Уиттенборн Д. Жестокие люди

- Мы здесь, наверху, а они там, внизу, за что я очень благодарна своей
судьбе. - Она зачем-то надела темные очки, несмотря на то, что и не
собиралась выходить на улицу. Прямо как Джеки О.
Дитер закурил сигару и посмотрел вниз.
- Это очень умно с вашей стороны. В Америке говорят, что каждый может
разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они
ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и все, что им остается делать
- это обжираться.
Тогда все стали шутить насчет величины порций в американских ресторанах
и о том, какие жирдяи живут между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Это было
довольно обидно. Тут вошел бармен и прошептал что-то на ухо Донате.
- Тебя просят подойти к телефону, - сказала она мне.
Я вышел в восьмиугольный холл с зеркальными стенами. Казалось, что я
был везде, и одновременно нигде. Мама меня выследила. Поднося трубку к уху,
я уже пытался придумать подходящее объяснение тому, что не нахожусь в
закромах миссис Марс, готовясь поедать индейку вместе с кланом Кеннеди.
- Да что с тобой, Финн? - Такой простой вопрос. Но я меньше всего
ожидал услышать его от Майи. Когда я понял, что это и вправду ее голос -
такой мягкий, со знакомой хрипотцой, - мне показалось, что все мои
воспоминания и чувства уставились на меня, изумленно распахнув глаза и
открыв рот. Мне представилось, как в ожидании моего ответа она выпускает изо
рта кольцо дыма, напоминающее нимб, и протыкает его пальцем. А рядом с ней
сидит ее новый парень. Вообще, у меня довольно богатое воображение. В трубке
послышался шум.
- Ты знаешь, что со мной. - Я был взбешен и счастлив одновременно.
- Это правда. Я знаю. - Она затянулась сигаретой.
- Ну, как дела в Швейцарии? - Мне довольно хорошо удавалось изображать
хладнокровие. Правда, голос у меня дрожал, и к тому же я чуть не задыхался
оттого, что в горле стоял огромный комок.
- Я сейчас в Нью-Йорке.
Этого я не ожидал, и некоторое время раздумывал, что сказать в ответ.
Потом решил, что нужно готовиться к худшему.
- А где твой парень? - Не успел я вымолвить эти слова, как уже пожалел
об этом.
- Может, ты мне скажешь?
До меня все еще не дошло.
- Что за странные шутки, Майя? Брюс сказал мне, что у тебя появился
бойфренд. Могла бы написать мне хотя бы одно письмо.
- Я не получала твоих писем. И у меня нет никаких бойфрендов... если не
считать тебя. - Это было именно то, что я жаждал услышать, и именно поэтому
в это невозможно было поверить.
- Так зачем же Брюс...
- Финн, у меня нет ни малейшего желания говорить сейчас о Брюсе или о
том, что произошло в Флейвалле, - перебила она меня.
- Но нам все-таки придется об этом поговорить.
- Если ты хочешь меня видеть, то пообещай, что не будешь задавать
никаких вопросов.
- Но я хочу знать!
- Я расскажу тебе все завтра.
- Почему?
- Просто пообещай мне это.
- Ладно, обещаю.
- Поклянись.
- Хорошо, клянусь, что не буду задавать никаких вопросов. - Но уже
через секунду я нарушил свое обещание:
- Да какое это имеет значение - на день раньше или на день позже?
- Если я проведу с тобой ночь, то буду чувствовать себя сильнее.
- И когда это случится?
- Выгляни в окно. - На улице все еще продолжалось праздничное шествие.
Вдруг она помахала мне рукой. Майя стояла в толпе, которая окружила
телефонную будку на углу Шестьдесят седьмой улицы.


Когда я повесил трубку, то заметил, что в дверном проеме стоит
улыбающийся Джакомо.
- Ты что, подумал, что я пригласил тебя в Нью-Йорк ради стряпни моей
мамочки? Майя позвонила мне три дня назад, и я рассказал ей, как ты
выпрыгнул из окна. - Джакомо все это время делал вид, что считает мой
поступок забавной шалостью. Казалось, он не понимал, что я нырнул с
четвертого этажа, словно верный лебедь, только для того, чтобы свести счеты
с жизнью. В общем, я не заслуживал того, чтобы у меня был такой хороший
сосед.
- Я сказал ей, что тебе очень хреново. Ты не сердишься?
- Нет. - В данный момент меня обуревали самые различные чувства.
- Ты счастлив?
Мне не очень понравилось то, что она запретила мне задавать вопросы, но
все-таки я ответил:
- Да. Наверное, это так называется.
- Бениссимо. Надеюсь, ты не будешь злиться на меня за то, что я съел
твою таблетку экстази?
Я ушел, не прощаясь. У меня не нашлось времени на то, чтобы
поблагодарить хозяйку или хотя бы взять свой чемодан.
На улице вовсю дудели волынки и маршировали пожарные. А над головами
проплывала огромная надувная индейка. За полицейским кордоном в десять рядов
стояли люди, и толпа чуть было не проглотила меня. Я не мог двинуться с
места. Майю я тоже не видел, хотя то и дело подпрыгивал на месте, стараясь
разглядеть ее. Но все было тщетно. И вдруг... Я почувствовал, как меня
коснулись ее губы. Она медленно прошептала хриплым голосом: "Мне... тебя...
не хватало". Никогда в жизни мне не приходилось слышать, чтобы человек
говорил так уверенно. Я уже говорил, что ее шепот сводил меня с ума. А когда
она поцеловала меня, я забыл и думать о том, что когда-то сердился на нее, и
что вообще когда-то сердился на кого бы то ни было.
Ее губы пахли жевательной резинкой и сигаретами. Да, она ведь отрезала
свою косу, и теперь ее волосы были короче моих. На левой щеке явственно
проступил шрам, который раньше не было видно из-за загара. Она была одета в
длинный кожаный плащ и берет. На плечах у нее болтался рюкзак. В общем, она
выглядела так, будто все еще была в бегах.
Нам было неудобно разговаривать, стоя в толпе. Майя крепко схватила
меня за руку. Перепрыгивая через заграждения, сталкиваясь с участниками
шествия (теперь по улице шли польские эмигранты), мы бросились по
направлению к парку.
Я оттолкнул ее с дорожки и прижал к стволу засохшего дерева. Потом
резко сунул руку под пальто, так что одна пуговица оторвалась и покатилась
по земле. На Майе был свитер и нечто вроде длинных бриджей из кашемира.
Кажется, это называется леггинсы. Я даже не поцеловал ее, просто грубо
запихнул свои холодные грязные руки ей в трусики и в лифчик, и стал
ощупывать и тискать тело, мысли о котором не давали мне заснуть всю эту
осень. Я был одинок, и это приводило меня в ярость - и Майя знала это. Даже
не знаю, чего мне на самом деле хотелось: трахнуть ее или причинить ей боль.
А может, и то, и другое вместе.
На земле валялись использованные презервативы. Я спустил брюки, и они
болтались у меня на лодыжках. В метре от нас крыса стащила кусок черствого
хлеба у стайки голубей. Майя повернула лицо к зимнему солнцу и прикрыла
глаза, чтобы не видеть, какая уродливая обстановка нас окружает. Она
дрожала, трепетала под моими пальцами, и была похожа на ребенка, который
ждет, когда врач сделает ему укол. Она знала, что сначала ей будет больно, а
потом - хорошо. Майя готова была разрешить мне все что угодно. Главное -
чтобы я не задавал вопросов.
- Почему ты сказала, что не получала моих писем? Черт, да я же писал
тебе каждый день! -
Я перестал терзать ее и начал выкрикивать вопросы:
- Что ты делаешь в Нью-Йорке? Опять сбежала? - Она не ответила. Просто
заплакала. От этого мне стало легче.
Наконец, Майя, всхлипывая, сказала:
- Это была ошибка, - потом поправила трусики и застегнула пальто.
Эрекция у меня все еще не прошла. - Надо было подождать. Сама виновата. Но
мне не хотелось быть сегодня ночью одной.
- Ты расскажешь мне все завтра?
Майя кивнула и вытерла нос рукавом пальто.
- Поверь мне, я все устрою. - Мы взялись за руки, словно потерявшиеся
дети, и, не говоря ни слова, пошли по парку. Потом я проследовал за ней во
вращающиеся двери отеля "Плаза". Наконец, Майя закрыла дверь нашего номера
люкс на шестом этаже, и опустила занавески, чтобы для нас наступила ночь. Но
я все еще не понимал, куда она меня ведет.
- Хочешь, раздербаним мини-бар? - Майя нервничала, но старалась, чтобы
голос звучал спокойно, и, не дождавшись моего ответа, стала смешивать для
нас какой-то коктейль. Она небрежно бросила свою сумку на стул, стоявший
рядом с холодильником с блестящей поверхностью. На пол выпали золотая
кредитная карточка "Голден Экспресс", билет на "Конкорд", и розовая
пластинка с противозачаточными таблетками. Майя передала мне ром с
кока-колой и увидела, как я таращусь на содержимое ее рюкзака.
- Я начала принимать их, когда мы познакомились.
- О, как романтично! - Она меня не убедила.
- Тогда мне действительно так казалось. - Майя положила в рот три штуки
и запила их двумя большими глотками коктейля. - Постоянно забываю их
принимать. Как ты думаешь, у меня усы вырастут? - Она рыгнула. Я засмеялся.
Но мне не очень верилось, что она стала принимать их только из-за меня. Если
я был единственным ее любовником, то почему она продолжала пить таблетки,
когда сбежала из дома, и после того, как ее поймали и отправили в Швейцарию?
Потом она подошла ко мне с очередной порцией бурбона и колы, села со
мной рядом на кровать, взяла меня за руки и положила их себе на колени. Мы с
Майей остались вдвоем в шикарном гостиничном номере с мини-баром и огромной
кроватью - что еще нужно для счастья Казалось бы, наступил тот самый момент,
когда я мог воплотить в жизнь свои самые разнузданные мечты. Но я мог думать
только об одном: сколько швейцарских членов трогали ее пальцы, пока меня не
было рядом?
- О чем ты думаешь? - спросила она меня.
- О том, какое это счастье - видеть тебя. - Естественно. Что еще я мог
сказать?
- Да ладно тебе. Все это так странно. И мы оба это знаем. - Майя
встала, взяла из бара еще две мини-бутылочки с виски, вылила их содержимое в
наши стаканы, в которых таял лед, и опять хлопнулась на кровать.
- Мне казалось, что если я скажу это, то на самом деле почувствую это.
- Поэтому ты всегда говоришь людям только то, что им хочется услышать?
- Майя подняла с пола свой билет на самолет и нахмурилась. Усталость от
многочасового перелета и разочарование сделали маленькие морщинки на ее лице
более заметными. Особенно когда она смеялась. Когда она постареет, эти
складочки превратятся в гусиные лапки. Вообще-то, она уже чуть-чуть
постарела.
- Возможно, если бы я был богаче, то мог бы позволить себе говорить
людям правду. - Мне вовсе не хотелось ее злить. Это вышло случайно.
- Знаешь, когда ты вырастешь и разбогатеешь, то поймешь, что деньги не
имеют никакого отношения к честности.
- С чего ты взяла, что я когда-нибудь разбогатею?
- Дедушка так думает.
- Ерунда какая.
- Но тебе приятно это слышать, правда?
Я ничего не ответил. Тогда она порылась в своей сумке и вытащила оттуда
сигарету. Майя добавила:
- Он считает, что ты на него похож. - Потом закурила, выпустила колечко
дыма и проткнула его пальцем. Этот жест раньше казался мне прелестным. -
Дедушка говорит, что у тебя есть все, что для этого нужно. Так что у тебя
будет самые дорогие игрушки, не беспокойся.
- И как это понимать? - Мне вовсе не хотелось накуриваться до
бессознательного состояния, но, тем не менее, я взял у нее самокрутку.
- Ты не веришь в то, что можешь быть счастливым.
После того, как мы выпили все, что можно было смешать с колой, я открыл
бутылку джина. Мама часто говорила, что от джина люди начинают беситься со
злости. Но я был слишком пьян, чтобы вспомнить о том. А Майя так напилась,
что когда хотела покрасить губы, то забыла снять с помады колпачок. Я
пытался заполнить нелепую паузу, но это выходило у меня очень неуклюже. Я
начал лепетать что-то о забитом голе (естественно, не упоминая о том, что
мяч срикошетил от моей спины). В общем, рассказывал об этом так, словно в
истории Чемпионата мира не было более ослепительного мига. Но она перебила
меня:
- Ты по мне скучал?
- Да я из-за тебя жопу рвал!
- Из-за меня?
- Твой дед сказал, что если я стану одним из лучших учеников, он
отвезет меня в Швейцарию
- И тебе это удалось?
- А тебя это так удивляет?
- Все считают тебя амбициозным.
- И что из этого? - Мы начали обмениваться колкостями.
- Это не мои слова. Люди так говорят.
- Что именно?
- Что ты сумел правильно использовать время, чтобы втереться в доверие
ко всем нужным людям. Все тебя любят: я, дедушка, Брюс... Мама считает, что
вы это все спланировали еще до того, как приехали в Флейвалль.
- Чушь собачья.
- Хорошо, если так. - Майя сказала это серьезным тоном. Но когда она
посмотрела мне в глаза, то запрокинула голову назад и захохотала. В руке у
нее была банка лимонада, и в этот момент она была страшно похожа на свою
родительницу.
Голова у меня кружилась от выпитого алкоголя, чувства вины и стыда, и я
отпрянул от нее, словно ребенок, который испортил чужую вещь - дорогую и
ценную, с которой, как ему было прекрасно известно, не разрешалось играть.
- Я лучше пойду домой.
- Хочешь, покажу тебе свою татуировку? - Я уже стоял у двери, и вряд ли
остановился бы, чтобы посмотреть на нее, если бы Майя не добавила:
- Я сама ее сделала.
Покачиваясь, она встала на ноги, и закатила рукав. На тыльной стороне
ее бледной левой руки, на которой виднелись прожилки голубых вен, было
несколько отвратительных надрезов. Это было мое имя.
- Я сделала это бритвой и углем. - Совсем как яномамо. - Извини, что не
дописала второе "н". Я упала в обморок. Вот так-то. Fin. - Она произнесла
последнее слово на французский манер, как будто хотела сказать "конец". -
Так что, как видишь, я думала о тебе, когда хотела... - Мне много раз
представлялось, что она безжалостно бросает меня, но такой способ даже не
приходил мне в голову.
Вдруг у меня возникло такое чувство, будто я опять выпрыгиваю из окна
общежития. Пол стремительно помчался мне навстречу. Теперь я знал, что мы
оба сломаны, что мы оба падаем вниз, и мне не нужен был никто, кроме нее.
Мы были пьяны, но я отчетливо помню, что мы решительно помогли друг
другу раздеться, и упали на кровать. Это было похоже на чудо, потому что мы
оба были живы. И обнажены.
36
Когда я проснулся, тени все еще лежали на полу. Я не сразу понял, что
уже наступило утро. Потом включил лампу и увидел, как на электронных часах
поменялась цифра. Они показывали одиннадцать часов сорок три минуты. По всей
комнате была разбросана одежда, нижнее белье и бутылочки из-под джина и
виски (оказывается, ром мы тоже пили). Голова у меня болела, а скомканные
простыни пахли так, что сразу было ясно, что на них происходило. Майя
включила в ванной воду - все это казалось мне смутно знакомым. Так делают
взрослые. Кажется, нечто подобное я видел в фильмах, на которые дети до
шестнадцати лет не допускаются. Вдруг я почувствовал, что мои пальцы и член
покрыты засохшей кровью.
- Если ты проснулся, то не смотри, пожалуйста, под одеяло, - выкрикнула
Майя из душа.
Естественно, это было первым, что я сделал. Я потянулся и дотронулся до
влажного темно-красного пятна посредине кровати. Странно. Засохшее
симметричное пятно растекшейся крови напоминало мне картинку из теста
Роршаха - помнится, когда я был в восьмом классе, дедушка заставил меня
пройти его, чтобы узнать, не сойду ли я в один прекрасный день с ума, как
моя мама. Разумеется, он не говорил этого, когда доставал свои чернильные
кляксы. Но я до сих пор помню, как он противным голосом спокойно выспрашивал
у меня: "А здесь что ты видишь, Финн?". Словно мистер Роджерс в Швейцарии.
Это пятно напоминало красную летучую мышь. Когда я смотрел на него, то
вспоминал о кровавых жертвах, которые приносят яномамо. Кроме того, это
доказательство того, что Майя была девственницей. Или это какая-то болезнь?
Одно из двух. Я сразу перестал предаваться воспоминаниям и ассоциациям, и
осмотрел свой окровавленный член на предмет повреждений, но никаких ран не
увидел.
Именно в эту минуту мне показалось, что события начинают складываться в
единую цепь. Привиделось ли мне, или я видел на самом деле, как насильник
вытащил из моего тела опавший член, покрытый темной кровью, мерцающий в
темноте, словно угорь, а потом поднялся на ноги? На самом ли деле он уронил
зажигалку, закуривая сигарету после того, как насладился моим бездыханным
телом? Или это фантазии моего воспаленного мозга?
Я потянулся за сигаретой, и чиркнул спичкой. Мне казалось, что никотин
поможет мне избавиться от тяжелых мыслей. Вместо этого я вспомнил о пожаре.
Об этом мне тоже думать не хотелось. Но дом, в котором жила Майя, все еще
теплился - по крайней мере, в моем воображении. И там, под обломками и
пеплом, лежала Пейдж - обгоревший кусок мяса с бриллиантом в зубах.
Потом Майя опять выкрикнула из ванной:
- Не хочешь ко мне присоединиться? - Спичка обожгла мне пальцы. Я
потушил ее, и задернул одеялом простыню, чтобы спрятать улики. Мне очень
хотелось принять с ней душ, не опасаясь того, что сейчас появятся взрослые и
помешают нам. И мне никак не удавалось отогнать мысль о том, что теперь мы
связаны кровью.
Мы проделали это еще дважды. Один раз - стоя в душе, а второй - на
диване, ожидая, когда нам принесут в номер завтрак. Потом, уписывая яичницу
с беконом, я начал подумывать о том, не стоит ли нам попробовать те позы,
которые предпочитали люди племени яномамо и респонденты журнала "Пентхаус".
Но тут Майя потянулась через поднос, поцеловала меня щеку, оттопыривающуюся
из-за того, что я набил рот едой, и предложила:
- Теперь можешь задавать мне свои вопросы.
- Прямо сейчас? - Пожалуй, было бы безопаснее просто продолжать
заниматься любовью.
- Ты ведь этого хотел, кажется.
Я на нее разозлился. Зачем он все усложняет?
- Почему ты не отвечала на мои письма?
- Я получила их только на прошлой неделе. - Она подошла к своему
чемодану и вытащила оттуда пачку открытых конвертов, перевязанных обувным
шнурком.
- Брюс дал мне этот адрес. Я знаю, что он правильный: месье Буре, Рю де
Рен 26, Женева.
- Месье Буре - это Билли Буре, дружок Брюса. Он закончил Гарвард на год
раньше моего брата, и решил поработать годик учителем геометрии в школе Ле
Роси, чтобы кадрить богатых девиц.
- Какого черта этот засранец не отдавал тебе письма?
Майя посмотрела на меня так, что мне сразу стало ясно: ее ответ мне не
понравится.
- Это Брюс попросил его об этом.
Меня затошнило, прямо как в те бессонные ночи, когда я лежал и
воображал, как Майя трахается с другими парнями. Меня предали, и это было
ужасно. Слишком ужасно. После того, как Майя застала меня с Джилли, у нее,
конечно, были причины на меня злиться. Но что такого я сделал Брюсу, чтобы
он не хотел, чтобы его сестра получала мои письма? Если он решил, что я
говнюк, и недостаточно хорош для Майи, то почему он продолжал звонить мне?
Зачем он приезжал в школу с Коко и знакомил меня с той блондинкой - как там
ее зовут? А потом сказал мне, что у Майи появился парень?
- Что ты имеешь в виду? - настаивал я. - Мне казалось, что Брюс хорошо
ко мне относится, и что он хочет, чтобы мы были вместе. Это он сказал мне,
чтобы я пришел к вам домой и помирился с тобой - в ту ночь, когда случился
пожар. Он же был моим другом! Зачем ему нужно, чтобы мы расстались?
- Он боялся, что когда мы с тобой помиримся, я расскажу тебе, из-за
чего начался пожар. - Майя нервно одернула простыни и выглянула в
заснеженный парк. Мне казалось, что я сижу в автомобиле, который въезжает в
кирпичную стену. Машину вела Майя. Сейчас, вот сейчас она скажет мне, что
это она подожгла дом. Вряд ли я смогу дать ей разумной объяснение своим
поступкам. Пейдж погибла, и она не воскреснет, если я начну орать на Майю.
Кто знает, может, это был несчастный случай. Кроме того, возможно, что, если
я промолчу, то Майе по-прежнему ничего не будет угрожать, а Брюс поверит в
то, что я - один из них.
Моя подруга пустилась в объяснения:
- Когда меня поймали в Филадельфии, Брюс пытался уговорить дедушку,
чтобы он заставил меня подписать какую-то бумагу, по которой меня лишат
наследства, если я расскажу кому-нибудь о том, что произошло. Но дед сказал,
что, во-первых, это дело будет разбираться в суде, а во-вторых, я уже
достаточно взрослая, чтобы понимать... как он это сказал, не помню... - Майя
дрожащими пальцами сжала сигарету и, подражая Осборну, продолжила:
- Грязное белье не станет чище, если стирать его прилюдно.
- О чем я мог рассказать, по мнению Брюса?
- Он заявил, что в один прекрасный момент ты решишь, что у тебя есть
отличное средство, чтобы заставить нас платить. - За что платить? Я
недоумевал. Неужели он действительно полагал, что шестнадцатилетний
подросток может попытаться выжать из них деньги? Я едва поспевал за ее
словами.
- Я пообещала, что не скажу тебе, но он понял, что я вру, и поэтому
устроил все так, что мне не передавали твои письма. Видимо, он решил, что
если я подумаю, что у тебя нет желания мне писать, а ты - что мне некогда
тебе отвечать, потому что я развлекаюсь, то мы скоро забудем друг о друге. И
тогда ему не придется беспокоиться о том, что когда-нибудь, сидя рядом с
тобой, я расскажу, что... это моя мать подожгла дом.
- Этого не может быть. Я все видел. Миссис Лэнгли никак не могла этого
сделать. - Мне надоело, что мне постоянно врут. Поэтому я заорал: - Твою
мать! Ты, кажется, пообещала, что скажешь мне правду!
- Ты что, правда думаешь, что это сделала я?
Я промолчал.
- Значит, все то, что ты мне писал - что ты знаешь о том, что я ни в
чем не виновата, что ты меня любишь, и всегда будешь любить - неправда? Ты
такой же, как все.
- Нет.
Майя чуть не перевернула столик на колесиках, когда кинулась к своему
чемодану.
- Между прочим, Финн, мама подтвердила это, когда мы с Брюсом и
дедушкой навещали ее в больнице, после того, как ее выписали из отделения
интенсивной терапии.
Мне очень хотелось ей верить. Я стал припоминать все, что случилось той
ночью. Сначала я проскользнул в дом и случайно забрался в комнату миссис
Лэнгли, затем побежал вниз, открыл дверь, увидел огонь, а потом... Нет,
версия Майи не соответствовала действительности. Огонь развели, пока я и ее
мать были на втором этаже.
- Она вообще наговорила много всякой ерунды.
- Например? - Она перестала собирать вещи.
- Ну, что я - герой, который спас ее. На самом деле, я обыкновенный
трус, потому что даже не собирался искать тебя или помогать твоей матери -
наоборот, я отталкивал ее и даже ударил ногой. Я думал только о том, как
спастись самому.
- Это мне известно. - Майя подошла, чтобы обнять меня. Но мне было так
стыдно, что ее утешения на меня совсем не подействовали. - Это Брюс захотел,
чтобы все думали иначе.
- Зачем?
- Он сказал, что если мы будем говорить всем, что ты спас маму, то
никто не заподозрит, что она хотела покончить жизнь самоубийством. -
Странно, но я готов был простить Брюсу все, но только не то, что он заставил
меня разыгрывать из себя героя.
- А мистер Осборн знал об этом?
- Сначала нет.
- А что он сказал, когда узнал?
- Что герои бывают разные.
- Да, здорово.
- Дедушка все еще злится на Брюса из-за этого. Он тебе сочувствует.
- Можешь передать своим родственникам, что им не о чем беспокоиться. Я
получил стипендию на обучение в престижной школе. Мама - массажистка,
которую Осборн называет врачом. Я еще не совсем с ума сошел, и поэтому не
буду никому ничего говорить. Но это не меняет дела. Твоя мать не имеет
никакого отношения к этому пожару, черт бы его побрал, и она вовсе не
пыталась покончить жизнь самоубийством.
- Нет, пыталась! И это моя вина! - Майя завыла так, что я сразу
заткнулся. Теперь она уже не была малолеткой, которая изображает
тридцатитрехлетнюю особу. Она стала рыдать, как виноватый ребенок.
Внимательно разглядывая носки своих туфель, делая длинные паузы и слизывая
слезы, она дрожащим голосом медленно и подробно рассказала, что произошло в
тот день. Я внимал каждой паузе, каждому изменению тона ее голоса. Дело не в
том, что мне хотелось понять ее, просто я хотел уловить тот момент, когда
она соврет. Мне не терпелось узнать о еще одном предательстве, чтобы я,
наконец, смог повернуться спиной к этому племени и освободиться от
болезненной, унизительной потребности быть любимым этими людьми.
- Я страшно злилась на тебя из-за Джилли. Она пришла ко мне в то утро и
сказала, что вы делали это всего один раз, и то только потому, что с тобой
случилось что-то ужасное. Джилли сначала подумала, что ты шутишь, но потом
поняла, что это не так, что ты говорил вполне серьезно. Но она так и не
объяснила мне, что имеет в виду, и тогда я просто взбесилась: орала, чтобы
она убиралась, что ее отца уволят, хотя, конечно, никто никого не уволил. У
меня просто в голове не укладывалось, что ты доверяешь ей больше, чем мне.
- Я хотел тебе рассказать, но...
Майя закрыла мне рот рукой, совсем как маленький ребенок, который
просит маму замолчать.
- Потом все расскажешь, если захочешь. Дай мне закончить. В общем, я
села в машину и поехала искать маму, чтобы сказать, что мы с Пейдж поедем в
Нью-Йорк и остановимся там у ее брата. Я увидела, что ее автомобиль
припаркован у лесного домика. Дверь была закрыта. Я заглянула внутрь и
увидела ее голой. Она сидела на каком-то мужчине.
- Кто это был?
- Я видела только его ноги, и когда она слезла, он начал... - Майя
задыхалась от слез. - Понимаешь, она ждала все эти годы, пока папа был в
больнице, а когда он выздоровел, то... Я решила подождать, пока она выйдет
оттуда. Тогда она сделала вид, что вспотела от игры в теннис.
Я припомнил две совокупляющиеся фигуры, закрытую дверь, и миссис Лэнгли
в теннисном костюме: время сжалось до одной секунды, которая изменила мою
жизнь. В моей жизни тоже было что-то похожее. Помню, в один прекрасный
летний день я тоже разыскивал маму, и, так же, как и Майя, набрел на голубой
"Пежо", припаркованный у домика. И дверь дома была закрыта. Я смотрел в то