Страница:
Жуга приподнял кувшин. Вопросительно взглянул на Золтана:
— Пить будешь?
— Черт с тобой, наливай…
Воспользовавшись затишьем, Агата поспешила принести ужин — омлет и суп со шкварками, в котором плавали белые квадратики леббенча.* Разговор прервался, и оба принялись за еду. Было слышно, как шумит ветер за окном.
— Странно она живет, эта Гертруда, — задумчиво проговорил Жуга, поглаживая раненую руку. — Ни прислуги, ни кота. Обычно всякие ведуньи любят кошек. Сколько ей лет?
— Немного, — уклончиво ответил тот. — Нет и тридцати. Сильно порезали?
— Гертруда зарастила. Я никогда не видел, чтоб так ловко управлялись с магией. Ты знаешь, я почти не верил, что такое бывает. Она же сил почти не тратит вовсе, а заклинание работает. И хорошо работает! Лучше, чем у меня.
— Известно, — Золтан усмехнулся. — У нее всегда так. Это ты, дурак, кувалдой лупишь комаров — сила есть, ума не надо, а у нее все тонко, по-научному.
— Она училась у кого-нибудь?
— Сам спросишь, — буркнул тот. — Захочет, так расскажет. Смотри только не пожалей потом.
— И имя, — травник вдруг нахмурился. — Да, ты знаешь, имя… Это не оно. Ему хочется, чтоб ее звали Гертой, а на самом деле…
— Кому? — Золтан перестал жевать.
— Ну-у… — тот неопределенно повертел завязанной рукой. Поймал взгляд Золтана, смутился и пожал плечами. — Имени, наверное… А в самом деле, странно. Вот чувствую, а объяснить не могу!
— Ну и не мели чепухи! — сердито оборвал его Хагг. — Лучше скажи, где Тил?
— На крыше.
— Опять с драконом?!!
— Нет, один. На звезды смотрит. Просил не мешать.
— Да-а… — Золтан побарабанил пальцами по столу и вздохнул. — Дивный народ эти эльфы…
Примерно около полудня Телли понял, что разбудить дракона не удастся. Неугомонный Орге предлагал на выбор кучу разных способов. Они раскрывали окно, надеясь, что разбудят Рика холодом, потом наоборот — подбрасывали дров в камин, надеясь сделать то же самое при помощи тепла, поливали его водой, шумели так, что сотрясалась вся корчма, дергали за крылья и за хвост и даже пытались напоить его пивом, предварительно разжав драконьи челюсти каминными щипцами. Все было тщетно — чаще всего дракончик лениво приоткрывал один глаз, укладывался поуютнее и снова засыпал. Дошло до того, что Орге предложил опять устроить нападение на Тила, чтоб дракон пришел на помощь, и уже подговорил Эльдона и Браги спрятаться в коридоре за углом. Все дело им испортила Агата: завидев двух дварагов, притаившихся в засаде с топорами наголо, она смекнула, что, похоже, затевается очередное разрушение, и долго гоняла их по коридору, вооружившись мокрым полотенцем.
К полудню все четверо окончательно выбились из сил и оставили эти попытки, тем более, что Рик скорее дремал, чем спал по-настоящему. А часом позже возвратились от гадалки Вильям и Жуга, и всем стало не до дракона. Пока угрюмый травник занимался своей раной на руке, а Вильям в очередной раз пересказывал, что там произошло, Тил почувствовал, что больше так не может, и ушел проветриться на крышу. Его исчезновение заметили не сразу, и когда Жуга нашел его там, уже темнело.
— А, вот ты где.
На заметенной снегом крыше было холодно и тихо. Тил сидел на самом ее гребне, обхватив колени и прислонившись к теплой трубе камина. Бросил взгляд на травника и снова отвернулся.
— Не замерз? — Жуга подошел и опустился рядом. Проследил за взглядом паренька. Смотрел Тил в сторону гавани, туда, где на холодном рейде темнели силуэты трех последних зимних кораблей.
— Как твоя рука? — спросил тот вместо ответа.
— Рука — нормально. Заживет. Ты что там увидал?
— Да так… — Тил поплотнее запахнул овчину кожуха и помолчал. — Грустно отчего-то.
— А что веселого на крыше? — усмехнулся травник.
— Я не об этом. Лето кончилось, да и вообще… Не знаю, что мне дальше делать. Устал я от всего этого. Домой хочу.
— Куда домой?
— Куда-нибудь. Где можно жить спокойно. Ходить по улицам без опаски… И чтобы Рик летать умел, — Тил с грустью посмотрел на травника. — Ты знаешь, Жуга, наверное, он уже никогда не полетит… Мне так кажется.
Жуга помедлил.
— Я там не стал говорить при остальных, — сказал он, — но тебе про это надо знать. Это про доску.
— Отстань ты со своей доской!
— Нет, ты послушай. Гертруда показала мне… нам с Вильямом черные фигуры. Те другие, которые против нас. Там тоже есть дракон. Это они играют — он и Рик.
— Что ты плетешь! Да Рик вообще к доске не прикасался. Он же спит.
— Наверно, в этом все и дело, — проговорил задумчиво Жуга. — Мы трогаем фигурки, но сдвинуть их не можем. А Рик… Кто знает, что он делает в своих драконьих снах! Мы для него только фигурки на доске, но от нас зависит, выиграет Рик или проиграет.
— А я? — Тил поднял взгляд. — Я тоже для него только фигурка?
— Да он и сам — фигурка на доске. Забыл?
Тил помолчал. Холодный ветер развевал его белые волосы.
— А что будет, если он проиграет? Или выиграет?
— Это знают только двое: Рик и тот, другой. — Жуга встал. — Пойдем-ка вниз. Чайку попьем, согреемся. Агата пряники печет. Медовые. Страх, какие сладкие. Пошли.
— Ты иди, а я не буду. — Телли отвернулся. — Ну их на хрен. У этих гномов только и разговоров, где какие камни встречаются, да как лучше сталь гравировать, а как напьются, так сразу — хвать за топоры и ну спорить, чей лучше. Стол разрубили, скамью разрубили… Скоро корчму пополам разрубят. Они что, все там под землей такие двинутые?
— Не все, — пряча улыбку, отозвался тот. — Другие еще хуже.
— А здесь свежо, просторно, дышится легко. И звезды светят…
Травник поднял голову. Звезд сегодня и в самом деле было много. Темнеющее небо словно бы обсыпали светящейся пылью. Луна, вчера еще ущербная, сегодня скрылась окончательно. Во взгляде Тила была непривычная задумчивость, казалось, он уже забыл про травника. Жуга почувствовал в груди немое беспокойство — эхо той странной влекущей тоски, что отражалась в зрачках Телли холодной россыпью звезд; он потоптался неловко, словно был здесь лишним, и стал спускаться.
Внизу-то его и поджидал вернувшийся Золтан.
— Черт побери, Жуга, с тобой одни проблемы! — без предисловий начал он. — Стоит оставить тебя одного…
Жуга вздохнул и потянулся за кувшином.
Всю ночь Жуга не мог заснуть, да и на следующий день его одолевало беспокойство. Он вспоминал вчерашние события и все яснее чувствовал, что что-то упустил, какую-то догадку или наблюдение, которому сначала не придал значения, а теперь забыл. Наконец он решил, что корень всех бед — считалка Олле. После того, как сбылось предсказание насчет часов, дурацкие стишки вертелись в голове и не давали покоя. «Молоко, — раздумывал Жуга, бродя по двору. — Что значит: „где скисло молоко“? Мало ли, где оно может скиснуть… У любой кухарки. Да хотя бы и здесь. Опять же и лекарство…»
Все иносказания Жуга отбросил сразу — после часов стало понятно, что канатоходец говорит о чем-то конкретном. Где-то действительно сейчас скисало самое что ни на есть обычное молоко, а у Жуги и вправду было при себе какое-то лекарство, способное кого-то исцелить. Кого? И от чего? Жуга не знал, и если с кораблем и прочим можно было обождать, то эти две вещи ждать не могли: история с часами убедила травника, что лучше бы подготовиться к ним заранее.
К обеду вдруг пожаловал Яльмар, как всегда веселый, шумный и голодный. Затащил за стол Жугу и Вильяма, швырнул парнишке из прислуги пару талеров и потребовал всего самого лучшего и побольше, после чего увидел перевязанную руку травника и помрачнел:
— Это чего?
— Так, — отмахнулся тот, — вчера кое с кем поцапались в городе.
Варяг заинтересованно подался вперед.
— А ну-ка, рассказывай.
— Вон, пусть Вильям расскажет. У него складней получится.
Вильям с готовностью взялся за дело. После пяти вчерашних пересказов история постепенно обросла новыми подробностями, и в изложении барда стал проглядывать высокий штиль. Он делал страшные глаза, то повышал, то понижал до заговорщицкого шепота голос, выдерживал многозначительные паузы, махал руками и даже пару раз порывался вскочить на скамейку. Яльмар цокал языком, прихохатывал и восторженно хлопал себя по ляжкам, между делом уминая горячее мясо.
— Здорово, зашиби меня Мьельнир! Жаль, меня с вами не было. А кстати, что ты там про эльфов?..
Жуга по мере сил поведал Яльмару о Телли и о том, что с ним произошло. История дракона и мальчишки-эльфа впечатлила викинга гораздо меньше, но все равно заставила задуматься.
— Зеленые человечки, говоришь? — хмыкнул он, — Как же, помню. Я как-то с другом на спор пить затеял. До середины бочки добрались, так они отовсюду как полезут! Сначала он мне: «Яльмар, видишь?» Я ему: «Нет», а пару ковшиков добавил — тоже увидал…
— Да я не про этих, — поморщился травник и вновь пустился в объяснения.
— А, понятно, — наконец кивнул тот. — Что ж ты сразу не сказал? Это надо обмозговать. Эй, парень, — он поманил пробегавшего мимо слугу и сунул ему в руку монету. — Принеси-ка нам еще кувшинчик этого. И мяса на решетке, и мозгов, там, с горошком. Ну, и чего-нибудь еще.
— Э, Яльмар, — усмехнулся травник. — Да ты, никак, разбогател?
— Тс-с! — Викинг скорчил серьезную мину, поднял со скамейки свой мешок и водрузил его на стол. Дернул завязки. Жуга заглянул внутрь…
И отшатнулся при виде пяти острых витых стержней из кости.
— Единорожьи рога, — ухмыльнулся Яльмар. — Э, да что это с тобой? Позеленел весь. На-ка вот, глотни.
Непослушными пальцами Жуга нащупал кружку. Сжал ее и поднял взгляд. Видимо, в глазах у него отразилось что-то такое, что заставило Яльмара тревожно заерзать.
— Э, э, ты чего? — он завязал мешок. — Да перестань ты дергаться: не настоящие рога-то. Морских единорогов. Мы их на севере две дюжины поймали, мясо съели, а рога я приберег. Как чувствовал, что пригодятся. Вот, сбываю понемногу, чтобы спрос не подорвать. От яда правда, не помогают, но пока никто не жаловался.
— Еще бы! — усмехнулся Вильям. — Те, кому не повезло, молчат.
Травник медленно приходил в себя. Глотнул из кружки. Руки все еще дрожали.
— Дурак ты, Яльмар, — выдохнул он. — Предупреждать надо!
— А чего?
Подошел и подсел к столу Золтан.
— Здорово, Яльмар. Тебя, говорят, поздравить можно. Об чем шумим?
— Да вот, Вильям мне про вчерашнее рассказывал.
— Нашли, чем хвастать. Сами чудом уцелели, да и мне опять заботы.
— Брось, Золтан, — отмахнулся тот. — Подумаешь, прирезали каких-то трех паршивцев. Один! Да с ними только так и можно. А если делать дело, без этого не обойтись: молока не сквасишь — сыра не получишь.
Жуга поперхнулся пивом.
— Что?! — вскричал он. — Что ты сказал?
Воцарилась тишина. Травник оглядел встревоженные лица друзей и встал.
— Вот что, Золтан, — проговорил он медленно. — Ты можешь разузнать, где в городе готовят сыр?
— Какой сыр?
— Самый лучший.
— Ну вот, похоже, все в порядке, — Герта потрясла руками, как будто стряхивала с них невидимую воду, отступила и полюбовалась своей работой. — Думаю, повязка больше не нужна.
Жуга вывернул руку и скосил глаза на шрам. Разрез под красной корочкой стянулся окончательно. Боль ушла.
— На удивление хорошо заживает, — задумчиво продолжала Герта, вычищая кровь из-под ногтей. Пальцы у нее были длинные и сильные, с короткими и гладкими ногтями, ладонь была скорее, квадратная, нежели удлинненная. — Не поднимай тяжелого и не дерись, а то разойдется.
— Я знаю, — травник опустил рукав рубашки.
— Вообще-то, было бы неплохо посмотреть всю твою ауру. Золтан мне говорил, что ты иногда занимаешься магией. Когда подобное…
— Не сейчас, — уклончиво ответил тот, не желая признаваться, что не понял, о чем идет речь. — Раздеваться неохота. Расскажи мне лучше о стреле.
К удивлению травника, Гертруда громко рассмеялась.
— Раздеваться совершенно не обязательно, — сказала она наконец. — Но если ты не хочешь, я не буду. А вот стрела, что вы мне принесли, действительно оказалась предметом удивительным. Подожди здесь, я сейчас вернусь.
Гадалка вышла и Жуга остался в одиночестве.
Сегодня он вообще пришел сюда один. Гертруда спустилась открыть ему с руками, выпачканными в земле, и в холщовом фартуке поверх поношенного платья, на сей раз — действительно серого. От неожиданности Жуга даже забыл поздороваться. Гадалка поймала его недоуменный взгляд и улыбнулась.
— Проходи, — она отступила, пропуская травника вперед. — Я цветы пересаживаю. Подождешь в гостиной или пойдешь со мной?
— А далеко идти?
— Нет, что ты! — рассмеялась та. — В оранжерею. Вон туда.
За кабинетом оказалась еще одна комната — длинное помещение с камином и широким створчатым окном на потолке, через которое внутрь проникал дневной свет. Комнату заполняло бесчисленное множество горшков и ящичков с цветами, травами и даже маленькими кустиками роз. Отдельно стояли кадки с разными лекарственными растениями. Жуга с порога разглядел шалфей, ромашку, розмарин и базилик, оранжевые лепестки календулы и еще добрую дюжину трав, совершенно ему неизвестных. Воздух здесь был теплый и влажный, напитанный цветочным ароматом, который раньше травник принимал за запах курительных палочек.
— Да у тебя тут целый огород, — с оттенком уважения сказал Жуга. — Вот уж не думал, что все это можно разводить под крышей, да еще зимой!
— Мне по лесам слоняться некогда, — Гертруда выкопала целый куст вместе с корешками и землей, и мотнула головой. — Если ты передашь мне во-он тот горшок, дело пойдет быстрее. А потом займемся твоей рукой.
Выкапывать растения Жуге было не впервой, но вот садить еще не приходилось. Он с любопытством наблюдал, как гадалка насыпала на дно горшка золы, расправив корни, аккуратно разместила там куст, добавила земли и примяла сверху пальцами.
— Пожалуй, все, — она заглянула в опустевшую кадку. — Вовремя мы: еще б неделю, две, и кадку бы разворотило. Взгляни, как стенки раскрошились.
— А поливать разве не надо?
— Растения сразу после пересадки не поливают — слишком много ранок на корнях, могут загнить. Пойдем.
Она ополоснула руки, без слов вручила травнику кувшин с водой и удалилась. Вернулась она, уже переодевшись в небесно-голубое, отороченное белым мехом платье, и сразу принялась за дело.
Теперь, рассматривая свою руку, Жуга уже не удивлялся, но все равно не мог понять, как это было проделано.
Наконец послышались шаги, Герта вошла и положила наконечник перед травником на стол.
— Вот. Возьми, — она расправила юбки и опустилась на стул. — Отдашь Вильяму. И знаешь, что, — она потеребила подбородок, — скажи ему, чтоб подыскал для своих стрел что-нибудь другое.
Жуга настороженно покосился на треугольный кусочек металла. На темном бархате сталь отливала синевой, но выглядела совершенно обыденно. Он взял наконечник в руки и вновь не ощутил ничего особенного. Перевел взгляд на гадалку.
— Я ничего не чувствую. Никакого волшебства. Он отравлен?
— Нет, яда нет. А вот волшебство как раз есть. Заклятие латентно, то есть, сейчас оно в спящем состоянии. Его нетрудно обнаружить, если постараться. Попробуй, например, нагреть его на свече.
Жуга подчинился. С минуту он держал кусочек стали над чадящим фитильком, затем достал и осторожно потрогал пальцами.
— Холодный.
— Так часто бывает с предметами, заряженными магией. Смотри еще.
Она подвинула к себе коробку, вынула оттуда щепотку пудры и рассыпала ее по столу. Вокруг наконечника образовалось белое неровное кольцо, но на само железо не попало ни пылинки.
— И подобных тестов много, — Герта отряхнула руки. — Наверное, ты и сам когда-нибудь ими пользовался.
— Мне как-то не приходило в голову, — признался Жуга. — Ну, хорошо, это мне понятно. А в чем суть самого заклятия?
— Трудно сказать, — Гертруда пожала плечами. — Чары очень сложные, многоступенчатые и, как я уже сказала, спящие. Я не смогла в них разобраться. Невозможно понять, какая нитка свилась в середине клубка, не размотав его. А активировать такое заклятие может только очень мощный выплеск энергии.
Слова Гертруды все больше настораживали травника. За напускным спокойствием гадалки проглядывало нечто большее — волнение, тревога или даже страх. Он не мог понять, лишь чувствовал, что снова что-то упускает. Почему-то перед глазами все время маячили руки гадалки, выкопанный куст… Жугу не покидала мысль, что он когда-то уже испытывал подобное, и при очень странных обстоятельствах. Ему вдруг стало душно. Травник распустил завязки ворота.
— В твоем рассказе, — продолжала Герта, — есть одна зацепка: история Эйнара. В большинстве случаев магия затевается во исполнение какого-то желания. Волшебник тратит на это очень много сил, всякий раз подобные действия связаны со смертельным риском. Чародеи издавна бьются над поиском источника магической подпитки, но чаще расходуют собственную силу.
— Хватит ходить вокруг да около, Герта, — хрипло сказал Жуга. — Откуда берут такую силу? Что может ее дать?
— Жизнь. Ты мог бы догадаться сам: оружие всегда забирает жизнь. Я кое-что слыхала про Эйнара. Маг такого уровня вполне мог создать артефакт, способный выполнить единственное, самое заветное желание, забирая взамен всю энергию жизни. Ему было все равно, что будет потом. Ты говорил, что у него была заветная мечта — стать дельфином? Я думаю, что он им стал.
Травник был потрясен. Он не мог не признать, что Эйнар нашел поразительное и страшное в своей простоте решение проблемы. Желания уравнивались в цене, ты вставал перед выбором: либо жить, смирившись с тем, что твоя мечта никогда не сбудется, либо получить то, что хотел, но потерять себя. Но дело было даже не в этом. Человек мог мечтать стать правителем мира, а на деле — всего лишь хотеть, чтоб загнулся поганец сосед. Если Олле в глубине души хотел дурачиться и веселиться безнаказанно, остаться навсегда ребенком, скользить всю жизнь по грани между сном и явью, он получил такую возможность.
— Яд и пламя… — пробормотал Жуга. — Их же там полбочонка… Куда ему столько?
Гертруда пожала плечами.
— Возможно, Эйнар сделал несколько пробных партий таких наконечников. Думаю, на дне лежат первые, еще неудачные экземпляры. Но меня в этой истории взволновало другое.
— Что?
— Подумай сам. Ведь это наконечник для стрелы, а стрела — дистантное оружие. Убивает на расстоянии. Эйнар не мог стрелять в себя.
— Так значит…
— Да. Его убили.
Оба умолкли и уставились на лежащий на столе наконечник стрелы.
— Вот потому я и советую вам спрятать его подальше. Никто не вправе решать чужую судьбу. И никто не знает своих желаний.
Прошло немало времени, прежде чем травник вновь решился нарушить молчание. Он сунул наконечник в кошель, завязал его и положил в карман.
— Послушай, — он провел рукой по волосам. — Эта самая аура… Как ты собиралась ее смотреть? Что для этого надо?
— Да ничего не надо, просто посиди спокойно. Смотри сюда.
Она выставила на стол небольшое квадратное зеркальце, и на травника с той стороны стекла уставилось его же отражение. Жуга помедлил и отвел глаза. Вновь затеплились свечи, гадалка занавесила окно и что-то зашептала. Травнику подумалось, что Гертруде без помощи свечей редко удавалось колдовство. Жуга нахмурился — что-то здесь было не так. Огонь…
Он перевел свой взгляд на зеркало и еле сдержал крик. В первый миг ему показалось, что волосы у него на голове вдруг встали дыбом. Но тут же стало ясно, что волосы здесь не при чем — мерцал сам воздух над его головой. Свечение было матовым, неярким и неоднородным, в нем были полосы разных цветов, какие-то отростки, все это двигалось, лениво извивалось, колыхалось, словно водная трава. Одни из них были длинными, другие — чуть короче, концы иных и вовсе уходили в темноту. В зеркале Жуга казался себе каким-то непонятным чудищем.
— Что… это?
— Засоренная аура, — вздохнула Герта. — Хвосты, обрывки заклинаний. Проще говоря, следы занятий магией. Все, как я предполагала.
— Но как… откуда… Почему?
— Неосторожность. Неопытность. Магия щедра на неожиданности. Ты похож на паука, к которому пристают кусочки каждой его новой паутины. Плетешь сеть за сетью, а следы заклятий тянутся за тобой, и ты теряешь силу. Будь у тебя ее чуть поменьше, ты бы уже давно умер. Тебя в последнее время не одолевает усталость? Чувство безнадежности? Тоска? Упадок сил?
Жуга оторопело кивнул, и в этот миг увидел в руке у Гертруды нож с широким, потемневшим от времени лезвием. Гадалка перехватила его тревожный взгляд и успокаивающе положила ладонь ему на плечо.
— Не бойся, — мягко сказала она, — это пентакль, он из серебра. Он ничего не отрезает, только рвет магические связи. Ты позволишь?
Нож запорхал в ее руках. Жуга угрюмо наблюдал, как «прядь» за «прядью» опадают и растворяются в темноте трепещущие линии волшебного огня. Он не чувствовал в себе никаких изменений, тем не менее само зрелище захватывало дух и заставляло сердце учащать свой бег. Все это напоминало нелепую игру, но что-то говорило травнику, что это не игра. Герта не лгала. Шуршал шелк платья. Движения гадалки были легкими, уверенными, чуть напряженными. Он всмотрелся в отражение ее лица в зеркале перед собой — неброские, слегка крупноватые черты, сосредоточенный взгляд серых глаз, и руки, уверенной хваткой держащие нож… Руки, без усилий удержавшие горшок с землей, который весил фунтов десять…
Он вдруг понял, что казалось ему странным в имени гадалки.
Принадлежность рода.
— Герта, — медленно проговорил он, с каждым словом холодея внутри от своей догадки. — Ответь мне на один вопрос.
— Спрашивай.
— Ты… мужчина?
Рука с зажатым в ней серебряным ножом замерла над его затылком и медленно опустилась. В зеркале отразилось бледное и грустное лицо.
— Да.
ВЕСЬ МИР И НОВЫЕ КОНЬКИ
Сны.
За последнее время Тил уже успел забыть, сколь много значит для него неуловимая ткань сновидений, успел забыть то чувство, когда широкий парус сна вдруг схлопывается в черный лепесток, в мгновенье ока уносимый вихрем пробуждения. Сны раньше не тревожили его — бесцветные пустые ночи проходили мимо тихо и спокойно, исчезая навсегда. И лишь теперь, когда в глубинах памяти стало оживать прошлое, в его душу заползла неясная тревога, порожденная невозможностью вспомнить сны.
А в том, что они были, Тил не сомневался. И причиной для уверенности были даже не слова Олле, а что-то другое. Что-то поселилось в глубине его души, такое отстраненное и в то же время такое близкое, что становилось не по себе от этой раздвоенности. Раньше, если щемило сердце или вдруг накатывала грусть, Тил привычно отсылал все это к своей жизни до войны, предпочитая об этом не думать и даже не пытаясь вспоминать. Дверь в прошлое была закрыта даже в снах, и это было благо для него. Он был здесь своим, мир был его, а он был частью этого мира. Был и все.
Но сны учили думать по-другому.
Во сне ты долго и упорно вышивал рисунок, а поутру, проснувшись, выяснял, что вышивал невидимый узор невидимой иглой, и только пальцы помнят работу. Но узор-то от этого не исчезает.
Во сне все события воспринимаешь не так, как наяву. Бывает, например, что приснится тебе человек с пятью головами, а ты и думаешь при этом: «Ну, пять голов. Так и надо, так и должно быть». А поутру ломаешь голову: ну почему вся эта чушь и несуразица казалась во сне такой естественной? И подползает пугающая в своей простоте мысль: а я ли видел этот сон?
Кто в глубине души на самом деле видит сны?
Нас двое или я один?
И кто из нас «я»?
Ветер с гавани, холодный и сырой, гулял над крышами, ерошил волосы мальчишки, выдувал тепло из-под овчины кожуха. Ставшим уже привычным усилием Тил подавил озноб и вновь задумался — откуда у него это умение? Не спать, когда надо не спать, спокойно сносить холод и ветер, думать о нескольких вещах сразу… И звезды. Телли поднял голову. Узор созвездий был теперь как музыка, звучал неуловимо высоко прозрачной стынущей мелодией. А где-то в глубине души, как эхо, внезапно отзывалась тонкая струна. Иногда она звучала чисто, иногда — нелепым диссонансом, а порой и вовсе дребезжала, как жестянка. Смех и колокольчики, капель и грохот водопадов, посвист ветра в звездных лучах… Мелодии сплетались, расходились и сходились вновь, «Так и надо, так и должно быть», — думал он.
А потом опускал глаза и в сотый раз спрашивал себя, почему вся эта чушь и несуразица кажется ему теперь такой естественной.
Но до этого не было дела никому. Даже Жуга и тот его не понял. В последние дни Тил ловил себя на мысли, что все людские заботы стали видеться ему мелкими и нелепыми. Он изменялся. Память тела оживала быстрее, чем память ума. Но та память тоже не была мертва; она спала. И видела сны. Он чувствовал присутствие своего дракона там, внизу — немое спокойствие уснувшей мощи, и ему было тревожно-хорошо. Маски опадали, как увядшие листья. Тил с каким-то гибельным восторгом ощущал, как растворяется во времени мальчишка Телли, и ему на смену через сны приходят годы, ум, расчет и память Навигатора. Он и хотел, и боялся этого.
— Пить будешь?
— Черт с тобой, наливай…
Воспользовавшись затишьем, Агата поспешила принести ужин — омлет и суп со шкварками, в котором плавали белые квадратики леббенча.* Разговор прервался, и оба принялись за еду. Было слышно, как шумит ветер за окном.
— Странно она живет, эта Гертруда, — задумчиво проговорил Жуга, поглаживая раненую руку. — Ни прислуги, ни кота. Обычно всякие ведуньи любят кошек. Сколько ей лет?
— Немного, — уклончиво ответил тот. — Нет и тридцати. Сильно порезали?
— Гертруда зарастила. Я никогда не видел, чтоб так ловко управлялись с магией. Ты знаешь, я почти не верил, что такое бывает. Она же сил почти не тратит вовсе, а заклинание работает. И хорошо работает! Лучше, чем у меня.
— Известно, — Золтан усмехнулся. — У нее всегда так. Это ты, дурак, кувалдой лупишь комаров — сила есть, ума не надо, а у нее все тонко, по-научному.
— Она училась у кого-нибудь?
— Сам спросишь, — буркнул тот. — Захочет, так расскажет. Смотри только не пожалей потом.
— И имя, — травник вдруг нахмурился. — Да, ты знаешь, имя… Это не оно. Ему хочется, чтоб ее звали Гертой, а на самом деле…
— Кому? — Золтан перестал жевать.
— Ну-у… — тот неопределенно повертел завязанной рукой. Поймал взгляд Золтана, смутился и пожал плечами. — Имени, наверное… А в самом деле, странно. Вот чувствую, а объяснить не могу!
— Ну и не мели чепухи! — сердито оборвал его Хагг. — Лучше скажи, где Тил?
— На крыше.
— Опять с драконом?!!
— Нет, один. На звезды смотрит. Просил не мешать.
— Да-а… — Золтан побарабанил пальцами по столу и вздохнул. — Дивный народ эти эльфы…
Примерно около полудня Телли понял, что разбудить дракона не удастся. Неугомонный Орге предлагал на выбор кучу разных способов. Они раскрывали окно, надеясь, что разбудят Рика холодом, потом наоборот — подбрасывали дров в камин, надеясь сделать то же самое при помощи тепла, поливали его водой, шумели так, что сотрясалась вся корчма, дергали за крылья и за хвост и даже пытались напоить его пивом, предварительно разжав драконьи челюсти каминными щипцами. Все было тщетно — чаще всего дракончик лениво приоткрывал один глаз, укладывался поуютнее и снова засыпал. Дошло до того, что Орге предложил опять устроить нападение на Тила, чтоб дракон пришел на помощь, и уже подговорил Эльдона и Браги спрятаться в коридоре за углом. Все дело им испортила Агата: завидев двух дварагов, притаившихся в засаде с топорами наголо, она смекнула, что, похоже, затевается очередное разрушение, и долго гоняла их по коридору, вооружившись мокрым полотенцем.
К полудню все четверо окончательно выбились из сил и оставили эти попытки, тем более, что Рик скорее дремал, чем спал по-настоящему. А часом позже возвратились от гадалки Вильям и Жуга, и всем стало не до дракона. Пока угрюмый травник занимался своей раной на руке, а Вильям в очередной раз пересказывал, что там произошло, Тил почувствовал, что больше так не может, и ушел проветриться на крышу. Его исчезновение заметили не сразу, и когда Жуга нашел его там, уже темнело.
— А, вот ты где.
На заметенной снегом крыше было холодно и тихо. Тил сидел на самом ее гребне, обхватив колени и прислонившись к теплой трубе камина. Бросил взгляд на травника и снова отвернулся.
— Не замерз? — Жуга подошел и опустился рядом. Проследил за взглядом паренька. Смотрел Тил в сторону гавани, туда, где на холодном рейде темнели силуэты трех последних зимних кораблей.
— Как твоя рука? — спросил тот вместо ответа.
— Рука — нормально. Заживет. Ты что там увидал?
— Да так… — Тил поплотнее запахнул овчину кожуха и помолчал. — Грустно отчего-то.
— А что веселого на крыше? — усмехнулся травник.
— Я не об этом. Лето кончилось, да и вообще… Не знаю, что мне дальше делать. Устал я от всего этого. Домой хочу.
— Куда домой?
— Куда-нибудь. Где можно жить спокойно. Ходить по улицам без опаски… И чтобы Рик летать умел, — Тил с грустью посмотрел на травника. — Ты знаешь, Жуга, наверное, он уже никогда не полетит… Мне так кажется.
Жуга помедлил.
— Я там не стал говорить при остальных, — сказал он, — но тебе про это надо знать. Это про доску.
— Отстань ты со своей доской!
— Нет, ты послушай. Гертруда показала мне… нам с Вильямом черные фигуры. Те другие, которые против нас. Там тоже есть дракон. Это они играют — он и Рик.
— Что ты плетешь! Да Рик вообще к доске не прикасался. Он же спит.
— Наверно, в этом все и дело, — проговорил задумчиво Жуга. — Мы трогаем фигурки, но сдвинуть их не можем. А Рик… Кто знает, что он делает в своих драконьих снах! Мы для него только фигурки на доске, но от нас зависит, выиграет Рик или проиграет.
— А я? — Тил поднял взгляд. — Я тоже для него только фигурка?
— Да он и сам — фигурка на доске. Забыл?
Тил помолчал. Холодный ветер развевал его белые волосы.
— А что будет, если он проиграет? Или выиграет?
— Это знают только двое: Рик и тот, другой. — Жуга встал. — Пойдем-ка вниз. Чайку попьем, согреемся. Агата пряники печет. Медовые. Страх, какие сладкие. Пошли.
— Ты иди, а я не буду. — Телли отвернулся. — Ну их на хрен. У этих гномов только и разговоров, где какие камни встречаются, да как лучше сталь гравировать, а как напьются, так сразу — хвать за топоры и ну спорить, чей лучше. Стол разрубили, скамью разрубили… Скоро корчму пополам разрубят. Они что, все там под землей такие двинутые?
— Не все, — пряча улыбку, отозвался тот. — Другие еще хуже.
— А здесь свежо, просторно, дышится легко. И звезды светят…
Травник поднял голову. Звезд сегодня и в самом деле было много. Темнеющее небо словно бы обсыпали светящейся пылью. Луна, вчера еще ущербная, сегодня скрылась окончательно. Во взгляде Тила была непривычная задумчивость, казалось, он уже забыл про травника. Жуга почувствовал в груди немое беспокойство — эхо той странной влекущей тоски, что отражалась в зрачках Телли холодной россыпью звезд; он потоптался неловко, словно был здесь лишним, и стал спускаться.
Внизу-то его и поджидал вернувшийся Золтан.
— Черт побери, Жуга, с тобой одни проблемы! — без предисловий начал он. — Стоит оставить тебя одного…
Жуга вздохнул и потянулся за кувшином.
Всю ночь Жуга не мог заснуть, да и на следующий день его одолевало беспокойство. Он вспоминал вчерашние события и все яснее чувствовал, что что-то упустил, какую-то догадку или наблюдение, которому сначала не придал значения, а теперь забыл. Наконец он решил, что корень всех бед — считалка Олле. После того, как сбылось предсказание насчет часов, дурацкие стишки вертелись в голове и не давали покоя. «Молоко, — раздумывал Жуга, бродя по двору. — Что значит: „где скисло молоко“? Мало ли, где оно может скиснуть… У любой кухарки. Да хотя бы и здесь. Опять же и лекарство…»
Все иносказания Жуга отбросил сразу — после часов стало понятно, что канатоходец говорит о чем-то конкретном. Где-то действительно сейчас скисало самое что ни на есть обычное молоко, а у Жуги и вправду было при себе какое-то лекарство, способное кого-то исцелить. Кого? И от чего? Жуга не знал, и если с кораблем и прочим можно было обождать, то эти две вещи ждать не могли: история с часами убедила травника, что лучше бы подготовиться к ним заранее.
К обеду вдруг пожаловал Яльмар, как всегда веселый, шумный и голодный. Затащил за стол Жугу и Вильяма, швырнул парнишке из прислуги пару талеров и потребовал всего самого лучшего и побольше, после чего увидел перевязанную руку травника и помрачнел:
— Это чего?
— Так, — отмахнулся тот, — вчера кое с кем поцапались в городе.
Варяг заинтересованно подался вперед.
— А ну-ка, рассказывай.
— Вон, пусть Вильям расскажет. У него складней получится.
Вильям с готовностью взялся за дело. После пяти вчерашних пересказов история постепенно обросла новыми подробностями, и в изложении барда стал проглядывать высокий штиль. Он делал страшные глаза, то повышал, то понижал до заговорщицкого шепота голос, выдерживал многозначительные паузы, махал руками и даже пару раз порывался вскочить на скамейку. Яльмар цокал языком, прихохатывал и восторженно хлопал себя по ляжкам, между делом уминая горячее мясо.
— Здорово, зашиби меня Мьельнир! Жаль, меня с вами не было. А кстати, что ты там про эльфов?..
Жуга по мере сил поведал Яльмару о Телли и о том, что с ним произошло. История дракона и мальчишки-эльфа впечатлила викинга гораздо меньше, но все равно заставила задуматься.
— Зеленые человечки, говоришь? — хмыкнул он, — Как же, помню. Я как-то с другом на спор пить затеял. До середины бочки добрались, так они отовсюду как полезут! Сначала он мне: «Яльмар, видишь?» Я ему: «Нет», а пару ковшиков добавил — тоже увидал…
— Да я не про этих, — поморщился травник и вновь пустился в объяснения.
— А, понятно, — наконец кивнул тот. — Что ж ты сразу не сказал? Это надо обмозговать. Эй, парень, — он поманил пробегавшего мимо слугу и сунул ему в руку монету. — Принеси-ка нам еще кувшинчик этого. И мяса на решетке, и мозгов, там, с горошком. Ну, и чего-нибудь еще.
— Э, Яльмар, — усмехнулся травник. — Да ты, никак, разбогател?
— Тс-с! — Викинг скорчил серьезную мину, поднял со скамейки свой мешок и водрузил его на стол. Дернул завязки. Жуга заглянул внутрь…
И отшатнулся при виде пяти острых витых стержней из кости.
— Единорожьи рога, — ухмыльнулся Яльмар. — Э, да что это с тобой? Позеленел весь. На-ка вот, глотни.
Непослушными пальцами Жуга нащупал кружку. Сжал ее и поднял взгляд. Видимо, в глазах у него отразилось что-то такое, что заставило Яльмара тревожно заерзать.
— Э, э, ты чего? — он завязал мешок. — Да перестань ты дергаться: не настоящие рога-то. Морских единорогов. Мы их на севере две дюжины поймали, мясо съели, а рога я приберег. Как чувствовал, что пригодятся. Вот, сбываю понемногу, чтобы спрос не подорвать. От яда правда, не помогают, но пока никто не жаловался.
— Еще бы! — усмехнулся Вильям. — Те, кому не повезло, молчат.
Травник медленно приходил в себя. Глотнул из кружки. Руки все еще дрожали.
— Дурак ты, Яльмар, — выдохнул он. — Предупреждать надо!
— А чего?
Подошел и подсел к столу Золтан.
— Здорово, Яльмар. Тебя, говорят, поздравить можно. Об чем шумим?
— Да вот, Вильям мне про вчерашнее рассказывал.
— Нашли, чем хвастать. Сами чудом уцелели, да и мне опять заботы.
— Брось, Золтан, — отмахнулся тот. — Подумаешь, прирезали каких-то трех паршивцев. Один! Да с ними только так и можно. А если делать дело, без этого не обойтись: молока не сквасишь — сыра не получишь.
Жуга поперхнулся пивом.
— Что?! — вскричал он. — Что ты сказал?
Воцарилась тишина. Травник оглядел встревоженные лица друзей и встал.
— Вот что, Золтан, — проговорил он медленно. — Ты можешь разузнать, где в городе готовят сыр?
— Какой сыр?
— Самый лучший.
— Ну вот, похоже, все в порядке, — Герта потрясла руками, как будто стряхивала с них невидимую воду, отступила и полюбовалась своей работой. — Думаю, повязка больше не нужна.
Жуга вывернул руку и скосил глаза на шрам. Разрез под красной корочкой стянулся окончательно. Боль ушла.
— На удивление хорошо заживает, — задумчиво продолжала Герта, вычищая кровь из-под ногтей. Пальцы у нее были длинные и сильные, с короткими и гладкими ногтями, ладонь была скорее, квадратная, нежели удлинненная. — Не поднимай тяжелого и не дерись, а то разойдется.
— Я знаю, — травник опустил рукав рубашки.
— Вообще-то, было бы неплохо посмотреть всю твою ауру. Золтан мне говорил, что ты иногда занимаешься магией. Когда подобное…
— Не сейчас, — уклончиво ответил тот, не желая признаваться, что не понял, о чем идет речь. — Раздеваться неохота. Расскажи мне лучше о стреле.
К удивлению травника, Гертруда громко рассмеялась.
— Раздеваться совершенно не обязательно, — сказала она наконец. — Но если ты не хочешь, я не буду. А вот стрела, что вы мне принесли, действительно оказалась предметом удивительным. Подожди здесь, я сейчас вернусь.
Гадалка вышла и Жуга остался в одиночестве.
Сегодня он вообще пришел сюда один. Гертруда спустилась открыть ему с руками, выпачканными в земле, и в холщовом фартуке поверх поношенного платья, на сей раз — действительно серого. От неожиданности Жуга даже забыл поздороваться. Гадалка поймала его недоуменный взгляд и улыбнулась.
— Проходи, — она отступила, пропуская травника вперед. — Я цветы пересаживаю. Подождешь в гостиной или пойдешь со мной?
— А далеко идти?
— Нет, что ты! — рассмеялась та. — В оранжерею. Вон туда.
За кабинетом оказалась еще одна комната — длинное помещение с камином и широким створчатым окном на потолке, через которое внутрь проникал дневной свет. Комнату заполняло бесчисленное множество горшков и ящичков с цветами, травами и даже маленькими кустиками роз. Отдельно стояли кадки с разными лекарственными растениями. Жуга с порога разглядел шалфей, ромашку, розмарин и базилик, оранжевые лепестки календулы и еще добрую дюжину трав, совершенно ему неизвестных. Воздух здесь был теплый и влажный, напитанный цветочным ароматом, который раньше травник принимал за запах курительных палочек.
— Да у тебя тут целый огород, — с оттенком уважения сказал Жуга. — Вот уж не думал, что все это можно разводить под крышей, да еще зимой!
— Мне по лесам слоняться некогда, — Гертруда выкопала целый куст вместе с корешками и землей, и мотнула головой. — Если ты передашь мне во-он тот горшок, дело пойдет быстрее. А потом займемся твоей рукой.
Выкапывать растения Жуге было не впервой, но вот садить еще не приходилось. Он с любопытством наблюдал, как гадалка насыпала на дно горшка золы, расправив корни, аккуратно разместила там куст, добавила земли и примяла сверху пальцами.
— Пожалуй, все, — она заглянула в опустевшую кадку. — Вовремя мы: еще б неделю, две, и кадку бы разворотило. Взгляни, как стенки раскрошились.
— А поливать разве не надо?
— Растения сразу после пересадки не поливают — слишком много ранок на корнях, могут загнить. Пойдем.
Она ополоснула руки, без слов вручила травнику кувшин с водой и удалилась. Вернулась она, уже переодевшись в небесно-голубое, отороченное белым мехом платье, и сразу принялась за дело.
Теперь, рассматривая свою руку, Жуга уже не удивлялся, но все равно не мог понять, как это было проделано.
Наконец послышались шаги, Герта вошла и положила наконечник перед травником на стол.
— Вот. Возьми, — она расправила юбки и опустилась на стул. — Отдашь Вильяму. И знаешь, что, — она потеребила подбородок, — скажи ему, чтоб подыскал для своих стрел что-нибудь другое.
Жуга настороженно покосился на треугольный кусочек металла. На темном бархате сталь отливала синевой, но выглядела совершенно обыденно. Он взял наконечник в руки и вновь не ощутил ничего особенного. Перевел взгляд на гадалку.
— Я ничего не чувствую. Никакого волшебства. Он отравлен?
— Нет, яда нет. А вот волшебство как раз есть. Заклятие латентно, то есть, сейчас оно в спящем состоянии. Его нетрудно обнаружить, если постараться. Попробуй, например, нагреть его на свече.
Жуга подчинился. С минуту он держал кусочек стали над чадящим фитильком, затем достал и осторожно потрогал пальцами.
— Холодный.
— Так часто бывает с предметами, заряженными магией. Смотри еще.
Она подвинула к себе коробку, вынула оттуда щепотку пудры и рассыпала ее по столу. Вокруг наконечника образовалось белое неровное кольцо, но на само железо не попало ни пылинки.
— И подобных тестов много, — Герта отряхнула руки. — Наверное, ты и сам когда-нибудь ими пользовался.
— Мне как-то не приходило в голову, — признался Жуга. — Ну, хорошо, это мне понятно. А в чем суть самого заклятия?
— Трудно сказать, — Гертруда пожала плечами. — Чары очень сложные, многоступенчатые и, как я уже сказала, спящие. Я не смогла в них разобраться. Невозможно понять, какая нитка свилась в середине клубка, не размотав его. А активировать такое заклятие может только очень мощный выплеск энергии.
Слова Гертруды все больше настораживали травника. За напускным спокойствием гадалки проглядывало нечто большее — волнение, тревога или даже страх. Он не мог понять, лишь чувствовал, что снова что-то упускает. Почему-то перед глазами все время маячили руки гадалки, выкопанный куст… Жугу не покидала мысль, что он когда-то уже испытывал подобное, и при очень странных обстоятельствах. Ему вдруг стало душно. Травник распустил завязки ворота.
— В твоем рассказе, — продолжала Герта, — есть одна зацепка: история Эйнара. В большинстве случаев магия затевается во исполнение какого-то желания. Волшебник тратит на это очень много сил, всякий раз подобные действия связаны со смертельным риском. Чародеи издавна бьются над поиском источника магической подпитки, но чаще расходуют собственную силу.
— Хватит ходить вокруг да около, Герта, — хрипло сказал Жуга. — Откуда берут такую силу? Что может ее дать?
— Жизнь. Ты мог бы догадаться сам: оружие всегда забирает жизнь. Я кое-что слыхала про Эйнара. Маг такого уровня вполне мог создать артефакт, способный выполнить единственное, самое заветное желание, забирая взамен всю энергию жизни. Ему было все равно, что будет потом. Ты говорил, что у него была заветная мечта — стать дельфином? Я думаю, что он им стал.
Травник был потрясен. Он не мог не признать, что Эйнар нашел поразительное и страшное в своей простоте решение проблемы. Желания уравнивались в цене, ты вставал перед выбором: либо жить, смирившись с тем, что твоя мечта никогда не сбудется, либо получить то, что хотел, но потерять себя. Но дело было даже не в этом. Человек мог мечтать стать правителем мира, а на деле — всего лишь хотеть, чтоб загнулся поганец сосед. Если Олле в глубине души хотел дурачиться и веселиться безнаказанно, остаться навсегда ребенком, скользить всю жизнь по грани между сном и явью, он получил такую возможность.
— Яд и пламя… — пробормотал Жуга. — Их же там полбочонка… Куда ему столько?
Гертруда пожала плечами.
— Возможно, Эйнар сделал несколько пробных партий таких наконечников. Думаю, на дне лежат первые, еще неудачные экземпляры. Но меня в этой истории взволновало другое.
— Что?
— Подумай сам. Ведь это наконечник для стрелы, а стрела — дистантное оружие. Убивает на расстоянии. Эйнар не мог стрелять в себя.
— Так значит…
— Да. Его убили.
Оба умолкли и уставились на лежащий на столе наконечник стрелы.
— Вот потому я и советую вам спрятать его подальше. Никто не вправе решать чужую судьбу. И никто не знает своих желаний.
Прошло немало времени, прежде чем травник вновь решился нарушить молчание. Он сунул наконечник в кошель, завязал его и положил в карман.
— Послушай, — он провел рукой по волосам. — Эта самая аура… Как ты собиралась ее смотреть? Что для этого надо?
— Да ничего не надо, просто посиди спокойно. Смотри сюда.
Она выставила на стол небольшое квадратное зеркальце, и на травника с той стороны стекла уставилось его же отражение. Жуга помедлил и отвел глаза. Вновь затеплились свечи, гадалка занавесила окно и что-то зашептала. Травнику подумалось, что Гертруде без помощи свечей редко удавалось колдовство. Жуга нахмурился — что-то здесь было не так. Огонь…
Он перевел свой взгляд на зеркало и еле сдержал крик. В первый миг ему показалось, что волосы у него на голове вдруг встали дыбом. Но тут же стало ясно, что волосы здесь не при чем — мерцал сам воздух над его головой. Свечение было матовым, неярким и неоднородным, в нем были полосы разных цветов, какие-то отростки, все это двигалось, лениво извивалось, колыхалось, словно водная трава. Одни из них были длинными, другие — чуть короче, концы иных и вовсе уходили в темноту. В зеркале Жуга казался себе каким-то непонятным чудищем.
— Что… это?
— Засоренная аура, — вздохнула Герта. — Хвосты, обрывки заклинаний. Проще говоря, следы занятий магией. Все, как я предполагала.
— Но как… откуда… Почему?
— Неосторожность. Неопытность. Магия щедра на неожиданности. Ты похож на паука, к которому пристают кусочки каждой его новой паутины. Плетешь сеть за сетью, а следы заклятий тянутся за тобой, и ты теряешь силу. Будь у тебя ее чуть поменьше, ты бы уже давно умер. Тебя в последнее время не одолевает усталость? Чувство безнадежности? Тоска? Упадок сил?
Жуга оторопело кивнул, и в этот миг увидел в руке у Гертруды нож с широким, потемневшим от времени лезвием. Гадалка перехватила его тревожный взгляд и успокаивающе положила ладонь ему на плечо.
— Не бойся, — мягко сказала она, — это пентакль, он из серебра. Он ничего не отрезает, только рвет магические связи. Ты позволишь?
Нож запорхал в ее руках. Жуга угрюмо наблюдал, как «прядь» за «прядью» опадают и растворяются в темноте трепещущие линии волшебного огня. Он не чувствовал в себе никаких изменений, тем не менее само зрелище захватывало дух и заставляло сердце учащать свой бег. Все это напоминало нелепую игру, но что-то говорило травнику, что это не игра. Герта не лгала. Шуршал шелк платья. Движения гадалки были легкими, уверенными, чуть напряженными. Он всмотрелся в отражение ее лица в зеркале перед собой — неброские, слегка крупноватые черты, сосредоточенный взгляд серых глаз, и руки, уверенной хваткой держащие нож… Руки, без усилий удержавшие горшок с землей, который весил фунтов десять…
Он вдруг понял, что казалось ему странным в имени гадалки.
Принадлежность рода.
— Герта, — медленно проговорил он, с каждым словом холодея внутри от своей догадки. — Ответь мне на один вопрос.
— Спрашивай.
— Ты… мужчина?
Рука с зажатым в ней серебряным ножом замерла над его затылком и медленно опустилась. В зеркале отразилось бледное и грустное лицо.
— Да.
ВЕСЬ МИР И НОВЫЕ КОНЬКИ
То, что мы с тобою
Двое на свете знаем
Разве узнает лекарь?
Разве узнает колдун?
Ян Чжу
Сны.
За последнее время Тил уже успел забыть, сколь много значит для него неуловимая ткань сновидений, успел забыть то чувство, когда широкий парус сна вдруг схлопывается в черный лепесток, в мгновенье ока уносимый вихрем пробуждения. Сны раньше не тревожили его — бесцветные пустые ночи проходили мимо тихо и спокойно, исчезая навсегда. И лишь теперь, когда в глубинах памяти стало оживать прошлое, в его душу заползла неясная тревога, порожденная невозможностью вспомнить сны.
А в том, что они были, Тил не сомневался. И причиной для уверенности были даже не слова Олле, а что-то другое. Что-то поселилось в глубине его души, такое отстраненное и в то же время такое близкое, что становилось не по себе от этой раздвоенности. Раньше, если щемило сердце или вдруг накатывала грусть, Тил привычно отсылал все это к своей жизни до войны, предпочитая об этом не думать и даже не пытаясь вспоминать. Дверь в прошлое была закрыта даже в снах, и это было благо для него. Он был здесь своим, мир был его, а он был частью этого мира. Был и все.
Но сны учили думать по-другому.
Во сне ты долго и упорно вышивал рисунок, а поутру, проснувшись, выяснял, что вышивал невидимый узор невидимой иглой, и только пальцы помнят работу. Но узор-то от этого не исчезает.
Во сне все события воспринимаешь не так, как наяву. Бывает, например, что приснится тебе человек с пятью головами, а ты и думаешь при этом: «Ну, пять голов. Так и надо, так и должно быть». А поутру ломаешь голову: ну почему вся эта чушь и несуразица казалась во сне такой естественной? И подползает пугающая в своей простоте мысль: а я ли видел этот сон?
Кто в глубине души на самом деле видит сны?
Нас двое или я один?
И кто из нас «я»?
Ветер с гавани, холодный и сырой, гулял над крышами, ерошил волосы мальчишки, выдувал тепло из-под овчины кожуха. Ставшим уже привычным усилием Тил подавил озноб и вновь задумался — откуда у него это умение? Не спать, когда надо не спать, спокойно сносить холод и ветер, думать о нескольких вещах сразу… И звезды. Телли поднял голову. Узор созвездий был теперь как музыка, звучал неуловимо высоко прозрачной стынущей мелодией. А где-то в глубине души, как эхо, внезапно отзывалась тонкая струна. Иногда она звучала чисто, иногда — нелепым диссонансом, а порой и вовсе дребезжала, как жестянка. Смех и колокольчики, капель и грохот водопадов, посвист ветра в звездных лучах… Мелодии сплетались, расходились и сходились вновь, «Так и надо, так и должно быть», — думал он.
А потом опускал глаза и в сотый раз спрашивал себя, почему вся эта чушь и несуразица кажется ему теперь такой естественной.
Но до этого не было дела никому. Даже Жуга и тот его не понял. В последние дни Тил ловил себя на мысли, что все людские заботы стали видеться ему мелкими и нелепыми. Он изменялся. Память тела оживала быстрее, чем память ума. Но та память тоже не была мертва; она спала. И видела сны. Он чувствовал присутствие своего дракона там, внизу — немое спокойствие уснувшей мощи, и ему было тревожно-хорошо. Маски опадали, как увядшие листья. Тил с каким-то гибельным восторгом ощущал, как растворяется во времени мальчишка Телли, и ему на смену через сны приходят годы, ум, расчет и память Навигатора. Он и хотел, и боялся этого.