Уиттенборн Д. Жестокие люди

звонит. Разобрал только, как мама быстро сказала: "Не могу достать свои
патроны". Какие еще патроны? У меня волосы встали дыбом: наверное, она
жалеет о том, что смыла свое барахло в унитаз, и теперь звонит драгдилеру. А
"патроны" - это их секретное слово. Патроны, значит. Боже! А может, она
имеет в виду, что собирается застрелиться? Мне стало дурно. Правда, у нас не
было пистолета, но какое это имеет значение. Кроме того, мама испытывала
такое отвращение к оружию, что не разрешила мне оставить себя пневматическое
ружье, которое подарил мне один ее бывший приятель в попытке завоевать мою
симпатию - вполне успешной попытке, кстати. Я не знал, можно ли верить
собственной матери. Полагаться на свое воображение я тоже не решался.
Поэтому, будучи от природы любознательным ребенком, заглянул в ванную через
замочную скважину.
Она сидела на унитазе, снова зажигая последнюю сигарету из пачки,
которую уже докурила до самого фильтра. Мама знала, что я за ней шпионю.
- Подожди, не вешая трубку... хорошо? - сказала она тому, с кем
говорила по телефону, потянулась, чтобы открыть дверь, и опять тяжело
опустилась на сиденье унитаза. - Слушай, Финн, я не собираюсь ничего от тебя
скрывать. - Было заметно, что ей стоит больших трудов держать глаза
открытыми. Она не спала уже больше сорока часов. Язык у нее заплетался, под
глазами были огромные мешки, а шея, казалось, стала резиновой - она
запрокинула голову так, что ударилась о стену, и этот глухой удар, кажется,
возвратил ее к реальности. - Я как раз занимаюсь устройством наших дел.
- А с кем ты говоришь?
- Потом расскажу. Будь паинькой, принеси маме кофе и сбегай за
сигаретами.
Я пошел в закусочную, которая находилась на углу улицы Лафайетт. По
пути мне пришла в голову приятная мысль: а что, если она говорила с моим
отцом, который находится сейчас в Южной Америке? Может, я просто неправильно
расслышал ее слова. Наверное, она сказала: "Ты что, не можешь достать свои
патроны?". А что, если он попал в какую-то переделку? Вдруг эти яномамо на
него ополчились? Конечно, я понимал, что воображение у меня разыгралось, как
у ребенка, но перестать мечтать так же тяжело, как перестать смотреть
какой-нибудь слезоточивый эпизод в телесериале "Уолтоны"* (Телесериал о
жизни бедной вирджинской семьи в период Великой депрессии). Пялишься в
телевизор, словно дурак какой, и слезы выступают на глазах, хоть и стыдишься
того, что тратишь время на такую ерунду.
Я купил кофе, сигареты и порцию хорошо прожаренной картошки-фри себе на
обед, и подумал, что хоть мама и не говорила с отцом, но все-таки это не
такая уж глупая фантазия. Может, как раз сейчас настал подходящий момент,
чтобы позвонить ему. Он писал, что на базе в Венесуэле есть радиотелефон. Я
быстро сосчитал, сколько у них там сейчас времени. Он уже проснулся. Так что
мама может позвонить ему и обрадовать, сказав, что она тоже приедет
навестить его.
Я пришел домой слишком поздно. Мама уже не могла пить кофе или звонить
отцу - она вырубилась, лежа прямо на полу в ванной. А телефонная трубка
лежала у нее на груди, словно уснувший младенец.
3
Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что у меня эрекция - что, в
общем, абсолютно нормально. Но, кроме того, мама упаковывала чемодан в моей
комнате, а это уже было весьма подозрительно. Выглядела она как человек,
который пытался избавиться от гриппа, спрыгнув с лестницы.
- Ты что, заболела? - Мама хлюпала носом и сгибалась вдвое от кашля.
- Это называется абстинентный синдром. - Я стал натягивать джинсы. Ее
честность меня поразила. - Сначала мне будет очень плохо. Потом лучше. Через
пару дней буду в полном порядке.
Я указал ногой на чемодан.
- Куда ты собираешься меня отправить?
- Ты поедешь со мной.
- Куда же? - Явно не в Южную Америку, это я знал наверняка: она
положила в чемодан все мои свитера. Потом она сунула в него мой единственный
галстук, забрызганный мясной подливкой. Черт! Неужели она сдалась, и теперь
мы едем к ее родителям? - Я же вчера вечером все тебе объяснила, Финн.
- Ничего подобного. - Меня это взбесило: она даже не помнит, что
захрапела прямо на полу в ванной! - И куда же мы направляемся? - нетерпеливо
спросил я.
- Это место называется Флейвалль. - Мама произнесла это слово с особой
значительностью.
- И где же, черт побери, оно находится?
- Оно находится... - От ломки у нее сдавливало все внутренности. Ее
мучили приступы кашля и диарея - и она, прихрамывая, поспешила в ванную
комнату. Я услышал шум воды в туалете, а потом мама, наконец, ответила: - В
Нью-Джерси.
- Нью-Джерси? - Я произнес эту фразу с таким выражением, будто меня
решили сослать на Чертов остров*. <Остров во французской Гвиане у берегов
Южной Америки, куда ссылали преступников>. Мне казалось, что Нью-Джерси
находится от Южной Америки дальше, чем любая другая точка на земном шаре. -
И сколько мы там пробудем?
- Некоторое время.
- Но зачем нам туда ехать? Именно в Нью-Джерси?
- Потому что мне предложили там работу.
- Когда?
- Вчера вечером.
- Ненавижу эту занюханную деревню! Это же не штат, а задрипанная
бензоколонка, где только водители грузовиков останавливаются!
- К Флейваллю это не относится. Там все по-другому.
- И кем же ты будешь работать?
- Буду лечить. - Ее опять скрутило.
- Кого?
- Одного... мужчину. У нас будет свой дом и... - Мама быстро села на
кровать. Казалось, она сейчас упадет.
- То есть ты просто позвонила какому-то мужику посреди ночи, и он уже
готов взять тебя на работу и предоставить жилье?
- Мне не нравится, что меня допрашивает пятнадцатилетний ... да что ты
о себе вообразил?
- Позвольте представиться: я - ребенок, которого арестовали, когда он
покупал... - Мама подняла руку. Что ж, мне были известны и другие способы
подействовать ей на нервы. - Он что, твой близкий друг?
- Да.
- Вроде англичанина? - Мама отрицательно покачала головой. - Мне
придется ходить в школу в Нью-Джерси?
- Не знаю, Финн. Решим, когда наступит осень.
- Но я хочу знать... - Меня бесило, что я так зависел от матери, то
бабушки, от дедушки, и вообще от взрослых. От них можно было ожидать только
одного - что они придумают очередную гадость. Тут они не подведут. Уж лучше
водиться с "жестокими людьми", живущими в дебрях Амазонки. Которых я,
кстати, так никогда и не увижу, наверное. Эти люди привыкли здороваться так:
"Привет! Мне нравится твой фонарик, и если ты мне его не отдашь, то я тебе
топором уши обрублю". А если ваш ответ им не понравится, они вполне могут
ткнуть вас горящей палкой. Но они, по крайней мере, всегда ведут себя
одинаково. Кроме того, я был подростком. И девственником. - Все девчонки в
Нью-Джерси красят губы ярко-розовой помадой. И у них у всех дурацкие
прически.
- Ну же, не у всех, Финн, - засмеялась мама. А я нахмурился. Мы,
наверное, были похожи на героев какой-то бутафории. Правда, мамы в семейных
комедиях не решают завязать с наркотиками, а у их сыновей не возникает
желания дать им пощечину, чтобы они прекратили улыбаться.
- А как же мои друзья? - возмущенно крикнул я.
- Кого ты имеешь в виду? - Мама вовсе не хотела меня обидеть, как могло
показаться. У меня и в самом деле никаких друзей не было. - Гектора? - Этот
тот самый парень, в которого стреляли. - Хлюпика, может быть? Нет, скажи: ты
правда будешь по нему скучать? - Мама относилась к нему с большим
сочувствием, но воспринимала его чавканье как личное оскорбление. Хотя,
казалось бы, у такого торчка, как моя мама, есть заботы и поважнее, чем
хорошие манеры. - Там, где мы будем жить, у тебя будут настоящие друзья.
В дверь кто-то позвонил, и мама чуть не подпрыгнула от неожиданности.
- А, наверное, это водитель приехал. Посмотри, пожалуйста. - Она
сказала это таким тоном, будто водители являются за нами каждый божий день.
- Какой еще водитель? - Что это она опять затеяла?
- Тот человек, который предложил мне работу, сказал, что пришлет за
нами машину.
- А зовут-то его как?
- Мистер Осборн. - Тот самый богатей, который платил ей за сеансы
массажа столько денег, что она стала спускать их на наркотики. Мне стало
стыдно за то, что я предположил, что наш благодетель - любовник моей матери.
Понимаете, он был чуть ли не в сто раз старше ее. Кроме того, его совсем
недавно выписали из больницы. И все-таки было подозрительно, что он решил
взять ее на работу так внезапно.
- Финн, крикни ему в окно, что мы спустимся через десять минут.
- А дедушка с бабушкой знают об этом?
- Нет... - Было заметно, что даже упоминание о родителях испугало ее. -
Мы потом им все расскажем, когда я... выздоровею.
И все-таки они, видимо, как-то прознали об этом, потому что перед нашим
домом стояла полицейская машина. Правда, судя по номерам, она была из
другого штата. У двери стоял чернокожий полицейский. На голове у него была
широкополая шляпа. Он настойчиво жал на кнопку звонка. Когда я сказал маме о
том, кто поджидает нас внизу, она завопила так, будто кто-то только что
прищемил ей пальцы, с силой захлопнув дверцу машины, и теперь собирается
нажать на газ.
- Снова они, - прошептала она, сотрясаясь от рыданий.
- Кто?
- Мои родители. - Теперь в комнате было целых два напуганных подростка.
- Что значит "снова"? Тебя что, уже арестовывали?
- Меня посылали на лечение в Оук-Нолл. - Так называлась навороченная
лечебница, которую мы проезжали по дороге в Коннектикут, когда направлялись
в гости к дедушке.
- Почему?
- Потому что я не хотела от тебя избавиться. - А звонок все заливался.
- Они что, хотели, чтобы меня кто-нибудь усыновил?
- Нет. Родители хотели, чтобы я сделала аборт. Говорили, что ребенок
испортит мне жизнь. А теперь - что это я разрушаю твою жизнь. - Мне было
сложно переварить то, что она только что мне сообщила. Потом я вспомнил о
яномамо. Там женщины абортов не делают. Если они не хотят иметь детей, то
просто относят их в джунгли, а когда те умирают, их тела сжигают, а пепел
съедают. Для всего этого даже слово специальное есть, только я его не помню.
- Но если тебя заперли в эту лечебницу, то как же тебе удалось...
- Я договорилась с женой твоего отца. - Мама рыдала так сильно, будто
делала это за нас обоих.
- С этой богатой стервой?
- Деньги могут здорово облегчить жизнь.
- Эндоканнибализм.
- Что?
- Яномамо съедают пепел, который остается от умерших детей. -
Полицейский перестал звонить. Достаточно на сегодня историй. Больше мне не
хотелось задавать ей вопросы. Я жалел себя, но еще больше - маму. - Нам надо
бежать.
Но она меня не слушала.
- Я не хотела тебя терять, - вот и все, что она сказала, всхлипывая.
Внезапно мне показалось, что на нас с мамой ополчился весь мир.
Наверное, так оно и была с самого начала. Теперь мне было известно такое, о
чем я и не подозревал. Надеюсь, самое плохое уже позади. Меня это даже
радовало: значит, сюрпризов больше не будет. Это была последняя подлянка.
- Нам нужно забраться на крышу, перелезть на соседнюю, проскользнуть
вниз, а потом... - Когда я начал говорить о бегстве, то сам поверил в то,
что мы и вправду можем спастись. Я потянул маму за руку, но она сидела,
словно парализованная, бессмысленно глядя прямо перед собой.
А полицейский обнаглел настолько, что стал карабкаться по нашей
пожарной лестнице, заглядывая в окна. Можно было подумать, что он собирался
на парад - у него была новехонькая, хорошо отглаженная форма. Он заглянул в
окно моей спальни с таким выражением лица, будто перед ним был загаженный
террариум. Потом кольцом на пальце постучал по стеклу, чтобы привлечь наше
внимание, а затем достал из нагрудного кармана своей рубашки маленький
блокнот. На плечах его рубашки цвета хаки были погоны.
- Вы Элизабет Эрл? - Мама оглядела комнату, словно он обращался к
кому-то другому. Тем временем полицейский открывал окно.
- А ты, видимо, Финн Эрл. - Тут негр стал просовывать через него ногу.
- А ордер на арест у вас есть? - промямлил я. Услышав это, офицер
скорчил такую гримасу, будто только что наступил на собачьи какашки.
- Никакого ордера у меня нет. - Мой дерзкий выпад его не остановил. -
Мистер Осборн не предупредил меня, что он может понадобиться.
Мама вскочила с кровати, вытерла слезы (теперь она делала вид, что
плакала не она, а кто-то другой) и улыбнулась.
- А меня мистер Осборн не предупредил, что за нами приедет полицейский.
Извините, что мы вели себя как...
Но он не стал выслушивать ее извинения, а просто протянул ей свою
визитную карточку. На ней было написано: "Реджинальд Т. Гейтс, шеф полиции
г. Флейвалль, Нью-Джерси". А ниже был девиз: "Служить и защищать".
В моей спаленке, которая размером была не больше сортира в нормальных
домах, он выглядел как-то странно. Здоровый, как будка общественного
туалета, с бритой наголо головой, темнокожий, весь какой-то лоснящийся,
словно биллиардный шар - он кого-то мне напоминал. Кого же? Тюленя? А может,
Иди Амина?* <Диктатор Уганды, обвиняемый в убийствах десятков, если не
сотен тысяч соотечественников в 1970-е годы>.
- Он думал, что вам может потребоваться моя помощь. - Голос Гейтса
звучал вяло и монотонно. Он специально говорил медленно, чтобы у вас было
время подумать о том, что он сказал, и побеспокоиться о том, что он решил
пока оставить при себе. - Мистер Осборн велел передать, что вы вовсе не
обязаны принимать его предложение. Он не рассердится, если вы передумали.
- Пойду возьму чемоданы. - Я решил ответить за нас обоих.

4

Мы попрощались с Нью-Йорком, сидя на заднем сиденье полицейской машины,
когда проезжали по туннелю Холланд. Нас с Гейтсом разделяла металлическая
решетка. Выглядело это так, будто мы преступники, готовые на что угодно,
лишь бы выбраться на волю. Мама по-прежнему мучилась от ломки: наверное,
внутренности у нее узлом завязывались. Несколько раз она пыталась заговорить
с шефом, но, сказав несколько предложений, начинала извиняться и просила его
остановиться у ближайшего туалета. Мы проехали двадцать миль, и за это время
остановились трижды. Когда мы поджидали маму у первой закусочной, я спросил
Гейтса:
- А мистер Осборн часто так делает?
- Если ты хочешь услышать правду, - сказал он, щелкая семечки
подсолнечника, - то я скажу так... - он раскусывал их золотыми зубами, одну
за другой, а потом сплевывал шелуху в стаканчик с логотипом сети
супермаркетов, - и да, и нет.
Когда мы сделали вторую остановку, я, будучи непонятливым и обиженным
подростком, снова смело к нему обратился:
- Скажите, а этот старикан... - Гейтс немедленно выплюнул шелуху чуть
ли не мне в лицо, словно предостерегая меня от неуместной фамильярности. Мы
стояли, прислонившись к капоту машины. - Я хочу сказать - мистер Осборн. Он,
конечно, миллионер, но все-таки, чем вообще занимается?
- Быть миллионером - значит работать двадцать четыре часа в сутки. -
Это был умный ответ. Правда, тогда я этого не понимал.
У третьего дорожного ресторанчика я уже собирал силы для следующего
дерзкого вопроса. Меня интересовало, как мистер Осборн разбогател. Но у
нашего увлеченного поеданием семечек полицейского нашелся вопрос для меня:
- А что с твоей мамой случилось? - Спросив, Гейтс не посмотрел на меня.
Он уставился на дорогу, пашни и свалку, которые виднелись на горизонте.
- Она отравилась, - буркнул я. Говорят, детали делают ложь более
убедительной, поэтому я пролепетал: - Наверное, креветки были несвежие.
Вчера вечером мы заказывали ужин из китайского ресторана на дом. Блинчики с
овощами пахли как-то странно. - Вдалеке бульдозер сгребал в кучу мусор.
- Твоей маме еще повезло.
- Почему это?
- Многие люди, которые травятся, как твоя мама, попадали в больницу.
- На самом деле, ничего страшного. Просто кажется, что это серьезно.
- А мистер Осборн думает, что серьезно. В Флейвалле никакой китайщины
быть не должно, - предупредил он меня.
- А мне нравится, как они готовят.
- Правда?
Тут мама вышла из туалета. К туфле прилип кусочек туалетной бумаги. Но
это еще ничего: Гейтс сделал вид, что не замечает, как мама проглатывает
таблетку валиума, запивая ее шоколадным коктейлем.
Честно говоря, сначала он показался мне еще противнее, чем тот
полицейский, который меня задержал. Но потом негр сказал:
- Молодой человек, садитесь вперед, рядом со мной, чтобы ваша мама
могла прилечь и немного отдохнуть. - И это были не просто слова: он сложил
свою форменную куртку, чтобы она могла подложить ее под голову.

По мере того, как мы продвигались на запад, мусорные свалки, аллеи и
пышные прически постепенно встречались все реже. Мы проезжали по пригородам.
Там девушки носили университетские куртки своих парней и слонялись без дела
у магазинов и автоматов с содовой водой. Гейтс срезал дорогу, где только
можно. Сначала мы проскользнули по окраинам Нью-Йорка, застроенным типовыми
домиками с лужайками размером не больше почтовой марки; затем проехали по
предместьям побогаче - их улицы были засажены кленами, а в домах было по
шесть спален. По мере того, как мы продвигались вперед, блондинок попадалось
все больше и больше.
Вскоре на нашем пути стали появляться городки, в которых не было
тротуаров, все жители которых, казалось, ездили на "Мерседесах" и "BMW".
Даже те парни, которые сидели за рулем автофургонов различных служб
доставки, выглядели так, будто одевались в самых дорогих и престижных
магазинах. Пешеходов там вообще не было. Мне захотелось опять оказаться в
Нью-Йорке. Такой тоски я не испытывал даже тогда, когда мы жили в Ньюарке.
Это чувство не было похоже на ностальгию: мне больше хотелось хорошенько
лягнуть пару-тройку мусорных бачков - так, чтобы отбросы усыпали все эти
аккуратненькие газоны. Если бы Нью-Джерси действительно оказался одной
огромной дырой, как я полагал, мне было бы гораздо легче.
Мама, лежавшая на заднем сиденье, не подавала никаких признаков жизни.
Слава богу, она хотя бы не храпела. Я очень надеялся, что она придет в себя,
когда мы прибудем туда, куда направляемся. Мне не хотелось, чтобы Гейтс
помогал мне тащить ее. Теперь мы неслись по автостраде с тремя полосами
движения. Нам частенько попадались дорожные знаки, на которых было написано,
как далеко мы отъехали от городков, чьи названия мне ничего не говорили. В
общем, я понятия не имел, где мы находимся. Вскоре зеленые просторы площадок
для игры в гольф уступили место лоскутному одеялу полей, принадлежащих
фермерам. По обеим сторонам дороги стояли прилавки с помидорами и кукурузой,
выращенной в Нью-Джерси. Заправляли там бледнолицые джерсийские девки,
которые наряжались в шорты из полиэстера и майки. Они с гордостью
демонстрировали бретельки своих лифчиков. В общем, они были похожи на
двоюродных деревенских сестриц тех девиц с пышными прическами, которые живут
неподалеку от нью-йоркских свалок. Мне стало очень не хватать девушек в
форменных университетских куртках, хоть я и знал, что ни одна из них не
стала бы со мной встречаться.
Потом я увидел дорожный знак, на котором было написано, что до
Флейвалля осталось семнадцать миль. Кто-то дважды прострелил жесть этого
плаката. У меня появилась иллюзия того, что я знаю, куда мы направляемся, и
это навело меня на мысль о том, что неплохо бы возобновить разговор.
- А почему у города, который находится в американском штате, немецкое
название?
- Не немецкое, а голландское. Флейвалль значит "Мушиная долина". -
Гейтс протянул мне пакетик с семечками. Я взял пригоршню, но пренебрег его
стаканчиком, полным лузги, и стал выплевывать ее из окна.
- А что, там много мух?
- Когда мой отец был ребенком, там было полно огромных мух. Он
рассказывал, что если вечером входную дверь оставляли открытой, то утром,
проснувшись, у человека уже сидела целая дюжина мух и пила его слезы. - Шеф
полиции опять отсыпал мне семечек и продолжил скармливать ту же туфту:
- До того, как к нам приехал мистер Осборн, мы просто не знали, что
делать с этими мухами.
- Он что, переловил всех мух?
- Ну, не сам, конечно. - Я представил, как этот зажравшийся старый хрен
нанимает шайку бездельников, которые заливают всю его долину ДДТ и другими
вызывающими рак пестицидами. Что ж, я рад, что у меня появилась еще одна
причина ненавидеть Осборна.
- Ему прислали каких-то жучков, которые живут в Южной Америке. И они
съели все мушиные личинки еще до того, как они стали превращаться в
насекомых. Представляешь: еще в прошлом году их было множество, а на
следующий год уже ни одной не найти.
- Эти жучки называются клопы-хищнецы.
- Ты-то откуда знаешь? - восхищенно спросил Гейтс.
- Ну, у меня довольно хорошие отметки в школе. - Это, конечно, полная
чушь, но авось пригодится. На самом деле, я прочитал об этих жучках в том же
журнале, в котором была напечатана статья моего отца. - То есть Осборн
использовал насекомых, чтобы избавиться от мух. Это круто.
- Да, особенно если тебе не нравятся божьи коровки.
- В каком смысле?
- Когда клопы прикончили всех мух, они принялись за божьих коровок.
- И что?
- Божьи коровки питаются пауками. - Гейтс посмотрел на меня, как на
дурака.
- А у вас их там много? - Я обожал все, что связано с Южной Америкой,
за исключением тамошних змей и пауков.
- Раньше было много. Бывало, засыпаешь и думаешь только об одном: что
утром между пальцами на руках и ногах будет полно паутины. - А не смеется ли
надо мной Гейтс? Похоже на то.
- И что предпринял мистер Осборн?
- Тогда ему доставили этих тварей из Африки. С хохолком.
- Каких еще тварей?
- Птиц. Они похожи на ласточек, но клюв у них больше.
- И что они?
- Ничего. Едят пауков и гадят на мою машину. - Хотел бы я знать, для
решения какой проблемы понадобились Осборну мы с мамой. Мы-то кем будем
питаться? И кто потом будет питаться нами? Гейтс, видимо, забыл, что я здесь
на вторых ролях. - Мистеру Осборну нравится вмешиваться в пищевую цепь.
- А что он за человек, этот Осборн?
- Ты лучше свою маму спроси об этом, ей лучше знать. - А мне только
стало казаться, что наш провожатый - не такой уж урод.
- Нам еще далеко?
- Мы уже три мили по Флейваллю проехали.
На первый взгляд казалось, что местность ничем не отличается от
фермерских полей, которые мы миновали, прежде чем свернуть на дорогу из
щебня. Правда, нам постоянно попадались таблички, на которых крупными
печатными буквами было написано:
Частные владения. Охотничий клуб города Флейвалль. Незаконное вторжение
преследуется законом.
- Много в этом охотничьем клубе членов?
- Все, кто живет в городе, являются его членами.
- Должно быть, это большая организация.
- Двадцать восемь семей.
- Что? Во Флейвалле живет только двадцать восемь семей? - Я был не
просто удивлен, я был в ужасе.
- Ну, еще в клуб принимают и тех людей, которые проживают у нас
временно.
- И сколько таких?
- Два человека, - ответил Гейтс, с улыбкой посмотрев на меня.
Мне никак не удавалось рассмотреть дома, в которых жили обитатели
Флейвалля. Приблизительно каждую четверть мили от шоссе отходила небольшая
асфальтированная дорожка, которая затем исчезала между деревьями, или
скрывалась из виду за насыпным холмом, который искусно скрывал то, что за
ним таилось. Были видны усадьбы, которые окружали высокие кованые железные
ограды, украшенные колоннами и увенчанные скульптурными изображениями
лошадей, собачьих голов, козерогов, львов, и даже парой ананасов из цемента.
Таблички у ворот гласили, что назывались эти дворцы Беллевю, Сан-Суси,
Драмсвекет*. <Резиденция губернатора штата Нью-Джерси>. Все в таком
духе. Хозяева других домов, видимо, считали, что архитектура загородных
домов не требует такого широкого размаха. У входа в эти особняки обычно
скромно стояла пара валунов размером с "Фольксваген" или "деревенские"
деревянные ворота, окрашенные белой краской, которые, тем не менее,
открывались при помощи пульта дистанционного управления. Вероятно, эти камни
должны были отвлекать внимание от камер внешнего наблюдения. Дома окружал
забор (тоже белый) длиной в полмили, из-за которого пробивались колючие
ветки розовых кустов. Рядом находились таблички с аккуратными надписями,
которые гласили, что эти замки являются фермами. Назывались они так:
"Лесная", "Холодный ручеек", "На семи ветрах". Честно говоря, я плохо
разбирался в деревенской жизни; все мои знания на эту тему были почерпнуты
из телесериала "Зеленые просторы"* с Эвой Габор и Эдди Арнольдом, который
недавно показывали по телевизору. <Комедийный телесериал, рассказывающий
о том, как супружеская пара пытается выжить в деревне>. Но что-то мне
подсказывало, что люди, живущие во Флейвалле, несколько отличаются от тех
богачей, которых показывают по телику.
В центре города находилась церковь, украшенная шпилем, и кладбище - там
было немало свежих цветов и маленьких американских флажков у старых
надгробных плит. Рядом находилась почта, пожарное депо без пожарников (их
роль должны были выполнять сами жители) и универсальный магазин под
названием "Кладовая дворецкого". Несмотря на то, что на дворе было лето,
выглядело все холодным и окоченевшим, как слова, которые бабушка писала на
рождественских открытках. Я сидел в бело-зеленой патрульной машине, сзади
без чувств лежала моя мама. Ощущение было такое, будто я являюсь участником
программы по защите свидетелей*. <Меры обеспечения государством
безопасности лиц, которые предоставляют следственным органам информацию,
необходимую для раскрытия или предотвращения опасных преступлений.