Михайлов Владимир Дмитриевич. Властелин (Капитан Ульдемир - 3)

   Однако на большей части планеты Ассарт дела складывались в пользу Коалиции. В районах обороны, граничащих с Сомонтом, сопротивление погасло быстро, и объединенное командование Коалиции - в качестве полномочного представителя этого командования на Ассарте выступал теперь уже всем известный Магистр, с небывалой быстротой переносившийся из одного района в другой, - командование это приказало войскам, овладевшим этими районами, сомкнуть фланги и таким образом взять Сомонт в кольцо, наглухо блокировать с тем, чтобы ничто не могло ни выскользнуть из столицы, ни, тем более, проскользнуть туда. Войскам предписывалось планомерно продвигаться все ближе к городу, сжимая кольцо, с тем, чтобы в недалеком будущем добиться его безоговорочной капитуляции в предвидении грозящего голода и недостатка энергии, без которой большой город существовать не может. Командующие корпусами трех миров, - эти войска и образовали кольцо, - пытались возражать, указывая на то, что такой образ действий заставит потратить на осаду города множество времени, если же подвергнуть столицу - в которой, как им было известно, почти не было войск, если не считать пары гвардейских полков (слишком ничтожные силы, чтобы противостоять одновременному штурму со всех направлений) - планомерному артиллерийскому обстрелу, ударам с воздуха, а затем и атаке с применением штурмовой техники, то городом можно будет овладеть в один, самое большее - в два дня. Магистр, однако, на это никак не соглашался, говоря, что высшему командованию, у которого, естественно, и соображения были высшими, Сомонт нужен в целости и сохранности, а вовсе не в виде развалин. Корпусные командования отлично знали, что взятый город есть взятый город, а в каком виде он взят - дело десятое, война есть война, на ней и убивают, и разрушают, и вообще бывает все на свете. Однако эти же самые командования, высказав мнение, не могли предпринять ничего иного, как только выполнять приказы, спускавшиеся свыше - и выполняли. Так что в дни, когда половина городов Ассарта уже если и не лежала целиком в развалинах, то во всяком случае хорошо поняла и ощутила, что такое - война на своей территории, Сомонт оставался целым и невредимым. Жителей это радовало. Однако у тех, кто взял на себя руководство обороной столицы, да и всей войной, вызывало некоторое недоумение. Ясно было, что с этой щадящей политикой что-то связано. Только что?
   - Где ты был?
   - Ездил по внешнему обводу обороны.
   - Там все в порядке?
   - Все везде в порядке - пока противник не начал обстрела. А что будет тогда - можно только гадать. Там, где стоит гвардия, я спокоен. У твоих Черных Тарменаров, по их словам, руки чешутся - хочется в драку, а сидеть и ждать им смертельно надоело.
   - Это хорошие солдаты, Уль.
   - Не сомневаюсь. Властительница. Но вот почему противник не начинает подготовки к штурму - честное слово, не понимаю.
   - Я думаю, что понимаю, Уль. Это Миграт.
   - Что он там, я и сам знаю. Но при чем тут ублюдок?
   - Возможно, ему хочется сохранить столицу - для того, чтобы прийти к Власти с большой помпой.
   - Нет. Слишком мало. Это еще не аргумент - что ему хочется. Я думаю... думаю, тут должно быть что-то посерьезнее. И касающееся не только Миграта. Хотя и его тоже. Наверняка.
   - Что бы это могло быть?
   - Тут, пока я возвращался, пришла в голову такая мысль... Хорошо: он пришел к тебе и доложил, что у него есть такие-то и такие-то претензии и права. Чудесно. А он как-нибудь пытался доказать их? Подтвердить?
   - Ты же помнишь, что нет.
   - Я ничего не помню: я застал вас в минуту, когда он доказывал свои права несколько иным образом.
   Ястра чуть покраснела.
   - Уль, в конце концов, сколько можно...
   - Хорошо, не буду. Значит, никаких документов, ничего такого при нем не было?
   - Во всяком случае, он не демонстрировал.
   - А ведь он пришел к тебе для самого серьезного разговора. Из этого следует, что таких доказательств у него просто нет.
   - Ну и что же?
   - То, что в этой ситуации твое согласие для него действительно очень важно: оно дает ему законное право властвовать. Такое же право дали бы документы, свидетельствующие о том, что он и вправду сын - пусть хоть трижды незаконный - покойного Властелина.
   - Откуда бы они могли оказаться у него? Ты что думаешь: ему выдали такое свидетельство перед тем, как он сбежал?
   - Думаю, что нет. Но ему такие свидетельства нужны.
   - Зачем, если у него сила?
   - Затем, что потом, когда настанет мир, ему нужно стать законным Властелином. Если он просто захватывает Власть, то тут же появится еще дюжина, несколько дюжин претендентов уже по праву сильного. Он этого не хочет. Потому что защита у него окажется весьма слабой. Теперь, когда вооруженных сил по сути дела не останется.
   - Останется Легион.
   - Да. И могу поручиться, что его командир будет одним из самых серьезных претендентов. Так что Миграту вряд ли придется рассчитывать на эту силу. Нет, ему нужна прежде всего законность.
   - И поэтому ему нужен Сомонт?
   - Вряд ли так широко. Но полагаю, что Жилище Власти его весьма интересует. Пожалуй, не появись я вовремя, он постарался бы задержаться здесь подольше.
   - Потому, что нужные ему документы могут оказаться здесь?
   - А где еще они могут быть, по-твоему?
   - Но Жилище Власти велико. Их можно здесь разыскивать годами - и не найти.
   - Ты ведь не станешь искать их в швейцарской? Или у поваров на кухне? Таких мест очень немного, где они могли бы столько лет храниться настолько надежно, что о них не возникло даже никаких слухов. Я уверен, что в распоряжении Властелинов находится этакий небольшой, но хорошо укрытый архив. Было бы очень странно, если бы его не оказалось.
   - Не знаю, Уль. Никогда не слышала о таком.
   - Ты не так-то уж долго живешь в этом доме. Надо искать ветеранов. Тех, кто вхож в эти покои много лет. Или - еще лучше - обитает тут постоянно.
   - Постой... Ну, конечно. Далеко ходить не надо: один из долгожителей у нас под рукой.
   - У нас? Тут?
   - Буквально в соседней комнате.
   - Властелин? Но он...
   - Нет. Старый Эфат!
   - Черт! Я мог бы и сам сообразить. Верно!
   - Сходи за ним, Уль.
   - Что я - лакей?
   - Кто, кроме тебя, сможет оторвать его от постели Изара?
   - Ну, хорошо. Хотя... Что там еще?
   Это была камер-дама.
   - Властительница, один из охранников просит позволения преклониться. Уверяет, что весьма важно.
   - Ну вот до чего мы дожили. Уже и охранники начали обращаться прямо к Власти! Советник, пожалуйста, внуши ему, что каждый должен знать свое место.
   - Да, Властительница. Разумеется, Властительница. - Он круто повернулся и уже от двери не утерпел: - Только вышибалой я еще и не был...
   Он вышел из комнаты едва ли не разъяренным. И тут же остыл. Потому что нахальным охранником оказался Питек.
   - Черт! А я думал - ты в полете, с Рыцарем...
   - Там хватает и тех ребят. Но дело не в этом. Новость для вас обоих: наша девочка слиняла.
   - Наша девочка? Какая девочка? Откуда?
   - Ну и память у тебя, капитан. Стареешь?
   - Давно уже состарился. Ну, быстро!
   - Да Леза - какая же еще?
   - Ах, ты... Мы о ней совсем позабыли. Откуда она сбежала?
   - Да из архива, понятно - где сидела.
   - Архива? Постой... Разве то был архив?
   - А ты не знал? Ну, это тебе любой охранник скажет...
   - Там и в самом деле хранятся документы?
   - Ну, каких-то бумаг полно. Но разве это важно?
   - Сейчас именно это и важно. Пошли туда. Быстрее! Не медли!
   - Бегу, бегу. Вот как тебя разобрало, капитан...
   9
   Незримым для обычного человеческого ока облачком иеромонах Никодим возник близ Фермы; заклубился, исчез - и в то же самое мгновение (если пользоваться принятым на планетах отсчетом времени) оказался совершенно в другой точке пересечения многих пространств. Остановил свое движение перед таким же невидимым Ничем, каким показались бы планетарному наблюдателю извне и Ферма, и Застава, и все другие пространственные станции Высоких Сил. Отличаясь одна от другой внутри, внешне они никакого облика не имели и, следовательно, не наблюдались никакими приборами - чтобы не понуждать людей на планетах, в обитаемых мирах строить излишние гипотезы.
   Однако для людей Космической стадии такие структуры видимы и осязаемы. В отличие от людей планетарных, космические могут появляться на подобных станциях даже и без приглашения. Другое дело, что они стараются этими возможностями не злоупотреблять.
   Но сейчас было положение, в котором приличиями приходилось пренебречь.
   Все еще не принимая никакой конкретной формы, Никодим внимательно изучал Заставу - то, что сейчас находилось внутри нее. Мне трудно объяснить, как это у него получалось, а вам столь же трудно понять; потому что все мы пока - люди Планетарной стадии и обо всем, что касается Космической, узнаем, хочется надеяться, не очень скоро. Хотя - и этого нам знать не дано.
   Так или иначе, все то, что находилось и происходило в сей миг на Заставе, было для Никодима явственно. Он без труда убедился как в том, что самого Охранителя на Заставе не было, так и в том, что другие существа там находились; но всего лишь Планетарные люди, для Никодима серьезной опасности не представлявшие.
   Помимо них одна очень незначительная часть объема Заставы оказалась занятой чем-то непонятным. Непонятным - потому, что, если вся Застава, как и все подобные станции, была создана из субстанции, хотя и способной принимать облик любого материала, какой можно встретить на планетах, однако по структуре своей ничего общего с этими материалами не имевшей, здесь, в малой части Заставы, находились какие-то предметы, сооруженные именно из материалов грубых, тяжелых - планетарных, одним словом. Надо полагать, то и были пресловутые устройства, которые пришлось использовать Охранителю, поскольку собственных его сил и возможностей не могло хватить для осуществления его замысла.
   Никодим попытался на расстоянии постичь смысл и устройство этих чужеродных конструкций. Однако это ему не удалось, и неизбежным стало войти во внутреннее пространство Заставы. В этом не было ничего трудного, просто Никодим не любил появляться где-либо непрошеным гостем; но сейчас выбирать не приходилось.
   Все тем же бестелесным облачком иеромонах приблизился вплотную к внешнему рубежу Сторожки. Будь он планетарным существом, ему это не удалось бы: мощное поле и поток частиц вещества обрушились бы на него, убивая и отбрасывая. Но сейчас бояться было нечего.
   Точно так же, невидимо для обычного взгляда, он, пройдя сквозь многослойную границу, оказался внутри Заставы, завис над бесконечным, казалось, простором сухого черного песка, примерно в полуверсте от дома. Приближаясь к строению, он ощутил некий след в пространстве, как бы воспоминание его о предшествовавшем посещении. Следы в пространстве отличаются один от другого не менее четко, чем отпечатки ног телесного человека на сырой глине. И сейчас Никодим безошибочно определил, что слабый след оставлен был Элой. Кроме всего прочего, это означало, что Охранитель не пользовался услугами эмиссаров, пребывающих в Космической стадии, может быть, просто не имел их. Находись такие эмиссары здесь, внутреннее пространство Заставы наверняка пестрело бы их следами.
   Ну что же: пока все шло хорошо.
   Поравнявшись наконец с домом, Никодим снова повис неподвижно. Он не спешил принимать облик: тогда ему пришлось бы ограничить себя обычными человеческими чувствами - в частности, он не мог бы видеть и слышать сквозь стены, а сейчас это казалось ему важным.
   Внимательно, систематически осматривая снаружи дом, помещение за помещением, он убедился в том, что планетарные люди - их было двое находятся в той же части строения, что и чужеродные устройства. Видимо, людям этим было вменено в обязанность то ли охранять машины, то ли ухаживать за ними, а может быть - и то, и другое вместе. Подумав, Никодим решил, что это хорошо. Оставаясь незримым и наблюдая за этими людьми, он мог скорее получить какое-то представление о странных машинах, чем если бы попытался разобраться в них сам.
   Пронизав несколько стен и внутренних переборок, иеромонах через секунду-другую оказался в нужном помещении - не в том, где находились механизмы, но в соседнем. Отсюда он мог видеть и слышать все, происходящее в соседней комнате, так же хорошо, как если бы находился там, совсем рядом с людьми.
   Там были действительно двое. Но уже через несколько мгновений Никодим понял, что если они и были людьми, то, во всяком случае, не такими, каким был он сам и с какими ему до сих пор приходилось встречаться. Общего было много, но и различия бросались в глаза. В частности, один из этих двоих вдруг, на глазах у Никодима, раздвоился, и несколько секунд их в комнате находилось трое, причем возникший двойник не повторял действий первого, но совершенно самостоятельно отошел в другой конец помещения (не такое уж маленькое, оно казалось тесным из-за заполнявших его механизмов), склонился над той частью машины, что находилась там, что-то повернул, что-то потянул на себя - и, не сказав ни слова, возвратился и слился со своим прототипом, никак на это не отреагировавшим. Хотя, быть может, все было наоборот, и к машине подходил прототип, а двойник в это время оставался за него и поддерживал разговор с другим находившимся здесь созданием.
   Приблизившись вплотную к разделявшей комнаты переборке и частично даже углубившись в нее, Никодим стал прислушиваться к разговору. То есть не воспринимать колебания воздуха, как сделал бы, если бы находился сейчас во плоти, но следить за возникновением и движением мыслей у одного и другого собеседника.
   Но уже через несколько мгновений он убедился в том, что установить контроль над мыслями разговаривавших он не в состоянии. Возникало такое впечатление, что и тот, и другой были надежно заэкранированы и от внешнего контроля, и, надо полагать; от попыток воздействовать на них извне.
   У Никодима возникло искушение все же попробовать. И он, пользуясь приобретенным на Ферме умением, послал луч своей сфокусированной воли в направлении головы того эмиссара, что умел раздваиваться. Никодим потребовал, чтобы эмиссар повторил только что выполненные им действия: снова разделился и проделал с машиной ту же самую операцию.
   Сначала ему показалось, что попытка пройдет успешно: неторопливый разговор в соседней комнате прервался. Оба враз подняли головы, настороженно огляделись. Потом обменялись какими-то, оставшимися непонятными словами; судя по интонации, это не было продолжением прежнего разговора; скорее, они ощутили какую-то, пока еще непонятную опасность и предупредили о ней друг друга. Затем, умолкнув, они начали медленно поворачиваться, как бы лоцируя пространство в поисках источника беспокойства. Никодим поспешил заглушить свою активность; он не боялся быть обнаруженным, но полагал, что раньше времени настораживать сторожей-механиков было ни к чему. Он пожалел даже, что, не подумав, как следует, предпринял эту единственную попытку.
   Тут же он изменил свои намерения. Если раньше он хотел войти в ту же комнату и, уютно устроившись где-нибудь под потолком, понаблюдать подольше за машиной и ее операторами, то теперь посчитал возникающий при этом риск чрезмерным. Он твердо знал, что если ты имеешь дело не совсем с людьми, то нельзя поступать в точности так, как будто имеешь дело с людьми обычными: разница между теми и другими может оказаться роковой. Кто знает - может быть, они могли если не видеть его в его космической фазе, то во всяком случае ощущать его присутствие.
   Он так и остался в соседней комнате, решив, что достаточно много сможет увидеть и оттуда - если не сразу, то со временем. А временем он распоряжался по своему усмотрению.
   Машина, видимо, работала постоянно в одном и том же режиме, и операторы ее никаких особенных действий не совершали. Однако понемногу кое-что становилось ясным. Например, Никодиму стало ясно, что на самом деле тут было не одно устройство, а самое малое два - одно побольше, другое поменьше; что сейчас работало лишь одно из них, а именно - малое, большое же бездействовало, и на него оба сторожа-механика не обращали никакого внимания, зато за маленьким следили очень внимательно. Видимо, информацию о его работе они получали с экрана, на который поминутно глядел то один, то другой. Если бы здесь на месте Никодима "находился Мастер, он наверняка смог бы увидеть и то, что показывал экран; Никодим же, в своей бестелесной форме, воспринимал лишь игру токов, но расшифровать ее, чтобы представить себе картинку, не умел. Для того, чтобы увидеть изображение, ему следовало воплотиться; это было опасно, но - чем дальше, тем больше убеждался он в этом - было необходимо: понять, чем именно занимаются эти существа со своей машиной, означало - проникнуть в замыслы Охранителя гораздо глубже, чем просто наблюдая за действиями операторов. Приходилось идти на риск.
   Решив так, Никодим с некоторым сожалением оставил уютное местечко в стене и опустился на пол. Произнес формулу воплощения. И с удовольствием ощутил свой вес, почувствовал массу тела - того, к которому за многие годы успел привыкнуть и привязаться.
   Привыкнуть, да: но и отвыкнуть немного - даже за то краткое время, что провел вне плоти. Ощутив, что стоит на полу, Никодим открыл глаза; оказалось, что в комнате, где он находился, было темно. Это скорее обрадовало его, чем огорчило. Он сделал несколько движений, чтобы почувствовать, что тело, как раньше, беспрекословно подчиняется ему. Пожалуй, можно было действовать.
   Однако Никодим не сразу представил, что же будет делать. Ему нужно было увидеть экран, понаблюдать за ним хотя бы несколько секунд. Одну-две - и это уже дало бы материал для умозаключений. Но, к сожалению, стена более не была для него прозрачной, и увидеть изображенное на экране можно было, лишь оказавшись в той же комнате, где были машины и их операторы. Его наверняка заметят. Задержать, конечно, не смогут: его плоть, тело Космической стадии было несовместимо с веществом Планетарных людей - они могли проходить друг сквозь друга, не встречая никакого сопротивления. Так что Никодима не могли схватить, не способны были и нанести ему хоть малейшее повреждение. Но и он им - тоже. Весь риск заключался в том, что Застава тогда уж будет точно предупреждена о том, что о машинах известно и что они могут подвергнуться более серьезной атаке. Была, конечно, еще и другая сторона риска: все, что знал Никодим о взаимодействиях тел Планетарных и Космических, относилось к тем разновидностям людей, что были ему ведомы. Может быть, эти обладали иными свойствами, другими, более высокими умениями? Тогда, не исключено, мог бы пострадать и он сам. Но, как ни странно, эта последняя мысль не только не охладила его, но напротив, укрепила в решении действовать.
   И все же он не утратил обычной осторожности. Попросив у Бога содействия в своем начинании, он бесшумно вышел из своей темной комнаты в коридор. Если бы дверь в соседнюю комнату оказалась открытой, он поднялся бы в воздух и попытался проникнуть туда, держась под самым потолком и зная, что, ощутив какую-то опасность, люди станут смотреть прежде всего не на потолок, но на дверь - на уровне примерно своего роста. А пока они будут оглядываться, Никодим успеет увидеть - и крепко-накрепко во всех деталях запомнить - то, что в те секунды покажет экран. Ну, а остальное уже не представлялось ему важным.
   Дверь, однако же, оказалась закрытой. И пытаться отворить ее - если даже она не была заперта или защищена каким-либо другим способом означало наверняка раскрыть себя раньше времени. Нет, его не могли удержать, и к экрану он прорвался бы - однако люди могли прежде всего выключить его - а сам Никодим по уже названной причине не мог ни включить его, ни вообще внести в работу устройства даже малейшие изменения: он был с ним несовместим. И вся суматоха ни к чему не привела бы.
   Оставалось использовать другой способ - хотя тоже не дававший полной уверенности в успехе, но все же более, как подумалось иеромонаху, уместный.
   Тут же, в коридоре, он мысленно произнес вторую формулу - и через мгновение исчез. Тело, которым он только что обладал, беззвучно растаяло в воздухе, вызвав едва ощутимый ветерок, который через закрытую дверь никак не мог достигнуть стражей.
   Оказавшись опять в космической форме, Никодим легко, хотя и осторожно, проник через сделавшуюся проницаемой дверь и, ни на миг не останавливаясь, направился к машине. Он знал, в каком месте ему следует остановиться, чтобы, во-первых, ясно видеть экран, а во-вторых, не сразу оказаться на глазах операторов. Это место находилось позади них - в узком промежутке между стеной и их сиденьями. Там и надо было воплотиться. Конечно, думал Никодим, они почти сразу ощутят тепло, которым повеет от вновь возникшего живого тела; однако иеромонах уповал на то, что те двое не сразу сообразят, что это за тепло и где следует искать его источник.
   Он так и сделал. Пока незаметное облачко под самым потолком пробиралось в намеченный угол, оно не привлекало ничьего внимания. Потом медленно опустилось на пол, принимая веретенообразную форму - и за мгновения около стены возникла массивная фигура плотного бородатого человека, чьи руки были непроизвольно сжаты в кулаки, хотя это ничему не могло помочь.
   Никодим открыл глаза и увидел перед собою экран. Близко, на расстоянии не более сажени.
   На экране виднелись корабли. Большие военные пространственные крейсеры с гербом и эмблемами Ассарта на матовых бортах.
   Но, может быть, то были не сами корабли, а рисунки? Неумелые рисунки, на которых не было глубины; корабли казались плоскими, как лист тончайший бумаги. Плоскими и мертвыми.
   Хотя в следующую секунду Никодиму показалось, что они не так и мертвы: почудилось, что на одном из них произошло какое-то крохотное движение. Просто мигнул огонек.
   Здесь, на Заставе, оба оператора машин перебросились краткими словами. Смысл их остался непонятным Никодиму, зато совершенно ясным было последовавшее за ними действие: второй оператор - не тот, что раздваивался - протянул руку и коснулся одного из многих лимбов на панели перед ним.
   И тут в голову Никодиму ударила озорная мысль. И он мгновенно сконцентрировал волю и послал импульс не в голову оператора, как пытался раньше, но в руку - в локтевой сустав, вернее - рядом с ним, в нервный узел.
   Рука оператора дрогнула. Лимб повернулся на одно или два, видимо, лишних деления.
   Огонек на корабле, вместо того, чтобы застыть, сильно замигал.
   Двойной оператор (так его назвал для себя иеромонах) резким тоном выбросил несколько слов. Совершивший ошибку что-то проворчал в ответ и повернул лимб в противоположную сторону, восстанавливая порядок.