Уиттенборн Д. Жестокие люди

бело-зеленой патрульной машине. Я сидел впереди, и испуганно наблюдал за
тем, как он разгрызает золотыми зубами тыквенные семечки и сплевывает их в
пластиковый стаканчик. Измученная, но спокойная и собранная мама сидела за
решеткой на заднем сиденье. Нам обоим хотелось куда-нибудь уехать - с тех
пор, как шеф Гейтс привез нас в Флейвалль, произошло много всего. Но ничего
не изменилось.
Мы поехали по длинной дороге через усадьбу: сначала по железному мосту,
а потом через тот лес, где я попал капкан. Листья с деревьев облетели;
зимний лес стал прозрачным. Красные сараи, силосные ямы, замок Осборна с
колоннами, рядом с которым стоял фонтан, угольный скелет прекрасного
розового дворца Майи, лесной домик у водопада - эта вселенная находилась не
далее, чем в четверти мили от дороги. Как же так получилось, что я чувствую
себя таким потерянным?
Мне хотелось прогнать это чувство, поэтому я стал думать об Осборне.
Это ведь его похороны, а не мои. Стал вспоминать, каким он был при жизни. Не
просто припомнить, как он разговаривал голосом мультяшного петуха, или
воображать, как я впервые увидел его, когда он выходил в пижаме и
незашнурованных ботинках из своего "Бентли" с откидным верхом, чтобы
попробовать кормовую кукурузу. Но чем больше я старался сосредоточиться на
человеке, которому собирался сказать последнее "прости", тем больше понимал,
что думаю, скорее, о том, как поздороваюсь с Майей в церкви, в которой будет
проходить служба. Что мне делать - обнять ее или сначала поцеловать прямо в
губы? Удастся ли нам остаться наедине? Будет ли все так, как это было в
отеле "Плаза"? Перестанет ли мне казаться, что меня обманули, когда мы
разденемся и ляжем в постель?
Я стал думать о том, что она, возможно, шепнет мне на ухо, но, к
сожалению, потом мне пришло в голову менее приятная мысль. Место Осборна в
моих мыслях занял Брюс. Он ведь тоже будет на похоронах. Как же мне с ним
поздороваться? Я знал, что сегодня он ничего не скажет и не сделает, но
обязательно даст мне знать, что это дело времени. Его не было рядом, но я
словно чувствовал, как он толкает меня в спину. Прямо в липкую черную грязь.
Не успел я по-настоящему испугаться, как меня стали занимать другие
вопросы. Не знаю, что у меня с головой, но почему-то мне не давали покоя
Уолтер Пикл и его свиньи. Что же с ними будет? Ведь Осборн старался изо всех
сил, чтобы спасти этих спутников первых поселенцев от вымирания. Почему
теперь мне стало так грустно? Ведь раньше, когда у меня была такая
возможность, мне и в голову не приходило пойти и посмотреть на них.
Потом мы выехали на асфальтированную государственную дорогу. До церкви
надо было ехать еще целую милю, но дорога была уже запружена машинами людей,
желающими оплакать прах Осборна. Я ожидал, что там будет полно длиннющих
лимузинов и шикарных черных машин, в которых будут сидеть дети и внуки
людей, которым он помог разбогатеть. И я был очень разочарован, когда по
радио на приборной доске в автомобиле Гейтса чей-то голос проскрипел, что
вице-президент еще в пути. Кроме того, вместо лимузинов я видел только
забрызганные грязью "БМВ" и "Мерседесы" фальшивых феодалов штата. Меня
поразило другое: парад фермеров и работников молочных ферм, грумов и
садовников, которые сидели в грузовиках и микроавтобусах. Еще там был
"Плимут" с дверьми разного цвета - раньше я видел его на парковке у
Охотничьего клуба.
Гейтс включил маячок, и мы съехали на обочину. Когда это попыталась
сделать другая машина, с наклейками автомобильных гонок, Гейтс взял в руки
микрофон и сказал в громкоговоритель:
- Становись обратно в очередь, Двейн. - Джилли сидела так близко к
нему, что ей, наверное, пришлось раздвинуть ноги, чтобы он мог управлять
рычагом.
- Кто их всех пригласил?
- На похороны могут приезжать все, кто хочет. - Он снял шляпу и почесал
недавно выбритую голову. - После они устраивают поминки в большом доме. Вход
только по приглашениям. По списку миссис Лэнгли. - Судя по тому, каким тоном
он это сказал, его тоже не пригласили.
- А он говорил нам, что собирается жить вечно. Помнишь, Финн? - Мама
все никак не могла простить Осборна за то, что он умер.
- Наверное, ему было уже не интересно узнать, чем это все закончится.
- А может, он уже и так все знал. - Шеф выплюнул шелуху из окна.
Я сидел в патрульной машине в тени колокольни и наблюдал за тем, как
пары и семьи спешат в церковь, чтобы занять удобные места.
Органная музыка, которая доносилась оттуда, служила подобающим
сопровождением для этого момента. Я не знал, как зовут всех этих людей, с
которыми мама играла в гольф в клубе и называла друзьями. Когда они нас
видели, то отворачивались, и делали вид, что так потрясены случившимся, что
не в силах разговаривать с кем бы то ни было. Те, которые целовали маму в
щеку, и даже более того, теперь окидывали ее высокомерным взглядом. Доктор
Леффлер просто рванул с места, когда увидел ее - лишь бы не смотреть ей в
глаза. Парень из финансовой компании - помнится, я как-то видел из окна
своей спальни, как она делает ему минет, - обошел могилу, чтобы не
встречаться с нами. Все знали, что мы не просто уезжаем отсюда; мы перестали
существовать. Все в Флейвалле были убеждены, что теперь, когда великий
фараон умер, нас похоронят вместе с ним.
Мама, я, Гейтс и его жена сели на последнем ряду. Маркус в это время
был в колледже. Мама взяла программку. Их раздавали у входа. Сразу после
псалма "Прекрасны и славны дела твои" должен был выступать Брюс. Я
подвинулся, чтобы Пикл мог сесть рядом. Он был одет в клетчатый пиджак, а на
шее у него болтался широкий засаленный галстук, похожий на салфетку. В
церкви было яблоку негде упасть, и она утопала в цветах - везде, где только
было можно, стояли серебряные вазы. Пел хор, и все говорили о том, что
службу сегодня проведет епископ. У выходов стояли сотрудники разведки.
Вице-президент сидел в первом ряду. Выглядел он очень печальным. Тосковал ли
он по Осборну? А может, вспоминал о том, как они веселились в больнице,
когда лечили там свою простату? Или дело в том, что он потерял свою чековую
книжку? Каждый раз, когда открывалась дверь, все оборачивались, чтобы
посмотреть, не пришел ли кто-то из Лэнгли. Я с ужасом и нетерпением ждал
появления Майи или Брюса, и поэтому далеко не сразу заметил, что вместо
гроба у алтаря стоял огромный телевизор.
- Где же он? - тихо спросил я.
- Его вчера ночью кремировали. - Его жена так сжала ему руку, что мне
стало понятно, что он этого не одобряет. Уолтер Пикл спрятал комок
жевательного табака, который лежал у него за щекой, в пестрый платок, и
громко сказал, видимо, забыв, что мы находимся в церкви.
- Сегодня утром я видел, как миссис Лэнгли высыпала пепел в пруд у
лесного домика.
Первой из клана Осборна вошла в церковь его жена. Она остановилась в
проходе, чтобы дать всем полюбоваться на ее черный костюм из кашемира, на
который была наброшена накидка из стриженой норки. Теперь она была больше
похожа на обыкновенную старушку, чем на Круэллу да Виль, какой я ее помнил.
Потом она, словно поддразнивая толпу, повернулась ко всем спиной и бросилась
к кому-то - к кому, я не видел. К Брюсу? Нет, ее появление на публике было
бы менее грандиозным, если бы она не подхватила под руку Майю.
На ней была надета бархатная шляпа, больше напоминавшая тюрбан, и
двойная нитка жемчуга, которая, как я видел на фотографиях, раньше украшала
ее мать, и платье цвета ночного не ба. Волосы у нее были влажные. На чулке
была стрелка, и этикетка, на которой было написано имя модного дизайнера,
высовывалась из-за выреза на шее. Она побледнела и похудела с тех пор, как
мы виделись с ней в гостинице "Плаза". Губы она небрежно намазала красной
помадой. В общем, Майя была похожа на дорогую куклу, которую наряжали в
спешке.
Я наклонился вперед, чтобы она меня увидела. Но она в мою сторону даже
не смотрела, хоть и прошла рядом. Майя смотрела прямо перед собой, словно
видела там что-то, чего не мог видеть я. Когда они с бабушкой проходили
между скамьями, шепот стихал. Миссис Осборн останавливалась почти у каждого
ряда, чтобы подать свою украшенную многими каратами руку кому-нибудь из
особо важных персон - словно спортсмен, который проделывает круг почета.
Оставалось только победно помахать рукой. После того, как она остановилась в
четвертый или пятый раз, чтобы триумфально принять очередные соболезнования,
я увидел, как задрожала нижняя губа Майи. Она закрыла лицо руками, чтобы
никто не видел ее слез, и прошла через проход, не дожидаясь своей бабки, а
потом, без сил опустившись на кресло в ряду, на котором должна была сидеть
ее семья, громко зарыдала. Вице-президент наклонился к ней и потрепал ее по
плечу - словно погладил бездомную собаку. Толпе это, кажется, понравилось.
Мистер Лэнгли в одиночестве прошел по церкви. В своем траурном,
безупречно сшитом черном костюме он выглядел очень элегантно. На его лице то
появлялась, то исчезала неуверенная улыбка, похожая на сломанную лампочку.
По всей видимости, он не совсем понимал, где он - то ли на похоронах, то ли
на свадьбе, но, во всяком случае, ему было весело.
А мне нет. Во рту у меня пересохло, и я стал глубоко дышать, ожидая,
что вот-вот в церкви появится Брюс, толкающий перед собой инвалидное кресло,
в котором будет сидеть его мать. Да что они там делают? Может, они
задерживаются потому, что им не удается вытащить кресло из лимузина или
втащить его вверх по ступенькам? Когда миссис Лэнгли, наконец, появилась в
дверях, прихожане испуганно замолкли. Она пришла на своих двоих - ни
инвалидной коляски, ни даже трости ей не понадобилось. На ней была надета
довольно короткая юбка. Темные колготки скрывали ожоги на ее ногах. Миссис
Лэнгли передвигалась очень медленно, так что могло показаться, что она парит
в воздухе. На ее голове была шелковая шляпа с широкими полями, которую она
надвинула набок, так что вуаль скрывала шрамы и участки с пересаженной
кожей, из-за которых половина ее лица выглядела так, будто побывала на
колоде мясника. Впрочем, улыбалась она сейчас совершенно так же, как и
раньше.
Епископ взобрался на кафедру и провозгласил: "Давайте помолимся". Я все
это время высматривал Брюса, хоть и стоял на коленях.
Когда мы все поднялись, чтобы пропеть первый псалом, дубовая дверь
церкви открылась, и кто-то прокрался внутрь. Мне было трудно разглядеть, кто
это. Но Брюс был где-то рядом с нами - я это чувствовал. Мама обняла меня
одной рукой, и стала напевать слова гимна мне на ухо. Вице-президент начал
читать Новый Завет. Каждый раз, когда он говорил "Иисус", звучало это так,
словно он только что ударил себя молотком по пальцу. Потом мы встали еще
раз, чтобы пропеть "Прекрасны и славны дела твои". Люди зашумели, зашаркали
ногами, кто-то уронил псалтырь. Следующим номером программы должен был быть
Брюс.
Вряд ли кто-либо удивился больше меня, когда он ожил на экране
телевизора, стоящего у алтаря, а не вскочил на кафедру.
- Мне очень жаль, что меня нет рядом с вами в этот горестный день. Но,
я надеюсь, вы меня поймете. Дедушка бы точно понял. - Казалось, его голос
слышится отовсюду. Но откуда именно - не понятно. Вместе со всеми я
напрягался изо всех сил, чтобы лучше разглядеть этот призрак. Судя по тому,
как люди стали перешептываться, я не был единственным человеком, ожидавшим
его появления. Его лицо было хорошо видно на экране, но фон сливался в
какую-то буро-зеленую массу. Было трудно понять, где он находится. Но он
здорово загорел, и на нем не было пиджака или хотя бы галстука. - Огден К.
Осборн всегда верил в то, что людям надо помогать. Ему нравилось выравнивать
поля и уравновешивать чаши весов. И нам всем важно помнить об этом теперь,
когда мы оплакиваем его кончину. - По его лбу стекал пот, а белая рубашка с
короткими рукавами промокла насквозь. Казалось, он вещает из преисподней,
хотя я заметил, что провода от телевизора ведут к видеомагнитофону, стоящему
рядом органом. - Дедушка верил в то, что люди всегда могут изменить свою
жизнь. - Не знаю, где он находился, но излагал хорошо. - Он научил меня
тому, как это прекрасно - дарить. - Брюс, прищурившись, взглянул на солнце и
сделал грустное лицо. - Это удивительная радость - дарить себя тем, кому в
жизни повезло меньше. - Все-таки он был очень телегеничным. - Прошлым летом
мы с дедушкой часто обсуждали то, как должен выглядеть первый приют, который
мы хотели построить. Теперь он находится в Ньюарке, совсем недалеко отсюда,
от места, где вы сейчас сидите. И, тем не менее - совсем в другом мире. -
Невероятно! Ему действительно удавалось убедить людей в том, что они в
чем-то виноваты. - За несколько недель до смерти дедушка подарил мне
возможность изменить жизнь не просто обездоленных людей, а находящихся на
грани вымирания.
Камера отъехала немного назад. Оказалось, что коричневая полоса на
экране - это река, а зеленое пятно - джунгли. Когда я увидел голенького
ребенка с проколотыми щеками, который играл в тени за спиной Брюса, сердце у
меня чуть не остановилось. Эта река называлась Ориноко. Брюс был у яномамо.
Потом он сказал еще что-то, но этого я не помню, потому что в тот
момент вспоминал о том, как видел Осборна в последний раз. Тогда он выходил
из больничной палаты, набив карманы печеньем, и предупредил меня: "Все у
тебя будет хорошо, Финн, только держись подальше от жестоких людей". Теперь
я понял, что Осборн организовал для Брюса это грандиозное турне, чтобы
защитить меня. Но что его там держит? Ни то, что говорил Брюс, ни выражение
его лица нечего не объясняло.
Он грустно всхлипнул. Видимо, чувства переполняли его, потому что он
склонил голову и высморкался в чистый белый платок. Я понял, что он стал
употреблять энеббе. Его смирение было перемешано с превосходством, а глаза
горели восторгом - так что к моему страху и ненависти примешивалось что-то
вроде восхищения. Теперь он говорил о том, как десятки тысяч акров земли,
принадлежащие "семье компаний Осборна", которые также владели правами на
разработку местонахождений ценных минералов и добычу нефти, теперь будут
превращены в резервацию для "жестоких людей". Размером с Род-Айленд. Это
было отвратительно: мне был противен этот мир с его правилами. Широко
раскрыв рот, я наблюдал за тем, как Брюс небрежно приобнял обнаженную
двенадцатилетнюю девочку яномамо, которая, словно мадонна, кормила грудью
своего ребенка, сжимая в руке блестящий новый топор.
- Спасибо тебе за все, дедушка. - Брюс разве что не подмигнул.
Когда экран погас, собравшиеся пропели последний псалом и шепотом
высказывать свои версии по поводу того, что произошло с Брюсом. Никто ничего
не понимал, но все твердили, что это просто чудесно. Главное, чтобы он не
привозил маленьких темнокожих людей в Флейвалль. В глубине души я всегда
знал, что сам никогда не поеду туда, чтобы увидеться с яномамо. Потом меня
посетил еще один приступ панического страха: я уже собирался позвонить отцу,
чтобы посоветовать ему держаться подальше от шамана, который называет себя
Брюс. Да нет, впрочем, папа сможет позаботиться о себе лучше, чем это
удалось мне. Он же у нас специалист по жестоким людям, ведь так?
Мама с Гейтсом прошли к его машине. А я остановился подождать Майю. Мне
пришлось отойти в сторону, когда вишнево-красный длинный "Мерседес" подъехал
к церкви, чтобы забрать семью Лэнгли. Водитель, открывая для них дверь,
велел мне отойти в сторону. Когда Майя вышла из церкви, она повернулась ко
мне спиной. Я подбежал и схватил ее за руку. Но там было слишком много
людей. Я громко позвал ее по имени. Оглянулись все, кроме нее.
Мистер Лэнгли, кажется, был единственным человеком, который был рад
меня видеть. Он пожал мне руку и сказал:
- Извини, не помню, как тебя зовут, но мы уже виделись, это точно. -
Миссис Лэнгли толкнула Майю в спину, чтобы она быстрее залезала в машину.
Шофер взял мистера Лэнгли под локоть и подвел его к автомобилю. Дверь
захлопнулась, и кто-то внутри защелкнул электрические замки. Они запирали ее
или запирались от меня? Когда лимузин стал отъезжать от церкви, я побежал за
ним следом, стуча в тонированное заднее стекло и крича: "Майя, постой! Нам
надо поговорить!". Автомобиль остановился. Майя медленно повернула голову,
чтобы посмотреть мне в глаза. Тонированное пуленепробиваемое стекло толщиной
два дюйма сделало ее настолько совершенной и прекрасной, и в то же время
безжизненной и недосягаемой, словно полевой цветок в куске янтаря.
- Какого черта вы ждете? - рявкнула миссис Лэнгли на водителя. Лимузин
мягко тронулся с места, а я, задыхаясь, с безумными глазами остался стоять
там, словно потерявшийся щенок.
Подъехал Гейтс. Мама подвинулась, так что я смог сесть рядом с ними
впереди. После того, как мы проехали несколько миль, мама, наконец,
заговорила. Она спросила:
- Что они тебе сказали? - До этой минуты я понятия не имел, что делать
дальше, но тут сразу ответил:
- Пригласила меня на прием, который они устраивают в своем доме.

43

Кованые железные ворота у дома Осборна были закрыты. Охранник в
униформе стоял у входа и сверял имена людей со списком приглашенных, который
он держал в руках.
- Какие-то проблемы, шеф?
- Пока нет. - Гейтс сплюнул шелуху чуть ли не на ногу привратника, и
тот открыл засов. Когда мы въехали в портик, я увидел, как охранник прошел в
гостевой домик и снял трубку телефона. Мы припарковались у колоннады рядом с
испорченным фонтаном. Гейтс обернулся ко мне и предупредил:
- Дальше я тебя отвезти не могу.
Мама взяла меня за руку, когда я стал вылезать из машины.
- Будь осторожен. - Все мы прекрасно понимали, что теперь уже было
слишком поздно.
Я не знал, что они сделали с Майей, но был уверен, что мы оба были в
опасности, и нам нужна помощь. Мне казалось, что если бы там не было миссис
Лэнгли, если бы они выпустили Майю из этого чертового лимузина, если бы мне
удалось хотя бы на минуту остаться с ней наедине, то - я был уверен - мне бы
удалось сказать что-то такое, или поцеловать ее так, чтобы у нас обоих
появился шанс сделать так, чтобы все было, как преждея
На входной двери висело старое деревянное колесо от телеги, украшенное
лилиями и черной лентой. Одна из его спиц была сломана. Я не знал, что это
значит, но увидел над ним окно из цветного стекла, на котором было
выгравировано: Ex Malo Bonum. Надеюсь, Осборн был прав.
Дверь открылась еще до того, как я постучал в нее. Меня встретила
миссис Лэнгли:
- В этом доме тебя никто не хочет видеть.
- Где она? - В холле было полно представителей верхних звеньев пищевой
цепи. Миллионеры лизали зад миллиардерам. Никто не выглядел особенно
печальным.
- Если ты сейчас же не уйдешь... - Она вышла на коврик, который лежал у
двери, и закрыла ее за собой. - Я вызову полицию. И не Гейтса.
- Хорошо. Вызывайте. Возможно, для нас обоих будет лучше, если люди
послушают о том, в чем состоят наши разногласия. - Мне было нечего терять.
Миссис Лэнгли приблизила свое лицо к моему, так что я решил, что она
собирается укусить меня. Она просто тряслась от злости. Потом подняла вуаль
и уставилась на меня своим водянистым красным глазом.
- Ты что, правда хочешь, чтобы я стала твоим врагом?
- Ну, такой друг мне уж точно не нужен. - Я посмотрел вниз на землю,
готовясь к тому, что сейчас она меня ударит. Носок одной ее черной бархатной
туфли был перепачкан чем-то серым - видимо, это был прах Осборна.
- Знаешь, Финн, если бы ты пришел ко мне, а не к моему отцу, чтоб
рассказать, - она облизала губы, словно подыскивая подходящее выражение, -
эту печальную историю, ты бы получил все, чего бы только твоя душа пожелала.
Абсолютно все.
- У вас нет того, что мне надо.
- Нет, есть. - Она опустила вуаль и широко раскрыла для меня дверь -
воплощение гостеприимства. - Она сейчас в биллиардной, на третьем этаже.


Стол был по-прежнему завален кучами старых фотографий. Теперь там царил
настоящий хаос. Тысячи семейных снимков, которые я с такой завистью
сортировал все лето и раскладывал по порядку в альбомы, были разбросаны по
полу. Меня уже не волновало, как это случилось: то ли это Осборн раскидал
их, то ли он просто умер, не успев навести порядок. Меня интересовала только
Майя, которая ползала по полу на коленях, тихонько всхлипывая и перебирая
фотографии: цветные, черно-белые, поляроидные, матовые и блестящие - на них
было запечатлено прошлое, которое она не могла ни осмыслить, ни изменить.
- Что ты ищешь? - Когда я вошел в комнату, она на меня даже не
взглянула.
- Я что, звала тебя? - Не знаю, может, она притворялась, а может, ей
действительно было приятнее рассматривать цветной снимок, на котором они с
братом сидели на воздушном шаре, который проплывал над парком Серенгети, чем
смотреть мне в глаза.
- Нет, но мне казалось... - Я стоял там, как дурак, а Майя медленно
подняла голову и пристально посмотрела на меня. Несмотря на то, что она
сидела на полу, у меня было такое чувство, что она смотрит на меня свысока.
- Убирайся отсюда, подонок. - Я никогда не слышал, чтобы она говорила с
кем-то таким тоном. Даже с Двейном. Я отдернул голову. Щеки у меня
покраснели. Это была не просто пощечина. Мне казалось, что кто-то изо всех
сил сжал мое сердце.
- Майя, что я такого сделал? Скажи мне. - Я встал на колени и протянул
к ней руку.
- Убирайся! - закричала она, оттолкнув меня.
- Сначала скажи мне, в чем моя вина. - Я закрыл глаза. Мне было страшно
оттого, что я могу ее возненавидеть. Мне казалось, что она успокоится, но
вместо этого она стала яростно бить меня по щекам. Словно я стоял под
ветряной мельницей. Майя сжала правую руку в кулак, а ногтями левой руки,
которую, видимо, еще совсем недавно обрабатывала маникюрша, разодрала мне
правую щеку. Моя кровь запачкала ей пальцы. Когда она устала меня бить, то
села на корточки и зарыдала.
Я присел рядом. От гнева и изумления мне было трудно говорить. Майя
подняла две половинки фотографии, которую мы порвали, когда боролись. Я ее
раньше не видел, Осборн мне не показывал: на ней были мы с Майей, на ее дне
рождения. Мы стояли у торта, собираясь задуть свечи. По тому, как она на
меня смотрела, было понятно, какое желание она собиралась загадать. Наши
лица были освещены мерцающим светом, который отбрасывали свечи. Вокруг
столпились люди. Брюс обнимал свою мать за голые плечи. На заднем плане
тайком курили Пейдж, Слим и Маркус, а Джилли собирала грязные бокалы. Доктор
Леффлер шептал что-то на ухо моей маме. И немного в стороне, за нашими
спинами, в позолоченном стуле сидел Осборн. Он смотрел не на нас, а на
ночное небо. Это ведь был и его день рождения тоже. Он внимательно глядел
вверх, как будто только что приобрел себе новую галактику.
- Ты все разрушил. - Майя потянулась к мусорной корзине, которая раньше
была ногой слона и выбросила туда разорванную фотографию. - Зачем ты
рассказал дедушке свою отвратительную ложь о Брюсе и о маме, и о пожаре?
- Это была не ложь.
- Брюс предупредил меня, что ты это скажешь.
- Брюс избил меня так, что я потерял сознание. А потом трахнул. Он
случайно не предупредил тебя, что я это тоже скажу?
Она как будто не слышал моих слов.
- Я не сдал его полиции, хотя мог бы это сделать. Но не сделал. Ради
тебя.
- Ты рассказал все дедушке, а это даже хуже. Теперь ему придется
навсегда остаться там. Неужели ты думаешь, что он действительно хочет
провести всю свою жизнь в этих засранных джунглях?
- Мистер Осборн умер. Брюса ничто там не держит.
- Как он может приехать? Как только он появится в Америке, то потеряет
все.
- Что?
- Если Брюс приедет домой, то все его деньги передадут на
благотворительность.
- Так отдай ему половину своих денег. Вам обоим хватит, вы все равно
будете богаты. - Я стал вставать на ноги, но она дернула меня вниз.
- Господи, - всхлипнула она, - неужели ты ничего не понимаешь, Финн?
При чем здесь деньги? Они ничем не помогут. - Она взяла мое лицо в свои
ладони. Теперь она стала прежней Майей. Когда она начала покрывать меня
поцелуями, мне показалось, что мы действительно можем спастись. -
Пожалуйста, скажи, что это все неправда.
- Что?
- Скажи, что ты это выдумал. Мне наплевать на то, зачем ты это сделал,
я прощу тебя. Просто скажи, что ты солгал дедушке. - От ее взгляда у меня
сердце разрывалось на части. Майя потянула меня вниз. Платье у нее
задралось. Она целовала меня снова и снова. - Я сделаю все, что ты хочешь,
Финн, просто скажи, что это все неправда. - Миссис Лэнгли ошибалась. Ее дочь
вовсе не ненавидела меня, она просто хотела от меня невозможного.
- Нет.
Майя не привыкла слышать это слово. Она удивленно посмотрела на меня и
разочарованно протянула:
- Я знала, что ты так скажешь.
Я закрыл за собой дверь и побежал вниз. Моя девушка даже не знала, как
близок я был к тому, чтобы сказать "да". Ушел я через черный вход.

В эту ночь ни звезды, ни луна, которые хотел купить Осборн, на небе не
появились. Температура упала на двадцать градусов. Опять зима. Выбоины и
колеи на дороге замерзли, лужи покрылись коркой льда. Когда я блуждал в
темноте, то несколько раз упал. Мне было всего шестнадцать лет, но мне уже
опять хотелось стать молодым. Странно, правда?

44

Утром следующего дня мы с мамой быстро запаковали в картонные ящики то,
что осталось от нашей жизни в Флейвалле. Мама заплатила Уолтеру Пиклу
пятьдесят долларов за то, чтобы он довез нас до Нью-Йорка на своем
грузовике. Она сказала, что нам очень повезло, потому что та богатая девица,