Скирюк Дмитрий. Драконовы сны

   Воцарилась тишина. Некоторое время они стояли неподвижно, затем травник медленно поднял голову.
   — Как ты это сделал?!
 
   — Ноябрь кончается, — Вильям плотней закутался в свой плащ. — До декабря остались считанные дни. Если что с часами и случится, то уже скоро… Ты слышишь? А, Жуга?
   — Да.
   Сыпал снег. Сырой промозглый ветер продувал насквозь. На улицах города было тихо и безлюдно. Вильям и травник шли через канал. Камни старого моста обледенели и скользили под ногами. Жуга остановился и поправил капюшон. Вильям остановился тоже, облокотился на замшелый камень парапета, плюнул вниз и задумчиво проследил, как плевок снесло под мост — шел прилив. Рябило. Вода в холодных пятнах масла качала на волнах объедки, мусор и пустую винную бутылку. Силуэты домов, отражаясь в воде, сливались там в неровную зубчатую стену. На барже, пришвартованной у каменного берега канала, дымила труба, горьковатый угольный дымок стелился над водой. Вильям в очередной раз подивился хитрости местных жителей: многие здесь так и жили на воде — в Цурбаагене было четыре больших канала и с десяток маленьких, а с обитателей барж налог на землю не взимался.
   Со стороны порта, несомая приливом, выгребала лодка.
   Травник молчал. Ему все еще было немного не по себе от пустоты под рубахой — свой меч он теперь оставлял в корчме. «По городу с мечом не ходят — это раз, — сказал ему Золтан. — Ты не рыцарь и не дворянин — это два. И потом, Герта не любит, когда к ней ходят с оружием. Так что не стоит лишний раз гусей дразнить.»
   Жуга предпочел не спорить.
   К мосту подбежала девушка. Помедлила, завидев двух прохожих, и поспешила перейти, держась другого парапета. Летящим шагом скрылась в снежной пелене. Вильям посмотрел ей вслед и вздохнул. Повертел в руках сверток с книгой. Взгляд его серых глаз был непривычно задумчив и рассеян.
   — Как думаешь, она нас ждет?
   — Кто ждет? Гертруда?
   — Да.
   — Не знаю. А чего?
   — Да неудобно как-то. Грязные, немытые… Смотреть противно.
   Травник усмехнулся про себя, представив их двоих со стороны: Вильям в своем полукафтанье с покушеньями на моду и какой-то хмурый рыжий тип, до глаз закутавшийся в плащ. И руки торчат из куцых рукавов едва ли не по локоть. Ни дать, ни взять — заказчик и убийца обговаривают цену.
   Вильяма, похоже, одолевали те же мысли.
   — Приодеться толком даже не смогли, — ворчал он сквозь холод и ветер, — а еще в гости к даме собрались… Ты, вот, к примеру, что на себя нацепил? — он дернул травника за полу рыжего плаща.
   — Отстань.
   — Ну что это такое по-твоему? А?
   — Шуба. Лисья.
   — Все бы тебе хихикать…
   — Не бойся, в обморок не упадет. Сама вообще в халате гостей привечает.
   — Побрился бы хоть!
   — Завтра.
   — Дремучий ты человек, Жуга, — вздохнул Вильям. — Ни такту в тебе, ни обхождения. Женщина — существо тонкое, деликатное, к ней особый подход нужен. Образованную женщину по нынешним временам нечасто встретишь, — он призадумался. — Обычно женщины глупы и безрассудны, но иногда способны на поступки благородства удивительного, вот как Гертруда с этой книгой. А такого книжного собранья, как у нее, я давненько не видал…
   — Чего-то мне про книги верится с трудом, — хмыкнул травник. — Ты не влюбился часом, а?
   — Да ну тебя! — отмахнулся бард. — У всех вас одно на уме. Ладно бы ты чего смыслил в любви, так нет, а туда же…
   — Любовь — очень сильная штука, — задумчиво сказал Жуга, глядя вдаль. — Она поглощает тебя всего без остатка, заставляет делать всякие глупости, отравляет, как яд… Я ненавижу это чувство.
   — Дурак ты.
   — А я знаю. Ладно. Я замерз, пойдем.
   Они прошли вдоль берега квартала два, свернули несколько раз, и после недолгих поисков остановились у знакомой калитки.
   На сей раз им открыли сразу. Сегодня Герта, не в пример себе вчерашней, выглядела лучше — красное с зеленым платье, волосы уложены в подобие прически, на губах кармин. Разорванную нитку жемчуга сменила тонкая цепочка с медальоном.
   — А, это вы…
   — День добрый, — поздоровался Жуга. Вильям стащил с головы берет и не без галантности раскланялся. Гадалка кивнула в ответ.
   — Сегодня нас только двое. Тил… Видишь ли, Гертруда…
   — Я знаю. Золтан мне сказал, что Телли не придет. Входите.
   На лестнице Вильям обернулся.
   — Видал? — он кивнул Герте вслед. — Это, по-твоему, тоже халат? Эх, ты…
   — Все равно, — пожал плечами травник. — Серое ей не идет.
   В приемной комнате опять было натоплено, но в меру. Прислуги Герта не держала никакой и всю работу, даже самую тяжелую, по дому делала сама. Стол был завален книгами, пергаментными свитками и стружками от перьев, похожими на срезанные ногти. На краешке стола, к удивлению травника, примостился хрустальный шар. Был он совсем маленький — с кулак, при том еще какого-то зеленоватого оттенка, непохожий на другие.
   — Я думал, ты не пользуешься шаром.
   — Я убрала его вчера. Золтан предупредил, что у тебя с ними проблемы.
   — Ну, не то, чтобы у меня, скорее — у них со мной… Хрупкие они какие-то, — он поднял взгляд. — А что ж сегодня-то?
   — Да так, проверить надо кое-что. Садитесь.
   Она подвинула себе стул, перебрала бумаги на столе и вытащила один листок.
   — Я посмотрела свои записи и книги, — начала она. — Это касется вашего друга с зонтиками.
   — Олле? — вскинулся Вильям. — Что с ним?
   — Это трудно объяснить. Что-то выбросило его из нашей реальности, но удар был недостаточно силен, чтобы он ушел навсегда. Он слишком привязан к этому миру и постоянно возвращается. Но плоскость колебаний так растянута во времени, а инерция так велика, что Олле пробивает ткань нашего мира и снова уходит. И так раз за разом.
   Жуга и бард переглянулись.
   — Я ничего не понял, — сказал травник.
   — Я тоже, — поддакнул ему Вильям. — Попроще можно?
   — Можно. Представьте иголку и холст. Холст — это как бы мир, а иголка — ваш Олле. Игла проходит через ткань, выходит с другой стороны, потом обратно… Теперь понятно?
   — Вполне, — кивнул Жуга. — А нитка за иголкой тянется?
   — Я не думаю, что он что-то «сшивает»; он, скорее, не игла, а шило — только дырки делает. Сны людей для него как маяк. А может, эти сны и есть уже готовые дыры…
   — Его можно вернуть?
   — Не знаю. Слишком мало данных. Возможно, эти колебания затухают. А вообще, судя по вашим рассказам, он там вполне освоился. Похожий случай был лет сто, сто пятьдесят тому назад — парнишку звали Рип ван Винкль. Он ушел в лес и там пропал. А после кто-то, очень похожий на него, стал являться детям перед сном. С мешком влезал через трубу по веревке и сыпал им в глаза песок, чтобы заснули. Потом он объявился, спустя почти сто лет, ничуть не постарев, и все прекратилось. Хотя песочного человечка поминают до сих пор.
   — Странно, — проговорил задумчиво Вильям. — Мне Олле как-то раз рассказывал стишок про человека с веревкой и мешком, который исчез в лесу. А у меня на родине поют колыбельную про крошку Вилли Винки: «Крошка Вилли Винки ходит и глядит, кто не снял ботинки, кто еще не спит…»
   — Наверное, это тоже был он, — Гертруда заглянула в пергамент. — Еще упоминается какой-то человек, который капал в глаза спящих сладким молоком, но это было так давно, что даже нет ссылки на время. Вообще такие случаи редки. Во-первых, нужен очень мощный первоначальный импульс, чтоб покинуть этот мир мгновенно и живым, а во-вторых, сны — притягательная штука, но не каждый человек способен в них существовать. Для этого нужен особый склад ума, такое, знаете ли, чувство равновесия…
   — Он канатоходец.
   — А, тогда понятно. Жаль я не знаю, что с ним случилось.
   — Может быть, это поможет? — Вильям полез в кошель и достал наконечник стрелы. — Я… гм… Олле исчез после того, как в него попала стрела. У нее был точно такой же наконечник.
   Гертруда осторожно подхватила наконечник. Попробовала пальцем острие. Нахмурилась.
   — Откуда это у вас?
   — Мне дал Рудольф из Лиссбурга. Принес штук десять.
   — У него их целый бочонок, — подтвердил Жуга. — Я не знаю, что это, но если он не врет, их сделал маг по имени Эйнар.
   — Эйнар? — переспросила та. — Эйнар Орчиз? Который высвистывал ветер?
   — Наверное. Не знаю. Рудольф говорил, что этот Эйнар хотел стать дельфином и однажды исчез.
   — Интересно. Очень интересно. Мне можно это взять на пару дней?
   — Разумеется, — кивнул Вильям.
   — Я вот еще чего хотел, — Жуга достал мешок и выложил на стол дощечку. — Что ты скажешь вот об этом?
   — АэнАрда! — воскликнула Герта. — Я думала, их уже не осталось.
   — По-моему, я это уже где-то слышал, — пробурчал Жуга. — Это все?
   — Золтан говорил, что у тебя есть какой-то сюрприз, но такого я не ожидала. Превосходный экземпляр! — глаза Гертруды светились восхищением. — К тому же, в фазе активации… Уже конец игры?
   Травник вздрогнул.
   — С чего ты взяла?
   — Всего пять фигур осталось.
   — Их и было пять. С самого начала.
   — Не понимаю, — нахмурилась та. — Должно быть восемнадцать. Сколько сделано ходов?
   — Я не считал. Десяток или два.
   — И все с пятью фигурами? Невероятно! — Герта вскочила и направилась к камину. Оглянулась запоздало. — Ты позволишь мне взглянуть на фигуры противника?
   У травника отвисла челюсть.
   — Это можно сделать?!
   — Да, конечно… — Гертруда осеклась на полуслове и нахмурилась. — Постойте, постойте… Так вы не знали? Как же вы тогда играете?
   Жуга вздохнул.
   — Никак.
 
   — Ну и ну… Как вам это удалось?
   Курился дым. Ароматическая палочка светилась красным огоньком. Над доской на тонкой и высокой проволочной треноге покоился хрустальный шар. Свет шести свечей, установленных в углах доски, отражался в глубине хрусталя. Зеленоватым, чуть мерцающим сиянием струился вниз. Повсюду за пределами стола царила темнота — Гертруда занавесила окно, огонь в камине догорел. Дым от курительной свечи стелился над столом, и в его тяжелых стынущих клубах проступали очертания невидимых фигур. Жуга и Вильям боялись шевельнуться и дышали в сторону, чтобы не разрушить призрачную картину.
   — Одиннадцать фигур, — сказала Герта, — и на удивление хорошая позиция!
   — У кого? — невольно вырвалось у травника.
   — У вас. Взгляни сам: пешка на проходе и прикрыта ладьей, воин белых запер черного и угрожает атаковать левый фланг, лис взял на вилку воина и дневного охотника, а дракону ничего не угрожает.
   — Ты действительно так думаешь? — Жуга с сомнением потер небритый подбородок. — Одиннадцать к пяти — не тот расклад, с которым можно выиграть.
   — У черных численный перевес, но позиционное преимущество на вашей стороне. Пусть ходит пешка или лис, потом — размен ферзей…
   — Размен… чего?
   — Ферзей.
   — Ты говоришь про воинов?
   — Какая разница? У вас же пешка на проходе.
   — Ну и что?
   — Да ничего! — фыркнула та. — Пешка на последней линии становится кем хочет. Как можно этого не знать?
   — А кто играет, в смысле, двигает фигуры?
   — В АэнАрде все играют.
   — Нет, но кто начал игру?
   — Как, кто? — Герта с недоумением взглянула на Жугу. — Дракон, конечно!
   — Наш?! — Вильям выпучил глаза. — Или…
   Он не договорил и воцарилась тишина. Взоры всех троих остановились на другом крае доски, где в клубах седого дыма вырисовывалась фигура черного дракона.
   — Не может быть, — пробормотал Жуга. Обхватил голову руками. — Яд и пламя, не может быть…
   — Пожалуй, хватит, — Герта притушила свечи и помахала в воздухе ладонью, разгоняя дым. — Душно. Вы запомнили, где что стоит? Тогда откройте кто-нибудь окно.
   Вильям кивнул, шагнул к окну, рывком раздвинул шторы. Поморгал, привыкая к свету, и вдруг насторожился.
   — Жуга, — позвал он, — Герта! Там кто-то лезет через стену.
   — Где? — вскочил Жуга. — Ах, леший… Должно быть, это те, что шли за нами.
   — Шли за нами? — Вильям поднял бровь. — Где? Когда? Я никого не видел.
   — Я видел. Герта! Ты ждешь кого-нибудь?
   — В гости через стену не лазают, — та прищурилась. — Хотя постойте. Сдается, одного я знаю. Герман-Селедка. Мерзавец, каких мало. Интересно, что ему здесь нужно?
   Травник машинально сунул руку под рубаху и выругался.
   — Черт… Я не взял меча. Герта, у тебя есть что-нибудь… — Взгляд его упал на хрустальный шар. Он протянул руку:
   — Можно?
   Герта не успела ответить. Внизу загрохотали сапоги, а через миг три человека уже ворвались в комнату.
   — Ага! — довольным голосом объявил, входя, четвертый, по-видимому, тот самый Герман, о котором говорила гадалка. — Он в самом деле тут. Эй, ты, рыжий! Слышь, че. Собирайся. С нами, значит, пойдешь. И чтоб без глупостей!
   В руках у него был арбалет. Заряженный и взведенный.
   Травник подбросил в ладони хрустальный шар и поднял взгляд.
   — С чего ты взял, что я с вами пойду? — холодно осведомился он.
   — Сказал, пойдешь, значит, пойдешь. С тобой говорить хотят.
   Подельники Селедки заухмылялись.
   — Ты слишком много себе позволяешь, Герман, — сухо сказала Гертруда. — Или забыл, что с тобой случилось в прошлый раз?
   Казалось, тот заколебался и даже немного побледнел, но уходить, похоже, не был намерен.
   — Ты, Герта, молчи лучше, — сказал он. — Мне с тобой враждовать неохота. Ты не знаешь, кто это такой.
   — А мне плевать, кто он такой. Он у меня в гостях.
   Герман вытянул руку.
   — Энтот парень года полтора назад навел здесь такого шороху, что у наших до сих пор руки чешутся. Потом собрал себе кодлу и промышлял на дорогах…
   — Это был не я, — сказал Жуга. — Тот парень украл мое имя. Я убил его.
   — Во-во, — кивнул Селедка, — от подельников избавился! А после в Лиссе вырезал в корчме двенадцать человек.
   — Сколько, сколько?! — брови травника полезли вверх. — Уже двенадцать?
   Приятель Германа, коротконогий парень в кожаной куртке, стоявший у окна, сердито сплюнул. Лицо у него было круглое с редкой бороденкой неприятного темно-рыжего оттенка. Он вынул нож — широкий турецкий крис с истертой рукоятью и махнул им в сторону двери.
   — Скажи спасибо, что ты здесь, — сказал он. — Кабы не гертрудин дом был, прямо тут порезали бы… А ну, кончай болтать. Пошли!
   — А этого? — указал другой на Вильяма.
   — А про него ниче не говорили.
   — Лови! — вскричал Жуга и ничком рухнул на пол.
   Шар взвился в воздух. Гертруда мигом скрылась за столом, рванула Вильяма за руку. Тот упал. Герман вытянул руку, поймал хрусталь и недоуменно на него воззрился. Поверхность шарика играла радужными бликами, искрилась, вихрилась яркими снежинками. Селедка полюбовался шариком и сунул его себе в карман.
   — А ниче игрушка. — Поднял взгляд на травника. — И че? Сыграем в мячик?
   — В ящик он сыграет, — снова сплюнул тот, что стоял у окна.
   Двое остальных загоготали. Герман остался серьезен.
   Жуга поднялся, несколько обескураженный. Помедлил и шагнул к двери.
   — Постой, — Гертруда ухватила его за руку.
   — Не надо, — бросил тот, высвобождая руку. — Лучше, если это будет… не здесь.
   Трое расступились, пропуская травника вперед, и двинулись за ним. Селедка обернулся на пороге. Повел арбалетом.
   — А вы сидите тихо. Слышь, Гертруда, че я говорю? Не лезь, куда не просят. Пояли? Пока.
   Едва закрылась дверь, Вильям и Герта бросились к окну.
   — Ах, сучий выкормыш! — Гертруда топнула ногой. Схватилась за оконную защелку, ударила кулаком. — Ах ты селедка вонючая! Чтоб тебе жопу разодрало… Вильям! Помоги открыть окно!
   Вильям, не ожидавший от нее подобных выражений, покраснел, но бросился на помощь. Вдвоем они расковыряли шпингалет и распахнули створки. Травник и остальные как раз в этот момент проходили мимо беседки.
   — Жуга! — истошно выкрикнула Герта. — Хрусталь! Не надо разбивать! Там…
   Двое идущих обернулись на крик, и травник рванулся вперед.
   Первым повалился тот, что шел слева. Второй взмахнул коротким тесаком. Жуга мгновенно уклонился, нож пробил толстый верблюжий плащ и там застрял. Жуга перехватил под руку нападавшего, вывернул, ударил локтем, закружил и короткой подсечкой бросил его на землю. Хрустнула кость, упавший вскрикнул коротко и страшно и обмяк. Меж тем, тот, что упал первым, что-то выхватил из сапога и бросился в атаку. Блеснула сталь. Жуга ударил, крутанулся вправо, влево, путаясь в своем плаще. Второй, размахивая крисом, прыгнул к травнику со спины. Ударил. Промахнулся. Ударил снова и попал. Плащ травника окрасился кровавым, он упал, и все трое смешались в свалке.
   — В стороны, сукины дети, в стороны! — вопил Селедка, брызжа слюной и прыгая вокруг дерущихся. Арбалет в его руках дергался, выцеливая травника.
   — Щас я его, падлу!..
   Жуга рывком поднялся на колено, вывернул чью-то руку с зажатым в ней ножом, и коротко, два раза пнул лежащего в лицо. Перекатился на спину, лицом к другому нападавшему, согнул проворно ноги и опять ударил — теперь уже в грудь. Подброшенный ударом, бородач упал спиной на тумбу солнечных часов и замер там, проколотый как бабочка булавкой. Мгновение он удивленно пялился на штырь, торчащий из груди, попытался что-то сказать, но тут горлом хлынула кровь и он умолк. Крис выпал из его руки и воткнулся в снег.
   Жуга перевел взгляд на Германа. Вытер губы рукавом и сплюнул.
   Стрела смотрела ему в лицо.
   — Ну, рыжий, — оскалился Селедка, — повезло тебе. Но теперь мой черед ходить.
   — Нет, — глухо сказал Жуга. — Мой.
   Вильям так и не понял, что произошло. Раздалось глухое «Бум!», живот у Германа вдруг лопнул красным месивом, кровавые ошметки разлетелись во все стороны на несколько шагов, а то, что от него осталось, дико воя, рухнуло на снег. Когда Гертруда с Вильямом выбежали во двор, Селедка был мертвее мертвого. Жуга сидел возле мраморной тумбы часов, поддерживая одной рукой другую. По виску и по плащу его стекала кровь.
   — Куда тебя ранили? — Герта опустилась перед ним на колено.
   — Жить буду, — травник поморщился. Повернул голову. — Как там эти?
   — Один, вроде, жив, остальные дохлые, — Вильям приподнял одного, другого, шагнул к часам и замер, словно вкопанный.
   — Жуга… — выдохнул он. — Посмотри!
   Травник обернулся.
   Снегопад уже давно прекратился. Солнце вышло из-за туч, и длинная кривая тень от гномона наискосок пересекла лицо распятого убийцы.
   Сердце травника замерло.
   Часы показывали нос и глаз.
 
   Ран было три, из них лишь та, что на руке, внушала опасения. Крис, несмотря на малую величину, в умелых руках рубил не хуже сабли. Вся остальная кровь принадлежала Герману или кому-то из двоих других.
   — Ты страшный боец, Жуга, — задумчиво сказал Вильям, помогая Гертруде перевязывать раны. — Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так дрался.
   Травник поднял голову.
   — А ты хотел бы, чтоб я дал себя убить?
   Вильям ничего не ответил. Гертруда наматывала бинт плотно и тщательно. Кровь постепенно останавливалась.
   — Как ты догадался, что делать с шаром? — спросила она. — Постой, не говори, я сама скажу. Сперва ты захотел его взорвать, но ничего не вышло, так? Потом, на улице, ты сообразил, что в прошлые разы шары взрывались, только если ты пытался выдать малый импульс…
   — Герта… Ох! — Жуга уселся поудобнее и с укоризной покосился на гадалку из-под головной повязки. — Оставь свои ученые словечки, я их все равно не понимаю. Я и в первый раз хотел, чтоб грохнуло, а он вдруг взял и заиграл. Ну в смысле — засветился. Мне и подумалось: а ну, как это и есть проверка на магический талант? Ну, вот я его и тронул чуток… Ох, яд и пламя, третий шар в этом городе!
   — Я так и думала, — Герта удовлетворенно кивнула. — Ты плохо различаешь цвета?
   — Откуда ты знаешь? — встрепенулся тот.
   — Иначе ты не обозвал бы мое платье серым. Похоже, что и в магии с тобой творится то же самое. Ошибка в восприятии. Ударное заклятие в твоем исполнении — не больше, чем забава, и наоборот. Ты раньше за собой подобного не замечал?
   Жуга покраснел.
   — Всякое бывало, — неловко буркнул он. Пошевелил рукой, поморщился. — Черт… Это надо же, как угораздило. Не повезло.
   — Наоборот, повезло — легко отделался.
   — Тоже верно…
   — Что с трупами делать будем? — хмуро спросил Вильям. — Три человека, как-никак.
   — Я скажу Золтану, за ними придут. И с этим тоже разберутся, — Герта кивнула в угол, где все еще лежал без чувств второй оставшийся в живых участник драки. — Ведь нарывались уже, а все не в прок.
   — Нарывались? — поднял голову Вильям. — А… И что ты сделала с Германом в прошлый раз?
   — Когда? А, это… Эхолайла. Я сделала так, что он стал повторять все звуки, которые слышал. Простейшее заклятие, не стоит разговора. Потом он умолк, и год молчал, как рыба. За это его, кстати говоря, селедкой и прозвали. — Она повернулась к травнику. — Как ты себя чувствуешь?
   — Хреново, — тот поморщился. — Но это ерунда. Мне бы только до трав своих добраться. А магией сам себе все равно не поможешь, ослабеешь только.
   — Нет, так нельзя, — нахмурилась Гертруда. Встала и расправила платье. — Сядь поудобней, я сейчас тобой займусь. Вильям! Разматывай бинты. Только осторожно. Я сейчас.
   Она ушла и вскоре вернулась, неся какие-то горшочки и флакон прозрачного стекла. Промыла травнику раны на ноге и голове, смазала ладони конопляным маслом и сосредоточилась. Пальцами прошлась вдоль краев раны, одним движеньем их сомкнула и накрыла ладонью.
   — Больно?
   — Нет.
   — Хорошо, — кивнула она и зашептала.
   Жуга почувствовал, как теплеет кожа под ее пальцами. Появилось давление, затем возникло ощущение пришедшей Силы. Тонкое, почти неуловимое. Шли минуты. Жуга все больше недоумевал, как с помощью такой ничтожной малости можно что-то сотворить. Он слушал эти сбивчивые легкие слова целительных заклятий, и к своему стыду не мог понять их действия. Меж тем, боль из виска ушла, а вскоре Герта отняла ладони, оставив затянувшуюся рану, и занялась другой. Когда она закончила возиться с ногой и стерла высохшую кровь, травник был вынужден признать, что никогда не встречал такой мастерской работы.
   Гертруда выглядела уставшей. Дыханье ее участилось, лоб усеивали бисеринки пота. Когда она добралась до раны на руке, то ограничилась лишь тем, что приостановила кровь и сомкнула края.
   — Все. Хватит. Слишком глубоко, — она встряхнула руками. — Сразу заживить не получится. Могу еще немного успокоить боль, но и только.
   — Не надо, — травник покачал головой.
   — Тогда придешь еще раз. Завтра или послезавтра.
   — А так и так прийти придется, — он неуклюже подобрал свой плащ. — Ты еще про наконечник нам не рассказала. Вилли, помоги перевязать.
   — Что ж, ладно. Доску свою можете забрать. А кстати… Хм…
   Гадалка вдруг умолкла. Наклонилась над дощечкой. Подняла взгляд на травника. Тот все понял без слов. В горле у него мгновенно пересохло.
   — Лис? — одними губами спросил он. — Это лис?
   Гертруда и Вильям переглянулись.
   — Он угрожал двоим… Что здесь стояло?
   — Охотник, — сказала Герта. — Это был охотник.
 
   — Черт побери, Жуга, с тобой одни проблемы! Стоит оставить тебя одного и вот — пожал'те вам — три трупа среди бела дня. Как будто у меня без этого хлопот не хватало! Как тебя угораздило так влипнуть?
   Был поздний час. Все посетители давно ушли, корчма закрылась, и только травник с Золтаном сидели в пустом зале. Жуга и Вильям пришли уже давно, а вот Золтан заявился лишь под вечер и все еще не мог успокоиться. Гертруда, как и обещала, известила его о происшествии в своем доме, и весь остаток дня Хагг пытался замять это дело. Естественно, настроение его от этого не улучшилось.
   — Перестань кипятиться, Золтан, — поморщился Жуга. — Во-первых, я был не один, там были Вилли и Гертруда. А во-вторых, не я же начал драку!
   — Все равно. Только сумасшедший с голыми руками кинется на четверых головорезов.
   Травник лишь пожал плечами:
   — А что мне оставалось делать? Разбираться с ними полюбовно? Сам же настоял, чтоб я оставил меч. И потом, — он усмехнулся, — может, ты мне не поверишь, но я знал, что я останусь жив.
   — Не мели чепухи! — сердито оборвал его Хагг. — Как можно знать такие вещи?
   — Нет, правда. Помнишь что мне напророчил Олле? А ведь ничего еще не сбылось. Правда вот, часы… но это было после.
   Золтан поднял бровь:
   — Олле? И ты кинулся в драку только из-за бредней этого придурка?
   — Все равно выбора не было. Драться в доме у Герты я не захотел — о ней в стишках Олле ничего не говорилось. Я был уверен, что останусь жив, а их вот с Вильямом запросто могли убить. Отошел подальше, ну и… вот.
   — А если бы тебя изувечили? Отрубили руку? Выкололи глаз? Твоему дурацкому «пророчеству» это нисколько бы не помешало сбыться.
   — Да, приятного мало, — согласился травник. — Так ведь не отрубили же!
   — Да пойми же ты, — Золтан перестал ходить и оседлал табурет, — такие дела не решаются на месте. У воров свои законы. Я наверняка сумел бы вытащить тебя оттуда, а у этого Селедки куча дружков, и все теперь мечтают разодрать тебя на части. Этого ты хочешь? Этого, да?
   — Ну, извини, — Жуга развел руками, — в другой раз предупреждай как-нибудь пораньше. А то я ведь человек дремучий, городскому обхождению не обучен. Я ж не знал, что ножиком у вас здесь только так махают, для важности, а так-то мухи не обидят…
   — Тьфу, язви тебя холера! — Золтан сплюнул и охватил голову руками. — Я ему слово, он мне — десять!