Страница:
А пока, завершив церемониальный обмен взглядами, я подступил к двери и отворил ее с ощущением, как будто бросаюсь в холодную воду. Все-таки властелинов любого рода я до сих пор наблюдал разве что на экране телевизора (если не считать Мастера и Фермера, да еще Охранителя: но они не властелины, они нечто большее). И вот пришла пора вступить в соприкосновение - и не скажу, что моя позиция в тот миг казалась мне предпочтительнее.
Властелин сидел за столом в противоположном от двери конце обширного продолговатого помещения, где, похоже, не было ничего лишнего - например, столика, за которым можно было бы угоститься чашкой кофе или еще чем-нибудь. Да и то - угощают чаще всего равных или почти равных, а таких на этой планете не было. Во всяком случае, в представлении хозяина этой резиденции. Тут не было даже ковра на полу, и каждый шаг раздавался четко, давая представление о состоянии духа вошедшего. Я постарался пройти строевым, за пять шагов до стола остановился и проделал все, что полагалось по строгому ассартскому протоколу. В ответ Властелин кивнул, и я не принял его кивок за одобряющий; он выражал скорее нетерпеливое желание побыстрее от меня отделаться. Потом еще несколько секунд я ожидал, что он предложит мне сесть, но он, наверное, забыл: не думаю, чтобы тут запросто присаживались без его позволения. Он поелозил по мне глазами, уж не знаю, какие выводы пришли ему на ум, но, похоже, ничего особо выигрышного для меня он не разглядел, - и сказал, сразу переходя к сути дела:
- Письмо действительно от нее?
Перед тем, как утвердительно поклониться, я позволил себе чуть приподнять брови, как бы выражая удивление тем, что меня можно заподозрить в детском розыгрыше.
- Давайте.
Пришлось снова дать нагрузку сгибателям-разгибателям и прочей необходимой при поклонах мускулатуре. Потом я подошел к столу и положил письмо перед Властелином, а затем, как и полагалось, отступил на исходную позицию.
Единственным, что как-то выдало его волнение, был жест, каким он схватил письмо: раза в два быстрее, чем следовало бы, если он хотел продемонстрировать мне спокойную уверенность. Когда он разворачивал листок, пальцы его едва заметно вибрировали. Он уперся в письмо таким взглядом, что я не на шутку испугался, что бумага сейчас вспыхнет. Судя по затраченному времени, Властелин прочитал эту пару строк не менее четырех или пяти раз. Потом, справившись с собой, медленно сложил письмо и спрятал его где-то на груди - во всяком случае, он засунул руку за борт мундира, из которого не вылезал, насколько мне было известно, все последние недели, напоминая всему миру, что сейчас он прежде всего Верховный Главнокомандующий.
Пока он занимался письмом, я разрешил себе ненавязчиво, но тем не менее внимательно оглядеть его: я никогда не видел его так близко, а экран, как известно, чаще врет, чем говорит правду. Я знал, что он еще молод, но сейчас он выглядел значительно старше, чем ему следовало бы, казался осунувшимся, основательно усталым, и, если только то не был отблеск света, в темных волосах его уже пустила корни седина. Черты лица говорили о решительности и жесткости, доведенных до предела, за которым - совсем рядом - были уже и жестокость, и отчаяние. Это мне не понравилось. Балансируя на этой грани, человек способен принимать эмоциональные, неразумные решения, опасные не только для меня (в конце концов, они стали бы лишь фактом моей биографии), но и для Ассарта, а значит - в какой-то мере - и для Вселенной, в которой мы с ним обитали - и еще несколько биллионов человек; впрочем, последнего он мог и не знать. Наверное, если бы у меня было время полюбоваться на него более основательно, я составил бы о нем мнение, лежавшее ближе к истине. Но таким временем я не располагал, потому что даже пять раз прочесть две строчки можно всего лишь за несколько минут.
Итак, он спрятал письмо где-то в области сердца и наконец поднял взгляд на меня. И мне сразу сделалось не то, что не по себе - мне стало просто страшно. Таким взглядом смотрят на мертвецов, никак не относящихся к категории дорогих усопших. Наверное, так смотрит бык на поверженного тореро.
- Если хоть волос упадет с ее головы, - сказал он каким-то клекочущим голосом, - хоть один волос... вы и все, кто с вами, пожалеете, что родились на свет, и будете жалеть долго, долго, с каждой секундой все больше, с каждым часом, с каждым днем... Молитесь Рыбе - или кому там вы молитесь - чтобы у нее не нашлось повода для малейшей жалобы, для самомалейшей. Ее полное благополучие будет означать для вас легкую смерть - и большей милости вам не в силах пообещать никто.
Так он сразу вывел меня за круг живых. Наверное, у меня могли найтись возражения, но он не был настроен их выслушивать.
- Я не был предупрежден о вашем визите, - продолжал он, стараясь, чтобы ирония не уступала хорошо приготовленной горчице, - и поэтому принял свои меры. Так что сейчас я и без вас знаю, где она находится. Весь ваш расчет построен на том, что я не могу сейчас пренебречь делами даже ради нее; сегодня не могу. Но уже смогу завтра! Поэтому вы проживете еще сутки. Вы увидите... Вы узнаете о конце ваших сообщников; он будет страшным. Ваш настанет после них...
Откровенно говоря, когда я готовился к разговору с Властелином, я представлял себе все несколько иначе. Мне рисовалось нечто, смахивавшее на мирную конференцию, на которой стороны усердно ищут взаимоприемлемых путей к достойному выходу из окопов и убежищ. В конце концов, письмо Лезы было лишь предлогом, чтобы попасть к нему, темой же разговора, по моему разумению, должно было стать совсем другое: положение Ассарта накануне войны и неизбежный разгром его вскоре после ее начала. Однако для осуществления моего замысла нужно было прежде всего, чтобы он вообще захотел меня выслушать, а кроме того - чтобы он был способен разумно воспринимать аргументы. На самом же деле оказалось, что он не желал первого и, вероятнее всего, не мог второго.
- Ваше Всемогущество! - сказал я, когда он сделал передышку на мгновение: я старался, чтобы голос не дрожал. - Мне кажется, в прочитанном вами письме мне дана определенная рекомендация. Скажу больше: автор письма, считая, видимо, что может обещать от вашего имени, гарантировала мне мою неприкосновенность. Она ошибалась? В таком случае я сожалею, что захотел принести вам хоть какое-то успокоение.
Я рассчитал верно: такой поворот оказался для него неожиданным. Он знал, что он всемогущ: он знал, что никто не смеет хоть что-либо обещать от его имени - если только он сам не повелел сделать это. Никто. Но Леза не относилась к этим "никем", она была единственным, пожалуй, человеком в мире, замены которому не было: нет замены тем, кого ты любишь. Тут была область совсем другого права, по которому больше власти у того, кто любит беззаветней. По этому праву Леза была выше - хотя бы потому, что Изар все же делился между нею и властью, которая тоже была его любовью - в то время как для нее он занимал весь мир. И сказать сейчас "это все женская болтовня, я не позволял этого!" для него было все равно, что предать ее. Да по сути дела так оно и было бы.
Так что он ответил мне лишь после паузы, понадобившейся ему, чтобы прокрутить в голове всю эту ситуацию:
- Я уже сказал: вы доживете до ее освобождения. А тогда... Тогда я могу предположить, что окончательное решение будет зависеть от того, что скажет она.
Я отметил про себя, что это уже не был голос разгневанного пророка: интонации звучали почти нормально. И хотел поблагодарить Властелина за разумное решение, но он заговорил прежде, чем я успел придумать подходящую к случаю формулировку: царедворцем я был никудышным всю жизнь, и сейчас остаюсь таким же.
- Но при одном условии, - сказал он. - Когда я отправлюсь, чтобы вызволить ее и наказать преступников, вы послужите мне лоцманом. Это ускорит события, а время дорого.
Я удивился не так сильно, как можно было бы ожидать. Уже в самом начале я понял, что он не имеет ни малейшего представления о том, где на самом деле находится Леза: знай он это, у него на спасательную экспедицию ушло бы никак не более четверти часа, потребной, чтобы вызвать охрану и перейти в противоположное крыло Жилища Власти. Он не знал; но кто-то подсунул ему другой вариант - и теперь я начинал понимать кто; я не знал только, в чем этот вариант заключался и где, согласно ему, должна была находиться плененная принцесса. Мне подумалось, что недурно было бы это выяснить, если уж он стал таким разговорчивым.
- Я с искренней радостью выполню эту миссию, - сказал я, - поскольку уверен, что Ваше Всемогущество предпримет этот поход, когда угроза войны будет уже устранена.
Он высокомерно посмотрел на меня.
- Угроза войны? Вы прекрасно знаете, что такой угрозы для Ассарта не существует. Она есть лишь для противостоящей стороны. И мне совершенно не нужно, чтобы она (он почему-то никак не хотел назвать Лезу по имени; возможно, ему казалось, что в разговоре с такой низкой личностью, какой ему представлялся я, имя это будет если не осквернено, то во всяком случае униженно) находилась там - вы знаете где - до часа победы. Я освобожу ее, как только корабли стартуют.
- Ваше Всемогущество! Могу ли я высказать предположение, что вы ошибаетесь?
Ух, как он вздернул голову! Как если бы я расположился с бутылкой и закуской на могиле его родителей - если бы такая существовала.
- Уж не считаете ли вы (бездна презрения была в этом "вы"!), что знаете положение вещей лучше, чем я?
"Надо идти в атаку, переться напропалую, - подумал я. - Иного выхода, кажется, не существует. Опасно, конечно: он может опять закусить удила, и тогда... Но - кто не рискует, тот здоровеньким помрет..."
- Ни в коей мере, Ваше Всемогущество. Я не думаю, что знаю положение лучше вас. Я просто его знаю. А вы - нет.
На его лице почти так же ясно, как на телеэкране, видна была борьба мнений: то ли уничтожить меня немедленно - за наглость, то ли позволить себе некоторое развлечение. Я думаю, что в развлечениях у него ощущался недостаток: так или иначе, он выбрал такой вариант.
- О-о, - протянул он, - я и не знал, что моя достойная и верная супруга набирает советников из числа ясновидцев. Мне думалось, что она оценивает их по другому признаку.
И он опустил взгляд несколько ниже с таким выражением, будто у меня что-то там было расстегнуто. Я, однако же, знал, что там у меня все в порядке.
- Тогда, может быть, вы соблаговолите поделиться со мною вашими бесценными сведениями?
"Ура! - подумал я. - Наша ломит!"
- Почту за счастье! - постарался я ответить совершенно серьезно.
- Я с нетерпением жду.
Я заговорил. Для того, чтобы изложить всю информацию и те выводы, к которым пришли мы с экипажем, мне понадобилось, помнится, минут десять. Он меня не перебивал - спасибо за это! - но по его поведению нельзя было сказать, как он воспринимает сказанное мною, да и воспринимает ли вообще. Хотя казалось, что слушает он внимательно. Когда я закончил и принялся ожидать вопросов к докладчику, он еще секунду-другую помедлил, потом улыбнулся и покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя.
- Ну что же, - сказал он затем. - Должен признать, что сообщение ваше сделано по всем правилам искусства. Безусловно, его составляли способные люди, и мне искренне жаль, что они не принадлежат к числу моих. Я не ошибусь, если скажу, что все, изложенное вами, могло бы произвести впечатление, больше того - даже убедить людей, не располагающих подлинными данными.
- Это и есть подлинные данные, - не уступил я, хотя нутром уже почувствовал, что какие-то не учтенные мною обстоятельства помешали Властелину воспринять сказанное мною всерьез и с доверием.
- Вы прекрасно знаете, что нет. Вы все прекрасно знаете. Но, чтобы показать вам, что я знаю не меньше, а наоборот, больше, чем вы, я отвечу любезностью на любезность и обрисую картину такой, какой она представляется с моей позиции.
И он опустил на стол кулаки, как бы указывая, что позиция его находится именно здесь.
- Я знаю, - продолжал он угрюмо, - что о наших приготовлениях стало известно в других мирах. У меня еще нет доказательств, я имею в виду прямые улики, того, что это - дело ваших рук. Однако я в этом не сомневаюсь и думаю, что искать подтверждения моих подозрений долго не придется. Но и без них все достаточно ясно. Во-первых, моя супруга. Она достаточно унизила меня своей связью с проходимцем, подобранным ею в грязи, никому не известным...
Я слегка поклонился, как бы благодаря Властелина за столь высокое мнение обо мне.
- Но этого ей показалось мало. И она решила ударить меня в самое больное место: помешать выполнению моих замыслов, направленных на духовное обновление, на моральное воскрешение всего человечества Ассарта. Но что ей Ассарт и что - человечество, что ей наши традиции, в соблюдении которых мы видим основу нашего существования! Да, конечно - традиции порой требуют от нас неприятных действий, без которых мы с радостью обошлись бы - будь это возможно. Могу сказать вам откровенно, хотя вы того и не заслуживаете: когда мы выполняли то, что от нас требовалось, мне было ничуть не легче, чем ей. Намного труднее: ведь помимо обязанности, связанной с нею, у меня была еще одна, куда более тяжкая и горькая - по отношению к моему отцу. Мне труднее еще и потому, что я знаю, что мне со временем предстоит - и это тоже горько. Но для меня превыше всего Ассарт, а для нее - ее собственные эмоции, ее самолюбие, все отвратительные ее черты!
Я мог бы сказать Властелину, что таких черт было не так уж и много. Не больше, чем у любой нормальной женщины. Как-никак, я знал ее куда лучше, чем он. Однако было бы бестактным прерывать его, когда он говорил столь прочувствованно.
- И вот она решает сорвать мои замыслы. Для этого она находит вас. Вы оказались под рукой в нужное мгновение и в нужном месте. Вы, прибывший неизвестно откуда, человек чужого мира, для которого Ассарт и все, что к нему относится, - ничто, звук пустой, всего лишь материал для построения собственного благополучия. Не сомневаюсь, что вас направили сюда именно с такой целью сразу же после того, как возникшее между мной и ею охлаждение стало известно мирам - а такие новости распространяются со скоростью света. Шпион в роли советника злобной женщины, обладающей, согласно тем же традициям, не только определенной властью, но и полной неприкосновенностью: она ведь должна стать матерью будущего наследника, моего сына, и обойтись без этого никак нельзя. О, если бы это было возможно - ни она, ни вы не отравляли бы воздух Жилища Власти ни одной лишней минуты. Но Порядок и здесь превыше моих желаний, и я лишь его слуга.
Итак, при ее и вашей помощи, - наверное, есть еще кто-то, и я непременно узнаю - кто, - другие миры узнают о нависшей над ними угрозе. Естественно - они в панике. Потому что понимают - мы не станем нарушать и другой нашей великой традиции: побеждать в любой войне. К сожалению, вы, наверное, плохо объяснили им, что в предстоящей войне они пострадают минимально: все, что им придется отдать - это некоторое количество старых бумаг, музейных экспонатов и развалин. Все, чего они лишатся - это право говорить, писать, вспоминать о некоторых эпизодах своей истории. Только и всего. Многие были бы рады отдать нам это добровольно - если бы не влияние со стороны. Если бы не ваше с ней влияние.
Мне известно, что вы заронили в их умы вздорную идею относительно объединения всех миров против Ассарта. Чушь. Будь их и в два раза больше, Ассарт все равно оказался бы сильнее. Кроме того, такому множеству непохожих друг на друга миров нужно, чтобы их объединил кто-то, за кем они пойдут. Я не знаю ни одного такого деятеля. И уж во всяком случае ни вы, ни она на эту роль не годитесь. Пожалуй, объединить эту разнородную ораву в один организм смог бы я; и, возможно, я впоследствии и займусь этим. Но сперва примерно накажу их. Хотя бы некоторых. И, как говорит мой историк, прочие услышат и убоятся.
Во всяком случае, даже не для того, чтобы объединиться против меня, но для того, чтобы хотя бы серьезно подумать об этом, им нужно время. И они самые умные среди них, а таких совсем немного, - решают это время выиграть. Каким способом? Они ведь знают, что переход от мира к войне для Ассарта - привычное дело и происходит быстро. И вот сочиняется сказка относительно состоявшегося объединения, относительно организации обороны каждой планеты, и еще больше: о якобы готовящемся нападении на сам Ассарт. Короче говоря - все то, что вы мне только что с таким увлечением рассказывали. Расчет очевиден: если я поверю вашим россказням хоть на одну десятую, я буду вынужден отложить начало войны и принять меры для проверки вашей информации - и таким образом они получат передышку, и, может быть, что-то и на самом деле придумают. Вот зачем, уважаемый советник Жемчужины Власти - жемчужины, увы, поддельной, - вот с какой целью вы явились ко мне. А для того, чтобы получить ко мне доступ, вы пошли на мерзкое преступление - а впрочем, чего же другого ожидать от вас? - и похитили женщину, никому в жизни никогда не причинившую ни малейшего вреда, не пожелавшую зла, собирающуюся стать матерью, а похитив - отправили куда-то в пространство на корабле, предоставленном для этой цели какой-то из враждебных планет; вы мне сообщите ее название или я узнаю его иным путем, это безразлично, но виновная планета пострадает куда серьезнее других, могу обещать вам уже сейчас. Да, ворвавшись в жизнь доброй, скромной и утверждаю - счастливой женщины, в лучших традициях былого пиратства, вы заточаете ее в трюме, - ну пусть даже в каюте - какого-то корабля и надеетесь, что он укроется от моих глаз в пространстве. Да, пространство обширно, но кто знает предел моим возможностям? Высокочтимый советник, вы помните, надеюсь, как в свое время поступали с пиратами? Их вешали, любезный мой. Слава Рыбе, мы далеко ушли от тех примитивных времен. И все, кто так или иначе замешан в этом деле, будут молить меня о веревке - но не получат ее. Если же у вас сохранилась хоть капля порядочности, вы захотите спасти их от страшной смерти, воистину страшной, заменить ее смертью быстрой и безболезненной; а спасти вы сможете лишь одним способом, я уже сказал вам - каким: как только я прикажу, вы проведете мой корабль туда, где они находятся. Только не говорите мне, что вы не знаете где. Иначе мой гнев сметет все границы.
Возможно, Властелин ожидал от меня ответа на этот как бы не заданный, но на самом деле все же заданный вопрос. Я предпочел ответить в таком же неявном ключе: просто пожал плечами - пусть понимает, как хочет. Однако, не уверенный в том, что он сейчас способен логически мыслить (думаю, что нет), я на всякий случай добавил:
- Я подумаю.
Кажется, он даже немного опешил от моего нахальства. Чуть ли не полминуты понадобилось ему, чтобы переварить мою реплику. Потом он усмехнулся и сказал:
- Думайте. Я представляю вам возможности для этого.
- Я хорошо думаю только в привычной обстановке, - заявил я, стараясь поколебать его в принятом решении. Он кивнул.
- Вы и окажетесь в привычной для вас обстановке. Не станете же вы уверять меня, что никогда в жизни не сидели в тюрьме? Не надо, вам никто не поверит. Но неужели вы воображали, что после всего, что было здесь сказано, вы выйдете из моего кабинета иначе, как под стражей?
Сидеть в тюрьме мне до сих пор как-то не приходилось. Но я даже не заикнулся об этом - чтобы не разрушать возникший в его представлении мой целостный и колоритный образ.
Он нажал кнопку и вызвал стражу. Приперлись сразу пятеро громил. Вообще-то их было шестеро, но шестым был Рука - вахтенный телохранитель. Они остановились в моей окрестности, и каждый из пятерки, по-моему, сразу нарисовал на мне тот участок, которым намеревался всерьез заняться.
- Увести государственного преступника, - распорядился Властелин, - и держать его под замком. Не допускать общения ни с кем. Поняли? Ни с кем включая даже самых высокопоставленных особ. Все - только с моего личного разрешения. Ясно?
Он тут же получил множество горячих заверений в полной ясности, причем этот негодяй Рука старался больше всех.
- Прикажете держать его в наручниках? - осведомился он:
Властелин поразмыслил.
- По-моему, этот не из таких. Грязную работу за него делают другие. Так что он не сбежит - если только кто-нибудь из вас не выломает для него решетку или не сломает замок.
Они переглянулись, как бы разбираясь - кто из них окажется виновным в таком нарушении всего на свете. Потом поняли, что это была шутка, и хором заржали, как табун на лужайке.
- Куда Вашему Всемогуществу угодно его запереть? - выскочил неугомонный вахтенный телохранитель. - Увезти в Централ? Или держать здесь, в подвальных камерах?
- Мне нужно, чтобы он, когда потребуется, был доставлен ко мне быстро и без всякого риска. В городе у него наверняка есть сообщники.
Индеец сделал большие глаза, наверное, поражаясь тому, что у подобного типа могут оказаться еще и сообщники: выражение его физиономии свидетельствовало о том, что в глубине души он лучшего мнения об ассартском народе. Однако противоречить Властелину он, уважая субординацию, не стал.
- Ну, топай, ублюдок, - обратился он ко мне и даже сделал жест, показывавший, что телохранитель готов придать мне некое поступательное движение при помощи собственного колена. Однако Властелин осадил его.
- Никаких грубостей, - сказал он.
Преступник или не преступник, но все же я был сановником, а они - всего лишь солдатней. В Ассарте всем полагалось то, что полагалось. Мне вежливое обращение, если, конечно, я сам не дам повода для крутых мер.
- Прошу идти, - на этот раз Рука обратился ко мне вежливо и официально.
Даже не взглянув на него, я гордо поднял голову и прошествовал к выходу. Шестерка окружала меня, как наследники - больного дядюшку. В дверях я остановился - они чуть не налетели на меня, поскольку сзади у меня не установлены стоп-сигналы, - и, обернувшись, сказал хмуро глядевшему нам вслед Властелину:
- Думаю, Ваше Всемогущество, что понадоблюсь вам раньше, чем вы полагаете. И буду рад оказать серьезную услугу.
Я знал, что он меня не поймет. Сейчас - не поймет. Для этого у него не хватало опыта. Но похоже, что от этого дефицита он быстро избавится.
Война спешила родиться.
На Ассарте день ее появления на свет отмечался торжественно. Для этого с давних пор существовал праздник Последней Пуговицы. Правда, на сей раз его как-то заторопили и немного скомкали. Могло создаться впечатление, что война рождается несколько недоношенной. Но большинство людей не обращало внимания на такие мелочи, не позволяло себе сомневаться. Все знали: войне бы только родиться, а там - своевременные ли были роды, или преждевременные - ее выкормят, укрепят, позволят встать на ножки.
В этот день на площадь Ассарта уже с самого раннего утра со всех концов города стекались люди.
Движение транспорта разрешалось лишь до внутренней границы Первого городского цикла. Дальше шли пешком, богатые смешивались с бедными, здоровые - с больными, старики с молодыми, горожане с провинциалами. Никогда единство жителей Ассарта не ощущалось столь наглядно и убедительно, как сейчас.
Даже хмурый и озабоченный Изар не выдержал. Едва успев позавтракать, он переоделся в простое платье у больше часа провел среди людей, на ближайших улицах и площадях - как всегда в таких случаях, загримированный до неузнаваемости. Он хотел увидеть своими глазами и услышать своими ушами, как выглядят и что говорят люди.
И тем, и другим он остался доволен. Наверное, на ассартиан подействовала и сама война, - когда ее объявляешь ты, это всегда поднимает дух и прибавляет уверенности, - а также и то, ради чего она была задумана: героическое прошлое. Об истории говорили все больше, и теперь разве что злостные скептики не высказывали убеждения в своем благородном происхождении и неоценимых заслугах предков.
Глаза блестели, голоса звучали звонко и уверенно, упругой стала поступь, горделивой осанка. Хотя жизнь пока еще не успела стать лучше, чем была до сих пор, теперь можно было уже смело предсказывать: ощутив себя сильными, люди не захотят более вести то полунищее существование, которое до сих пор они терпели просто потому, что не знали о своем праве на лучшее.
Изар во время своей прогулки убедился в том, что массы его уважали и правление его одобряли. Множество разосланных Легионом Морского Дна соглядатаев и прежде давали такую же информацию, но полезно и приятно было убедиться в народной любви нынче.
Вернувшись в Жилище Власти и приведя себя в порядок. Властелин выслушал командоров семнадцати эскадр, доложивших о полной готовности.
Корабли были полностью заправлены топливом. Боезапас доведен до военной нормы. Призванные резервисты обмундированы, снаряжены и вооружены в полном соответствии с уложениями. Генералы успели даже провести их через краткосрочные восстановительные курсы, чтобы напомнить подзабытые многими азы солдатского искусства, заключающегося в том, чтобы поразить врага и выжить самому. Космический десант и гвардия - за исключением тарменарского полка, которому предстояло, приняв участие в сегодняшнем празднике, остаться в качестве личного резерва Верховного Главнокомандующего - были уже посажены на корабли и усердно обживали их. Погрузка остальных войск должна была начаться сразу же по завершении праздника.
К полудню движение людей на площади прекратилось. Не потому, чтобы устали или успокоились, но движение стало просто невозможным: десятки тысяч людей на площади успели сцементироваться в единую массу, текучая субстанция превратилась в твердое тело, в гигантское, но неделимое существо с единой мыслью, единым чувством, единым дыханием.
Властелин сидел за столом в противоположном от двери конце обширного продолговатого помещения, где, похоже, не было ничего лишнего - например, столика, за которым можно было бы угоститься чашкой кофе или еще чем-нибудь. Да и то - угощают чаще всего равных или почти равных, а таких на этой планете не было. Во всяком случае, в представлении хозяина этой резиденции. Тут не было даже ковра на полу, и каждый шаг раздавался четко, давая представление о состоянии духа вошедшего. Я постарался пройти строевым, за пять шагов до стола остановился и проделал все, что полагалось по строгому ассартскому протоколу. В ответ Властелин кивнул, и я не принял его кивок за одобряющий; он выражал скорее нетерпеливое желание побыстрее от меня отделаться. Потом еще несколько секунд я ожидал, что он предложит мне сесть, но он, наверное, забыл: не думаю, чтобы тут запросто присаживались без его позволения. Он поелозил по мне глазами, уж не знаю, какие выводы пришли ему на ум, но, похоже, ничего особо выигрышного для меня он не разглядел, - и сказал, сразу переходя к сути дела:
- Письмо действительно от нее?
Перед тем, как утвердительно поклониться, я позволил себе чуть приподнять брови, как бы выражая удивление тем, что меня можно заподозрить в детском розыгрыше.
- Давайте.
Пришлось снова дать нагрузку сгибателям-разгибателям и прочей необходимой при поклонах мускулатуре. Потом я подошел к столу и положил письмо перед Властелином, а затем, как и полагалось, отступил на исходную позицию.
Единственным, что как-то выдало его волнение, был жест, каким он схватил письмо: раза в два быстрее, чем следовало бы, если он хотел продемонстрировать мне спокойную уверенность. Когда он разворачивал листок, пальцы его едва заметно вибрировали. Он уперся в письмо таким взглядом, что я не на шутку испугался, что бумага сейчас вспыхнет. Судя по затраченному времени, Властелин прочитал эту пару строк не менее четырех или пяти раз. Потом, справившись с собой, медленно сложил письмо и спрятал его где-то на груди - во всяком случае, он засунул руку за борт мундира, из которого не вылезал, насколько мне было известно, все последние недели, напоминая всему миру, что сейчас он прежде всего Верховный Главнокомандующий.
Пока он занимался письмом, я разрешил себе ненавязчиво, но тем не менее внимательно оглядеть его: я никогда не видел его так близко, а экран, как известно, чаще врет, чем говорит правду. Я знал, что он еще молод, но сейчас он выглядел значительно старше, чем ему следовало бы, казался осунувшимся, основательно усталым, и, если только то не был отблеск света, в темных волосах его уже пустила корни седина. Черты лица говорили о решительности и жесткости, доведенных до предела, за которым - совсем рядом - были уже и жестокость, и отчаяние. Это мне не понравилось. Балансируя на этой грани, человек способен принимать эмоциональные, неразумные решения, опасные не только для меня (в конце концов, они стали бы лишь фактом моей биографии), но и для Ассарта, а значит - в какой-то мере - и для Вселенной, в которой мы с ним обитали - и еще несколько биллионов человек; впрочем, последнего он мог и не знать. Наверное, если бы у меня было время полюбоваться на него более основательно, я составил бы о нем мнение, лежавшее ближе к истине. Но таким временем я не располагал, потому что даже пять раз прочесть две строчки можно всего лишь за несколько минут.
Итак, он спрятал письмо где-то в области сердца и наконец поднял взгляд на меня. И мне сразу сделалось не то, что не по себе - мне стало просто страшно. Таким взглядом смотрят на мертвецов, никак не относящихся к категории дорогих усопших. Наверное, так смотрит бык на поверженного тореро.
- Если хоть волос упадет с ее головы, - сказал он каким-то клекочущим голосом, - хоть один волос... вы и все, кто с вами, пожалеете, что родились на свет, и будете жалеть долго, долго, с каждой секундой все больше, с каждым часом, с каждым днем... Молитесь Рыбе - или кому там вы молитесь - чтобы у нее не нашлось повода для малейшей жалобы, для самомалейшей. Ее полное благополучие будет означать для вас легкую смерть - и большей милости вам не в силах пообещать никто.
Так он сразу вывел меня за круг живых. Наверное, у меня могли найтись возражения, но он не был настроен их выслушивать.
- Я не был предупрежден о вашем визите, - продолжал он, стараясь, чтобы ирония не уступала хорошо приготовленной горчице, - и поэтому принял свои меры. Так что сейчас я и без вас знаю, где она находится. Весь ваш расчет построен на том, что я не могу сейчас пренебречь делами даже ради нее; сегодня не могу. Но уже смогу завтра! Поэтому вы проживете еще сутки. Вы увидите... Вы узнаете о конце ваших сообщников; он будет страшным. Ваш настанет после них...
Откровенно говоря, когда я готовился к разговору с Властелином, я представлял себе все несколько иначе. Мне рисовалось нечто, смахивавшее на мирную конференцию, на которой стороны усердно ищут взаимоприемлемых путей к достойному выходу из окопов и убежищ. В конце концов, письмо Лезы было лишь предлогом, чтобы попасть к нему, темой же разговора, по моему разумению, должно было стать совсем другое: положение Ассарта накануне войны и неизбежный разгром его вскоре после ее начала. Однако для осуществления моего замысла нужно было прежде всего, чтобы он вообще захотел меня выслушать, а кроме того - чтобы он был способен разумно воспринимать аргументы. На самом же деле оказалось, что он не желал первого и, вероятнее всего, не мог второго.
- Ваше Всемогущество! - сказал я, когда он сделал передышку на мгновение: я старался, чтобы голос не дрожал. - Мне кажется, в прочитанном вами письме мне дана определенная рекомендация. Скажу больше: автор письма, считая, видимо, что может обещать от вашего имени, гарантировала мне мою неприкосновенность. Она ошибалась? В таком случае я сожалею, что захотел принести вам хоть какое-то успокоение.
Я рассчитал верно: такой поворот оказался для него неожиданным. Он знал, что он всемогущ: он знал, что никто не смеет хоть что-либо обещать от его имени - если только он сам не повелел сделать это. Никто. Но Леза не относилась к этим "никем", она была единственным, пожалуй, человеком в мире, замены которому не было: нет замены тем, кого ты любишь. Тут была область совсем другого права, по которому больше власти у того, кто любит беззаветней. По этому праву Леза была выше - хотя бы потому, что Изар все же делился между нею и властью, которая тоже была его любовью - в то время как для нее он занимал весь мир. И сказать сейчас "это все женская болтовня, я не позволял этого!" для него было все равно, что предать ее. Да по сути дела так оно и было бы.
Так что он ответил мне лишь после паузы, понадобившейся ему, чтобы прокрутить в голове всю эту ситуацию:
- Я уже сказал: вы доживете до ее освобождения. А тогда... Тогда я могу предположить, что окончательное решение будет зависеть от того, что скажет она.
Я отметил про себя, что это уже не был голос разгневанного пророка: интонации звучали почти нормально. И хотел поблагодарить Властелина за разумное решение, но он заговорил прежде, чем я успел придумать подходящую к случаю формулировку: царедворцем я был никудышным всю жизнь, и сейчас остаюсь таким же.
- Но при одном условии, - сказал он. - Когда я отправлюсь, чтобы вызволить ее и наказать преступников, вы послужите мне лоцманом. Это ускорит события, а время дорого.
Я удивился не так сильно, как можно было бы ожидать. Уже в самом начале я понял, что он не имеет ни малейшего представления о том, где на самом деле находится Леза: знай он это, у него на спасательную экспедицию ушло бы никак не более четверти часа, потребной, чтобы вызвать охрану и перейти в противоположное крыло Жилища Власти. Он не знал; но кто-то подсунул ему другой вариант - и теперь я начинал понимать кто; я не знал только, в чем этот вариант заключался и где, согласно ему, должна была находиться плененная принцесса. Мне подумалось, что недурно было бы это выяснить, если уж он стал таким разговорчивым.
- Я с искренней радостью выполню эту миссию, - сказал я, - поскольку уверен, что Ваше Всемогущество предпримет этот поход, когда угроза войны будет уже устранена.
Он высокомерно посмотрел на меня.
- Угроза войны? Вы прекрасно знаете, что такой угрозы для Ассарта не существует. Она есть лишь для противостоящей стороны. И мне совершенно не нужно, чтобы она (он почему-то никак не хотел назвать Лезу по имени; возможно, ему казалось, что в разговоре с такой низкой личностью, какой ему представлялся я, имя это будет если не осквернено, то во всяком случае униженно) находилась там - вы знаете где - до часа победы. Я освобожу ее, как только корабли стартуют.
- Ваше Всемогущество! Могу ли я высказать предположение, что вы ошибаетесь?
Ух, как он вздернул голову! Как если бы я расположился с бутылкой и закуской на могиле его родителей - если бы такая существовала.
- Уж не считаете ли вы (бездна презрения была в этом "вы"!), что знаете положение вещей лучше, чем я?
"Надо идти в атаку, переться напропалую, - подумал я. - Иного выхода, кажется, не существует. Опасно, конечно: он может опять закусить удила, и тогда... Но - кто не рискует, тот здоровеньким помрет..."
- Ни в коей мере, Ваше Всемогущество. Я не думаю, что знаю положение лучше вас. Я просто его знаю. А вы - нет.
На его лице почти так же ясно, как на телеэкране, видна была борьба мнений: то ли уничтожить меня немедленно - за наглость, то ли позволить себе некоторое развлечение. Я думаю, что в развлечениях у него ощущался недостаток: так или иначе, он выбрал такой вариант.
- О-о, - протянул он, - я и не знал, что моя достойная и верная супруга набирает советников из числа ясновидцев. Мне думалось, что она оценивает их по другому признаку.
И он опустил взгляд несколько ниже с таким выражением, будто у меня что-то там было расстегнуто. Я, однако же, знал, что там у меня все в порядке.
- Тогда, может быть, вы соблаговолите поделиться со мною вашими бесценными сведениями?
"Ура! - подумал я. - Наша ломит!"
- Почту за счастье! - постарался я ответить совершенно серьезно.
- Я с нетерпением жду.
Я заговорил. Для того, чтобы изложить всю информацию и те выводы, к которым пришли мы с экипажем, мне понадобилось, помнится, минут десять. Он меня не перебивал - спасибо за это! - но по его поведению нельзя было сказать, как он воспринимает сказанное мною, да и воспринимает ли вообще. Хотя казалось, что слушает он внимательно. Когда я закончил и принялся ожидать вопросов к докладчику, он еще секунду-другую помедлил, потом улыбнулся и покачал головой, то ли осуждая, то ли одобряя.
- Ну что же, - сказал он затем. - Должен признать, что сообщение ваше сделано по всем правилам искусства. Безусловно, его составляли способные люди, и мне искренне жаль, что они не принадлежат к числу моих. Я не ошибусь, если скажу, что все, изложенное вами, могло бы произвести впечатление, больше того - даже убедить людей, не располагающих подлинными данными.
- Это и есть подлинные данные, - не уступил я, хотя нутром уже почувствовал, что какие-то не учтенные мною обстоятельства помешали Властелину воспринять сказанное мною всерьез и с доверием.
- Вы прекрасно знаете, что нет. Вы все прекрасно знаете. Но, чтобы показать вам, что я знаю не меньше, а наоборот, больше, чем вы, я отвечу любезностью на любезность и обрисую картину такой, какой она представляется с моей позиции.
И он опустил на стол кулаки, как бы указывая, что позиция его находится именно здесь.
- Я знаю, - продолжал он угрюмо, - что о наших приготовлениях стало известно в других мирах. У меня еще нет доказательств, я имею в виду прямые улики, того, что это - дело ваших рук. Однако я в этом не сомневаюсь и думаю, что искать подтверждения моих подозрений долго не придется. Но и без них все достаточно ясно. Во-первых, моя супруга. Она достаточно унизила меня своей связью с проходимцем, подобранным ею в грязи, никому не известным...
Я слегка поклонился, как бы благодаря Властелина за столь высокое мнение обо мне.
- Но этого ей показалось мало. И она решила ударить меня в самое больное место: помешать выполнению моих замыслов, направленных на духовное обновление, на моральное воскрешение всего человечества Ассарта. Но что ей Ассарт и что - человечество, что ей наши традиции, в соблюдении которых мы видим основу нашего существования! Да, конечно - традиции порой требуют от нас неприятных действий, без которых мы с радостью обошлись бы - будь это возможно. Могу сказать вам откровенно, хотя вы того и не заслуживаете: когда мы выполняли то, что от нас требовалось, мне было ничуть не легче, чем ей. Намного труднее: ведь помимо обязанности, связанной с нею, у меня была еще одна, куда более тяжкая и горькая - по отношению к моему отцу. Мне труднее еще и потому, что я знаю, что мне со временем предстоит - и это тоже горько. Но для меня превыше всего Ассарт, а для нее - ее собственные эмоции, ее самолюбие, все отвратительные ее черты!
Я мог бы сказать Властелину, что таких черт было не так уж и много. Не больше, чем у любой нормальной женщины. Как-никак, я знал ее куда лучше, чем он. Однако было бы бестактным прерывать его, когда он говорил столь прочувствованно.
- И вот она решает сорвать мои замыслы. Для этого она находит вас. Вы оказались под рукой в нужное мгновение и в нужном месте. Вы, прибывший неизвестно откуда, человек чужого мира, для которого Ассарт и все, что к нему относится, - ничто, звук пустой, всего лишь материал для построения собственного благополучия. Не сомневаюсь, что вас направили сюда именно с такой целью сразу же после того, как возникшее между мной и ею охлаждение стало известно мирам - а такие новости распространяются со скоростью света. Шпион в роли советника злобной женщины, обладающей, согласно тем же традициям, не только определенной властью, но и полной неприкосновенностью: она ведь должна стать матерью будущего наследника, моего сына, и обойтись без этого никак нельзя. О, если бы это было возможно - ни она, ни вы не отравляли бы воздух Жилища Власти ни одной лишней минуты. Но Порядок и здесь превыше моих желаний, и я лишь его слуга.
Итак, при ее и вашей помощи, - наверное, есть еще кто-то, и я непременно узнаю - кто, - другие миры узнают о нависшей над ними угрозе. Естественно - они в панике. Потому что понимают - мы не станем нарушать и другой нашей великой традиции: побеждать в любой войне. К сожалению, вы, наверное, плохо объяснили им, что в предстоящей войне они пострадают минимально: все, что им придется отдать - это некоторое количество старых бумаг, музейных экспонатов и развалин. Все, чего они лишатся - это право говорить, писать, вспоминать о некоторых эпизодах своей истории. Только и всего. Многие были бы рады отдать нам это добровольно - если бы не влияние со стороны. Если бы не ваше с ней влияние.
Мне известно, что вы заронили в их умы вздорную идею относительно объединения всех миров против Ассарта. Чушь. Будь их и в два раза больше, Ассарт все равно оказался бы сильнее. Кроме того, такому множеству непохожих друг на друга миров нужно, чтобы их объединил кто-то, за кем они пойдут. Я не знаю ни одного такого деятеля. И уж во всяком случае ни вы, ни она на эту роль не годитесь. Пожалуй, объединить эту разнородную ораву в один организм смог бы я; и, возможно, я впоследствии и займусь этим. Но сперва примерно накажу их. Хотя бы некоторых. И, как говорит мой историк, прочие услышат и убоятся.
Во всяком случае, даже не для того, чтобы объединиться против меня, но для того, чтобы хотя бы серьезно подумать об этом, им нужно время. И они самые умные среди них, а таких совсем немного, - решают это время выиграть. Каким способом? Они ведь знают, что переход от мира к войне для Ассарта - привычное дело и происходит быстро. И вот сочиняется сказка относительно состоявшегося объединения, относительно организации обороны каждой планеты, и еще больше: о якобы готовящемся нападении на сам Ассарт. Короче говоря - все то, что вы мне только что с таким увлечением рассказывали. Расчет очевиден: если я поверю вашим россказням хоть на одну десятую, я буду вынужден отложить начало войны и принять меры для проверки вашей информации - и таким образом они получат передышку, и, может быть, что-то и на самом деле придумают. Вот зачем, уважаемый советник Жемчужины Власти - жемчужины, увы, поддельной, - вот с какой целью вы явились ко мне. А для того, чтобы получить ко мне доступ, вы пошли на мерзкое преступление - а впрочем, чего же другого ожидать от вас? - и похитили женщину, никому в жизни никогда не причинившую ни малейшего вреда, не пожелавшую зла, собирающуюся стать матерью, а похитив - отправили куда-то в пространство на корабле, предоставленном для этой цели какой-то из враждебных планет; вы мне сообщите ее название или я узнаю его иным путем, это безразлично, но виновная планета пострадает куда серьезнее других, могу обещать вам уже сейчас. Да, ворвавшись в жизнь доброй, скромной и утверждаю - счастливой женщины, в лучших традициях былого пиратства, вы заточаете ее в трюме, - ну пусть даже в каюте - какого-то корабля и надеетесь, что он укроется от моих глаз в пространстве. Да, пространство обширно, но кто знает предел моим возможностям? Высокочтимый советник, вы помните, надеюсь, как в свое время поступали с пиратами? Их вешали, любезный мой. Слава Рыбе, мы далеко ушли от тех примитивных времен. И все, кто так или иначе замешан в этом деле, будут молить меня о веревке - но не получат ее. Если же у вас сохранилась хоть капля порядочности, вы захотите спасти их от страшной смерти, воистину страшной, заменить ее смертью быстрой и безболезненной; а спасти вы сможете лишь одним способом, я уже сказал вам - каким: как только я прикажу, вы проведете мой корабль туда, где они находятся. Только не говорите мне, что вы не знаете где. Иначе мой гнев сметет все границы.
Возможно, Властелин ожидал от меня ответа на этот как бы не заданный, но на самом деле все же заданный вопрос. Я предпочел ответить в таком же неявном ключе: просто пожал плечами - пусть понимает, как хочет. Однако, не уверенный в том, что он сейчас способен логически мыслить (думаю, что нет), я на всякий случай добавил:
- Я подумаю.
Кажется, он даже немного опешил от моего нахальства. Чуть ли не полминуты понадобилось ему, чтобы переварить мою реплику. Потом он усмехнулся и сказал:
- Думайте. Я представляю вам возможности для этого.
- Я хорошо думаю только в привычной обстановке, - заявил я, стараясь поколебать его в принятом решении. Он кивнул.
- Вы и окажетесь в привычной для вас обстановке. Не станете же вы уверять меня, что никогда в жизни не сидели в тюрьме? Не надо, вам никто не поверит. Но неужели вы воображали, что после всего, что было здесь сказано, вы выйдете из моего кабинета иначе, как под стражей?
Сидеть в тюрьме мне до сих пор как-то не приходилось. Но я даже не заикнулся об этом - чтобы не разрушать возникший в его представлении мой целостный и колоритный образ.
Он нажал кнопку и вызвал стражу. Приперлись сразу пятеро громил. Вообще-то их было шестеро, но шестым был Рука - вахтенный телохранитель. Они остановились в моей окрестности, и каждый из пятерки, по-моему, сразу нарисовал на мне тот участок, которым намеревался всерьез заняться.
- Увести государственного преступника, - распорядился Властелин, - и держать его под замком. Не допускать общения ни с кем. Поняли? Ни с кем включая даже самых высокопоставленных особ. Все - только с моего личного разрешения. Ясно?
Он тут же получил множество горячих заверений в полной ясности, причем этот негодяй Рука старался больше всех.
- Прикажете держать его в наручниках? - осведомился он:
Властелин поразмыслил.
- По-моему, этот не из таких. Грязную работу за него делают другие. Так что он не сбежит - если только кто-нибудь из вас не выломает для него решетку или не сломает замок.
Они переглянулись, как бы разбираясь - кто из них окажется виновным в таком нарушении всего на свете. Потом поняли, что это была шутка, и хором заржали, как табун на лужайке.
- Куда Вашему Всемогуществу угодно его запереть? - выскочил неугомонный вахтенный телохранитель. - Увезти в Централ? Или держать здесь, в подвальных камерах?
- Мне нужно, чтобы он, когда потребуется, был доставлен ко мне быстро и без всякого риска. В городе у него наверняка есть сообщники.
Индеец сделал большие глаза, наверное, поражаясь тому, что у подобного типа могут оказаться еще и сообщники: выражение его физиономии свидетельствовало о том, что в глубине души он лучшего мнения об ассартском народе. Однако противоречить Властелину он, уважая субординацию, не стал.
- Ну, топай, ублюдок, - обратился он ко мне и даже сделал жест, показывавший, что телохранитель готов придать мне некое поступательное движение при помощи собственного колена. Однако Властелин осадил его.
- Никаких грубостей, - сказал он.
Преступник или не преступник, но все же я был сановником, а они - всего лишь солдатней. В Ассарте всем полагалось то, что полагалось. Мне вежливое обращение, если, конечно, я сам не дам повода для крутых мер.
- Прошу идти, - на этот раз Рука обратился ко мне вежливо и официально.
Даже не взглянув на него, я гордо поднял голову и прошествовал к выходу. Шестерка окружала меня, как наследники - больного дядюшку. В дверях я остановился - они чуть не налетели на меня, поскольку сзади у меня не установлены стоп-сигналы, - и, обернувшись, сказал хмуро глядевшему нам вслед Властелину:
- Думаю, Ваше Всемогущество, что понадоблюсь вам раньше, чем вы полагаете. И буду рад оказать серьезную услугу.
Я знал, что он меня не поймет. Сейчас - не поймет. Для этого у него не хватало опыта. Но похоже, что от этого дефицита он быстро избавится.
Война спешила родиться.
На Ассарте день ее появления на свет отмечался торжественно. Для этого с давних пор существовал праздник Последней Пуговицы. Правда, на сей раз его как-то заторопили и немного скомкали. Могло создаться впечатление, что война рождается несколько недоношенной. Но большинство людей не обращало внимания на такие мелочи, не позволяло себе сомневаться. Все знали: войне бы только родиться, а там - своевременные ли были роды, или преждевременные - ее выкормят, укрепят, позволят встать на ножки.
В этот день на площадь Ассарта уже с самого раннего утра со всех концов города стекались люди.
Движение транспорта разрешалось лишь до внутренней границы Первого городского цикла. Дальше шли пешком, богатые смешивались с бедными, здоровые - с больными, старики с молодыми, горожане с провинциалами. Никогда единство жителей Ассарта не ощущалось столь наглядно и убедительно, как сейчас.
Даже хмурый и озабоченный Изар не выдержал. Едва успев позавтракать, он переоделся в простое платье у больше часа провел среди людей, на ближайших улицах и площадях - как всегда в таких случаях, загримированный до неузнаваемости. Он хотел увидеть своими глазами и услышать своими ушами, как выглядят и что говорят люди.
И тем, и другим он остался доволен. Наверное, на ассартиан подействовала и сама война, - когда ее объявляешь ты, это всегда поднимает дух и прибавляет уверенности, - а также и то, ради чего она была задумана: героическое прошлое. Об истории говорили все больше, и теперь разве что злостные скептики не высказывали убеждения в своем благородном происхождении и неоценимых заслугах предков.
Глаза блестели, голоса звучали звонко и уверенно, упругой стала поступь, горделивой осанка. Хотя жизнь пока еще не успела стать лучше, чем была до сих пор, теперь можно было уже смело предсказывать: ощутив себя сильными, люди не захотят более вести то полунищее существование, которое до сих пор они терпели просто потому, что не знали о своем праве на лучшее.
Изар во время своей прогулки убедился в том, что массы его уважали и правление его одобряли. Множество разосланных Легионом Морского Дна соглядатаев и прежде давали такую же информацию, но полезно и приятно было убедиться в народной любви нынче.
Вернувшись в Жилище Власти и приведя себя в порядок. Властелин выслушал командоров семнадцати эскадр, доложивших о полной готовности.
Корабли были полностью заправлены топливом. Боезапас доведен до военной нормы. Призванные резервисты обмундированы, снаряжены и вооружены в полном соответствии с уложениями. Генералы успели даже провести их через краткосрочные восстановительные курсы, чтобы напомнить подзабытые многими азы солдатского искусства, заключающегося в том, чтобы поразить врага и выжить самому. Космический десант и гвардия - за исключением тарменарского полка, которому предстояло, приняв участие в сегодняшнем празднике, остаться в качестве личного резерва Верховного Главнокомандующего - были уже посажены на корабли и усердно обживали их. Погрузка остальных войск должна была начаться сразу же по завершении праздника.
К полудню движение людей на площади прекратилось. Не потому, чтобы устали или успокоились, но движение стало просто невозможным: десятки тысяч людей на площади успели сцементироваться в единую массу, текучая субстанция превратилась в твердое тело, в гигантское, но неделимое существо с единой мыслью, единым чувством, единым дыханием.