Страница:
Бабушка.
Тятин, сослуживец.
Софочка, сотрудница.
Настя, машинистка.
Слоняев, сотрудник.
Духоявленский, делопроизводитель.
Крутецкий, муж Софочки.
Абрамоткин, жених Насти.
Домработница.
Контролер.
Доктор
Посетитель.
Действие происходит весной 1936 года.
КАРТИНА ПЕРВАЯ ДОМА
Комната нового дома. Широкие окна. Современная мебель Радиола. Звучит негромкая музыка. Алексей Гаврилович Баркасов проходит через комнату с полотенцем в руках. Баркасову лет 37. Лицо у него простое, приятное, несколько утомленное.
Жена Баркасова Зоя Павловна стоит у окна Она красива, изящна. Несмотря на раннее утро, она тщательно одета и причесана Молча, с некоторой грустью она смотрит на мужа. Тот, не оборачиваясь в ее сторону, уходит.
В комнату торопливо входит мать Зои — бабушка Алиса. Юрьевна Она несет утренний завтрак Во всем облике бабушки — гордость, величие и остатки былой дворянской красоты. На самокате въезжает 12-летний сынок Боря Он звонит в звонок, наезжая то на бабушку, то на мать.
Снова появляется Баркасов В момент его появления раздается телефонный звонок. Бабушка поспешно закрывает радиолу.
Музыкальная увертюра прерывается.
Баркасов (по телефону). Да, это я — директор Баркасов… Что? Хорошо, я сейчас приеду… (Вешает трубку.)
Зоя. Алеша, пока ты не поешь — я просто не пущу тебя. Ты выглядишь плохо. Ешь стоя, на ходу… Сядь, пожалуйста!
Баркасов (присаживаясь). Ну некогда мне, Зоюшка… (Достает из кармана рукопись, углубляется в чтение.)
Бабушка (в пространство). Кто ест и читает, тот память зачитает…
Телефонный звонок.
Баркасов (торопливо подойдя к телефону). Да, я… Что? Ах, это вы опять! Послушайте, я же вам сказал, что наше учреждение не возьмет этих кроликов… Кто их запланировал?.. Нет, нет, можете не приезжать… (Раздраженно вешает трубку.)
Зоя. Алеша, эти утренние часы ты бы мог оставить для себя, для семьи…
Баркасов. Ах, Зоя, я просил тебя не касаться служебных вопросов! (Снова читает рукопись и делает пометки.) Сын Боря, кружась на самокате, звонит. Баркасов поспешно подходит к телефону. Снимает трубку.
Бабушка. Это не телефон звонил.
Баркасов (в трубку). Але!
Зоя. Алеша, это Боря звонил.
Баркасов. Уберите ребенка!
Боря. Ладно, папка, не буду больше звонить…
Телефонный звонок. Это не я… Телефон!
Баркасов (по телефону). Что? Боря Баркасов? Да, это мой сын… Что? Сейчас узнаю… (Закрыв трубку рукой.) Зоюшка, Боря в каком классе? В третьем?
Зоя (пожав плечами). В третьем.
Боря. Я в третьем "А"… А что они там еще?
Баркасов (в трубку). Он в третьем "А"… Да, значит, это он… На уроках?.. Но почему об этом вы мне говорите? Передаю трубку моей жене… (Передавая трубку.) Зоюшка, она говорит, что Борька на уроках… кукарекает…
Зоя (по телефону). Да, я… К директору школы?.. Хорошо, я зайду сегодня.
Баркасов (сыну). Ты что же это, маленький шалопай, на уроках кукарекаешь? (Смеется.)
Боря. Это я только на географии.
Зоя. Ничего нет смешного. Мальчика могут из школы выгнать. (Сыну.) Собирай книги. Уже половина девятого.
Бабушка. Собирайся, Борюшка.
Баркасов (по телефону). Товарищ Гребешков? Это Баркасов беспокоит вас. Статью написал. Через час подошлю вам… Есть, договорились… (Повесив трубку, снова углубляется в рукопись.)
Зоя. Алеша…
Баркасов. Что тебе, Зоюшка?
Зоя. Я хотела с тобой поговорить. Но если ты занят…
Баркасов. Ну, говори. Я статью проверю в машине.
Зоя. Алеша… Ведь ты совсем забыл о нас… обо мне…
Баркасов. Но ты сама понимаешь, что я сейчас…
Зоя. Нет, твоей работе я не хотела бы мешать. Я понимаю — сейчас это самое главное. Но ведь за эти дни ты двух слов со мной не сказал. Разве это правильно?
Баркасов. Ах, Зоюшка, у меня такая уйма дел!
Зоя. Ты приходишь домой поздно. Утром чуть свет уходишь. И даже эти короткие минуты, что ты с нами, у тебя постоянно заняты служебными делами, телефонными разговорами…
Баркасов. Мне не хватает времени для всего, и поэтому я…
Зоя. Не хватает времени для меня, для нас?
Баркасов. Но что я могу поделать?! Ведь работа не ждет. И поэтому мне приходится даже дома… (Услышав за окном гудок машины, торопливо надевает пальто.)
Боря. Это шофер Василий Иваныч за папкой приехал.
Зоя. Алеша, ты даже не договорил…
Бабушка (шумно вздыхая). М-да… Дела-дела…
Баркасов (жене). Что не договорил? О чем я? Ах, да… Мне, Зоюшка, не хватает времени, и поэтому приходится брать работу домой… Кстати, где моя статья?
Зоя. Ты в карман ее сунул.
Баркасов. Ах, да… вот она…
Зоя. Ты когда вернешься?
Баркасов. Не знаю. Позвоню.
Зоя. Застегнись. Простудишься. За окном снова продолжительный гудок.
Баркасов (бормочет). Иду, иду, Василий Иваныч… (Уходит.)
Бабушка. Ну, знаешь ли, это какой-то бесчувственный человек.
Зоя. Мама, не надо…
Бабушка. Он видит, что жена нервически настроена, так нет — пять минут не мог ей уделить! Служба для него важней.
Зоя. Мама, ну прошу тебя, не надо… Боре в школу пора. Собери его… Боря. Рано же ж…
Бабушка. Не знаю… до революции… мой первый муж… Не твой отец, а мой первый муж… Он, наоборот, всегда манкировал службой ради семьи. Бывало, сидит, сидит, смотрит на меня. Уже двенадцать часов пополудни, а он никуда не торопится. Или мы с ним в рамс играем, или просто беседуем. В другой раз я ему говорю: "Мой друг, ну пошел бы ты, право, в учреждение…"
Зоя. Ах, мама, ну к чему ты об этом говоришь!
Бабушка. А он тогда служил в Главной канцелярии по принятию прошений на высочайшее имя… Так нет, не идет. Что, говорит, я там не видел? Мне, говорит, дороже для души с тобой в рамс играть, чем лоснить свои брюки в какой-то там канцелярии… Да и другой муж — твой отец, — он тоже… Правда, они оба любили меня.
Зоя. Ты хочешь сказать, что Алеша не любит меня?
Бабушка. В мое время, дитя мое, такое отношение не считалось любовью. Любящий муж стремился быть у семейного очага.
Зоя. Мама, ты не понимаешь Алешу. Он — это другой мир, другая эпоха.
Бабушка. Чем другой мир? Тем, что он в деревне родился?
Зоя. Ах, при чем тут деревня? Алеша закончил два вуза. И он теперь…
Бабушка. Вот об этом я и говорю, дитя мое! Он теперь человек образованный. Его чувства по своей тонкости уже, вероятно, сравнялись с нашими чувствами, с моими, наконец. И поэтому мне странно видеть, что он предпочитает свою дурацкую канцелярию, а не беседу с тобой.
Зоя. Его чувства, быть может, выше, чем наши чувства. Но у него другое понятие о работе, о служебном долге.
Бабушка. А ты уверена, дочь моя, что вое эти служебные часы он проводит на работе?
Зоя (испуганно). Что ты хочешь этим сказать?
Бабушка. Нет, я не утверждаю. Но в мое время… если человек… где-то там… отсутствует… вечерами… значит, у него непременно… какая-нибудь особа…
Зоя. Мама, я запрещаю тебе так говорить об Алеше!
Бабушка. Хорошо, молчу. Но согласись сама — странное поведение у человека. Он не стремится к общению с тобой. Стало быть, у него есть иные интересы. Я помню, мой первый муж…
Зоя. Боря, собирайся в школу! И скажи учительнице, что я сегодня зайду к директору.
Бабушка. Борюшка, пойдем. Боря. Рано же ж…
Бабушка и Боря выходят из комнаты. Зоя Павловна смотрит в окно. Потом, подойдя к стене, стучит несколько раз рукой.
Зоя. Ядов! Виктор Эдуардович! (Перед зеркалом поспешно поправляет прическу).
Появляется сосед Виктор Эдуардович Ядов. Он драматург. Ему лет 45. Он взлохмачен, небрит. Одет небрежно, даже неряшливо. Но лицо у него вдохновенное, умное. Говорит он патетически, почти восклицает. Но в этом ирония, насмешка и даже отчасти шутовство.
Ядов (театральным тоном). Какой счастливый случай, графиня, заставил вас изменить своему слову? Ведь вы не хотели меня лицезреть!
Зоя. Забудем нашу ссору.
Ядов. Охотно! Но что случилось, ваше королевское величество?
Зоя. Ну, не шутите, Виктор Эдуардович. Я хотела с вами поговорить. Вы умный. Вы мне посоветуете.
Ядов. Мое ничтожное существование в ваших руках.
Зоя. Прошу вас — говорите проще.
Ядов. Извините, Зоя Павловна, я немножко брежу. Пишу историческую драму. В голове — туман истории, королевские дворцы, величественные речи…
Зоя. Я оторвала вас от работы? Простите.
Ядов. Ничего. Иной раз полезно спуститься на землю с облаков. На земле — вы и моя испепеленная любовь к вам. Ради вас я готов положить голову на плаху.
Зоя. Право, бросьте этот шутовской тон.
Ядов. Это вовсе не шутовской тон, Зоя Павловна! Это всего лишь тон, несколько приподнятый над ординарной и тусклой землей и над ее унылыми шаблонами… Однако простите. Я слушаю вас. Речь несомненно снова пойдет о вашем супруге?
Зоя. Да. Мой муж…
Ядов. Ваш муж — Алексей Гаврилович Баркасов, имеющий незаслуженное счастье находиться под одной кровлей с вами, — невнимателен к вам, небрежен, равнодушен…
Зоя. Это не совсем так. Я уверена, что он любит меня, но… Нет, вам не понять его. У вас шутовские слова: "сударыня… плаха… жертвую жизнь…" А тут подлинный факт — человек и в самом деле может отдать свою жизнь ради работы.
Ядов. Допустим, сударыня.
Зоя. Но только Алеша, по-моему, делает при этом ужасную ошибку. Его работа, мне кажется, не пострадает, если он поговорит со мной или займется с сыном — решит ему задачку, расскажет сказку. Ведь это был бы его отдых!
Ядов. Несомненно, мадам! Наполеон сказал: "Отдых — это не бездеятельность, отдых — перемена впечатлений".
Зоя. Его работа пойдет еще лучше, если он иногда отдохнет от нее в обыденной семейной жизни.
Ядов. Нет сомнения, сударыня! Кто не умеет разумно отдыхать, тот не умеет работать.
Зоя. Алеша решительно не умеет отдыхать. Он все время только в работе. Он целиком уходит в свои дела. И, кроме них, ничего не видит и ничего не замечает. Разве это правильно?
Ядов. О, это чрезвычайно неправильно, сударыня! Скажу более: это ведет к водевильным результатам.
Зоя. Сегодня уже произошло нечто комическое — он, оказывается, не знал, в каком классе учится его сын. Ну что это такое?
Ядов. Это? Мои современники, сударыня, на своем грубом диалекте довольно четко сформулировали это сумеречное состояние души: отрыв от жизни.
Зоя. Правильно! Алеша оторвался от жизни. Он витает в облаках. Вот поэтому я и хотела посоветоваться с вами… Но только прошу вас — говорите со мной проще, без этих ваших постоянных афоризмов, от которых у меня что-то путается в голове.
Ядов. Извольте, сударыня. Говорите. Вы получите мой ответ — простейший, как мычание.
Зоя. Я хотела вас спросить — как исправить эту ошибку Алексея? Что я должна сделать для того, чтобы он стал таким, как прежде?
Ядов. Зоя Павловна, сначала надо выяснить причину возникновения этой ошибки. При этом не следует закрывать глаза. Быть может, равнодушие к вам сыграло роковую роль в его метаморфозе.
Зоя. А в самом деле, может быть, он просто разлюбил меня?
Ядов. Сударыня, это только мое минутное предположение, — быть может, весьма неосторожное.
Зоя (как бы про себя). Да, да, возможно, что он разлюбил меня. И теперь ему скучно, неинтересно быть дома. Может быть, он хочет забыться в работе. Ведь прежде было иначе…
Ядов. Спокойней, сударыня…
Зоя. Неужели это так? Неужели он… (Посмотрев в зеркало.) Виктор Эдуардович, скажите — я хорошенькая? Я еще могу нравиться мужчинам?
Ядов (патетически). Вы?! Боже мой! Вы — ослепительны! Вы — маленькая языческая богиня, на которую простые смертные не могут смотреть без изумления… О, если б вы знали, сударыня, как безнадежно и пламенно я вас обожаю!
Зоя. Что за тон?
Ядов. На этот раз мой трагический тон совпадает с моими чувствами. Я несчастен из-за вас… Входит бабушка Алиса Юрьевна.
Бабушка. Это кто несчастен? Вы, Виктор Эдуардович?
Ядов. Я несчастен, Алиса Юрьевна.
Бабушка. Ну, разве?.. Помню, я была совсем молоденькая. И вот один юнкер Николаевского кавалерийского училища… наш хороший знакомый… "Поцелуйте, говорит, меня — я несчастен из-за вас!"… А это в театре… и мы были с мужем… Я говорю: "Нет, я этого не сделаю". Он говорит: "В таком случае поцелуйте меня как покойника"…
Ядов. Надеюсь, вы исполнили эту робкую просьбу?
Бабушка. Ну, был грандиозный скандал. Все сосчитали, что его поцелуй был слишком длительным. Мой муж хотел послать ему вызов. Но я сказала мужу: "Мой друг, что было, того уж не вернешь. Зачем же теперь посылать ему вызов? Ведь он военный. Он привык стрелять. Он непременно застрелит тебя, мой друг. Ну, хорошо ли это будет для меня и для тебя?"
Зоя. Боря не опоздал?
Бабушка. Минут на пять опоздал, не более… (Уходит.)
Зоя. Но почему вы несчастны, Виктор Эдуардович? Из-за меня? Это неправда. Вы же любите там кого-то.
Ядов. Я люблю? Нет! Это меня любит одна женщина. Но я люблю вас, а не ее. И разница между реальностью и моей фантазией создает искусство. Вот отчего я драматург.
Зоя. Но вы же и раньше были драматургом, до меня.
Ядов. Рок преследовал на всем пути моей жизни. И до вас я любил, а меня — нет. О, это была волшебная женщина… Отчего вы нахмурились? Вы ревнуете? Это меня радует.
Зоя. Ничуть не ревную. А потом это было в прошлом, до вашего чувства ко мне.
Ядов. Да, это было в далеком прошлом. Она, так же, как и вы, грубо отказалась от меня. Но я сам был виноват в той неудаче. Я тогда расставил сети слишком высоко — она летела ниже. Ее избранником оказался пронырливый кустарь, изготовляющий модные воротнички для молодых франтов… Теперь я буду умней!
Зоя. Что вы хотите этим сказать?
Ядов. Я хочу этим сказать, что теперь мои сети расставлены должным образом. Бойтесь меня.
Зоя. Я говорю с вами о серьезных делах, о моей жизни. А вы… Хорошо, уходите. Мне не нужна ваша помощь.
Ядов. Я шутил. Болтал всякий вздор. Простите… Дайте мне вашу маленькую руку. Закройте мои глаза, чтобы я не смотрел на вас. Иначе я слепну и глупею… Вот теперь говорите.
Зоя. Мне больше не о чем говорить. Я спросила вас — как исправить ошибку Алексея? Но если вы думаете, что он разлюбил меня, то…
Ядов. Даже если это так — я верну вам прежнюю любовь вашего мужа!
Зоя. Как?
Ядов. В арсеналах жизни есть одно средство — древнее, как мир: ревность… Вы должны вызвать его ревность.
Зоя. Ерунда. Вы не знаете его. Он тогда совсем уйдет от меня.
Ядов. Сомневаюсь… В один прекрасный день он войдет в эту комнату и увидит вас в объятиях другого. Он пойдет на все, чтобы вернуть вас. Не спорьте, я знаю все извилины мужского ума — ума собственника.
Зоя. Значит, по-вашему, я должна…
Ядов. Вы должны встречаться с каким-нибудь человеком, допустим со мной. И мы с вами разыграем этот маленький фарс, цель которого — вызвать его ревность.
Зоя. Нет, я не хочу участвовать в этом фарсе.
Ядов. Жаль. Я уверен, что мы вернули бы ту любовь, которая затерялась, быть может, всего лишь в дебрях канцелярии.
Зоя. А если эта любовь не затерялась в канцелярии? Если Алеша полюбил другую?
Ядов. Другую? У вас есть какие-нибудь факты?
Зоя. Нет, но он…
Ядов. Вам кажется, что он утешается на стороне?
Зоя (в смятении). Я вам этого не сказала… Боже мой! А что, если это и в самом деле так? Ведь могла же мама подумать, что он… у него…
Ядов. О, так подумала ваша мама — столь искушенная в житейских делах?
Зоя. Нет, ей просто показалось, что Алеша…
Ядов. Минуточку! Допустим, что ваш Алексей Гаврилович прикрывает службой свои какие-нибудь личные дела. Спокойно! Это только предположение… Как же нам тогда поступить? Совершенно одинаково, как и в первом случае. Ревность! И тогда он снова вернется к вам.
Зоя. То есть, по-вашему, я должна…
Ядов. Не вы должны, а я должен. Или вернее: он должен увидеть вас в моих объятиях.
Зоя. Почему же в ваших?
Ядов. А кого же вы найдете на такую фальшивую игру? Ведь это будет только игра. Инсценировка… Ну? Вы согласны?
Зоя. Нет. Уйдите…
Ядов. Жаль. Было бы забавно разыграть этот фарс… Все-таки не отказывайтесь категорически. Не так уж трудно вам будет привыкнуть к этой игре. Ведь это же не всерьез. (Обнимает ее.)
Зоя. Нет, нет. Прошу вас… Входит бабушка Алиса Юрьевна. Увидев свою дочь в объятиях Ядова, старуха хочет ретироваться.
Бабушка (улыбаясь). Пардон…
Зоя. Мама, войди. Это была шутка…
Бабушка. Шутка?
Зоя. Нет, верно, это была только шутка.
Ядов (бабушке). Прошу, извините меня, сударыня, за эту шутку.
Бабушка. Однажды, когда моя мать — стало быть, твоя бабушка — вошла в комнату и увидела точно такую же картину, я, Зоюшка, не пыталась рассказывать ей сказки.
Зоя. Но право же, мама!
Ядов. Зоя Павловна, имею честь откланяться. Я полностью к вашим услугам… (Бабушке.) Мейн гроссмуттер… (Театрально поклонившись, уходит.)
Бабушка (вслед). Заходите почаще, Виктор Эдуардович.
Зоя. Мама, а что если ты права?
Бабушка. Я всегда права, дитя мое. И поэтому не советую тебе прикрываться сказками.
Зоя. Нет, я о другом! Я говорю: что, если Алеша и в самом деле разлюбил меня. А теперь не верен мне?
Бабушка. И поэтому ты хочешь немного развлечься? Ну что ж — правильно. Значительно легче перенести горечь утраты. Тем более что Виктор Эдуардович вполне, по-моему, соответствует выбору…
Зоя. Ах, он — совсем иное дело! Ты не поймешь.
Бабушка. Я не пойму? Я, которая… Ну, бог с тобой… А что касается твоего мужа, то я не хотела тебя заранее огорчать, но я давно была в этом уверена.
Зоя. В чем уверена? В том, что Алеша проводит время где-то там… на стороне?
Бабушка. Ну конечно же, дочь моя.
Зоя. Нет, этого не может быть! Алеша чистый и светлый человек. Он не способен на такой низкий обман. Не способен так подло врать да еще прикрываться работой. Алексей — коммунист в высоком значении этого слова…
Бабушка. Ах, доченька, в этом отношении все они одинаковы — и коммунисты, и эти, как их… ну… беспартийные. Все они одним миром мазаны.
Зоя. Мама, ты помнишь только прошлый мир, прежних людей. И ты не понимаешь Алешу. Не понимаешь, что значит для него труд, стремление принести пользу своей стране… Нет, я с ума сошла — подумать, что Алексей обманывает меня… (Уходит.)
Бабушка (вслед). Ты плохо знаешь мужчин, дочь моя… (Задумчиво.) Я никогда не проливала напрасных слез. Так пусть же и она… Но тут я, кажется, должна помочь моей глупой дочке.
Учреждение. Стеклянная перегородка разделяет сцену. Направо — кабинет директора Налево — канцелярия.
В кабинете идет совещание Клубы табачного дыма, как дым пожара, окутывают сидящих за столом.
Рядом с директором Баркасовым — его заместитель Иван Силыч Тятин. Он в меру толстоват. Его цветущее здоровье придает ему сияющий вид.
В канцелярии служащие усердно работают, склонив головы над бумагами. Молоденькая и бойкая машинистка Настя Тройкина энергично бьет по машинке. Сотрудница Софочка Крутецкая внимательно листает канцелярскую книгу. Делопроизводитель Антон Духоявленский величественно восседает за конторкой Он — в толстовке Лицо у него благостно. По временам он медленно щелкает костяшками на счетах.
И только сотрудник Володя Слоняев не находит себе покоя. Он вертится, шумно вздыхает и поглядывает на машинистку Настеньку, стараясь привлечь ее взгляд.
Баркасов. В январе текущего тысяча девятьсот тридцать шестого года мы уже имели сто два процента плана. Год назад мы были бы довольны достигнутым. Но теперь внешняя обстановка такова, что мы не можем почить на лаврах. И поэтому шаг за шагом движемся вперед… В феврале мы имели сто четыре процента плана, в марте — сто шесть и, наконец, в апреле — сто десять. Эти показатели дают нам великую надежду на дальнейший успех.
Тятин. Правильно!
Баркасов. Кто желает высказаться по этому вопросу?
Тятин. Дозвольте мне.
Баркасов. Слово имеет мой заместитель Иван Силыч Тятин.
Тятин неторопливо встает из-за стола, откашливается, выпивает стакан воды и, достав из кармана гребеночку, тщательно приглаживает прическу. После чего, снова выпив стакан воды, принимает позу оратора.
Тятин (официальным тоном). Товарищи! Я взял слово для того, чтобы… (Бытовым голосом.) Алексей Гаврилыч, только сними, понимаешь, трубочку с телефона. Не люблю, когда телефонные звонки мою речь перебивают. Теряю мысли… (Снова официально.) Товарищи! Я взял, понимаете ли, слово для того, чтобы подвести итоги нашей полугодовой работе… Товарищи! Что мы видим в данном отрезке времени? В данном отрезке времени мы, так сказать, наглядно или, проще сказать, воочию видим достаточно, в сущности, яркие показатели. Показатели, которые с полной очевидностью сигнализируют нам, иными словами, дают нам знать, поясняют нам — каковы сами по себе эти показатели как таковые. И как таковые они сами по себе указывают нам, каковы результаты нашей полугодовой работы. И мы, учитывая данные показатели…
Баркасов (перебивает). Иван Силыч, да говори ты нормальным человеческим языком!
Тятин. А я как же говорю?
Баркасов. А ты какую-то потустороннюю речь загибаешь. Говори проще, без ораторского нажима.
Тятин (расстроившись). Нет, Алексей Гаврилыч, без ораторского нажима у меня не выйдет. Ведь если говорить проще, так и говорить, понимаешь, не о чем. Сто десять процентов плана. Что же я могу добавить к этой цифре, которая и без того поясняет картину? (Оживившись.) Сто десять процентов, друзья мои! А?! Ведь это же душа поет!
Баркасов. Кончил?
Тятин. Вообще-то я хотел еще немного сказать, но если ты против речей, то я, понимаешь, вынужден на этом закончить… Хотя нет, погоди… (Официально.) Товарищи! А являются ли данные показатели как таковые показательными для данного отрезка времени? Не есть ли эти показатели малопоказательны сами по себе?..
Баркасов (укоризненно). Иван Силыч…
Тятин. Сам не пойму, что со мной делается, когда речь произношу. Не те слова идут…
Баркасов. А ты поясни речь своими словами. О чем ты нам хотел сказать?
Тятин. Да я, понимаешь, хотел сказать, что за этими цифрами — труд. Люди как черти работали.
Баркасов. Иван Силыч правильно указал, что за этими высокими показателями — большая работа. И тут, в первую очередь, следует отметить его самого, его самоотверженный труд…
Тятин. Ну, меня-то зачем? Я в норме работал, не пересиливал себя.
Баркасов. Конечно, мы здесь собрались не для того, чтобы говорить комплименты, но подчеркнуть следует — люди дают нам уверенность, что мы еще крепче возьмемся за дело.
Тятин. Правильно!
Баркасов. Прошу взглянуть на эту диаграмму… (Разворачивает рулон.) Тут мы ясней представим себе план нашего дальнейшего движения…
Тятин (помогая разворачивать рулон). Эх, помещение тесновато для такой диаграммы.
Баркасов. Пройдемте в конференц-зал… Участники совещания удаляются. В канцелярии — телефонный звонок. Делопроизводитель Духоявленский снимает трубку.
Духоявленский (по телефону.) Слушаю вас… (Небрежно.) Баркасов на совещании… Не знаю. Позвоните попозже.
Настя (Слоняеву). Ай, Володя, ну что вы на меня так смотрите. Как баран на луну.
Слоняев. Баран смотрит на луну без особого удовольствия, чего никак нельзя сказать про меня…
Настя. Отвяжитесь. Не мешайте мне работать.
Духоявленский. Попрошу без частных разговоров. (Сотруднице Софочке Крутецкой.) Товарищ Крутецкая, справка готова?
Софочка. Заканчиваю, Антон Антоныч. В канцелярию входит посетитель в макинтоше. Он толстоват, с одышкой Платком вытирает запотевшее лицо.
Посетитель (Слоняеву). Директор еще не выходил?
Слоняев. Он на совещании.
Посетитель. Пожалуй, я подожду его. А то ведь кролики у меня дохнут…
Слоняев (улыбаясь). Ах, дохнут они у вас?
Посетитель. Околевают без еды. До тридцатого числа я получил на их кормежку. А с первого числа все кролики должны быть на довольствии в тех учреждениях, какие у нас запланированы.
Слоняев (посмеиваясь). Нынче уже пятое число.
Посетитель. Вот я и говорю: положение критическое с теми кроликами, которых я еще не успел распределить по учреждениям.
Духоявленский (сняв трубку с телефона, который звонит). Слушаю вас… (Медовым голосом.) Ах, это вы, товарищ Гребешков. Там, вероятно, трубочка снята… Сию минуту, товарищ Гребешков. Сейчас я лично схожу за ним… (Бережно кладет трубку на стол.)
Посетитель. Что, директор сюда придет? Не отвечая посетителю, делопроизводитель торопливо и почти рысцой выходит из помещения Посетитель приводит в порядок свой туалет.
Слоняев (машинистке). Так и не позовете меня к себе, уважаемая Настенька? Настя. Я, кажется, сказала вам — нет.
Слоняев. А то сегодня суббота. Завтра — выходной. Пошли бы в кино. Погуляли бы. А? Настя. Нет, нет, Володя.
Слоняев. А вот я когда-нибудь возьму и нарочно войду к вам без приглашения. Не выгоните же. Настя. Ей-богу, выгоню. Лучше не приходите… (Сердито.) Ай, не мешайте мне, Володя! У меня же срочная работа… (Отворачивается от собеседника.)
Слоняев (достав из кармана какую-то игрушку). Минуточку, Настенька. Хотел показать вам последнюю заграничную новинку… Настя (с любопытством). Ой, что это?
Слоняев. Танцующая свинка. И при этом она хрюкает. Настя (присаживается рядом). Ах, и хрюкает она?
Слоняев. И тихонько хрюкает, если потянуть за хвостик. А тут на спинке у нее — зеркальце и карандаш для губ. Настя. Ой, какая прелесть!
Слоняев. Сильней тяните за хвостик — тогда она хрюкнет. В канцелярию входит Баркасов. Вслед за ним Тятин и делопроизводитель. Посетитель торопливо подходит к директору.
Посетитель. Товарищ Баркасов, ну как же насчет кроликов?
Тятин, сослуживец.
Софочка, сотрудница.
Настя, машинистка.
Слоняев, сотрудник.
Духоявленский, делопроизводитель.
Крутецкий, муж Софочки.
Абрамоткин, жених Насти.
Домработница.
Контролер.
Доктор
Посетитель.
Действие происходит весной 1936 года.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ ДОМА
Комната нового дома. Широкие окна. Современная мебель Радиола. Звучит негромкая музыка. Алексей Гаврилович Баркасов проходит через комнату с полотенцем в руках. Баркасову лет 37. Лицо у него простое, приятное, несколько утомленное.
Жена Баркасова Зоя Павловна стоит у окна Она красива, изящна. Несмотря на раннее утро, она тщательно одета и причесана Молча, с некоторой грустью она смотрит на мужа. Тот, не оборачиваясь в ее сторону, уходит.
В комнату торопливо входит мать Зои — бабушка Алиса. Юрьевна Она несет утренний завтрак Во всем облике бабушки — гордость, величие и остатки былой дворянской красоты. На самокате въезжает 12-летний сынок Боря Он звонит в звонок, наезжая то на бабушку, то на мать.
Снова появляется Баркасов В момент его появления раздается телефонный звонок. Бабушка поспешно закрывает радиолу.
Музыкальная увертюра прерывается.
Баркасов (по телефону). Да, это я — директор Баркасов… Что? Хорошо, я сейчас приеду… (Вешает трубку.)
Зоя. Алеша, пока ты не поешь — я просто не пущу тебя. Ты выглядишь плохо. Ешь стоя, на ходу… Сядь, пожалуйста!
Баркасов (присаживаясь). Ну некогда мне, Зоюшка… (Достает из кармана рукопись, углубляется в чтение.)
Бабушка (в пространство). Кто ест и читает, тот память зачитает…
Телефонный звонок.
Баркасов (торопливо подойдя к телефону). Да, я… Что? Ах, это вы опять! Послушайте, я же вам сказал, что наше учреждение не возьмет этих кроликов… Кто их запланировал?.. Нет, нет, можете не приезжать… (Раздраженно вешает трубку.)
Зоя. Алеша, эти утренние часы ты бы мог оставить для себя, для семьи…
Баркасов. Ах, Зоя, я просил тебя не касаться служебных вопросов! (Снова читает рукопись и делает пометки.) Сын Боря, кружась на самокате, звонит. Баркасов поспешно подходит к телефону. Снимает трубку.
Бабушка. Это не телефон звонил.
Баркасов (в трубку). Але!
Зоя. Алеша, это Боря звонил.
Баркасов. Уберите ребенка!
Боря. Ладно, папка, не буду больше звонить…
Телефонный звонок. Это не я… Телефон!
Баркасов (по телефону). Что? Боря Баркасов? Да, это мой сын… Что? Сейчас узнаю… (Закрыв трубку рукой.) Зоюшка, Боря в каком классе? В третьем?
Зоя (пожав плечами). В третьем.
Боря. Я в третьем "А"… А что они там еще?
Баркасов (в трубку). Он в третьем "А"… Да, значит, это он… На уроках?.. Но почему об этом вы мне говорите? Передаю трубку моей жене… (Передавая трубку.) Зоюшка, она говорит, что Борька на уроках… кукарекает…
Зоя (по телефону). Да, я… К директору школы?.. Хорошо, я зайду сегодня.
Баркасов (сыну). Ты что же это, маленький шалопай, на уроках кукарекаешь? (Смеется.)
Боря. Это я только на географии.
Зоя. Ничего нет смешного. Мальчика могут из школы выгнать. (Сыну.) Собирай книги. Уже половина девятого.
Бабушка. Собирайся, Борюшка.
Баркасов (по телефону). Товарищ Гребешков? Это Баркасов беспокоит вас. Статью написал. Через час подошлю вам… Есть, договорились… (Повесив трубку, снова углубляется в рукопись.)
Зоя. Алеша…
Баркасов. Что тебе, Зоюшка?
Зоя. Я хотела с тобой поговорить. Но если ты занят…
Баркасов. Ну, говори. Я статью проверю в машине.
Зоя. Алеша… Ведь ты совсем забыл о нас… обо мне…
Баркасов. Но ты сама понимаешь, что я сейчас…
Зоя. Нет, твоей работе я не хотела бы мешать. Я понимаю — сейчас это самое главное. Но ведь за эти дни ты двух слов со мной не сказал. Разве это правильно?
Баркасов. Ах, Зоюшка, у меня такая уйма дел!
Зоя. Ты приходишь домой поздно. Утром чуть свет уходишь. И даже эти короткие минуты, что ты с нами, у тебя постоянно заняты служебными делами, телефонными разговорами…
Баркасов. Мне не хватает времени для всего, и поэтому я…
Зоя. Не хватает времени для меня, для нас?
Баркасов. Но что я могу поделать?! Ведь работа не ждет. И поэтому мне приходится даже дома… (Услышав за окном гудок машины, торопливо надевает пальто.)
Боря. Это шофер Василий Иваныч за папкой приехал.
Зоя. Алеша, ты даже не договорил…
Бабушка (шумно вздыхая). М-да… Дела-дела…
Баркасов (жене). Что не договорил? О чем я? Ах, да… Мне, Зоюшка, не хватает времени, и поэтому приходится брать работу домой… Кстати, где моя статья?
Зоя. Ты в карман ее сунул.
Баркасов. Ах, да… вот она…
Зоя. Ты когда вернешься?
Баркасов. Не знаю. Позвоню.
Зоя. Застегнись. Простудишься. За окном снова продолжительный гудок.
Баркасов (бормочет). Иду, иду, Василий Иваныч… (Уходит.)
Бабушка. Ну, знаешь ли, это какой-то бесчувственный человек.
Зоя. Мама, не надо…
Бабушка. Он видит, что жена нервически настроена, так нет — пять минут не мог ей уделить! Служба для него важней.
Зоя. Мама, ну прошу тебя, не надо… Боре в школу пора. Собери его… Боря. Рано же ж…
Бабушка. Не знаю… до революции… мой первый муж… Не твой отец, а мой первый муж… Он, наоборот, всегда манкировал службой ради семьи. Бывало, сидит, сидит, смотрит на меня. Уже двенадцать часов пополудни, а он никуда не торопится. Или мы с ним в рамс играем, или просто беседуем. В другой раз я ему говорю: "Мой друг, ну пошел бы ты, право, в учреждение…"
Зоя. Ах, мама, ну к чему ты об этом говоришь!
Бабушка. А он тогда служил в Главной канцелярии по принятию прошений на высочайшее имя… Так нет, не идет. Что, говорит, я там не видел? Мне, говорит, дороже для души с тобой в рамс играть, чем лоснить свои брюки в какой-то там канцелярии… Да и другой муж — твой отец, — он тоже… Правда, они оба любили меня.
Зоя. Ты хочешь сказать, что Алеша не любит меня?
Бабушка. В мое время, дитя мое, такое отношение не считалось любовью. Любящий муж стремился быть у семейного очага.
Зоя. Мама, ты не понимаешь Алешу. Он — это другой мир, другая эпоха.
Бабушка. Чем другой мир? Тем, что он в деревне родился?
Зоя. Ах, при чем тут деревня? Алеша закончил два вуза. И он теперь…
Бабушка. Вот об этом я и говорю, дитя мое! Он теперь человек образованный. Его чувства по своей тонкости уже, вероятно, сравнялись с нашими чувствами, с моими, наконец. И поэтому мне странно видеть, что он предпочитает свою дурацкую канцелярию, а не беседу с тобой.
Зоя. Его чувства, быть может, выше, чем наши чувства. Но у него другое понятие о работе, о служебном долге.
Бабушка. А ты уверена, дочь моя, что вое эти служебные часы он проводит на работе?
Зоя (испуганно). Что ты хочешь этим сказать?
Бабушка. Нет, я не утверждаю. Но в мое время… если человек… где-то там… отсутствует… вечерами… значит, у него непременно… какая-нибудь особа…
Зоя. Мама, я запрещаю тебе так говорить об Алеше!
Бабушка. Хорошо, молчу. Но согласись сама — странное поведение у человека. Он не стремится к общению с тобой. Стало быть, у него есть иные интересы. Я помню, мой первый муж…
Зоя. Боря, собирайся в школу! И скажи учительнице, что я сегодня зайду к директору.
Бабушка. Борюшка, пойдем. Боря. Рано же ж…
Бабушка и Боря выходят из комнаты. Зоя Павловна смотрит в окно. Потом, подойдя к стене, стучит несколько раз рукой.
Зоя. Ядов! Виктор Эдуардович! (Перед зеркалом поспешно поправляет прическу).
Появляется сосед Виктор Эдуардович Ядов. Он драматург. Ему лет 45. Он взлохмачен, небрит. Одет небрежно, даже неряшливо. Но лицо у него вдохновенное, умное. Говорит он патетически, почти восклицает. Но в этом ирония, насмешка и даже отчасти шутовство.
Ядов (театральным тоном). Какой счастливый случай, графиня, заставил вас изменить своему слову? Ведь вы не хотели меня лицезреть!
Зоя. Забудем нашу ссору.
Ядов. Охотно! Но что случилось, ваше королевское величество?
Зоя. Ну, не шутите, Виктор Эдуардович. Я хотела с вами поговорить. Вы умный. Вы мне посоветуете.
Ядов. Мое ничтожное существование в ваших руках.
Зоя. Прошу вас — говорите проще.
Ядов. Извините, Зоя Павловна, я немножко брежу. Пишу историческую драму. В голове — туман истории, королевские дворцы, величественные речи…
Зоя. Я оторвала вас от работы? Простите.
Ядов. Ничего. Иной раз полезно спуститься на землю с облаков. На земле — вы и моя испепеленная любовь к вам. Ради вас я готов положить голову на плаху.
Зоя. Право, бросьте этот шутовской тон.
Ядов. Это вовсе не шутовской тон, Зоя Павловна! Это всего лишь тон, несколько приподнятый над ординарной и тусклой землей и над ее унылыми шаблонами… Однако простите. Я слушаю вас. Речь несомненно снова пойдет о вашем супруге?
Зоя. Да. Мой муж…
Ядов. Ваш муж — Алексей Гаврилович Баркасов, имеющий незаслуженное счастье находиться под одной кровлей с вами, — невнимателен к вам, небрежен, равнодушен…
Зоя. Это не совсем так. Я уверена, что он любит меня, но… Нет, вам не понять его. У вас шутовские слова: "сударыня… плаха… жертвую жизнь…" А тут подлинный факт — человек и в самом деле может отдать свою жизнь ради работы.
Ядов. Допустим, сударыня.
Зоя. Но только Алеша, по-моему, делает при этом ужасную ошибку. Его работа, мне кажется, не пострадает, если он поговорит со мной или займется с сыном — решит ему задачку, расскажет сказку. Ведь это был бы его отдых!
Ядов. Несомненно, мадам! Наполеон сказал: "Отдых — это не бездеятельность, отдых — перемена впечатлений".
Зоя. Его работа пойдет еще лучше, если он иногда отдохнет от нее в обыденной семейной жизни.
Ядов. Нет сомнения, сударыня! Кто не умеет разумно отдыхать, тот не умеет работать.
Зоя. Алеша решительно не умеет отдыхать. Он все время только в работе. Он целиком уходит в свои дела. И, кроме них, ничего не видит и ничего не замечает. Разве это правильно?
Ядов. О, это чрезвычайно неправильно, сударыня! Скажу более: это ведет к водевильным результатам.
Зоя. Сегодня уже произошло нечто комическое — он, оказывается, не знал, в каком классе учится его сын. Ну что это такое?
Ядов. Это? Мои современники, сударыня, на своем грубом диалекте довольно четко сформулировали это сумеречное состояние души: отрыв от жизни.
Зоя. Правильно! Алеша оторвался от жизни. Он витает в облаках. Вот поэтому я и хотела посоветоваться с вами… Но только прошу вас — говорите со мной проще, без этих ваших постоянных афоризмов, от которых у меня что-то путается в голове.
Ядов. Извольте, сударыня. Говорите. Вы получите мой ответ — простейший, как мычание.
Зоя. Я хотела вас спросить — как исправить эту ошибку Алексея? Что я должна сделать для того, чтобы он стал таким, как прежде?
Ядов. Зоя Павловна, сначала надо выяснить причину возникновения этой ошибки. При этом не следует закрывать глаза. Быть может, равнодушие к вам сыграло роковую роль в его метаморфозе.
Зоя. А в самом деле, может быть, он просто разлюбил меня?
Ядов. Сударыня, это только мое минутное предположение, — быть может, весьма неосторожное.
Зоя (как бы про себя). Да, да, возможно, что он разлюбил меня. И теперь ему скучно, неинтересно быть дома. Может быть, он хочет забыться в работе. Ведь прежде было иначе…
Ядов. Спокойней, сударыня…
Зоя. Неужели это так? Неужели он… (Посмотрев в зеркало.) Виктор Эдуардович, скажите — я хорошенькая? Я еще могу нравиться мужчинам?
Ядов (патетически). Вы?! Боже мой! Вы — ослепительны! Вы — маленькая языческая богиня, на которую простые смертные не могут смотреть без изумления… О, если б вы знали, сударыня, как безнадежно и пламенно я вас обожаю!
Зоя. Что за тон?
Ядов. На этот раз мой трагический тон совпадает с моими чувствами. Я несчастен из-за вас… Входит бабушка Алиса Юрьевна.
Бабушка. Это кто несчастен? Вы, Виктор Эдуардович?
Ядов. Я несчастен, Алиса Юрьевна.
Бабушка. Ну, разве?.. Помню, я была совсем молоденькая. И вот один юнкер Николаевского кавалерийского училища… наш хороший знакомый… "Поцелуйте, говорит, меня — я несчастен из-за вас!"… А это в театре… и мы были с мужем… Я говорю: "Нет, я этого не сделаю". Он говорит: "В таком случае поцелуйте меня как покойника"…
Ядов. Надеюсь, вы исполнили эту робкую просьбу?
Бабушка. Ну, был грандиозный скандал. Все сосчитали, что его поцелуй был слишком длительным. Мой муж хотел послать ему вызов. Но я сказала мужу: "Мой друг, что было, того уж не вернешь. Зачем же теперь посылать ему вызов? Ведь он военный. Он привык стрелять. Он непременно застрелит тебя, мой друг. Ну, хорошо ли это будет для меня и для тебя?"
Зоя. Боря не опоздал?
Бабушка. Минут на пять опоздал, не более… (Уходит.)
Зоя. Но почему вы несчастны, Виктор Эдуардович? Из-за меня? Это неправда. Вы же любите там кого-то.
Ядов. Я люблю? Нет! Это меня любит одна женщина. Но я люблю вас, а не ее. И разница между реальностью и моей фантазией создает искусство. Вот отчего я драматург.
Зоя. Но вы же и раньше были драматургом, до меня.
Ядов. Рок преследовал на всем пути моей жизни. И до вас я любил, а меня — нет. О, это была волшебная женщина… Отчего вы нахмурились? Вы ревнуете? Это меня радует.
Зоя. Ничуть не ревную. А потом это было в прошлом, до вашего чувства ко мне.
Ядов. Да, это было в далеком прошлом. Она, так же, как и вы, грубо отказалась от меня. Но я сам был виноват в той неудаче. Я тогда расставил сети слишком высоко — она летела ниже. Ее избранником оказался пронырливый кустарь, изготовляющий модные воротнички для молодых франтов… Теперь я буду умней!
Зоя. Что вы хотите этим сказать?
Ядов. Я хочу этим сказать, что теперь мои сети расставлены должным образом. Бойтесь меня.
Зоя. Я говорю с вами о серьезных делах, о моей жизни. А вы… Хорошо, уходите. Мне не нужна ваша помощь.
Ядов. Я шутил. Болтал всякий вздор. Простите… Дайте мне вашу маленькую руку. Закройте мои глаза, чтобы я не смотрел на вас. Иначе я слепну и глупею… Вот теперь говорите.
Зоя. Мне больше не о чем говорить. Я спросила вас — как исправить ошибку Алексея? Но если вы думаете, что он разлюбил меня, то…
Ядов. Даже если это так — я верну вам прежнюю любовь вашего мужа!
Зоя. Как?
Ядов. В арсеналах жизни есть одно средство — древнее, как мир: ревность… Вы должны вызвать его ревность.
Зоя. Ерунда. Вы не знаете его. Он тогда совсем уйдет от меня.
Ядов. Сомневаюсь… В один прекрасный день он войдет в эту комнату и увидит вас в объятиях другого. Он пойдет на все, чтобы вернуть вас. Не спорьте, я знаю все извилины мужского ума — ума собственника.
Зоя. Значит, по-вашему, я должна…
Ядов. Вы должны встречаться с каким-нибудь человеком, допустим со мной. И мы с вами разыграем этот маленький фарс, цель которого — вызвать его ревность.
Зоя. Нет, я не хочу участвовать в этом фарсе.
Ядов. Жаль. Я уверен, что мы вернули бы ту любовь, которая затерялась, быть может, всего лишь в дебрях канцелярии.
Зоя. А если эта любовь не затерялась в канцелярии? Если Алеша полюбил другую?
Ядов. Другую? У вас есть какие-нибудь факты?
Зоя. Нет, но он…
Ядов. Вам кажется, что он утешается на стороне?
Зоя (в смятении). Я вам этого не сказала… Боже мой! А что, если это и в самом деле так? Ведь могла же мама подумать, что он… у него…
Ядов. О, так подумала ваша мама — столь искушенная в житейских делах?
Зоя. Нет, ей просто показалось, что Алеша…
Ядов. Минуточку! Допустим, что ваш Алексей Гаврилович прикрывает службой свои какие-нибудь личные дела. Спокойно! Это только предположение… Как же нам тогда поступить? Совершенно одинаково, как и в первом случае. Ревность! И тогда он снова вернется к вам.
Зоя. То есть, по-вашему, я должна…
Ядов. Не вы должны, а я должен. Или вернее: он должен увидеть вас в моих объятиях.
Зоя. Почему же в ваших?
Ядов. А кого же вы найдете на такую фальшивую игру? Ведь это будет только игра. Инсценировка… Ну? Вы согласны?
Зоя. Нет. Уйдите…
Ядов. Жаль. Было бы забавно разыграть этот фарс… Все-таки не отказывайтесь категорически. Не так уж трудно вам будет привыкнуть к этой игре. Ведь это же не всерьез. (Обнимает ее.)
Зоя. Нет, нет. Прошу вас… Входит бабушка Алиса Юрьевна. Увидев свою дочь в объятиях Ядова, старуха хочет ретироваться.
Бабушка (улыбаясь). Пардон…
Зоя. Мама, войди. Это была шутка…
Бабушка. Шутка?
Зоя. Нет, верно, это была только шутка.
Ядов (бабушке). Прошу, извините меня, сударыня, за эту шутку.
Бабушка. Однажды, когда моя мать — стало быть, твоя бабушка — вошла в комнату и увидела точно такую же картину, я, Зоюшка, не пыталась рассказывать ей сказки.
Зоя. Но право же, мама!
Ядов. Зоя Павловна, имею честь откланяться. Я полностью к вашим услугам… (Бабушке.) Мейн гроссмуттер… (Театрально поклонившись, уходит.)
Бабушка (вслед). Заходите почаще, Виктор Эдуардович.
Зоя. Мама, а что если ты права?
Бабушка. Я всегда права, дитя мое. И поэтому не советую тебе прикрываться сказками.
Зоя. Нет, я о другом! Я говорю: что, если Алеша и в самом деле разлюбил меня. А теперь не верен мне?
Бабушка. И поэтому ты хочешь немного развлечься? Ну что ж — правильно. Значительно легче перенести горечь утраты. Тем более что Виктор Эдуардович вполне, по-моему, соответствует выбору…
Зоя. Ах, он — совсем иное дело! Ты не поймешь.
Бабушка. Я не пойму? Я, которая… Ну, бог с тобой… А что касается твоего мужа, то я не хотела тебя заранее огорчать, но я давно была в этом уверена.
Зоя. В чем уверена? В том, что Алеша проводит время где-то там… на стороне?
Бабушка. Ну конечно же, дочь моя.
Зоя. Нет, этого не может быть! Алеша чистый и светлый человек. Он не способен на такой низкий обман. Не способен так подло врать да еще прикрываться работой. Алексей — коммунист в высоком значении этого слова…
Бабушка. Ах, доченька, в этом отношении все они одинаковы — и коммунисты, и эти, как их… ну… беспартийные. Все они одним миром мазаны.
Зоя. Мама, ты помнишь только прошлый мир, прежних людей. И ты не понимаешь Алешу. Не понимаешь, что значит для него труд, стремление принести пользу своей стране… Нет, я с ума сошла — подумать, что Алексей обманывает меня… (Уходит.)
Бабушка (вслед). Ты плохо знаешь мужчин, дочь моя… (Задумчиво.) Я никогда не проливала напрасных слез. Так пусть же и она… Но тут я, кажется, должна помочь моей глупой дочке.
КАРТИНА ВТОРАЯ НА РАБОТЕ
Учреждение. Стеклянная перегородка разделяет сцену. Направо — кабинет директора Налево — канцелярия.
В кабинете идет совещание Клубы табачного дыма, как дым пожара, окутывают сидящих за столом.
Рядом с директором Баркасовым — его заместитель Иван Силыч Тятин. Он в меру толстоват. Его цветущее здоровье придает ему сияющий вид.
В канцелярии служащие усердно работают, склонив головы над бумагами. Молоденькая и бойкая машинистка Настя Тройкина энергично бьет по машинке. Сотрудница Софочка Крутецкая внимательно листает канцелярскую книгу. Делопроизводитель Антон Духоявленский величественно восседает за конторкой Он — в толстовке Лицо у него благостно. По временам он медленно щелкает костяшками на счетах.
И только сотрудник Володя Слоняев не находит себе покоя. Он вертится, шумно вздыхает и поглядывает на машинистку Настеньку, стараясь привлечь ее взгляд.
Баркасов. В январе текущего тысяча девятьсот тридцать шестого года мы уже имели сто два процента плана. Год назад мы были бы довольны достигнутым. Но теперь внешняя обстановка такова, что мы не можем почить на лаврах. И поэтому шаг за шагом движемся вперед… В феврале мы имели сто четыре процента плана, в марте — сто шесть и, наконец, в апреле — сто десять. Эти показатели дают нам великую надежду на дальнейший успех.
Тятин. Правильно!
Баркасов. Кто желает высказаться по этому вопросу?
Тятин. Дозвольте мне.
Баркасов. Слово имеет мой заместитель Иван Силыч Тятин.
Тятин неторопливо встает из-за стола, откашливается, выпивает стакан воды и, достав из кармана гребеночку, тщательно приглаживает прическу. После чего, снова выпив стакан воды, принимает позу оратора.
Тятин (официальным тоном). Товарищи! Я взял слово для того, чтобы… (Бытовым голосом.) Алексей Гаврилыч, только сними, понимаешь, трубочку с телефона. Не люблю, когда телефонные звонки мою речь перебивают. Теряю мысли… (Снова официально.) Товарищи! Я взял, понимаете ли, слово для того, чтобы подвести итоги нашей полугодовой работе… Товарищи! Что мы видим в данном отрезке времени? В данном отрезке времени мы, так сказать, наглядно или, проще сказать, воочию видим достаточно, в сущности, яркие показатели. Показатели, которые с полной очевидностью сигнализируют нам, иными словами, дают нам знать, поясняют нам — каковы сами по себе эти показатели как таковые. И как таковые они сами по себе указывают нам, каковы результаты нашей полугодовой работы. И мы, учитывая данные показатели…
Баркасов (перебивает). Иван Силыч, да говори ты нормальным человеческим языком!
Тятин. А я как же говорю?
Баркасов. А ты какую-то потустороннюю речь загибаешь. Говори проще, без ораторского нажима.
Тятин (расстроившись). Нет, Алексей Гаврилыч, без ораторского нажима у меня не выйдет. Ведь если говорить проще, так и говорить, понимаешь, не о чем. Сто десять процентов плана. Что же я могу добавить к этой цифре, которая и без того поясняет картину? (Оживившись.) Сто десять процентов, друзья мои! А?! Ведь это же душа поет!
Баркасов. Кончил?
Тятин. Вообще-то я хотел еще немного сказать, но если ты против речей, то я, понимаешь, вынужден на этом закончить… Хотя нет, погоди… (Официально.) Товарищи! А являются ли данные показатели как таковые показательными для данного отрезка времени? Не есть ли эти показатели малопоказательны сами по себе?..
Баркасов (укоризненно). Иван Силыч…
Тятин. Сам не пойму, что со мной делается, когда речь произношу. Не те слова идут…
Баркасов. А ты поясни речь своими словами. О чем ты нам хотел сказать?
Тятин. Да я, понимаешь, хотел сказать, что за этими цифрами — труд. Люди как черти работали.
Баркасов. Иван Силыч правильно указал, что за этими высокими показателями — большая работа. И тут, в первую очередь, следует отметить его самого, его самоотверженный труд…
Тятин. Ну, меня-то зачем? Я в норме работал, не пересиливал себя.
Баркасов. Конечно, мы здесь собрались не для того, чтобы говорить комплименты, но подчеркнуть следует — люди дают нам уверенность, что мы еще крепче возьмемся за дело.
Тятин. Правильно!
Баркасов. Прошу взглянуть на эту диаграмму… (Разворачивает рулон.) Тут мы ясней представим себе план нашего дальнейшего движения…
Тятин (помогая разворачивать рулон). Эх, помещение тесновато для такой диаграммы.
Баркасов. Пройдемте в конференц-зал… Участники совещания удаляются. В канцелярии — телефонный звонок. Делопроизводитель Духоявленский снимает трубку.
Духоявленский (по телефону.) Слушаю вас… (Небрежно.) Баркасов на совещании… Не знаю. Позвоните попозже.
Настя (Слоняеву). Ай, Володя, ну что вы на меня так смотрите. Как баран на луну.
Слоняев. Баран смотрит на луну без особого удовольствия, чего никак нельзя сказать про меня…
Настя. Отвяжитесь. Не мешайте мне работать.
Духоявленский. Попрошу без частных разговоров. (Сотруднице Софочке Крутецкой.) Товарищ Крутецкая, справка готова?
Софочка. Заканчиваю, Антон Антоныч. В канцелярию входит посетитель в макинтоше. Он толстоват, с одышкой Платком вытирает запотевшее лицо.
Посетитель (Слоняеву). Директор еще не выходил?
Слоняев. Он на совещании.
Посетитель. Пожалуй, я подожду его. А то ведь кролики у меня дохнут…
Слоняев (улыбаясь). Ах, дохнут они у вас?
Посетитель. Околевают без еды. До тридцатого числа я получил на их кормежку. А с первого числа все кролики должны быть на довольствии в тех учреждениях, какие у нас запланированы.
Слоняев (посмеиваясь). Нынче уже пятое число.
Посетитель. Вот я и говорю: положение критическое с теми кроликами, которых я еще не успел распределить по учреждениям.
Духоявленский (сняв трубку с телефона, который звонит). Слушаю вас… (Медовым голосом.) Ах, это вы, товарищ Гребешков. Там, вероятно, трубочка снята… Сию минуту, товарищ Гребешков. Сейчас я лично схожу за ним… (Бережно кладет трубку на стол.)
Посетитель. Что, директор сюда придет? Не отвечая посетителю, делопроизводитель торопливо и почти рысцой выходит из помещения Посетитель приводит в порядок свой туалет.
Слоняев (машинистке). Так и не позовете меня к себе, уважаемая Настенька? Настя. Я, кажется, сказала вам — нет.
Слоняев. А то сегодня суббота. Завтра — выходной. Пошли бы в кино. Погуляли бы. А? Настя. Нет, нет, Володя.
Слоняев. А вот я когда-нибудь возьму и нарочно войду к вам без приглашения. Не выгоните же. Настя. Ей-богу, выгоню. Лучше не приходите… (Сердито.) Ай, не мешайте мне, Володя! У меня же срочная работа… (Отворачивается от собеседника.)
Слоняев (достав из кармана какую-то игрушку). Минуточку, Настенька. Хотел показать вам последнюю заграничную новинку… Настя (с любопытством). Ой, что это?
Слоняев. Танцующая свинка. И при этом она хрюкает. Настя (присаживается рядом). Ах, и хрюкает она?
Слоняев. И тихонько хрюкает, если потянуть за хвостик. А тут на спинке у нее — зеркальце и карандаш для губ. Настя. Ой, какая прелесть!
Слоняев. Сильней тяните за хвостик — тогда она хрюкнет. В канцелярию входит Баркасов. Вслед за ним Тятин и делопроизводитель. Посетитель торопливо подходит к директору.
Посетитель. Товарищ Баркасов, ну как же насчет кроликов?