Страница:
Но меч был козырем, той силой, с которой нельзя не считаться, и потому вступил в бой травник.
Лис.
Всего лишь — легкая фигура.
Тил не смотрел сейчас на доску, но знал и чувствовал, что воин и ладья побьют дракона без труда, а вот ладья и лис… Останься Телли вместо травника в пещере — и неизвестно, сколько бы еще продолжалась игра.
— Не плачь, — прошептал Тил, крепче сжимая в своей руке узкую девичью ладонь. — Не плачь, iirima.* Мы будем помнить о них. Toi nu huinenna ea lende ullume, nan laituvalme tet.* Ты только пожалуйста не плачь…
— Я не плачу, — вдруг тихо сказала она. Тил, изумленный, повернулся к ней. От подступивших слез лицо девочки расплывалось, виделось нерезко, и поэтому Тил не сразу осознал, что она… улыбается.
Улыбается и смотрит вверх.
Тил на мгновение сосредоточился, вслушался в себя и с изумлением почувствовал, как по его жилам разливается звенящая мелодия драконьей магии.
— Не может быть…
Он торопливо вытер слезы, запрокинул голову, и своими острыми эльфийскими глазами разглядел на фоне черных туч маленькую золотистую точку.
Сердце его пустилось вскачь.
— Летят! — что было силы вскричал он и засмеялся, полосами размазывая по щекам копоть и слезы. — Яльмар, Вильям! Они живы! Глядите! Глядите!
Варяги повскакали с мест, забегали по палубе, зашумели, перекрикивая друг дружку. Искринка золота росла и вскоре стала пятнышком, затем — огромной птицей, и наконец приобрела очертания летящего дракона с человеком на спине. Оба — и дракон, и всадник были с ног до головы испачканы сажей и копотью.
Сверкая красным золотом в закатных солнечных лучах, Рик сделал несколько кругов над кораблем, пал вниз и с третьего захода сел на палубу. Корабль качнулся, золотистые крылья в последний раз загребли воздух и сложились. Жуга неловко спрыгнул с драконьего загривка, потрепал Рика по холке, потом нагнулся и принялся отряхивать от пепла куртку и штаны.
— Чертовы тучи, — выругался он. Взъерошил волосы рукой и обернулся к выжидательно молчавшим мореходам. — Еле разглядел вас сверху… Ну, чего уставились? Все целы?
— Все… — несколько ошалело произнес Вильям.
Травник улыбнулся.
— Вот и хорошо.
А Рик вдруг выгнул шею, развернулся мордой в сторону исчезнувшего острова и гордо, словно бы небрежно объявил:
— Мат!
— Я не помню, что со мной было в драконовой пещере. Очнулся я, когда Рик уже тащил меня к выходу. Я как-то не сразу понял, что случилось, все искал корабль, порывался куда-то бежать… Вокруг все гремело, рушилось, а Рик все ждал, пока я не сообразил, что надо лезть ему на шею… И только я забрался, мы взлетели!
Ты не представляешь, как это удивительно, когда летишь! Это… это… Я не могу пересказать. Это восторг и страх попеременно. А иногда — и то, и это разом. Помню, я сперва кричал: «Не так быстро, Рик! Не так быстро!», а потом вдруг засмеялся. Мы летели высоко, из-за туч и пепла я почти ничего внизу не видел, искал корабль и не мог найти. Я видел, как тонул вулкан, и подумал, что вы погибли. Между прочим, там, вверху кошмарный холод, а у меня вся куртка изнутри была в крови, потом посыпал снег — грязный, вперемешку с пеплом, а Рик все летел, летел…
А после я увидел вас. Вернее, это Рик вдруг стал снижаться, а…
Постой… Да ты, похоже, спишь.
Травник умолк, поправил на девочке одеяло, еще немного посидел у изголовья и тихонько перебрался в середину помещения, за стол, где Яльмар, Тил и Орге вели негромкую беседу. Вильям клевал носом над исписанным вдоль и поперек листом пергамента. Арне молчал, о чем-то размышляя — сегодня у него с отцом был долгий разговор. Вчера Яльмар распродал оставшиеся бревна, и весь день сегодня на корабль грузили шерсть и провиант, готовясь к дальнему походу. Завидев травника, варяг кивнул ему, подвинулся и наполнил кружку.
— Уснула?
— Да, — кивнул Жуга. Пригубил пиво. Помолчал. В большом доме у Сакнуса царила темнота и тишина. На столе в светильнике из глины теплился неяркий огонек.
— Когда отплываем?
— Завтра утром. Затемно, пока не рассвело.
— Думаешь, дойдем?
— Льдов нет, погода тихая, — хмыкнул тот, — так отчего бы не дойти? Сидеть тут тоже не резон, сам видишь — холодов-то нынче нет особых. Урвем хороший день, потом другой, а там видно будет.
Жуга покивал задумчиво. Взъерошил волосы рукой.
— Да, — пробормотал он. — Теплая зима… Вот и Золтан, помнится, мне то же самое говорил.
— Видишь, стало быть я прав. Дойдем, не сомневайся. Хотя конечно будет нелегко.
— Да уж, точно, легко вам не будет, — вдруг послышалось из угла. Все вскинулись и посмотрели в ту сторону. Худая невысокая фигура с двумя зонтиками под мышкой выступила из темноты на свет и там остановилась. — Легко не будет. Но вы дойдете. Может быть.
— Олле! — изумленно выдохнул Жуга. — Ты? Но ведь игра закончилась… Что ты здесь делаешь?
— Закончилась одна игра, начнется новая.
— Мы выбросили доску, — торопливо сказал Тил. — О какой игре ты говоришь?
— АэнАрда, это только часть большой игры, в которую играю я, — усмехнулся тот. — А вообще-то я пришел попрощаться.
— И куда же ты теперь?
— Увидим. Есть один мальчишка в Дании, он любит меня слушать, и может быть, я некоторое время буду приходить к нему рассказывать истории. А может быть, и нет. Грядут иные времена. На трон взойдет другой король, вновь запылают грязные костры, война прокатится по городам, ячмень осыплется под ветром и брат пойдет на брата. Голод и страх поднимут народ на борьбу.
— Война… — устало повторил Жуга. Провел ладонью по лицу. — Опять война.
— Увы, Лис, так заведено.
— Когда это случится?
— Не очень скоро, — уклончиво ответил тот. — Несколько лет мирной жизни вам еще отмеряно, так что цените их. Особенно ты, Лис.
— Почему? — пристально глядя ему в глаза, спросил Жуга. — Почему я, Олле?
— Вильям вернется в Лондон, где построит свой театр, как задумывал. Яльмар будет плавать, как и прежде. Гном уйдет в свои пещеры. Кстати, зрение к нему вернется… А ты… Волшебные мечи не зря меняют своих владельцев. Вот что ты, к примеру, собираешься делать, когда вернешься в город?
— Жить. Лечить людей.
— А для чего сделан меч?
Взгляд травника сделался растерянным.
— Яд и пламя… — проговорил он. — Я об этом не подумал.
— То-то и оно, что не подумал. Пока есть битвы и сраженья, меч с тобой. Пока с тобою меч, есть битвы и сраженья. Одно не ходит без другого.
— Так что ж мне, бросить Хриз? Пусть ищет нового хозяина?
— И как ты думаешь, кого он после этого найдет? — усмехнулся Олле. — Вот так-то, дорогуша.
— Не называй меня «дорогуша».
— Хорошо, лапочка, не буду.
— Не называй меня лапочкой!!! — рявкнул Жуга, побагровев. Девчушка беспокойно зашевелилась на лежанке, но не проснулась. Жуга осекся и умолк.
— Ага, — глубокомысленно сказал циркач. — Ага… Значит, и «лапочка» нельзя?
— Нет.
— А «душка»?
— Нет!
— А «симпапусик»?
— Нет!!!
— А «Фридрих»?
Травник поперхнулся, будто его стукнули по голове, и ошарашенно заморгал.
— Почему Фридрих? — наконец осторожно спросил он.
— А что, хорошее имя. У моего приятеля собаку звали Фридрих.
Некоторое время травник молчал.
— К чему ты клонишь, Олле? — наконец проговорил он. — Я не понимаю.
— Не понимаешь? Странно. Сам ты бесишься, когда тебя зовут не теми именами. А ее, — он указал на девочку, — все время называешь как попало. Так может, хватит, а? Что тебе стоит с твоим даром угадать ее имя? Давай же, ну!
— Ну хватит, — оборвал его Жуга, покраснев до корней волос. — Хватит, я все понял. Не дурак. Наверное, ты прав, я попробую. А все-таки, ехидина же ты! Нет чтоб по-простому объяснить.
— А по-простому неинтересно. Поторопись, она сейчас проснется.
— Знаю. Замолчи.
Жуга несколько раз глубоко вздохнул так, что заныл шрам на боку, закрыл глаза, сосредоточился и соскользнул во тьму, в черный котел без дна и крышки, туда, где в сумраке небытия рождались сны, слова и имена, туда, где спятивший циркач плясал свой танец на канате, натянутом над океаном снов, туда, где из осколков черного льда выложено слово «вечность» — во глубину той бездны, что облюбовали для себя драконы, чтобы видеть свои Драконовы Сны.
Обрыв.
Провал.
Скольженье в темноте.
В сознании сквозило, мысли разбегались, стоило огромного труда сосредоточить взгляд. Темные фигуры. Огоньки. Вуаль тумана вдалеке. Жуга медленно двигался мимо чужих сознаний и мыслей, мимо шороха пустых или наоборот — ужасно важных слов, мимо пугающей и великой прекрасности молчания.
«Оглянись! Оглянись!»
Фигура циркача скользила рядом. Длинное лицо смеялось.
«Помнишь меня?»
Даже здесь канатоходец оставался верен себе. Жуга хотел рассердиться на него — и не сумел: впервые он был не один, впервые у него здесь был попутчик. И терять его ужасно не хотелось.
«Что ты здесь делаешь?»
«Что, что… — хихикнул тот. — Живу я здесь. Иди за мной!»
Как зонтики под мышками у Олле вдруг раскрылись два крыла, худое тело вытянулось, запестрело ромбами. Циркач, похожий на громадную неряшливую птицу, заскользил вперед, туда, где в пелене тумана проступали очертания темной грани бытия и матово мерцали огоньки. Травник подавил желание сжаться в комок, сосредточился и, замирая от собственной смелости, последовал за ним.
Догнал.
«Где мы Олле? Что здесь?»
Олле оглянулся.
«Ты не знаешь?»
«Я бывал здесь, но откуда же мне знать? Что это за место?»
«Бездна, Лис. Гинунгагап. Первоисточник. Грань. Драконьи Сны.»
«Здесь обитают сны?»
«Не только. Сделай шаг, и телом тоже будешь здесь. Здесь переход, и мы летим, и нет преград, пока все спят, пока мы снимся. Но берегись: здесь есть свои левиафаны и кракены, свои акулы и нарвалы. Только зазеваешься — съедят. Ты видишь эти искорки на грани? Вон те шарики огня? То сны людей. Они способны лишь ходить по краю и боятся оторваться: их пугает глубина. Но рано или поздно им придется оторваться и уйти. И где-то среди них та девочка. Ищи ее, пока она во сне, ищи. Зеленым светят женщины, мужчины — красным.»
«Смеешься? Я не различаю цвета.»
«Ах, да… Тогда прислушайся к звучанью, и поймешь. Не бойся, будь смелей, Лисенок. Ощути всю силу Снов Дракона. Имя здесь. Оно другое. Не похоже на все прежние; не Кай, не Герта и не Хансен…»
«Где? Какое? Где?»
«Ты должен сам найти. Нельзя всю жизнь ходить по краю, если знаешь, как летать. Это нечестно. Угадывай.»
Травник двигался, летел, кружился вдоль спирали времени, вглядывался в пляшущие перед глазами огоньки и чувствовал, как вверх, к затылку поднимается колючий холодок понимания.
Здесь были устье и исток. Но не только. Здесь была дверь, грань, и сны людей лишь чуточку касались этой стороны.
Жуга угадывал здесь имена и черпал силы для заклятий. Аннабель угадывала будущее. Вильям выискивал сюжеты своих пиес.
Канатоходец Олле жил и странствовал в безумье снов. Высокие эльфы прокладывали пути для своих белых кораблей.
Боги пользовались ею, чтобы уйти навсегда.
И лишь драконы здесь отваживались играть.
Не существовало никаких Ключей Дракона. Рик сам был Ключом.
Жуга и Олле, Олле и Жуга. Две тени в стране снов.
Чью спальню осеняли ныне два крыла? Кому приснился в эту ночь кошмар? Кто видел сладкий сон?
Кто умер навсегда?
Цепочка ярких блесток уходила в темноту.
«А что там дальше, Олле? Там, за пеленой?»
«Дальше? Дальше я не ходил… Эй, вот она! Поторопись.»
Жуга замедлил бег. Теплая искорка приблизилась, легла в ладонь. Замерцала. Травник наклонился, ощутил тепло. Сон был непрочен, пламя трепетало. Там, снаружи девочка вот-вот должна была проснуться. Он вслушивался, перебирал слова, созвучья слов, обрывки, буквы, звуки, немоту, пока вдруг не возникло имя. Огонек тянул с собой, сознанье возвращалось. Удивленье. Любопытство. Страх. Травник неудержимо выпадал в реальность.
Тени накатили и сомкнулись.
Свет погас.
Обвал.
Прорыв.
— Нелли… — выдохнул Жуга. Он поднял веки и тотчас же столкнулся взглядом с широко раскрытыми глазами девочки. — Ты — Нелли?
— Да, — просто ответила она.
— Почему же ты раньше мне этого не говорила?
— Я не знала, — она потупилась и провела рукой по одеялу. — Пока ты мне не сказал.
Глаза девчушки, карие, глубокого и темного янтарного оттенка, смотрели мягко и доверчиво. У травника защемило сердце.
Какие у Герты были глаза?
Какие?..
Он не помнил.
Яльмар и Арне переглянулись. Гном многозначительно хмыкнул.
— Хорошее имя, — помолчав, сказал Тил. — Мне нравится.
— За это надо бы выпить, — Яльмар встал и потянулся за кувшином.
Выпили.
— Раз уж ты нарек ее этим именем, — сказал варяг, поворотившись к травнику, — так подари ей что-нибудь. Обычай как-никак, сам же понимаешь.
— Я знаю, но ведь… у меня сейчас ничего нет. Хоть рубашку снимай.
— Ой ли? — прищурился Олле и погрозил ему зонтиком. — А ну-ка, загляни в свой карман. Загляни, загляни… Да не в этот! В левый.
Жуга послушно сунул руку в глубину кармана, и к своему немалому удивлению нащупал там что-то гладкое и твердое. Вытащил.
Это была маленькая фигурка белой пешки с АэнАрды, про которую он совсем забыл. Травник с какой-то беспомощностью покачал ее на ладони и поставил посередь стола.
Некоторое время царила тишина. Когда же взгляды всех пятерых оторвались от костяной фигурки, канатоходца в доме уже не было.
ВОЗДУХ
Вечер наступал неспешно. Старый Лиссбург погружался в сон. Отсюда, с высоты закат был виден особенно хорошо. Ветерок убавил силу, лишь от реки тянуло влажным холодком весенней свежести. Серел в оврагах старый зимний снег. Вставал туман. Замшелые зубцы огромной башни Берты быстро остывали.
Жуга долго стоял, рассматривая молодую поросль травы внизу, у основанья башни. В россыпи камней не видно было никаких следов, и только присмотревшись можно было разглядеть пятно чего-то темного, уже почти что стертое ветрами и дождем там, где отвесная стена переходила в утолщение фундамента. Жуга взъерошил волосы рукой. Вздохнул.
— Как это случилось? — спросил он тихо и не оборачиваясь.
— Никто не знает.
Голос Золтана из-за плеча был так же тих. Хагг не сказал ни слова с той минуты, как они взобрались на вершину, и лишь стоял, прислонясь к щербатому зубцу бойницы.
— Он был один?
— Наверное. Пришел сюда под вечер, никому не говорил, куда идет. А утром стражники нашли его с той стороны стены, на камнях.
— Еще живого?
— Шутишь? Полтораста локтей высоты — никто не уцелеет. Да еще о стену треснулся… Человек же, не птица, его воздух не удержит.
Жуга еще немного постоял так, глядя вниз, и обернулся.
— Думаешь, он сам?
Золтан пожал плечами и опять стало тихо. Травник хотел спросить еще о чем-то, но раздумал. Голова была пуста. Он сделал шаг вперед и оказался на краю. Помедлил и уселся, свесив ноги. Выглянул опять, вытягивая шею и пытаясь понять, что здесь произошло когда старик Рудольф февральским вечером разбился у подножия Толстой Берты; разбился сразу и насмерть.
И никто не знал, почему.
События, которые предшествовали гибели старьевщика, тоже ничего прояснить не смогли. Не прошло и двух месяцев после того, как Телли с акробатами ушел из города, а Лиссбургская гильдия воров уже лишилась головы (чуть позже Хагг узнал, что будто бы Рудольф один покончил там со всеми пятерыми заправилами). Спервоначалу Золтан был не склонен верить этому, но факты были налицо. На переделе власти «Красного Петуха» спалили дотла, двоим-троим влепили болт из арбалета под лопатку, кого-то переехали телегой, кто-то утонул в реке. В итоге дело захватили молодые под предводительством некоего Матиаса. «Матиас? — заинтересованно переспросил Жуга, когда Золтан сообщил ему эту новость. — Матиас, Матиас… Не тот ли это Матиас, которому я задницу в камине подпалил?» «Он самый», — усмехнулся Хагг. — Ждет, не дождется, чтоб тебя отблагодарить.»
Под «благодарностью», как ни странно, подразумевалась именно благодарность — препятствий травнику чинить не собирались. Дом Рудольфа отошел Жуге. Два дня Жуга и Золтан с величайшей осторожностью разгребали залежи загадочных предметов из запасов старика, оставшихся еще со времени Эйнара. Тил здорово помог им в этом деле, но зачастую даже он был не в силах догадаться, для чего служила та или иная вещь. Память к маленькому эльфу постепенно возвращалась, но ускорить это возвращение не мог ни травник, ни сам Телли.
Золтан тронул Жугу за плечо. Сжал пальцы.
— Ты не сиди так, если кто-то стоит за спиной.
— Я не из пугливых.
— Я знаю. А все-таки не надо, — он помедлил. — Ты не сказал мне, где ты хочешь поселиться.
— Да я и сам пока не знаю.
— Если хочешь, оставайся в Цурбаагене, в доме Герты. Думаю, она не будет… То есть, я хотел сказать, что она не была бы против.
— Я подумаю.
— Подумаешь о чем? Чтобы остаться в доме Рудольфа? Тебе нельзя раскапывать все это одному. Слишком опасно. Помнишь ту перчатку? Или щит?
— Помню, конечно. Но теперь я буду осторожнее.
— Ну, ну, — криво усмехнулся Золтан, — давай, давай. Похороны за твой счет.
История со старым рыцарским щитом до сих пор заставляла травника вздрагивать. Щит этот отыскался в кладовой, куда Жуга перед уходом свалил ненужное барахло, перегораживал проход, все время падал и вообще. Жуга хотел было прибить его на стену, да Золтан отсоветовал — щит, да еще с гербом в аптечной лавке мог стать причиной для скандала. Не обнаружив на щите никаких следов магии или наговора, Тил и Жуга решили выбросить его, но как только его вынесли за порог, дом начал рушиться. Сперва отпала ставня, отпала и повисла на одной петле. Травник вздрогнул от неожиданности, выругался, но значенья этому не придал, но тут вдруг с крыши загремела черепица — разом штуки три, потом еще. А после рухнула труба, дом заскрипел и стал заваливаться набок. Жуга опомнился первым. Прежде чем Тил успел сообразить, что происходит, травник уже схватил щит в охапку и опрометью бросился обратно. И только когда щит водворили на место, разрушения прекратились.
— Щит, конечно, да, — признал Жуга, ероша волосы рукой. — Мерзкая штука. Там обратное заклятие. Я бы догадался, если бы еще чуток подумал. Должен же он был чего-то защищать.
— Легко тебе рассуждать, — огрызнулся Хагг. — Тебе-то что — вам колдунам бы только докопаться, что к чему, а там хоть трава не расти.
— Ну, не скажи. Зря, что ли, я обратно-то полез? Ты, поди, еще и испугаться толком не успел. Скажешь нет?
Золтан промолчал. Во время катаклизма он был в доме.
Кнорр Яльмара добрался в гавань Цурбаагена по весне, к началу марта, как раз когда сошел прибрежный лед. Минуя бури и шторма, кораблик с честью выдержал поход и ныне был вытащен на берег для ремонта. Весь товар варяги сбыли, кое-что сейчас, а кое-что и прямо по пути — в Ирландии, в Британии и на Оркнейских островах. Но даже с учетом этого сделки и торговые дела заставили варяга задержаться в Цурбаагене. Что же до травника, то он, едва успев сойти на берег, первым делом заявился к Золтану и от него узнал о гибели Рудольфа. На следующий день он, Хагг и Тил отправились до Лисса, препоручивши Нелли попечению Агаты, благо та души не чаяла в девчушке и все не знала, куда ее усадить.
Вильям остался в Лондоне.
Темнело небо. Холод выползал из-под камней. Край солнца исчезал за лесом.
— Золтан, — запинаясь, сказал Жуга.
— А?
— Ты знал, что ты… что ты — черный лис?
— Да.
— А Герта… знала про себя?
— Да.
Опять возникла пауза.
— Напиться хочется, — Жуга втянул голову в плечи. — Черти лысые… Вы всегда все знаете лучше меня. Почему все так?
— Как?
— Так… Нелепо, — травник помолчал. — Вот Герта говорила… то есть, говорил: «Стоит ли верить в перемены к лучшему, если ради них ты и пальцем не пошевелил?» А если я пошевелил? И не пальцем, а рукой? ногой? мозгами? В лепешку разбился, а перемен все нет? Что тогда? Что-то крутится, вертится вокруг меня, а я ничего не могу понять. Почему так, Золтан? А?
— Не знаю, — тот пожал млечами. — Разве, помнится, мне Герта говорила как-то раз, что ты… ну, этот, как его… катализатор.
— Кто?!
— Катализатор, — повторил невозмутимо Золтан. — Это из алхимии. Такая, знаешь, штука, сама ничего не делает, вот только все другие вещи сталкивает лбами. Когда все вот-вот готово сдвинуться, но почему-то не сдвигается, тогда вот он и нужен, этот самый катализатор… Эх, Герты нет, она бы лучше объяснила.
— Да, в общем, ладно, — буркнул Жуга, опять отворачиваясь. — И так ясно, что ничего хорошего.
— Скажи, Жуга… Та девочка, она на самом деле Герта?
Травник пожал плечами.
— Я не знаю.
За время плаванья Нелли стала разговорчивей, общительней; в глазах ее проглянул интерес. Девчушка впитывала мир, как губка впитывает воду. И вместе с этим отдалялась от Жуги, как будто сторонясь всего, что связывало травника и Герту. А может, не поэтому, а просто по своей природе: так дочь, взрослея, сторонится и уходит от отца. Жуга не знал, как с ней теперь себя вести, и потому не вел никак. На вид ей было лет четырнадцать, в Исландии, в доме Сакнуса она впервые уронила кровь и потому занемогла по женской части. Жуга был рядом, но уже не так как раньше. Непрочный мостик дружбы и тепла, возникший между ними изначально, так и не смог окрепнуть. Но и не исчез совсем. Исчезло прошлое, включая ее знания и колдовские навыки, и вот привыкнуть к этому Жуга не смог, да и не очень-то стремился привыкать. И только иногда, когда накатывала грусть или задумчивость, девчонка становилась вдруг похожей на Гертруду. И память Нелли в эти дни бывала словно палимпсест,* где под написанными сверху строчками нет-нет, да проступали вдруг затертые слова. В такие минуты травник ее сторонился, боялся, что прошлое выскочит, сорвет печати старой памяти и вновь ударит. В конце концов, стрела ведь выполнила самое заветное желание Герты, и кто мог поклясться, что им не было желание забыть? Зато теперь все чаще Тил и Нелли были вместе, по ночам сидели на носу, и Тил рассказывал про звезды, про моря, про своего дракона, но никогда — про то, что было с Гертой. Про это Телли и Жуга условились молчать, и наверное правильно условились. Две недели тому назад, когда кнорр уже миновал Хук-ван-Холланд, Жуга впервые услышал, как она смеется.
— Может быть, пойдем? — в который уже раз предложил Золтан.
Жуга поправил капюшон плаща. Нахохлился.
— Не знаю. Ты иди. Я тут побуду.
— Я подожду тебя внизу. Зайду пока, куплю чего-нибудь поесть.
Травник дернул плечом: «Покупай», и тот неслышно ушел.
Небо из синего стало сине-зеленым. Багровел закат. Травник не видел всех его цветов, но все равно смотрел, как зачарованный. Туман клубился и густел, обретал очертания. Все становилось расплывчатым, значительным. Загадочным. «Рожденье года, — думал травник. — Почему начало завсегда такое блеклое? А ведь взять к примеру осень, так та наоборот — сплошная мешанина красок… Почему? Как будто кто-то хочет нарядиться в последний раз и после умереть.»
Земля внизу притягивала, поворачивалась медленно. Жуга сморгнул — впервые у него при взгляде вниз кружилась голова; он вздрогнул и поспешно отвел взгляд. Что-то изменилось, только перемены были незаметны. Как стихия воздуха, которая меняется незримо.
«Он что-то сделал, — подумал Жуга. — Он что-то сделал, тот дракон… Что-то сделал со мною. И я не знаю, что.»
За спиной раздались легкие шаги. Остановились.
— Прошлое — поделом, — проговорил Жуга, по-прежнему упрямо глядя вниз. — Это только кажется, что можно все начать с начала, на самом деле все возвращается. И жжется. Может, Герта и была права, когда хотела все забыть?
Ответили молчанием. Жуга напрягся. Обернулся тихо-тихо. Замер.
Пес был здесь. Поджарый, мускулистый, он стоял, расставив все четыре лапы, менее чем в четырех шагах за травником. На мгновение нахлынул страх, нахлынул и тут же прошел, сменившись безразличием. Пес не стремился нападать, он просто пришел и стоял. Шерсть рыжую покрыла ржавчина заката. Щурились глаза.
— Ну что ж, — проговорил Жуга, — все верно, ведь уже весна. Я так и думал, что один из вас придет за мной.
«Я пришел не за тобой»
— Мне все равно, — Жуга махнул рукой и отвернулся, на какое-то мгновенье потеряв к собаке интерес. Затем вдруг обернулся снова и вгляделся повнимательней.
— Постой. Так ты… из тех, что приходили за огнивом?
Кивок.
— Ах вот как, — травник закусил губу. — Так стало быть, Рудольф…
«Рудольф сам сделал свой выбор. Я тут не при чем.»
— Тогда чего тебе надо? Если причина в деньгах, то я тебе их верну, как только Яльмар уладит все свои дела. Или… Яд и пламя, неужели все-таки Натан их разменял?
Лис.
Всего лишь — легкая фигура.
Тил не смотрел сейчас на доску, но знал и чувствовал, что воин и ладья побьют дракона без труда, а вот ладья и лис… Останься Телли вместо травника в пещере — и неизвестно, сколько бы еще продолжалась игра.
— Не плачь, — прошептал Тил, крепче сжимая в своей руке узкую девичью ладонь. — Не плачь, iirima.* Мы будем помнить о них. Toi nu huinenna ea lende ullume, nan laituvalme tet.* Ты только пожалуйста не плачь…
— Я не плачу, — вдруг тихо сказала она. Тил, изумленный, повернулся к ней. От подступивших слез лицо девочки расплывалось, виделось нерезко, и поэтому Тил не сразу осознал, что она… улыбается.
Улыбается и смотрит вверх.
Тил на мгновение сосредоточился, вслушался в себя и с изумлением почувствовал, как по его жилам разливается звенящая мелодия драконьей магии.
— Не может быть…
Он торопливо вытер слезы, запрокинул голову, и своими острыми эльфийскими глазами разглядел на фоне черных туч маленькую золотистую точку.
Сердце его пустилось вскачь.
— Летят! — что было силы вскричал он и засмеялся, полосами размазывая по щекам копоть и слезы. — Яльмар, Вильям! Они живы! Глядите! Глядите!
Варяги повскакали с мест, забегали по палубе, зашумели, перекрикивая друг дружку. Искринка золота росла и вскоре стала пятнышком, затем — огромной птицей, и наконец приобрела очертания летящего дракона с человеком на спине. Оба — и дракон, и всадник были с ног до головы испачканы сажей и копотью.
Сверкая красным золотом в закатных солнечных лучах, Рик сделал несколько кругов над кораблем, пал вниз и с третьего захода сел на палубу. Корабль качнулся, золотистые крылья в последний раз загребли воздух и сложились. Жуга неловко спрыгнул с драконьего загривка, потрепал Рика по холке, потом нагнулся и принялся отряхивать от пепла куртку и штаны.
— Чертовы тучи, — выругался он. Взъерошил волосы рукой и обернулся к выжидательно молчавшим мореходам. — Еле разглядел вас сверху… Ну, чего уставились? Все целы?
— Все… — несколько ошалело произнес Вильям.
Травник улыбнулся.
— Вот и хорошо.
А Рик вдруг выгнул шею, развернулся мордой в сторону исчезнувшего острова и гордо, словно бы небрежно объявил:
— Мат!
— Я не помню, что со мной было в драконовой пещере. Очнулся я, когда Рик уже тащил меня к выходу. Я как-то не сразу понял, что случилось, все искал корабль, порывался куда-то бежать… Вокруг все гремело, рушилось, а Рик все ждал, пока я не сообразил, что надо лезть ему на шею… И только я забрался, мы взлетели!
Ты не представляешь, как это удивительно, когда летишь! Это… это… Я не могу пересказать. Это восторг и страх попеременно. А иногда — и то, и это разом. Помню, я сперва кричал: «Не так быстро, Рик! Не так быстро!», а потом вдруг засмеялся. Мы летели высоко, из-за туч и пепла я почти ничего внизу не видел, искал корабль и не мог найти. Я видел, как тонул вулкан, и подумал, что вы погибли. Между прочим, там, вверху кошмарный холод, а у меня вся куртка изнутри была в крови, потом посыпал снег — грязный, вперемешку с пеплом, а Рик все летел, летел…
А после я увидел вас. Вернее, это Рик вдруг стал снижаться, а…
Постой… Да ты, похоже, спишь.
Травник умолк, поправил на девочке одеяло, еще немного посидел у изголовья и тихонько перебрался в середину помещения, за стол, где Яльмар, Тил и Орге вели негромкую беседу. Вильям клевал носом над исписанным вдоль и поперек листом пергамента. Арне молчал, о чем-то размышляя — сегодня у него с отцом был долгий разговор. Вчера Яльмар распродал оставшиеся бревна, и весь день сегодня на корабль грузили шерсть и провиант, готовясь к дальнему походу. Завидев травника, варяг кивнул ему, подвинулся и наполнил кружку.
— Уснула?
— Да, — кивнул Жуга. Пригубил пиво. Помолчал. В большом доме у Сакнуса царила темнота и тишина. На столе в светильнике из глины теплился неяркий огонек.
— Когда отплываем?
— Завтра утром. Затемно, пока не рассвело.
— Думаешь, дойдем?
— Льдов нет, погода тихая, — хмыкнул тот, — так отчего бы не дойти? Сидеть тут тоже не резон, сам видишь — холодов-то нынче нет особых. Урвем хороший день, потом другой, а там видно будет.
Жуга покивал задумчиво. Взъерошил волосы рукой.
— Да, — пробормотал он. — Теплая зима… Вот и Золтан, помнится, мне то же самое говорил.
— Видишь, стало быть я прав. Дойдем, не сомневайся. Хотя конечно будет нелегко.
— Да уж, точно, легко вам не будет, — вдруг послышалось из угла. Все вскинулись и посмотрели в ту сторону. Худая невысокая фигура с двумя зонтиками под мышкой выступила из темноты на свет и там остановилась. — Легко не будет. Но вы дойдете. Может быть.
— Олле! — изумленно выдохнул Жуга. — Ты? Но ведь игра закончилась… Что ты здесь делаешь?
— Закончилась одна игра, начнется новая.
— Мы выбросили доску, — торопливо сказал Тил. — О какой игре ты говоришь?
— АэнАрда, это только часть большой игры, в которую играю я, — усмехнулся тот. — А вообще-то я пришел попрощаться.
— И куда же ты теперь?
— Увидим. Есть один мальчишка в Дании, он любит меня слушать, и может быть, я некоторое время буду приходить к нему рассказывать истории. А может быть, и нет. Грядут иные времена. На трон взойдет другой король, вновь запылают грязные костры, война прокатится по городам, ячмень осыплется под ветром и брат пойдет на брата. Голод и страх поднимут народ на борьбу.
— Война… — устало повторил Жуга. Провел ладонью по лицу. — Опять война.
— Увы, Лис, так заведено.
— Когда это случится?
— Не очень скоро, — уклончиво ответил тот. — Несколько лет мирной жизни вам еще отмеряно, так что цените их. Особенно ты, Лис.
— Почему? — пристально глядя ему в глаза, спросил Жуга. — Почему я, Олле?
— Вильям вернется в Лондон, где построит свой театр, как задумывал. Яльмар будет плавать, как и прежде. Гном уйдет в свои пещеры. Кстати, зрение к нему вернется… А ты… Волшебные мечи не зря меняют своих владельцев. Вот что ты, к примеру, собираешься делать, когда вернешься в город?
— Жить. Лечить людей.
— А для чего сделан меч?
Взгляд травника сделался растерянным.
— Яд и пламя… — проговорил он. — Я об этом не подумал.
— То-то и оно, что не подумал. Пока есть битвы и сраженья, меч с тобой. Пока с тобою меч, есть битвы и сраженья. Одно не ходит без другого.
— Так что ж мне, бросить Хриз? Пусть ищет нового хозяина?
— И как ты думаешь, кого он после этого найдет? — усмехнулся Олле. — Вот так-то, дорогуша.
— Не называй меня «дорогуша».
— Хорошо, лапочка, не буду.
— Не называй меня лапочкой!!! — рявкнул Жуга, побагровев. Девчушка беспокойно зашевелилась на лежанке, но не проснулась. Жуга осекся и умолк.
— Ага, — глубокомысленно сказал циркач. — Ага… Значит, и «лапочка» нельзя?
— Нет.
— А «душка»?
— Нет!
— А «симпапусик»?
— Нет!!!
— А «Фридрих»?
Травник поперхнулся, будто его стукнули по голове, и ошарашенно заморгал.
— Почему Фридрих? — наконец осторожно спросил он.
— А что, хорошее имя. У моего приятеля собаку звали Фридрих.
Некоторое время травник молчал.
— К чему ты клонишь, Олле? — наконец проговорил он. — Я не понимаю.
— Не понимаешь? Странно. Сам ты бесишься, когда тебя зовут не теми именами. А ее, — он указал на девочку, — все время называешь как попало. Так может, хватит, а? Что тебе стоит с твоим даром угадать ее имя? Давай же, ну!
— Ну хватит, — оборвал его Жуга, покраснев до корней волос. — Хватит, я все понял. Не дурак. Наверное, ты прав, я попробую. А все-таки, ехидина же ты! Нет чтоб по-простому объяснить.
— А по-простому неинтересно. Поторопись, она сейчас проснется.
— Знаю. Замолчи.
Жуга несколько раз глубоко вздохнул так, что заныл шрам на боку, закрыл глаза, сосредоточился и соскользнул во тьму, в черный котел без дна и крышки, туда, где в сумраке небытия рождались сны, слова и имена, туда, где спятивший циркач плясал свой танец на канате, натянутом над океаном снов, туда, где из осколков черного льда выложено слово «вечность» — во глубину той бездны, что облюбовали для себя драконы, чтобы видеть свои Драконовы Сны.
Обрыв.
Провал.
Скольженье в темноте.
В сознании сквозило, мысли разбегались, стоило огромного труда сосредоточить взгляд. Темные фигуры. Огоньки. Вуаль тумана вдалеке. Жуга медленно двигался мимо чужих сознаний и мыслей, мимо шороха пустых или наоборот — ужасно важных слов, мимо пугающей и великой прекрасности молчания.
«Оглянись! Оглянись!»
Фигура циркача скользила рядом. Длинное лицо смеялось.
«Помнишь меня?»
Даже здесь канатоходец оставался верен себе. Жуга хотел рассердиться на него — и не сумел: впервые он был не один, впервые у него здесь был попутчик. И терять его ужасно не хотелось.
«Что ты здесь делаешь?»
«Что, что… — хихикнул тот. — Живу я здесь. Иди за мной!»
Как зонтики под мышками у Олле вдруг раскрылись два крыла, худое тело вытянулось, запестрело ромбами. Циркач, похожий на громадную неряшливую птицу, заскользил вперед, туда, где в пелене тумана проступали очертания темной грани бытия и матово мерцали огоньки. Травник подавил желание сжаться в комок, сосредточился и, замирая от собственной смелости, последовал за ним.
Догнал.
«Где мы Олле? Что здесь?»
Олле оглянулся.
«Ты не знаешь?»
«Я бывал здесь, но откуда же мне знать? Что это за место?»
«Бездна, Лис. Гинунгагап. Первоисточник. Грань. Драконьи Сны.»
«Здесь обитают сны?»
«Не только. Сделай шаг, и телом тоже будешь здесь. Здесь переход, и мы летим, и нет преград, пока все спят, пока мы снимся. Но берегись: здесь есть свои левиафаны и кракены, свои акулы и нарвалы. Только зазеваешься — съедят. Ты видишь эти искорки на грани? Вон те шарики огня? То сны людей. Они способны лишь ходить по краю и боятся оторваться: их пугает глубина. Но рано или поздно им придется оторваться и уйти. И где-то среди них та девочка. Ищи ее, пока она во сне, ищи. Зеленым светят женщины, мужчины — красным.»
«Смеешься? Я не различаю цвета.»
«Ах, да… Тогда прислушайся к звучанью, и поймешь. Не бойся, будь смелей, Лисенок. Ощути всю силу Снов Дракона. Имя здесь. Оно другое. Не похоже на все прежние; не Кай, не Герта и не Хансен…»
«Где? Какое? Где?»
«Ты должен сам найти. Нельзя всю жизнь ходить по краю, если знаешь, как летать. Это нечестно. Угадывай.»
Травник двигался, летел, кружился вдоль спирали времени, вглядывался в пляшущие перед глазами огоньки и чувствовал, как вверх, к затылку поднимается колючий холодок понимания.
Здесь были устье и исток. Но не только. Здесь была дверь, грань, и сны людей лишь чуточку касались этой стороны.
Жуга угадывал здесь имена и черпал силы для заклятий. Аннабель угадывала будущее. Вильям выискивал сюжеты своих пиес.
Канатоходец Олле жил и странствовал в безумье снов. Высокие эльфы прокладывали пути для своих белых кораблей.
Боги пользовались ею, чтобы уйти навсегда.
И лишь драконы здесь отваживались играть.
Не существовало никаких Ключей Дракона. Рик сам был Ключом.
Жуга и Олле, Олле и Жуга. Две тени в стране снов.
Чью спальню осеняли ныне два крыла? Кому приснился в эту ночь кошмар? Кто видел сладкий сон?
Кто умер навсегда?
Цепочка ярких блесток уходила в темноту.
«А что там дальше, Олле? Там, за пеленой?»
«Дальше? Дальше я не ходил… Эй, вот она! Поторопись.»
Жуга замедлил бег. Теплая искорка приблизилась, легла в ладонь. Замерцала. Травник наклонился, ощутил тепло. Сон был непрочен, пламя трепетало. Там, снаружи девочка вот-вот должна была проснуться. Он вслушивался, перебирал слова, созвучья слов, обрывки, буквы, звуки, немоту, пока вдруг не возникло имя. Огонек тянул с собой, сознанье возвращалось. Удивленье. Любопытство. Страх. Травник неудержимо выпадал в реальность.
Тени накатили и сомкнулись.
Свет погас.
Обвал.
Прорыв.
— Нелли… — выдохнул Жуга. Он поднял веки и тотчас же столкнулся взглядом с широко раскрытыми глазами девочки. — Ты — Нелли?
— Да, — просто ответила она.
— Почему же ты раньше мне этого не говорила?
— Я не знала, — она потупилась и провела рукой по одеялу. — Пока ты мне не сказал.
Глаза девчушки, карие, глубокого и темного янтарного оттенка, смотрели мягко и доверчиво. У травника защемило сердце.
Какие у Герты были глаза?
Какие?..
Он не помнил.
Яльмар и Арне переглянулись. Гном многозначительно хмыкнул.
— Хорошее имя, — помолчав, сказал Тил. — Мне нравится.
— За это надо бы выпить, — Яльмар встал и потянулся за кувшином.
Выпили.
— Раз уж ты нарек ее этим именем, — сказал варяг, поворотившись к травнику, — так подари ей что-нибудь. Обычай как-никак, сам же понимаешь.
— Я знаю, но ведь… у меня сейчас ничего нет. Хоть рубашку снимай.
— Ой ли? — прищурился Олле и погрозил ему зонтиком. — А ну-ка, загляни в свой карман. Загляни, загляни… Да не в этот! В левый.
Жуга послушно сунул руку в глубину кармана, и к своему немалому удивлению нащупал там что-то гладкое и твердое. Вытащил.
Это была маленькая фигурка белой пешки с АэнАрды, про которую он совсем забыл. Травник с какой-то беспомощностью покачал ее на ладони и поставил посередь стола.
Некоторое время царила тишина. Когда же взгляды всех пятерых оторвались от костяной фигурки, канатоходца в доме уже не было.
ВОЗДУХ
«Отличить сон от яви могут лишь Желтый Предок и Конфуций.»
Помощник
Вечер наступал неспешно. Старый Лиссбург погружался в сон. Отсюда, с высоты закат был виден особенно хорошо. Ветерок убавил силу, лишь от реки тянуло влажным холодком весенней свежести. Серел в оврагах старый зимний снег. Вставал туман. Замшелые зубцы огромной башни Берты быстро остывали.
Жуга долго стоял, рассматривая молодую поросль травы внизу, у основанья башни. В россыпи камней не видно было никаких следов, и только присмотревшись можно было разглядеть пятно чего-то темного, уже почти что стертое ветрами и дождем там, где отвесная стена переходила в утолщение фундамента. Жуга взъерошил волосы рукой. Вздохнул.
— Как это случилось? — спросил он тихо и не оборачиваясь.
— Никто не знает.
Голос Золтана из-за плеча был так же тих. Хагг не сказал ни слова с той минуты, как они взобрались на вершину, и лишь стоял, прислонясь к щербатому зубцу бойницы.
— Он был один?
— Наверное. Пришел сюда под вечер, никому не говорил, куда идет. А утром стражники нашли его с той стороны стены, на камнях.
— Еще живого?
— Шутишь? Полтораста локтей высоты — никто не уцелеет. Да еще о стену треснулся… Человек же, не птица, его воздух не удержит.
Жуга еще немного постоял так, глядя вниз, и обернулся.
— Думаешь, он сам?
Золтан пожал плечами и опять стало тихо. Травник хотел спросить еще о чем-то, но раздумал. Голова была пуста. Он сделал шаг вперед и оказался на краю. Помедлил и уселся, свесив ноги. Выглянул опять, вытягивая шею и пытаясь понять, что здесь произошло когда старик Рудольф февральским вечером разбился у подножия Толстой Берты; разбился сразу и насмерть.
И никто не знал, почему.
События, которые предшествовали гибели старьевщика, тоже ничего прояснить не смогли. Не прошло и двух месяцев после того, как Телли с акробатами ушел из города, а Лиссбургская гильдия воров уже лишилась головы (чуть позже Хагг узнал, что будто бы Рудольф один покончил там со всеми пятерыми заправилами). Спервоначалу Золтан был не склонен верить этому, но факты были налицо. На переделе власти «Красного Петуха» спалили дотла, двоим-троим влепили болт из арбалета под лопатку, кого-то переехали телегой, кто-то утонул в реке. В итоге дело захватили молодые под предводительством некоего Матиаса. «Матиас? — заинтересованно переспросил Жуга, когда Золтан сообщил ему эту новость. — Матиас, Матиас… Не тот ли это Матиас, которому я задницу в камине подпалил?» «Он самый», — усмехнулся Хагг. — Ждет, не дождется, чтоб тебя отблагодарить.»
Под «благодарностью», как ни странно, подразумевалась именно благодарность — препятствий травнику чинить не собирались. Дом Рудольфа отошел Жуге. Два дня Жуга и Золтан с величайшей осторожностью разгребали залежи загадочных предметов из запасов старика, оставшихся еще со времени Эйнара. Тил здорово помог им в этом деле, но зачастую даже он был не в силах догадаться, для чего служила та или иная вещь. Память к маленькому эльфу постепенно возвращалась, но ускорить это возвращение не мог ни травник, ни сам Телли.
Золтан тронул Жугу за плечо. Сжал пальцы.
— Ты не сиди так, если кто-то стоит за спиной.
— Я не из пугливых.
— Я знаю. А все-таки не надо, — он помедлил. — Ты не сказал мне, где ты хочешь поселиться.
— Да я и сам пока не знаю.
— Если хочешь, оставайся в Цурбаагене, в доме Герты. Думаю, она не будет… То есть, я хотел сказать, что она не была бы против.
— Я подумаю.
— Подумаешь о чем? Чтобы остаться в доме Рудольфа? Тебе нельзя раскапывать все это одному. Слишком опасно. Помнишь ту перчатку? Или щит?
— Помню, конечно. Но теперь я буду осторожнее.
— Ну, ну, — криво усмехнулся Золтан, — давай, давай. Похороны за твой счет.
История со старым рыцарским щитом до сих пор заставляла травника вздрагивать. Щит этот отыскался в кладовой, куда Жуга перед уходом свалил ненужное барахло, перегораживал проход, все время падал и вообще. Жуга хотел было прибить его на стену, да Золтан отсоветовал — щит, да еще с гербом в аптечной лавке мог стать причиной для скандала. Не обнаружив на щите никаких следов магии или наговора, Тил и Жуга решили выбросить его, но как только его вынесли за порог, дом начал рушиться. Сперва отпала ставня, отпала и повисла на одной петле. Травник вздрогнул от неожиданности, выругался, но значенья этому не придал, но тут вдруг с крыши загремела черепица — разом штуки три, потом еще. А после рухнула труба, дом заскрипел и стал заваливаться набок. Жуга опомнился первым. Прежде чем Тил успел сообразить, что происходит, травник уже схватил щит в охапку и опрометью бросился обратно. И только когда щит водворили на место, разрушения прекратились.
— Щит, конечно, да, — признал Жуга, ероша волосы рукой. — Мерзкая штука. Там обратное заклятие. Я бы догадался, если бы еще чуток подумал. Должен же он был чего-то защищать.
— Легко тебе рассуждать, — огрызнулся Хагг. — Тебе-то что — вам колдунам бы только докопаться, что к чему, а там хоть трава не расти.
— Ну, не скажи. Зря, что ли, я обратно-то полез? Ты, поди, еще и испугаться толком не успел. Скажешь нет?
Золтан промолчал. Во время катаклизма он был в доме.
Кнорр Яльмара добрался в гавань Цурбаагена по весне, к началу марта, как раз когда сошел прибрежный лед. Минуя бури и шторма, кораблик с честью выдержал поход и ныне был вытащен на берег для ремонта. Весь товар варяги сбыли, кое-что сейчас, а кое-что и прямо по пути — в Ирландии, в Британии и на Оркнейских островах. Но даже с учетом этого сделки и торговые дела заставили варяга задержаться в Цурбаагене. Что же до травника, то он, едва успев сойти на берег, первым делом заявился к Золтану и от него узнал о гибели Рудольфа. На следующий день он, Хагг и Тил отправились до Лисса, препоручивши Нелли попечению Агаты, благо та души не чаяла в девчушке и все не знала, куда ее усадить.
Вильям остался в Лондоне.
Темнело небо. Холод выползал из-под камней. Край солнца исчезал за лесом.
— Золтан, — запинаясь, сказал Жуга.
— А?
— Ты знал, что ты… что ты — черный лис?
— Да.
— А Герта… знала про себя?
— Да.
Опять возникла пауза.
— Напиться хочется, — Жуга втянул голову в плечи. — Черти лысые… Вы всегда все знаете лучше меня. Почему все так?
— Как?
— Так… Нелепо, — травник помолчал. — Вот Герта говорила… то есть, говорил: «Стоит ли верить в перемены к лучшему, если ради них ты и пальцем не пошевелил?» А если я пошевелил? И не пальцем, а рукой? ногой? мозгами? В лепешку разбился, а перемен все нет? Что тогда? Что-то крутится, вертится вокруг меня, а я ничего не могу понять. Почему так, Золтан? А?
— Не знаю, — тот пожал млечами. — Разве, помнится, мне Герта говорила как-то раз, что ты… ну, этот, как его… катализатор.
— Кто?!
— Катализатор, — повторил невозмутимо Золтан. — Это из алхимии. Такая, знаешь, штука, сама ничего не делает, вот только все другие вещи сталкивает лбами. Когда все вот-вот готово сдвинуться, но почему-то не сдвигается, тогда вот он и нужен, этот самый катализатор… Эх, Герты нет, она бы лучше объяснила.
— Да, в общем, ладно, — буркнул Жуга, опять отворачиваясь. — И так ясно, что ничего хорошего.
— Скажи, Жуга… Та девочка, она на самом деле Герта?
Травник пожал плечами.
— Я не знаю.
За время плаванья Нелли стала разговорчивей, общительней; в глазах ее проглянул интерес. Девчушка впитывала мир, как губка впитывает воду. И вместе с этим отдалялась от Жуги, как будто сторонясь всего, что связывало травника и Герту. А может, не поэтому, а просто по своей природе: так дочь, взрослея, сторонится и уходит от отца. Жуга не знал, как с ней теперь себя вести, и потому не вел никак. На вид ей было лет четырнадцать, в Исландии, в доме Сакнуса она впервые уронила кровь и потому занемогла по женской части. Жуга был рядом, но уже не так как раньше. Непрочный мостик дружбы и тепла, возникший между ними изначально, так и не смог окрепнуть. Но и не исчез совсем. Исчезло прошлое, включая ее знания и колдовские навыки, и вот привыкнуть к этому Жуга не смог, да и не очень-то стремился привыкать. И только иногда, когда накатывала грусть или задумчивость, девчонка становилась вдруг похожей на Гертруду. И память Нелли в эти дни бывала словно палимпсест,* где под написанными сверху строчками нет-нет, да проступали вдруг затертые слова. В такие минуты травник ее сторонился, боялся, что прошлое выскочит, сорвет печати старой памяти и вновь ударит. В конце концов, стрела ведь выполнила самое заветное желание Герты, и кто мог поклясться, что им не было желание забыть? Зато теперь все чаще Тил и Нелли были вместе, по ночам сидели на носу, и Тил рассказывал про звезды, про моря, про своего дракона, но никогда — про то, что было с Гертой. Про это Телли и Жуга условились молчать, и наверное правильно условились. Две недели тому назад, когда кнорр уже миновал Хук-ван-Холланд, Жуга впервые услышал, как она смеется.
— Может быть, пойдем? — в который уже раз предложил Золтан.
Жуга поправил капюшон плаща. Нахохлился.
— Не знаю. Ты иди. Я тут побуду.
— Я подожду тебя внизу. Зайду пока, куплю чего-нибудь поесть.
Травник дернул плечом: «Покупай», и тот неслышно ушел.
Небо из синего стало сине-зеленым. Багровел закат. Травник не видел всех его цветов, но все равно смотрел, как зачарованный. Туман клубился и густел, обретал очертания. Все становилось расплывчатым, значительным. Загадочным. «Рожденье года, — думал травник. — Почему начало завсегда такое блеклое? А ведь взять к примеру осень, так та наоборот — сплошная мешанина красок… Почему? Как будто кто-то хочет нарядиться в последний раз и после умереть.»
Земля внизу притягивала, поворачивалась медленно. Жуга сморгнул — впервые у него при взгляде вниз кружилась голова; он вздрогнул и поспешно отвел взгляд. Что-то изменилось, только перемены были незаметны. Как стихия воздуха, которая меняется незримо.
«Он что-то сделал, — подумал Жуга. — Он что-то сделал, тот дракон… Что-то сделал со мною. И я не знаю, что.»
За спиной раздались легкие шаги. Остановились.
— Прошлое — поделом, — проговорил Жуга, по-прежнему упрямо глядя вниз. — Это только кажется, что можно все начать с начала, на самом деле все возвращается. И жжется. Может, Герта и была права, когда хотела все забыть?
Ответили молчанием. Жуга напрягся. Обернулся тихо-тихо. Замер.
Пес был здесь. Поджарый, мускулистый, он стоял, расставив все четыре лапы, менее чем в четырех шагах за травником. На мгновение нахлынул страх, нахлынул и тут же прошел, сменившись безразличием. Пес не стремился нападать, он просто пришел и стоял. Шерсть рыжую покрыла ржавчина заката. Щурились глаза.
— Ну что ж, — проговорил Жуга, — все верно, ведь уже весна. Я так и думал, что один из вас придет за мной.
«Я пришел не за тобой»
— Мне все равно, — Жуга махнул рукой и отвернулся, на какое-то мгновенье потеряв к собаке интерес. Затем вдруг обернулся снова и вгляделся повнимательней.
— Постой. Так ты… из тех, что приходили за огнивом?
Кивок.
— Ах вот как, — травник закусил губу. — Так стало быть, Рудольф…
«Рудольф сам сделал свой выбор. Я тут не при чем.»
— Тогда чего тебе надо? Если причина в деньгах, то я тебе их верну, как только Яльмар уладит все свои дела. Или… Яд и пламя, неужели все-таки Натан их разменял?