Страница:
— Сейчас, — говорит, — ребенок, может быть, явится. Может, ребенок пошел промяться в этих новых сапожках.
Заведующий говорит:
— Это меня не касается. Я товара не вижу. Платите за товар деньги. Или с магазина не выходите.
Трофимыч отвечает:
— Я с магазина не выйду. Я обожду, когда ребенок явится.
Но только Нюшка в магазин не вернулась.
Она вышла из магазина в новеньких баретках и, не будь дура, домой пошла.
"А то, — думает, — папаня, как пить дать, обратно не купит, по причине все той же дороговизны".
Так и не вернулась.
Нечего делать — заплатил Трофимыч сколько спросили, поскрипел зубами и пошел домой.
А Нюшка была уже дома и щеголяла в своих баретках.
Хотя Трофимыч ее слегка потрепал, но, между прочим, баретки так при ней и остались.
Теперь, после этого факта, может быть, вы заметили: в государственных магазинах начали отпускать на примерку по одному левому сапогу.
А правый сапог теперь прячется куда-нибудь, или сам заведующий зажимает его в коленях и не допускает трогать.
А детишки, конечно, довольно самостоятельные пошли.
Поколение, я говорю, довольно свободное.
А что со стороны ребенка допущено такое маленькое коварство, то это скорей всего, я так думаю, по причине папиной скупости, или, может, у него деньжонок не хватило.
На этом невинном детском рассказике мы хотели закончить наш отдел "Коварство", с тем чтобы перейти к новому — "Неудачи", однако близость этого отдела почты позволяет нам рассказать еще одну новеллу, в которой два этих предмета — коварство и неудачи — соединились между собой.
И вот что получилось.
ИСТОРИЯ С ПЕРЕОДЕВАНИЕМ
ПОСЛЕСЛОВИЕ
НЕУДАЧИ
Заведующий говорит:
— Это меня не касается. Я товара не вижу. Платите за товар деньги. Или с магазина не выходите.
Трофимыч отвечает:
— Я с магазина не выйду. Я обожду, когда ребенок явится.
Но только Нюшка в магазин не вернулась.
Она вышла из магазина в новеньких баретках и, не будь дура, домой пошла.
"А то, — думает, — папаня, как пить дать, обратно не купит, по причине все той же дороговизны".
Так и не вернулась.
Нечего делать — заплатил Трофимыч сколько спросили, поскрипел зубами и пошел домой.
А Нюшка была уже дома и щеголяла в своих баретках.
Хотя Трофимыч ее слегка потрепал, но, между прочим, баретки так при ней и остались.
Теперь, после этого факта, может быть, вы заметили: в государственных магазинах начали отпускать на примерку по одному левому сапогу.
А правый сапог теперь прячется куда-нибудь, или сам заведующий зажимает его в коленях и не допускает трогать.
А детишки, конечно, довольно самостоятельные пошли.
Поколение, я говорю, довольно свободное.
А что со стороны ребенка допущено такое маленькое коварство, то это скорей всего, я так думаю, по причине папиной скупости, или, может, у него деньжонок не хватило.
На этом невинном детском рассказике мы хотели закончить наш отдел "Коварство", с тем чтобы перейти к новому — "Неудачи", однако близость этого отдела почты позволяет нам рассказать еще одну новеллу, в которой два этих предмета — коварство и неудачи — соединились между собой.
И вот что получилось.
ИСТОРИЯ С ПЕРЕОДЕВАНИЕМ
Конечно, всем известно, что в гостинице достать номер сейчас не так легко.
Я как приехал на юг, так сразу в этом убедился.
Слез с парохода, зашел в одну гостиницу, там портье говорит:
— Знаете, я прямо удивляюсь на современную публику. Как пароход приходит, так все непременно к нам. Как будто у нас тут гостиница. Ну гостиница. Но номеров у нас нет. Переполнение.
Тогда я решаюсь пуститься на такую хитрость. Я выхожу на улицу и обдумываю план действия.
В руках у меня два места. Одно место — обыкновенная корзинка, на какую глядеть мало интереса. Зато другое место — очень великолепный фибровый или, вернее, фанерный чемодан.
Корзинку я оставляю у газетчика, выворачиваю наизнанку свое резиновое международное пальто с клетчатой подкладкой, напяливаю кепку на нос, покупаю сигару и ее закуриваю и вот в таком неестественном виде со своим экспортным чемоданом вламываюсь снова в эту гостиницу.
Швейцар говорит:
— Напрасно будете заходить — номерей нету.
Я подхожу до портье и говорю ему ломаным языком:
— Ейн шамбер-циммер, говорю, яволь?
Портье говорит:
— Батюшки-саеты, никак иностранец к нам приперся.
И сам отвечает тоже ломаным языком:
— Яволь, яволь. Она, шамбер-циммер, безусловно яволь. Битте-дритте, сию минуту. Сейчас выберу номер, какой получше и где поменьше клопов.
Я стою в надменной позе, а у самого поджилки трясутся.
Портье, любитель поговорить на иностранном языке, спрашивает:
— Пардон, — говорит, — господин, извиняюсь. Ву зет Германия, одер, может быть, что-нибудь другое?.. "Черт побери, — думаю, — а вдруг он, холера, по-немецки кумекает? И сейчас на этом языке разговорится".
— Но, — говорю, — их бин ейне шамбер-циммер Испания. Компрене? Испания. Падеспань.
Ох, тут портье совершенно обезумел.
— Батюшки-светы, — говорит, — никак к нам испанца занесло. Сию минуту, говорит. Как же, как же, говорит, знаю, слышал — Испания, падеспань.
И у самого, видать, руки трясутся. И у меня трясутся. И у него трясутся. И так мы оба разговариваем и трясемся.
Я говорю ломаным испанским языком:
— Яволь, говорю, битте-цурбитте. Несите, говорю, поскорей чемодан в мою номерулю. А после, говорю, мы поговорим, разберемся что к чему.
— Яволь, яволь, — отвечает портье, — не беспокойтесь.
А у самого, видать, коммерческая линия перевешивает.
— Платить-то как, — говорит, — будете. Инвалют одер все-таки неужели нашими.
И сам делает из своих пальцев знаки, понятные приезжим иностранцам, нолики и единицы.
Я говорю:
— Это я как раз вас не понимает. Неси, говорю, холера, чемодан поскорее.
Мне бы, думаю, только номер занять, а там пущай из меня лепешку делают.
Вот хватает он мой чемодан. И от старательности до того энергично хватает, что чемодан мой при плохом замке раскрывается.
Раскрывается мой чемодан, и, конечно, оттуда вываливается, прямо скажем, разная дрянь. Ну, там, бельишко залатанное, полукальсоны, мыльце "Кил" и прочая отечественная чертовщина.
Портье поглядел на это имущество, побледнел и сразу все понял.
— А нуте, — говорит, — испанский подлец, покажи документ.
Я говорю:
— Не понимает. А если, говорю, номеров нету, я уйду.
Портье говорит швейцару:
— Видали? Он пытался пройти под флагом иностранца.
Я хочу поскорей уйти, но швейцар говорит:
— Тес, товарищ, подойдите сюда. Не бойтесь. Скажите, неужели вам так нужен номер?
Я говорю:
— На пароходе закачало — еле стою. И даже согласен дать премию, только чтоб мне дали в номере полежать.
Портье говорит.
— У нас взяток не берут. А если вам так нужен номер, то я вам могу дать просто так Безвозмездно. Но он без ключа Номер заперт, а ключ потерян. За это вы слесарю заплатите пятнадцать рублей. Он вам откроет и ключ подберет из старья.
Я плачу эти деньги и получаю номер.
А вечером узнаю, что никто от этого номера ключа не терял, а просто они мне загнали за пятнадцать целковых обыкновенный ключ от этого номера. Об этом мне сказал сосед, с которого они взяли за то же самое десять целковых. А с меня на пять рублей дороже, как с бывшего испанца.
В общем, я был доволен, что получил номер.
На этом рассказе мы закончим наше повествование о коварстве. Конечно, возможно и даже скорей всего мы позабыли еще что-нибудь отметить из этой области Так что если читатели вспомнят что-нибудь острое о коварстве, пусть они это отметят в своих сердцах.
Прочтите только тут еще небольшое послесловьице к нашему отделу "Коварство". После чего мы с вами перейдем к четвертой книге — "Неудачи".
И в этой книге будем говорить о таких делах, от которых мужчины задрожат, а женщины ахнут.
Итак, извольте небольшое, вроде болтовни, послесловьице. Оно, так сказать, морским узлом завяжет все то, что вам говорили про коварство,
Я как приехал на юг, так сразу в этом убедился.
Слез с парохода, зашел в одну гостиницу, там портье говорит:
— Знаете, я прямо удивляюсь на современную публику. Как пароход приходит, так все непременно к нам. Как будто у нас тут гостиница. Ну гостиница. Но номеров у нас нет. Переполнение.
Тогда я решаюсь пуститься на такую хитрость. Я выхожу на улицу и обдумываю план действия.
В руках у меня два места. Одно место — обыкновенная корзинка, на какую глядеть мало интереса. Зато другое место — очень великолепный фибровый или, вернее, фанерный чемодан.
Корзинку я оставляю у газетчика, выворачиваю наизнанку свое резиновое международное пальто с клетчатой подкладкой, напяливаю кепку на нос, покупаю сигару и ее закуриваю и вот в таком неестественном виде со своим экспортным чемоданом вламываюсь снова в эту гостиницу.
Швейцар говорит:
— Напрасно будете заходить — номерей нету.
Я подхожу до портье и говорю ему ломаным языком:
— Ейн шамбер-циммер, говорю, яволь?
Портье говорит:
— Батюшки-саеты, никак иностранец к нам приперся.
И сам отвечает тоже ломаным языком:
— Яволь, яволь. Она, шамбер-циммер, безусловно яволь. Битте-дритте, сию минуту. Сейчас выберу номер, какой получше и где поменьше клопов.
Я стою в надменной позе, а у самого поджилки трясутся.
Портье, любитель поговорить на иностранном языке, спрашивает:
— Пардон, — говорит, — господин, извиняюсь. Ву зет Германия, одер, может быть, что-нибудь другое?.. "Черт побери, — думаю, — а вдруг он, холера, по-немецки кумекает? И сейчас на этом языке разговорится".
— Но, — говорю, — их бин ейне шамбер-циммер Испания. Компрене? Испания. Падеспань.
Ох, тут портье совершенно обезумел.
— Батюшки-светы, — говорит, — никак к нам испанца занесло. Сию минуту, говорит. Как же, как же, говорит, знаю, слышал — Испания, падеспань.
И у самого, видать, руки трясутся. И у меня трясутся. И у него трясутся. И так мы оба разговариваем и трясемся.
Я говорю ломаным испанским языком:
— Яволь, говорю, битте-цурбитте. Несите, говорю, поскорей чемодан в мою номерулю. А после, говорю, мы поговорим, разберемся что к чему.
— Яволь, яволь, — отвечает портье, — не беспокойтесь.
А у самого, видать, коммерческая линия перевешивает.
— Платить-то как, — говорит, — будете. Инвалют одер все-таки неужели нашими.
И сам делает из своих пальцев знаки, понятные приезжим иностранцам, нолики и единицы.
Я говорю:
— Это я как раз вас не понимает. Неси, говорю, холера, чемодан поскорее.
Мне бы, думаю, только номер занять, а там пущай из меня лепешку делают.
Вот хватает он мой чемодан. И от старательности до того энергично хватает, что чемодан мой при плохом замке раскрывается.
Раскрывается мой чемодан, и, конечно, оттуда вываливается, прямо скажем, разная дрянь. Ну, там, бельишко залатанное, полукальсоны, мыльце "Кил" и прочая отечественная чертовщина.
Портье поглядел на это имущество, побледнел и сразу все понял.
— А нуте, — говорит, — испанский подлец, покажи документ.
Я говорю:
— Не понимает. А если, говорю, номеров нету, я уйду.
Портье говорит швейцару:
— Видали? Он пытался пройти под флагом иностранца.
Я хочу поскорей уйти, но швейцар говорит:
— Тес, товарищ, подойдите сюда. Не бойтесь. Скажите, неужели вам так нужен номер?
Я говорю:
— На пароходе закачало — еле стою. И даже согласен дать премию, только чтоб мне дали в номере полежать.
Портье говорит.
— У нас взяток не берут. А если вам так нужен номер, то я вам могу дать просто так Безвозмездно. Но он без ключа Номер заперт, а ключ потерян. За это вы слесарю заплатите пятнадцать рублей. Он вам откроет и ключ подберет из старья.
Я плачу эти деньги и получаю номер.
А вечером узнаю, что никто от этого номера ключа не терял, а просто они мне загнали за пятнадцать целковых обыкновенный ключ от этого номера. Об этом мне сказал сосед, с которого они взяли за то же самое десять целковых. А с меня на пять рублей дороже, как с бывшего испанца.
В общем, я был доволен, что получил номер.
На этом рассказе мы закончим наше повествование о коварстве. Конечно, возможно и даже скорей всего мы позабыли еще что-нибудь отметить из этой области Так что если читатели вспомнят что-нибудь острое о коварстве, пусть они это отметят в своих сердцах.
Прочтите только тут еще небольшое послесловьице к нашему отделу "Коварство". После чего мы с вами перейдем к четвертой книге — "Неудачи".
И в этой книге будем говорить о таких делах, от которых мужчины задрожат, а женщины ахнут.
Итак, извольте небольшое, вроде болтовни, послесловьице. Оно, так сказать, морским узлом завяжет все то, что вам говорили про коварство,
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, на этом, дорогие друзья, мы заканчиваем наш отдел "Коварство".
Что же мы видим, прочитавши исторические новеллы и забавные мелочишки из нашей жизни?
А мы видим, что в истории редко что случалось без коварства. И что на этот скользкий путь, несомненно, многих толкало темное прошлое.
А поскольку у нас перемена курса — наше будущее нас, естественно, не волнует. А что касается интуристов, то они, наверное, тоже схватятся за ум и до чего-нибудь додумаются.
Тем более там многие сами не захотят, чтоб на вершине жизни в полном блеске и в сказочном великолепии болтались у них главным образом спекулянты и темные дельцы со своим коварством и хитростью.
То есть это прямо, знаете, исторический анекдот. Кто больше спер, тот и царь. Кто больше выиграл или наспекулировал, тому полное почтение. Ну, что это такое?
Ясно, что коварства чересчур много.
Нет, это не может быть, чтоб это так у них сохранилось на вечные времена. Ясно, что это переменится.
Во всяком случае, старый мир с его мешочниками, купцами и спекулянтами в дальнейшем, без сомнения, рассыплется в прах и в тартарары. Разве что ради курьеза где-нибудь останется что-нибудь такое, вроде МонтеКарло, куда специально будут приезжать любители вспомнить о прошлой жизни.
Да еще возможно, что госпожа великая Англия из гордости и самолюбия что-нибудь такое оригинальное придумает. И поскольку там современный строй плюс король, то от них можно ожидать и еще какого-нибудь исключительного соединения — капитализма, например, с социализмом и еще с чем-нибудь. Но, может быть, они и без этого обойдутся.
В общем, мы не сомневаемся в победном шествии жизни. Все дрянное уйдет. Арапство исчезнет. Обиды, боль, слезы и огорчения забудутся. Детишки засмеются. Взрослые зааплодируют. И весь старый мир, все прошлое будет сосчитано как печальное недоразумение на заре человеческой жизни.
И все это прошлое исчезнет и, так сказать, пройдет.
Как сказал поэт:
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
И мы в этом не сомневаемся.
Итак, друзья, подумавши возвышенным образом о дальнейшем, перейдем к нашему новому отделу: "Неудачи".
Тут, как многие уже, наверное, успели догадаться, речь пойдет о неудачах. И мы уже слышим отрывистые голоса и всхлипывания. Мы слышим недовольные речи и брюзжание. И кто-то канючит. Это брюзжат и канючат неудачники. Ах, им не хочется неудач. Они хотят кататься, как сыр в масле. Но это, конечно, не так-то легко дается. Вот они и брюзжат.
В общем, переходим к очередному отделу: "Неудачи".
Что же мы видим, прочитавши исторические новеллы и забавные мелочишки из нашей жизни?
А мы видим, что в истории редко что случалось без коварства. И что на этот скользкий путь, несомненно, многих толкало темное прошлое.
А поскольку у нас перемена курса — наше будущее нас, естественно, не волнует. А что касается интуристов, то они, наверное, тоже схватятся за ум и до чего-нибудь додумаются.
Тем более там многие сами не захотят, чтоб на вершине жизни в полном блеске и в сказочном великолепии болтались у них главным образом спекулянты и темные дельцы со своим коварством и хитростью.
То есть это прямо, знаете, исторический анекдот. Кто больше спер, тот и царь. Кто больше выиграл или наспекулировал, тому полное почтение. Ну, что это такое?
Ясно, что коварства чересчур много.
Нет, это не может быть, чтоб это так у них сохранилось на вечные времена. Ясно, что это переменится.
Во всяком случае, старый мир с его мешочниками, купцами и спекулянтами в дальнейшем, без сомнения, рассыплется в прах и в тартарары. Разве что ради курьеза где-нибудь останется что-нибудь такое, вроде МонтеКарло, куда специально будут приезжать любители вспомнить о прошлой жизни.
Да еще возможно, что госпожа великая Англия из гордости и самолюбия что-нибудь такое оригинальное придумает. И поскольку там современный строй плюс король, то от них можно ожидать и еще какого-нибудь исключительного соединения — капитализма, например, с социализмом и еще с чем-нибудь. Но, может быть, они и без этого обойдутся.
В общем, мы не сомневаемся в победном шествии жизни. Все дрянное уйдет. Арапство исчезнет. Обиды, боль, слезы и огорчения забудутся. Детишки засмеются. Взрослые зааплодируют. И весь старый мир, все прошлое будет сосчитано как печальное недоразумение на заре человеческой жизни.
И все это прошлое исчезнет и, так сказать, пройдет.
Как сказал поэт:
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
И мы в этом не сомневаемся.
Итак, друзья, подумавши возвышенным образом о дальнейшем, перейдем к нашему новому отделу: "Неудачи".
Тут, как многие уже, наверное, успели догадаться, речь пойдет о неудачах. И мы уже слышим отрывистые голоса и всхлипывания. Мы слышим недовольные речи и брюзжание. И кто-то канючит. Это брюзжат и канючат неудачники. Ах, им не хочется неудач. Они хотят кататься, как сыр в масле. Но это, конечно, не так-то легко дается. Вот они и брюзжат.
В общем, переходим к очередному отделу: "Неудачи".
НЕУДАЧИ
1. Когда мы в свое время лежали себе в люльке и крошечными губенками, мало чего, понимая, тянули через соску теплое молоко, — какое, наверное, архиблаженство испытывали мы от окружающей жизни.
2. Главная причина блаженства, я теперь так думаю, заключалась именно в том, что мы решительно ниоткуда не ожидали никаких неприятностей и не испытывали никаких неудач.
Ну, разве там, предположим, животик у нас неожиданно схватит, либо там блоха, соскочивши со взрослого, начнет кусать наше еще не окрепшее тельце.
Вот, так сказать, и все неудачи, вот вам и все трудности переходного возраста.
А все остальное текло, конечно, в чудном свете безмятежного существования.
3. А каким удивительным, каким прямо сказочным рисовался нам окружающий мир, когда мы юношей с превеликим удовольствием вступали на шаткий путь нашей жизни.
Какая прямо волшебная панорама расстилалась тогда перед нашим невинным взором.
Весь мир, нам казалось, наполнен счастьем, любезностью, удачами и чем-нибудь вроде этого. Каким-нибудь упоением.
Мужчины представлялись мыслителями. А женщины в нашем воображении рисовались вроде каких-то бравурных испанских певичек, которые то и дело поют, хохочут и выпивают. И кругом них только и происходит, что свадьбы, танцы, журфиксы и поцелуи.
Изредка там, мы думали, совершается что-нибудь неприятное — пожары там или обмороки. И снова опять журфиксы. Пляски. И так далее.
4. Но вот прошло, конечно, очарование юности. И все оказалось, как говорится, совсем напротив.
Так сказать, глазами разума мы имели неосторожность взглянуть на окружающий ландшафт. И вдруг, как в сказке, в одно мгновенье исчезли все эти волшебные картинки. И поблекли пестрые краски. И пропало все, от чего мы было пришли в такой неописуемый восторг.
Как сон, все это исчезло, погасло и прекратилось.
И от этого нам стало так досадно, что мы прямо даже не можем вам и выразить.
Об этой досаде в свое время прекрасно выразился один наш славный поэт. Он так воскликнул, говоря о прошедших днях своей юности. Вот как он сказал об этой неудаче с чувством досады, с крайней растерянностью и с дрожью огорчения. Вот его слова:
5. Да, это очень прекрасно сказано.
Буквально как на розовом коне, мало чего понимая, проскакали мы по цветущим полям нашей юности.
А когда стали кое-что понимать, то увидели, что все не так-то распрекрасно, как это нам казалось с седла пашей розовой сивки. И все эти розовые картины, которые рисовались нам, оказались совершенно иными. Кроме пожаров и обмороков, кругом были огромные неудачи. И эти огромные неудачи буквально переполнили нашу дореволюционную страну.
И даже наш прекрасный, но лирический поэт того времени, хотевший видеть главным образом цветы, луну и букеты, однажды так воскликнул:
6. И вот, по примеру прошлых отделов, открываем мы историю, чтобы, конечно, поглядеть, как там у них раньше было насчет этих самых неудач. И откуда они, собственно, возникали, эти неудачи? Не от глупости ли? А если не от глупости, то это, может, и поправимо.
И вот глядим в историю. Перелистываем ее туда и сюда. Средний мир. Древние века. Халдея там. Финикия. И мало ли там чего. Персия. Сиам.
И видим прямо нечто удивительное.
То есть, кроме неудач, у них как будто мало чего и бывало. Нищие бродят. Прокаженные лежат. Рабов куда-то гонят. Стегают кнутом. Война гремит. Чья-то мама плачет. Кого-то царь за ребро повесил. Папу в драке убили. Богатый побил бедного. Кого-то там в тюрьму сунули. Невеста страдает. Жених без ноги является. Младенца схватили за ножки и ударили об стенку… Как много, однако, неудач. И какие это все заметные неудачи.
Вот как один ученый русский поп сказал в 1734 году. Он так сказал о знаменитой тайной канцелярии, которая учиняла жестокую расправу с царскими врагами. Он сказал на своем дурацком наречии:
"Ежели бы перстом руки изрыть частицу земли на месте оном, то ударила бы из нее фонтаном кровь человеческая".
И вот, окончательно соскочивши с розового коня, давайте коснемся этого мотива.
7. Да из всех чертовских неудач, рассыпанных на каждой странице истории, наибольше всего нас может поражать какая-то, прямо скажем, бешеная жестокость по отношению к своей же подчиненной публике.
То есть это прямо в другой раз как-то даже плохо укладывается в голове. Все-таки встречаются милые люди. И вдруг там читаем — целую семью запихали в клетку к медведям. С другого там сняли кожу. Этому отрубили руку. Отрезали нос. Прибили гвоздем шляпу к голове. Посадили на кол.
Английский посол Горсей пишет в своих записках (в 1578 году):
"…А Тулупова посадили на такой длинный кол, что тот вышел около затылка. И пятнадцать часов князь Тулупов мучился и разговаривал со своей женой".
Другого "правонарушителя", доктора Емельяна Бомельню, Иван Грозный приказал сжарить на вертеле медика привязали к деревянному шесту и медленно жарили, поворачивая шест. Потом еле живого бросили сарай на солому.
Знаменитую красавицу Лопухину и ее подругу (1743 год) били кнутом на площади в Петербурге и потом, по приказанию императрицы Елизаветы, "урезали" языки.
А когда Лопухина не давалась палачу, тот схватил ее за горло, потряс, и, вытащив рукой язык, отрезал его щипцами. Эта Лопухина уже старухой вернулась из ссылки.
И всех при дворе удивляла своим мычанием. Так пишет госпожа история.
Может быть, впрочем, прекратить эти неприятные речи?
Нет, просьба потерпеть еще немного. Но все-таки извольте прочесть еще небольшой отрывок. Иначе не поймете, чего такое — неудача.
Наиболее распространенная пытка в России была такого рода. У обвиняемого позади связывали руки в опущенном состоянии и привязывали веревку к ним. И эту веревку перекидывали через блок, укрепленный на потолке. Потом этой веревкой тянули руки вверх. Причем по мере подтягивания руки выворачивались из плеч. При этом чаще всего обвиняемого подпаливали на медленном огне или били кнутом.
Весьма часто вплоть до середины XVIII века обвиняемых закапывали в землю, оставляя над землей только голову. Это была весьма мучительная смерть, которая наступала на четвертый, а то и на пятый день. Иногда вешали за ноги или за ребро. А также вплоть до XIX века четвертовали.
Один шведский офицер, присутствовавший при казни четвертованием изменника Паткуля (при Карле XII), застрелил этого преступника. Он не мог выдержать картины этой казни. Сначала Паткулю отрубили одну руку и одну ногу, потом другую руку. Но он еще был жив и взглянул на офицера такими глазами, что тот выхватил пистолет и пристрелил его. За это Карл XII велел немедленно расстрелять офицера, что и было исполнено.
Но еще более свирепая казнь — колесование, при которой приговоренному раздрабливали все кости и ноги соединяли с головой. Эта казнь возникла в Риме и продолжалась до всей Европе вплоть до XIX века.
Вот вам, я извиняюсь, и поэзия, глядите, за ребро повесят. Дуры.
12. Правда, глупость какая. Стремление к поэтическим идеалам. Вот там покажут кузькину мать.
Хотя это, с одной стороны, сама поэзия слегка туману напустила.
Что приходится затрагивать и то и се.
Итак, переходим к нормальным историческим новеллам о неудачах. В которых надеемся, что ничего такого вроде этого уже не будет. Но, конечно, гарантии не даем.
В общем, друзья, история знает огромное количество событий, связанных с неудачами. Но среди них одно небольшое событие прямо нас умиляет своей нетронутой простотой. И хотя это было давно, но случай этот и в наши дни приобретает некоторую, что ли, остроту. Он у нас может легко пойти под лозунгом — борьба с религиозным дурманом или что-нибудь вроде этого.
13. В общем, это было в древнейшие времена, когда процветали какие-то доряне. И они воевали тогда с афинявами. Но доряне, в общем, — тоже греки. И афиняне — греки. Уж об афинянах-то и говорить, конечно, нечего. Они тем более, конечно, греки. Это уже всем известно. Афины. И так далее Тем не менее они между собой, эти
Греки, усиленно воевали. В древние времена бывала подобная неразбериха. Только факт, что у них была продолжительная война. Спарта и эти. Вообще передрались.
Черт знает что такое.
А в Афинах был царь, носивший, наверное, чисто греческое имя Кодр.
И вот сидит однажды этот Кодр на позициях в своей военной палатке и размышляет, как бы ему там получше завоевать, что ли, этих самых дураков, дорян. И вдруг ему докладывают, что знаменитый спартанский оракул недавно сделал среди своих дорян интересное предсказание. Он сказал, что доряне непременно одержат победу.
И только они в том случае проиграют войну, если они убьют афинского царя Кодра. Тогда, дескать, ожидайте поражения.
14. Кодр, услышав эти слова, прямо задрожал в своей палатке. И, безмерно любя свою Грецию, решил пожертвовать своей особой. Во имя, так сказать, своей героической родины.
И вот ночью он переоделся в другое платье, перешел в лагерь дорян и там затеял с одним солдатом ссору, в результате чего этого нашего героя и убили.
Скорей всего с улыбкой на устах принял он эту кончину, — дескать, перехитрил вас, все-таки вы меня, доряне, убили. Теперь сдавайтесь согласно предписанию оракула.
Самое смешное в этой истории то, что доряне, убив Кодра, вдобавок еще одержали победу над его войсками и вскоре выиграли всю войну.
Так что лавры оракула сильно после того подмокли. И, главное, через него невинно пострадал наш доблестный царь Кодр, излишняя доверчивость которого и отчасти глупость завела его в такой тупик. В общем, подобная крупная неудача поистине бывает только раз в жизни.
Вот что значит доверять мошенникам и хиромантам.
Так дурак и помер. И даже, кажется, династия на нем прекратилась. Ну, что это такое! Вот психопат.
15. Интересный случай неудачи испытал на себе также знаменитый и прославленный римский папа Борджиа Александр VI (умер в 1503 году).
Не будем его здесь описывать. Всем известна его отрицательная личность. Отметим только, что подобные оригиналы и мошенники не раз бывали на папском престоле. Но этот был особенный. Он прямо как с цепи сорвался.
Главное, что всех нас в этом папе поражает, — это его любовь к убийствам. И он вообще ни перед чем не останавливался в достижении намеченных идеалов.
Это был, вообще говоря, довольно сильная личность. И он итальянскому народу очень много крови испортил своим бурным поведением.
У него вдобавок был еще сын Цезарь. Тот совсем был мошенник и вор. Так что они оба два — папа с Сыном — на пару, так сказать, лихо поработали там у себя в Риме.
Вот вообще даже не понять. Эпоха Возрождения. Рафаэль все-таки. Микеланджело. Леонардо да Винчи работал, между прочим, у этого папы. И наряду с этим — такой исключительный папа. Как-то это даже странно с нашей уши зрения. А тогда, наверно, этому не так уж удивились.
16. Да, так вот, в католической церкви происходили тогда некоторые волнения. Папа хотел объединить всю Италию под своей божественной властью. А другие стеснялись и не хотели этого. Вот Александр VI и горячился.
И он, главное, хотел устранить двух кардиналов, которые ему мешали. Он подсылал убийц, но из этого ничего пока не выходило. Тогда он пригласил их однажды к себе на именины. И тем отказать уже было неловко. Все-таки — папа.
И они, конечно, приехали.
А папа только этого момента и ждал. Он их решил отравить за ужином. И он в вино подсыпал какой-то сильный египетский яд.
И, чтобы у гостей не было сомнения, это вино в четырех одинаковых золотых бокалах принес на подносе кто-то там из лакеев. Какой-нибудь там мажордом. Торжественно, может быть, внес этот поднос в столовую.
И папа любезно сказал: "Вот, дескать, друзья, нас тут — раз, два, три, четыре — вы оба, и мы с сыном. Давайте же поздравим друг друга с именинами и выкушаем этот искрометный напиток. Ура!"
17. Или он чего-нибудь вроде этого сказал. И подмигнул лакею, — дескать, обноси, дурак, и станови перед каждым по их бокалу.
А надо сказать, что два бокала с отравой были чутьчуть побольше в вышину. А которые два поменьше — те содержали в себе чистое вино.
А лакей, дурак, запарившись, перепутал и сунул кардиналам более маленькие кубки. А более возвышенные бокалы, конечно, схватили для себя папа с сыном.
Но папа-то еще понятно. Папа только отдал распоряжение и не знал, куда они всыпали отраву. Он на своих надеялся. Но насчет сына, Цезаря, это прямо изумительно. Он сам засыпал яд и вдруг в последнюю минуту позабыл приметы. И потащил к губам отравленный напиток.
И папа, глядя на него, тоже за ним потянулся. И кардиналы с ними чокнулись.
В общем, факт, что они все четверо выкушали это вино. И вдруг у папы с сыном моментально глаза на лоб полезли. Сын говорит: "Папа, знаешь, кажется, мы ошиблись".
18. Кардиналы им говорят: "Что, дескать, с вами, папа с сыном?" И папа, к черту, под стол сползает.
Драма, конечно, скандал. Крики. И сразу все разъяснилось. Кардиналы задрожали задним числом. Стали на потолок зыркать и креститься о чудесном спасении. После чего подбежали к папе, но тот уже тихо лежит кверху брюхом и дышать не может.
А его сын, этот бешеный Цезарь, даром что он тоже свое вино вылакал, все-таки благодаря, может быть, своей молодости и нахальству вскочил на ноги и пулей бросился куда-то там такое. Он моментально отыскал противоядие, принял его. Его хорошенько вырвало, прослабило, и он остался жив всем на удивление. После чего его хотели отдать под суд, но он сбежал за границу. И жил там исключительно хорошо, покуда вскоре не умер. Его там, кажется, наконец убили. Так что он достиг все-таки своей настоящей планеты.
А папа так и умер на месте. Вот это была неудача. Дурак какой.
19. Но это, конечно, скорей личная неперка, чем неудача. А то бывают неудачи крупного значения. Какие-нибудь язвы общества и так далее. Или там проявление угодливости, низкопоклонства и что-нибудь вроде этого. Конечно, это тоже неудачи. Но уже в области характеров. Это уже общественные неудачи. То есть это уже не пустяки вроде вышеуказанной ошибки бокалы перепутали.
Вот, например, представьте себе такую сцену из римской жизни.
Римский император Тиберий. Сначала он был ничего. То есть в своей молодости он был даже приятный человек. Во всяком случае, не был подлец. Но под конец он испортился. У него голова от власти закружилась. И он наделал чертовские дела по своей жестокости. Его в Риме очень не любили. Но он на это плевал. Он сказал такую историческую фразу: "Пусть ненавидят, лишь бы подчинялись".
Но тем не менее в своей молодости он был ничего себе человек. Он даже, как отмечает история, горел лучшими намерениями. Особенно когда он был еще консулом.
У него тогда были разные планы. И он любовно относился к людям. Как-то гуманно.
20. И, будучи, в хорошем, чувствительном, настроении, он однажды сказал за обедом:
— Вот, дескать, господа, мы пользуемся всем на свете и отличаемся хорошим здоровьем. А многие несчастные, может быть, тем временем хворают и умирают. Как это нехорошо. Я бы, говорит, хотел им посочувствовать. На днях, говорит, я непременно объеду все больницы и поговорю с больными кто в чем нуждается. Я, говорит, хочу прикоснуться к страданиям, чтобы хоть немножко облагородиться.
Тут окружающие, наверно, зааплодировали. Дескать, какое сердце, какие поступки, — человек ездит по больницам и наблюдает разные там язвы и лишаи, будучи консулом.
Тиберий говорит:
— Ну, что вы. Отчего же. Я даже завтра могу поехать.
И вот он, распаленный в своих лучших чувствах, действительно решил завтра же объехать все больницы.
Однако окружающее начальство, желая угодить Тиберию и желая доставить ему поменьше затруднений при подобном осмотре больниц, решило упростить это дело.
2. Главная причина блаженства, я теперь так думаю, заключалась именно в том, что мы решительно ниоткуда не ожидали никаких неприятностей и не испытывали никаких неудач.
Ну, разве там, предположим, животик у нас неожиданно схватит, либо там блоха, соскочивши со взрослого, начнет кусать наше еще не окрепшее тельце.
Вот, так сказать, и все неудачи, вот вам и все трудности переходного возраста.
А все остальное текло, конечно, в чудном свете безмятежного существования.
3. А каким удивительным, каким прямо сказочным рисовался нам окружающий мир, когда мы юношей с превеликим удовольствием вступали на шаткий путь нашей жизни.
Какая прямо волшебная панорама расстилалась тогда перед нашим невинным взором.
Весь мир, нам казалось, наполнен счастьем, любезностью, удачами и чем-нибудь вроде этого. Каким-нибудь упоением.
Мужчины представлялись мыслителями. А женщины в нашем воображении рисовались вроде каких-то бравурных испанских певичек, которые то и дело поют, хохочут и выпивают. И кругом них только и происходит, что свадьбы, танцы, журфиксы и поцелуи.
Изредка там, мы думали, совершается что-нибудь неприятное — пожары там или обмороки. И снова опять журфиксы. Пляски. И так далее.
4. Но вот прошло, конечно, очарование юности. И все оказалось, как говорится, совсем напротив.
Так сказать, глазами разума мы имели неосторожность взглянуть на окружающий ландшафт. И вдруг, как в сказке, в одно мгновенье исчезли все эти волшебные картинки. И поблекли пестрые краски. И пропало все, от чего мы было пришли в такой неописуемый восторг.
Как сон, все это исчезло, погасло и прекратилось.
И от этого нам стало так досадно, что мы прямо даже не можем вам и выразить.
Об этой досаде в свое время прекрасно выразился один наш славный поэт. Он так воскликнул, говоря о прошедших днях своей юности. Вот как он сказал об этой неудаче с чувством досады, с крайней растерянностью и с дрожью огорчения. Вот его слова:
Проскакал на розовом коне.
Жизнь моя, — воскликнул он, — иль ты приснилась мне!
Словно, говорит, я весенней, гулкой ранью
5. Да, это очень прекрасно сказано.
Буквально как на розовом коне, мало чего понимая, проскакали мы по цветущим полям нашей юности.
А когда стали кое-что понимать, то увидели, что все не так-то распрекрасно, как это нам казалось с седла пашей розовой сивки. И все эти розовые картины, которые рисовались нам, оказались совершенно иными. Кроме пожаров и обмороков, кругом были огромные неудачи. И эти огромные неудачи буквально переполнили нашу дореволюционную страну.
И даже наш прекрасный, но лирический поэт того времени, хотевший видеть главным образом цветы, луну и букеты, однажды так воскликнул:
Однако закончим наши лирические отступления и перейдем к делу.
И низких нищих деревень
Не счесть, не смерить оком!
О, нищая моя страна,
Что ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чем ты горько плачешь?
6. И вот, по примеру прошлых отделов, открываем мы историю, чтобы, конечно, поглядеть, как там у них раньше было насчет этих самых неудач. И откуда они, собственно, возникали, эти неудачи? Не от глупости ли? А если не от глупости, то это, может, и поправимо.
И вот глядим в историю. Перелистываем ее туда и сюда. Средний мир. Древние века. Халдея там. Финикия. И мало ли там чего. Персия. Сиам.
И видим прямо нечто удивительное.
То есть, кроме неудач, у них как будто мало чего и бывало. Нищие бродят. Прокаженные лежат. Рабов куда-то гонят. Стегают кнутом. Война гремит. Чья-то мама плачет. Кого-то царь за ребро повесил. Папу в драке убили. Богатый побил бедного. Кого-то там в тюрьму сунули. Невеста страдает. Жених без ноги является. Младенца схватили за ножки и ударили об стенку… Как много, однако, неудач. И какие это все заметные неудачи.
Вот как один ученый русский поп сказал в 1734 году. Он так сказал о знаменитой тайной канцелярии, которая учиняла жестокую расправу с царскими врагами. Он сказал на своем дурацком наречии:
"Ежели бы перстом руки изрыть частицу земли на месте оном, то ударила бы из нее фонтаном кровь человеческая".
И вот, окончательно соскочивши с розового коня, давайте коснемся этого мотива.
7. Да из всех чертовских неудач, рассыпанных на каждой странице истории, наибольше всего нас может поражать какая-то, прямо скажем, бешеная жестокость по отношению к своей же подчиненной публике.
То есть это прямо в другой раз как-то даже плохо укладывается в голове. Все-таки встречаются милые люди. И вдруг там читаем — целую семью запихали в клетку к медведям. С другого там сняли кожу. Этому отрубили руку. Отрезали нос. Прибили гвоздем шляпу к голове. Посадили на кол.
Английский посол Горсей пишет в своих записках (в 1578 году):
"…А Тулупова посадили на такой длинный кол, что тот вышел около затылка. И пятнадцать часов князь Тулупов мучился и разговаривал со своей женой".
Другого "правонарушителя", доктора Емельяна Бомельню, Иван Грозный приказал сжарить на вертеле медика привязали к деревянному шесту и медленно жарили, поворачивая шест. Потом еле живого бросили сарай на солому.
Знаменитую красавицу Лопухину и ее подругу (1743 год) били кнутом на площади в Петербурге и потом, по приказанию императрицы Елизаветы, "урезали" языки.
А когда Лопухина не давалась палачу, тот схватил ее за горло, потряс, и, вытащив рукой язык, отрезал его щипцами. Эта Лопухина уже старухой вернулась из ссылки.
И всех при дворе удивляла своим мычанием. Так пишет госпожа история.
Может быть, впрочем, прекратить эти неприятные речи?
Нет, просьба потерпеть еще немного. Но все-таки извольте прочесть еще небольшой отрывок. Иначе не поймете, чего такое — неудача.
Наиболее распространенная пытка в России была такого рода. У обвиняемого позади связывали руки в опущенном состоянии и привязывали веревку к ним. И эту веревку перекидывали через блок, укрепленный на потолке. Потом этой веревкой тянули руки вверх. Причем по мере подтягивания руки выворачивались из плеч. При этом чаще всего обвиняемого подпаливали на медленном огне или били кнутом.
Весьма часто вплоть до середины XVIII века обвиняемых закапывали в землю, оставляя над землей только голову. Это была весьма мучительная смерть, которая наступала на четвертый, а то и на пятый день. Иногда вешали за ноги или за ребро. А также вплоть до XIX века четвертовали.
Один шведский офицер, присутствовавший при казни четвертованием изменника Паткуля (при Карле XII), застрелил этого преступника. Он не мог выдержать картины этой казни. Сначала Паткулю отрубили одну руку и одну ногу, потом другую руку. Но он еще был жив и взглянул на офицера такими глазами, что тот выхватил пистолет и пристрелил его. За это Карл XII велел немедленно расстрелять офицера, что и было исполнено.
Но еще более свирепая казнь — колесование, при которой приговоренному раздрабливали все кости и ноги соединяли с головой. Эта казнь возникла в Риме и продолжалась до всей Европе вплоть до XIX века.
Вот вам, я извиняюсь, и поэзия, глядите, за ребро повесят. Дуры.
12. Правда, глупость какая. Стремление к поэтическим идеалам. Вот там покажут кузькину мать.
Хотя это, с одной стороны, сама поэзия слегка туману напустила.
В общем, извиняемся, что доставили вам сразу столько моральных затруднений. Но поскольку неудачи, так ясно,
Розы и грезы, а насчет того, что за ноги вешают,
Об этом поэзия барышням ничего не подносила.
Что приходится затрагивать и то и се.
Итак, переходим к нормальным историческим новеллам о неудачах. В которых надеемся, что ничего такого вроде этого уже не будет. Но, конечно, гарантии не даем.
В общем, друзья, история знает огромное количество событий, связанных с неудачами. Но среди них одно небольшое событие прямо нас умиляет своей нетронутой простотой. И хотя это было давно, но случай этот и в наши дни приобретает некоторую, что ли, остроту. Он у нас может легко пойти под лозунгом — борьба с религиозным дурманом или что-нибудь вроде этого.
13. В общем, это было в древнейшие времена, когда процветали какие-то доряне. И они воевали тогда с афинявами. Но доряне, в общем, — тоже греки. И афиняне — греки. Уж об афинянах-то и говорить, конечно, нечего. Они тем более, конечно, греки. Это уже всем известно. Афины. И так далее Тем не менее они между собой, эти
Греки, усиленно воевали. В древние времена бывала подобная неразбериха. Только факт, что у них была продолжительная война. Спарта и эти. Вообще передрались.
Черт знает что такое.
А в Афинах был царь, носивший, наверное, чисто греческое имя Кодр.
И вот сидит однажды этот Кодр на позициях в своей военной палатке и размышляет, как бы ему там получше завоевать, что ли, этих самых дураков, дорян. И вдруг ему докладывают, что знаменитый спартанский оракул недавно сделал среди своих дорян интересное предсказание. Он сказал, что доряне непременно одержат победу.
И только они в том случае проиграют войну, если они убьют афинского царя Кодра. Тогда, дескать, ожидайте поражения.
14. Кодр, услышав эти слова, прямо задрожал в своей палатке. И, безмерно любя свою Грецию, решил пожертвовать своей особой. Во имя, так сказать, своей героической родины.
И вот ночью он переоделся в другое платье, перешел в лагерь дорян и там затеял с одним солдатом ссору, в результате чего этого нашего героя и убили.
Скорей всего с улыбкой на устах принял он эту кончину, — дескать, перехитрил вас, все-таки вы меня, доряне, убили. Теперь сдавайтесь согласно предписанию оракула.
Самое смешное в этой истории то, что доряне, убив Кодра, вдобавок еще одержали победу над его войсками и вскоре выиграли всю войну.
Так что лавры оракула сильно после того подмокли. И, главное, через него невинно пострадал наш доблестный царь Кодр, излишняя доверчивость которого и отчасти глупость завела его в такой тупик. В общем, подобная крупная неудача поистине бывает только раз в жизни.
Вот что значит доверять мошенникам и хиромантам.
Так дурак и помер. И даже, кажется, династия на нем прекратилась. Ну, что это такое! Вот психопат.
15. Интересный случай неудачи испытал на себе также знаменитый и прославленный римский папа Борджиа Александр VI (умер в 1503 году).
Не будем его здесь описывать. Всем известна его отрицательная личность. Отметим только, что подобные оригиналы и мошенники не раз бывали на папском престоле. Но этот был особенный. Он прямо как с цепи сорвался.
Главное, что всех нас в этом папе поражает, — это его любовь к убийствам. И он вообще ни перед чем не останавливался в достижении намеченных идеалов.
Это был, вообще говоря, довольно сильная личность. И он итальянскому народу очень много крови испортил своим бурным поведением.
У него вдобавок был еще сын Цезарь. Тот совсем был мошенник и вор. Так что они оба два — папа с Сыном — на пару, так сказать, лихо поработали там у себя в Риме.
Вот вообще даже не понять. Эпоха Возрождения. Рафаэль все-таки. Микеланджело. Леонардо да Винчи работал, между прочим, у этого папы. И наряду с этим — такой исключительный папа. Как-то это даже странно с нашей уши зрения. А тогда, наверно, этому не так уж удивились.
16. Да, так вот, в католической церкви происходили тогда некоторые волнения. Папа хотел объединить всю Италию под своей божественной властью. А другие стеснялись и не хотели этого. Вот Александр VI и горячился.
И он, главное, хотел устранить двух кардиналов, которые ему мешали. Он подсылал убийц, но из этого ничего пока не выходило. Тогда он пригласил их однажды к себе на именины. И тем отказать уже было неловко. Все-таки — папа.
И они, конечно, приехали.
А папа только этого момента и ждал. Он их решил отравить за ужином. И он в вино подсыпал какой-то сильный египетский яд.
И, чтобы у гостей не было сомнения, это вино в четырех одинаковых золотых бокалах принес на подносе кто-то там из лакеев. Какой-нибудь там мажордом. Торжественно, может быть, внес этот поднос в столовую.
И папа любезно сказал: "Вот, дескать, друзья, нас тут — раз, два, три, четыре — вы оба, и мы с сыном. Давайте же поздравим друг друга с именинами и выкушаем этот искрометный напиток. Ура!"
17. Или он чего-нибудь вроде этого сказал. И подмигнул лакею, — дескать, обноси, дурак, и станови перед каждым по их бокалу.
А надо сказать, что два бокала с отравой были чутьчуть побольше в вышину. А которые два поменьше — те содержали в себе чистое вино.
А лакей, дурак, запарившись, перепутал и сунул кардиналам более маленькие кубки. А более возвышенные бокалы, конечно, схватили для себя папа с сыном.
Но папа-то еще понятно. Папа только отдал распоряжение и не знал, куда они всыпали отраву. Он на своих надеялся. Но насчет сына, Цезаря, это прямо изумительно. Он сам засыпал яд и вдруг в последнюю минуту позабыл приметы. И потащил к губам отравленный напиток.
И папа, глядя на него, тоже за ним потянулся. И кардиналы с ними чокнулись.
В общем, факт, что они все четверо выкушали это вино. И вдруг у папы с сыном моментально глаза на лоб полезли. Сын говорит: "Папа, знаешь, кажется, мы ошиблись".
18. Кардиналы им говорят: "Что, дескать, с вами, папа с сыном?" И папа, к черту, под стол сползает.
Драма, конечно, скандал. Крики. И сразу все разъяснилось. Кардиналы задрожали задним числом. Стали на потолок зыркать и креститься о чудесном спасении. После чего подбежали к папе, но тот уже тихо лежит кверху брюхом и дышать не может.
А его сын, этот бешеный Цезарь, даром что он тоже свое вино вылакал, все-таки благодаря, может быть, своей молодости и нахальству вскочил на ноги и пулей бросился куда-то там такое. Он моментально отыскал противоядие, принял его. Его хорошенько вырвало, прослабило, и он остался жив всем на удивление. После чего его хотели отдать под суд, но он сбежал за границу. И жил там исключительно хорошо, покуда вскоре не умер. Его там, кажется, наконец убили. Так что он достиг все-таки своей настоящей планеты.
А папа так и умер на месте. Вот это была неудача. Дурак какой.
19. Но это, конечно, скорей личная неперка, чем неудача. А то бывают неудачи крупного значения. Какие-нибудь язвы общества и так далее. Или там проявление угодливости, низкопоклонства и что-нибудь вроде этого. Конечно, это тоже неудачи. Но уже в области характеров. Это уже общественные неудачи. То есть это уже не пустяки вроде вышеуказанной ошибки бокалы перепутали.
Вот, например, представьте себе такую сцену из римской жизни.
Римский император Тиберий. Сначала он был ничего. То есть в своей молодости он был даже приятный человек. Во всяком случае, не был подлец. Но под конец он испортился. У него голова от власти закружилась. И он наделал чертовские дела по своей жестокости. Его в Риме очень не любили. Но он на это плевал. Он сказал такую историческую фразу: "Пусть ненавидят, лишь бы подчинялись".
Но тем не менее в своей молодости он был ничего себе человек. Он даже, как отмечает история, горел лучшими намерениями. Особенно когда он был еще консулом.
У него тогда были разные планы. И он любовно относился к людям. Как-то гуманно.
20. И, будучи, в хорошем, чувствительном, настроении, он однажды сказал за обедом:
— Вот, дескать, господа, мы пользуемся всем на свете и отличаемся хорошим здоровьем. А многие несчастные, может быть, тем временем хворают и умирают. Как это нехорошо. Я бы, говорит, хотел им посочувствовать. На днях, говорит, я непременно объеду все больницы и поговорю с больными кто в чем нуждается. Я, говорит, хочу прикоснуться к страданиям, чтобы хоть немножко облагородиться.
Тут окружающие, наверно, зааплодировали. Дескать, какое сердце, какие поступки, — человек ездит по больницам и наблюдает разные там язвы и лишаи, будучи консулом.
Тиберий говорит:
— Ну, что вы. Отчего же. Я даже завтра могу поехать.
И вот он, распаленный в своих лучших чувствах, действительно решил завтра же объехать все больницы.
Однако окружающее начальство, желая угодить Тиберию и желая доставить ему поменьше затруднений при подобном осмотре больниц, решило упростить это дело.