. Богатеи, впрочем, брезговали сюда заходить, а голытьба побаивалась, хотя бывали изредка и те, и эти. Здесь не будили, если кто-то засыпал за кружкой пива, но среди заядлых выпивох «Лис» был непопулярен — здесь не скупали краденое, не наливали в долг, а драки угасали как по волшебству, едва успев начаться. Не было здесь и девок, готовых отдаться за миску похлебки… В общем, средняя была корчма.