Скирюк Дмитрий. Драконовы сны

   Несколько мгновений в хижине царила тишина. Все молча переваривали новость. Затем Жуга вскочил и суматошно заметался, собирая вещи. Стряхнул с подошв приставшие комочки мха и принялся натягивать сапоги.
   — Ты что, всерьез намерен их догнать? — спросил Хансен.
   — А ты что предлагаешь? — огрызнулся тот, остервенело затягивая ремни. — Сидеть и ждать, пока они к нам сами придут? Одевайтесь. Они не могли уйти далеко.
   — Эй, Лис, остынь! — нахмурился Яльмар. — На камне следа не найдешь. Откуда тебе знать, куда они пошли?
   Казалось, фраза Яльмара заставила травника на миг задуматься, но — только на миг. Он помотал головой и потянулся за курткой.
   — Нет, я пойду. Я должен их догнать. Найду какую-нибудь гору повыше, может быть, оттуда разгляжу…
   Хансен вскочил.
   — Жуга, перестань! Ты ничего не сделаешь, ты только все испортишь…
   — Что ты несешь, ну что ты несешь?! — закричал вдруг тот, срываясь на визг. — Ты хоть немного понимаешь, что у них мой меч?! И доска! У, гады, рассчитали все… Змея! Гадюка! — он остановился и топнул ногой. — Две змеи! А ты, — он обернулся к Хансену, сжимая кулаки, — ты тоже с ними заодно? Вы что, все сговорились, да? Ну и черт с вами, яд и пламя, я один пойду! Никто…
   Ни слова не произнеся, Кай Хансен вдруг шагнул вперед и засветил Жуге пощечину. Травник поперхнулся словами, бухнулся с размаху задом на свою лежанку и озадаченно умолк, держась рукою за лицо. Щека его зарделась красным.
   — Прекрати орать, — отчеканил Хансен, — приди в себя. Ведешь себя как ребенок, у которого отняли игрушку! Как будто ты сам по себе, без этого дурацкого меча ничего не значишь.
   Воцарилась тишина. Травник помотал головой, оглядел всех и потупился.
   — Черт… — выругался он. Взъерошил волосы рукой. — Извини, Герта. Похоже, ты и впрямь права — я что-то не в себе сейчас. Понимаешь…
   — Не стоит благодарности, — кисло усмехнулся тот. — Бывает с каждым. Сдается мне, они на это и рассчитывали, что ты помчишься за ними и сдохнешь в тундре.
   Яльмар, недоумевая, переводил взгляд с Хансена на Жугу и обратно.
   — Герта? — озадаченно повторил он. — Почему Герта? То есть… В смысле…
   Он всмотрелся Хансену в лицо и ошарашено умолк.
   — Гм!
   Лишь теперь до травника дошло, что он в запале назвал Гертруду старым именем. Он отвернулся и заерзал, пытаясь сообразить, как теперь им выпутаться из сложившегося положения, однако Хансен к его удивлению предпочел не выкручиваться никак.
   — Да ладно, — отмахнулся тот. — Чего уж теперь… Тоже мне, тайна, известная всем. Я был Гертрудой, Яльмар. Я.
   — А… э… Ты? — варяг ошеломленно выпучил глаза и покраснел до кончиков волос. — Зашиби меня Мьельнир, как это понимать?
   Арне молча, но с интересом наблюдал за происходящим.
   — Да так и понимай.
   — Я тебе потом объясню, — торопливо выпалил Жуга, в сумасшедшем темпе краснея то правой, то левой половиной лица. — Сейчас есть поважнее дела. Для начала, как…
   — Нет, ты погоди! — Яльмар упрямо выставил в его сторону ладонь и снова повернулся к Хансену. — Так ты девчонка или парень?
   Хансен устало поднял глаза к потолку.
   — Ох, как же мне все это надоело… Да мужчина я, мужчина!
   — А чего ж тогда ты в юбке шлялся?
   — Надо было, вот и шлялся… — проворчал тот, и вслед за этим почему-то в рифму добавил: — Чтоб никто не догадался.
   Вильям прыснул, но тут же прикрылся рукой и полез в карман — не то за носовым платком, не то за бумагой и карандашом. Некоторое время Яльмар озадаченно кряхтел и скреб в бороде, бросая на Гертруду / Кая / Хансена косые взгляды, потом развел руками.
   — Ну, Лис, с тобой не соскучишься! Как ты еще только сам себя не обхитрил… И что у тебя за манеры — всякий раз, когда тебя ждешь справа, так ты обязательно появишься слева!
   Он повернулся к Хансену.
   — Но хоть теперь-то ты не врешь?
   — Доказательств надо? — огрызнулся тот. — И что прикажешь сделать? Снять штаны или в морду тебе заехать?
   Заявление Хансена насчет варяжьей «морды» показалось травнику несколько опрометчивым, но Яльмар, кажется, вполне удовлетворился этим.
   — Клянусь Одином, меня давно так ловко не обводили вокруг пальца, — пробормотал он. — Пожалуй, с тех пор, как Зерги… ну, ты помнишь, Жуга.
   Он снова смерил Хансена взглядом с ног до головы. Хмыкнул.
   — Нет, но надо же… А ведь я к тебе чуть было не «подъехал» как-то раз!
   Вильям с Жугой переглянулись. «И этот туда же!» — читалось в глазах у обоих.
   — Как хоть теперь тебя называть?
   — Не все ли равно? — устало отмахнулся тот. — Зови как звал — Хансеном. А что до того, кем я был раньше…
   Он не успел договорить: дверь скрипнула на кожаных петлях, и в хижину, шатаясь и держась за стену, ввалился…
   — Орге! — изумленно вскрикнули все пятеро.
   А Рик еще вдобавок что-то пискнул.
   Выглядел маленький гном ужасно. Одежда его промокла насквозь, шлем на голове был разрублен, лицо и левое плечо покрывала бурая корка запекшейся крови. Топора при нем не было. Прежде чем хоть кто-нибудь успел шагнуть ему навстречу, колени его подломились и гном с грохотом повалился на пол.
   Все повскакали с мест и бросились его поднимать. Через минуту маленького гнома уже уложили на лежак, сорвали с него куртку и закутали в одеяло: гном был холоден, как лед. Шлем с него слетел, открыв большую рубленую рану на голове; в тепле кровь заструилась с новой силой.
   — Топором саданули, — со знанием дела сказал Яльмар, поднимая с земли разрубленный почти что пополам гномовский шлем. Просунул палец в шель и подвигал его туда-сюда. — Еще б чуток поглубже и — готовь костер. Хотя у гномов черепушка крепкая, да и колпак хороший.
   — А может быть, он просто еще молодой, — памятуя разговор на кладбище, вдруг встрепенулся Вильям. — Ну, я хотел сказать: для гнома молодой…
   — Да, крепкий народ, — рассеянно поддакнул им Жуга, осторожно трогая края раны. Пощупал гному пульс. — Человек давно бы перекинулся… Орге! — позвал он. — Орге!
   — Хува тараз барук… — невидящими глазами глядя в потолок, пробормотал двараг. — Хува тараз… Кара-юзин ба хиши, Ашедук…^*
   — Что он говорит? — засуетился Вильям. — Что он говорит?
   — Замолкни, — коротко распорядился травник. Наклонился над дварагом. — Орге, что случилось? Орге, ты меня слышишь?
   — Ай йя хал, Ашедук, тангар хази… Квэндум аррэ ал ап харг… Хува тараз…
   — По-моему, он бредит, — высказался Хансен. Обернулся. — Тил, ты хоть что-нибудь понимаешь?
   — Ни слова, только имя.
   — Имя-то и я разобрал…
   — Так это что же, Ашедук его так приложил? — вскинулся Вильям.
   — Больше ж некому.
   Яльмар хмыкнул:
   — Как знать…
   Одно короткое мгновенье травник колебался, кусая губу, затем решительно стащил с себя рубаху и повернулся к остальным.
   — Вильям, — распорядился он, — выйди, снега набери. Тил, займись огнем. Яльмар, поищи дров. Герта… то есть, черт, прости…
   — Не трать зря слов, — перебил его Хансен, — делай, что считаешь нужным, я помогу. А вот рубашку… Взял бы запасную, что ли. Эта ж грязная, небось.
   — Нету жапашной, — угрюмо бросил тот, зубами надрывая краешек подола. Сплюнул. — В мешке была. Сам виноват, пусть радуется, что хоть эта есть. Однако, — он нервно усмехнулся, — последнюю рубашку на него трачу. Хотя черт с ней — все равно заплесневеет на здешних туманах.
   Травник вздохнул и с треском оторвал от рубахи первую полосу.
   — Кровь все еще течет, — заметил Хансен, осторожно раздвигая слипшиеся гномьи волосы. — Ох, господи… Он что же, по земле башкой елозил? Ты взгляни только: пыль, грязь… Не воспалилось бы.
   Травник пробежался кончиками пальцев от затылка гнома до виска и вытер руку о штаны.
   — Большие сосуды не задеты. И потом, где это видано, чтобы дварагу чем-нибудь повредила земля?
   — Все равно надо шить.
   — Чем? У нас даже ниток нет. Хоть из рубашки дергай.
   — У меня есть, — невозмутимо сказал вдруг Арне и протянул моток сапожной дратвы. — Это подойдет?
   Короткое мгновение Жуга таращился на мальчика, потом привалился к стене, закрыл лицо руками и тихо застонал.
   — Дратва! — выдохнул он наконец сквозь стиснутые пальцы, не зная, плакать ему или смеяться. — О-ох, дратва… Вы что, все с ума сошли? Ты ничего получше предложить не мог?
   Хансен взял клубок и рассмотрел его повнимательнее.
   — Не смоленая, — объявил он. — Если разделить на пряди, может, и сгодится.
   Жуга махнул рукой: «Разделяй». Нагнулся над дварагом.
   — Есть чем нитку протереть?
   — Только ликер.
   — Ох, господи, — пробормотал Жуга, вращая глазами. — Ох, господи…
   Через полчаса двараг немного отогрелся. Рану прочистили, после чего Жуга отжег и изогнул сапожную иглу и принялся шить. Хансен взялся помогать; у него оказались быстрые и ловкие пальцы. Голову гному перевязали, вместе с ложем придвинули его поближе к огню, а Телли с ложки напоил его водой. Так и не придя в сознание, Орге погрузился в сон.
   — Все, — сказал Жуга, споласкивая в котелке испачканные руки. — Больше я не знаю, чем ему помочь: все травы они сами же и сперли.
   — А может, заклинанием? — заикнулся было Вильям. Жуга покачал головой.
   — Был бы человеком, может, получилось бы. А вот как лечить дварага, я не знаю. Хотя… — он на мгновение задумался, но потом покачал головой. — Нет, лучше не надо: от добра добра не ищут. Полежит, глядишь, и сам оклемается.
   — Что делать-то будем? — спросил варяг. — А?
   Жуга поднял голову.
   — Ты меня спрашиваешь?
   Ответом ему было молчание. Травник нервно дернул себя за волосы. Оглядел по очереди всех, задержал свой взгляд на Рике, посмотрел на Орге и нахмурился.
   — Тил?
   — Нельзя задерживаться, — отозвался тот, — и так все сроки пропустили. Где этот Ключ, Арне?
   — Погоди, — остановил его Жуга. Покосился на лежащего дварага. — Гер… Хансен, как думаешь, как скоро он придет в себя?
   — Орге? — тот пожал плечами. — Я не знаю. А зачем тебе?
   — Порасспросить. Хочу узнать, что там стряслось меж ними. И где меч с доской. И куда Ашедук направился.
   — А что потом? Не бросать же его тут!
   — Может, к Сакнусу обратно отнести? — предложил Тил.
   — Не донесем, — не дав ему договорить, хмуро высказался Яльмар. — Холод, ветер… Не донесем. Кто-то должен с ним остаться. Здесь остаться. Если Ключ недалеко, вернемся через пару дней, а там… — он помолчал и после паузы закончил: — Там видно будет.
   Травник, подобрал ноги под себя и уставился в огонь.
   — Черт… — пробормотал он, нервно обгрызая ногти. — Вилка… Снова вилка…
   — О чем ты?
   — Ни о чем, — он встал. — Так. Нам придется разделиться. Кто-то должен здесь остаться, чтобы присмотреть за Орге. Остальные… — он поколебался. — Рик и Телли пусть идут до Гейзера. Арне покажет дорогу. Яльмар, пойдешь с ними?
   — Пойду, — кивнул варяг. — А…
   — Есть смысл послать кого-нибудь в усадьбу к Сакнусу, — сказал Вильям. — Пусть помощь приведет. А то у нас жратвы осталось — кот наплакал.
   Друзья переглянулись.
   — Дельная мысль, — одобрил Яльмар. — Раз так, то, может, ты и сходишь?
   К такому повороту дела Вильям, похоже, был не готов.
   — Да я бы… собственно бы… э-ээ… — мучительно замялся он, почувствовал, что влип и смолк, так и не найдя разумных аргументов чтоб остаться.
   — Вот и отлично, — истолковав сомненья барда как согласие, удовлетворенно кивнул варяг. — Дорогу помнишь?
   — Что я, маленький? — обиделся тот. — Найду как-нибудь…
   — Но, но! — нахмурился Яльмар. — Ты нос-то очень не задирай, поосторожнее иди. Одного посылаем, если что случится, помочь будет некому. Как доберешься, скажешь Сигурду, так мол, и так — Орге ранен, пусть пришлет пару человек на подмогу… Арне, ты в самом деле думаешь, что потеплеет?
   — Должно потеплеть, — кивнул фермерский мальчишка. — Ветер уже стих. Дня три погода будет солнечной, а дальше… Дальше — не ручаюсь.
   Яльмар оглядел остальных прежде чем задать последний, уже ненужный вопрос.
   — Кто остается?
   — Я, — сказал Жуга.
   — И я, — сказал, вставая, Хансен.
   Все переглянулись и промолчали.
   — Добро, — сказал наконец Яльмар, усаживаясь и подбрасывая дров в очаг. — Дождемся, пока солнце взойдет, и делаем, как задумали.
   — Почему не сейчас? — спросил бард.
   — Обледенело все, — снисходительно ответил тот. — Сломаешь ногу в темноте — куда потом идти? Поесть, опять же, не помешает на дорогу… Да и потом, поспешность… она только при ловле блох хороша.
   И словно в доказательство своих последних слов, варяг поймал на себе блоху и с громким щелчком раскусил ее зубами.
 
   Уходили медленно. Одну из лошадей двараг увел с собой, вторую после недолгого совещания отдали Вильяму. Все трое шли пешком. Брели вдоль берега, с опаскою ступая по камням. Не оборачивались, чтоб не видеть тех, кто оставался, чтоб не брать с собою чужую, лишнюю удачу, но и не оставить ненароком часть своей. Дракошка плелся позади, виляя задом: он сегодня не успел как следует согреться, ход его был неуклюж. Жуга рассеянно смотрел им вслед. Казалось почему-то, что хорошая погода установилась ненадолго — он чувствовал, как медленно зудит и ноет незаживший шрам на голове. Кровь стучала за глазами. Несмотря на яркое солнце, было холодно.
   Хансен обернулся.
   — Как думаешь, они скоро вернутся?
   Жуга пожал плечами. Помолчал, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. Снедало что-то темное, как будто душу словно рыбу подцепили на крючок и медленно вываживают к проруби, где нет воды, а только воздух, который высушит жабры и заморозит кровь…
   — Я чувствую его, — сказал он вдруг неожиданно для себя самого. Хансен снова обернулся, пристально взглянул на травника. Бессловесный взгляд, как у собаки — лишь тревога и вопрос в глазах.
   — М?
   — Он здесь, — Жуга провел языком по губам, ощутил горьковатую свежесть морозного утра и вдохнул прерывисто и глубоко. — Я чувствую его. Он где-то здесь.
   Он посмотрел наверх. Луна и солнце спорили на небе. Странный край…
   — Ты думаешь… что это он? Тот, другой?
   — Не знаю, — дернулось плечо. — Не знаю. Просто чувствую.
   — Что именно?
   — Горят огни. Тени в глазах… и вой — где-то глубоко, глубоко внутри… подо мной… как будто плавится душа. Иначе он не может. Это как… — на мгновение Жуга задумался, подыскивая подходящее сравнение, и закончил:
   — Это — как весь мир в одном глазу.
   — Что он чувствует?
   — Страх.
   — А еще?
   — Ему больно.
   — А еще?
   Травник поднял взгляд.
   — Он ждет.
 
   Шаг.
   Еще шаг.
   Размеренность движения на позволяла мыслям течь свободно, подчиняясь ритму перехода. Море было тихим и спокойным, в небесах светило солнце, но не высоко. На снег ложились тени. Лед и битый сланец покрывали берега. Кое-где проглядывала жухлая трава и мшистые зеленые кочки. С ребристых козырьков подтаявших прибрежных снежников сочились медленные капельки воды. Подошвы меховых сапог скользили: шаг, снова шаг, черное поле — белое поле. Недавний шторм прогрыз неровные проплешины земли в сплошном покрове снега, казалось, вся Исландия вдруг стала как одна гигантская игральная доска.
   И сверху на доске — четыре маленьких фигурки: высокая мужская, две ребячьи и еще одна — четвероногая, большая, золотистая.
   Дракошка замыкал процессию, вертя хвостом и с любопытством поглядывая по сторонам; его когти, уже порядком затвердевшие, с хрустом крошили застывшую глину. Когда варяг оборачивался, Рик дружелюбно лез ему под руку ласкаться, что совершенно не подходило к его свирепой зубастой морде. Всякий раз от этого проявления дружелюбия Яльмару становилось не по себе; он мужественно трепал дракона за загривок и невольно прибавлял шагу. Гладкая шкура дракона была холодна.
   Варяг не любил ходить пешком. Не то чтобы он уставал или страдал от жары, просто — не любил. Пусть даже Арне оказался прав, и погода в самом деле исправилась. Над головой синело небо с редкими мазками облаков. День еще только перевалил за середину, однако горизонт на западе уже светился розовым — зимою солнце здесь не поднималось высоко. Яльмар, однако, так и не решился снять свою меховую куртку: ветер, хоть и теплый, пробирал насквозь. К тому же опыт подсказывал, что куртка на плечах — это одежда, а куртка за плечами — это совсем другое, это уже поклажа. А поклажи и без этого хватало. Глаза заливал пот. Пеший ход разогревал, мешок с припасами тянул к земле. Впрочем, как философски размышлял варяг, лучше париться, чем мерзнуть.
   День клонился к вечеру, а Тил и Арне шли и шли вперед. И в общем, были правы — устраивать привал перед закатом не имело никакого смысла. Чуть-чуть тревожила варяга тишина. Конечно, было не до разговоров, но Тил, казалось, не хотел ни о чем говорить, да и Арне, несмотря на свою жадную до новых знаний душу, тоже отличался прямо-таки нездоровой замкнутостью. Так они и шли в молчании, остановившись только днем на полчаса перекусить лепешками и вяленой бараниной. Полоски чуть солоноватого подвяленного мяса (мировецкая закуска под темное пивко) всухую вызывали только раздражение и вязли на зубах. Кусок не лез в горло. В животе у викинга урчало, Яльмар то и дело ловил себя на мысли, что ждет не дождется полновесного, нормального привала с ночевой, обедом и костром.
   В очередной раз повернули за какую-то скалу. Арне остановился в основании глубокой балки, огляделся, подошел к огромной, засыпанной снегом коряге, которую волны когда-то выбросили на берег, и пнул ее ногой. Плюнул на снег. Повернулся.
   — Здесь остановимся, — он сбросил мешок и расправил плечи.
   — Так не темно ж еще, — сказал Яльмар. — Дорогу ж видно.
   — Лучше места не найти, — спокойно возразил ему тот. — Дров много, и от ветра есть где укрыться. Домов тут все равно нет.
   Больше возражать варяг не стал, молча вытащил из-за плеча топор и принялся рубить корягу на дрова.
   Темнота упала быстро. Сумерки сменились ночью так, словно задули светильник, на небе высыпали звезды. Запылал костер. Единственный на всю компанию котелок оставили в землянке — надо было в чем-то готовить отвар для раненого гнома. Арне размочил в кожаном ведре полоски мяса и теперь поджаривал их на раскаленном плоском камне. Камень уже дважды треснул. Дрова дымили, парились, стреляли искрами. Из дырочек, проточенных в колоде червячками и личинками, толчками пузырилась пена. После нескольких, с трудом проглоченных кусков аппетит у всех троих пропал. Распаковали спальные меха. Яльмар разомлел от близости огня и теперь лениво наблюдал за тем, как Тил снимает башмаки.
   Яльмар никогда не видел, что за ноги у эльфенка: предложенные Сакнусом меховые сапоги тот отказался взять. Яльмар ожидал увидеть что угодно — копыто, перепонки между пальцами или вообще — шесть пальцев на ноге, но ноги у мальчишки оказались самые обычные, быть может, разве чуть поуже, нежели у других. Норвег задумчиво поднял голову, натолкнулся на пристальный взгляд его черных глаз и торопливо отвел взгляд.
   Молчание действовало на варяга уже как-то совсем нехорошо — Яльмар нервничал. Хотелось встать и отойти, побыть с собой наедине, подумать. Это было странно. Теперь варяг, пожалуй, понимал, зачем Жуга все время уходил от шумных сборищ. «Один и Фрея, — подумал он, — я становлюсь таким же, как он… Думаю наверное много. Скоро тоже вот с ума свихнусь». Он встал, стараясь не глядеть в глаза двоим мальчишкам, глухо буркнул в бороду: «Пройдусь», скорее, для себя, чем для них, и медленно направился вдоль берега — подумать, справить малую нужду, да и вообще побыть наедине. Дракошка поднял голову, меланхолично провожая его взглядом, медленно зевнул и снова положил ее на скрещенные лапы. Крылья Рика острыми и кожистыми складками торчали в стороны.
   Осторожно, стараясь не наступать на скользкие камни, Яльмар перебрался через низкий длинный холм и здесь, в ложбине совершил свои нужды. Морские волны плескались возле самых ног, пологий берег был покрыт сплошной ледовой коркой. Варяг немного отошел назад, набрал пригоршню снега и растер лицо. Стряхнул с ладоней стаявшую влагу, и после долго стоял у самой кромки воды, глядя на уснувший океан. Горбушка матовой луны купалась в сизых облаках.
   — Яльмар.
   Тот вздрогнул и обернулся.
   Эльфийские шаги были неслышны и легки, немудрено, что викинг не услышал Телли, прежде чем тот не подошел к нему вплотную.
   — Чего тебе? — немного раздраженно и потому — громче обычного спросил норвег и закашлялся.
   Мальчишка медлил с ответом, ожидая, пока кашель смолкнет. Его тонкие белые волосы резко выделялись в темноте. Неверный, серебристый свет луны подчеркивал кошачьи скулы, мелким отблеском кружил в его глазах. Варяг моргнул. Взгляд эльфа завораживал и вместе с тем пугал; невозможно было определить, узки зрачки в его глазах, расширены, или же их там нет вообще.
   — Ты зря меня боишься, — сказал Телли. — Я тебе не враг.
   — Я? Боюсь? — расхохотался тот. — С чего ты взял?
   Сердце его, однако, стучало.
   — Страх в глубине тебя, — меж тем ответил Тил. — Он ищет любую причину, чтоб вырваться. Сейчас его причина — я. Ты сам так хочешь. А я не хочу, чтобы со мной был тот, кто мне не доверяет.
   — А почему это я должен тебе доверять? — опять немного резко возразил варяг. — Ты втянул всех нас в эту дурацкую историю, ты и твой дракон. Это по твоей милости мы сейчас идем неизвестно куда! Скажешь, я не прав?
   — Нет. Не скажу.
   Вновь воцарилась тишина.
   Общаясь с Телли, Яльмар чувствовал себя довольно странно. Словами он не смог бы объяснить, в чем заключалась эта странность, но сравнения, которые порою шли ему на ум, невольно заставляли холодеть и гнали по спине мурашки. Как будто ты нанес врагу удар, а у того из раны хлещет вовсе даже и не кровь, а самая обычная вода. Или не вода, а скажем… скажем, пиво. Или ничего не льется вовсе. А враг при том не дергается, не хрипит, не бьется в смертных корчах, а спокойно улыбается и снова поднимает меч, как тролль или берсерк. Да, как берсерк, в экстазе боя позабывший, что такое боль и смерть, и с пеной на губах смеющийся в лицо врагу… Впрочем, где-то в глубине души Яльмар чувствовал, что Тил из тех противников, для которых меч — не самая страшная угроза.
   Внезапно Яльмар понял что эльфенок прав. Он никогда не понимал берсерков, божественное бешенство все время обходило его стороной. Страшила непонятность, неизвестность, невозможность объяснить. «Дайте мне цель, — всегда говорил он себе, — и уж я до нее доберусь». А что же делать, если есть одно движение без цели, ожиданье без конца, игра, в которой непонятно, за кого играть и как?
   И не играть уже нельзя…
   — Мне кажется, ты понимаешь, — словно бы прочтя его мысли, вдруг заговорил Телли, — Тебя пугает не опасность, и не я. Тебя пугает неизвестность.
   — Почему он тебе помогает? — спросил варяг. Голос его хрипел.
   Тил убрал с глаз прядь волос. Взглянул варягу в глаза.
   — А почему помогаешь мне ты?
   — Я?
   — Ты, ты. Ведь я же не тянул тебя, ты сам вызвался идти со мной.
   Яльмар не нашелся, что на это ответить. Остервенело поскреб в бороде. Тил невозмутимо уселся на камень, подобрал ноги под себя. Яльмар только сейчас заметил, что мальчишка бос, и теперь не мог оторвать взгляда от его ступней. Было холодно. По-настоящему холодно.
   — Ну, я не знаю… — нерешительно промямлил он, кляня себя за эту нерешительность. — Мне казалось, кто-то должен идти с вами. Потому что Жуга и этот… Я же не могу помочь больному дварфу. А идти на ферму — с этим справится и Вильям. Надеюсь, что справится.
   — Ты говоришь, что по моей вине ты сделался несвободен, — сказал Тил. — Но свобода есть и бесполезность тоже. Свободный дом — ничейный дом, кто захочет, тот в нем и поселится. А ты ведь не умеешь и не хочешь быть бесполезным. Не так ли, а? Яльмар Эльдяурссон? Это ведь ваша, людская черта — помогать друзьям, а иногда и недругам за просто так.
   Варяг молчал, слегка ошеломленный таким поворотом в разговоре.
   — А кроме того, — безжалостно продолжил маленький эльф, — ты наверняка хотел еще и присмотреть за мной, не выкину ли я какое-нибудь коленце. — Он усмехнулся, заметив, как Яльмар закряхтел и отвел взгляд. — Хотел, хотел. Брось, Яльмар. Мир не делится только на друзей и на врагов, на черное и белое. Всегда есть сумерки, полутона и свет, который мы не видим… то есть, вы не видите. Незачем винить меня во всех бедах, ведь это очень просто — обвинить другого. Мы все упали в одну яму, и теперь нам надо сообща оттуда выбираться. Мы расстанемся, когда наступит срок, я обещаю, но сейчас я хочу сказать спасибо за то, что ты пошел со мной.
   Варяг долго молчал.
   — Я всегда не мог взять в толк, — проговорил он наконец, — зачем вы, эльфы в былые времена подкидывали нам на воспитание своих детей?
   — А-а, — Телли, глядя в сторону, чуть склонил голову набок, как будто прислушивался к голосам внутри себя. — Да. Ты правильно задал вопрос. Мы это делали затем, чтоб научиться сострадать, чтобы уйти от холода и равнодушия. Мы тоже не любим быть бесполезными. От долгой жизни устаешь, наваливается скука. Пусть это больно, но для нас это великий дар — иметь друзей, детей… Любимых. Я слишком человек теперь, я не могу все это объяснить. Но ты, наверное, и сам все это поймешь.