Страница:
же окно, что и она. Но что я там видел? Женское тело и светловолосую голову
меж ее раскинутых ног. Когда в окне появился Брюс, я разговаривал с его
матерью. Он сделал мне знак молчать. Потом, когда миссис Лэнгли ушла, Брюс
повернулся и сказал что-то Джилли. Но ее я не видел. А потом, когда
поинтересовался у нее, не ревнует ли ее Двейн к Брюсу, она так
расхохоталась... "Ты - единственный человек, к которому он может меня
приревновать". Она вовсе не хотела меня обмануть. Просто сказала правду. Но
если Брюс был там не с Джилли... То с кем?..
Тут я чуть не сказал вслух то, о чем думал, но Майя меня перебила:
- Я вошла в дом, чтобы посмотреть, с кем она там была, но этот человек
закрыл дверь изнутри. Он не впускал меня, а мама кричала: "Ты ничего не
понимаешь, это не то, что ты думаешь".
Я изо всех сил сдерживался, чтобы не проболтаться. Иначе наш разговор
превратился бы в страшный скандал. За закрытой дверью был Брюс. В этом не
было никаких сомнений. Он был там не с Джилли, а со своей матерью. Когда их
застали, Брюс представил все так, чтобы я решил, что он развлекается с
горничной.
- Как ты думаешь, кто был там с твоей матерью?
- Бен Николсон.
- Кто это?
- Этот ублюдок - ее теннисный тренер. Ты же видел, как они мило
общались на моем дне рождения. - Я не видел, но даже если бы и так, это
ничего не меняло: с ее матерью был Брюс, а не какой-то Бен Николсон. Однако
я закивал с глубокомысленным видом. В свою защиту могу сказать только одно:
не так уж легко, знаете ли, сообщить человеку, что его мать и брат -
любовники. Но я молчал не только по этой причине.
- Что случилось после этого? - Теперь, когда мне был известен их
отвратительный секрет, я почувствовал нечто вроде превосходства.
Представляете, препарируете вы какое-то экзотическое животное, и вдруг
обнаруживается, что оно гораздо больше похоже на человека, чем вы сами!
- Я поехала домой и стала собирать сумку. Мне хотелось уехать как можно
быстрее. Но потом пришел Брюс.
- Ты сказал ему, что застала маму с этим теннисистом? - Майя
утвердительно кивнула. - И что он тогда сделал?
- Он такой хороший, ты знаешь. Брюс заплакал - прямо как на Рождество,
когда его заставляли раздавать свои подарки, а потом пошел к ней в комнату,
и, когда вернулся, сказал, что она сделала ошибку, но это больше никогда не
повторится. Он просил меня пообещать, что я никогда не расскажу об этом папе
или дедушке. Как будто такое могло прийти мне в голову! Из комнаты вышла
мама. Со своей банкой лимонада, естественно. И когда она увидела чемодан, то
ударила меня, и стала кричать, что не разрешает мне уезжать без спроса, и
что у меня нет никакого права судить ее, потому что я сама готова сбежать из
дома, чтобы трахаться с тобой. И зачем только я сказала ей, что собираюсь
рассказать все дедушке... - Майя, уткнувшись лицом мне в шею, сотрясалась от
рыданий.
- Ты ему рассказала? - Оказывается, точек, которых необходимо было
объединить в одну линию, было больше, чем я предполагал.
- Нет. Я поехала в Нью-Йорк. Гуляла по Гринич-Виллидж. Спала в машине.
Я собиралась возвращаться домой, но потом увидела фотографию Пейдж в газете.
Мы ведь хотели вместе уехать, но она купила эти транквилизаторы, а потом,
пока меня не было, она, видимо, приняла их, залезла в спальню Брюса и
заснула там. Он ей всегда нравился. - Он нам всем нравился.
Я, конечно, сказал ей, что все понял, хотя это было не так. Майя
перестала плакать только тогда, когда я рассказал ей, как, когда мы жили на
Грейт-Джонс-стрит, я просыпался ночью и слышал, как мама трахается с
какими-то мужиками. Не помню точно, что именно рассказывал ей. Пока мы
болтали, я все вспоминал о том, как Брюс распевал "трахать и убивать", когда
мы смотрели фильм про пир "жестоких людей".
В тот день мы не выходили из номера. Но в покое нас не оставляли. Даже
когда мы переставали говорить о Брюсе, мне все равно казалось, что он где-то
рядом - когда мы закусывали, смотрели телевизор, занимались любовью
(особенно тогда, когда мы занимались любовью). Он постоянно около нас
вертелся, но только сейчас я начал его за это ненавидеть.
Когда Майя засыпала в моих объятиях, она прошептала:
- Мне стало легче, когда я рассказала тебе все.
Я лежал без сна, разглядывая потолок, но притворился, что засыпаю, и
сонным голосом пробормотал:
- Мне тоже.
В действительности мне казалось, что меня отравили. Секреты Брюса были
такими грязными. У меня было такое чувство, что я надышался радиоактивными
отходами. Я лежал в темноте и думал. Все это были смертоносные,
отвратительные мысли, слишком опасные, чтобы делиться ими с человеком,
который тебя любит.
Мне было стыдно из-за того, что я не был так уж шокирован, когда
обнаружил, что Брюс спит со своей матерью. Вместо того, чтобы возмущаться и
негодовать, я вспоминал, как что-то звякнуло в низу моего живота в тот
момент, когда мама сорвала занавеску в ванной, и поток горячей воды толкнул
ее прямо в мои объятия.
Было странно вспоминать, как я впервые встретился с Брюсом у лесного
домика. Когда я увидел "Пежо", и его голову между женских ног, то сначала
решил, что он жадно упивается телом моей матери. Это, конечно, нелепо, но в
каком-то смысле я даже восхищался тем, как хитро он заставил меня поверить в
то, что это была Джилли. Теперь, когда мне было известно, что происходило
там на самом деле, я понял, что эти короткие женские ноги никак не могли
принадлежать семнадцатилетней девушке: на ляжках были следы целлюлита.
Почему никого не удивляло, что Брюс, этот виртуозный дамский угодник,
великолепный жеребец, лучший представитель американской золотой молодежи,
интеллектуал из Гарварда, никогда не пользовался уступчивостью девиц,
которые вздыхали по нему в Флейвалле? Пейдж буквально умоляла его переспать
с ней. И если тогда я в упор не видел такой очевидной теперь вещи, то чего
не замечал теперь?
Разумеется, меня бы куда больше ошеломило то, что Брюс спал со своей
матерью, если бы приблизительно шесть часов тому назад я не осознал, что он
хотел убить меня, устроив пожар в доме. Когда он посоветовал мне залезть к
ним в дом, чтобы помириться с Майей, ему было прекрасно известно, что она в
Нью-Йорке. Кроме того, он хотел избавиться от своей матери, потому что,
видимо, боялся, что однажды она выпьет столько лимонадных банок с водкой,
что выдаст их секрет. Что ж, в этой извращенной логике был какой-то смысл.
Но зачем Брюсу было надо, чтобы я тоже оказался внутри горящего дома? Может,
он собирался представить дело так, будто я - виновник пожара? Или он
полагал, что мне известно нечто такое, о чем я, на самом деле, даже не
догадывался? Брюс всегда принимал меня за более смышленого парня, чем я был
на самом деле.
Теперь мне понятно, почему он так боялся нашей встречи с Майей. Он
знал, что когда я поговорю с его сестрой, то сразу пойму, кто истинный
виновник пожара. Моя подруга была права. Он не то чтобы меня ненавидел,
просто, пока я был рядом, он уже не мог изображать того человека, к которому
все привыкли. Если он уже пытался убить меня один раз, то почему бы ему не
повторить попытку? Мне стало по-настоящему страшно, когда я подумал о том,
что, возможно, попыток было несколько, но неудачных - а я этого даже не
заметил.
В комнате было жарко и влажно. От ужаса я весь покрылся холодным потом.
А в четыре часа утра понял, что это Брюс толкнул меня в грязь, а потом надел
мне на голову мешок и изнасиловал. Когда я представил, что он лежит на мне,
острая боль пронзила меня, и я открыл рот, чтобы закричать. Потом вспомнил:
Осборн говорил, что они с Брюсом беседовали об этом чертовом молодежном
центре, когда на меня напали. То есть он ночевал в его доме. Осборн был в
библиотеке, когда Гейтс привез меня к нему. Помню, как Брюс в халате пришел
в комнату. Осборн не стал бы мне лгать. Это точно. Странно, но когда я
понял, что это сделал Брюс, мне стало... спокойнее, что ли.
Майя подкатилась поближе ко мне, и я чуть не подпрыгнул от испуга.
Теперь между нами в кровати лежал Брюс. От него не было спасения. У меня не
было ни малейшего желания будить Майю и рассказывать ей о брате. Во-первых,
у меня не было никаких доказательств. Во-вторых, если мне и удастся убедить
ее, то в результате она поймет только, что жизнь еще гаже и страшнее, чем ей
сейчас кажется. Да и кто нам поверит? Ведь Майя - всего лишь избалованная
богатенькая девчонка, которая подожгла школьное общежитие и ставила капканы
на браконьеров. Еще ее арестовывала полиция, и это показали по телевизору. А
я - парень, которого задержали, когда он покупал наркотики. Я выпрыгивал из
окон и сочинял истории о том, как королева шоколадных батончиков пригласила
меня на праздничный ужин по случаю Дня Благодарения у Джеки Кеннеди. Майя
была угрозой для общества, а я - шутом.
Да и кому мы могли бы рассказать эту омерзительную историю? Гейтсу?
Родителям Пейдж? Моей маме? Осборн, возможно, поверил бы нам. Но что бы он
предпринял? Как бы он стал стирать свое белье - на публике или в семейной
обстановке? Разумеется, он бы никогда не выдал своего внука. И вообще - он
не Господь Бог.
Да и что делать с Брюсом, непонятно. Когда выяснилось, что его отец
возвращается домой, появился новый человек, который носил классические
костюмы и очки в роговой оправе и собирался привезти негров в Флейвалль. Не
знаю, почему он это делал. Может, просто притворялся, изображал паиньку,
чтобы отвлечь внимание от своих неприглядных деяний. А может, как и я,
просто пытался стать человеком, которым хотел бы быть?
В общем, это не имеет значения. В любом случае, Брюс будет все
отрицать. И то, как он изменился, заставит людей говорить, что мои обвинения
- это полная чушь. Они скажут, что я ему завидую, ревную, схожу с ума, что я
хочу быть похожим на него. Все это так, за исключением последнего пункта.
Он, разумеется, не преминет упомянуть о том, что Майя убежала из
Швейцарии, чтобы укрыться со мной в отеле. Скажет, что это доказывает, что
она сумасшедшая, а я - похотливый авантюрист. Это нам придется
оправдываться, а не ему. А потом будет еще хуже. Брюс не упустит возможности
напомнить Майе о том, что я делал с Джилли. Он поймает меня на тысячи
неточностей, узнает, что я врал про ужин с Джеки Онассис. У них были деньги,
и они были родными по крови, так что у меня не было никаких шансов победить.
Конечно, Майя поддержит своих родственников, и они будут действовать сообща.
Я чувствовал, что яд подбирается прямо к сердцу.
Майя спала на животе, закинув на меня ногу и прижавшись грудью к моей
правой руке. Волосы в низу ее живота щекотали мое бедро. В таком положении
думать о чем бы то ни было невозможно. Мне удалось высвободиться из ее
объятий и тихо выскользнуть из кровати, не разбудив ее. Но я знал, что
дверца ловушки захлопнулась.
Я пошел в туалет, опорожнил мочевой пузырь, а потом, выйдя из него,
увидел телефон и припомнил, как в детстве, когда мама привозила меня утром в
детский садик, она всегда говорила: "Если тебе будет здесь плохо, ты всегда
можешь вернуться домой. И мы будем вместе смотреть мультики".
Глупо, конечно, но в ту минуту мне хотелось только одного: снова стать
ребенком, сидеть в нашей квартирке на Грейт-Джонс-стрит и следить вместе с
мамой за приключениями Космического Гонщика. Моя тоска по забытым временам,
когда все было так просто, была такой сильной, что я чуть не набрал мамин
номер - мне так хотелось, чтобы она назвала меня "ягненком", а потом собрала
вещи в свой старый розовый чемодан и заперла дверь в нашем флейвалльском
доме. Мне казалось, что мы действительно вполне можем сбежать в какой-нибудь
маленький городок, в котором есть тротуары, а по дорогам ездят американские
автомобили, и спрятаться там. И чтобы никаких частных самолетов, Охотничьих
клубов, миллионеров и шестнадцатилетних охотниц за браконьерами. Я надеялся,
что тогда у нас появится второй "второй шанс". Я уже собирался снять трубку,
как вдруг зазвонил телефон.
- Да, нелегко было выследить тебя, парень. - Это был Брюс. Когда я это
понял, то чуть не описался от страха.
- И как это тебе удалось?
- Да вот, случайно налетел на Джакомо в ночном клубе. Как там моя
сестренка?
- Отлично.
- Что она сказала, когда ты спросил ее о новом друге? - Он проверял
меня.
- Я ее не спрашивал.
- На тебя это не похоже.
- Если бы я стал скандалить и устраивать сцены ревности, то вряд ли
находился бы сейчас вместе с ней в этой гостинице. Верно?
- Ты здорово поумнел, - рассмеялся он.
- Хочешь поговорить с Майей? Сейчас она, правда, спит, но я могу ее
разбудить. - Теперь я его проверял.
- Не надо. Я не хочу, чтобы она думала, что я суюсь в ее дела. Знаешь,
она ведь такая скромница - умрет от стыда, если узнает, что мне известно о
том, что вы провели вместе ночь
- Две ночи, сказать по правде.
- Стараетесь нагнать потерянное время?
- Вроде того.
- Что ж, наслаждайтесь моментом. Слушай, я вообще-то звоню тебе затем,
чтобы сказать тебе, что вчера твоя мама застряла в снегу у нашего дома. Была
сильная буря.
- Странно. А здесь снега не было. - Я выглянул в окно. С восточной
стороны парка поднималось солнце.
- Да? А у нас все завалило. В общем, твоя мама ночевала у дедушки. И
она сказала мне, что миссис Марс предложила тебе провести праздник с семьей
Кеннеди.
- Неплохо, правда?
- Финн, я всегда говорил, что ты джентльмен и ученый. И превосходный
лжец. - Раньше, когда он говорил это, я хихикал. - Да не беспокойся,
приятель, я тебя не выдам. Но если ты приедешь домой раньше, чем она, я могу
позвонить, прежде чем она наберет номер миссис Марс. Твоя мать умирает от
желания узнать, что надела Джеки.
- Спасибо, что предупредил, Брюс.
- Ну, я тоже на тебя рассчитываю. Пообещай мне, что Майя вернется в
школу вовремя. Нам бы не хотелось, чтобы у нее опять начались неприятности.
- Все будет в порядке. Она сегодня улетает.
- Правда? - Он сказал это так, будто не поверил. - Ну, в таком случае,
приезжай домой. Я могу рассказать тебе, как выглядит квартира Джеки. В
Бостоне мы с Кэролайн и Джоном часто видимся... Мне не терпится услышать,
как ты будешь расписывать все это своей матери. Ты бы умер со смеха, если бы
видел, как на одной вечеринке она хвасталась твоими успехами. Ты превратился
в настоящего светского льва!
Меня это взбесило. Было ужасно неприятно слушать, как Брюс издевается
над тем, что моя мама хочет добиться более высокого положения в обществе.
Когда это делал я, то посмеивался не над ее мечтой, а над тем, как она
добивается ее осуществления. Мне хотелось его одернуть, но я сдержался. Было
не совсем понятно, что мне делать, но одно я знал наверняка: Брюс ни в коем
случае не должен был знать, что ему удалось меня рассердить. Нужно было
поменять тему разговора.
- Много у вас снега насыпало?
- Сантиметров тридцать. Сначала это был дождь со снегом, но потом стало
подмораживать. - Брюс так мило болтал о погоде. В жизни бы не подумал, что
он действительно хотел убить меня. Он говорил, не останавливаясь. Мне
хотелось попросить его заткнуться. Вдруг он сказал:
- Помнишь тот большой клен, который стоял с правой стороны вашего дома?
Он переломился, прямо посередине.
- Какой клен?
- Он стоял у самого дома. Ветки пробили крышу, теперь там большая дыра.
Так что еще неделю твоя мама будет жить у деда.
- Спасибо, что приютили ее.
- Да ладно тебе. Приезжай домой. Поедем на коньках кататься.
- Я не умею.
- Мама всегда говорила, что ты быстро учишься. - Когда я повесил
трубку, то уже принял решение, которое навсегда изменило мою жизнь.
Через час Майя наконец-то проснулась. Она открыла один глаз и
потянулась, потом увидела меня и улыбнулась. Я сидел в углу комнаты и курил,
глядя на нее. Одеваться у меня не было желания.
- Знаешь, мне всегда казалось, что ваши причиндалы довольно уродливы.
Я в этот момент думал о том, на какое озеро собрался повести меня Брюс,
чтобы преподать свой урок.
- Какие причиндалы?
- У тебя очень красивый член.
До этого момента я не осознавал, что всю свою жизнь ждал, что
какая-нибудь девушка скажет мне это. Но, вместо того, чтобы порадоваться
комплименту, я только позавидовал тому, что у Майи есть невидимая броня,
сделанная из невинности, безразличия и уверенности в себе, благодаря которой
она могла просто наслаждаться происходящим. Не то чтобы в ее мире не было
никаких забот и проблем; просто она верила, что там всегда найдется кто-то,
кто позаботится о том, чтобы все они были решены.
Вполне вероятно, что именно поэтому у нее так хорошо получалось удить
рыбу и заниматься любовью.
Майя села ко мне на колени, поцеловала, прошептала, что любит меня, и,
видимо, удивилась тому, что у меня не встал. По моему плану, теперь я должен
был сказать ей ровно столько, чтобы она всегда впоследствии думала, что я
был с ней абсолютно честен.
- Брюс звонил, пока ты спала. - Мне пришлось сказать об этом, потому
что впоследствии этот факт мог выплыть на поверхность. - Джакомо сказал ему,
что мы здесь.
- Представляю, как он лепетал! Ты же, наверное, начал орать на него за
то, что он хотел разлучить нас?
- Я и не думал на него орать. - Это ее удивило. И расстроило. Майя
встала с моих коленей и надела халатик. Теперь я в ее глазах был тряпкой.
Мне предстояло убедить ее в том, что в действиях ее брата не было
недоброжелательности по отношению к нам.- Я ничего не сказал ни о письмах,
ни о твоей матери, ни о пожаре. Вообще ничего.
- Ты, видно, сошел с ума! Поверить не могу!
- Мне просто не хочется, чтобы у нас или у твоей семьи были
неприятности. Пусть все будет так, как было раньше. - В каком-то смысле, это
действительно было самым большим моим желанием.
- Ну, а я позвоню ему прямо сейчас и скажу, что он - говнюк. - Майя
подошла к телефону. Это не входило в мои планы. Брюс должен был думать, что
я ему доверяю. А мне теперь приходится изображать спокойствие. Это было
тяжелее всего. Я попытался сделать вид, что беззаботно подкуриваю сигарету,
но руки у меня тряслись, а сердце билось как сумасшедшее. Мне было так
плохо, что я буквально заставлял себя дышать.
- Знаешь, если Брюс позвонит в твою школу и скажет, что ты полетела в
Нью-Йорк, чтобы переспать здесь со мной здесь в гостинице, они тебя
непременно выкинут. - Ей это явно в голову раньше не приходило. Но и сейчас
не особенно испугало. - Зачем так рисковать? Мы оба знаем правду. Если ты
улетишь на следующем самолете в Женеву, то все будет шито-крыто, и тогда
мистер Осборн возьмет меня с собой на Рождество в Швейцарию. И мы будем
вместе кататься на лыжах.
- Дело в принципе, Финн. Кто-то должен остановить этого ублюдка. Он
зашел слишком далеко, и я собираюсь сказать ему об этом.
Майя уже набирала его номер. Она могла все испортить.
- Может, ты его боишься? Зато я не боюсь. - Тут я вытащил последний
козырь.
- Ничего подобного. Мне просто его жаль. - Она положила трубку. Надежда
есть.
- С какой это стати ты его жалеешь?
Я знал, что она имеет в виду "ведь у него есть все, а у тебя ничего".
Но от этого я не стал любить ее меньше. Просто теперь мне стало легче
изображать добряка, которым я на самом деле не являлся.
- Твоя брат просто хотел защитить миссис Лэнгли. В огне погибла Пейдж,
и поэтому твою мать могли отправить в тюрьму. Брюс начал врать, и попал в
ловушку. Бедняга, да ведь он, наверное, сходил с ума от отчаяния, а ведь он
просто пытался помочь ей. - Сам не понимаю, о ком я тогда говорил на самом
деле - о Брюсе или о себе самом?
- Думаешь, он знал о Бене Николсоне?
Я не сразу понял, что Майя до сих пор считает, что ее мать была в
лесном домике со своим тренером. Мне и раньше приходилось действовать в двух
параллельных мирах. В одном из них жила Майя, а в другом - я. Теперь это
стало очевиднее.
- Наверное... Только представь, что Брюсу пришлось пережить. Он не мог
отступить назад. После пожара у него не было возможности поговорить с дедом
или с адвокатами, чтобы они посоветовали ему, что делать. Он понял, что это
миссис Лэнгли подожгла дом. И что он должен был предпринять? Сдать ее
полиции? А ты бы как поступила? Он же не знал, что Пейдж пробралась в дом.
Но ему было известно, что со мной все в порядке. Брюс не знал, что кто-то
погиб в пожаре. Он лгал мистеру Осборну, Гейтсу, следователям, но нам-то он
не врал! На твоем месте я бы не сердился на брата, а постарался понять его.
Знаете, это ужасно выматывает - защищать человека, который тебя предал.
Брюс постоянно лгал мне, не говоря уже о том, что он хотел меня убить, когда
поджег дом, в который я забрался. В общем, это было довольно утомительно. Но
Майя заплакала - значит, мне удалось ее убедить. Я чувствовал себя виноватым
за то, что погибла Пейдж. Бедная девушка. Да еще этот дурацкий бриллиант в
ее зубе... Несчастная, невинная жертва.
Майя опять села мне на колени, обняла меня и заплакала.
- Ты очень хороший друг, Финн. Но мне кажется, Брюс не заслуживает
такого доброго отношения.
С Флейваллем прямого сообщения не было. По крайней мере, автобусы и
поезда до него не ходили. Майя поехала на лимузине в аэропорт "Кеннеди",
чтобы лететь в салоне бизнес-класса в Женеву. Ее самолет вылетал в 14.30. Я
же направлялся в штат Нью-Джерси, находившийся на другом берегу Гудзона, на
подземке. Ее называли Тропа. На железнодорожной станции города Хобокен мне
пришлось целый час ждать поезд, который шел на запад. Видимо, снежная буря
обошла Нью-Йорк стороной. Когда поезд остановился в двадцать седьмой раз,
снег уже нападал на полметра - это было в Гледстоуне. Помню, мы ездили в
этот городок с Майей, чтобы купить блесны.
На занесенной снегом станции вместе со мной сошли три негритянки в
церковном облачении и пара из Португалии - они дрожали от холода, потому что
были одеты в спортивные костюмы. Я их не узнал без униформы. А ведь это были
те самые люди, которые все это славное лето накладывали мне в тарелку
отбивные, открывали передо мной двери и смешивали коктейли. Потом к вокзалу
на старом большом грузовичке подъехал Брюс. На задних колесах автомобиля
были цепи.
Не успев вылезти из машины, он окликнул португальцев и спросил, как
чувствует себя их ребенок, и предложил самой пожилой монашке подвезти ее.
Потом направил свои чары на меня.
- Давно не виделись, братишка.
Брюс подошел ко мне. Утоптанный снег скрипел у него под ногами. Брюс
был так спокоен, что действительно можно было подумать, что ему хочется,
чтобы этот момент длился как можно дольше. Он будто бы потолстел и даже
вырос. На нем была надета ярко-красная парка и вязаный свитер с оленем. Брюс
широко улыбался, показывая белые зубы, пар от его теплого дыхания клубился в
воздухе. В общем, он был похож на кинозвезду. Или на Сатану, aprеня, я отпрыгнул
назад и поскользнулся на накатанном льду. Он поймал и поддержал меня, и
слуги-португальцы засмеялись, когда он со шутливым тоном объявил:
- Нет уж, ноги можешь ломать только после того, как мы сходим на каток.
Когда мы выехали с парковки, Брюс опять обратился ко мне:
- У меня для тебя подарок, - он бросил мне небольшой сверток,
перевязанный ленточкой. Можно было подумать, что в этом году Рождество
наступило раньше, чем обычно. - Если ты заставишь свою маму поверить, что
получил это в подарок от Джеки О, я готов заплатить тебе пятьсот долларов. -
Внутри лежала кассета с альбомом группы "Мертвые Кеннеди". Я поблагодарил
Брюса, но не стал ловить его на слове.
- Как поживает Майя? - с невинным видом поинтересовался он.
- Замечательно. - Я старался не думать о том, что он со мной сделает,
если ему удастся застать меня врасплох.
- Я очень рад, что вы помирились, ребята. А Джакомо что поделывает?
- У него тоже все отлично. - Опять пошел снег. Хлопья были такими
огромными, что казались ненастоящими. У меня было такое чувство, что я
нахожусь внутри стеклянного шара, внутрь которого кладут фигурки из
папье-маше, и Брюс вертит его в руках.
- Слушай, позвони мне, если тебе понадобится моя помощь - рефераты,
контрольные работы, или что там еще... Ну как, приятно быть отличником? - Он
так живо и искренне интересовался моей жизнью, что мне вдруг стало страшно:
а вдруг я все это выдумал? Вдруг это какая-то ошибка?
- Вот и чудесно. - Мне очень хотелось в это верить, но я знал, что не
стоит тешить себя несбыточными надеждами.
После того, как я в пятый или шестой раз робко заверил Брюса, что у
всех все в порядке, он вставил кассету в магнитофон, нажал на тормоза и
вошел в штопор. В тот момент мы ехали по крутому склону, недалеко от
Охотничьего клуба. Когда мы повернули, я вопросительно взглянул на него, но
он только улыбнулся и стал подпевать "Мертвым Кеннеди".
Машина буксовала. Началась метель. Снег падал крупными хлопьями. Небо
потемнело.
Брюс опять попытался развернуть грузовик. Тут я заметил металлический
плуг снегоуборочной машины, которая расчищала дорожку, ведущую к дому
МакКаллумов. Я закричал, чтобы он остановился, но он только пожал плечами.
Мы скользили прямо к снегоочистителю, и мне было ясно, что сейчас мы или
столкнемся с ним, или перевернемся. А может, сначала перевернемся, а потом
столкнемся. Брюс продолжал напевать песню "Выходные в Камбодже".
Я закрыл глаза и замер, ожидая удара. Машина дернулась и остановилась,
когда мы наехали на асфальт, на котором не было снега. Мы чудом избежали
столкновения со снегоуборочным комбайном.
- Пора тебе открыть глаза, - внезапно заявил Брюс.
- За каким чертом ты это сделал?
- Мне надоело, что ты твердишь о том, что все хорошо, и поэтому
меж ее раскинутых ног. Когда в окне появился Брюс, я разговаривал с его
матерью. Он сделал мне знак молчать. Потом, когда миссис Лэнгли ушла, Брюс
повернулся и сказал что-то Джилли. Но ее я не видел. А потом, когда
поинтересовался у нее, не ревнует ли ее Двейн к Брюсу, она так
расхохоталась... "Ты - единственный человек, к которому он может меня
приревновать". Она вовсе не хотела меня обмануть. Просто сказала правду. Но
если Брюс был там не с Джилли... То с кем?..
Тут я чуть не сказал вслух то, о чем думал, но Майя меня перебила:
- Я вошла в дом, чтобы посмотреть, с кем она там была, но этот человек
закрыл дверь изнутри. Он не впускал меня, а мама кричала: "Ты ничего не
понимаешь, это не то, что ты думаешь".
Я изо всех сил сдерживался, чтобы не проболтаться. Иначе наш разговор
превратился бы в страшный скандал. За закрытой дверью был Брюс. В этом не
было никаких сомнений. Он был там не с Джилли, а со своей матерью. Когда их
застали, Брюс представил все так, чтобы я решил, что он развлекается с
горничной.
- Как ты думаешь, кто был там с твоей матерью?
- Бен Николсон.
- Кто это?
- Этот ублюдок - ее теннисный тренер. Ты же видел, как они мило
общались на моем дне рождения. - Я не видел, но даже если бы и так, это
ничего не меняло: с ее матерью был Брюс, а не какой-то Бен Николсон. Однако
я закивал с глубокомысленным видом. В свою защиту могу сказать только одно:
не так уж легко, знаете ли, сообщить человеку, что его мать и брат -
любовники. Но я молчал не только по этой причине.
- Что случилось после этого? - Теперь, когда мне был известен их
отвратительный секрет, я почувствовал нечто вроде превосходства.
Представляете, препарируете вы какое-то экзотическое животное, и вдруг
обнаруживается, что оно гораздо больше похоже на человека, чем вы сами!
- Я поехала домой и стала собирать сумку. Мне хотелось уехать как можно
быстрее. Но потом пришел Брюс.
- Ты сказал ему, что застала маму с этим теннисистом? - Майя
утвердительно кивнула. - И что он тогда сделал?
- Он такой хороший, ты знаешь. Брюс заплакал - прямо как на Рождество,
когда его заставляли раздавать свои подарки, а потом пошел к ней в комнату,
и, когда вернулся, сказал, что она сделала ошибку, но это больше никогда не
повторится. Он просил меня пообещать, что я никогда не расскажу об этом папе
или дедушке. Как будто такое могло прийти мне в голову! Из комнаты вышла
мама. Со своей банкой лимонада, естественно. И когда она увидела чемодан, то
ударила меня, и стала кричать, что не разрешает мне уезжать без спроса, и
что у меня нет никакого права судить ее, потому что я сама готова сбежать из
дома, чтобы трахаться с тобой. И зачем только я сказала ей, что собираюсь
рассказать все дедушке... - Майя, уткнувшись лицом мне в шею, сотрясалась от
рыданий.
- Ты ему рассказала? - Оказывается, точек, которых необходимо было
объединить в одну линию, было больше, чем я предполагал.
- Нет. Я поехала в Нью-Йорк. Гуляла по Гринич-Виллидж. Спала в машине.
Я собиралась возвращаться домой, но потом увидела фотографию Пейдж в газете.
Мы ведь хотели вместе уехать, но она купила эти транквилизаторы, а потом,
пока меня не было, она, видимо, приняла их, залезла в спальню Брюса и
заснула там. Он ей всегда нравился. - Он нам всем нравился.
Я, конечно, сказал ей, что все понял, хотя это было не так. Майя
перестала плакать только тогда, когда я рассказал ей, как, когда мы жили на
Грейт-Джонс-стрит, я просыпался ночью и слышал, как мама трахается с
какими-то мужиками. Не помню точно, что именно рассказывал ей. Пока мы
болтали, я все вспоминал о том, как Брюс распевал "трахать и убивать", когда
мы смотрели фильм про пир "жестоких людей".
В тот день мы не выходили из номера. Но в покое нас не оставляли. Даже
когда мы переставали говорить о Брюсе, мне все равно казалось, что он где-то
рядом - когда мы закусывали, смотрели телевизор, занимались любовью
(особенно тогда, когда мы занимались любовью). Он постоянно около нас
вертелся, но только сейчас я начал его за это ненавидеть.
Когда Майя засыпала в моих объятиях, она прошептала:
- Мне стало легче, когда я рассказала тебе все.
Я лежал без сна, разглядывая потолок, но притворился, что засыпаю, и
сонным голосом пробормотал:
- Мне тоже.
В действительности мне казалось, что меня отравили. Секреты Брюса были
такими грязными. У меня было такое чувство, что я надышался радиоактивными
отходами. Я лежал в темноте и думал. Все это были смертоносные,
отвратительные мысли, слишком опасные, чтобы делиться ими с человеком,
который тебя любит.
Мне было стыдно из-за того, что я не был так уж шокирован, когда
обнаружил, что Брюс спит со своей матерью. Вместо того, чтобы возмущаться и
негодовать, я вспоминал, как что-то звякнуло в низу моего живота в тот
момент, когда мама сорвала занавеску в ванной, и поток горячей воды толкнул
ее прямо в мои объятия.
Было странно вспоминать, как я впервые встретился с Брюсом у лесного
домика. Когда я увидел "Пежо", и его голову между женских ног, то сначала
решил, что он жадно упивается телом моей матери. Это, конечно, нелепо, но в
каком-то смысле я даже восхищался тем, как хитро он заставил меня поверить в
то, что это была Джилли. Теперь, когда мне было известно, что происходило
там на самом деле, я понял, что эти короткие женские ноги никак не могли
принадлежать семнадцатилетней девушке: на ляжках были следы целлюлита.
Почему никого не удивляло, что Брюс, этот виртуозный дамский угодник,
великолепный жеребец, лучший представитель американской золотой молодежи,
интеллектуал из Гарварда, никогда не пользовался уступчивостью девиц,
которые вздыхали по нему в Флейвалле? Пейдж буквально умоляла его переспать
с ней. И если тогда я в упор не видел такой очевидной теперь вещи, то чего
не замечал теперь?
Разумеется, меня бы куда больше ошеломило то, что Брюс спал со своей
матерью, если бы приблизительно шесть часов тому назад я не осознал, что он
хотел убить меня, устроив пожар в доме. Когда он посоветовал мне залезть к
ним в дом, чтобы помириться с Майей, ему было прекрасно известно, что она в
Нью-Йорке. Кроме того, он хотел избавиться от своей матери, потому что,
видимо, боялся, что однажды она выпьет столько лимонадных банок с водкой,
что выдаст их секрет. Что ж, в этой извращенной логике был какой-то смысл.
Но зачем Брюсу было надо, чтобы я тоже оказался внутри горящего дома? Может,
он собирался представить дело так, будто я - виновник пожара? Или он
полагал, что мне известно нечто такое, о чем я, на самом деле, даже не
догадывался? Брюс всегда принимал меня за более смышленого парня, чем я был
на самом деле.
Теперь мне понятно, почему он так боялся нашей встречи с Майей. Он
знал, что когда я поговорю с его сестрой, то сразу пойму, кто истинный
виновник пожара. Моя подруга была права. Он не то чтобы меня ненавидел,
просто, пока я был рядом, он уже не мог изображать того человека, к которому
все привыкли. Если он уже пытался убить меня один раз, то почему бы ему не
повторить попытку? Мне стало по-настоящему страшно, когда я подумал о том,
что, возможно, попыток было несколько, но неудачных - а я этого даже не
заметил.
В комнате было жарко и влажно. От ужаса я весь покрылся холодным потом.
А в четыре часа утра понял, что это Брюс толкнул меня в грязь, а потом надел
мне на голову мешок и изнасиловал. Когда я представил, что он лежит на мне,
острая боль пронзила меня, и я открыл рот, чтобы закричать. Потом вспомнил:
Осборн говорил, что они с Брюсом беседовали об этом чертовом молодежном
центре, когда на меня напали. То есть он ночевал в его доме. Осборн был в
библиотеке, когда Гейтс привез меня к нему. Помню, как Брюс в халате пришел
в комнату. Осборн не стал бы мне лгать. Это точно. Странно, но когда я
понял, что это сделал Брюс, мне стало... спокойнее, что ли.
Майя подкатилась поближе ко мне, и я чуть не подпрыгнул от испуга.
Теперь между нами в кровати лежал Брюс. От него не было спасения. У меня не
было ни малейшего желания будить Майю и рассказывать ей о брате. Во-первых,
у меня не было никаких доказательств. Во-вторых, если мне и удастся убедить
ее, то в результате она поймет только, что жизнь еще гаже и страшнее, чем ей
сейчас кажется. Да и кто нам поверит? Ведь Майя - всего лишь избалованная
богатенькая девчонка, которая подожгла школьное общежитие и ставила капканы
на браконьеров. Еще ее арестовывала полиция, и это показали по телевизору. А
я - парень, которого задержали, когда он покупал наркотики. Я выпрыгивал из
окон и сочинял истории о том, как королева шоколадных батончиков пригласила
меня на праздничный ужин по случаю Дня Благодарения у Джеки Кеннеди. Майя
была угрозой для общества, а я - шутом.
Да и кому мы могли бы рассказать эту омерзительную историю? Гейтсу?
Родителям Пейдж? Моей маме? Осборн, возможно, поверил бы нам. Но что бы он
предпринял? Как бы он стал стирать свое белье - на публике или в семейной
обстановке? Разумеется, он бы никогда не выдал своего внука. И вообще - он
не Господь Бог.
Да и что делать с Брюсом, непонятно. Когда выяснилось, что его отец
возвращается домой, появился новый человек, который носил классические
костюмы и очки в роговой оправе и собирался привезти негров в Флейвалль. Не
знаю, почему он это делал. Может, просто притворялся, изображал паиньку,
чтобы отвлечь внимание от своих неприглядных деяний. А может, как и я,
просто пытался стать человеком, которым хотел бы быть?
В общем, это не имеет значения. В любом случае, Брюс будет все
отрицать. И то, как он изменился, заставит людей говорить, что мои обвинения
- это полная чушь. Они скажут, что я ему завидую, ревную, схожу с ума, что я
хочу быть похожим на него. Все это так, за исключением последнего пункта.
Он, разумеется, не преминет упомянуть о том, что Майя убежала из
Швейцарии, чтобы укрыться со мной в отеле. Скажет, что это доказывает, что
она сумасшедшая, а я - похотливый авантюрист. Это нам придется
оправдываться, а не ему. А потом будет еще хуже. Брюс не упустит возможности
напомнить Майе о том, что я делал с Джилли. Он поймает меня на тысячи
неточностей, узнает, что я врал про ужин с Джеки Онассис. У них были деньги,
и они были родными по крови, так что у меня не было никаких шансов победить.
Конечно, Майя поддержит своих родственников, и они будут действовать сообща.
Я чувствовал, что яд подбирается прямо к сердцу.
Майя спала на животе, закинув на меня ногу и прижавшись грудью к моей
правой руке. Волосы в низу ее живота щекотали мое бедро. В таком положении
думать о чем бы то ни было невозможно. Мне удалось высвободиться из ее
объятий и тихо выскользнуть из кровати, не разбудив ее. Но я знал, что
дверца ловушки захлопнулась.
Я пошел в туалет, опорожнил мочевой пузырь, а потом, выйдя из него,
увидел телефон и припомнил, как в детстве, когда мама привозила меня утром в
детский садик, она всегда говорила: "Если тебе будет здесь плохо, ты всегда
можешь вернуться домой. И мы будем вместе смотреть мультики".
Глупо, конечно, но в ту минуту мне хотелось только одного: снова стать
ребенком, сидеть в нашей квартирке на Грейт-Джонс-стрит и следить вместе с
мамой за приключениями Космического Гонщика. Моя тоска по забытым временам,
когда все было так просто, была такой сильной, что я чуть не набрал мамин
номер - мне так хотелось, чтобы она назвала меня "ягненком", а потом собрала
вещи в свой старый розовый чемодан и заперла дверь в нашем флейвалльском
доме. Мне казалось, что мы действительно вполне можем сбежать в какой-нибудь
маленький городок, в котором есть тротуары, а по дорогам ездят американские
автомобили, и спрятаться там. И чтобы никаких частных самолетов, Охотничьих
клубов, миллионеров и шестнадцатилетних охотниц за браконьерами. Я надеялся,
что тогда у нас появится второй "второй шанс". Я уже собирался снять трубку,
как вдруг зазвонил телефон.
- Да, нелегко было выследить тебя, парень. - Это был Брюс. Когда я это
понял, то чуть не описался от страха.
- И как это тебе удалось?
- Да вот, случайно налетел на Джакомо в ночном клубе. Как там моя
сестренка?
- Отлично.
- Что она сказала, когда ты спросил ее о новом друге? - Он проверял
меня.
- Я ее не спрашивал.
- На тебя это не похоже.
- Если бы я стал скандалить и устраивать сцены ревности, то вряд ли
находился бы сейчас вместе с ней в этой гостинице. Верно?
- Ты здорово поумнел, - рассмеялся он.
- Хочешь поговорить с Майей? Сейчас она, правда, спит, но я могу ее
разбудить. - Теперь я его проверял.
- Не надо. Я не хочу, чтобы она думала, что я суюсь в ее дела. Знаешь,
она ведь такая скромница - умрет от стыда, если узнает, что мне известно о
том, что вы провели вместе ночь
- Две ночи, сказать по правде.
- Стараетесь нагнать потерянное время?
- Вроде того.
- Что ж, наслаждайтесь моментом. Слушай, я вообще-то звоню тебе затем,
чтобы сказать тебе, что вчера твоя мама застряла в снегу у нашего дома. Была
сильная буря.
- Странно. А здесь снега не было. - Я выглянул в окно. С восточной
стороны парка поднималось солнце.
- Да? А у нас все завалило. В общем, твоя мама ночевала у дедушки. И
она сказала мне, что миссис Марс предложила тебе провести праздник с семьей
Кеннеди.
- Неплохо, правда?
- Финн, я всегда говорил, что ты джентльмен и ученый. И превосходный
лжец. - Раньше, когда он говорил это, я хихикал. - Да не беспокойся,
приятель, я тебя не выдам. Но если ты приедешь домой раньше, чем она, я могу
позвонить, прежде чем она наберет номер миссис Марс. Твоя мать умирает от
желания узнать, что надела Джеки.
- Спасибо, что предупредил, Брюс.
- Ну, я тоже на тебя рассчитываю. Пообещай мне, что Майя вернется в
школу вовремя. Нам бы не хотелось, чтобы у нее опять начались неприятности.
- Все будет в порядке. Она сегодня улетает.
- Правда? - Он сказал это так, будто не поверил. - Ну, в таком случае,
приезжай домой. Я могу рассказать тебе, как выглядит квартира Джеки. В
Бостоне мы с Кэролайн и Джоном часто видимся... Мне не терпится услышать,
как ты будешь расписывать все это своей матери. Ты бы умер со смеха, если бы
видел, как на одной вечеринке она хвасталась твоими успехами. Ты превратился
в настоящего светского льва!
Меня это взбесило. Было ужасно неприятно слушать, как Брюс издевается
над тем, что моя мама хочет добиться более высокого положения в обществе.
Когда это делал я, то посмеивался не над ее мечтой, а над тем, как она
добивается ее осуществления. Мне хотелось его одернуть, но я сдержался. Было
не совсем понятно, что мне делать, но одно я знал наверняка: Брюс ни в коем
случае не должен был знать, что ему удалось меня рассердить. Нужно было
поменять тему разговора.
- Много у вас снега насыпало?
- Сантиметров тридцать. Сначала это был дождь со снегом, но потом стало
подмораживать. - Брюс так мило болтал о погоде. В жизни бы не подумал, что
он действительно хотел убить меня. Он говорил, не останавливаясь. Мне
хотелось попросить его заткнуться. Вдруг он сказал:
- Помнишь тот большой клен, который стоял с правой стороны вашего дома?
Он переломился, прямо посередине.
- Какой клен?
- Он стоял у самого дома. Ветки пробили крышу, теперь там большая дыра.
Так что еще неделю твоя мама будет жить у деда.
- Спасибо, что приютили ее.
- Да ладно тебе. Приезжай домой. Поедем на коньках кататься.
- Я не умею.
- Мама всегда говорила, что ты быстро учишься. - Когда я повесил
трубку, то уже принял решение, которое навсегда изменило мою жизнь.
Через час Майя наконец-то проснулась. Она открыла один глаз и
потянулась, потом увидела меня и улыбнулась. Я сидел в углу комнаты и курил,
глядя на нее. Одеваться у меня не было желания.
- Знаешь, мне всегда казалось, что ваши причиндалы довольно уродливы.
Я в этот момент думал о том, на какое озеро собрался повести меня Брюс,
чтобы преподать свой урок.
- Какие причиндалы?
- У тебя очень красивый член.
До этого момента я не осознавал, что всю свою жизнь ждал, что
какая-нибудь девушка скажет мне это. Но, вместо того, чтобы порадоваться
комплименту, я только позавидовал тому, что у Майи есть невидимая броня,
сделанная из невинности, безразличия и уверенности в себе, благодаря которой
она могла просто наслаждаться происходящим. Не то чтобы в ее мире не было
никаких забот и проблем; просто она верила, что там всегда найдется кто-то,
кто позаботится о том, чтобы все они были решены.
Вполне вероятно, что именно поэтому у нее так хорошо получалось удить
рыбу и заниматься любовью.
Майя села ко мне на колени, поцеловала, прошептала, что любит меня, и,
видимо, удивилась тому, что у меня не встал. По моему плану, теперь я должен
был сказать ей ровно столько, чтобы она всегда впоследствии думала, что я
был с ней абсолютно честен.
- Брюс звонил, пока ты спала. - Мне пришлось сказать об этом, потому
что впоследствии этот факт мог выплыть на поверхность. - Джакомо сказал ему,
что мы здесь.
- Представляю, как он лепетал! Ты же, наверное, начал орать на него за
то, что он хотел разлучить нас?
- Я и не думал на него орать. - Это ее удивило. И расстроило. Майя
встала с моих коленей и надела халатик. Теперь я в ее глазах был тряпкой.
Мне предстояло убедить ее в том, что в действиях ее брата не было
недоброжелательности по отношению к нам.- Я ничего не сказал ни о письмах,
ни о твоей матери, ни о пожаре. Вообще ничего.
- Ты, видно, сошел с ума! Поверить не могу!
- Мне просто не хочется, чтобы у нас или у твоей семьи были
неприятности. Пусть все будет так, как было раньше. - В каком-то смысле, это
действительно было самым большим моим желанием.
- Ну, а я позвоню ему прямо сейчас и скажу, что он - говнюк. - Майя
подошла к телефону. Это не входило в мои планы. Брюс должен был думать, что
я ему доверяю. А мне теперь приходится изображать спокойствие. Это было
тяжелее всего. Я попытался сделать вид, что беззаботно подкуриваю сигарету,
но руки у меня тряслись, а сердце билось как сумасшедшее. Мне было так
плохо, что я буквально заставлял себя дышать.
- Знаешь, если Брюс позвонит в твою школу и скажет, что ты полетела в
Нью-Йорк, чтобы переспать здесь со мной здесь в гостинице, они тебя
непременно выкинут. - Ей это явно в голову раньше не приходило. Но и сейчас
не особенно испугало. - Зачем так рисковать? Мы оба знаем правду. Если ты
улетишь на следующем самолете в Женеву, то все будет шито-крыто, и тогда
мистер Осборн возьмет меня с собой на Рождество в Швейцарию. И мы будем
вместе кататься на лыжах.
- Дело в принципе, Финн. Кто-то должен остановить этого ублюдка. Он
зашел слишком далеко, и я собираюсь сказать ему об этом.
Майя уже набирала его номер. Она могла все испортить.
- Может, ты его боишься? Зато я не боюсь. - Тут я вытащил последний
козырь.
- Ничего подобного. Мне просто его жаль. - Она положила трубку. Надежда
есть.
- С какой это стати ты его жалеешь?
Я знал, что она имеет в виду "ведь у него есть все, а у тебя ничего".
Но от этого я не стал любить ее меньше. Просто теперь мне стало легче
изображать добряка, которым я на самом деле не являлся.
- Твоя брат просто хотел защитить миссис Лэнгли. В огне погибла Пейдж,
и поэтому твою мать могли отправить в тюрьму. Брюс начал врать, и попал в
ловушку. Бедняга, да ведь он, наверное, сходил с ума от отчаяния, а ведь он
просто пытался помочь ей. - Сам не понимаю, о ком я тогда говорил на самом
деле - о Брюсе или о себе самом?
- Думаешь, он знал о Бене Николсоне?
Я не сразу понял, что Майя до сих пор считает, что ее мать была в
лесном домике со своим тренером. Мне и раньше приходилось действовать в двух
параллельных мирах. В одном из них жила Майя, а в другом - я. Теперь это
стало очевиднее.
- Наверное... Только представь, что Брюсу пришлось пережить. Он не мог
отступить назад. После пожара у него не было возможности поговорить с дедом
или с адвокатами, чтобы они посоветовали ему, что делать. Он понял, что это
миссис Лэнгли подожгла дом. И что он должен был предпринять? Сдать ее
полиции? А ты бы как поступила? Он же не знал, что Пейдж пробралась в дом.
Но ему было известно, что со мной все в порядке. Брюс не знал, что кто-то
погиб в пожаре. Он лгал мистеру Осборну, Гейтсу, следователям, но нам-то он
не врал! На твоем месте я бы не сердился на брата, а постарался понять его.
Знаете, это ужасно выматывает - защищать человека, который тебя предал.
Брюс постоянно лгал мне, не говоря уже о том, что он хотел меня убить, когда
поджег дом, в который я забрался. В общем, это было довольно утомительно. Но
Майя заплакала - значит, мне удалось ее убедить. Я чувствовал себя виноватым
за то, что погибла Пейдж. Бедная девушка. Да еще этот дурацкий бриллиант в
ее зубе... Несчастная, невинная жертва.
Майя опять села мне на колени, обняла меня и заплакала.
- Ты очень хороший друг, Финн. Но мне кажется, Брюс не заслуживает
такого доброго отношения.
С Флейваллем прямого сообщения не было. По крайней мере, автобусы и
поезда до него не ходили. Майя поехала на лимузине в аэропорт "Кеннеди",
чтобы лететь в салоне бизнес-класса в Женеву. Ее самолет вылетал в 14.30. Я
же направлялся в штат Нью-Джерси, находившийся на другом берегу Гудзона, на
подземке. Ее называли Тропа. На железнодорожной станции города Хобокен мне
пришлось целый час ждать поезд, который шел на запад. Видимо, снежная буря
обошла Нью-Йорк стороной. Когда поезд остановился в двадцать седьмой раз,
снег уже нападал на полметра - это было в Гледстоуне. Помню, мы ездили в
этот городок с Майей, чтобы купить блесны.
На занесенной снегом станции вместе со мной сошли три негритянки в
церковном облачении и пара из Португалии - они дрожали от холода, потому что
были одеты в спортивные костюмы. Я их не узнал без униформы. А ведь это были
те самые люди, которые все это славное лето накладывали мне в тарелку
отбивные, открывали передо мной двери и смешивали коктейли. Потом к вокзалу
на старом большом грузовичке подъехал Брюс. На задних колесах автомобиля
были цепи.
Не успев вылезти из машины, он окликнул португальцев и спросил, как
чувствует себя их ребенок, и предложил самой пожилой монашке подвезти ее.
Потом направил свои чары на меня.
- Давно не виделись, братишка.
Брюс подошел ко мне. Утоптанный снег скрипел у него под ногами. Брюс
был так спокоен, что действительно можно было подумать, что ему хочется,
чтобы этот момент длился как можно дольше. Он будто бы потолстел и даже
вырос. На нем была надета ярко-красная парка и вязаный свитер с оленем. Брюс
широко улыбался, показывая белые зубы, пар от его теплого дыхания клубился в
воздухе. В общем, он был похож на кинозвезду. Или на Сатану, aprеня, я отпрыгнул
назад и поскользнулся на накатанном льду. Он поймал и поддержал меня, и
слуги-португальцы засмеялись, когда он со шутливым тоном объявил:
- Нет уж, ноги можешь ломать только после того, как мы сходим на каток.
Когда мы выехали с парковки, Брюс опять обратился ко мне:
- У меня для тебя подарок, - он бросил мне небольшой сверток,
перевязанный ленточкой. Можно было подумать, что в этом году Рождество
наступило раньше, чем обычно. - Если ты заставишь свою маму поверить, что
получил это в подарок от Джеки О, я готов заплатить тебе пятьсот долларов. -
Внутри лежала кассета с альбомом группы "Мертвые Кеннеди". Я поблагодарил
Брюса, но не стал ловить его на слове.
- Как поживает Майя? - с невинным видом поинтересовался он.
- Замечательно. - Я старался не думать о том, что он со мной сделает,
если ему удастся застать меня врасплох.
- Я очень рад, что вы помирились, ребята. А Джакомо что поделывает?
- У него тоже все отлично. - Опять пошел снег. Хлопья были такими
огромными, что казались ненастоящими. У меня было такое чувство, что я
нахожусь внутри стеклянного шара, внутрь которого кладут фигурки из
папье-маше, и Брюс вертит его в руках.
- Слушай, позвони мне, если тебе понадобится моя помощь - рефераты,
контрольные работы, или что там еще... Ну как, приятно быть отличником? - Он
так живо и искренне интересовался моей жизнью, что мне вдруг стало страшно:
а вдруг я все это выдумал? Вдруг это какая-то ошибка?
- Вот и чудесно. - Мне очень хотелось в это верить, но я знал, что не
стоит тешить себя несбыточными надеждами.
После того, как я в пятый или шестой раз робко заверил Брюса, что у
всех все в порядке, он вставил кассету в магнитофон, нажал на тормоза и
вошел в штопор. В тот момент мы ехали по крутому склону, недалеко от
Охотничьего клуба. Когда мы повернули, я вопросительно взглянул на него, но
он только улыбнулся и стал подпевать "Мертвым Кеннеди".
Машина буксовала. Началась метель. Снег падал крупными хлопьями. Небо
потемнело.
Брюс опять попытался развернуть грузовик. Тут я заметил металлический
плуг снегоуборочной машины, которая расчищала дорожку, ведущую к дому
МакКаллумов. Я закричал, чтобы он остановился, но он только пожал плечами.
Мы скользили прямо к снегоочистителю, и мне было ясно, что сейчас мы или
столкнемся с ним, или перевернемся. А может, сначала перевернемся, а потом
столкнемся. Брюс продолжал напевать песню "Выходные в Камбодже".
Я закрыл глаза и замер, ожидая удара. Машина дернулась и остановилась,
когда мы наехали на асфальт, на котором не было снега. Мы чудом избежали
столкновения со снегоуборочным комбайном.
- Пора тебе открыть глаза, - внезапно заявил Брюс.
- За каким чертом ты это сделал?
- Мне надоело, что ты твердишь о том, что все хорошо, и поэтому