Страница:
— Ты никогда про себя не рассказывал.
— А ты и не спрашивал. Я сам отсюда, с севера Британии. Когда наш отец умер, мы с братьями получили усадьбу и земли вокруг, но поразмыслили и раздробить хозяйство не решились. А тут еще Торкель — ну, мой старший брат — решил жениться, ну, мы и рассудили поделить все тихо-мирно, что мы, разбойники что ль какие? Такова судьба у младшего сына — все в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и дружину. Торкель уплатил мне отступную, я снарядил корабль и решил торговать. Плавал в Исландию, в Норвегию…
— А второй брат?
— Эрик, — Яльмар помрачнел, — был со мной, когда на наши ладьи напал Хальгрим. Я думал, что отомстил за него тогда… А вышло, что только сейчас. Ну, ладно, чего вспоминать. Я после этого собрал новую дружину и отправился в Галлен. А там… Ну, ты сам знаешь. Эй, кто-нибудь! Подайте пива. Скол!* — рявкнул он и поднял наполненную кружку. — Выпьем за Эрика и за наших ребят. Пусть лежат спокойно. И за Хальгрима тоже выпьем, чтобы лучше горел… Хотя, нет — Хальгрим-то как раз некрещеный. Он в наш ад загремит, где холод…
… холод от сырой земли пронизывал насквозь. Во мраке за кладбищенской оградой расползалось желтое пятно от фонаря. Два человека в яме сосредоточенно орудовали лопатами, между делом перебрасываясь меж собой короткими фразами. Вильям прислушался.
— А вот еще вопрос задам…
— Валяй.
— Ответь мне, кто прочнее строит, чем корабельщик, каменщик и плотник?
Помощник в меру сил придал своему лицу умное выражение, то есть нахмурил брови и выпучил глаза.
— Прочнее? А виселичный мастер. Виселица тыщу постояльцев переживет.
Могильщик перестал копать, упер лопату в землю и расхохотался.
— Ха-ха, вот это ты здорово сказал! Скажу по правде, виселица — это хорошо… Хотя постой-ка, как же это хорошо? Это хорошо для тех, кто поступает плохо, а ты как раз и поступаешь плохо, когда говоришь, что виселица построена крепче, чем, скажем, церковь. Разве ж это хорошо?
— Ну, что ты… Знамо дело, нет!
— О. — Могильщик многозначительно поднял грязный палец. — Отсюда ergo: виселица была бы хороша для тебя. Ну-ка, начинай сначала.
— Хм… «Кто прочнее строит, чем каменщик, судостроитель и плотник?» Так?
— Ага. Скажи — и можешь гулять.
— А вот скажу… скажу…
— Ну? Ну?
— Нет, черт, не могу. А кто?
— Ну так, коль в другой раз спросят, говори: «могильщик»; дома, которые он строит, простоят до Судного дня.
— Ловко, — вынужден был признать тот. — В самом деле — ловко, ничего не скажешь.
— Бог в помощь, — подал голос травник, выходя из темноты.
— Кто здесь? — вскинулся могильщик, прикрыв глаза от фонаря и выставив для верности перед собой лопату. — Чего надо?
— Да вот, пришли взглянуть, как вы тут «строите дома» для наших четверых друзей.
— А еще, — присовокупил Вильям, доставая из-за пазухи зеленоватую бутылку, — принесли вам склянку аквавита,* чтобы выкопали, как надо.
— А, ну раз так, то вечер добрый, господа хорошие, — могильщик опустил лопату и снова принялся копать. — Стало быть, интересуетесь? Похвально. Никогда не вредно присмотреть заранее себе местечко, где придется задержаться на всю оставшуюся смерть.
— Да вы философ, сударь, — не сдержался Вильям.
Тот пожал плечами.
— Все мы у смерти в отпуску. Тут поневоле потянет на философию.
Как раз в этот момент, поддетый лопатой, из могилы вылетел череп, упал к ногам Вильяма и уставился на барда темными овалами глазниц. Вильям ахнул от неожиданности и поспешно сделал шаг назад.
— Чего испугался? — травник усмехнулся, наклонился и подобрал череп. Повертел его в руках, счистил песок. — Обычная башка. У тебя внутри такая же.
Вильяма передернуло.
— Подумать только, — сказал он, косясь на травникову находку. — Может, это голова какого-нибудь политика, ученого человека, или придворного, а теперь этот мужик швыряет ее оземь, словно ослиную челюсть* — это ли не тщета всего сущего? Зайди вот с этим к какой-нибудь даме и скажи ей, что хотя бы она накрасилась на целый дюйм, все равно кончит таким лицом…
— Не думаю, — Жуга постучал ногтем по крышке черепа и вытер руку о штаны. — Это череп молодого человека, юноши. Едва ли он успел стать опытным политиком или придворным хитрецом.
— Откуда ты знаешь? — подозрительно прищурился Вильям.
— Почти все зубы целые. Слишком звонкий. Молодая кость, — он чуть приподнял череп и вгляделся в пустоту глазниц. — С возрастом они становятся хрупкими. Смотри.
Он размахнулся и внезапно бросил череп на ближайшую могильную плиту. Тот ударился и подскочил с сухим коротким стуком, упруго, словно мячик. Исчез за кучей вырытой земли.
— Ну? Видел?
— Ваша правда, господин хороший, — усмехнулся могильщик. — Не знаю, чья это была могила, но лежал здесь кто-то молодой… — лопата снова обо что-то стукнула, он наклонился и нахмурился. — Кхм, кхм… Смотрите-ка — а вот еще один.
Жуга подобрал и этот череп тоже. Вильям не без любопытства наблюдал за ним.
— Ну, этот-то как раз старик, — сказал Жуга. — Верней, старуха: слишком узкие виски для старика и челюсть слабая… в смысле — была слабая.
— А ну-ка, брось и его тоже, — попросил Вильям.
— Что, разобрало? — усмехнулся травник.
Череп хряснул в камень, словно колотушка, покатился и остался так лежать. Неровный бурый купол зазмеился трещиной, звездой проглянула дыра. Осколки кости рассыпались вокруг.
— Запоминай, тебе наука, — Жуга наклонился и вытер руки пучком пожухлой кладбищенской травы. — По молодости с головой что хочешь можешь делать, а вот с годами надо черепушку-то беречь.
— Это уж точно… — со вздохом согласился бард и машинально поправил повязку…
… повязку, постепенно съехавшую со лба на глаза, Вильям додумался поднять не сразу и некоторое время шарил по столу вслепую. Потом ругнулся и стал перематывать бинт. Второй стакан с грогом опустел. «Может, не стоило ему платить столько? — мимоходом подумалось Жуге. — Хотя чего я беспокоюсь? Пусть надирается. Ему ведь все равно с нами не плыть. Надеюсь, что с ним все будет хорошо».
— Эк развезло-то парня, — укоризненно покачал головою Яльмар. — Дай ему пивка, пусть освежится.
Как раз в этот момент, как будто подтверждая слова викинга, Вильям не удержал в руках кошель. Кружочки серебра рассыпались со звоном. Вильям, чертыхаясь, полез под стол и принялся выискивать их среди грязной соломы. Вылез, вытер руки, завязал кошель и потянулся за кружкой.
«Нет, — подумал травник, — все-таки зря я ему столько уплатил. Но все-таки, зачем он так много пьет?»
В глазах Вильяма проступала пьяная решимость. Жуга украдкой огляделся. Все было спокойно, только дрыхнувший возле камина оборванец таки убрался из таверны от греха подальше. Сигурд с Хельгом в молчании цедили пиво, Ашедук затеплил трубку. Магнус вместе с братом отказался с ними сегодня пойти и остался на корабле, чересчур приметный Орге тоже не решился сунуться в корчму, да и Тил предпочел остаться с Риком, чтоб чего не вышло. Жуга и сам неодобрительно расценивал весь этот поход за выпивкой, да уж больно опостылела холодная еда.
И все же слишком подозрительной была корчма под якорем, да и стояла далеко на отшибе. Одинокого путника здесь запросто могли настигнуть нож или стрела…
… стрела была самая прямая и самая сбалансированная из всех, которые когда-либо видел травник. Помимо прямоты, от других подобных стрел эту отличал наконечник. Тот самый. Рудольфов.
Травник опустил стрелу. Поднял взгляд на барда.
— Ну и чего ты хочешь от меня?
— Я э-ээ… Видишь ли, — Вильям замялся, — я решил, что не поеду с вами дальше. Думаю остаться в Лондоне. Мечтаю, понимаешь, театр свой создать, но не такой, чтоб на колесах, а постоянный, в центре города. Уже название придумал, и местечко присмотрел. Есть там один пустырь, неподалеку от заведенья Йогена… Ну, ты не знаешь, где это, тебе без разницы. Но для начала мне нужно хоть немного денег. Перстень я могу продать и так, а эта стрела… ну, это все, что у меня осталось. Я сам ее сделал.
Жуга повертел стрелу в руках. Наконечник матово серебрился. Вильям был прав — стрела ему и впрямь была ни к чему.
— Я дам тебе за нее десять талеров, — сказал он. — Это немного, но больше я дать не могу. Если цена не устраивает, можешь оставить ее у себя, но не думаю, что она тебе пригодится.
Вильям сглотнул.
— Согласен.
Травник отсчитал деньги и спрятал стрелу в мешок. Завязал горловину. Вильям ждал.
— Чего еще?
— А как ты думаешь с ней поступить?
— Спрячу, — помолчав, сказал Жуга. — Хотя, по правде говоря, мне ужасно хочется бросить ее за борт. Хочется, но я не брошу.
— Почему?
— Вдруг в кого-нибудь попаду. Как-нибудь после…
… после сытной еды в тепле таверны травника клонило в сон. Усилием воли поборов дремоту, он встряхнулся, встал и подошел к камину. Постоял там, грея руки у огня, обернулся и внезапно встретился взглядом с серыми глазами Ашедука. Гном невозмутимо затянулся трубкой, выдохнул клуб дыма.
Он был похож на человека, этот странный гном — пропорциями, ростом, даже цветом глаз, которые нисколько не напоминали выцветшую берсень, как у других тангаров. Лишь в чертах лица просматривалось некое несоответствие, да вот еще, пожалуй, ноги были коротковаты. Под плащом виднелся пояс, изукрашенный богатыми камнями и шитьем, на пальце правой руки поблескивал перстень-гололит.* В отличие от того же Орге Ашедук и выглядел богаче и держался от других особняком.
— Что смотришь, Лис? — спросил вдруг тот, спокойно глядя травнику в глаза. Кивнул на скамейку рядом с собою. — Садись, поговорим.
Голос Ашедука — хриплый и в то же время необычно высокий, тоже выдавал в нем гнома. Глотнув из кружки, двараг подождал, пока Жуга не уселся на лавку, и после паузы заговорил опять.
— Ну что же, видел я тебя в деле. Мечом ты здорово махать умеешь, да и с волшебством накоротке. Не боишься, что однажды хватишь через край?
— Боюсь, — признался тот. — Но мне уже все равно. Пусть лучше будет хуже, чем совсем ничего не будет.
— Ну что же, может быть, оно и так. Это тоже способ жить. Я хочу предупредить тебя, Лис.
— О чем?
— Я видел, как ты сражаешься. Твой меч… Я думаю, ты знаешь, что он и откуда. Я хочу, чтобы ты был осторожен с ним. Волшебный меч делает непобедимым только того, кому это предначертано судьбой.
— Я не верю в судьбу.
— И тем не менее, это так.
Жуга ответил не сразу. Долго молчал. Поднял взгляд.
— Я не понимаю, как ты узнал, но мне и вправду нелегко с ним. Я…
— Тангары всегда знают, как чувствует себя металл, тем более, такой, как этот. Не забывай, что это Хриз, последний заказ, который гномы сделали для Аса Локи…
Гном говорил медленно, тщательно подбирая слова, а в этом месте сделал паузу и вдруг добавил, как отсек:
— Невостребованный заказ.
— Ашедук.
— Что?
— Ты ведь не простой двараг. Кто ты? Наполовину человек, я прав?
— На четверть, — усмехнулся тот. — Хотя и этого хватает. У меня одно сердце.
— Ты из Свободных?
— Да. Я из Свободных.
— Зачем ты с нами поплыл?
— Орге тоже плывет с тобой, но ты же не спрашиваешь, зачем.
— Орге — мой старый знакомый. Он не раз помогал мне и делом и советом. Быть может, ему просто любопытно, чем все кончится, его я понимаю. А ты? Что тебе надо в Исландии?
Гном долго пристально смотрел на травника, нелепо шевеля губами под густой мохнатой бородой. Молчал. Жуга уже не в первый раз поймал себя на нелепой мысли, будто зубы у Ашедука (да и у большинства дварагов) слишком велики для рта, и он все время пытается распределить их там поудобнее. Огонь в камине успел догореть. Появился хозяин таверны, подбросил угля. Окликнул травника: «Hey, rusty!», что-то спросил, указывая на пустую кружку перед ним. Жуга отрицательно покачал головой, для верности похлопав себя по карману, тот все понял и ушел.
— Ты странный человек, Лис, — сказал наконец гном. — Идешь куда-то наперекор всему, даже зная, что в конце пути тебя ждет боль, кровь, унижение и, может, даже смерть. Знаешь, а все равно идешь. Раненый, побитый, на пределе сил. Не предаешь друзей, даже тех, которые сами тебя уже предали и кажется, кого-то там даже любишь. Во всех этих засраных городах, пьяных тавернах остаешься собой, как будто меняешься не ты, а мир вокруг тебя. Это глупо, знаешь ли, но в этом есть что-то, из-за чего другие соглашаются идти с тобой, будь то пройдоха Хагг, простак Орге или этот маленький негодяй эльфенок со своей змеюкой. Некий кодекс. Кодекс чести. Но зачем тебе-то это все? Что тебя гонит? Злоба? Но ты не злой. Долг? Но перед кем? Зачем ты лезешь туда, где только мрак и безнадежность?
Травник помолчал. Взъерошил волосы рукой.
— Мне нечего тебе ответить, двараг. — Сказал он. — Хотя… Может быть, ты знаешь: у нас в речках водится такой червячок — волосатик, длинный и очень тонкий. Черный такой, на ниточку похож с двумя узелками. Когда я был еще маленьким, одна деревенская бабка любила пугать ребятню всякими рассказами, так вот однажды она сказала про волосатика, будто он такой острый и тонкий, что если на его пути подставить руку, то может отрезать пальцы, и чтобы мы ни в коем разе этого не делали. Ну, пацаны все слушали, развесив уши, а я… Я просто пошел к реке и поймал волосатика. И оказалось, что ничего он не режет — самый что ни на есть безобидный водяной червяк. С тех пор я часто думаю, что если бы тогда я этого не сделал, то до сих пор, наверное, боялся бы волосатика. Наверное, это вот и есть то самое, что меня гонит. Не хочу бояться, ненавижу. Мне обязательно нужно «поймать волосатика» чтобы жить потом спокойно. Вот и весь мой «кодекс». Я понятно говорю?
— Я понимаю, — Ашедук кивнул. — А если бы тебе отрезало пальцы?
Жуга пожал плечами.
— А я сперва палочкой проверил.
Двараг рассмеялся.
— Да… — он поскреб в бороде. — В чем-то ты прав. Когда случается беда или несчастье, поздно выяснять, кто виноват. И ты не выясняешь. Что ж, пока тебе везет — даже враги ухитряются тебе помогать, примерно так, как в одной людской притче. Суть ее вот в чем: однажды купец повел караван в пустыню, а два человека из зависти задумали его убить. Но не сговариваясь, а так, каждый сам по себе. Один подсыпал яд в бурдюки с водой, а другой проколол эти самые бурдюки. Потом, когда их спрашивал судья, первый сказал: «Конечно, яд я в воду подмешал, но ведь вода-то вытекла и умер купец не от яда, а стало быть я тут не при чем», на что второй заметил: «Да, конечно, бурдюки я проколол, но сделал это я с благой целью, ведь если бы я их не проколол, купец бы умер не от жажды через месяц, а сразу после первого глотка!».
— И что? — травник казался заинтересованным.
— Обоих оправдали. Но ты, по-моему, не понял смысла притчи.
— Вот как? И в чем же смысл?
Ашедук ответил не сразу. Травник ждал. Гном поставил на стол свою кружку и сплел пальцы рук на пряжке изукрашенного пояса. Откинулся назад.
— Я ничего не замышляю против тебя, — сказал двараг. — Мне все равно, чем кончится ваш отход на север. Но у меня свои планы, и они касаются только меня и моего, некогда великого, а ныне разбитого на осколки народа. Это моя игра, не твоя. Другие говорят «спасибо» и травят воду, как только поворачиваешься к ним спиной. Я проколю твои бурдюки, если узнаю, что в них яд. Но помни, что купец в итоге умер. Со временем ты все узнаешь, обещаю. И еще… — здесь гном снова сделал паузу и Жуге показалось, что следующие слова дались ему не без внутренней борьбы: — Я… благодарю тебя, Лис, за то, что ты позволил мне и Орге плыть с тобой.
— Ашедук, — медленно проговорил травник. — Меня зовут Жуга.
Гном взглянул травнику в глаза.
— Тордион, сын Лаутира, — сказал он. — Государь Свободных тангаров.
— Вот, значит, как, — нахмурился Жуга. — Не ожидал… Теперь я вспоминаю, где мог видеть твое лицо. А ты похож на своего отца.
— Все мы похожи на своих отцов.
— Знал бы Вильям, с кем он плывет на одном корабле… А кстати, — травник огляделся, — где Вильям?
— Куда-то вышел. Минут пять тому назад. Вместе с Гертой.
— С Гертой? — Жуга вскочил. — Ч-черт! Извини, мне срочно…
Он рванулся к двери, однако ему пришлось задержаться, ибо Ашедук ухватил его за руку. Травник обернулся. Опустил глаза.
В руках у гнома был кинжал. И очень острый.
— Ты зря ушел без меча, — спокойным голосом сказал двараг. — Это чужой город и гораздо более опасный, чем ты думаешь. Не могу тебе дать свой топор, но и не хочу, чтобы ты шел безоружным. Возьми вот это. Просто так, на всякий случай. И будь осторожен.
Травник помедлил и сжал в ладони оплетенную проволокой рукоять. Потрогал пальцем лезвие в едва заметных холодновато-синих муаровых разводах. Поднял взгляд.
— Спасибо, — сказал он. — Я знаю, сколько стоит гномья сталь. Аой.
— Аой.
После теплых запахов таверны ледяные зубы холода вонзались особенно глубоко. Жуга передернул плечами, поежился. Огляделся окрест. Улица была пуста, туман сливался с темнотой. Фонарь над входом качало. Если не считать бледной, едва видимой луны, это был единственный источник света на улице. Травнику, конечно, это не было помехой — он прекрасно видел в темноте.
Но не в тумане.
— Вильям! — позвал он. — Герта!
Ответом ему была тишина. Одна из собак поднялась и неторопливой трусцой перебежала на другую сторону улицы. Когти негромко цокали по грязному булыжнику мостовой.
— Вильям, где ты, черт тебя дери?!
В сточной канаве напротив таверны возникло какое-то шевеление, собака фыркнула и отбежала в сторону. Травник поспешил туда.
Вильям лежал на спине, нелепо, как младенец, двигая руками и ногами. Все его попытки выбраться из канавы неизменно терпели неудачу — бард был жутко пьян и совершенно потерял ориентировку. Вдобавок ко всему на лбу его набухала шишка. Жуга помог Вильяму вылезти, поставил на ноги и похлопал по щекам, пытаясь привести его в себя.
— Где Герта? — рявкнул он. — Герта где?!
Вильям попытался закрыться руками. Замычал, мотая головой. Плащ его был в грязи, берет потерялся, одной перчатки не было. Башмак на левой ноге порвался и теперь просил каши, хищно ощетинившись гвоздями. Про себя Жуга подумал, что Вильяму еще повезло — не будь сегодня так холодно, в канаве было бы куда грязнее.
— Что ты тут делал? — травник снова встряхнул его, огляделся и прислонил барда к стене. — Ты меня слышишь?
— Я это… — пробормотал тот, мешая пьяным языком английские и голландские слова. — Чтоб сказать ей это, значит… you understand me? Объяснить… А они ее забрали… they come to take her away… а потом я… это… Ик!
Бард согнулся, схватился за живот и ткнулся головою в стену. Его вырвало.
Травник застонал и сжал кулаки от бессилия. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Здесь явно что-то случилось, но Вильям был пока не в силах ничего объяснить. В принципе, Жуга уже все понял, оставалось только выяснить, кто увел Гертруду и куда. А главное — зачем она туда пошла. Время уходило и Жуга опять потряс Вильяма за плечо.
— Где они? Ты можешь внятно рассказать?
Судя по всему, Вильяму полегчало. Он уже мог стоять сам, глаза его приобрели осмысленное выражение. Он сел на ступеньку и с силой потер лоб.
— Мы вышли, — пробормотал он, не зная, куда спрятать руки. — Я хотел сказать ей… Я написал сонет, я думал…
— Я понял. Дальше что?
— Они напали сзади, стукнули меня. Я упал… А ее тоже ударили и уволокли…
Спохватившись, бард торопливо зашарил на поясе. Кошелька не было. Он беспомощно взглянул на травника.
— Нету? — сочувственно спросил тот.
— Нету…
Жуга кивнул и вдруг без предупреждения ударил барда в грудь. Отброшенный к стене, тот растерянно замигал.
— Ты идиот, Вильям! — рявкнул травник. — Какого черта ты так налакался? Для храбрости? Нашел время строить шашни! Где она? Куда ее понесли? Ты можешь вспомнить хоть что-нибудь путное?
— Там был этот… — запинаясь, выдавил бард. — Спал который на лавке… Ну, когда мы вошли, он еще вышел. Я ж не знал… Зачем ты меня ударил?
— Вильям, — Жуга схватил его за ворот куртки и притянул к себе, — я не говорил тебе, но хочу, чтоб ты знал: обычно я — само совершенство, но у меня есть один недостаток.
— К-какой? — тупо спросил тот.
— Я очень нетерпелив.
Отшвырнув Вильяма, травник быстро огляделся, обошел таверну и нашарил дверь черного хода. Распахнул ее и оказался в коротком коридоре, две двери которого вели одна в кухню, другая в кладовку. Слышался приглушенный стук и шкворчание горячего масла. Из-под неплотно затворенной двери сочились облачка горячего пара. Жуга помедлил, сунул кинжал за пояс сзади и неслышно вошел в кухню.
Здесь было не то что тепло, но даже жарко. В плите гудел огонь. Хозяин (он же, видимо, и повар) склонился над кастрюлей, что-то помешивая. Девчонка, которая в углу сбивала масло, при появлении травника вытаращила глаза; Жуга сделал ей знак молчать и продолжать работу, а сам приблизился к хозяину. Похлопал его по плечу. Тот обернулся так резко, что чуть не сел на плиту.
— Что… Что вам нужно? — он сглотнул. Вспомнил, что говорить нужно по-норвежски и повторил свой вопрос. Впрочем, Жуга понял и так.
— У меня избили друга, — медленно подбирая слова, сказал он. — Обокрали. Увели женщину.
— Мне очень жаль, но…
— Я видел, как ты строил рожи этому оборванцу у камина, — перебил его травник. — Мой друг узнал его. Где он?
— Я не знаю…
Жуга глубоко вздохнул, затем вдруг ухватил Блэк Джека за руку, мгновенно, резко развернулся и замер. Хозяин «Якоря» бухнулся на колени, его вывернутая ладонь оказалась в каких-нибудь двух дюймах от раскаленной плиты.
— Послушай, ты, — сказал Жуга, наклонясь к нему. — У меня нет времени, чтоб тебя упрашивать. Так что — говори.
Травник пригнул его руку чуть ниже. Джек побледнел от ужаса, глаза его вылезли из орбит.
— Не надо! О господи, пожалуйста, нет! — закричал он.
— Его имя? Где его найти? Быстро!
— Его зовут Чендлер… Дик Чендлер, у его ребят нора где-то в Ист-Энде, у Блумсбери-сквер… Я не знаю, где, он мне не говорит. Я правда больше ничего не знаю, клянусь вам, нет! Пустите мою руку!
Травник отпустил хозяина, и в тот же миг его ударили по голове. Ошеломленный, он развернулся, краем глаза успев увидеть вторично занесенную над ним ручку от маслобойки. Увернулся, перехватил, вырвал скользкую палку из девчоночьих рук и отшвырнул в угол. Смерил девушку взглядом. Та медленно отступала к стене. Жуга не двинулся. Удар был слаб, но требовалась недюжинная смелость, чтоб напасть на взрослого мужчину. Девчонка или приходилась хозяину таверны родственницей или слишком крепко держалась за свое место и не хотела его потерять. Жуга спросил себя, смог бы он на самом деле прижечь ему руку, и решил, что вряд ли. Скорее всего, корчмарь и так уже сказал все, что знал.
— Дура, — буркнул травник. — В следующий раз бей в висок.
И вышел вон.
Джейкоб сел, потирая красную зудящую ладонь и неотрывно глядя на закрывшуюся за травником дверь.
— Будь я проклят, — пробормотал он, — я так и знал, что от викингов хорошего не жди…
Он принюхался, с недоумением поднес к глазам ладонь, затем огляделся и переменился в лице.
— Черт побери, Джоанна, что ты стоишь? Мясо же пригорает!
Он вскочил и бросился к кастрюлям.
Едва травник вышел за порог, ремень на его куртке лопнул. Кинжал со звоном упал на мостовую. Выругавшись, Жуга поднял его, жалея, что не попросил у Ашедука ножны — об остроте гномьих ножей ходили легенды, да травник и сам мог это подтвердить. Он связал как мог две половинки ремня и перепоясался заново. Посмотрел на Вильяма. Бард к этому времени уже основательно протрезвел и начал нормально соображать.
— Что ты собираешься делать? — спросил он, вставая со ступенек.
— Искать, — ответил тот.
— Я с тобой, — бард соскочил с крыльца.
Не удостоив Вильяма ответом, Жуга направился на север, к Темзе. Вильям догнал его и зашагал рядом, время от времени хлюпая разбитым носом.
— Я все равно от тебя не отстану, — заявил он. — Почему ты непременно хочешь идти один?
Травник не ответил и теперь. С Гертрудой могло случиться что угодно, и он вовсе не желал, чтобы Яльмар и остальные распознали ее истинную сущность. И уж тем более он не собирался объяснять все это Вильяму.
— Ты не сможешь их найти, — меж тем убежденно сказал тот. — Ты не знаешь города, не знаешь языка… Ты говорил с кабатчиком? Что он тебе сказал?
Жуга, как ни был он рассержен, на миг задумался над его словами. В чем-то бард был прав. В запале он уже как-то подзабыл, что находится не просто в чужом городе, но в чужой стране. Помощь Вильяма могла оказаться неоценимой. С другой стороны бард представлял собой определенную обузу, тем более в таком состоянии, как сейчас. Но колебался он недолго.
— Он сказал, что этого парня зовут Ченделер или как-то так. Живет он где-то на Ист-Энде.
— А ты и не спрашивал. Я сам отсюда, с севера Британии. Когда наш отец умер, мы с братьями получили усадьбу и земли вокруг, но поразмыслили и раздробить хозяйство не решились. А тут еще Торкель — ну, мой старший брат — решил жениться, ну, мы и рассудили поделить все тихо-мирно, что мы, разбойники что ль какие? Такова судьба у младшего сына — все в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и дружину. Торкель уплатил мне отступную, я снарядил корабль и решил торговать. Плавал в Исландию, в Норвегию…
— А второй брат?
— Эрик, — Яльмар помрачнел, — был со мной, когда на наши ладьи напал Хальгрим. Я думал, что отомстил за него тогда… А вышло, что только сейчас. Ну, ладно, чего вспоминать. Я после этого собрал новую дружину и отправился в Галлен. А там… Ну, ты сам знаешь. Эй, кто-нибудь! Подайте пива. Скол!* — рявкнул он и поднял наполненную кружку. — Выпьем за Эрика и за наших ребят. Пусть лежат спокойно. И за Хальгрима тоже выпьем, чтобы лучше горел… Хотя, нет — Хальгрим-то как раз некрещеный. Он в наш ад загремит, где холод…
… холод от сырой земли пронизывал насквозь. Во мраке за кладбищенской оградой расползалось желтое пятно от фонаря. Два человека в яме сосредоточенно орудовали лопатами, между делом перебрасываясь меж собой короткими фразами. Вильям прислушался.
— А вот еще вопрос задам…
— Валяй.
— Ответь мне, кто прочнее строит, чем корабельщик, каменщик и плотник?
Помощник в меру сил придал своему лицу умное выражение, то есть нахмурил брови и выпучил глаза.
— Прочнее? А виселичный мастер. Виселица тыщу постояльцев переживет.
Могильщик перестал копать, упер лопату в землю и расхохотался.
— Ха-ха, вот это ты здорово сказал! Скажу по правде, виселица — это хорошо… Хотя постой-ка, как же это хорошо? Это хорошо для тех, кто поступает плохо, а ты как раз и поступаешь плохо, когда говоришь, что виселица построена крепче, чем, скажем, церковь. Разве ж это хорошо?
— Ну, что ты… Знамо дело, нет!
— О. — Могильщик многозначительно поднял грязный палец. — Отсюда ergo: виселица была бы хороша для тебя. Ну-ка, начинай сначала.
— Хм… «Кто прочнее строит, чем каменщик, судостроитель и плотник?» Так?
— Ага. Скажи — и можешь гулять.
— А вот скажу… скажу…
— Ну? Ну?
— Нет, черт, не могу. А кто?
— Ну так, коль в другой раз спросят, говори: «могильщик»; дома, которые он строит, простоят до Судного дня.
— Ловко, — вынужден был признать тот. — В самом деле — ловко, ничего не скажешь.
— Бог в помощь, — подал голос травник, выходя из темноты.
— Кто здесь? — вскинулся могильщик, прикрыв глаза от фонаря и выставив для верности перед собой лопату. — Чего надо?
— Да вот, пришли взглянуть, как вы тут «строите дома» для наших четверых друзей.
— А еще, — присовокупил Вильям, доставая из-за пазухи зеленоватую бутылку, — принесли вам склянку аквавита,* чтобы выкопали, как надо.
— А, ну раз так, то вечер добрый, господа хорошие, — могильщик опустил лопату и снова принялся копать. — Стало быть, интересуетесь? Похвально. Никогда не вредно присмотреть заранее себе местечко, где придется задержаться на всю оставшуюся смерть.
— Да вы философ, сударь, — не сдержался Вильям.
Тот пожал плечами.
— Все мы у смерти в отпуску. Тут поневоле потянет на философию.
Как раз в этот момент, поддетый лопатой, из могилы вылетел череп, упал к ногам Вильяма и уставился на барда темными овалами глазниц. Вильям ахнул от неожиданности и поспешно сделал шаг назад.
— Чего испугался? — травник усмехнулся, наклонился и подобрал череп. Повертел его в руках, счистил песок. — Обычная башка. У тебя внутри такая же.
Вильяма передернуло.
— Подумать только, — сказал он, косясь на травникову находку. — Может, это голова какого-нибудь политика, ученого человека, или придворного, а теперь этот мужик швыряет ее оземь, словно ослиную челюсть* — это ли не тщета всего сущего? Зайди вот с этим к какой-нибудь даме и скажи ей, что хотя бы она накрасилась на целый дюйм, все равно кончит таким лицом…
— Не думаю, — Жуга постучал ногтем по крышке черепа и вытер руку о штаны. — Это череп молодого человека, юноши. Едва ли он успел стать опытным политиком или придворным хитрецом.
— Откуда ты знаешь? — подозрительно прищурился Вильям.
— Почти все зубы целые. Слишком звонкий. Молодая кость, — он чуть приподнял череп и вгляделся в пустоту глазниц. — С возрастом они становятся хрупкими. Смотри.
Он размахнулся и внезапно бросил череп на ближайшую могильную плиту. Тот ударился и подскочил с сухим коротким стуком, упруго, словно мячик. Исчез за кучей вырытой земли.
— Ну? Видел?
— Ваша правда, господин хороший, — усмехнулся могильщик. — Не знаю, чья это была могила, но лежал здесь кто-то молодой… — лопата снова обо что-то стукнула, он наклонился и нахмурился. — Кхм, кхм… Смотрите-ка — а вот еще один.
Жуга подобрал и этот череп тоже. Вильям не без любопытства наблюдал за ним.
— Ну, этот-то как раз старик, — сказал Жуга. — Верней, старуха: слишком узкие виски для старика и челюсть слабая… в смысле — была слабая.
— А ну-ка, брось и его тоже, — попросил Вильям.
— Что, разобрало? — усмехнулся травник.
Череп хряснул в камень, словно колотушка, покатился и остался так лежать. Неровный бурый купол зазмеился трещиной, звездой проглянула дыра. Осколки кости рассыпались вокруг.
— Запоминай, тебе наука, — Жуга наклонился и вытер руки пучком пожухлой кладбищенской травы. — По молодости с головой что хочешь можешь делать, а вот с годами надо черепушку-то беречь.
— Это уж точно… — со вздохом согласился бард и машинально поправил повязку…
… повязку, постепенно съехавшую со лба на глаза, Вильям додумался поднять не сразу и некоторое время шарил по столу вслепую. Потом ругнулся и стал перематывать бинт. Второй стакан с грогом опустел. «Может, не стоило ему платить столько? — мимоходом подумалось Жуге. — Хотя чего я беспокоюсь? Пусть надирается. Ему ведь все равно с нами не плыть. Надеюсь, что с ним все будет хорошо».
— Эк развезло-то парня, — укоризненно покачал головою Яльмар. — Дай ему пивка, пусть освежится.
Как раз в этот момент, как будто подтверждая слова викинга, Вильям не удержал в руках кошель. Кружочки серебра рассыпались со звоном. Вильям, чертыхаясь, полез под стол и принялся выискивать их среди грязной соломы. Вылез, вытер руки, завязал кошель и потянулся за кружкой.
«Нет, — подумал травник, — все-таки зря я ему столько уплатил. Но все-таки, зачем он так много пьет?»
В глазах Вильяма проступала пьяная решимость. Жуга украдкой огляделся. Все было спокойно, только дрыхнувший возле камина оборванец таки убрался из таверны от греха подальше. Сигурд с Хельгом в молчании цедили пиво, Ашедук затеплил трубку. Магнус вместе с братом отказался с ними сегодня пойти и остался на корабле, чересчур приметный Орге тоже не решился сунуться в корчму, да и Тил предпочел остаться с Риком, чтоб чего не вышло. Жуга и сам неодобрительно расценивал весь этот поход за выпивкой, да уж больно опостылела холодная еда.
И все же слишком подозрительной была корчма под якорем, да и стояла далеко на отшибе. Одинокого путника здесь запросто могли настигнуть нож или стрела…
… стрела была самая прямая и самая сбалансированная из всех, которые когда-либо видел травник. Помимо прямоты, от других подобных стрел эту отличал наконечник. Тот самый. Рудольфов.
Травник опустил стрелу. Поднял взгляд на барда.
— Ну и чего ты хочешь от меня?
— Я э-ээ… Видишь ли, — Вильям замялся, — я решил, что не поеду с вами дальше. Думаю остаться в Лондоне. Мечтаю, понимаешь, театр свой создать, но не такой, чтоб на колесах, а постоянный, в центре города. Уже название придумал, и местечко присмотрел. Есть там один пустырь, неподалеку от заведенья Йогена… Ну, ты не знаешь, где это, тебе без разницы. Но для начала мне нужно хоть немного денег. Перстень я могу продать и так, а эта стрела… ну, это все, что у меня осталось. Я сам ее сделал.
Жуга повертел стрелу в руках. Наконечник матово серебрился. Вильям был прав — стрела ему и впрямь была ни к чему.
— Я дам тебе за нее десять талеров, — сказал он. — Это немного, но больше я дать не могу. Если цена не устраивает, можешь оставить ее у себя, но не думаю, что она тебе пригодится.
Вильям сглотнул.
— Согласен.
Травник отсчитал деньги и спрятал стрелу в мешок. Завязал горловину. Вильям ждал.
— Чего еще?
— А как ты думаешь с ней поступить?
— Спрячу, — помолчав, сказал Жуга. — Хотя, по правде говоря, мне ужасно хочется бросить ее за борт. Хочется, но я не брошу.
— Почему?
— Вдруг в кого-нибудь попаду. Как-нибудь после…
… после сытной еды в тепле таверны травника клонило в сон. Усилием воли поборов дремоту, он встряхнулся, встал и подошел к камину. Постоял там, грея руки у огня, обернулся и внезапно встретился взглядом с серыми глазами Ашедука. Гном невозмутимо затянулся трубкой, выдохнул клуб дыма.
Он был похож на человека, этот странный гном — пропорциями, ростом, даже цветом глаз, которые нисколько не напоминали выцветшую берсень, как у других тангаров. Лишь в чертах лица просматривалось некое несоответствие, да вот еще, пожалуй, ноги были коротковаты. Под плащом виднелся пояс, изукрашенный богатыми камнями и шитьем, на пальце правой руки поблескивал перстень-гололит.* В отличие от того же Орге Ашедук и выглядел богаче и держался от других особняком.
— Что смотришь, Лис? — спросил вдруг тот, спокойно глядя травнику в глаза. Кивнул на скамейку рядом с собою. — Садись, поговорим.
Голос Ашедука — хриплый и в то же время необычно высокий, тоже выдавал в нем гнома. Глотнув из кружки, двараг подождал, пока Жуга не уселся на лавку, и после паузы заговорил опять.
— Ну что же, видел я тебя в деле. Мечом ты здорово махать умеешь, да и с волшебством накоротке. Не боишься, что однажды хватишь через край?
— Боюсь, — признался тот. — Но мне уже все равно. Пусть лучше будет хуже, чем совсем ничего не будет.
— Ну что же, может быть, оно и так. Это тоже способ жить. Я хочу предупредить тебя, Лис.
— О чем?
— Я видел, как ты сражаешься. Твой меч… Я думаю, ты знаешь, что он и откуда. Я хочу, чтобы ты был осторожен с ним. Волшебный меч делает непобедимым только того, кому это предначертано судьбой.
— Я не верю в судьбу.
— И тем не менее, это так.
Жуга ответил не сразу. Долго молчал. Поднял взгляд.
— Я не понимаю, как ты узнал, но мне и вправду нелегко с ним. Я…
— Тангары всегда знают, как чувствует себя металл, тем более, такой, как этот. Не забывай, что это Хриз, последний заказ, который гномы сделали для Аса Локи…
Гном говорил медленно, тщательно подбирая слова, а в этом месте сделал паузу и вдруг добавил, как отсек:
— Невостребованный заказ.
— Ашедук.
— Что?
— Ты ведь не простой двараг. Кто ты? Наполовину человек, я прав?
— На четверть, — усмехнулся тот. — Хотя и этого хватает. У меня одно сердце.
— Ты из Свободных?
— Да. Я из Свободных.
— Зачем ты с нами поплыл?
— Орге тоже плывет с тобой, но ты же не спрашиваешь, зачем.
— Орге — мой старый знакомый. Он не раз помогал мне и делом и советом. Быть может, ему просто любопытно, чем все кончится, его я понимаю. А ты? Что тебе надо в Исландии?
Гном долго пристально смотрел на травника, нелепо шевеля губами под густой мохнатой бородой. Молчал. Жуга уже не в первый раз поймал себя на нелепой мысли, будто зубы у Ашедука (да и у большинства дварагов) слишком велики для рта, и он все время пытается распределить их там поудобнее. Огонь в камине успел догореть. Появился хозяин таверны, подбросил угля. Окликнул травника: «Hey, rusty!», что-то спросил, указывая на пустую кружку перед ним. Жуга отрицательно покачал головой, для верности похлопав себя по карману, тот все понял и ушел.
— Ты странный человек, Лис, — сказал наконец гном. — Идешь куда-то наперекор всему, даже зная, что в конце пути тебя ждет боль, кровь, унижение и, может, даже смерть. Знаешь, а все равно идешь. Раненый, побитый, на пределе сил. Не предаешь друзей, даже тех, которые сами тебя уже предали и кажется, кого-то там даже любишь. Во всех этих засраных городах, пьяных тавернах остаешься собой, как будто меняешься не ты, а мир вокруг тебя. Это глупо, знаешь ли, но в этом есть что-то, из-за чего другие соглашаются идти с тобой, будь то пройдоха Хагг, простак Орге или этот маленький негодяй эльфенок со своей змеюкой. Некий кодекс. Кодекс чести. Но зачем тебе-то это все? Что тебя гонит? Злоба? Но ты не злой. Долг? Но перед кем? Зачем ты лезешь туда, где только мрак и безнадежность?
Травник помолчал. Взъерошил волосы рукой.
— Мне нечего тебе ответить, двараг. — Сказал он. — Хотя… Может быть, ты знаешь: у нас в речках водится такой червячок — волосатик, длинный и очень тонкий. Черный такой, на ниточку похож с двумя узелками. Когда я был еще маленьким, одна деревенская бабка любила пугать ребятню всякими рассказами, так вот однажды она сказала про волосатика, будто он такой острый и тонкий, что если на его пути подставить руку, то может отрезать пальцы, и чтобы мы ни в коем разе этого не делали. Ну, пацаны все слушали, развесив уши, а я… Я просто пошел к реке и поймал волосатика. И оказалось, что ничего он не режет — самый что ни на есть безобидный водяной червяк. С тех пор я часто думаю, что если бы тогда я этого не сделал, то до сих пор, наверное, боялся бы волосатика. Наверное, это вот и есть то самое, что меня гонит. Не хочу бояться, ненавижу. Мне обязательно нужно «поймать волосатика» чтобы жить потом спокойно. Вот и весь мой «кодекс». Я понятно говорю?
— Я понимаю, — Ашедук кивнул. — А если бы тебе отрезало пальцы?
Жуга пожал плечами.
— А я сперва палочкой проверил.
Двараг рассмеялся.
— Да… — он поскреб в бороде. — В чем-то ты прав. Когда случается беда или несчастье, поздно выяснять, кто виноват. И ты не выясняешь. Что ж, пока тебе везет — даже враги ухитряются тебе помогать, примерно так, как в одной людской притче. Суть ее вот в чем: однажды купец повел караван в пустыню, а два человека из зависти задумали его убить. Но не сговариваясь, а так, каждый сам по себе. Один подсыпал яд в бурдюки с водой, а другой проколол эти самые бурдюки. Потом, когда их спрашивал судья, первый сказал: «Конечно, яд я в воду подмешал, но ведь вода-то вытекла и умер купец не от яда, а стало быть я тут не при чем», на что второй заметил: «Да, конечно, бурдюки я проколол, но сделал это я с благой целью, ведь если бы я их не проколол, купец бы умер не от жажды через месяц, а сразу после первого глотка!».
— И что? — травник казался заинтересованным.
— Обоих оправдали. Но ты, по-моему, не понял смысла притчи.
— Вот как? И в чем же смысл?
Ашедук ответил не сразу. Травник ждал. Гном поставил на стол свою кружку и сплел пальцы рук на пряжке изукрашенного пояса. Откинулся назад.
— Я ничего не замышляю против тебя, — сказал двараг. — Мне все равно, чем кончится ваш отход на север. Но у меня свои планы, и они касаются только меня и моего, некогда великого, а ныне разбитого на осколки народа. Это моя игра, не твоя. Другие говорят «спасибо» и травят воду, как только поворачиваешься к ним спиной. Я проколю твои бурдюки, если узнаю, что в них яд. Но помни, что купец в итоге умер. Со временем ты все узнаешь, обещаю. И еще… — здесь гном снова сделал паузу и Жуге показалось, что следующие слова дались ему не без внутренней борьбы: — Я… благодарю тебя, Лис, за то, что ты позволил мне и Орге плыть с тобой.
— Ашедук, — медленно проговорил травник. — Меня зовут Жуга.
Гном взглянул травнику в глаза.
— Тордион, сын Лаутира, — сказал он. — Государь Свободных тангаров.
— Вот, значит, как, — нахмурился Жуга. — Не ожидал… Теперь я вспоминаю, где мог видеть твое лицо. А ты похож на своего отца.
— Все мы похожи на своих отцов.
— Знал бы Вильям, с кем он плывет на одном корабле… А кстати, — травник огляделся, — где Вильям?
— Куда-то вышел. Минут пять тому назад. Вместе с Гертой.
— С Гертой? — Жуга вскочил. — Ч-черт! Извини, мне срочно…
Он рванулся к двери, однако ему пришлось задержаться, ибо Ашедук ухватил его за руку. Травник обернулся. Опустил глаза.
В руках у гнома был кинжал. И очень острый.
— Ты зря ушел без меча, — спокойным голосом сказал двараг. — Это чужой город и гораздо более опасный, чем ты думаешь. Не могу тебе дать свой топор, но и не хочу, чтобы ты шел безоружным. Возьми вот это. Просто так, на всякий случай. И будь осторожен.
Травник помедлил и сжал в ладони оплетенную проволокой рукоять. Потрогал пальцем лезвие в едва заметных холодновато-синих муаровых разводах. Поднял взгляд.
— Спасибо, — сказал он. — Я знаю, сколько стоит гномья сталь. Аой.
— Аой.
После теплых запахов таверны ледяные зубы холода вонзались особенно глубоко. Жуга передернул плечами, поежился. Огляделся окрест. Улица была пуста, туман сливался с темнотой. Фонарь над входом качало. Если не считать бледной, едва видимой луны, это был единственный источник света на улице. Травнику, конечно, это не было помехой — он прекрасно видел в темноте.
Но не в тумане.
— Вильям! — позвал он. — Герта!
Ответом ему была тишина. Одна из собак поднялась и неторопливой трусцой перебежала на другую сторону улицы. Когти негромко цокали по грязному булыжнику мостовой.
— Вильям, где ты, черт тебя дери?!
В сточной канаве напротив таверны возникло какое-то шевеление, собака фыркнула и отбежала в сторону. Травник поспешил туда.
Вильям лежал на спине, нелепо, как младенец, двигая руками и ногами. Все его попытки выбраться из канавы неизменно терпели неудачу — бард был жутко пьян и совершенно потерял ориентировку. Вдобавок ко всему на лбу его набухала шишка. Жуга помог Вильяму вылезти, поставил на ноги и похлопал по щекам, пытаясь привести его в себя.
— Где Герта? — рявкнул он. — Герта где?!
Вильям попытался закрыться руками. Замычал, мотая головой. Плащ его был в грязи, берет потерялся, одной перчатки не было. Башмак на левой ноге порвался и теперь просил каши, хищно ощетинившись гвоздями. Про себя Жуга подумал, что Вильяму еще повезло — не будь сегодня так холодно, в канаве было бы куда грязнее.
— Что ты тут делал? — травник снова встряхнул его, огляделся и прислонил барда к стене. — Ты меня слышишь?
— Я это… — пробормотал тот, мешая пьяным языком английские и голландские слова. — Чтоб сказать ей это, значит… you understand me? Объяснить… А они ее забрали… they come to take her away… а потом я… это… Ик!
Бард согнулся, схватился за живот и ткнулся головою в стену. Его вырвало.
Травник застонал и сжал кулаки от бессилия. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Здесь явно что-то случилось, но Вильям был пока не в силах ничего объяснить. В принципе, Жуга уже все понял, оставалось только выяснить, кто увел Гертруду и куда. А главное — зачем она туда пошла. Время уходило и Жуга опять потряс Вильяма за плечо.
— Где они? Ты можешь внятно рассказать?
Судя по всему, Вильяму полегчало. Он уже мог стоять сам, глаза его приобрели осмысленное выражение. Он сел на ступеньку и с силой потер лоб.
— Мы вышли, — пробормотал он, не зная, куда спрятать руки. — Я хотел сказать ей… Я написал сонет, я думал…
— Я понял. Дальше что?
— Они напали сзади, стукнули меня. Я упал… А ее тоже ударили и уволокли…
Спохватившись, бард торопливо зашарил на поясе. Кошелька не было. Он беспомощно взглянул на травника.
— Нету? — сочувственно спросил тот.
— Нету…
Жуга кивнул и вдруг без предупреждения ударил барда в грудь. Отброшенный к стене, тот растерянно замигал.
— Ты идиот, Вильям! — рявкнул травник. — Какого черта ты так налакался? Для храбрости? Нашел время строить шашни! Где она? Куда ее понесли? Ты можешь вспомнить хоть что-нибудь путное?
— Там был этот… — запинаясь, выдавил бард. — Спал который на лавке… Ну, когда мы вошли, он еще вышел. Я ж не знал… Зачем ты меня ударил?
— Вильям, — Жуга схватил его за ворот куртки и притянул к себе, — я не говорил тебе, но хочу, чтоб ты знал: обычно я — само совершенство, но у меня есть один недостаток.
— К-какой? — тупо спросил тот.
— Я очень нетерпелив.
Отшвырнув Вильяма, травник быстро огляделся, обошел таверну и нашарил дверь черного хода. Распахнул ее и оказался в коротком коридоре, две двери которого вели одна в кухню, другая в кладовку. Слышался приглушенный стук и шкворчание горячего масла. Из-под неплотно затворенной двери сочились облачка горячего пара. Жуга помедлил, сунул кинжал за пояс сзади и неслышно вошел в кухню.
Здесь было не то что тепло, но даже жарко. В плите гудел огонь. Хозяин (он же, видимо, и повар) склонился над кастрюлей, что-то помешивая. Девчонка, которая в углу сбивала масло, при появлении травника вытаращила глаза; Жуга сделал ей знак молчать и продолжать работу, а сам приблизился к хозяину. Похлопал его по плечу. Тот обернулся так резко, что чуть не сел на плиту.
— Что… Что вам нужно? — он сглотнул. Вспомнил, что говорить нужно по-норвежски и повторил свой вопрос. Впрочем, Жуга понял и так.
— У меня избили друга, — медленно подбирая слова, сказал он. — Обокрали. Увели женщину.
— Мне очень жаль, но…
— Я видел, как ты строил рожи этому оборванцу у камина, — перебил его травник. — Мой друг узнал его. Где он?
— Я не знаю…
Жуга глубоко вздохнул, затем вдруг ухватил Блэк Джека за руку, мгновенно, резко развернулся и замер. Хозяин «Якоря» бухнулся на колени, его вывернутая ладонь оказалась в каких-нибудь двух дюймах от раскаленной плиты.
— Послушай, ты, — сказал Жуга, наклонясь к нему. — У меня нет времени, чтоб тебя упрашивать. Так что — говори.
Травник пригнул его руку чуть ниже. Джек побледнел от ужаса, глаза его вылезли из орбит.
— Не надо! О господи, пожалуйста, нет! — закричал он.
— Его имя? Где его найти? Быстро!
— Его зовут Чендлер… Дик Чендлер, у его ребят нора где-то в Ист-Энде, у Блумсбери-сквер… Я не знаю, где, он мне не говорит. Я правда больше ничего не знаю, клянусь вам, нет! Пустите мою руку!
Травник отпустил хозяина, и в тот же миг его ударили по голове. Ошеломленный, он развернулся, краем глаза успев увидеть вторично занесенную над ним ручку от маслобойки. Увернулся, перехватил, вырвал скользкую палку из девчоночьих рук и отшвырнул в угол. Смерил девушку взглядом. Та медленно отступала к стене. Жуга не двинулся. Удар был слаб, но требовалась недюжинная смелость, чтоб напасть на взрослого мужчину. Девчонка или приходилась хозяину таверны родственницей или слишком крепко держалась за свое место и не хотела его потерять. Жуга спросил себя, смог бы он на самом деле прижечь ему руку, и решил, что вряд ли. Скорее всего, корчмарь и так уже сказал все, что знал.
— Дура, — буркнул травник. — В следующий раз бей в висок.
И вышел вон.
Джейкоб сел, потирая красную зудящую ладонь и неотрывно глядя на закрывшуюся за травником дверь.
— Будь я проклят, — пробормотал он, — я так и знал, что от викингов хорошего не жди…
Он принюхался, с недоумением поднес к глазам ладонь, затем огляделся и переменился в лице.
— Черт побери, Джоанна, что ты стоишь? Мясо же пригорает!
Он вскочил и бросился к кастрюлям.
Едва травник вышел за порог, ремень на его куртке лопнул. Кинжал со звоном упал на мостовую. Выругавшись, Жуга поднял его, жалея, что не попросил у Ашедука ножны — об остроте гномьих ножей ходили легенды, да травник и сам мог это подтвердить. Он связал как мог две половинки ремня и перепоясался заново. Посмотрел на Вильяма. Бард к этому времени уже основательно протрезвел и начал нормально соображать.
— Что ты собираешься делать? — спросил он, вставая со ступенек.
— Искать, — ответил тот.
— Я с тобой, — бард соскочил с крыльца.
Не удостоив Вильяма ответом, Жуга направился на север, к Темзе. Вильям догнал его и зашагал рядом, время от времени хлюпая разбитым носом.
— Я все равно от тебя не отстану, — заявил он. — Почему ты непременно хочешь идти один?
Травник не ответил и теперь. С Гертрудой могло случиться что угодно, и он вовсе не желал, чтобы Яльмар и остальные распознали ее истинную сущность. И уж тем более он не собирался объяснять все это Вильяму.
— Ты не сможешь их найти, — меж тем убежденно сказал тот. — Ты не знаешь города, не знаешь языка… Ты говорил с кабатчиком? Что он тебе сказал?
Жуга, как ни был он рассержен, на миг задумался над его словами. В чем-то бард был прав. В запале он уже как-то подзабыл, что находится не просто в чужом городе, но в чужой стране. Помощь Вильяма могла оказаться неоценимой. С другой стороны бард представлял собой определенную обузу, тем более в таком состоянии, как сейчас. Но колебался он недолго.
— Он сказал, что этого парня зовут Ченделер или как-то так. Живет он где-то на Ист-Энде.