Страница:
Осуществляются Министерством юстиции, через ФБР. В обмен на предоставление
ценной информации следствию свидетель, даже тот, кто мог бы сам попасть на
скамью подсудимых, может быть освобожден от уголовной ответственности и
получить защиту - как физическую, так и в виде "новой биографии"
(пластическая операция, смена профессии, изменение паспортных данных,
переезд на другое местожительство и т.п.)>.
Мы проехали еще милю, а потом свернули на дорожку, которая вела к дому
в викторианском стиле с огромным крыльцом. На этом доме даже позолота была!
Во дворе стояли турники и качели.
- Чей это дом? - спросил я у Гейтса.
- Мистера Осборна. - В это было трудно поверить. И не только потому,
что там не было ворот. - У него надувной бассейн! - Именно такой бассейн я
видел в рекламе, которую показывали по телевизору во время бейсбольного
чемпионата.
- Да нет. Это мой бассейн. - Этот высоченный темнокожий бритоголовый
полицейский, кажется, ужасно обрадовался тому, что сумел дать мне понять,
что я уже успел превратиться в сноба. Гейтс притормозил, высунулся из окна и
крикнул:
- Эй! Муж дома? - Он обращался к стройной величавой женщине. Кожа у нее
была золотистого оттенка, а профиль был достоин того, чтобы его
выгравировали на какой-нибудь монете.
- Нет, - ответила она. Вообще-то, это была его жена.
На заднем дворе его сын, парнишка одного со мной возраста, забавлялся
тем, что пинал футбольный мяч, ударяя его так, чтобы он попадал прямо в
середину старой шины, которая была привязана к ветке дерева. Он был,
пожалуй, старше меня на год или два, а весил на сорок фунтов больше. В
общем, был из тех парней, перед которыми я стеснялся снимать футболку. Он,
громко ухая, с ужасной силой ударял по мячу, и выглядел со стороны довольно
устрашающе, если бы не круглые очки с толстыми линзами, которые он нацепил
на нос. Гейтс медленно подъехал поближе и опустил стекло в машине. Я решил,
что он собирается познакомить меня со своим сыном.
- Ну, так каждый дурак может, - выкрикнул он.
- Я не могу. - Эти слова прозвучали слишком громко. Гейтс посмотрел на
меня так с таким выражением, что я немедленно заткнулся. Мы наблюдали за
тем, как чернокожий парнишка сначала раскачивал шину, потом быстро бежал к
тачке, в которой лежало несколько футбольных мячей, а затем, глухо считая "и
раз... и два... и три...", посылал крученым ударом белые кожаные мячи через
раскачивающуюся шину. Они пролетали через нее, даже не задевая краев.
Проделывал он это с редким усердием. Я просто обалдел. Гейтс выплюнул
шелуху, а потом важно сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: "Что ж,
жизнь не стоит на месте", и нажал на газ.
Дорога, по которой мы доехали до его дома, не заканчивалась у его
гаража. Она вела к другой дороге, длиной в милю. Это была одна из частных
дорог, которые пересекали владения мистера Осборна. Их общая протяженность
составляла семь миль. Теперь Гейтс только и говорил о том, какого размера
его владения, и какая у них география. Тем временем мы съехали на просеку,
которая разделяла сосновый лес на две части. Дорога была ужасная, одни лужи
да выбоины, и из-под колес неслись брызги. Теперь, когда мы оказались на
территории поместья Осборна, шеф полиции стал больше похож на экскурсовода.
- Размер территории - девять тысяч триста пятьдесят шесть акров, то
есть больше десяти тысяч квадратных миль. Имение мисс Дьюк еще больше, но
размер не всегда имеет значение. - Я не знал, что он говорит о Дорис Дьюк,
но все равно находился под впечатлением. Сказать по правде, я был так
ошеломлен, что мне казалось, будто меня заманили в ловушку.
Когда мы проезжали по металлическому мосту через стремительную речку,
Гейтс сообщил мне, с трудом перекрывая звуки удара шин о землю:
- Эта речка называется Хаверкилл. Форели в ней больше, чем в любой
другой реке к востоку от Миссисипи. - Потом мы приблизились к саду с
грушевыми деревьями, к веткам которых были привязаны пузатые стеклянные
бутылки. Внутри этих бутылок росли фрукты. - Мистер Осборн делает свой
бренди таким же способом, как они делают его во Франции. - Я уже благоговел
перед этим миллионером.
Наконец, мы остановились у желтого коттеджа, рядом с которым росли
клены. Он был обнесен изгородью оливкового цвета. Дом странно выделялся
среди идеально ровного прямоугольного поля кукурузы, которая доходила мне
почти до пояса. Поле было величиной в пятьдесят акров, не меньше.
Впечатление было такое, словно наш домик упал с неба. Знаете, когда я был
ребенком, то ненавидел книгу "Волшебник страны Оз". Она мне страшные сны
навевала.
- Вот и приехали, - объявил Гейтс. Мама не шелохнулась. На ее губах и
шее выступили бисеринки пота. Юбка задралась, и через колготки синего цвета,
которые так натянулись на ее довольно крупных, как ни странно, бедрах, что
стали почти прозрачными. Мы оба могли видеть, что трусики у нее белые. Я был
рад, что она вообще позаботилась надеть нижнее белье. Потом полицейский
вышел из машины и сказал мне: "Бери ее за ноги". Я почувствовал большое
облегчение, потому что прекрасно знал, что одному мне ее не дотащить. Вчера
мне это не удалось, во всяком случае.
Я подошел к ней и поправил юбку. Гейтс деликатно отвернулся. Когда мама
засыпала так раньше (это случалось много раз, когда она лежала на диване, а
один раз в ванной), так вот, каждый раз, когда я притрагивался к ней, она
сразу начинала бормотать, поворачивалась на другой бок и приходила в себя.
Хотя бы для того, чтобы сказать: "Что случилось, ягненок?". Еще она называла
меня "толстунчик" и "малыш". Последнее мне нравилось меньше всего. Но в этот
раз она не двинула ни рукой, ни ногой, даже не шелохнулась. Я прикоснулся к
ее лицу тыльной стороной руки; кожа была холодной, сырой и какой-то
безжизненной, словно у лягушки в формальдегиде. Господи, надеюсь, она не
отравилась таблетками. Она ведь не могла выпить все таблетки валиума вместе
с шоколадным коктейлем? Я не мог понять, дышит ли мама - и поэтому посмотрел
на ее грудь, но ничего, кроме лямки от лифчика, не увидел. Потом протянул
руку, чтобы почувствовать удары сердца, но тут же отдернул, потому что на
меня уставился Гейтс. Я не хотел, чтобы мы с мамой показались ему еще более
подозрительными личностями, чем он мог решить с самого начала. Тут мама
внезапно открыла глаза. От неожиданности я отпрянул назад и ударился головой
о дверцу машины.
- Ох, черт!
- Что такое? - Выражение лица Гейтса не оставляло никаких сомнений в
том, что он готовился к самому худшему.
- Все в порядке, - спокойно заявила моя мама. Мы с Гейтсом открыли рот,
увидев, как она, улыбаясь, вылезает из машины. Обрывка туалетной бумаги на
ее туфле уже не было.
- Какой прелестный домик, - промурлыкала эта удивительная женщина.
На моих глазах она превращалась в Джун Эллисон* <Актриса, урожденная
Элла Гайсмэн. Сыграв в мюзикле "Лучшие ножки вперед" (1941), она повторила
ту же роль в кино (1943). Хрипловатый голос и сверкающая улыбка сделали ее
любимой исполнительницей во многих мюзиклах компании MGM, и также она
сыграла много так называемых "девушек по соседству">. Каким-то волшебным
образом липкий пот исчез с ее лица, причем без помощи бумажных салфеток или
пудры. Она протягивала вперед руки, словно намереваясь обнять этот
сливочно-желтый дом в колониальном стиле с зелеными ставнями. - Просто
мечта! Правда, Финн?
Когда я думаю об этом моменте сейчас, то понимаю, что моя мать
превзошла тогда саму Одри Хепберн, и уж тем более какую-то Джун Эллисон. Мне
уже случалось наблюдать за тем, как она собирается с силами в самые важные
моменты своей жизни, но ничего подобного мне видеть не приходилось. Может,
ей помог глоток свежего воздуха, ворвавшийся в легкие? А может, маму
приободрил вид дома, в котором была бы счастлива пожить Нана?
- Вам уже лучше? - Гейтс все еще не верил в то, что моя мама -
волшебница.
- Намного лучше! - Мама передернула плечом и потянулась, как кошка. - Я
так крепко заснула в дороге... Извините меня. Вчера вечером у нас был ужин в
стиле сhinoise*, и моему желудку это не понравилось. <Китайский - фр.>
- Она всегда утверждала, что если вставлять время от времени французские
слова, тебя будут принимать за утонченного человека.
- Да, ваш сынишка говорил мне, что блинчики были не очень свежими.
- Да, видимо, это креветки виноваты, - добавила мама. Она так ясно
улыбнулась и взъерошила мне волосы, что я сам чуть не поверил, что в этом и
заключалась наша проблема.
Мы с Гейтсом вытащили из машины чемоданы и ее черный складывающийся
массажный столик на колесиках. Я стал толкать его по направлению к входной
двери, и одно колесико застряло в траве, проросшей между камешками, которыми
была посыпана дорожка. Я попытался приподнять его, и тут он, естественно,
раскрылся. В воздухе разлился запах пота и массажного масла, которое
называлось "Оранжгазм". Мама расхохоталась. Наблюдать со стороны, как это
случается с кем-то еще, всегда весело. Бормоча ругательства, я попытался
опять сложить его, и забыть о том, на что намекал этот противный запах, и
уже собирался сказать маме, чтобы она сама несла свой стол, как вдруг она
закричала: "Недотрога*!". <Название цветка>. "Обожаю эти цветы!" -
продолжила она. Только тогда я понял, что она говорит о белых цветах,
которые росли у дорожки. Интересно, как называется спектакль, в котором она
сейчас играет? Когда Гейтс стал отпирать дверь, мы услышали чей-то топот.
Насторожившись, он прислонил ухо поближе. Мы вошли внутрь. Он включил свет.
Ничего не было слышно.
- Наверное, птица в трубу забралась.
В доме было темно и прохладно, а запах навевал воспоминания о набитых
хвоей подушках, которые продают в сувенирных лавках штата Мэн.
- Прелестно... восхитительно... поразительно... мне просто не хватает
слов. - Стоило нам войти в следующую комнату, мама выдавала новый набор
фальшивых восторгов. Понимаете, это был хороший дом. Но не более того.
Мебель в нем была "под старину", и все-таки он не выглядел как дом-музей
Бетси Росс*. <(1752-1836) Росс, Элизабет Гриском (Бетси Росс) \\
Владелица обивочной мастерской и магазина тканей в г. Филадельфии. Долгое
время считалась изготовительницей (по просьбе и по рисунку Дж. Вашингтона)
первого национального флага США в 1776 - с 13 полосами и 13 звездами по
числу объявивших независимость колоний>. Меня раздражала не его
обстановка, а эпитеты, которые подбирала мама.
Потолки были довольно низкими, причем балки специально оставили
снаружи, а стены были в два фута толщиной и покрашены нарочито небрежно.
Дощатые полы в просторных комнатах были выкрашены в красно-коричневый цвет.
На них были видны крошечные капли краски другого цвета. Когда идешь по таким
полам, то возникает чувство, что топчешь какую-то не самую удачную картину
Джексона Поллака*. <Американский художник-абстракционист>. Если бы мне
пришло в голову полистать журналы, пишущие об архитектуре, я бы узнал, что
эти пятнышки - фирменный знак дизайнеров, работающих в корпорации "Систер
Пэриш".
В каждой комнате был камин и топка, рядом с которой лежали дрова, щепки
и мятые газеты, которые, казалось, дожидались, когда хозяин чиркнет
длиннющей спичкой - они стояли рядом в продолговатых стаканчиках,
раскрашенных под мрамор. В ванных комнатах кто-то заботливо положил
полотенца и зубные щетки, а также всевозможные лекарства, которые можно
купить в аптеке без рецепта - от средства от гриппа до таблеток для лечения
геморроя.
Еще мы увидели холодильник со стеклянной дверцей - совсем как в
ресторане - набитый снедью. На полках кухонных шкафчиков лежали
консервированные деликатесы и французское печенье. В каждой комнате были
цветы, а на мраморных полочках - всякие безделушки; и еще до того, как мама
запретила мне к ним прикасаться, я понял, что мне суждено их перебить. Чего
там только не было: индейский томагавк, бронзовый кинжал, хрустальный шарик,
который держал медный осьминог, крыло краснохвостого ястреба. В доме было
полно шкафов, забитых до отказа книгами, пустых мусорных корзин, журналов,
появившихся в продаже на прошлой неделе, сегодняшних газет и глубоких мисок
с орешками кешью. Коробки со сладостями и сигареты двух сортов были брошены
на журнальные столики и буфеты с такой небрежностью, будто люди, которые
живут в этом доме, просто забыли о них и вышли на минутку.
- Почему они не взяли с собой свои вещи? - спросил я, указывая на
фотографии в рамочке и детские рисунки. Гейтс посмотрел на меня.
- Здесь никто не живет. Мистер Осборн построил этот дом специально для
своих... - он словно заколебался на секунду, - гостей. - Надо же, а мне-то
казалось, что маме предложили работу. Может быть, "гость" - это какое-то
иносказание? Более вежливый способ назвать то, о чем мне даже думать не
хочется? Чем они на самом деле занимаются во время этих сеансов массажа?
Потом Гейтс внушительно сказал маме, что завтра нас навестит человек по
имени Герберт, который поможет ей составить расписание. Другими словами: вам
очень повезло, что мистер Осборн принял вас на работу, но не забывайте, что
у вас полный рабочий день.
Мама стояла на пороге и махала нашему новому другу, пока его машина не
исчезла вдалеке в облаке пыли. Но как только мы потеряли ее из виду, она
тяжело вздохнула: "Боже, я думала, он никогда не уедет", и свалилась на пол,
словно мешок с использованными батарейками.
Когда мама потеряла сегодня сознание в первый раз, она довольно быстро
пришла в себя, что было, конечно, очень мило с ее стороны. Тогда я
испугался, но гораздо меньше, чем сейчас, когда чей-то голос у меня за
спиной прошептал: "С ней это часто случается?".
Она смотрела на меня прямо из шкафа, который стоял в прихожей. Высокий
лоб, глаза в обрамлении длинных ресниц, впалые щеки и нос, который, казалось
кто-то нечаянно ударил битой... Короче говоря, лицо девушки наводило на
мысль о статуях с острова Пасхи.
- А ты кто такая? - Мне уже надоело плести всякую чушь о китайских
блинчиках, поэтому я задал этот вопрос таким тоном, будто я в этом доме -
полноправный хозяин.
- Меня зовут Джилли... Джилли Ламкин. - Она говорила медленно, немного
заикаясь. Голос у нее был глубокий, совсем не сочетающийся с ее внешностью.
Звучал он как-то странно, и был похож на голос Астро - говорящей собаки
Джорджа Джетсона*. <Герои популярного мультфильма>. Я обожал этот
сериал, так что это вовсе не обидное замечание. Скорее, комплимент.
- Что ты делаешь в шкафу?
- Я - горничная, - ответила она, посмеиваясь. Потом, наконец, вышла из
шкафа и вытащила оттуда пылесос. На вешалках висели плащи и парки разного
размера, которые, по-видимому, предназначались гостям.
Джилли была одета в серое старомодное домашнее платье-униформу с
накрахмаленным воротничком. Оно застегивалось на груди на пуговички. Она
натянула его прямо на ужасно узкие джинсы и обтягивающий топ без лямочек.
Все пуговицы были расстегнуты. Фигура у нее была прекрасная, чего не скажешь
о лице.
- Ты горничная? - От возбуждения у меня дрожал голос. Ее майка
задралась вверх, обнажив соблазнительный изгиб нижней части ее упругой
груди.
- Да, три дня в неделю я еще помогаю тем, кто живет в усадьбе. Буду
работать летом, пока не решу, чем буду заниматься после того, как закончу
школу. Я уже все экзамены сдала, но они еще не выдали мне диплом. Только
экзамен по домоводству я завалила. Вот не повезло, да? - Она выпалила все
это, не переводя дыхания. Я был очарован.
- Здорово!
- Ты так думаешь? - Кажется, она мне не поверила. Джилли стала
застегивать свое платьице - видимо, решила, что я разглядываю ее грудь.
Правильно решила. Правда, в ту минуту я этого как раз не делал. - У меня
аллергия на шерсть, поэтому я расстегиваю платье.
- А у меня аллергия на арахис.
- Тогда тебе не стоит увлекаться гамбургерами, которые продают в
"Бургер Кинг". - Я стал терять к ней интерес. Перестав возиться с
пуговицами, Джилли пояснила:
- Они добавляют арахисовое масло в свой секретный соус.
- Надо же, а я и не знал.
- Я тоже. А потом по новостям показали одну женщину - у ее дочки была
острая аллергическая реакция на арахисовое масло, и из-за этого ее горло
распухло, и она умерла, даже не доев свой гамбургер.
- Ничего себе.
- Теперь ее мать предъявила компании иск на десять миллионов долларов.
- Ну, у меня из-за арахиса кишечные колики начинаются, - я пожалел о
том, что сказал это, еще до того, как Джилли произнесла:
- Тьфу, какая гадость!
- Как ты считаешь, можно предъявить им обвинение в том, что у меня
образуются газы?
- Ну ты и хам! - Но она произнесла эту фразу таким тоном, что я сразу
понял: она оценила мою находчивость. Настоящий индеец так бы шутить не стал,
но я был вполне доволен собой. Вдруг Джилли перестала смеяться и спросила
меня:
- Слушай, а твоя мама так и будет лежать здесь на полу?
Мы вдвоем схватили маму за руки и, положив их на плечи, потащили ее
наверх. Почему-то я не чувствовал себя смущенным. Частично из-за того,
видимо, что сама Джилли не видела в происходящем ничего особенного, а
частично потому, что меня отвлекала ее грудь, которой она прижималось к моей
руке, в то время как я обнимал маму за талию. Скажете, это мелочь? Тогда мне
так не казалось. Возможно, все дело в том, что между нами лежало
бесчувственное тело моей матери. Поэтому все воспринималось очень
обостренно.
Мы уложили ее на кровать в спальне, которая располагалась на верхнем
этаже. Сняв с ее ног туфли, мы на цыпочках спустились в кухню. Я распахнул
холодильник, разыгрывая из себя гостеприимного владельца поместья.
- Хочешь чего-нибудь выпить? Или пожевать?
- А то. - Джилли протянула руку, чтобы взять пиво, но потом передумала.
- А оно холодное?
- У меня лимонад холодный. - Я неуверенно поменял бутылку "Маунтин
Дью", которую держал в руке, на "Хайнекен". Смаковать пиво с Джилл Ламкин,
одетой в крошечный топик, было гораздо приятнее, чем выдувать одним духом
"Будвайзер", который мы с Хлюпиком тайком таскали из нашего холодильника. Я
во все глаза таращился на свою новую знакомую. Это было пьянящее, дурманящее
чувство. Какое счастье, что благосклонная судьба привела меня в это чудесное
место!
Сидеть так и молчать было настоящим блаженством. Но потом я
запаниковал. Что же мне теперь сказать, в ужасе подумал я. Даже не знаю, в
чем тут дело: то ли на меня подействовало пиво, которое я нервно
прихлебывал, то ли события последних беспокойных дней. А может, это все
из-за того, что меня волновала мысль о том, как выглядит Джилли, когда
снимает свою футболку. Я бешено соображал, пытаясь вспомнить какой-нибудь
интересный факт из жизни яномамо. Наверное, пока не стоит рассказывать ей о
том, что женщины этого племени прячут мясо в одном из отверстий своего тела.
- Ты, наверное, хочешь, чтобы я рассказала, что делала в вашем шкафу.
- Абсолютно верно. - Сказать по правде, меня заботило только одно: как
бы прервать эту затянувшуюся паузу.
- Когда вы пришли сюда с Гейтсом, - я кивнул (мне казалось, что она не
замечает, с каким жадным интересом я уставился на ее сиськи), - я как раз
курила травку. Шеф уже застал меня за этим занятием однажды, так что...
- Понятно. Ты - птица в дымоходе.
- Вроде того.
Не подумайте, что я слишком самоуверен, но Джилли явно решила, что у
меня есть поэтические наклонности. Обыкновенные смертные так изящно не
выражаются.
- Сколько тебе лет?
- Пятнадцать с половиной. Точнее, через месяц мне исполнится
шестнадцать. - Черт, черт, черт! Ну почему я не сказал ей, что мне
семнадцать?
- Хочешь покурить?
- Ясное дело.
Она достала из топика самокрутку и облизала ее. На губах у нее была
помада. Знаете, когда это делал Хлюпик, меня это почему-то вовсе не
возбуждало. Когда я сделал несколько затяжек, то решил, что эти скульптуры с
острова Пасхи довольно... симпатичные. Такая у них... экзотическая красота.
- А это что такое? - Джилли махнула в сторону массажного столика моей
мамы.
- Это специальный столик. Для лечения. - За последние два дня мне
приходилось столько раз врать по маминой вине, так почему бы не сделать это
хотя бы один раз ради самого себя?
- Какого лечения?
- Она занимается гомеопатией.
- Так она врач?
- Можно и так сказать. Она не занимается традиционной медициной, но во
Франции ее считали бы врачом. - Помнится, мама говорила о своем желании
изучать гомеопатию в одном новомодном институте в Париже, так что все это
было не так уж далеко от правды.
- Она приехала сюда, чтобы лечить мистера Осборна?
- Ага. - Я становился все честнее и честнее.
- Думаешь, ей это удастся?
- Не знаю.
- А моя мама такая дура. - Джил выдохнула дым мне прямо в лицо. -
Знаешь, что он мне сказала? Что твоя мама... - Тут за окном раздался
автомобильный сигнал.
- Что?
- Ничего. Я сразу поставила ее на место. - И моя подружка ринулась к
двери.
Я выглянул в окно. В спортивном автомобиле с откидным верхом сидел
парень. Он не выключал ревущий двигатель. - А это еще кто?
- Мой парень Двейн. - Она передала мне сигарету. - Смотри, не говори
ему, что мы курили вместе.
- Почему?
- Он тебя убьет, дурашка.
Мне показалось, что этот Двейн был уже старый. Тогда я считал старыми
всех, кому больше восемнадцати. Его можно было бы назвать симпатичным - если
бы не его огромные, словно у летающего слоненка Дамбо*, уши. <Персонаж
мультфильма У.Диснея>. Он был весь такой жирный и здоровый, что мне сразу
подумалось, что было бы здорово воткнуть ему в зад термометр, которым
измеряют температуру мяса в духовке! Я стоял на пороге и смотрел, как он
уезжает. Двейн показал мне средний палец.
Когда я докурил, то уже перестал переживать из-за того, что пытался
убедить Джилли в том, что моя мать - французский доктор. Теперь меня
беспокоило другое: что сказала о ней ее мать?
5
Я сидел в каноэ на реке Урарикоэра. Эти лодки делают так: берут
огромное бревно и выдалбливают середину. Рядом со мной был мой отец.
Выглядел он так же, как на фотографии в географическом журнале. Уровень воды
в реке поднялся, потому что в последнее время там было много дождей. Я
наблюдал за ленивцем, который упал в воду и теперь яростно боролся с
течением. На берегу несколько женщин из племени яномамо собирали ветки. На
них не было никакой одежды, если не считать перьев из хвостов попугаев и
кругов на спине. Эти рисунки они наносили, используя сок каких-то растений.
Я знал, что все это мне снится, потому что, когда вылез из лодки, то
обнаружил, что на ногах у меня те самые высокие ботинки, которые я собирался
купить на деньги, потраченные впоследствии на кокаин. Но все выглядело, как
в настоящей жизни. Кроме того, было довольно прохладно. В ветках деревьев у
меня над головой щебетали птицы... и они продолжали квохтать даже когда,
когда я открыл глаза и увидел, что нахожусь в маленькой спальне на втором
этаже гостевого домика мистера Осборна. На дереве, которое стояло у окна,
сидела огромная стая тех птиц - как их там называют, - которых наш хозяин
купил для того, чтобы они съели всех жучков, поедавших божьих коровок,
уничтоживших всех мух. Теперь я понимаю, что имел в виду Гейтс, когда
говорил об этих птичках: каждый раз, открывая клюв, они гадили на землю.
В общем, они раздражали меня по двум причинам: во-первых, из-за их
кудахтанья я не мог опять заснуть, а во-вторых, они напомнили мне о том, что
я так и не поехал в Южную Америку. Я вспомнил о Джилли, и из-за этого у меня
появилась эрекция. Обычно это только повышало мое настроение. Так произошло
и в это утро. Но тут я с тоской вспомнил, что все мои журнальчики с
развратными девицами остались в Нью-Йорке. Возбуждение и тоска по дому - не
очень приятный коктейль. Я направился в ванную.
Стены в этой комнате были обиты деревом. И еще там была джакузи.
Видимо, когда я готовился лечь спать, то был в таком дурмане, что даже не
заметил этого. Кроме того, там стояла корзинка с маленькими кусочками мыла,
упакованными в папиросную бумагу, и миниатюрные бутылочки с шампунем. Прямо
как в гостинице.
Уже через пять минут я сидел в пенной воде, воображая, что Джилли тоже
решила принять ванну. Она настойчиво придвигалась ко мне все ближе и
ближе... Не знаю, в чем тут дело, но чем больше я над собой, так сказать,
работал, тем меньше становилось возбуждение. Наверное, так на меня
подействовали ее слова о том, что ее парень выбьет из меня мозги. А может,
треволнения последних двух дней. Я даже попробовал делать это своей левой
рукой, чье прикосновение всегда казалось мне более женственным. В пятнадцать
с половиной лет очень немногие подростки знают, что такое импотенция. Я не
собирался выслушивать отказы от своего собственного тела, и поэтому я
кинулся в спальню и схватил экземпляр журнала "Нэйшнл хистори", в котором
было полно фотографий туземных грудей. Это помогло. Но после того, как я
пролил семя в джунглях своего воображения, мне стало еще хуже. Находясь в
упоении страсти, я выронил журнал прямо в воду, а потом, когда стал вытирать
страницы полотенцем, то нечаянно стер лицо своего отца.
Я спустился вниз, чтобы позавтракать. Мне было не просто плохо: я был
зол и обижен на весь мир. Мама сидела за столом и читала книжонку, которая
называлась "Как избавиться от кокаиновой зависимости за четырнадцать дней".
- Ну и как, у этой истории счастливый конец? - Мама посмотрела на меня,
но ничего не ответила. Выглядела она неважно: глаза ввалились, под ними были
темные круги. Вообще, она была похожа на енота, который проиграл схватку с
ценной информации следствию свидетель, даже тот, кто мог бы сам попасть на
скамью подсудимых, может быть освобожден от уголовной ответственности и
получить защиту - как физическую, так и в виде "новой биографии"
(пластическая операция, смена профессии, изменение паспортных данных,
переезд на другое местожительство и т.п.)>.
Мы проехали еще милю, а потом свернули на дорожку, которая вела к дому
в викторианском стиле с огромным крыльцом. На этом доме даже позолота была!
Во дворе стояли турники и качели.
- Чей это дом? - спросил я у Гейтса.
- Мистера Осборна. - В это было трудно поверить. И не только потому,
что там не было ворот. - У него надувной бассейн! - Именно такой бассейн я
видел в рекламе, которую показывали по телевизору во время бейсбольного
чемпионата.
- Да нет. Это мой бассейн. - Этот высоченный темнокожий бритоголовый
полицейский, кажется, ужасно обрадовался тому, что сумел дать мне понять,
что я уже успел превратиться в сноба. Гейтс притормозил, высунулся из окна и
крикнул:
- Эй! Муж дома? - Он обращался к стройной величавой женщине. Кожа у нее
была золотистого оттенка, а профиль был достоин того, чтобы его
выгравировали на какой-нибудь монете.
- Нет, - ответила она. Вообще-то, это была его жена.
На заднем дворе его сын, парнишка одного со мной возраста, забавлялся
тем, что пинал футбольный мяч, ударяя его так, чтобы он попадал прямо в
середину старой шины, которая была привязана к ветке дерева. Он был,
пожалуй, старше меня на год или два, а весил на сорок фунтов больше. В
общем, был из тех парней, перед которыми я стеснялся снимать футболку. Он,
громко ухая, с ужасной силой ударял по мячу, и выглядел со стороны довольно
устрашающе, если бы не круглые очки с толстыми линзами, которые он нацепил
на нос. Гейтс медленно подъехал поближе и опустил стекло в машине. Я решил,
что он собирается познакомить меня со своим сыном.
- Ну, так каждый дурак может, - выкрикнул он.
- Я не могу. - Эти слова прозвучали слишком громко. Гейтс посмотрел на
меня так с таким выражением, что я немедленно заткнулся. Мы наблюдали за
тем, как чернокожий парнишка сначала раскачивал шину, потом быстро бежал к
тачке, в которой лежало несколько футбольных мячей, а затем, глухо считая "и
раз... и два... и три...", посылал крученым ударом белые кожаные мячи через
раскачивающуюся шину. Они пролетали через нее, даже не задевая краев.
Проделывал он это с редким усердием. Я просто обалдел. Гейтс выплюнул
шелуху, а потом важно сказал, ни к кому конкретно не обращаясь: "Что ж,
жизнь не стоит на месте", и нажал на газ.
Дорога, по которой мы доехали до его дома, не заканчивалась у его
гаража. Она вела к другой дороге, длиной в милю. Это была одна из частных
дорог, которые пересекали владения мистера Осборна. Их общая протяженность
составляла семь миль. Теперь Гейтс только и говорил о том, какого размера
его владения, и какая у них география. Тем временем мы съехали на просеку,
которая разделяла сосновый лес на две части. Дорога была ужасная, одни лужи
да выбоины, и из-под колес неслись брызги. Теперь, когда мы оказались на
территории поместья Осборна, шеф полиции стал больше похож на экскурсовода.
- Размер территории - девять тысяч триста пятьдесят шесть акров, то
есть больше десяти тысяч квадратных миль. Имение мисс Дьюк еще больше, но
размер не всегда имеет значение. - Я не знал, что он говорит о Дорис Дьюк,
но все равно находился под впечатлением. Сказать по правде, я был так
ошеломлен, что мне казалось, будто меня заманили в ловушку.
Когда мы проезжали по металлическому мосту через стремительную речку,
Гейтс сообщил мне, с трудом перекрывая звуки удара шин о землю:
- Эта речка называется Хаверкилл. Форели в ней больше, чем в любой
другой реке к востоку от Миссисипи. - Потом мы приблизились к саду с
грушевыми деревьями, к веткам которых были привязаны пузатые стеклянные
бутылки. Внутри этих бутылок росли фрукты. - Мистер Осборн делает свой
бренди таким же способом, как они делают его во Франции. - Я уже благоговел
перед этим миллионером.
Наконец, мы остановились у желтого коттеджа, рядом с которым росли
клены. Он был обнесен изгородью оливкового цвета. Дом странно выделялся
среди идеально ровного прямоугольного поля кукурузы, которая доходила мне
почти до пояса. Поле было величиной в пятьдесят акров, не меньше.
Впечатление было такое, словно наш домик упал с неба. Знаете, когда я был
ребенком, то ненавидел книгу "Волшебник страны Оз". Она мне страшные сны
навевала.
- Вот и приехали, - объявил Гейтс. Мама не шелохнулась. На ее губах и
шее выступили бисеринки пота. Юбка задралась, и через колготки синего цвета,
которые так натянулись на ее довольно крупных, как ни странно, бедрах, что
стали почти прозрачными. Мы оба могли видеть, что трусики у нее белые. Я был
рад, что она вообще позаботилась надеть нижнее белье. Потом полицейский
вышел из машины и сказал мне: "Бери ее за ноги". Я почувствовал большое
облегчение, потому что прекрасно знал, что одному мне ее не дотащить. Вчера
мне это не удалось, во всяком случае.
Я подошел к ней и поправил юбку. Гейтс деликатно отвернулся. Когда мама
засыпала так раньше (это случалось много раз, когда она лежала на диване, а
один раз в ванной), так вот, каждый раз, когда я притрагивался к ней, она
сразу начинала бормотать, поворачивалась на другой бок и приходила в себя.
Хотя бы для того, чтобы сказать: "Что случилось, ягненок?". Еще она называла
меня "толстунчик" и "малыш". Последнее мне нравилось меньше всего. Но в этот
раз она не двинула ни рукой, ни ногой, даже не шелохнулась. Я прикоснулся к
ее лицу тыльной стороной руки; кожа была холодной, сырой и какой-то
безжизненной, словно у лягушки в формальдегиде. Господи, надеюсь, она не
отравилась таблетками. Она ведь не могла выпить все таблетки валиума вместе
с шоколадным коктейлем? Я не мог понять, дышит ли мама - и поэтому посмотрел
на ее грудь, но ничего, кроме лямки от лифчика, не увидел. Потом протянул
руку, чтобы почувствовать удары сердца, но тут же отдернул, потому что на
меня уставился Гейтс. Я не хотел, чтобы мы с мамой показались ему еще более
подозрительными личностями, чем он мог решить с самого начала. Тут мама
внезапно открыла глаза. От неожиданности я отпрянул назад и ударился головой
о дверцу машины.
- Ох, черт!
- Что такое? - Выражение лица Гейтса не оставляло никаких сомнений в
том, что он готовился к самому худшему.
- Все в порядке, - спокойно заявила моя мама. Мы с Гейтсом открыли рот,
увидев, как она, улыбаясь, вылезает из машины. Обрывка туалетной бумаги на
ее туфле уже не было.
- Какой прелестный домик, - промурлыкала эта удивительная женщина.
На моих глазах она превращалась в Джун Эллисон* <Актриса, урожденная
Элла Гайсмэн. Сыграв в мюзикле "Лучшие ножки вперед" (1941), она повторила
ту же роль в кино (1943). Хрипловатый голос и сверкающая улыбка сделали ее
любимой исполнительницей во многих мюзиклах компании MGM, и также она
сыграла много так называемых "девушек по соседству">. Каким-то волшебным
образом липкий пот исчез с ее лица, причем без помощи бумажных салфеток или
пудры. Она протягивала вперед руки, словно намереваясь обнять этот
сливочно-желтый дом в колониальном стиле с зелеными ставнями. - Просто
мечта! Правда, Финн?
Когда я думаю об этом моменте сейчас, то понимаю, что моя мать
превзошла тогда саму Одри Хепберн, и уж тем более какую-то Джун Эллисон. Мне
уже случалось наблюдать за тем, как она собирается с силами в самые важные
моменты своей жизни, но ничего подобного мне видеть не приходилось. Может,
ей помог глоток свежего воздуха, ворвавшийся в легкие? А может, маму
приободрил вид дома, в котором была бы счастлива пожить Нана?
- Вам уже лучше? - Гейтс все еще не верил в то, что моя мама -
волшебница.
- Намного лучше! - Мама передернула плечом и потянулась, как кошка. - Я
так крепко заснула в дороге... Извините меня. Вчера вечером у нас был ужин в
стиле сhinoise*, и моему желудку это не понравилось. <Китайский - фр.>
- Она всегда утверждала, что если вставлять время от времени французские
слова, тебя будут принимать за утонченного человека.
- Да, ваш сынишка говорил мне, что блинчики были не очень свежими.
- Да, видимо, это креветки виноваты, - добавила мама. Она так ясно
улыбнулась и взъерошила мне волосы, что я сам чуть не поверил, что в этом и
заключалась наша проблема.
Мы с Гейтсом вытащили из машины чемоданы и ее черный складывающийся
массажный столик на колесиках. Я стал толкать его по направлению к входной
двери, и одно колесико застряло в траве, проросшей между камешками, которыми
была посыпана дорожка. Я попытался приподнять его, и тут он, естественно,
раскрылся. В воздухе разлился запах пота и массажного масла, которое
называлось "Оранжгазм". Мама расхохоталась. Наблюдать со стороны, как это
случается с кем-то еще, всегда весело. Бормоча ругательства, я попытался
опять сложить его, и забыть о том, на что намекал этот противный запах, и
уже собирался сказать маме, чтобы она сама несла свой стол, как вдруг она
закричала: "Недотрога*!". <Название цветка>. "Обожаю эти цветы!" -
продолжила она. Только тогда я понял, что она говорит о белых цветах,
которые росли у дорожки. Интересно, как называется спектакль, в котором она
сейчас играет? Когда Гейтс стал отпирать дверь, мы услышали чей-то топот.
Насторожившись, он прислонил ухо поближе. Мы вошли внутрь. Он включил свет.
Ничего не было слышно.
- Наверное, птица в трубу забралась.
В доме было темно и прохладно, а запах навевал воспоминания о набитых
хвоей подушках, которые продают в сувенирных лавках штата Мэн.
- Прелестно... восхитительно... поразительно... мне просто не хватает
слов. - Стоило нам войти в следующую комнату, мама выдавала новый набор
фальшивых восторгов. Понимаете, это был хороший дом. Но не более того.
Мебель в нем была "под старину", и все-таки он не выглядел как дом-музей
Бетси Росс*. <(1752-1836) Росс, Элизабет Гриском (Бетси Росс) \\
Владелица обивочной мастерской и магазина тканей в г. Филадельфии. Долгое
время считалась изготовительницей (по просьбе и по рисунку Дж. Вашингтона)
первого национального флага США в 1776 - с 13 полосами и 13 звездами по
числу объявивших независимость колоний>. Меня раздражала не его
обстановка, а эпитеты, которые подбирала мама.
Потолки были довольно низкими, причем балки специально оставили
снаружи, а стены были в два фута толщиной и покрашены нарочито небрежно.
Дощатые полы в просторных комнатах были выкрашены в красно-коричневый цвет.
На них были видны крошечные капли краски другого цвета. Когда идешь по таким
полам, то возникает чувство, что топчешь какую-то не самую удачную картину
Джексона Поллака*. <Американский художник-абстракционист>. Если бы мне
пришло в голову полистать журналы, пишущие об архитектуре, я бы узнал, что
эти пятнышки - фирменный знак дизайнеров, работающих в корпорации "Систер
Пэриш".
В каждой комнате был камин и топка, рядом с которой лежали дрова, щепки
и мятые газеты, которые, казалось, дожидались, когда хозяин чиркнет
длиннющей спичкой - они стояли рядом в продолговатых стаканчиках,
раскрашенных под мрамор. В ванных комнатах кто-то заботливо положил
полотенца и зубные щетки, а также всевозможные лекарства, которые можно
купить в аптеке без рецепта - от средства от гриппа до таблеток для лечения
геморроя.
Еще мы увидели холодильник со стеклянной дверцей - совсем как в
ресторане - набитый снедью. На полках кухонных шкафчиков лежали
консервированные деликатесы и французское печенье. В каждой комнате были
цветы, а на мраморных полочках - всякие безделушки; и еще до того, как мама
запретила мне к ним прикасаться, я понял, что мне суждено их перебить. Чего
там только не было: индейский томагавк, бронзовый кинжал, хрустальный шарик,
который держал медный осьминог, крыло краснохвостого ястреба. В доме было
полно шкафов, забитых до отказа книгами, пустых мусорных корзин, журналов,
появившихся в продаже на прошлой неделе, сегодняшних газет и глубоких мисок
с орешками кешью. Коробки со сладостями и сигареты двух сортов были брошены
на журнальные столики и буфеты с такой небрежностью, будто люди, которые
живут в этом доме, просто забыли о них и вышли на минутку.
- Почему они не взяли с собой свои вещи? - спросил я, указывая на
фотографии в рамочке и детские рисунки. Гейтс посмотрел на меня.
- Здесь никто не живет. Мистер Осборн построил этот дом специально для
своих... - он словно заколебался на секунду, - гостей. - Надо же, а мне-то
казалось, что маме предложили работу. Может быть, "гость" - это какое-то
иносказание? Более вежливый способ назвать то, о чем мне даже думать не
хочется? Чем они на самом деле занимаются во время этих сеансов массажа?
Потом Гейтс внушительно сказал маме, что завтра нас навестит человек по
имени Герберт, который поможет ей составить расписание. Другими словами: вам
очень повезло, что мистер Осборн принял вас на работу, но не забывайте, что
у вас полный рабочий день.
Мама стояла на пороге и махала нашему новому другу, пока его машина не
исчезла вдалеке в облаке пыли. Но как только мы потеряли ее из виду, она
тяжело вздохнула: "Боже, я думала, он никогда не уедет", и свалилась на пол,
словно мешок с использованными батарейками.
Когда мама потеряла сегодня сознание в первый раз, она довольно быстро
пришла в себя, что было, конечно, очень мило с ее стороны. Тогда я
испугался, но гораздо меньше, чем сейчас, когда чей-то голос у меня за
спиной прошептал: "С ней это часто случается?".
Она смотрела на меня прямо из шкафа, который стоял в прихожей. Высокий
лоб, глаза в обрамлении длинных ресниц, впалые щеки и нос, который, казалось
кто-то нечаянно ударил битой... Короче говоря, лицо девушки наводило на
мысль о статуях с острова Пасхи.
- А ты кто такая? - Мне уже надоело плести всякую чушь о китайских
блинчиках, поэтому я задал этот вопрос таким тоном, будто я в этом доме -
полноправный хозяин.
- Меня зовут Джилли... Джилли Ламкин. - Она говорила медленно, немного
заикаясь. Голос у нее был глубокий, совсем не сочетающийся с ее внешностью.
Звучал он как-то странно, и был похож на голос Астро - говорящей собаки
Джорджа Джетсона*. <Герои популярного мультфильма>. Я обожал этот
сериал, так что это вовсе не обидное замечание. Скорее, комплимент.
- Что ты делаешь в шкафу?
- Я - горничная, - ответила она, посмеиваясь. Потом, наконец, вышла из
шкафа и вытащила оттуда пылесос. На вешалках висели плащи и парки разного
размера, которые, по-видимому, предназначались гостям.
Джилли была одета в серое старомодное домашнее платье-униформу с
накрахмаленным воротничком. Оно застегивалось на груди на пуговички. Она
натянула его прямо на ужасно узкие джинсы и обтягивающий топ без лямочек.
Все пуговицы были расстегнуты. Фигура у нее была прекрасная, чего не скажешь
о лице.
- Ты горничная? - От возбуждения у меня дрожал голос. Ее майка
задралась вверх, обнажив соблазнительный изгиб нижней части ее упругой
груди.
- Да, три дня в неделю я еще помогаю тем, кто живет в усадьбе. Буду
работать летом, пока не решу, чем буду заниматься после того, как закончу
школу. Я уже все экзамены сдала, но они еще не выдали мне диплом. Только
экзамен по домоводству я завалила. Вот не повезло, да? - Она выпалила все
это, не переводя дыхания. Я был очарован.
- Здорово!
- Ты так думаешь? - Кажется, она мне не поверила. Джилли стала
застегивать свое платьице - видимо, решила, что я разглядываю ее грудь.
Правильно решила. Правда, в ту минуту я этого как раз не делал. - У меня
аллергия на шерсть, поэтому я расстегиваю платье.
- А у меня аллергия на арахис.
- Тогда тебе не стоит увлекаться гамбургерами, которые продают в
"Бургер Кинг". - Я стал терять к ней интерес. Перестав возиться с
пуговицами, Джилли пояснила:
- Они добавляют арахисовое масло в свой секретный соус.
- Надо же, а я и не знал.
- Я тоже. А потом по новостям показали одну женщину - у ее дочки была
острая аллергическая реакция на арахисовое масло, и из-за этого ее горло
распухло, и она умерла, даже не доев свой гамбургер.
- Ничего себе.
- Теперь ее мать предъявила компании иск на десять миллионов долларов.
- Ну, у меня из-за арахиса кишечные колики начинаются, - я пожалел о
том, что сказал это, еще до того, как Джилли произнесла:
- Тьфу, какая гадость!
- Как ты считаешь, можно предъявить им обвинение в том, что у меня
образуются газы?
- Ну ты и хам! - Но она произнесла эту фразу таким тоном, что я сразу
понял: она оценила мою находчивость. Настоящий индеец так бы шутить не стал,
но я был вполне доволен собой. Вдруг Джилли перестала смеяться и спросила
меня:
- Слушай, а твоя мама так и будет лежать здесь на полу?
Мы вдвоем схватили маму за руки и, положив их на плечи, потащили ее
наверх. Почему-то я не чувствовал себя смущенным. Частично из-за того,
видимо, что сама Джилли не видела в происходящем ничего особенного, а
частично потому, что меня отвлекала ее грудь, которой она прижималось к моей
руке, в то время как я обнимал маму за талию. Скажете, это мелочь? Тогда мне
так не казалось. Возможно, все дело в том, что между нами лежало
бесчувственное тело моей матери. Поэтому все воспринималось очень
обостренно.
Мы уложили ее на кровать в спальне, которая располагалась на верхнем
этаже. Сняв с ее ног туфли, мы на цыпочках спустились в кухню. Я распахнул
холодильник, разыгрывая из себя гостеприимного владельца поместья.
- Хочешь чего-нибудь выпить? Или пожевать?
- А то. - Джилли протянула руку, чтобы взять пиво, но потом передумала.
- А оно холодное?
- У меня лимонад холодный. - Я неуверенно поменял бутылку "Маунтин
Дью", которую держал в руке, на "Хайнекен". Смаковать пиво с Джилл Ламкин,
одетой в крошечный топик, было гораздо приятнее, чем выдувать одним духом
"Будвайзер", который мы с Хлюпиком тайком таскали из нашего холодильника. Я
во все глаза таращился на свою новую знакомую. Это было пьянящее, дурманящее
чувство. Какое счастье, что благосклонная судьба привела меня в это чудесное
место!
Сидеть так и молчать было настоящим блаженством. Но потом я
запаниковал. Что же мне теперь сказать, в ужасе подумал я. Даже не знаю, в
чем тут дело: то ли на меня подействовало пиво, которое я нервно
прихлебывал, то ли события последних беспокойных дней. А может, это все
из-за того, что меня волновала мысль о том, как выглядит Джилли, когда
снимает свою футболку. Я бешено соображал, пытаясь вспомнить какой-нибудь
интересный факт из жизни яномамо. Наверное, пока не стоит рассказывать ей о
том, что женщины этого племени прячут мясо в одном из отверстий своего тела.
- Ты, наверное, хочешь, чтобы я рассказала, что делала в вашем шкафу.
- Абсолютно верно. - Сказать по правде, меня заботило только одно: как
бы прервать эту затянувшуюся паузу.
- Когда вы пришли сюда с Гейтсом, - я кивнул (мне казалось, что она не
замечает, с каким жадным интересом я уставился на ее сиськи), - я как раз
курила травку. Шеф уже застал меня за этим занятием однажды, так что...
- Понятно. Ты - птица в дымоходе.
- Вроде того.
Не подумайте, что я слишком самоуверен, но Джилли явно решила, что у
меня есть поэтические наклонности. Обыкновенные смертные так изящно не
выражаются.
- Сколько тебе лет?
- Пятнадцать с половиной. Точнее, через месяц мне исполнится
шестнадцать. - Черт, черт, черт! Ну почему я не сказал ей, что мне
семнадцать?
- Хочешь покурить?
- Ясное дело.
Она достала из топика самокрутку и облизала ее. На губах у нее была
помада. Знаете, когда это делал Хлюпик, меня это почему-то вовсе не
возбуждало. Когда я сделал несколько затяжек, то решил, что эти скульптуры с
острова Пасхи довольно... симпатичные. Такая у них... экзотическая красота.
- А это что такое? - Джилли махнула в сторону массажного столика моей
мамы.
- Это специальный столик. Для лечения. - За последние два дня мне
приходилось столько раз врать по маминой вине, так почему бы не сделать это
хотя бы один раз ради самого себя?
- Какого лечения?
- Она занимается гомеопатией.
- Так она врач?
- Можно и так сказать. Она не занимается традиционной медициной, но во
Франции ее считали бы врачом. - Помнится, мама говорила о своем желании
изучать гомеопатию в одном новомодном институте в Париже, так что все это
было не так уж далеко от правды.
- Она приехала сюда, чтобы лечить мистера Осборна?
- Ага. - Я становился все честнее и честнее.
- Думаешь, ей это удастся?
- Не знаю.
- А моя мама такая дура. - Джил выдохнула дым мне прямо в лицо. -
Знаешь, что он мне сказала? Что твоя мама... - Тут за окном раздался
автомобильный сигнал.
- Что?
- Ничего. Я сразу поставила ее на место. - И моя подружка ринулась к
двери.
Я выглянул в окно. В спортивном автомобиле с откидным верхом сидел
парень. Он не выключал ревущий двигатель. - А это еще кто?
- Мой парень Двейн. - Она передала мне сигарету. - Смотри, не говори
ему, что мы курили вместе.
- Почему?
- Он тебя убьет, дурашка.
Мне показалось, что этот Двейн был уже старый. Тогда я считал старыми
всех, кому больше восемнадцати. Его можно было бы назвать симпатичным - если
бы не его огромные, словно у летающего слоненка Дамбо*, уши. <Персонаж
мультфильма У.Диснея>. Он был весь такой жирный и здоровый, что мне сразу
подумалось, что было бы здорово воткнуть ему в зад термометр, которым
измеряют температуру мяса в духовке! Я стоял на пороге и смотрел, как он
уезжает. Двейн показал мне средний палец.
Когда я докурил, то уже перестал переживать из-за того, что пытался
убедить Джилли в том, что моя мать - французский доктор. Теперь меня
беспокоило другое: что сказала о ней ее мать?
5
Я сидел в каноэ на реке Урарикоэра. Эти лодки делают так: берут
огромное бревно и выдалбливают середину. Рядом со мной был мой отец.
Выглядел он так же, как на фотографии в географическом журнале. Уровень воды
в реке поднялся, потому что в последнее время там было много дождей. Я
наблюдал за ленивцем, который упал в воду и теперь яростно боролся с
течением. На берегу несколько женщин из племени яномамо собирали ветки. На
них не было никакой одежды, если не считать перьев из хвостов попугаев и
кругов на спине. Эти рисунки они наносили, используя сок каких-то растений.
Я знал, что все это мне снится, потому что, когда вылез из лодки, то
обнаружил, что на ногах у меня те самые высокие ботинки, которые я собирался
купить на деньги, потраченные впоследствии на кокаин. Но все выглядело, как
в настоящей жизни. Кроме того, было довольно прохладно. В ветках деревьев у
меня над головой щебетали птицы... и они продолжали квохтать даже когда,
когда я открыл глаза и увидел, что нахожусь в маленькой спальне на втором
этаже гостевого домика мистера Осборна. На дереве, которое стояло у окна,
сидела огромная стая тех птиц - как их там называют, - которых наш хозяин
купил для того, чтобы они съели всех жучков, поедавших божьих коровок,
уничтоживших всех мух. Теперь я понимаю, что имел в виду Гейтс, когда
говорил об этих птичках: каждый раз, открывая клюв, они гадили на землю.
В общем, они раздражали меня по двум причинам: во-первых, из-за их
кудахтанья я не мог опять заснуть, а во-вторых, они напомнили мне о том, что
я так и не поехал в Южную Америку. Я вспомнил о Джилли, и из-за этого у меня
появилась эрекция. Обычно это только повышало мое настроение. Так произошло
и в это утро. Но тут я с тоской вспомнил, что все мои журнальчики с
развратными девицами остались в Нью-Йорке. Возбуждение и тоска по дому - не
очень приятный коктейль. Я направился в ванную.
Стены в этой комнате были обиты деревом. И еще там была джакузи.
Видимо, когда я готовился лечь спать, то был в таком дурмане, что даже не
заметил этого. Кроме того, там стояла корзинка с маленькими кусочками мыла,
упакованными в папиросную бумагу, и миниатюрные бутылочки с шампунем. Прямо
как в гостинице.
Уже через пять минут я сидел в пенной воде, воображая, что Джилли тоже
решила принять ванну. Она настойчиво придвигалась ко мне все ближе и
ближе... Не знаю, в чем тут дело, но чем больше я над собой, так сказать,
работал, тем меньше становилось возбуждение. Наверное, так на меня
подействовали ее слова о том, что ее парень выбьет из меня мозги. А может,
треволнения последних двух дней. Я даже попробовал делать это своей левой
рукой, чье прикосновение всегда казалось мне более женственным. В пятнадцать
с половиной лет очень немногие подростки знают, что такое импотенция. Я не
собирался выслушивать отказы от своего собственного тела, и поэтому я
кинулся в спальню и схватил экземпляр журнала "Нэйшнл хистори", в котором
было полно фотографий туземных грудей. Это помогло. Но после того, как я
пролил семя в джунглях своего воображения, мне стало еще хуже. Находясь в
упоении страсти, я выронил журнал прямо в воду, а потом, когда стал вытирать
страницы полотенцем, то нечаянно стер лицо своего отца.
Я спустился вниз, чтобы позавтракать. Мне было не просто плохо: я был
зол и обижен на весь мир. Мама сидела за столом и читала книжонку, которая
называлась "Как избавиться от кокаиновой зависимости за четырнадцать дней".
- Ну и как, у этой истории счастливый конец? - Мама посмотрела на меня,
но ничего не ответила. Выглядела она неважно: глаза ввалились, под ними были
темные круги. Вообще, она была похожа на енота, который проиграл схватку с