Дюма Александр. Сорок пять

   – В Лувр! В Лувр! – радостно бормотали гасконцы. – Черти полосатые! Мы отправляемся в Лувр?
   Луаньяк вышел из-за стола и пропустил мимо себя всех сорок пять гасконцев, считая их, словно баранов. Затем он повел их по улицам до Нельской башни.
   Там находились три большие барки. На каждую погрузилось пятнадцать пассажиров, и барки тотчас же отплыли.
   – Что же, черт побери, будем мы делать в Лувре? – размышляли самые бесстрашные; холод на реке протрезвил их, к тому же они были большей частью неважно одеты.
   – Вот бы мне сейчас мою кирасу! – прошептал Пертинакс де Монкрабо.

Глава 10.

СКУПЩИК КИРАС

   Пертинакс с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как раз в это самое время он, через посредство своего странного слуги, так фамильярно обращавшегося к господину, лишился ее навсегда.
   Действительно, едва только г-жа Фурнишон произнесла магические слова «десять экю», как лакей Пертинакса устремился за торговцем.
   Было уже темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился, ибо когда Самюэль вышел из гостиницы, он уже удалился от нее шагов на тридцать.
   Лакею пришлось поэтому окликнуть торговца.
   Тот с некоторым опасением обернулся, устремляя пронзительный взгляд на приближавшегося к нему человека. Но, видя, что в руках у него подходящий товар, он остановился.
   – Чего вы хотите, друг мой? – спросил он.
   – Да, черт побери, – сказал слуга, хитро подмигнув, – хотел бы сделать с вами одно дельце.
   – Ну, так давайте поскорее.
   – Вы торопитесь?
   – Да.
   – Дадите же вы мне перевести дух, черт побери!
   – Разумеется, но переводите дух побыстрее, меня ждут.
   Ясно было, что торговец еще не вполне доверяет лакею.
   – Когда вы увидите, что я вам принес, – сказал тот, – вы, будучи, по-видимому, знатоком, не станете пороть горячку.
   – А что вы принесли?
   – Чудесную вещь, такой работы, что… Но вы меня не слушаете.
   – Нет, я смотрю.
   – Что?
   – Разве вам неизвестно, друг мой, что торговля оружием запрещена по королевскому указу?
   При этих словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел за благо изобразить полнейшее неведение.
   – Я ничего не знаю, – сказал он, – я приехал из Мон-де-Марсана.
   – Ну, тогда дело другое, – ответил скупщик кирас, которого ответ этот, видимо, несколько успокоил. – Но хоть вы и из Мон-де-Марсана, вам все же известно, что я покупаю оружие?
   – Да, известно.
   – А кто вам сказал?
   – Тысяча чертей! Никому не понадобилось говорить, вы сами об этом достаточно громко кричали.
   – Где же?
   – У дверей гостиницы «Меч гордого рыцаря».
   – Вы, значит, там были?
   – Да.
   – С кем?
   – Со множеством друзей.
   – Друзей? Обычно в этой гостинице никого не бывает.
   – Значит, вы, наверное, нашли, что она здорово изменилась?
   – Совершенно справедливо. А откуда же явились все ваши друзья?
   – Из Гаскони, как и я сам.
   – Вы – люди короля Наваррского?
   – Вот еще! Мы душой и телом французы.
   – Да, гугеноты?
   – Католики, как святой отец наш папа, слава богу, – произнес Самюэль, снимая колпак, – но дело не в этом. Речь идет о кирасе.
   – Подойдем-ка поближе к стене, прошу вас. На середине улицы нас слишком хорошо видно.
   И они приблизились на несколько шагов к одному дому, из тех домов, где обычно жили парижские буржуа с кое-каким достатком; за оконными стеклами его не видно было света.
   Над дверью того дома имелось нечто вроде навеса, служившего балконом. Рядом с парадной дверью находилась каменная скамья – единственное украшение фасада.
   Скамья эта представляла собою сочетание приятного с полезным, ибо с ее помощью путники взбирались на своих мулов или лошадей.
   – Поглядим на вашу кирасу, – сказал торговец, когда они зашли под навес.
   – Вот она.
   – Подождите: мне почудилось в доме какое-то движение.
   – Нет, это там, напротив.
   Действительно, напротив стоял трехэтажный дом, и в окнах верхнего этажа порою, словно украдкой, мелькал свет.
   – Давайте поскорее, – сказал торговец, ощупывая кирасу.
   – А какая она тяжелая! – сказал Самюэль.
   – Старая, массивная, таких теперь уже не употребляют.
   – Произведение искусства.
   – Шесть экю, хотите?
   – Как, шесть экю! А там вы дали целых десять за ломаный железный нагрудник!
   – Шесть экю – да или нет? – повторил торговец.
   – Но обратите же внимание на резьбу!
   – Я перепродаю на вес, при чем тут резьба?
   – Ого! Здесь вы торгуетесь, – сказал Самюэль, – а там вы давали, сколько с вас спрашивали.
   – Могу добавить еще одно экю, – нетерпеливо произнес торговец.
   – Да здесь одной позолоты на четырнадцать экю!
   – Ладно, давайте договоримся поскорее, – сказал торговец, – или же разойдемся подобру-поздорову.
   – Странный вы все-таки торговец, – сказал Самюэль. – Дела свои вы обделываете тайком, вопреки королевским указам, и при этом еще торгуетесь с порядочными людьми.
   – Ну, ну, не кричите так громко.
   – О, мне ведь бояться нечего, – повысил голос Самюэль, – я не занимаюсь незаконной торговлей, и прятаться мне незачем.
   – Хорошо, хорошо, берите десять экю и молчите.
   – Десять экю? Я же говорю вам, что это стоимость одной только позолоты. Ах, вы намереваетесь улизнуть?
   – Да нет же, ведь вот бешеный!
   – Знайте, что, если вы попытаетесь скрыться, я вызову стражу!
   Эти слова Самюэть произнес так громко, что уже как бы привел свою угрозу в исполнение.
   Над балконом дома, у которого происходил торг, распахнулось маленькое окошко. Торговец с ужасом услышал скрип открывающейся рамы.
   – Хорошо, хорошо, – сказал он, – вижу, что мне надо на все соглашаться. Вот вам пятнадцать экю, а теперь уходите.
   – Ну и хорошо, – сказал Самюэль, кладя в карман деньги.
   – Наконец-то.
   – Но эти пятнадцать экю я должен отдать своему хозяину, – продолжал Самюэль, – а мне тоже надо бы что-нибудь получить.
   Торговец быстро оглянулся по сторонам и стал вынимать из ножен кинжал. Он явно намеревался уже полоснуть шкуру Самюэля, так что тому бы никогда не пришлось приобретать новую кирасу взамен проданной. Но Самюэль был начеку, как воробей в винограднике: он подался назад.
   – Да, да, милейший торговец. Я твой кинжал вижу. Но вижу и еще кое-что: там, на балконе, стоит человек, и он видит тебя.
   Торговец, мертвенно-бледный от страха, поглядел туда, куда указывал Самюэль, и действительно заметил на балконе какое-то необычайное существо высокого роста, завернувшееся в халат из кошачьих шкурок: этот аргус не упустил из их беседы ни единого звука, ни одного жеста.
   – Ладно, уж вы из меня просто веревки вьете, – произнес торговец со смешком, оскалив зубы как шакал, – вот еще одно экю. Дьявол тебя задави, – прошептал он тихонько.
   – Спасибо, – сказал Самюэль, – желаю удачи.
   Он кивнул скупщику кирас и, хихикая, удалился.
   Торговец, оставшийся один на улице, поднял с земли кирасу Пертинакса и стал засовывать ее в латы Фурнишона.
   Буржуа, стоявший на балконе, продолжал смотреть вниз. Когда торговец был в самом разгаре дела, он обратился к нему:
   – Вы, сударь, кажется, скупаете старые доспехи?
   – Да нет же, милостивый государь, – ответил несчастный, – тут просто случай такой представился.
   – Так этот случай и мне очень подходит.
   – В каком смысле, сударь? – спросил торговец.
   – Представьте себе, что у меня тут под рукой целая груда старого железа, от которой мне хотелось бы избавиться.
   – Я не отказался бы от покупки; но сейчас, вы сами видите, у меня руки полные.
   – Я все-таки покажу вам доспехи.
   – Не стоит, я истратил все деньги.
   – Пустяки, я вам поверю в долг, вы, на мой взгляд, человек вполне порядочный.
   – Благодарю вас, но меня ждут.
   – Странное дело, ваше лицо мне как будто знакомо! – заметил буржуа.
   – Мое? – сказал торговец, тщетно стараясь совладать с дрожью.
   – Посмотрите на эту каску, – сказал буржуа, протягивая к себе названный предмет своей длинной ногой: он не хотел отходить от окошка, чтобы торговец не смог от него улизнуть.
   И тут же, нагнувшись через балкон, он положил каску прямо в руки торговца.
   – Вы меня знаете? – переспросил тот. – То есть вам показалось, будто вы меня знаете.
   – Да нет же, я вас отлично знаю. Ведь вы…
   Буржуа, казалось, искал в своей памяти. Торговец ждал, не шевелясь.
   – Ведь вы Никола…
   Лицо торговца исказилось, каска в его руке задрожала.
   – Никола?! – повторил он.
   – Никола Трюшу, торговец скобяными изделиями с улицы Коссонери.
   – Нет, нет, – ответил торговец. Он улыбнулся и вздохнул, словно у него гора с плеч свалилась.
   – Не важно, у вас честное лицо. Так вот, я бы продал полные доспехи, – кирасу, наручни и шпагу.
   – Учтите, сударь, что это запрещенный род торговли.
   – Знаю, тот, у кого вы только что купили кирасу, кричал об этом достаточно громко.
   – Вы слышали?
   – Отлично слышал. Вы очень щедро расплатились. Это-то и навело меня на мысль договориться с вами. Но будьте спокойны, я не вымогатель, так как знаю, что такое коммерция. Я сам в свое время торговал.
   – А, и чем же именно?
   – Что я продавал?
   – Да.
   – Льготы и милости.
   – Отличное предприятие.
   – Да, я преуспел и теперь, как видите, – буржуа.
   – С чем вас и поздравляю.
   – Поэтому я любитель удобств и продаю старое железо, которое только место занимает.
   – Вполне понятно.
   – У меня имеются также набедренник и еще перчатки.
   – Но мне всего этого не нужно.
   – Мне тоже.
   – Я бы взял только кирасу.
   – Вы покупаете только кирасы?
   – Да.
   – Странно. Ведь вы же в конце концов все перепродаете на вес, так вы, по крайней мере, сами заявляли, а железо всегда железо.
   – Это верно, но, знаете ли, предпочтительно…
   – Как вам угодно: купите одну кирасу.., или, пожалуй, вы правы: не надо ничего покупать.
   – Что вы хотите сказать?
   – Хочу сказать, что в такое время, как наше, оружие может каждому пригодиться.
   – Что вы! Сейчас ведь мир.
   – Друг любезный, если бы у нас царил мир, никто бы, черт возьми, не стал скупать кирасы. Мне вы этого не рассказывайте.
   – Сударь!
   – Да еще скупать их тайком.
   Торговец сделал движение, видимо, намереваясь удалиться.
   – Но, по правде-то сказать, чем больше я на вас гляжу, – сказал буржуа, – тем сильнее во мне уверенность, что я вас знаю. Нет, вы не Никола Трюшу, но я вас все-таки знаю.
   – Молчите.
   – И если вы скупаете кирасы…
   – Так что же?
   – Так я уверен, ради дела, угодного богу.
   – Замолчите!
   – Я от вас просто в восторге, – произнес буржуа, протягивая с балкона длиннющую руку, которая крепко вцепилась в руку торговца.
   – Но вы-то сами кто такой, черт побери?
   – Я – Робер Брике, по прозванию гроза еретиков, лигист и пламенный католик. Теперь я вас безусловно узнал.
   Торговец побледнел как мертвец.
   – Вы Никола… Грембло, кожевенщик из «Бескостной коровы».
   – Нет, вы ошиблись. Прощайте, мэтр Робер Брике, очень рад, что с вами познакомился.
   И торговец повернулся спиной к балкону.
   – Что же это, вы хотите уйти?
   – Как видите.
   – И не возьмете у меня доспехов?
   – Я же сказал вам, что у меня нет денег.
   – Я пошлю с вами своего слугу.
   – Это невозможно.
   – Как же нам тогда сделать?
   – Да никак: останемся каждый при своем.
   – Ни за что, разрази меня гром, уж очень мне хочется покороче с вами познакомиться.
   – Ну, а я хочу поскорее с вами распрощаться, – ответил торговец. Решив на этот раз бросить свои кирасы и все потерять, лишь бы его не узнали, он дал тягу.
   Но от Робера Брике было не так-то легко избавиться. Он перекинул ногу через перила балкона, спустился на улицу, причем ему даже почти не пришлось делать прыжка, и, пробежав шагов пять-шесть, догнал торговца.
   – Что, вы с ума сошли, приятель? – спросил он, кладя свою большую руку на плечо бедняги. – Если бы я был вам недруг и хотел, чтобы вас арестовали, мне стоило бы только крикнуть: как раз сейчас стража проходит по улице Августинцев. Но черт меня побери, если я не считаю вас своим другом. И вот вам доказательство: теперь-то я безусловно припоминаю ваше имя.
   На этот раз торговец рассмеялся.
   Робер Брике загородил ему дорогу.
   – Вас зовут Никола Пулен, – сказал он, – вы чиновник парижского городского суда. Я же помнил, что тут не без какого-то Никола.
   – Я погиб! – прошептал торговец.
   – Наоборот: вы спасены, разрази меня гром. Никогда вы не сможете совершить ради святого дела все то, что намерен совершить я.
   Никола Пулен застонал.
   – Ну, ну, мужайтесь, – сказал Робер Брике. – Придите в себя. Вы обрели брата, брата Робера Брике. Возьмите одну кирасу, а я возьму две других. Сверх того я дарю вам свои наручни, набедренники и перчатки. А теперь – вперед и да здравствует Лига!
   – Вы пойдете со мной?
   – Я помогу вам донести куда следует доспехи, благодаря которым мы одолеем филистимлян: указывайте дорогу, я следую за вами.
   В душу несчастного судейского чиновника запала, правда, искра вполне естественного подозрения, но она погасла, едва вспыхнув.
   «Если бы он хотел погубить меня, – подумал Пулен, – стал бы он признаваться, что я ему знаком?»
   Вслух же он сказал:
   – Что ж, раз вы непременно этого желаете, пойдемте со мной.
   – На жизнь и на смерть с вами! – вскричал Робер Брике, сжимая в своей руке руку вновь обретенного союзника. Другой рукой он ликующим жестом высоко поднял свой груз железного лома.
   Оба пустились в путь.
   Минут через двадцать Никола Пулен добрался до Маре. Он был весь в поту, разгоряченный не только быстрой ходьбой, но и живостью беседы на политические темы.
   – Какого воина я завербовал! – прошептал Никола Пулен, останавливаясь неподалеку от дворца Гизов.
   «Я так и полагал, что мои доспехи пойдут сюда», – подумал Брике.
   – Друг, – сказал Никола Пулен, с трагическим видом поворачиваясь к Брике, стоявшему тут же с самым невинным выражением лица, – даю вам одну минуту на размышление, прежде чем вы вступите в логово льва. Вы еще можете удалиться, если совесть у вас не чиста.
   – Ну что там! – сказал Брике. – Я еще и не то видывал. Et non intremuit medulla mea ², – продекламировал он. – Ах, простите, вы, может быть, не владеете латынью?
   – А вы владеете?
   – Сами можете судить.
   «Ученый, смелый, сильный, состоятельный – какая находка для нас!» – подумал Пулен.
   – Что ж, войдем.
   И он повел Брике к огромным воротам дворца Гизов, которые и открылись после третьего удара бронзового молотка.
   Двор был полон стражи и еще каких-то людей, закутанных в плащи и бродивших взад и вперед, подобно теням.
   Света в окнах дворца не было видно. В одном углу стояли наготове восемь оседланных и взнузданных лошадей.
   Удары молотка заставили большинство собравшихся здесь людей обернуться и даже выстроиться в шеренгу для встречи вновь прибывших.
   Тогда Никола Пулен, наклонившись к уху человека, выполнявшего функции привратника и приоткрывшего дверное окошечко, назвал свое имя.
   – Со мною верный товарищ, – добавил он.
   – Проходите, господа, – вымолвил привратник.
   – Отнесите это на склад, – сказал тогда Пулен, передавая привратнику три кирасы и другие части доспехов, полученные от Робера Брике.
   «Отлично! У них, оказывается, есть склад», – подумал тот.
   – Просто замечательно, черт побери! Вы прекрасный организатор, мессир прево.
   – Да, да, мозгами шевелить мы умеем, – самодовольно улыбаясь, ответил Пулен. – Но пойдемте же, я вас представлю.
   – Не стоит, – сказал на это буржуа. – Я очень застенчив. Если мне разрешат остаться – большего и не потребуется. Когда же я докажу, что достоин доверия, то и сам представлюсь; по словам греческого писателя: за меня будут свидетельствовать мои дела.
   – Как вам угодно, – ответил судейский. – Подождите меня здесь.
   И он отправился приветствовать собравшихся во дворе, большей частью здороваясь с ними за руку.
   – Чего мы ждем? – спросил чей-то голос.
   – Хозяина, – ответил другой.
   В этот момент какой-то человек высокого роста как раз входил во дворец. Он услышал последние слова, которыми обменялись таинственные посетители.
   – Господа, – промолвил он, – я явился от его имени.
   – Ах, да это господин Мейнвиль! – вскричал Пулен.
   «Э, оказывается, я среди знакомых», – подумал Брике и тотчас же постарался скорчить гримасу, которая делала его неузнаваемым.
   – Господа, мы теперь в сборе. Давайте побеседуем, – снова раздался голос того, кто заговорил первым.
   «А, прекрасно, – заметил про себя Брике, – номер два. Это мой прокурор, мэтр Марто».
   И он переменил гримасу с легкостью, доказывавшей, как привычны были ему подобные упражнения.
   – Пойдемте наверх, господа, – произнес Пулен.
   Господин де Мейнвиль прошел первым, за ним Никола Пулен. Люди в плащах последовали за Никола Пуленом, а за ними уже Робер Брике.
   Все поднялись по ступеням наружной лестницы, приведшей их к входу в какую-то сводчатую галерею.
   Робер Брике поднимался вместе с другими, шепча про себя:
   «А паж-то, где же этот треклятый паж?»

Глава 11.

СНОВА ЛИГА

   Поднимаясь по лестнице вслед за людьми в плащах и стараясь придать себе вид, приличествующий заговорщику, Робер Брике заметил, что Никола Пулен, переговорив с некоторыми из своих таинственных сотоварищей, остановился у входа в галерею.
   «Наверно, поджидает меня», – подумал Брике.
   И действительно, чиновник городского суда задержал своего нового друга как раз в момент, когда тот собирался переступить загадочный порог.
   – Вы уж на меня не обижайтесь, – сказал он. – Но почти никто из наших друзей вас не знает, и они хотели бы навести кое-какие справки, прежде чем допустить вас на совещание.
   – Это более чем справедливо, – ответил Брике, – я ведь говорил вам, что по своей врожденной скромности уже предвидел это затруднение.
   – Отдаю вам полную справедливость, – согласился Пулен, – вы человек безукоризненного такта.
   – Итак, я удаляюсь, – продолжал Брике, – счастливый хотя бы тем, что в один вечер увидел столько доблестных защитников Лиги.
   – Может быть, вас проводить? – спросил Пулен.
   – Нет, благодарю, не стоит.
   – Дело в том, что вас могут не пропустить у выхода. Хотя, с другой стороны, мне нельзя задерживаться.
   – Но разве здесь нет никакого пароля для выхода? Это на вас как-то не похоже, мэтр Никола. Такая неосторожность!
   – Конечно, есть.
   – Так сообщите мне его.
   – И правда, раз вы вошли…
   – И к тому же ведь мы друзья.
   – Хорошо. Вам нужно только сказать «Парма и Лотарингия».
   – И привратник меня выпустит?
   – Незамедлительно.
   – Отлично. Благодарю вас. Идите занимайтесь своими делами, а я займусь своими.
   Никола Пулен расстался со своим спутником и возвратился туда, где собрались его товарищи.
   Брике сделал несколько шагов по направлению к лестнице, словно намереваясь спуститься обратно во двор, но, дойдя до первой ступеньки, остановился, чтобы обозреть местность.
   В результате своих наблюдений он установил, что сводчатая галерея идет параллельно внешней стене дворца, образуя над нею широкий навес. Ясно было, что эта галерея ведет к какому-то просторному, но невысокому помещению, вполне подходящему для таинственного совещания, на которое Брике не имел чести быть допущенным.
   Это предположение перешло в уверенность, когда он заметил свет, мерцающий в решетчатом окошке, пробитом в той же стене и защищенном воронкообразным деревянным заслоном, какими в наши дни закрывают снаружи окна тюремных камер и монастырских келий, чтобы туда проходил только воздух, но оттуда не было видно ничего, кроме неба.
   Брике сразу же пришло в голову, что окошко это выходит в зал собрания и что, добравшись до него, можно было бы многое увидеть, а глаз в данном случае успешно заменил бы другие органы чувств.
   Трудность состояла лишь в том, чтобы добраться до этого наблюдательного пункта и устроиться таким образом, чтобы все видеть, не будучи, в свою очередь, увиденным.
   Брике огляделся по сторонам.
   Во дворе находились пажи со своими лошадьми, солдаты с алебардами и привратник с ключами. Все это был народ бдительный и проницательный.
   К счастью, двор был весьма обширный, а ночь весьма темная.
   Впрочем, пажи и солдаты, увидев, что участники сборища исчезли в сводчатой галерее, перестали наблюдать за окружающим, а привратник, зная, что ворота на запоре и никто не сможет зайти без пароля, занялся только приготовлением своего ложа к ночному отдыху да наблюдением за согревающимся на очаге чайником, полным сдобренного пряностями вина.
   Любопытство обладает стимулами такими же могущественными, как порывы всякой другой страсти. Желание узнать скрытое так велико, что многие любопытные жертвовали ему жизнью.
   Брике собрал уже столько сведений, что ему непреодолимо захотелось их пополнить. Он еще раз огляделся и, зачарованный отблесками света, падавшими из окна на железные брусья решетки, усмотрел в этих отблесках некий призыв, а в лоснящихся брусьях просто вызов мощной хватке своих рук.
   И вот, решив во что бы то ни стало добраться до конца окна с деревянным заслоном, Брике принялся скользить вдоль карниза, который, как продолжение орнамента над парадной дверью, доходил до этого окна. Он передвигался вдоль стены, как кошка или обезьяна, цепляясь руками и ногами за выступы орнамента, выбитого в самой стене.
   Если бы пажи и солдаты могли различить в темноте этот фантастический силуэт, скользящий вдоль стены безо всякой видимой опоры, они, без сомнения, завопили бы о волшебстве, и даже у самых храбрых из них волосы встали бы дыбом.
   Но Робер Брике не дал им времени обратить внимание на свои колдовские шутки.
   Ему пришлось сделать не более четырех шагов, и вот он уже схватился за брусья, притаился между ними и деревянным заслоном, так что снаружи его совсем не было видно, а изнутри он был довольно хорошо замаскирован решеткой.
   Брике не ошибся в расчетах: добравшись до этого местечка, он оказался щедро вознагражденным и за смелость свою, и за преодоленные трудности.
   Действительно, взорам его представился обширный зал, освещенный железными светильниками с четырьмя ответвлениями и загроможденный всякого рода доспехами, среди которых он, хорошенько поискав, мог бы обнаружить свои наручи и нагрудник.
   Что же касается пик, шпаг, алебард и мушкетов, лежащих грудами или составленных вместе, то их было столько, что хватило бы на вооружение четырех полков.
   Однако Брике обращал меньше внимания на это разложенное или расставленное в отличном порядке оружие, чем на собрание людей, намеревавшихся пустить его в ход или раздать, кому следует. Горящий взгляд Робера Брике проникал сквозь толстое стекло, закопченное и засаленное, стараясь рассмотреть под козырьками шляп и капюшонами знакомые лица.
   – Ого! – прошептал он. – Вот наш революционер – мэтр Крюсе, вот маленький Бригар, бакалейщик с угла улицы Ломбардцев; вот мэтр Леклер, претендующий на имя Бюсси, но, конечно, не осмелившийся бы на подобное святотатство, если бы настоящий Бюсси еще жил на свете. Надо будет мне как-нибудь расспросить у этого мастера фехтования, известна ли ему уловка, отправившая на тот свет в Лионе некоего Давида, которого я хорошо знал. Черт! Буржуазия хорошо представлена, что же касается дворянства… А, вот господин Мейнвиль, да простит меня бог! Он пожимает руку Никола Пулену. Картина трогательная: сословия братаются. Вот как! Господин де Мейнвиль, оказывается, оратор? Похоже, что он намеревается произнести речь, стараясь убедить слушателей жестами и взглядами.
   Действительно, г-н де Мейнвиль начал говорить.
   Робер Брике покачивал головой, пока г-н де Мейнвиль ораторствовал. Правда, ни одного слова до него не долетело, но жесты говорившего и поведение слушателей были достаточно красноречивы.
   – Он, видимо, не очень-то убеждает свою аудиторию. На лице у Крюсе недовольная гримаса, Лашапель-Марто повернулся к Мейнвилю спиной, а Бюсси-Леклер пожимает плечами. Ну же, ну, господин де Мейнвиль, – говорите, потейте, отдувайтесь, будьте красноречивы, черт бы вас побрал. О, наконец-то слушатели оживились. Ого, к нему подходят, жмут ему руки, бросают в воздух шляпы, черт-те что!
   Как мы уже сказали, Брике видел, но слышать не мог. Но мы, незримо присутствующие на бурных прениях этого собрания, мы сообщим читателю, что там произошло.
   Сперва Крюсе, Марто и Бюсси пожаловались г-ну де Мейнвилю на бездействие герцога де Гиза.
   Марто, в качестве прокурора, выступил первым.
   – Господин де Мейнвиль, – начал он, – вы явились по поручению герцога Генриха де Гиза? Благодарим вас за это и принимаем в качестве посланца. Но нам необходимо личное присутствие герцога. После кончины своего увенчанного славой отца он в возрасте всего восемнадцати лет убедил добрых французов заключить наш Союз и завербовал нас всех под это знамя. Согласно принесенной нами присяге, мы отдали себя лично и пожертвовали своим имуществом торжеству этого святого дела. И вот, несмотря на наши жертвы, оно не движется вперед, развязки до сих пор нет. Берегитесь, господин де Мейнвиль, парижане устанут. А если устанет Париж, чего можно будет добиться во всей Франции? Господину герцогу следовало бы об этом поразмыслить.