Страница:
учитывая сложное положение, в котором я оказался, это была не слежка, а
разведка. "Моему дорогому другу. ХХО. Дик*". <Член - англ. (вульг.)>.
Надо же, имя из трех букв. Здорово.
Когда мама спустилась вниз, на ней было надето голубое платье с белым
воротничком и нитка жемчуга, которую она отказалась возвратить бабушке,
когда ее выперли из колледжа за то, что она забеременела. Но ногах у нее
были "бельгийские" туфли. Во Флейвалле это называлось "одежда на каждый
день". Доктор на три буквы появился в синем пиджаке и белых шерстяных
брюках. И при галстуке, призванном напомнить всем о том, что он закончил
Йельский университет - если кто забыл, конечно. Выглядел он так, будто
только что сошел с борта яхты. Вообще-то, океан находился в сотне миль
отсюда. Они оба нервничали. Мне стало радостно от мысли, что это из-за меня,
и поэтому я решил, что мне не стоит покидать их слишком быстро. Когда я
понял, что их беспокойство со мной никак не связано, я почувствовал большое
разочарование. Все дело в том, что они впервые появлялись на людях как пара.
- Ну, как я выгляжу? Нормально? - Мама подняла руки вверх и
закружилась, словно балерина на коробке из магазина дешевых ювелирных
украшений.
- Ты прекрасна, словно любовное стихотворение! - Стихотворение? Не
сомневаюсь, что доктор Дик хочет поиграть с мамой в больничку.
- Вы что это так разоделись?
- У МакКаллумов вечеринка. - Мама сказала это таким тоном, будто ей эти
званые вечера уже поперек горла стоят.
- Интересно, а Двейн тоже там будет? - Леффлеру моя шутка не показалась
смешной.
- Кто такой Двейн?
- Я тебе в машине объясню. - Поскольку мама не гнушалась любезно
разговаривать с лопоухим уродом, который, не понижая голоса, высказывал
предположение о том, что она - любовница Осборна, то, надо полагать, и
история появления Двейна на свет ее не особенно огорчит.
- А ты, Финн, сегодня вечером останешься дома.
- Хорошо. - Леффлер потащил ее к двери. - Все равно мне завтра рано
вставать. - Она даже остановилась, услышав это.
- Зачем?
- Завтра начинаю трудовую жизнь. Меня приняли на работу. - Стоило
получить эту работу, хотя бы для того, чтобы видеть выражение их лиц в эту
минуту
- Похвально, Финн. Мои поздравления! - Леффлер пожал мне руку. Ладони у
него были потными.
- Подожди минутку. Кто тебя принял на работу?
- Мистер Осборном. Он будет платить мне пятнадцать долларов в час за
то, что мы будем заниматься по четыре часа в день. И никаких налогов. - Мы
все обсудили, когда он отвозил меня домой на своем "Роллс-ройсе". Чего-чего,
а этого мама не ожидала.
- Какое ты имел право беспокоить мистера Осборна? - Вот так! Я обвел ее
вокруг пальца! Ай да Финн!
- Я его ничем не обеспокоил. И это все-таки лучше, чем быть твоей
горничной.
- Мы и так ему многим обязаны.
- Это ты ему многим обязана, а не я.
- Не смей говорить со своей матерью таким тоном!
Я знал, что Леффлер не выдержит и ввяжется в наш разговор. Мама
схватила меня за руку.
- Ты сейчас же позвонишь мистеру Осборну и скажешь, что отказываешься
от его предложения.
- Но это же неправда! Почему я должен врать человеку, который так много
для нас сделал? Впрочем, если тебе действительно это нужно, я позвоню и
объясню ему, почему ты не хочешь, чтобы я у него работал.
- Это твоя мать будет решать, что ты будешь делать, а что нет.
- Но она же сама хотела, чтобы я начал работать. Ты говорила, что я
должен знать, что в жизни есть определенные правила. Тот же человек, у
которого вы оба работаете, нанимает меня, и после этого вы говорите, что это
плохо?
- Я не работаю у мистера Осборна.
- Он построил вашу больницу! - Леффлер уже готов был заорать на меня,
но тут я быстро сказал:
- Понимаешь, мама, все наши действия влекут за собой определенные
последствия.
Именно эту фразу произнес Леффлер, когда они с мамой валялись голые на
полу. Видимо, она показалась им знакомой.
- Что ж, может, это действительно не худший выход из положения, Лиз.
- И дома я буду реже бывать... - Они поняли, что мне все известно.
- И что ты будешь для него делать?
- Проводить инвентаризацию. - По крайней мере, так это называет Осборн.
- Инвентаризацию чего? - Мама заметила, что ее дружок смотрит на свои
часы "Ролекс".
- Не знаю. Он не сказал. Он хочет, чтобы я составил для него список
какого-то барахла.
Леффлер опять посмотрел на часы.
- Мы на вечеринку опоздаем.
- А что это за вечеринка?
- МакКаллумы пригласили нас на коктейль, - сухо ответила мама. - Надо
было сообщить мне, прежде чем обращаться к чужому человеку. Знаешь, мы же
одна семья, и поэтому мы должны общаться друг с другом.
- Коктейль! Ну надо же! Довольно странно, что они решили пригласить
людей, которые не пьют. - Я хотел общаться.
Потом я посмотрел телевизор, пообедав чипсами, положив их в синюю
фарфоровую тарелку. По словам мамы, она тоже была из музея, так же, как и
коврик. Бывшая хиппи, а столько всего знает о разных вещах! В настоящее
время ее бунт приобрел облик увлечения материальными ценностями.
В десять часов из Бостона позвонила Майя. Я покурил марихуаны и выпил
последнюю бутылку пива, лежавшую в подвале. Мы обсуждали, как относиться к
выздоровлению ее отца - было это чудом или просто удачным стечением
обстоятельств?
Доктор Леффлер привез маму домой раньше, чем я ожидал. Хорошо, что она
не сразу вышла из машины - они еще обжимались в ней некоторое время. Я как
раз успел открыть окна, чтобы проветрить комнату. Потом сбежал вниз, на
кухню за ментоловыми пастилками, чтобы мама не почуяла запах пива. Но никак
не мог их найти, и вместо этого глотнул чесночной приправы. Все было бы не
так плохо, если бы я не проглотил заодно и отвратительный кусок плесени.
Когда мама вошла в дом, я ел мороженое, пытаясь заглушить мерзкий привкус у
себя во рту.
- Финн, я должна перед тобой извиниться. Я же сама требовала, чтобы ты
нашел себе работу на лето.
- Принимаю ваши извинения, - ответил я, и рыгнул. Мне было приятно, что
она наконец-то хоть за что-то извинилась. Правда, меня тошнило от
мороженого, при помощи которого я пытался избавиться от вкуса заплесневелой
салатной заправки.
- Когда я упомянула о том, что мистер Осборн готов взять над тобой
шефство, многие просто позеленели от зависти. - Возьмет шефство? Мне было не
совсем понятно, как это понимать. Одно я знал наверняка: мама пыталась
извлечь из моего бунта что-то полезное для себя. - Понимаешь, эти люди лезли
из кожи вон, чтобы уговорить Осборна взять на работу их детей, ведь это
значительно повысило бы их шансы на поступление в колледж. Но он никак не
соглашался. Никого не брал на работу, ни единого человека. А потом нанял
тебя. Знаешь, я тобой горжусь. - Как ловко маме удается сначала обнадежить
человека, а потом огорчить!
- Хотел бы я, чтобы у меня был повод сказать так про тебя! - Яблочко от
яблони недалеко падает.
- Я очень стараюсь, Финн.
- Почему ты не можешь просто быть самой собой?
- Кто бы говорил.
Тут она права, ничего не попишешь.
Когда я направлялся к дому Осборна, мама как раз возвращалась от него.
Мы помахали друг другу, потому что, если бы мы этого не сделали, нам было бы
еще хуже. Мы хорошо знали друг друга, и нам не нравилось, что мы становимся
другими людьми.
Когда я подошел к дому Осборна, то увидел, что он стоит во дворе и
бросает монетки в фонтан.
- Загадали какое-то желание?
На голове у него была большая соломенная шляпа. Он был одет в шорты
цвета хаки, которые натянул чуть ли не до груди, и сандалии разного цвета.
Ножки у него были тоненькими, а живот разбухшим - он был похож на яйцо на
ходулях.
- Нет. Просто пытаюсь вспомнить, как я делал это, когда был мальчишкой.
- Он взял у садовника грабли и вытащил из фонтана мелочь, которую только что
туда бросил. То ли это бережливость, то ли маразм. Одно из двух. Или и то, и
другое. Трудно сказать.
Я пошел в дом. Мы вошли в какой-то шкаф, который оказался лифтом.
- Будем работать наверху. - Мы поехали на третий этаж.
- Что мы будем инвентаризировать?
- Прошлое.
Я не совсем понял, что он имеет в виду. Но тут он открыл дверь из
красного дерева, ведущую в биллиардную комнату. На огромном столе, обитом
фетром, лежала огромная куча фотоальбомов, конвертов и папок, набитых
поляроидными снимками, портретами и пленками разной формы, размера и вида.
Эта гора доходила мне до груди. Некоторые снимки пожелтели, другие приобрели
цвет платины. Там были черно-берые, цветные, глянцевые фотографии размером
восемь на двенадцать сантиметров... Честное слово, их там было несколько
тысяч! Такого беспорядка я в Флейвалле в жизни не видел. Наконец-то я
почувствовал себя в своей тарелке! На столе лежали крошечные фотографии,
сделанные еще в двадцатых годах - размером они были не больше печенья, и
неправдоподобно яркие снимки, сделанные в пятидесятых, с красиво вырезанными
уголками. На них были изображены молодые, красивые люди. Некоторые из них
давно умерли. Но пока они наслаждались жизнью в оазисах роскоши и богатства,
которые располагались в разных сторонах света.
Осборн по локоть погрузил руки в эту кучу, и небрежно вытащил оттуда
пару пригоршней. Он был похож на Скруджа МакДака, купающегося в золотых
монетах.
- Я все откладывал и откладывал это занятие. Все надеялся, что
когда-нибудь, когда состарюсь, мне уже не будет грустно перебирать эти
снимки. Мне все казалось, что когда-нибудь мне будет столько лет, что это
будет не так грустно делать, черт побери... Но я так и не дождался этого
времени. Десять лет назад я приказал, чтобы все фотографии сложили здесь -
думал, что буду сортировать их в перерыве между играми. - Ножки биллиардного
столика были вытесаны так, что напоминали лошадиные. - Но потом мне надоело
играть в биллиард.
Осборн медленно высыпал фотографии обратно в кучу.
- Насколько я понимаю, ты считаешь себя антропологом. Что ж, посмотрим,
что ты здесь раскопаешь. - Две фотографии упали на пол. Я поднял их и
передал ему. Он надел очки, внимательно посмотрел на них и начал рассказ. На
одной из них Осборн стоял рядом с Биллом Пейли - владельцем одной из
телекомпаний. Но меня, как и самого Осборна, больше интересовала задорно
улыбавшаяся рыжеволосая женщина. Когда мой работодатель сказал: "Она убила
своего мужа, и ей удалось избежать ответственности. Мы с ним дружили. С ней
тоже, между прочим", мой интерес к этой особе только возрос. Он отбросил
этот снимок в сторону и посмотрел на обратную сторону второй фотографии,
такой хрупкой от старости, что на его пальцах остались следы краски.
"Господи, да ей лет больше, чем мне". Было абсолютно ясно, что Осборну не
нравилось стареть. На обороте было написано странным почерком: "Выставка в
Америке, 1893". Осборн перевернул ее и стал рассматривать, держа на
расстоянии вытянутой руки. Там была изображена девушка. Ей было
приблизительно столько же лет, как и Майе. Она была одета в костюм Статуи
Свободы, и лизала трубочку с мороженым. Ее сняли на фоне здания, в котором
проходила Всемирной выставка.
- Кто это?
- Моя мать. Пытается изобразить святую невинность.
- У вас были хорошие отношения?
- Я любил ее, пока мне не исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас.
- А потом что случилось?
- Мы разбогатели. - Он швырнул фотографию обратно в кучу.
В углу комнаты стоял кожаный диван, на котором были сложены в огромную
кучу обитые войлоком архивные папки.
- Каждая папка рассчитана на один год. Для каждого года - своя. Тебе
нужно рассортировать фотографии и разложить их по папкам в зависимости от
даты, которая на них написана. Другие мы просмотрим потом вместе и
попытаемся понять, когда же эти чертовы снимки были сделаны. - Я решил, что
это непыльная работа, но тут он указал на электрическую печатную машинку,
стоящую на столике у окна. - Я хочу, чтобы ты составил список, в котором
было бы указано, когда была сделана фотография, и какого она размера, и кто
на ней. Это касается всех снимков. Если ты не знаешь, кто изображен на
снимке или где он был сделан, то просто отложи его в особую папку. Вот в эту
- она здесь специально для этого. - Осборн рассмеялся.
Мне хотелось узнать, зачем ему это все надо. Но вместо этого сказал:
- Большая куча получится, наверное.
- Поэтому то, чем ты будешь заниматься, называется работой, сынок.
Он опять засунул руку в кучу на биллиардном столе, и вытащил снимок, на
котором был снят вместе с какой-то девушкой. Их окружали античные развалины.
Они были такими молодыми и красивыми! Казалось, они будут жить вечно.
- Знаешь, когда я смотрю на это, у меня такое впечатление, что это не
моя жизнь, а чужая, и что я просто турист, который любуется открытками. - На
обратной стороне было написано: "Медовый месяц. Остров Сицилия".
Он пошаркал к двери. Теперь он действительно выглядел очень старым. Мне
хотелось сказать ему что-то ободряющее, чтобы он перестал думать о прошлом.
- Как вы думаете, то, что мистер Лэнгли вышел из комы - это чудо? - Он
закрыл глаза и так долго думал над моим вопросом, что я уже решил, что он
заснул.
- Чудеса случаются для того, чтобы мы помнили о том, что граница,
разделяющая возможное и невозможное намного тоньше, чем нам кажется. - Я
ничего не понял. - А вот еще одно чудо. - Он протянул мне пакет с
проявленными фотографиями, на которых была запечатлена Майя, сидящая у меня
на коленях. Мы улыбались совершенно одинаково. Я просто не верил своим
глазам. Такое не забывается. Это случилось всего две недели тому назад, а я
уже ничего не помнил.
Когда я пришел к Осборну на следующий день, то обнаружил, что он
разговаривает с фотографией. "Что за дебильная компания ублюдков!". Он
рассматривал кучку черно-белых снимков размером восемь на десять
сантиметров, на которых несколько мужчин сидели за круглым столом вместе с
Рузвельтом. Моему начальнику там было лет тридцать - тоненькие усики, костюм
в полоску: выглядел он ужасно умным. Не успел я попросить его об этом, как
он начал рассказывать мне об этих людях, указывая на них потемневшим от
курения сигар, которые он не должен был курить, пальцем:
- Этот работал в "Стэндард Ойл", этот из компании "Форд" - он был
нацистом. Это Уолтер Крайслер - приятный парень, этот мошенник из АТ&Т*,
а этого, как же его зовут... короче, он занимался железными дорогами.
<Компания "Американ телефон энд телеграф" ("Американская
телефонно-телеграфная компания" (АТ и Т)\\Одна из крупнейших корпораций
США>. Рузвельт специально пригласил нас в Белый дом, чтобы мы подсказали
ему, как выбраться из Депрессии.
- И что вы ему посоветовали?
- Продавать место для рекламы на однодолларовой бумажке. - Я так долго
смеялся, что он, так и не дождавшись, пока я успокоюсь, продолжил:
- Вот это вот куда забавнее. Посмотри сюда.
На фотографии выстроилась футбольная команда. Это был 1919 год.
Оказалось, что невысокий парнишка со спущенным носком - это Осборн.
- Господи, какое это счастье - быть молодым... Правда, понимаешь это
только в старости. - Он посмотрел на снимок через лупу с ручкой из слоновой
кости.
Было заметно, что тогда у него были прыщи.
- Никто нас не мог победить. Разумеется, мы играли только с девчонками.
- Чувство юмора его иногда подводило.
- Как вы думаете, я могу поступить в колледж, в котором вы учились? Я
достаточно умный для этого?
- А ты можешь щелкать пальцами и одновременно жевать?
Он и не заметил, что заставил меня почувствовать себя полным идиотом.
- Да зачем тебе туда поступать? Я ненавидел эту школу. Все эти частные
закрытые заведения похожи на тюрьмы. За тем исключением, что кормят там еще
хуже. И если ты думаешь, что я уже ни черта не соображаю и сам не понимаю,
что говорю, то знай, что однажды я обедал в тюрьме "Синг-Синг". Один мой
бывший партнер пытался закончить там свое образование. Его осудили за
растрату казенных денег. Поверь мне, частные школы тебе не понравятся.
- Но Брюс ведь окончил эту школу!
- У него не было выбора.
У меня тоже. Но об этом я ему не сказал. Тут на его наручных часах
зазвенел будильник.
- Ох, пора мне кровь переливать. - Наверное, он не шутил. Он передал
мне охапку кожаных фотоальбомов и ушел из биллиардной, даже не попрощавшись.
Было весело рассматривать фотографии Майи и Брюса, которые были
сделаны, когда они были детьми. Но после того, как я в сотый раз напечатал
"Семья Лэнгли на отдыхе в Париже, в Лондоне, на Цейлоне, в парке Серенгети в
Танзании, в Ист-Гемптоне, в Палм-Бич, на острове Сент-Бертелеми, в
Сен-Морице, в Сен-Тропезе" - мне это стало надоедать.
А после сто пятидесятой надписи я был уже раздражен до предела. У них
всегда был такой счастливый вид. Почему бы и нет? Если они не были на
каком-нибудь курорте, значит, развлекались в Флейвалле. То есть отдыхали
после отдыха. Я старался разглядеть в этих снимках что-нибудь странное. И
тогда дело пошло веселее. Я заметил, что Майя почти всегда держала в руках
какое-нибудь животное - кота или собаку, дотрагивалась до лошади или до
плюшевого медвежонка. Миссис Лэнгли, постоянно сжимающая в руке банку с
лимонадом, обычно смотрела не в камеру, а на своего мужа. И у нее всегда
были широко раскрыты глаза, а на губах застывала растерянная и чуть
испуганная улыбка. Как будто ее муж был святым со стигматами на руках, в
которых он неизменно держал теннисную ракетку, удочку, лыжную палку или
клюшку для гольфа. Брюс же часто принимал живописные позы и весело улыбался,
глядя прямо в объектив фотокамеры. Но вскоре мне стало ясно, что выглядеть
счастливым и быть им - это не одно и то же. Комфорт и роскошь, окружающие их
постоянно, слепили меня, так что было сложно понять, что они чувствуют на
самом деле. Все равно что на солнце смотреть.
К концу недели я подшил такое количество их фотографий, что мне уже
стало казаться, что я тоже член семьи Лэнгли. Я многое узнал благодаря этим
фотографиям, и теперь уже начинал понимать намеки на прошлые события,
которые они делали в моем присутствии, а их шутки казались мне более
смешными и менее затертыми.
Потом и сам Осборн ко мне присоединился. Он шарил в папке, в которую я
складывал для него фотографии, вытаскивал оттуда какой-нибудь интересный
снимок и начинал рассказывать. В основном он выбирал те, на которых были
запечатлены его бывшие подружки или партнеры по бизнесу. Слушать его
рассказы о женщинах было гораздо увлекательнее, чем о мужчинах. Когда он
дошел до фотографии блондинки на водных лыжах, он сказал только:
- А, это Кримсайкл*. <Коктейль, в состав которого входят ликер,
сливки, апельсиновый сок>. - Я сидел за печатной машинкой, но сразу
повернулся к нему.
- Ее так звали?
- Нет, она так пахла.
- Коктейли ничем не пахнут.
- Нет, пахнут. - Он улыбнулся и облизнул губы. Да, этот старый
развратник знал, о чем идет речь. Он позвал дворецкого и приказал ему
принести парочку этих коктейлей, чтобы мне стало понятно, о чем он говорит.
Я отглотнул немного и вздохнул. Вкус у напитка был ванильно-фруктовый, и он
напомнил мне о Майе. Но я ничего ему об этом не сказал.
Закончив есть мороженое, я взял в руки огромную папку, которую нашел в
куче на биллиардном столе. В этой папке лежали двенадцать рулонов пленки. К
ним была приложена записка от адвоката из Нью-Йорка, в которой было сказано:
"Ждем вашего решения, как договаривались".
- Что это такое?
- На этих фотографиях - я с моей последней любовницей. Он вытащил
пленку из одной из коробочек и посмотрел на свет. Там ничего не было видно,
но он, по-видимому, был очень доволен собой.
- Она была австралийской. Играла на виолончели. Ее звали Сью. - Он
погладил бородку. Похотливый Санта-Клаус. Осборн стал напевать, имитируя
австралийский акцент: "Притащи мне кенгуру, дружище". Эта дебильная песенка
была модной в шестидесятые годы. Я рассмеялся, хотя и был шокирован.
- Значит, вы наняли кого-то, чтобы он вас фотографировал?
- Нет. Это случилось два, нет, три года назад, несколько лет спустя
после несчастного случая с моим зятем. Мы с Сью... стали очень близки. Она
приехала сюда, и мы встречались в домике у корта. Моя женушка прознала об
этом, и наняла частного детектива, чтобы он установил камеру на потолке,
прямо над кроватью. Она начинала работать, когда специальный детектор
улавливал движение. На снимках все было прекрасно видно. Она хотела
развестись со мной. Что ж, ей удалось ухватить меня за яйца. - Я подумал о
шраме, который находился на месте, где раньше была его мошонка.
- Почему же она не развелась, если у нее были фотографии?
- У меня обнаружили рак. И ей, наверное, хотелось понаблюдать, каково
мне придется после того, как мне отрезали мои cojones*. <Яички -
исп.>.
- Ничего себе. - Я просто не знал, что сказать.
- У моей жены своеобразное чувство юмора. Когда наступило Рождество,
она подарила мне эту пленку. Уверила меня, что никогда не проявляла эти
кадры. Может, тут есть и Брюс. Насколько я знаю, ему тоже случалось
развлекаться в этом домике. - Я подумал о нем и Джилли.
- И какую пометку я должен на них сделать?
- Сложный вопрос. Мне бы очень хотелось просмотреть эти кадры. С другой
стороны, я не желаю, чтобы они стали местной сенсацией, благодаря длинным
языкам работников фотомастерской.
- Я бы мог сделать это для вас. Мне нужен увеличитель, специальная
жидкость и фиксажный раствор. У меня был факультатив в школе.
- Скажи Герберту, что тебе нужно - составь список. - Он бросил мне
пленку. - Пусть это будет наш маленький секрет, амиго. И, я тебя умоляю,
спрячь ее где-нибудь, чтобы никто не нашел. - Зазвонил телефон.
- Да-а? - Так он отвечал, когда снимал трубку. На лице у него появилась
кривая улыбка. - Кто это? - Он нарочито грубо заорал:
- Даже не знаю, сможет ли он подойти к телефону. - Поразительно, что он
так веселится, учитывая то, о чем он мне только что рассказывал. Потом
Осборн достал сигару и наклонился ко мне, чтобы я поднес ему зажигалку. -
Почему? Да потому, что он сейчас работает. Я рад, что ты одобряешь эту идею.
Что мы делаем? Болтаем о девчонках... - Он подмигнул мне. Если ты не будешь
меня спрашивать, то я и врать тебе не буду. - Он передал мне трубку и вышел
из комнаты, напевая "Задуби мне шкуру, Финн, если я помру. Задуби мне шкуру,
Финн, если я помру" на мотив старой песни "Притащи мне кенгуру, дружище".
Майя спросила меня, почему я так громко смеюсь. Мне было сложно это
объяснить.
Через четыре дня наконец-то наступило Четвертое июля. Я был так рад и
взволнован из-за того, что скоро увижу Майю, что меня вовсе не беспокоило,
что на праздник мне придется идти с мамой и Леффлером. Моя подруга
собиралась появиться там сразу же после того, как прилетит в Флейвалль.
Доктор нарядился в джинсы, ковбойские сапоги и белую шляпу. Он приехал
в совершенно новом грузовичке, на дверце которого было написано название
фермы. Как будто пять акров земли - это ферма. Леффлер, видимо, думал, что,
напялив ту же одежду, что и слащавые исполнители кантри из
фильмов-вестернов, превратился в ковбоя. Я был счастлив, когда увидел маму,
спускающуюся по лестнице. Она была одета в дорогое строгое платье. Настоящий
сноб, особенно по сравнению с нашим доктором, изображающим Энни Оукли*!
<Знаменитый стрелок. Была известна под прозвищем Малютка Меткий Глаз
(рост 1,5 м). Еще девочкой сумела оплатить закладную на родительскую ферму,
продавая подстреленную на охоте дичь в г. Цинциннати, шт. Огайо. В течение
17 лет выступала с цирковыми номерами: простреливала подброшенную монету,
сбивала выстрелом кончик сигареты, которую держал во рту ее муж, успевала
изрешетить подброшенную игральную карту>.
- А где же те ковбойские сапоги, которые я тебе подарил? - Это было
первое, о чем спросил ее доктор Дик.
- Ты знаешь, они мне ноги натирают. А ведь я знаю, что тебе очень
хочется потанцевать. - Слава богу, мама еще не совсем опустилась.
Главная улица Флейвалля (она же единственная) была перекрыта по всей
своей длине - от церкви до почты. Мы приехали туда заранее, но там уже
собралось три сотни человек, не меньше. Красные, белые и голубые вымпелы,
флажки, американские флаги, бесплатные полеты на воздушном шаре с логотипом
журнала "Форбс", хот-доги, гамбургеры, мясо, приготовленное на огромных
решетках здоровенных мангалов, бар, в котором наливали только вино и пиво,
произведенное в Нью-Джерси - все это было так простецки, непритязательно!
Сегодня Флейвалль был именно таким.
Если вы были местным, то для вас все было бесплатно. Если нет, то надо
было платить, но все было очень дешево - за десять долларов можно было
наесться до отвала. На столе стояла большая банка из-под молока, в которую
гости должны были бросать мелочь. Я быстро отделался от мамы с Леффлером.
Потом встретил в толпе Томми Фаулера - и перехватил у него пиво. Толпа
увеличивалась, теперь там было четыреста человек. По крайней мере, половина
людей приехали из деревень, окружавших Флейвалль. Они стояли на месте,
потому что были слишком нарядно одеты. Их явно раздражали миллионеры,
наряженные так, будто они живут в трейлерах. В общем, это довольно забавно -
рядиться в дешевые шмотки и ковбойскую шляпу и садиться за руль пыльного
старого "Феррари". То и дело я слышал, как фермеры недовольно повторяли друг
другу, будто жалуясь: "Интересно, кто за все это платит?".
Врачи, доктора и бизнесмены, которые проснулись сегодня утром с
приятной мыслью о том, что их добродетели позволили ухватить завидный кусок
разведка. "Моему дорогому другу. ХХО. Дик*". <Член - англ. (вульг.)>.
Надо же, имя из трех букв. Здорово.
Когда мама спустилась вниз, на ней было надето голубое платье с белым
воротничком и нитка жемчуга, которую она отказалась возвратить бабушке,
когда ее выперли из колледжа за то, что она забеременела. Но ногах у нее
были "бельгийские" туфли. Во Флейвалле это называлось "одежда на каждый
день". Доктор на три буквы появился в синем пиджаке и белых шерстяных
брюках. И при галстуке, призванном напомнить всем о том, что он закончил
Йельский университет - если кто забыл, конечно. Выглядел он так, будто
только что сошел с борта яхты. Вообще-то, океан находился в сотне миль
отсюда. Они оба нервничали. Мне стало радостно от мысли, что это из-за меня,
и поэтому я решил, что мне не стоит покидать их слишком быстро. Когда я
понял, что их беспокойство со мной никак не связано, я почувствовал большое
разочарование. Все дело в том, что они впервые появлялись на людях как пара.
- Ну, как я выгляжу? Нормально? - Мама подняла руки вверх и
закружилась, словно балерина на коробке из магазина дешевых ювелирных
украшений.
- Ты прекрасна, словно любовное стихотворение! - Стихотворение? Не
сомневаюсь, что доктор Дик хочет поиграть с мамой в больничку.
- Вы что это так разоделись?
- У МакКаллумов вечеринка. - Мама сказала это таким тоном, будто ей эти
званые вечера уже поперек горла стоят.
- Интересно, а Двейн тоже там будет? - Леффлеру моя шутка не показалась
смешной.
- Кто такой Двейн?
- Я тебе в машине объясню. - Поскольку мама не гнушалась любезно
разговаривать с лопоухим уродом, который, не понижая голоса, высказывал
предположение о том, что она - любовница Осборна, то, надо полагать, и
история появления Двейна на свет ее не особенно огорчит.
- А ты, Финн, сегодня вечером останешься дома.
- Хорошо. - Леффлер потащил ее к двери. - Все равно мне завтра рано
вставать. - Она даже остановилась, услышав это.
- Зачем?
- Завтра начинаю трудовую жизнь. Меня приняли на работу. - Стоило
получить эту работу, хотя бы для того, чтобы видеть выражение их лиц в эту
минуту
- Похвально, Финн. Мои поздравления! - Леффлер пожал мне руку. Ладони у
него были потными.
- Подожди минутку. Кто тебя принял на работу?
- Мистер Осборном. Он будет платить мне пятнадцать долларов в час за
то, что мы будем заниматься по четыре часа в день. И никаких налогов. - Мы
все обсудили, когда он отвозил меня домой на своем "Роллс-ройсе". Чего-чего,
а этого мама не ожидала.
- Какое ты имел право беспокоить мистера Осборна? - Вот так! Я обвел ее
вокруг пальца! Ай да Финн!
- Я его ничем не обеспокоил. И это все-таки лучше, чем быть твоей
горничной.
- Мы и так ему многим обязаны.
- Это ты ему многим обязана, а не я.
- Не смей говорить со своей матерью таким тоном!
Я знал, что Леффлер не выдержит и ввяжется в наш разговор. Мама
схватила меня за руку.
- Ты сейчас же позвонишь мистеру Осборну и скажешь, что отказываешься
от его предложения.
- Но это же неправда! Почему я должен врать человеку, который так много
для нас сделал? Впрочем, если тебе действительно это нужно, я позвоню и
объясню ему, почему ты не хочешь, чтобы я у него работал.
- Это твоя мать будет решать, что ты будешь делать, а что нет.
- Но она же сама хотела, чтобы я начал работать. Ты говорила, что я
должен знать, что в жизни есть определенные правила. Тот же человек, у
которого вы оба работаете, нанимает меня, и после этого вы говорите, что это
плохо?
- Я не работаю у мистера Осборна.
- Он построил вашу больницу! - Леффлер уже готов был заорать на меня,
но тут я быстро сказал:
- Понимаешь, мама, все наши действия влекут за собой определенные
последствия.
Именно эту фразу произнес Леффлер, когда они с мамой валялись голые на
полу. Видимо, она показалась им знакомой.
- Что ж, может, это действительно не худший выход из положения, Лиз.
- И дома я буду реже бывать... - Они поняли, что мне все известно.
- И что ты будешь для него делать?
- Проводить инвентаризацию. - По крайней мере, так это называет Осборн.
- Инвентаризацию чего? - Мама заметила, что ее дружок смотрит на свои
часы "Ролекс".
- Не знаю. Он не сказал. Он хочет, чтобы я составил для него список
какого-то барахла.
Леффлер опять посмотрел на часы.
- Мы на вечеринку опоздаем.
- А что это за вечеринка?
- МакКаллумы пригласили нас на коктейль, - сухо ответила мама. - Надо
было сообщить мне, прежде чем обращаться к чужому человеку. Знаешь, мы же
одна семья, и поэтому мы должны общаться друг с другом.
- Коктейль! Ну надо же! Довольно странно, что они решили пригласить
людей, которые не пьют. - Я хотел общаться.
Потом я посмотрел телевизор, пообедав чипсами, положив их в синюю
фарфоровую тарелку. По словам мамы, она тоже была из музея, так же, как и
коврик. Бывшая хиппи, а столько всего знает о разных вещах! В настоящее
время ее бунт приобрел облик увлечения материальными ценностями.
В десять часов из Бостона позвонила Майя. Я покурил марихуаны и выпил
последнюю бутылку пива, лежавшую в подвале. Мы обсуждали, как относиться к
выздоровлению ее отца - было это чудом или просто удачным стечением
обстоятельств?
Доктор Леффлер привез маму домой раньше, чем я ожидал. Хорошо, что она
не сразу вышла из машины - они еще обжимались в ней некоторое время. Я как
раз успел открыть окна, чтобы проветрить комнату. Потом сбежал вниз, на
кухню за ментоловыми пастилками, чтобы мама не почуяла запах пива. Но никак
не мог их найти, и вместо этого глотнул чесночной приправы. Все было бы не
так плохо, если бы я не проглотил заодно и отвратительный кусок плесени.
Когда мама вошла в дом, я ел мороженое, пытаясь заглушить мерзкий привкус у
себя во рту.
- Финн, я должна перед тобой извиниться. Я же сама требовала, чтобы ты
нашел себе работу на лето.
- Принимаю ваши извинения, - ответил я, и рыгнул. Мне было приятно, что
она наконец-то хоть за что-то извинилась. Правда, меня тошнило от
мороженого, при помощи которого я пытался избавиться от вкуса заплесневелой
салатной заправки.
- Когда я упомянула о том, что мистер Осборн готов взять над тобой
шефство, многие просто позеленели от зависти. - Возьмет шефство? Мне было не
совсем понятно, как это понимать. Одно я знал наверняка: мама пыталась
извлечь из моего бунта что-то полезное для себя. - Понимаешь, эти люди лезли
из кожи вон, чтобы уговорить Осборна взять на работу их детей, ведь это
значительно повысило бы их шансы на поступление в колледж. Но он никак не
соглашался. Никого не брал на работу, ни единого человека. А потом нанял
тебя. Знаешь, я тобой горжусь. - Как ловко маме удается сначала обнадежить
человека, а потом огорчить!
- Хотел бы я, чтобы у меня был повод сказать так про тебя! - Яблочко от
яблони недалеко падает.
- Я очень стараюсь, Финн.
- Почему ты не можешь просто быть самой собой?
- Кто бы говорил.
Тут она права, ничего не попишешь.
Когда я направлялся к дому Осборна, мама как раз возвращалась от него.
Мы помахали друг другу, потому что, если бы мы этого не сделали, нам было бы
еще хуже. Мы хорошо знали друг друга, и нам не нравилось, что мы становимся
другими людьми.
Когда я подошел к дому Осборна, то увидел, что он стоит во дворе и
бросает монетки в фонтан.
- Загадали какое-то желание?
На голове у него была большая соломенная шляпа. Он был одет в шорты
цвета хаки, которые натянул чуть ли не до груди, и сандалии разного цвета.
Ножки у него были тоненькими, а живот разбухшим - он был похож на яйцо на
ходулях.
- Нет. Просто пытаюсь вспомнить, как я делал это, когда был мальчишкой.
- Он взял у садовника грабли и вытащил из фонтана мелочь, которую только что
туда бросил. То ли это бережливость, то ли маразм. Одно из двух. Или и то, и
другое. Трудно сказать.
Я пошел в дом. Мы вошли в какой-то шкаф, который оказался лифтом.
- Будем работать наверху. - Мы поехали на третий этаж.
- Что мы будем инвентаризировать?
- Прошлое.
Я не совсем понял, что он имеет в виду. Но тут он открыл дверь из
красного дерева, ведущую в биллиардную комнату. На огромном столе, обитом
фетром, лежала огромная куча фотоальбомов, конвертов и папок, набитых
поляроидными снимками, портретами и пленками разной формы, размера и вида.
Эта гора доходила мне до груди. Некоторые снимки пожелтели, другие приобрели
цвет платины. Там были черно-берые, цветные, глянцевые фотографии размером
восемь на двенадцать сантиметров... Честное слово, их там было несколько
тысяч! Такого беспорядка я в Флейвалле в жизни не видел. Наконец-то я
почувствовал себя в своей тарелке! На столе лежали крошечные фотографии,
сделанные еще в двадцатых годах - размером они были не больше печенья, и
неправдоподобно яркие снимки, сделанные в пятидесятых, с красиво вырезанными
уголками. На них были изображены молодые, красивые люди. Некоторые из них
давно умерли. Но пока они наслаждались жизнью в оазисах роскоши и богатства,
которые располагались в разных сторонах света.
Осборн по локоть погрузил руки в эту кучу, и небрежно вытащил оттуда
пару пригоршней. Он был похож на Скруджа МакДака, купающегося в золотых
монетах.
- Я все откладывал и откладывал это занятие. Все надеялся, что
когда-нибудь, когда состарюсь, мне уже не будет грустно перебирать эти
снимки. Мне все казалось, что когда-нибудь мне будет столько лет, что это
будет не так грустно делать, черт побери... Но я так и не дождался этого
времени. Десять лет назад я приказал, чтобы все фотографии сложили здесь -
думал, что буду сортировать их в перерыве между играми. - Ножки биллиардного
столика были вытесаны так, что напоминали лошадиные. - Но потом мне надоело
играть в биллиард.
Осборн медленно высыпал фотографии обратно в кучу.
- Насколько я понимаю, ты считаешь себя антропологом. Что ж, посмотрим,
что ты здесь раскопаешь. - Две фотографии упали на пол. Я поднял их и
передал ему. Он надел очки, внимательно посмотрел на них и начал рассказ. На
одной из них Осборн стоял рядом с Биллом Пейли - владельцем одной из
телекомпаний. Но меня, как и самого Осборна, больше интересовала задорно
улыбавшаяся рыжеволосая женщина. Когда мой работодатель сказал: "Она убила
своего мужа, и ей удалось избежать ответственности. Мы с ним дружили. С ней
тоже, между прочим", мой интерес к этой особе только возрос. Он отбросил
этот снимок в сторону и посмотрел на обратную сторону второй фотографии,
такой хрупкой от старости, что на его пальцах остались следы краски.
"Господи, да ей лет больше, чем мне". Было абсолютно ясно, что Осборну не
нравилось стареть. На обороте было написано странным почерком: "Выставка в
Америке, 1893". Осборн перевернул ее и стал рассматривать, держа на
расстоянии вытянутой руки. Там была изображена девушка. Ей было
приблизительно столько же лет, как и Майе. Она была одета в костюм Статуи
Свободы, и лизала трубочку с мороженым. Ее сняли на фоне здания, в котором
проходила Всемирной выставка.
- Кто это?
- Моя мать. Пытается изобразить святую невинность.
- У вас были хорошие отношения?
- Я любил ее, пока мне не исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас.
- А потом что случилось?
- Мы разбогатели. - Он швырнул фотографию обратно в кучу.
В углу комнаты стоял кожаный диван, на котором были сложены в огромную
кучу обитые войлоком архивные папки.
- Каждая папка рассчитана на один год. Для каждого года - своя. Тебе
нужно рассортировать фотографии и разложить их по папкам в зависимости от
даты, которая на них написана. Другие мы просмотрим потом вместе и
попытаемся понять, когда же эти чертовы снимки были сделаны. - Я решил, что
это непыльная работа, но тут он указал на электрическую печатную машинку,
стоящую на столике у окна. - Я хочу, чтобы ты составил список, в котором
было бы указано, когда была сделана фотография, и какого она размера, и кто
на ней. Это касается всех снимков. Если ты не знаешь, кто изображен на
снимке или где он был сделан, то просто отложи его в особую папку. Вот в эту
- она здесь специально для этого. - Осборн рассмеялся.
Мне хотелось узнать, зачем ему это все надо. Но вместо этого сказал:
- Большая куча получится, наверное.
- Поэтому то, чем ты будешь заниматься, называется работой, сынок.
Он опять засунул руку в кучу на биллиардном столе, и вытащил снимок, на
котором был снят вместе с какой-то девушкой. Их окружали античные развалины.
Они были такими молодыми и красивыми! Казалось, они будут жить вечно.
- Знаешь, когда я смотрю на это, у меня такое впечатление, что это не
моя жизнь, а чужая, и что я просто турист, который любуется открытками. - На
обратной стороне было написано: "Медовый месяц. Остров Сицилия".
Он пошаркал к двери. Теперь он действительно выглядел очень старым. Мне
хотелось сказать ему что-то ободряющее, чтобы он перестал думать о прошлом.
- Как вы думаете, то, что мистер Лэнгли вышел из комы - это чудо? - Он
закрыл глаза и так долго думал над моим вопросом, что я уже решил, что он
заснул.
- Чудеса случаются для того, чтобы мы помнили о том, что граница,
разделяющая возможное и невозможное намного тоньше, чем нам кажется. - Я
ничего не понял. - А вот еще одно чудо. - Он протянул мне пакет с
проявленными фотографиями, на которых была запечатлена Майя, сидящая у меня
на коленях. Мы улыбались совершенно одинаково. Я просто не верил своим
глазам. Такое не забывается. Это случилось всего две недели тому назад, а я
уже ничего не помнил.
Когда я пришел к Осборну на следующий день, то обнаружил, что он
разговаривает с фотографией. "Что за дебильная компания ублюдков!". Он
рассматривал кучку черно-белых снимков размером восемь на десять
сантиметров, на которых несколько мужчин сидели за круглым столом вместе с
Рузвельтом. Моему начальнику там было лет тридцать - тоненькие усики, костюм
в полоску: выглядел он ужасно умным. Не успел я попросить его об этом, как
он начал рассказывать мне об этих людях, указывая на них потемневшим от
курения сигар, которые он не должен был курить, пальцем:
- Этот работал в "Стэндард Ойл", этот из компании "Форд" - он был
нацистом. Это Уолтер Крайслер - приятный парень, этот мошенник из АТ&Т*,
а этого, как же его зовут... короче, он занимался железными дорогами.
<Компания "Американ телефон энд телеграф" ("Американская
телефонно-телеграфная компания" (АТ и Т)\\Одна из крупнейших корпораций
США>. Рузвельт специально пригласил нас в Белый дом, чтобы мы подсказали
ему, как выбраться из Депрессии.
- И что вы ему посоветовали?
- Продавать место для рекламы на однодолларовой бумажке. - Я так долго
смеялся, что он, так и не дождавшись, пока я успокоюсь, продолжил:
- Вот это вот куда забавнее. Посмотри сюда.
На фотографии выстроилась футбольная команда. Это был 1919 год.
Оказалось, что невысокий парнишка со спущенным носком - это Осборн.
- Господи, какое это счастье - быть молодым... Правда, понимаешь это
только в старости. - Он посмотрел на снимок через лупу с ручкой из слоновой
кости.
Было заметно, что тогда у него были прыщи.
- Никто нас не мог победить. Разумеется, мы играли только с девчонками.
- Чувство юмора его иногда подводило.
- Как вы думаете, я могу поступить в колледж, в котором вы учились? Я
достаточно умный для этого?
- А ты можешь щелкать пальцами и одновременно жевать?
Он и не заметил, что заставил меня почувствовать себя полным идиотом.
- Да зачем тебе туда поступать? Я ненавидел эту школу. Все эти частные
закрытые заведения похожи на тюрьмы. За тем исключением, что кормят там еще
хуже. И если ты думаешь, что я уже ни черта не соображаю и сам не понимаю,
что говорю, то знай, что однажды я обедал в тюрьме "Синг-Синг". Один мой
бывший партнер пытался закончить там свое образование. Его осудили за
растрату казенных денег. Поверь мне, частные школы тебе не понравятся.
- Но Брюс ведь окончил эту школу!
- У него не было выбора.
У меня тоже. Но об этом я ему не сказал. Тут на его наручных часах
зазвенел будильник.
- Ох, пора мне кровь переливать. - Наверное, он не шутил. Он передал
мне охапку кожаных фотоальбомов и ушел из биллиардной, даже не попрощавшись.
Было весело рассматривать фотографии Майи и Брюса, которые были
сделаны, когда они были детьми. Но после того, как я в сотый раз напечатал
"Семья Лэнгли на отдыхе в Париже, в Лондоне, на Цейлоне, в парке Серенгети в
Танзании, в Ист-Гемптоне, в Палм-Бич, на острове Сент-Бертелеми, в
Сен-Морице, в Сен-Тропезе" - мне это стало надоедать.
А после сто пятидесятой надписи я был уже раздражен до предела. У них
всегда был такой счастливый вид. Почему бы и нет? Если они не были на
каком-нибудь курорте, значит, развлекались в Флейвалле. То есть отдыхали
после отдыха. Я старался разглядеть в этих снимках что-нибудь странное. И
тогда дело пошло веселее. Я заметил, что Майя почти всегда держала в руках
какое-нибудь животное - кота или собаку, дотрагивалась до лошади или до
плюшевого медвежонка. Миссис Лэнгли, постоянно сжимающая в руке банку с
лимонадом, обычно смотрела не в камеру, а на своего мужа. И у нее всегда
были широко раскрыты глаза, а на губах застывала растерянная и чуть
испуганная улыбка. Как будто ее муж был святым со стигматами на руках, в
которых он неизменно держал теннисную ракетку, удочку, лыжную палку или
клюшку для гольфа. Брюс же часто принимал живописные позы и весело улыбался,
глядя прямо в объектив фотокамеры. Но вскоре мне стало ясно, что выглядеть
счастливым и быть им - это не одно и то же. Комфорт и роскошь, окружающие их
постоянно, слепили меня, так что было сложно понять, что они чувствуют на
самом деле. Все равно что на солнце смотреть.
К концу недели я подшил такое количество их фотографий, что мне уже
стало казаться, что я тоже член семьи Лэнгли. Я многое узнал благодаря этим
фотографиям, и теперь уже начинал понимать намеки на прошлые события,
которые они делали в моем присутствии, а их шутки казались мне более
смешными и менее затертыми.
Потом и сам Осборн ко мне присоединился. Он шарил в папке, в которую я
складывал для него фотографии, вытаскивал оттуда какой-нибудь интересный
снимок и начинал рассказывать. В основном он выбирал те, на которых были
запечатлены его бывшие подружки или партнеры по бизнесу. Слушать его
рассказы о женщинах было гораздо увлекательнее, чем о мужчинах. Когда он
дошел до фотографии блондинки на водных лыжах, он сказал только:
- А, это Кримсайкл*. <Коктейль, в состав которого входят ликер,
сливки, апельсиновый сок>. - Я сидел за печатной машинкой, но сразу
повернулся к нему.
- Ее так звали?
- Нет, она так пахла.
- Коктейли ничем не пахнут.
- Нет, пахнут. - Он улыбнулся и облизнул губы. Да, этот старый
развратник знал, о чем идет речь. Он позвал дворецкого и приказал ему
принести парочку этих коктейлей, чтобы мне стало понятно, о чем он говорит.
Я отглотнул немного и вздохнул. Вкус у напитка был ванильно-фруктовый, и он
напомнил мне о Майе. Но я ничего ему об этом не сказал.
Закончив есть мороженое, я взял в руки огромную папку, которую нашел в
куче на биллиардном столе. В этой папке лежали двенадцать рулонов пленки. К
ним была приложена записка от адвоката из Нью-Йорка, в которой было сказано:
"Ждем вашего решения, как договаривались".
- Что это такое?
- На этих фотографиях - я с моей последней любовницей. Он вытащил
пленку из одной из коробочек и посмотрел на свет. Там ничего не было видно,
но он, по-видимому, был очень доволен собой.
- Она была австралийской. Играла на виолончели. Ее звали Сью. - Он
погладил бородку. Похотливый Санта-Клаус. Осборн стал напевать, имитируя
австралийский акцент: "Притащи мне кенгуру, дружище". Эта дебильная песенка
была модной в шестидесятые годы. Я рассмеялся, хотя и был шокирован.
- Значит, вы наняли кого-то, чтобы он вас фотографировал?
- Нет. Это случилось два, нет, три года назад, несколько лет спустя
после несчастного случая с моим зятем. Мы с Сью... стали очень близки. Она
приехала сюда, и мы встречались в домике у корта. Моя женушка прознала об
этом, и наняла частного детектива, чтобы он установил камеру на потолке,
прямо над кроватью. Она начинала работать, когда специальный детектор
улавливал движение. На снимках все было прекрасно видно. Она хотела
развестись со мной. Что ж, ей удалось ухватить меня за яйца. - Я подумал о
шраме, который находился на месте, где раньше была его мошонка.
- Почему же она не развелась, если у нее были фотографии?
- У меня обнаружили рак. И ей, наверное, хотелось понаблюдать, каково
мне придется после того, как мне отрезали мои cojones*. <Яички -
исп.>.
- Ничего себе. - Я просто не знал, что сказать.
- У моей жены своеобразное чувство юмора. Когда наступило Рождество,
она подарила мне эту пленку. Уверила меня, что никогда не проявляла эти
кадры. Может, тут есть и Брюс. Насколько я знаю, ему тоже случалось
развлекаться в этом домике. - Я подумал о нем и Джилли.
- И какую пометку я должен на них сделать?
- Сложный вопрос. Мне бы очень хотелось просмотреть эти кадры. С другой
стороны, я не желаю, чтобы они стали местной сенсацией, благодаря длинным
языкам работников фотомастерской.
- Я бы мог сделать это для вас. Мне нужен увеличитель, специальная
жидкость и фиксажный раствор. У меня был факультатив в школе.
- Скажи Герберту, что тебе нужно - составь список. - Он бросил мне
пленку. - Пусть это будет наш маленький секрет, амиго. И, я тебя умоляю,
спрячь ее где-нибудь, чтобы никто не нашел. - Зазвонил телефон.
- Да-а? - Так он отвечал, когда снимал трубку. На лице у него появилась
кривая улыбка. - Кто это? - Он нарочито грубо заорал:
- Даже не знаю, сможет ли он подойти к телефону. - Поразительно, что он
так веселится, учитывая то, о чем он мне только что рассказывал. Потом
Осборн достал сигару и наклонился ко мне, чтобы я поднес ему зажигалку. -
Почему? Да потому, что он сейчас работает. Я рад, что ты одобряешь эту идею.
Что мы делаем? Болтаем о девчонках... - Он подмигнул мне. Если ты не будешь
меня спрашивать, то я и врать тебе не буду. - Он передал мне трубку и вышел
из комнаты, напевая "Задуби мне шкуру, Финн, если я помру. Задуби мне шкуру,
Финн, если я помру" на мотив старой песни "Притащи мне кенгуру, дружище".
Майя спросила меня, почему я так громко смеюсь. Мне было сложно это
объяснить.
Через четыре дня наконец-то наступило Четвертое июля. Я был так рад и
взволнован из-за того, что скоро увижу Майю, что меня вовсе не беспокоило,
что на праздник мне придется идти с мамой и Леффлером. Моя подруга
собиралась появиться там сразу же после того, как прилетит в Флейвалль.
Доктор нарядился в джинсы, ковбойские сапоги и белую шляпу. Он приехал
в совершенно новом грузовичке, на дверце которого было написано название
фермы. Как будто пять акров земли - это ферма. Леффлер, видимо, думал, что,
напялив ту же одежду, что и слащавые исполнители кантри из
фильмов-вестернов, превратился в ковбоя. Я был счастлив, когда увидел маму,
спускающуюся по лестнице. Она была одета в дорогое строгое платье. Настоящий
сноб, особенно по сравнению с нашим доктором, изображающим Энни Оукли*!
<Знаменитый стрелок. Была известна под прозвищем Малютка Меткий Глаз
(рост 1,5 м). Еще девочкой сумела оплатить закладную на родительскую ферму,
продавая подстреленную на охоте дичь в г. Цинциннати, шт. Огайо. В течение
17 лет выступала с цирковыми номерами: простреливала подброшенную монету,
сбивала выстрелом кончик сигареты, которую держал во рту ее муж, успевала
изрешетить подброшенную игральную карту>.
- А где же те ковбойские сапоги, которые я тебе подарил? - Это было
первое, о чем спросил ее доктор Дик.
- Ты знаешь, они мне ноги натирают. А ведь я знаю, что тебе очень
хочется потанцевать. - Слава богу, мама еще не совсем опустилась.
Главная улица Флейвалля (она же единственная) была перекрыта по всей
своей длине - от церкви до почты. Мы приехали туда заранее, но там уже
собралось три сотни человек, не меньше. Красные, белые и голубые вымпелы,
флажки, американские флаги, бесплатные полеты на воздушном шаре с логотипом
журнала "Форбс", хот-доги, гамбургеры, мясо, приготовленное на огромных
решетках здоровенных мангалов, бар, в котором наливали только вино и пиво,
произведенное в Нью-Джерси - все это было так простецки, непритязательно!
Сегодня Флейвалль был именно таким.
Если вы были местным, то для вас все было бесплатно. Если нет, то надо
было платить, но все было очень дешево - за десять долларов можно было
наесться до отвала. На столе стояла большая банка из-под молока, в которую
гости должны были бросать мелочь. Я быстро отделался от мамы с Леффлером.
Потом встретил в толпе Томми Фаулера - и перехватил у него пиво. Толпа
увеличивалась, теперь там было четыреста человек. По крайней мере, половина
людей приехали из деревень, окружавших Флейвалль. Они стояли на месте,
потому что были слишком нарядно одеты. Их явно раздражали миллионеры,
наряженные так, будто они живут в трейлерах. В общем, это довольно забавно -
рядиться в дешевые шмотки и ковбойскую шляпу и садиться за руль пыльного
старого "Феррари". То и дело я слышал, как фермеры недовольно повторяли друг
другу, будто жалуясь: "Интересно, кто за все это платит?".
Врачи, доктора и бизнесмены, которые проснулись сегодня утром с
приятной мыслью о том, что их добродетели позволили ухватить завидный кусок