Уиттенборн Д. Жестокие люди

Джилли. Нужно стараться видеть во всем только хорошее. Кроме того, миссис
Лэнгли, практически пообещала мне дать свою машину. Когда парню пятнадцать с
половиной лет, ему легче нести бремя девственности, чем одиночество.
Когда я подошел к цепи, протянутой через дорогу, то увидел за тополиной
рощей теннисный корт и бассейн. Было уже далеко за полдень, так что мама
уже, наверное, закончила "заниматься" с Осборном. Придется подождать, пока у
меня не появятся ответы на все мои вопросы.
По дороге сюда я добежал до этого самого места. Теперь решил пройти еще
немного, чтобы найти хозяйский дом. Мне и в голову не приходило прекращать
свое расследование. Я твердо решил встать завтра пораньше и дождаться ее у
дома Осборна. Главное - не забыть надеть носки.
Я сошел с дороги на покрытую опилками тропу, которая вилась вплоть до
речки параллельно большой дороге. На другой стороне реки был высокая (шесть
футов) ограда, украшенная цепями. На заборе была колючая проволока - три
ряда. Непрошеных гостей в этом доме явно не жаловали. Должно быть, здесь
живет Осборн. В двух сотнях метров вниз по течению лежал упавший клен с
обрубленными корнями, перегораживающий реку. Его ствол был толщиной не менее
двух с половиной футов. Мне казалось, перейти на другую сторону мостику
будет легче легкого. Ничего подобного.
Не успел я вскарабкаться на это бревно, как сразу понял, что сейчас
упаду. Оно было покрыто зеленым илом, скользким и противным как черт знает
что. Но я решил, что меня ничто не остановит: не утруждая себя тем, чтобы
смотреть под ноги или разводить руки для балансировки (к черту все эти
сложности), я просто представил, что за мной гонятся каннибалы, и, испустив
истошный вопль, ринулся вперед, а потом, конечно, упал в воду. Но зато
сделал это по-своему.
С забором было легче управиться. Колючая проволока зацепилась за мои
штаны сзади, но мне удалось уберечь нежнейшую часть своего тела. Теперь я
видел еще кое-что. Лес на этой стороне реки был очень густым. В нем было
полно бурелома, и он весь зарос жимолостью и какими-то колючками, так что я
и шагу не мог ступить, не вскрикнув от боли. Разумеется, вскоре я перестал
идти по прямой, а пошел по оленьей тропе, которая поднималась в гору. На
холме лес поредел, и передвигаться по нему стало легче. Я увидел серую лису,
потом дикобраза и стадо маралов. Это были уже не те олени с белыми
хвостиками, которые поедали цветы, высаженные у тропинки, ведущей к нашему
дому. Когда Нана ездила в Шотландию на конференцию психологов, она послала
мне открытку с изображением таких животных. Рога у них были просто
роскошные. Ни один охотник не отказался бы повесить их у себя в доме. А
шкуры - рыжеватые. Они так же мало общего имели со штатом Нью-Джерси, как и
я. В лесу была полянка. Видимо, дом Осборна находится где-то поблизости. В
центре поляны, на каменной глыбе, стояла мраморная статуя обнаженной
женщины. Ее руки были распростерты к небу, будто она держала невидимый
огромный кубок. Но потом я прочитал, что было написано на камне, и понял,
что это могила первой жены Осборна. "Луиза 1906-1927".
Через три часа Луиза опять выросла передо мной, и мне стало ясно, что я
заблудился. Солнце уже спустилось. Я стоял в тени надгробного памятника, и
мне было немного не по себе, потому что в зарослях папоротника на краю
прогалины я наткнулся мертвого оленя. Охотник отрезал ему голову и вытащил
печень. Надеюсь, что это сделал охотник.
Мне нужно было немедленно успокоиться. Если я буду продолжать
паниковать, то никогда не смогу выбраться отсюда. А сделать это было
абсолютно необходимо, потому что иначе мама всполошится, начнет звонить
Гейтсу, тот - Осборну, Осборн скажет миссис Лэнгли, та поделится с Брюсом и
Джилли, и все узнают о том, как я потерялся. Этого ни в коем случае нельзя
допустить. Люди будут смеяться надо мной. Как же я буду ориентироваться в
дебрях страны яномамо, если потерялся в лесах "Садового штата"*?
<"Официальное" прозвище штата Нью-Джерси>. Нет, на самом деле: это
была проверка.
Как-то нас с Хлюпиком отправили на две недели в бойскаутский лагерь.
Помню, он как-то говорил мне, что если ты потерялся в лесу, нужно взобраться
на дерево. Была только одна проблема. Ветки, за которые можно было
ухватиться, росли слишком высоко, а стволы были слишком толстыми, чтобы по
ним карабкаться. Я попытался подтянуться, схватившись за лозу толщиной в мою
руку у кисти, но она оборвалась как раз в тот момент, когда я понял, что это
ядовитый плющ. Головой я сильно стукнулся прямо о землю. А потом увидел, что
в двадцати футах от меня, между раздвоенным стволом одного из деревьев, была
небольшая фанерная платформа, которую я не заметил раньше, хоть и проходил
под ней несколько раз. К стволу дерева было прибито несколько палок, так что
получилось что-то вроде лестницы. Надо на нее забраться.
С высоты пятнадцати футов была видна река. Она находилась в четверти
мили от этого места, не более того. Значит, я не заблудился. Когда я
поднялся выше, то увидел крышу обители самого Осборна. На ней был флюгер в
форме золотого тельца. Я поставил ногу на платформу, и хотел уже продолжить,
как вдруг что-то, спрятанное в куче упавших листьев, ухватило меня за правую
ногу. Я чуть с ума не сошел. Оказывается, это был капкан. Его железные зубья
прорвали кожу ботинка и прокусили ногу до кости. Увидев кровь, я просто
очумел и ослабил хватку. Потом, падая, попытался уцепиться за самодельную
лестницу. Тут кто-то закричал: "Ага, вот и попался!".
Я с грохотом приземлился на землю, брызгая кровью, словно один из тех
голубей, в которых из воздушного ружья стрелял Хлюпик. Обычно он занимался
этим, сидя на нашей крыше. Если бы не листья, которые смягчили мое падение,
у меня были бы переломаны ноги, а то и хребет. То, что произошло, не просто
ошарашило меня; у меня было такое чувство, что все органы в моем теле
перемешались, причем без моего разрешения. Нога у меня по-прежнему была в
тисках капкана. Ко мне приблизилась какая-то фигура. На ней был надет
оливково-зеленого цвета свитер, вязаный колпак с помпоном, и армейские брюки
защитного цвета, заправленные в сапоги. Ее лицо было размалевано черными и
зелеными (камуфляжными) полосками. В правой руке она держала арбалет. В
общем, вид у нее был очень грозный.
- Где твое ружье? - рявкнула она.
- Моя но-о-га... - У меня не было сил кричать. Я мог только стонать.
- Скажи мне, где оно, и я помогу тебе.
- Какое еще ружье? Слушай, сними его быстрее, а то я умру, Господи ты
боже мой!
- Зачем ты убил оленя?
Она с отвращением сняла свой колпак. Это была Майя, сестра Брюса.
- Да ничего я твоему идиотскому оленю не сделал! - Теперь я надрывался
от крика. - Ты что, не помнишь меня? Это меня вы встретили на дороге!
- Ну и что? Все равно ты браконьер.
- Браконьер? - завопил я. - Мы что, в Шервудском лесу, что ли, мать
твою?
- Почти. Это мой лес.
Нужно было немедленно снять капкан. Но только я к нему притронулся, как
его зубья еще глубже впились в мою кожу. Пальцами я попытался раздвинуть его
клещи. Он приоткрылся на дюйм, не больше, и сразу же захлопнулся, так что
мне не удалось выдернуть ногу.
- Это не так делается.
- Ты садистка! Я просто наблюдал за птицами, понимаешь, дура?! -
Несмотря на то, что от боли у меня глаза на лоб лезли, врал я по-прежнему
довольно убедительно, и в доказательство своих слов показал на бинокль,
который взял с собой для того, чтобы шпионить за своей матерью и Осборном. -
Можешь Брюса спросить!
- Ох, черт! Извини, ради Бога! - Она кинула на землю свой арбалет,
встала на колени и, нажав на какой-то рычаг, раскрыла капкан. - Прости меня,
пожалуйста! Ты как, в порядке?
- Не знаю. - Закусив губу от боли, я, задыхаясь, наблюдал за тем, как
она стаскивает с моей ноги ботинок.
- Боже мой... - Это прозвучало устрашающе.
- Что там? - Майя заслонила от меня ногу. Она стала поливать ее водой
из фляжки.
- Это похоже... на севиче.
- Это еще что такое?
- Закуска из сырой рыбы. - Ничего себе! Но когда она это сказала, я
почему-то перестал на нее злиться, и легонько оттолкнул ее в сторону, чтобы
самому посмотреть, на что похожа моя нога. Она уже начала опухать. В том
месте, где зубья поранили кожу, она была темно-красно. Казалось, это
какое-то небольшое морское животное. Когда Майя поливала мою лодыжку водой,
боль только усиливалась. Нога легонько подрагивала. Там было что-то
странное, голубого цвета... неужели это сухожилие? Но мне не удалось
рассмотреть это получше, потому что она сняла свитер и обернула его вокруг
моей ноги.
Теперь я начал дрожать всем телом. На пальцах Майи была кровь, которая
текла из раны. Она помогла мне встать на ноги.
- Куда мы идем?
- Ко мне домой. Это недалеко.
- Я не могу идти.
- И не надо. - Она подвела меня к дереву и исчезла в густом подлеске, а
через несколько минут вернулась, держа за поводья собой серую лошадь.
- Ты шутишь, да?
- А ты что, боишься лошадей?
- Нет, - сказал я. Хотя боялся.
- Я так и думала.
- Почему?
- Мне не нравятся люди, которым не нравятся лошади. - Если бы у меня
было больше времени, я бы не преминул посмаковать мысль о том, что,
возможно, (таким образом) она намекнула на свою симпатию ко мне. Майя
протянула мне руку, я схватил ее и запрыгнул на лошадь, засунув в стремя
свою здоровую ногу. Моя новая знакомая с неожиданной силой схватила меня за
шиворот и втащила на лошадь. Она сидела на лошади впереди меня.
- Обними меня за талию. - Когда мы трусили по лесу, моя нога болталась
и ударялась о бок лошади. Лицом я уткнулся ей в затылок, и прижался грудью к
ее спине. Я чувствовал ее дыхание, и голова у меня закружилась, что -
частично - объясняется большой потерей крови.
- А раньше ты это делала?
- Что именно?
- Ловила людей?
- Нет. Ты у меня первый. - В этот момент я почувствовал возбуждение.
Мы выехали из леса, срезали дорогу, проехав по полю, засеянном
люцерной, затем галопом проскакали по огороженному пастбищу, на котором
резвились шесть холеных лошадей. Некоторое время они скакали за нами. Майя
дернула за цепь, и воротца с лязгом закрылись. Пришпоривая лошадь, мы
проехали по саду, в котором росли розы. Наконец, показался их дом. Видимо,
его начали строить еще в прошлом веке. Но потом его столько раз
переделывали, что от былой претенциозности не осталось и следа.
Хозяйственные постройки были выкрашены в зеленый цвет, а флигели, веранды и
колонны - в розовый. Владельцы этой усадьбы явно хотели показать, что не
относятся к архитектуре слишком серьезно. На закате дом не просто сверкал -
казалось, он краснеет от смущения.
Когда мы подъехали к зеленому амбару, Майя остановила мокрую от пота,
тяжело дышавшую уставшую лошадь. Изо рта у нее текла пена. Два терьера и
лабрадор, у которого было только три ноги, приветствовали нас радостным
лаем. Потом к нам, хромая, подошел жокей-венесуэлец, которого я сначала
принял за мальчика, и принял у Майи поводья. Видимо, он неудачно упал во
время скачек.
- А где мама? И Брюс?
- Они пошли навестить твоего отца.
- Энрике, позвони им и скажи, что мы поехали в больницу. Я возьму
"Дули".
"Дули" оказался огромным четырехколесным пикапом с двойным комплектом
задних колес. Майе пришлось взгромоздиться на здоровенный справочник, чтобы
видеть дорогу. Она схватилась за набалдашник одной рукой, зажгла другой
сигарету с ментолом и, словно заправский дальнобойщик, вывела
бегемотообразную машину, больше похожую на бегемота, на дорогу.
Я ощущал в ноге пульсирующую нудную боль. Постепенно она стала
затихать. Зато теперь, когда шок прошел, заболели другие части моего тела.
Голова у меня раскалывалась, шея затекла, на боках было полно синяков. Я
тоже закурил сигарету с ментолом, несмотря на то, что из-за этого меня могло
укачать в машине. Наплевать на все. Меня волновало только одно: будет ли
Майя считать меня крутым.
До больницы, расположенной в Григстауне, было около пятнадцати миль.
Первую половину дороги Майя беспрестанно извинялась. Я, в свою очередь,
говорил ей "Что ты, ничего страшного" и "Все в порядке", и уверял ее, что ни
капельки не злюсь. Потом она сказала:
- Дело в том, что я ненавижу, когда с животными жестоко обращаются.
А с браконьерами можно жестоко обращаться, так, по-твоему? -
незамедлительно прореагировал я. И сам себе удивился.
- Браконьеры - сволочи.
- Потому что они убивают оленей?
- Во-первых, это наши олени. Кроме того, стрелять во все, что движется
- это вовсе не то же самое, что выбраковывать скот.
- А что значит выбраковывать?
- Убивать молодых самцов. Чтобы стадо не увеличивалось до
бесконечности.
- Ты поэтому хотела со мной расправиться?
- Этим занимается моя мама, а не я. Она такая строгая! Хотя по ней и не
скажешь.
- То есть вы сами убиваете оленей?
- Один раз в год.
- Может, стоить пригласить браконьеров?
- Они местные.
- Ну и что? Ты тоже местная.
- Ну, я имею в виду, городские. - Интересно, как бы она назвала меня,
жителя Нью-Йорка?
- Ну, так что же из этого?
- Понимаешь, если мы даже позовем их, и они действительно явятся, что
вряд ли, они все равно они будут тайком приходить сюда ночью и резать наш
скот.
- Почему? - Майя посмотрела на меня, как на идиота.
- Нас здесь не любят. - У меня был по-прежнему недоумевающий вид, и
поэтому она продолжила:
- Им приходится работать, а нам нет. Это несправедливо. Но с деньгами
всегда так. Брюс говорит, что это цивилизованный путь ведения классовой
войны: мы сквозь пальцы смотрим на то, что они убивают наших оленей, чтобы
они не прикончили нас самих. Мой брат любит драматизировать.
- А может, он прав? - Ей это не понравилось.
- Разве я похожа на сноба?
- Я не говорил, что ты сноб.
- Я бы не стала ставить капканы, если бы не то, что случилось с Джонах.
- Кто это - Джонах?
- Моя собака. Один браконьер стрелял в нее. И поэтому у нее только три
ноги.
Мы подъехали к больнице. Она была больше, чем я думал. Майя
припарковала машину около того места, где стояла карета скорой помощи. Я
оперся на ее плечо, и, подпрыгивая, прошел через дверь на фотоэлементах.
Высокомерная медсестра с высокой нелепой прической с отвращением посмотрела
на нас. Майя так и не смыла с лица боевую раскраску. На нас была грязная
одежда, вонявшая конским потом, а через свитер, которым была обмотана моя
нога, сочилась кровь - прямо на только что вымытый пол. Мы выглядели, словно
два беженца из какого-то боевика.
- Немедленно отгоните машину в сторону, вытрите пол и заполните вот эту
форму. - Медсестра протянула мне папку с какой-то анкетой. Повернувшись к
нам задом, она бросила:
- Надо будет подождать. Часа полтора. Очередь очень большая.
В приемной было полно людей - упавших с велосипеда, укушенных собаками,
просто каких-то припадочных. Там были заболевшие дети и толстая женщина,
которая не знала, что именно у нее болит - то ли это был сердечный приступ,
то ли несварение желудка. Все жаловались.
Майя выхватила папку у меня из рук, не дав мне вписать даже свою
фамилию, и протянула ее медсестре.
- Я - Майя Лэнгли.
Девица быстро развернулась к нам. Да, это явно меняло дело.
- Извините, я вас не узнала...
Гул голосов стих. Все уставились на нас и стали перешептываться. Даже
дети перестали плакать. Теперь нам уже не нужно было ждать целый час. Вдруг,
откуда ни возьмись, появилось кресло для перевозки больных.
- Пройдите, пожалуйста, в этот кабинет. Справа по коридору. Там вас
осмотрят. Я напишу записку, чтобы ваш грузовик не отогнали в сторону. Доктор
Леффлер будет через минуту.
Я был смущен. Но вместе с чувством вины пришло и понимание того, что
так и должно быть. Было ясно, что думают о Майе люди: богатая сучка. А что
еще? Но тут она сказала: "Мы подождем".
Это было то, что они все так хотели услышать. Люди прекратили
шептаться, дети опять начали хныкать, а толстая женщина, после того, как ее
муж напомнил ей, что она съела несколько пончиков, закусив чипсами,
признала, что у нее, должно быть, несварение желудка. Медсестра помогла мне
усесться в кресло.
- Даже не знаю... Наверняка доктор захочет осмотреть вашу ногу
немедленно. Это может быть серьезно. - Девица понятия не имела, что
произошло с моей ногой, и не могла этого знать, потому что она по-прежнему
была обмотана свитером. Это была уловка, призванная убедить всех
присутствующих, что мы живем в демократической стране. Майя покатила кресло
по коридору. Наклонив ко мне голову, она объяснила:
- Ненавижу, когда мне приходится так поступать. Но если бы я ей не
сказала, мы бы прождали здесь черт знает сколько. - Мне было ужасно приятно
это слышать. Значит, она сделала это ради меня! Кроме того, нога болела так,
что мне хотелось кричать от боли. Тут я увидел на стене табличку, на которой
было написано: "Мемориальная больница г. Григстауна. Вечная память Луизе
Осборн".
Доктор Леффлер был похож на парня из телевизионной рекламы, который
призывал покупать краску для волос. Когда Майя вкатила кресло в его кабинет,
он подошел к ней, намереваясь поцеловать в щеку, но остановился, увидев ее
раскраску.
- Когда тебе завербовали? - Очень смешно. Потом Леффлер назвал мне свое
имя, и, освобождая мою ногу от импровизированной "повязки", сказал:
- Мистер Осборн говорил мне, что...э-э... лечебные сеансы твоей мамы
творят чудеса. Я как раз собирался позвонить ей. - Врач помазал ногу
каким-то дезинфицирующим средством. Наверное, он знает о моей маме что-то
такое, что мне неизвестно. Что именно, хотел бы я знать. - Как это
случилось? - спросил он меня. Майя уставилась на носки своих ботинок.
- Я упал с дерева.
- Да? И где ты умудрился так поранить ногу? - Сверху и снизу на моей
ступне были две идеально полукруглых резаных раны. Майя открыла рот, чтобы
сказать что-то, но я перебил ее.
- Приземлился прямо на консервную банку.
Она медленно опустила голову, чтобы спрятать улыбку. Врач наклонился,
чтобы рассмотреть рану на ступне. Тогда она закатила глаза и беззвучно
спросила: "банка, значит?".
- Слава Богу, сухожилие не задето. А как так получилось, что эта банка
поранила тебя сразу в двух местах? - Но минуту я задумался.
- Понимаете, ее, видимо, открывали не консервным ножом, а обыкновенным,
и поэтому на ней были очень острые зазубрины.
- Очень интересно. - Леффлер плеснул йода прямо на рану - я моргнул и
зажмурился.
- И когда я упал, то ногой угодил прямо в эту самую банку.
- Получилось что-то вроде капкана, так?
- Да-да, вроде того. - Я открыл глаза и увидел, что в дверях кабинета
стояли мисси Лэнгли и Брюс. Одеты они были очень нарядно, словно для похода
в церковь.
- Что Майя с тобой сделала?
- Ничего.
Брюс посмотрел на мою ногу и смешно вытаращил глаза.
- На твоем месте, Финн, я бы подал на нашу семейку в суд. Знаешь, у
меня есть один знакомый адвокат. Очень хороший.
- Брюс, это не смешно. - Майе явно не понравилось, что ее брат стал так
выставляться.
- Но ведь на нас же постоянно подают в суд! Люди специально проделывают
путь в несколько миль до нашего дома, чтобы с ними произошел какой-нибудь
несчастный случай. Почему бы не предоставить такую возможность человеку,
который мне действительно нравится?
Миссис Лэнгли подняла руку.
- Помолчи немножко, я хочу знать, что случилось.
- Давай сделаем так, Финн - я заплачу адвокату, и мы разделим
полученное вознаграждение пополам? Представляешь, если ты останешься хромым
на всю жизнь, то мы сможем получить тысяч сто, не меньше! - Засмеялся даже
я.
- Но что же случилось на самом деле? - спросила его мать, положив мне
руку на плечо.
- Насупил на консервную банку. - Когда я соврал второй раз, то ложь
показалась мне даже менее убедительной, чем раньше. Брюс наклонился, чтобы
рассмотреть рану.
- Ох ты, Господи! Похоже на то, что он угодил в одну из тех мышеловок,
которые один мой приятель расставляет по лесу, чтобы ловить браконьеров. - У
Майи был недовольный вид. Ей не нравилось, что Брюс ее дразнит.
- Да нет же, это была обыкновенная консерва. - Никто мне не верил.
- Да, и выглядела она в точности так же, как та, на которую я наступил
в прошлом году. У меня на ноге такие же следы остались. Хочешь посмотреть? -
Брюс сбросил туфлю-мокасин ("Гуччи", не какая-нибудь дешевка) и снял носок.
Леффлер рассмеялся и сделал мне укол против столбняка.
- Не хочу мешать вашему веселью, но у меня есть подозрение, что у него
сломана нога. Надо сделать рентген.
Сиделка повезла меня на кресле в коридор. Миссис Лэнгли крикнула мне
вслед:
- Как только Энрике сказал мне, что случилось, я сразу же позвонила
твоей маме. Она уже едет сюда. - Настроение у меня ухудшилось.
Рентгеновский снимок показал, что перелома у меня нет. Доктор Леффлер
перевязал ногу, дал мне выпить болеутоляющее и какие-то антибиотики. Потом
он выдал мне пару костылей и добавил, что в течение недели ходить мне не
следует. Майя поджидала меня у кабинета, стоя у лифта. Она смыла с лица
раскраску и намазала губы розовой помадой. Я услышал голоса моей матери и
миссис Лэнгли, которые смеялись в кабинете Леффлера. Брюс рассказывал
какую-то смешную историю. Майя пробормотала:
- Хочешь познакомиться с моим отцом?
- Конечно.
На лифте мы поднялись на третий этаж. А, теперь понятно, почему все так
скакали вокруг нее. Ее отец - врач. Я заправил рубашку в брюки, чтобы
придать себе более презентабельный вид. Мы прошли до середины коридора, и
она открыла дверь одной из комнат.
- Привет, папа, - сказала она. Зажав оба костыля под левой подмышкой, я
похромал в палату, собираясь протянуть ему руку. Вид у меня, наверное, был
ужасно глупый. Ее отец не был врачом. Он был пациентом этой больницы. Палата
была больше похожа на роскошные апартаменты в дорогой гостинице. Если бы не
сиделка, читавшая журнал, и не какой-то аппарат, от которого к телу ее отца
шли трубки.
Казалось, он спит. Но Майя поцеловала его так, что я сразу понял: в
ближайшее время он не проснется. У него была приятная внешность. Да что там,
он был просто красавец! И Брюс был похож на него, если бы не его платиновая
шевелюра. У мистера Лэнгли волосы были седыми, хоть он был слишком молод для
этого. Пальцы у него были скрючены, словно лапки у птенца, выпавшего из
гнезда.
- Папа, познакомься. Это Финн. - Майя присела на край кровати.
- Здравствуйте. - Я решил, что говорить "Приятно познакомиться" лучше
не стоит. Сиделка отложила свой журнал.
- Ваша матушка и брат только ушли. Они довольно долго здесь пробыли. Я
буду в коридоре, если вам что-то понадобится.
- Что с ним такое?
- Он уже три года находится в коме.
- Но как это произошло?
- Он упал... Садись. Он не стал бы возражать. - Майя подвинулась, чтобы
дать мне место. Мне не хотелось этого делать, но я все-таки примостился
рядом. - Я часто прихожу сюда, чтобы поговорить с ним. Раза два в неделю, не
реже.
- Думаешь, он тебя слышит?
- Врачи говорят, что этого не может быть. Но мне нравится думать, что
он знает, как у меня дела.
Я уже собирался сказать, что хочу спуститься вниз, чтобы встретить
маму. Но тут Майя наклонилась ко мне и поцеловала прямо в губы. Это было не
так, как с Джилли. Теперь уже ничто не могло отвлечь меня, даже живой труп,
который был ее отцом. Она взяла мою руку и положила себе на грудь. Поверьте,
это был волнительный и светлый момент, хотя это все и могло выглядеть
смешным.

10

Как вы считаете, как должен поступить истинный джентльмен после того,
как он приласкает девушку на глазах ее находящегося в коме отца, который
лежит рядом, словно гигантский корнеплод? Я понятия не имел, что воспитанные
люди делают в таких случаях. Спросить мне было некого. Это был волшебный
момент, счастье, которое трудно описать словами, хоть случилось это в
больничной палате, пусть и не похожей на палату. Свидетелем этой
трогательной сцены был человек, который ничего не видел, и слушал, хотя
ничего не слышал, потому что находился в бессознательном состоянии.
Ситуация была такой странной и небывалой, что у меня возникло такое
чувство, что теперь, словно во сне, все возможно. Рукой я поддерживал ее
грудь, оказавшуюся тяжелее, чем можно было подумать, и ощущал ладонью
дразнящее прикосновение ее соска. Я приподнял ее футболку. Поцеловал грудь.
Потом еще раз - так что ее соски затвердели и потемнели: их нежно-розовый
цвет стал коралловым. Тут в дверь постучали. Вошла сиделка. Все произошло
так быстро... Но мне казалось, я был полностью удовлетворен. Меня радовало
ощущение того, что это всего лишь многообещающее начало. Все это было так
странно... но здорово. У меня было такое чувство, что все это случилось не
со мной, а с кем-то другим, кто больше этого заслуживает такого счастья
больше, чем я. Наверное, именно это нравилось мне больше всего.
На следующий день, едва дождавшись, пока мама уедет к Осборну, я
собрался позвонить Майе. Расследование меня больше не занимало. Я решил его
отложить. Гораздо больше меня интересовала моя новая возлюбленная, а также
моя нога - пальцы у меня распухли и стали темно-сливового цвета. Потом
возникли проблемы. В справочнике не было телефонного номера Лэнгли! Я сразу
же решил, что сейчас же поеду на нашем "Пежо" к их дому и оставлю там
записку, но тут вернулась мама и уехала на занятия йоги. Кроме того, эту
записку мог прочитать кто-то еще. И тогда все будут надо мной смеяться. А
вдруг и Майя тоже? Этого мне не пережить. Поразмыслив минутку, я решил, что
если тайком поеду туда на машине, мне придется постучать в дверь. Что, если