Страница:
Максим подумал, что подопечную уже точно нужно идти искать. Удовольствия от просмотра не было никакого, а, дав выплакать женщине в одиночестве самую острую, горькую обиду на жизнь можно успеть к фазе, когда напряжение спадет, и сочувствие будет принято с благодарностью.
Зачем ему это нужно Максим анализировать не стал, отметив для себя, что может быть, тетка продемонстрирует по этому поводу какой-нибудь особенный номер в постели.
Однако фойе и галерея второго этажа были пусты. Максим проверил туалеты, но никого, кроме парочки, занимающейся любовью в кабинке сортира, не обнаружил.
Историку стало немного страшно — неужели эта дура в расстроенных чувствах выбежала на улицу без одежды. Несмотря на общую закаленность, южанка там долго не протянет.
С чувством близким к легкой панике, Максим пару раз обошел здание, на этот раз, дергая все двери.
На втором этаже он неожиданно обнаружил не предусмотренный планом, незаметный проход на галерею, явно не относящуюся к доисторической эпохе.
Сделана галерея была из идеально прозрачного, практически невидимого материала. Слабое свечение поверхности пола указывало путь. Поверхность имела наклон, идти приходилось в горку.
Максиму сразу же вспомнилась темная масса со стороны бывшего Трубниковского переулка, которая на мгновение закрыла огни кинотеатра.
Действительно, судя по всему, там стоял замаскированный модуль, — громадный, неуклюжий аппарат, снабженный собственными двигателями, с грехом пополам приспособленный для коротких самостоятельных полетов в космосе и посадок на поверхность небесных тел.
Такие модули использовались в основном при освоении новых планет в качестве убежищ, командных комплексов и исследовательских центров.
На Земле, тем более в запретной зоне, он мог принадлежать только одной из служб князя-императора. Возможно, это был опорный пункт «шлемоголовых» или хуже того — амазонок.
Сталкиваться с этими усердно лижущими зад своему хозяину суками, тем более находящимися при исполнении служебных обязанностей было просто неприятно.
Нет, они не грубили, не хамили, но от них исходило нечто первобытное, нечто среднее между раздражением, озабоченностью, даже страхом. В сочетании с тем, что большинству людей до джихана цареградского не было никакого дела, эта служебная паранойя вызывала желание избегать связанных с высшей властью мест, где все так непросто.
Делать было нечего, и Максим двинулся над домами, используя в качестве опоры под собой лишь слабо светящуюся туманную дорожку. Ему очень хотелось, чтобы проход с той стороны был заперт, тогда ему не придется искать ненормальную подругу там, где ему меньше всего хотелось быть.
Проход оканчивался ничем, дорожка просто обрывалась в воздухе. Историк, однако, знал, что это совсем не так, но инстинкт самосохранения все равно вопил об опасности.
На всякий случай, Максим оперся руками о невидимые стены и высунул голову за край дорожки. После мгновенного всплеска черноты перед глазами от пересечения границы маскировочного поля, историку открылся довольно большой, темный зал с висящими в воздухе над холодными февральским сугробами столами, стульями и даже барной стойкой.
За столами сидели люди, нисколько не обращая внимания на то, что парят на высоте, — к прозрачным полам и стенам давно привыкли. На столах горели плоские свечки, плавая в керамических плошках с водой. Материал, из которого был сделан корпус и сам горючий состав, тоже были прозрачными, отчего казалась, что огонек горит прямо на поверхности воды, бросая причудливые блики на стол и окружающее пространство.
Максим почувствовал облегчение. Никаких казарм, никаких командных пунктов. Просто небольшой, уютный ресторанчик, где гости, которым надоело сидеть в холодном зале, могли погреться, перекусить и обсудить впечатления.
Историк сделал пару шагов. Обнаружился еще один любопытный факт, — в стены были вмонтированы голографические проекторы высокого разрешения, которые, если не очень приглядываться, создавали иллюзию окон, за которыми горит ночными огнями большой город.
Максим узнал кадры из мнемозаписи, сделанной им сегодня. Кто-то из техников оперативно воспользовался полученной информацией.
Точка взгляда была несколько изменена, согласно высоте расположения зала. За спиной Максима полыхал Новый Арбат, виднелась река из белых, красных и желтых автомобильных огней на Садовом. Перспективу слева загораживали громады жилых домов с россыпью звезд освещенных окон.
Пространство вне экранов, без прикрас, показывало то, что было на самом деле: снег, пустоту, темноту ночи. Историку стало немного не по себе от сюрреализма картины, сочетания того, что было и как это все выглядит теперь.
— Максим Величко? — поинтересовалась неизвестно откуда возникшая девушка.
— Это я, — ответил историк. — Чем могу быть полезен?
— Если вы ищете Ирину, то она за 4 столиком, беседует с Даниилом Андреевичем. Однако, император особо просил, чтобы его во время этого, крайне важного разговора, не беспокоили.
— Передайте императору, что я по мере возможности удовлетворю его пожелание.
Глаза Максима нашли этот столик. Ирина сидела к нему спиной. Судя по напряженности ее спины, по жестикуляции, разговор был нервным и злым. Историк вдруг испугался. В голове возникла картина того, как женщина хватает со стола стакан с водой и выплескивает его содержимое в лицо владыки Обитаемого Пространства.
— Император просил передать, что последствия могут быть самыми печальными.
— Знаете что, милая барышня, — сказал Максим, решительно отодвигая девушку и направляясь к столику, — Ирина моя пациентка, и я не позволю, чтобы она нарушала необходимый режим.
— Стойте, — испуганно вскрикнула служащая, пытаясь его остановить, хватая его за руку.
Историк вежливо, но решительно стряхнул руки девчонки и сделал еще шаг.
— Ну, ведь вам же человеческим языком говорят — «нельзя», — снова повысила голос девушка, решительно хватая Максима за свитер.
На шум обернулись все, даже Ирина, хоть она уже практически не контролировала себя. Максим, совершенно не задумываясь, что ему за это будет, показал пальцем на ее спутника, потом поднял растопыренную ладонь к голове, изображая корону.
Глаза Ирины расширились от ужаса. Она все поняла.
Джихан призывно помахал рукой.
Максим подошел. Служащая семенила сзади, и от нее тянуло запредельным, невыносимым страхом.
— Здравствуйте Даниил Андреевич, — приветствовал Максим джихана, согласно правилам вечеринки.
— Здравствуйте Максим Александрович, — иронически ответил император.
Историк впервые видел своего владыку так близко. Повелитель Обитаемого Пространства, на своих официальных изображениях, стараниями стилистов, выглядел как представительный, подавляющий своей харизмой мужчина. Но в жизни, глядя на свежую, гладкую кожу и рассеянную улыбку на лице, трудно было вообразить, что он и есть тот самый, вызывающий ужас джихангир.
— Я говорила, я предупреждала, — вклинилась в разговор служащая.
— Вы свободны, Мария, — несколько раздраженно оборвал ее император. И, обращаясь к историку, предложил, — Садитесь, Максим, составьте нам компанию.
— Спасибо, — ответил тот.
— Выпьете что-нибудь? — поинтересовался джихан.
— Спасибо, нет. Не могу. За рулем…
— Тогда сок, — посоветовал император.
— После холодильника внизу, я бы с удовольствием выпил чаю с лимоном, — после секундного раздумья ответил Максим.
— Вот и славно. Разрешите вам предложить настоящий, высокогорный, — сказал император. — Мария, вы слышали?
— Да, Ваше Величество.
Служащая ушла.
— Что вас так удивило? — спросил император. И сам же ответил. — Общение без чинов — только для моих гостей, тех, кого я приглашаю. Не все, к сожалению, понимают, что это всего лишь форма общения…
— Ваше Величество намекает на меня? — желая напоследок поерничать, спросила Ирина.
— Ирина Евгеньевна, ты это… Потом острить будешь, — довольно грубо посоветовал ей джихан.
— Нет, меня удивило другое, — сказал Максим. — Не думал, что вы знаете о моем существовании.
— Кто не знает хозяина бессмертной кошки? — усмехнулся Даниил. — Рапорты присылали каждый день много лет подряд, пока на самом высоком уровне не было решено, что в этом нет ничего страшного.
— Не думал, что на такие, в общем-то, интимные дела обращают внимание.
— Люди всегда считают, что про них знают только то, что они показывают наружу, — с улыбкой ответил император. — Вот, например, сейчас вы лихорадочно пытаетесь сообразить, как заставить этого цареградского дядьку рассказать о том, что Ирина успела наговорить.
— Ну, да, меня это интересует.
— А напрямую спросить неудобно…
— Совершенно верно.
— И вы пытаетесь обойти это, в надежде, что потенциально оскорбительные моменты я забуду или сочту несущественным?
— Речь идет о другом человеке. По поводу своей персоны я бы не стал миндальничать.
— А вы думаете, что если бы меня что-то не устраивало, ваша подружка бы сидела тут, празднуя собственную значимость?
— Я не знаю, — ответил Максим. — Никогда раньше не общался с власть имущими.
— Честный ответ. Это хорошо. Я думаю, Ирина после сама расскажет. Меня всегда удивляло, отчего так не любят и боятся того, кто все это организовал: достойную, долгую жизнь в каждом воплощении, непрерывность существования, возможность развития…
— Люди стремятся считать, что сами всего добились, — ответил Максим.
Повисла долгая, неловкая пауза, в течение которой император отчаянно боролся с чем-то внутри себя. Что это было гнев или веселье стало ясно, когда джихан разразился смехом. Он смеялся долго, до слез.
— Вот что значит профессиональный психолог, — наконец, произнес он. — В самую точку. Максим, бросайте вы свой ВИИР и перебирайтесь ближе к морю.
— Спасибо, я подумаю, — ответил историк.
— Скромность украшает, когда нет других достоинств, — с улыбкой произнес император. — Были психиатром, были историком, самое время стать царедворцем. Мне нужны при дворе энергичные молодые люди правильного направления, ученые, аналитики. А то ведь, знаете ли, вокруг вьются все больше рубаки и интриганы.
— В любом случае, на ближайшие 2–3 года я занят. А там видно будет, — дипломатично ответил Максим.
— Ну да, конечно. Через 2 года мы вернемся к этому разговору, — согласился император и тут же, не давая опомниться, спросил: — А каким вы видите будущее своей спутницы?
— В смысле? — сделал вид, что не понял историк.
— Все просто, — конечно, пристально глядя Максиму куда-то чуть выше глаз, в середину лба, — сказал джихан. — Имейте только в виду, что женщину переделать невозможно. Грубые энергии могут послужить хорошим ускорителем, но это лишь для тех, кто умеет стоять на гребне волны. Но меня больше интересовала, — профессиональная деятельность госпожи Кузнецовой в ее прошлых воплощениях.
— Даниил Андреевич, об этом лучше спросить у нее самой.
— Тоже верно, — согласился джихан. — Однако, если задуматься, как много невостребованных знаний подспудно живет в человеке и как неожиданно они могут пригодиться…
— Вы говорите о том, что случится, если память прежних жизней сделать устойчиво доступной для теперешней личности?
— Совершенно верно.
— В общем и целом подобная регрессия ведет к тяжелым невротическим конфликтам личностей, откровенной шизофрении и даже случаям одержимости. В работе сканер-оператора это тяжелейший брак, сравнимый только со смертельной ошибкой хирурга, — пояснил Максим.
— Страшнее чем синдром ненужности? — просто спросил император, посмотрев на желтый огонек на сигнальном браслете Ирины. — А впрочем, давайте переменим тему. Как вы думаете, зачем все это?
— Что? — мягко поинтересовался Максим.
— Не притворяйтесь, что вы не поняли, юноша, — строго сказал император. — Разумеется реконструкция.
— Я не задумывался, — ушел от ответа историк.
— Да Бог с вами, — усмехнулся император. — Все говорят об этом. Бытует мнение, что Данька на старости лет сошел с ума. Есть такое?
— Да, — согласился Максим.
— А что вы сами думаете?
— Я работаю в ВИИРе.
— Отлично, — император улыбнулся, оценив емкость фразы. — А не приходилось вам слышать о чудовищных затратах на постройку практически бесполезного города?
— Слышал и такое.
— Что вы об этом думаете?
— Что кому-то выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик.
— А кому выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик? — поинтересовался император, практически слово в слово, повторив ответ Максима
— Тому, кто хочет прикинуться ностальгирующим маразматиком.
Джихан удивленно встряхнул головой.
— А что же скрывает этот самый деятель под вывеской маразматических затей? — серьезно поинтересовался Концепольский.
— Все, что угодно, — в раздумье ответил Максим. — Проработку изменений в геноме человека, проверку технологий управления личностью через психосемантику и волновую психотехнику, разработку методов радикальной психокоррекции и сшивки личностей из разных кусков памяти, собственных или наведенных.
— Да, — сказал император, вставая. — Фантазия у вас могучая. Попридержите ее. Годика через 2 ей найдется достойное применение. Рад был познакомиться.
Он протянул руку, и историк спешно пожал ее.
— Это большая честь для меня, Ваше Величество, — сказал Максим.
— Я была очень рада познакомиться, — встряла Ирина.
— Ну, разумеется, — ответил джихан. — И я. Приезжайте запросто, будем пить и предаваться печали о том, что уже прошло, но скоро вновь выйдет из бездны времени. Вы единственная, кто любит этот город, также как и я.
Император удалился. Следом, из — за соседнего столика, встала девица явно секретарской внешности: убранные под бандану волосы, темная, закрывающая тело одежда, черные очки на носу.
Она на мгновение приблизилась к Ирине, что-то прошептала ей и, не спеша, направилась вслед за хозяином Обитаемого Пространства.
Подопечная Максима замерла, пытаясь вытолкнуть застрявшие в глотке слова, растеряно хлопая глазами. Так она стояла довольно долго.
— Что она тебе сказала? — поинтересовался Максим.
— Ерунда, — ответила Ирина, наконец, выйдя из ступора. — У тебя дома есть этот фильм?
— Дома — нет. В спецхране можно заказать.
— Поехали тогда домой, — предложила женщина.
— Поехали, — согласился Максим.
Помойная подруга Толика резво засеменила к выходу нервной, раздраженной и одновременно испуганной походкой, потеряв всю стать величавой богини.
Ирина успокоилась только тогда, когда «Корсар» поднялся на 200 метров над Мертвым Городом.
На Ирине это сказалось следующим образом. Она сложила пальцы в бессмертный, идущий из доисторических времен жест, называемый когда-то в этой местности «факом» и визгливо крикнула, обращаясь к кому-то внизу:
— А вот это видела, сука? Пугало черное!
— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Максим.
— Ты знаешь, что она мне сказала? — гневно спросила историка женщина.
— Откуда?
— Эта тварь сказала: — «Приезжайте, мои амазонки будут вам рады».
— Прямо так? — поразился Максим. — Похоже, это была сама…
— Ну, я это и без тебя поняла, — зло ответила Ирина.
Некоторое время они летели молча.
— Милый, о чем это вы с джиханом говорили? — заглядывая историку в глаза, спросила женщина.
— Вместе вроде были, — ответил Максим. — За одним столом сидели.
— Максик… Максимушка, — просительно произнесла женщина, ластясь к нему, как большая кошка. — Ты такой умный, а я дурочка.
— Ну, хорошо. Начну издалека. К середине 27 века, то есть к моменту нового появления в мире пророка в виде Даниила Концепольского, тогда еще не императора, а просто сына княжеского архивариуса, Земля представляла собой практически ту же чистую доску, которой она стала после Большого Голода.
— А был ли Большой Голод? — поинтересовалась Ирина. — Церковники в каждой проповеди поминают его. Иногда мне кажется, что это или сказка или преувеличение, аналог упраздненного ада и вечных мук.
— О, если бы, — нервно усмехнулся Величко. — Ты бы видела, сколько костей лежит в туннелях метрополитена и под развалинами.
— Но ведь правда этому есть какое-то объяснение, кроме Божьей воли.
— Да, конечно. Несмотря на то, что живы непосредственные свидетели, мы до сих пор не знаем, как все случилось. А экспериментировать… Ну, ты сама понимаешь.
— Да уж… — зябко повела плечами Ирина.
— В наши дни это уже практически невозможно. А все случилось так. Когда население этой планеты стало приближаться к 7 миллиардам, сработали защитные механизмы. Образно говоря: «Усталость сковала Землю».
Катастрофы случались и раньше. У древнейших народов погибшей доисторической цивилизации, оставались смутные предания об их высокоразвитых предках, бороздивших небо на летательных аппаратах и достававших до Луны при помощи бесконечно удлиняющейся лестницы. Чтобы там не было, — кометы, смещение оси, чудовищные извержения, войны с использованием высокомощного оружия, эпидемии, — жизнь на Земле много раз обновлялась.
— А как это все случилось в этот раз? — с обожанием глядя на него своими зелеными глазами, спросила Ирина.
— На этот раз все было без всякой помпы. Для того, чтобы жизнь могла существовать на поверхности нужен не только свет и вода. Все гораздо серьезнее.
Говорят, что ни одно живое существо не может выжить в своих отходах. А самыми страшными, как оказалось, для Земли были не отравляющие вещества, не промышленные выбросы, не радиация. Самыми страшными для Земли оказались мысли и эмоции живущих на ней людей.
— Да, я слышала про это, — скучнея, ответила Ирина. — Этой тягомотиной нас пичкают все религиозные каналы. Но ведь это чушь, полная чушь. Земля — это просто невообразимо большой кусок дерьма, летящий в пространстве. Как на нее могут влиять мысли ничтожно мелких существ, обитающих на ней?
Максим некоторое время молчал, подбирая подходящий пример.
— У тебя бывало, что ты опаздываешь, торопишься, нервничаешь, а техника как назло начинает барахлить. То вызов телефонный срывается, то компьютер виснет, то лодья никак не встает в рабочий режим?
— Сколько угодно раз, милый. Это у меня пожизненное.
— Так вот, с Землей случилось то же самое.
— Да брось, она ведь большая.
— Как оказалось не настолько.
Женщина отвернулась и с неудовольствием стала глядеть в окно на снежную равнину.
— Ты смотришь и думаешь, что назначение этого «куска дерьма», безропотно носить людей на себе, выращивать ему пропитание, держать его жилища, прятать в себе мертвые тела?
— Ладно, я все равно ничего в этом не понимаю, — с досадой ответила Ирина.
— Давай по-другому, — предложил Максим. — Вот представь жил доисторический человек, страдал, мучился, болел, потом помер. Закопали его в землю. А куда делись все эти эмоции, мысли, боль, страх?
— А вправду, куда? Когда у меня бывал в гостях Толик, я просто физически чувствовала его присутствие, даже спустя много дней.
— А те времена каждую секунду развоплощались 2–3 человека, оставляя всю грязь на Земле. Есть у нее, у земли — матушки есть свойство — обезвреживать отходы. Гниющие тела становятся травой и деревьями, энергия успокаивается, становится нейтральной, годной для нового цикла. — Максим сильно упрощал, но это было необходимо, чтобы его поняла Ирина. — Что будет, если в раковину наливать больше воды, чем сливается? Представь, — слив засорился?
— И ты хочешь сказать, — размышляя, произнесла женщина, — случился засор, и дерьмо поперло наружу?
— И испортило всю систему тонких энергоинформационных связей. Мертвая информация задушила живых. Это называлось синдромом Х.
Выработка тонкой энергии на поверхности была остановлена. Растения и животные погрузились в спячку, которая продлилась три года. Те, кто выжили, навсегда запомнили этот чудовищный урок.
— От этого, джихан цареградский навешал на орбите генераторы стерилизующего излучения? От этого, для рождения ребенка нужно пройти семьдесят шесть комиссий? От этого только 5 женщин из ста получают свое законное право — быть матерью, — гневно спросила Ирина. — Ты еще про вампиров вспомни. Монумент Славы в Киржаче, колыбели цивилизации. Тьфу.
— Наверное, можно и про Киржач. Что бы тогда с нами было, если бы джихан не отстрелялся тогда от мутантов? — ответил Максим.
— Не слишком ли высокая цена — полная власть для мизантропствующего психопата за 3 недели пострелюшек в незапамятной древности? — негодующе сказала Ирина. — И как закономерный итог «праведного курса» — 10 миллионов жителей на всю центральную планету. На целую планету, по прошествии почти трех тысяч лет!
— А зачем больше? — поинтересовался Максим. — Пролетев Галактику вдоль и поперек, я понял, что наиболее комфортно живется в мирах, где население не больше 3–5 тысяч человек. Тишь, гладь, Божья благодать.
— Ладно, деревянный мальчик, — с досадой произнесла Ирина, понял, что может вдрызг разругаться с мужчиной. — Скажи, что эта курица кудахтала? Про то, что она там сказала, когда ты вошел…
— Она передала, что джихан просил не мешать.
— И ты не послушался? — с неподдельным ужасом и восхищением произнесла женщина.
— А что мне оставалось делать, если у меня баба — дура…
— Ах ты, гад… — произнесла Ирина, впиваясь ему в губы своими пухлыми чувственными губами.
У них был долгий и совершенно чумовой секс в кружащем над лесом глайдере. Примерно через час, историк собрался с духом и посадил «Корсар».
Максим и Ирина продолжили заниматься любовью в доме, прикипая друг к другу в совершенно невозможных, запредельных ощущениях.
Потом, во втором часу ночи, обуреваемый чувством вины перед заждавшейся хозяина кошкой, историк поволок сонную Мару в комнату для медитаций, испытывая облегчение оттого, что завтра пятница, выходной день.
Максим очень хотел спать. Сознание временами отключалось, однако, губы сами произносили затверженные тысячами повторений, известные каждому человеку с детства слова.
Вдруг в один из моментов просветления, когда увлекаемое вселенскими вибрациями сознание снова вернулось к Максиму, он обнаружил на коленях рядом с мурлыкающей кошкой голову Ирины. Помойная женщина безмятежно спала, поджав под себя ноги и по-детски положив под голову сложенные ладони. На сигнальном браслете горел чистый зеленый огонек…….»
Федор по инерции пробежал взглядом еще несколько строк после мантры, как вдруг что-то с силой развернулось у него в голове. «Есть» — пронеслось в сознании. «Я не умру, теперь я никогда не умру», — колотилась в сердце, стучала в виски сумасшедшая радость освобождения от главной кары человеческого рода — краткости жизни.
Ощущение было удивительным — никуда не нужно было больше торопиться, вдруг потеряли силу все вехи расставленные людьми на пути к смерти.
Те привычное ориентиры, которыми простые люди руководствовались на своем жизненном пути: детство, взросление, экзамены, испытания, любовь, свадьбы, рождения детей, постройка дома, первые седые волосы, морщины, служебный рост или трудное постепенное накопление богатства, медленное угасание жизни в распадающемся теле, старческая немощь тела и разума — это было теперь не для него, потеряв всякий смысл.
Жизнь капитана ВКС Федора Андреевича Конечникова простиралась теперь без конца и края в грядущие века. Времена, которые волновали Федора лишь абстрактно, стали близкими, достижимыми, осязаемыми.
Все это было чудесным образом заключено в 12 труднопроизносимых словах. К радости Конечникова примешивался холодок неизвестности. Но недаром у пакадура было это желание — взглянуть на обратную сторону звезд. И как когда-то в звездный океан, Федор решительно направил свой путь в океан времени.
Подводя черту под своими сомнениями, Федор аккуратно, сильно надавливая на карандаш, переписал мантру из книги в блокнот, вырвал листок и спрятал его между корочкой и пластиковой обложкой удостоверения личности.
Конец 15 главы.
Глава 16
Зачем ему это нужно Максим анализировать не стал, отметив для себя, что может быть, тетка продемонстрирует по этому поводу какой-нибудь особенный номер в постели.
Однако фойе и галерея второго этажа были пусты. Максим проверил туалеты, но никого, кроме парочки, занимающейся любовью в кабинке сортира, не обнаружил.
Историку стало немного страшно — неужели эта дура в расстроенных чувствах выбежала на улицу без одежды. Несмотря на общую закаленность, южанка там долго не протянет.
С чувством близким к легкой панике, Максим пару раз обошел здание, на этот раз, дергая все двери.
На втором этаже он неожиданно обнаружил не предусмотренный планом, незаметный проход на галерею, явно не относящуюся к доисторической эпохе.
Сделана галерея была из идеально прозрачного, практически невидимого материала. Слабое свечение поверхности пола указывало путь. Поверхность имела наклон, идти приходилось в горку.
Максиму сразу же вспомнилась темная масса со стороны бывшего Трубниковского переулка, которая на мгновение закрыла огни кинотеатра.
Действительно, судя по всему, там стоял замаскированный модуль, — громадный, неуклюжий аппарат, снабженный собственными двигателями, с грехом пополам приспособленный для коротких самостоятельных полетов в космосе и посадок на поверхность небесных тел.
Такие модули использовались в основном при освоении новых планет в качестве убежищ, командных комплексов и исследовательских центров.
На Земле, тем более в запретной зоне, он мог принадлежать только одной из служб князя-императора. Возможно, это был опорный пункт «шлемоголовых» или хуже того — амазонок.
Сталкиваться с этими усердно лижущими зад своему хозяину суками, тем более находящимися при исполнении служебных обязанностей было просто неприятно.
Нет, они не грубили, не хамили, но от них исходило нечто первобытное, нечто среднее между раздражением, озабоченностью, даже страхом. В сочетании с тем, что большинству людей до джихана цареградского не было никакого дела, эта служебная паранойя вызывала желание избегать связанных с высшей властью мест, где все так непросто.
Делать было нечего, и Максим двинулся над домами, используя в качестве опоры под собой лишь слабо светящуюся туманную дорожку. Ему очень хотелось, чтобы проход с той стороны был заперт, тогда ему не придется искать ненормальную подругу там, где ему меньше всего хотелось быть.
Проход оканчивался ничем, дорожка просто обрывалась в воздухе. Историк, однако, знал, что это совсем не так, но инстинкт самосохранения все равно вопил об опасности.
На всякий случай, Максим оперся руками о невидимые стены и высунул голову за край дорожки. После мгновенного всплеска черноты перед глазами от пересечения границы маскировочного поля, историку открылся довольно большой, темный зал с висящими в воздухе над холодными февральским сугробами столами, стульями и даже барной стойкой.
За столами сидели люди, нисколько не обращая внимания на то, что парят на высоте, — к прозрачным полам и стенам давно привыкли. На столах горели плоские свечки, плавая в керамических плошках с водой. Материал, из которого был сделан корпус и сам горючий состав, тоже были прозрачными, отчего казалась, что огонек горит прямо на поверхности воды, бросая причудливые блики на стол и окружающее пространство.
Максим почувствовал облегчение. Никаких казарм, никаких командных пунктов. Просто небольшой, уютный ресторанчик, где гости, которым надоело сидеть в холодном зале, могли погреться, перекусить и обсудить впечатления.
Историк сделал пару шагов. Обнаружился еще один любопытный факт, — в стены были вмонтированы голографические проекторы высокого разрешения, которые, если не очень приглядываться, создавали иллюзию окон, за которыми горит ночными огнями большой город.
Максим узнал кадры из мнемозаписи, сделанной им сегодня. Кто-то из техников оперативно воспользовался полученной информацией.
Точка взгляда была несколько изменена, согласно высоте расположения зала. За спиной Максима полыхал Новый Арбат, виднелась река из белых, красных и желтых автомобильных огней на Садовом. Перспективу слева загораживали громады жилых домов с россыпью звезд освещенных окон.
Пространство вне экранов, без прикрас, показывало то, что было на самом деле: снег, пустоту, темноту ночи. Историку стало немного не по себе от сюрреализма картины, сочетания того, что было и как это все выглядит теперь.
— Максим Величко? — поинтересовалась неизвестно откуда возникшая девушка.
— Это я, — ответил историк. — Чем могу быть полезен?
— Если вы ищете Ирину, то она за 4 столиком, беседует с Даниилом Андреевичем. Однако, император особо просил, чтобы его во время этого, крайне важного разговора, не беспокоили.
— Передайте императору, что я по мере возможности удовлетворю его пожелание.
Глаза Максима нашли этот столик. Ирина сидела к нему спиной. Судя по напряженности ее спины, по жестикуляции, разговор был нервным и злым. Историк вдруг испугался. В голове возникла картина того, как женщина хватает со стола стакан с водой и выплескивает его содержимое в лицо владыки Обитаемого Пространства.
— Император просил передать, что последствия могут быть самыми печальными.
— Знаете что, милая барышня, — сказал Максим, решительно отодвигая девушку и направляясь к столику, — Ирина моя пациентка, и я не позволю, чтобы она нарушала необходимый режим.
— Стойте, — испуганно вскрикнула служащая, пытаясь его остановить, хватая его за руку.
Историк вежливо, но решительно стряхнул руки девчонки и сделал еще шаг.
— Ну, ведь вам же человеческим языком говорят — «нельзя», — снова повысила голос девушка, решительно хватая Максима за свитер.
На шум обернулись все, даже Ирина, хоть она уже практически не контролировала себя. Максим, совершенно не задумываясь, что ему за это будет, показал пальцем на ее спутника, потом поднял растопыренную ладонь к голове, изображая корону.
Глаза Ирины расширились от ужаса. Она все поняла.
Джихан призывно помахал рукой.
Максим подошел. Служащая семенила сзади, и от нее тянуло запредельным, невыносимым страхом.
— Здравствуйте Даниил Андреевич, — приветствовал Максим джихана, согласно правилам вечеринки.
— Здравствуйте Максим Александрович, — иронически ответил император.
Историк впервые видел своего владыку так близко. Повелитель Обитаемого Пространства, на своих официальных изображениях, стараниями стилистов, выглядел как представительный, подавляющий своей харизмой мужчина. Но в жизни, глядя на свежую, гладкую кожу и рассеянную улыбку на лице, трудно было вообразить, что он и есть тот самый, вызывающий ужас джихангир.
— Я говорила, я предупреждала, — вклинилась в разговор служащая.
— Вы свободны, Мария, — несколько раздраженно оборвал ее император. И, обращаясь к историку, предложил, — Садитесь, Максим, составьте нам компанию.
— Спасибо, — ответил тот.
— Выпьете что-нибудь? — поинтересовался джихан.
— Спасибо, нет. Не могу. За рулем…
— Тогда сок, — посоветовал император.
— После холодильника внизу, я бы с удовольствием выпил чаю с лимоном, — после секундного раздумья ответил Максим.
— Вот и славно. Разрешите вам предложить настоящий, высокогорный, — сказал император. — Мария, вы слышали?
— Да, Ваше Величество.
Служащая ушла.
— Что вас так удивило? — спросил император. И сам же ответил. — Общение без чинов — только для моих гостей, тех, кого я приглашаю. Не все, к сожалению, понимают, что это всего лишь форма общения…
— Ваше Величество намекает на меня? — желая напоследок поерничать, спросила Ирина.
— Ирина Евгеньевна, ты это… Потом острить будешь, — довольно грубо посоветовал ей джихан.
— Нет, меня удивило другое, — сказал Максим. — Не думал, что вы знаете о моем существовании.
— Кто не знает хозяина бессмертной кошки? — усмехнулся Даниил. — Рапорты присылали каждый день много лет подряд, пока на самом высоком уровне не было решено, что в этом нет ничего страшного.
— Не думал, что на такие, в общем-то, интимные дела обращают внимание.
— Люди всегда считают, что про них знают только то, что они показывают наружу, — с улыбкой ответил император. — Вот, например, сейчас вы лихорадочно пытаетесь сообразить, как заставить этого цареградского дядьку рассказать о том, что Ирина успела наговорить.
— Ну, да, меня это интересует.
— А напрямую спросить неудобно…
— Совершенно верно.
— И вы пытаетесь обойти это, в надежде, что потенциально оскорбительные моменты я забуду или сочту несущественным?
— Речь идет о другом человеке. По поводу своей персоны я бы не стал миндальничать.
— А вы думаете, что если бы меня что-то не устраивало, ваша подружка бы сидела тут, празднуя собственную значимость?
— Я не знаю, — ответил Максим. — Никогда раньше не общался с власть имущими.
— Честный ответ. Это хорошо. Я думаю, Ирина после сама расскажет. Меня всегда удивляло, отчего так не любят и боятся того, кто все это организовал: достойную, долгую жизнь в каждом воплощении, непрерывность существования, возможность развития…
— Люди стремятся считать, что сами всего добились, — ответил Максим.
Повисла долгая, неловкая пауза, в течение которой император отчаянно боролся с чем-то внутри себя. Что это было гнев или веселье стало ясно, когда джихан разразился смехом. Он смеялся долго, до слез.
— Вот что значит профессиональный психолог, — наконец, произнес он. — В самую точку. Максим, бросайте вы свой ВИИР и перебирайтесь ближе к морю.
— Спасибо, я подумаю, — ответил историк.
— Скромность украшает, когда нет других достоинств, — с улыбкой произнес император. — Были психиатром, были историком, самое время стать царедворцем. Мне нужны при дворе энергичные молодые люди правильного направления, ученые, аналитики. А то ведь, знаете ли, вокруг вьются все больше рубаки и интриганы.
— В любом случае, на ближайшие 2–3 года я занят. А там видно будет, — дипломатично ответил Максим.
— Ну да, конечно. Через 2 года мы вернемся к этому разговору, — согласился император и тут же, не давая опомниться, спросил: — А каким вы видите будущее своей спутницы?
— В смысле? — сделал вид, что не понял историк.
— Все просто, — конечно, пристально глядя Максиму куда-то чуть выше глаз, в середину лба, — сказал джихан. — Имейте только в виду, что женщину переделать невозможно. Грубые энергии могут послужить хорошим ускорителем, но это лишь для тех, кто умеет стоять на гребне волны. Но меня больше интересовала, — профессиональная деятельность госпожи Кузнецовой в ее прошлых воплощениях.
— Даниил Андреевич, об этом лучше спросить у нее самой.
— Тоже верно, — согласился джихан. — Однако, если задуматься, как много невостребованных знаний подспудно живет в человеке и как неожиданно они могут пригодиться…
— Вы говорите о том, что случится, если память прежних жизней сделать устойчиво доступной для теперешней личности?
— Совершенно верно.
— В общем и целом подобная регрессия ведет к тяжелым невротическим конфликтам личностей, откровенной шизофрении и даже случаям одержимости. В работе сканер-оператора это тяжелейший брак, сравнимый только со смертельной ошибкой хирурга, — пояснил Максим.
— Страшнее чем синдром ненужности? — просто спросил император, посмотрев на желтый огонек на сигнальном браслете Ирины. — А впрочем, давайте переменим тему. Как вы думаете, зачем все это?
— Что? — мягко поинтересовался Максим.
— Не притворяйтесь, что вы не поняли, юноша, — строго сказал император. — Разумеется реконструкция.
— Я не задумывался, — ушел от ответа историк.
— Да Бог с вами, — усмехнулся император. — Все говорят об этом. Бытует мнение, что Данька на старости лет сошел с ума. Есть такое?
— Да, — согласился Максим.
— А что вы сами думаете?
— Я работаю в ВИИРе.
— Отлично, — император улыбнулся, оценив емкость фразы. — А не приходилось вам слышать о чудовищных затратах на постройку практически бесполезного города?
— Слышал и такое.
— Что вы об этом думаете?
— Что кому-то выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик.
— А кому выгодно, чтобы считалось, будто нами руководит ностальгирующий маразматик? — поинтересовался император, практически слово в слово, повторив ответ Максима
— Тому, кто хочет прикинуться ностальгирующим маразматиком.
Джихан удивленно встряхнул головой.
— А что же скрывает этот самый деятель под вывеской маразматических затей? — серьезно поинтересовался Концепольский.
— Все, что угодно, — в раздумье ответил Максим. — Проработку изменений в геноме человека, проверку технологий управления личностью через психосемантику и волновую психотехнику, разработку методов радикальной психокоррекции и сшивки личностей из разных кусков памяти, собственных или наведенных.
— Да, — сказал император, вставая. — Фантазия у вас могучая. Попридержите ее. Годика через 2 ей найдется достойное применение. Рад был познакомиться.
Он протянул руку, и историк спешно пожал ее.
— Это большая честь для меня, Ваше Величество, — сказал Максим.
— Я была очень рада познакомиться, — встряла Ирина.
— Ну, разумеется, — ответил джихан. — И я. Приезжайте запросто, будем пить и предаваться печали о том, что уже прошло, но скоро вновь выйдет из бездны времени. Вы единственная, кто любит этот город, также как и я.
Император удалился. Следом, из — за соседнего столика, встала девица явно секретарской внешности: убранные под бандану волосы, темная, закрывающая тело одежда, черные очки на носу.
Она на мгновение приблизилась к Ирине, что-то прошептала ей и, не спеша, направилась вслед за хозяином Обитаемого Пространства.
Подопечная Максима замерла, пытаясь вытолкнуть застрявшие в глотке слова, растеряно хлопая глазами. Так она стояла довольно долго.
— Что она тебе сказала? — поинтересовался Максим.
— Ерунда, — ответила Ирина, наконец, выйдя из ступора. — У тебя дома есть этот фильм?
— Дома — нет. В спецхране можно заказать.
— Поехали тогда домой, — предложила женщина.
— Поехали, — согласился Максим.
Помойная подруга Толика резво засеменила к выходу нервной, раздраженной и одновременно испуганной походкой, потеряв всю стать величавой богини.
Ирина успокоилась только тогда, когда «Корсар» поднялся на 200 метров над Мертвым Городом.
На Ирине это сказалось следующим образом. Она сложила пальцы в бессмертный, идущий из доисторических времен жест, называемый когда-то в этой местности «факом» и визгливо крикнула, обращаясь к кому-то внизу:
— А вот это видела, сука? Пугало черное!
— Что случилось? — обеспокоено поинтересовался Максим.
— Ты знаешь, что она мне сказала? — гневно спросила историка женщина.
— Откуда?
— Эта тварь сказала: — «Приезжайте, мои амазонки будут вам рады».
— Прямо так? — поразился Максим. — Похоже, это была сама…
— Ну, я это и без тебя поняла, — зло ответила Ирина.
Некоторое время они летели молча.
— Милый, о чем это вы с джиханом говорили? — заглядывая историку в глаза, спросила женщина.
— Вместе вроде были, — ответил Максим. — За одним столом сидели.
— Максик… Максимушка, — просительно произнесла женщина, ластясь к нему, как большая кошка. — Ты такой умный, а я дурочка.
— Ну, хорошо. Начну издалека. К середине 27 века, то есть к моменту нового появления в мире пророка в виде Даниила Концепольского, тогда еще не императора, а просто сына княжеского архивариуса, Земля представляла собой практически ту же чистую доску, которой она стала после Большого Голода.
— А был ли Большой Голод? — поинтересовалась Ирина. — Церковники в каждой проповеди поминают его. Иногда мне кажется, что это или сказка или преувеличение, аналог упраздненного ада и вечных мук.
— О, если бы, — нервно усмехнулся Величко. — Ты бы видела, сколько костей лежит в туннелях метрополитена и под развалинами.
— Но ведь правда этому есть какое-то объяснение, кроме Божьей воли.
— Да, конечно. Несмотря на то, что живы непосредственные свидетели, мы до сих пор не знаем, как все случилось. А экспериментировать… Ну, ты сама понимаешь.
— Да уж… — зябко повела плечами Ирина.
— В наши дни это уже практически невозможно. А все случилось так. Когда население этой планеты стало приближаться к 7 миллиардам, сработали защитные механизмы. Образно говоря: «Усталость сковала Землю».
Катастрофы случались и раньше. У древнейших народов погибшей доисторической цивилизации, оставались смутные предания об их высокоразвитых предках, бороздивших небо на летательных аппаратах и достававших до Луны при помощи бесконечно удлиняющейся лестницы. Чтобы там не было, — кометы, смещение оси, чудовищные извержения, войны с использованием высокомощного оружия, эпидемии, — жизнь на Земле много раз обновлялась.
— А как это все случилось в этот раз? — с обожанием глядя на него своими зелеными глазами, спросила Ирина.
— На этот раз все было без всякой помпы. Для того, чтобы жизнь могла существовать на поверхности нужен не только свет и вода. Все гораздо серьезнее.
Говорят, что ни одно живое существо не может выжить в своих отходах. А самыми страшными, как оказалось, для Земли были не отравляющие вещества, не промышленные выбросы, не радиация. Самыми страшными для Земли оказались мысли и эмоции живущих на ней людей.
— Да, я слышала про это, — скучнея, ответила Ирина. — Этой тягомотиной нас пичкают все религиозные каналы. Но ведь это чушь, полная чушь. Земля — это просто невообразимо большой кусок дерьма, летящий в пространстве. Как на нее могут влиять мысли ничтожно мелких существ, обитающих на ней?
Максим некоторое время молчал, подбирая подходящий пример.
— У тебя бывало, что ты опаздываешь, торопишься, нервничаешь, а техника как назло начинает барахлить. То вызов телефонный срывается, то компьютер виснет, то лодья никак не встает в рабочий режим?
— Сколько угодно раз, милый. Это у меня пожизненное.
— Так вот, с Землей случилось то же самое.
— Да брось, она ведь большая.
— Как оказалось не настолько.
Женщина отвернулась и с неудовольствием стала глядеть в окно на снежную равнину.
— Ты смотришь и думаешь, что назначение этого «куска дерьма», безропотно носить людей на себе, выращивать ему пропитание, держать его жилища, прятать в себе мертвые тела?
— Ладно, я все равно ничего в этом не понимаю, — с досадой ответила Ирина.
— Давай по-другому, — предложил Максим. — Вот представь жил доисторический человек, страдал, мучился, болел, потом помер. Закопали его в землю. А куда делись все эти эмоции, мысли, боль, страх?
— А вправду, куда? Когда у меня бывал в гостях Толик, я просто физически чувствовала его присутствие, даже спустя много дней.
— А те времена каждую секунду развоплощались 2–3 человека, оставляя всю грязь на Земле. Есть у нее, у земли — матушки есть свойство — обезвреживать отходы. Гниющие тела становятся травой и деревьями, энергия успокаивается, становится нейтральной, годной для нового цикла. — Максим сильно упрощал, но это было необходимо, чтобы его поняла Ирина. — Что будет, если в раковину наливать больше воды, чем сливается? Представь, — слив засорился?
— И ты хочешь сказать, — размышляя, произнесла женщина, — случился засор, и дерьмо поперло наружу?
— И испортило всю систему тонких энергоинформационных связей. Мертвая информация задушила живых. Это называлось синдромом Х.
Выработка тонкой энергии на поверхности была остановлена. Растения и животные погрузились в спячку, которая продлилась три года. Те, кто выжили, навсегда запомнили этот чудовищный урок.
— От этого, джихан цареградский навешал на орбите генераторы стерилизующего излучения? От этого, для рождения ребенка нужно пройти семьдесят шесть комиссий? От этого только 5 женщин из ста получают свое законное право — быть матерью, — гневно спросила Ирина. — Ты еще про вампиров вспомни. Монумент Славы в Киржаче, колыбели цивилизации. Тьфу.
— Наверное, можно и про Киржач. Что бы тогда с нами было, если бы джихан не отстрелялся тогда от мутантов? — ответил Максим.
— Не слишком ли высокая цена — полная власть для мизантропствующего психопата за 3 недели пострелюшек в незапамятной древности? — негодующе сказала Ирина. — И как закономерный итог «праведного курса» — 10 миллионов жителей на всю центральную планету. На целую планету, по прошествии почти трех тысяч лет!
— А зачем больше? — поинтересовался Максим. — Пролетев Галактику вдоль и поперек, я понял, что наиболее комфортно живется в мирах, где население не больше 3–5 тысяч человек. Тишь, гладь, Божья благодать.
— Ладно, деревянный мальчик, — с досадой произнесла Ирина, понял, что может вдрызг разругаться с мужчиной. — Скажи, что эта курица кудахтала? Про то, что она там сказала, когда ты вошел…
— Она передала, что джихан просил не мешать.
— И ты не послушался? — с неподдельным ужасом и восхищением произнесла женщина.
— А что мне оставалось делать, если у меня баба — дура…
— Ах ты, гад… — произнесла Ирина, впиваясь ему в губы своими пухлыми чувственными губами.
У них был долгий и совершенно чумовой секс в кружащем над лесом глайдере. Примерно через час, историк собрался с духом и посадил «Корсар».
Максим и Ирина продолжили заниматься любовью в доме, прикипая друг к другу в совершенно невозможных, запредельных ощущениях.
Потом, во втором часу ночи, обуреваемый чувством вины перед заждавшейся хозяина кошкой, историк поволок сонную Мару в комнату для медитаций, испытывая облегчение оттого, что завтра пятница, выходной день.
Максим очень хотел спать. Сознание временами отключалось, однако, губы сами произносили затверженные тысячами повторений, известные каждому человеку с детства слова.
Вдруг в один из моментов просветления, когда увлекаемое вселенскими вибрациями сознание снова вернулось к Максиму, он обнаружил на коленях рядом с мурлыкающей кошкой голову Ирины. Помойная женщина безмятежно спала, поджав под себя ноги и по-детски положив под голову сложенные ладони. На сигнальном браслете горел чистый зеленый огонек…….»
Федор по инерции пробежал взглядом еще несколько строк после мантры, как вдруг что-то с силой развернулось у него в голове. «Есть» — пронеслось в сознании. «Я не умру, теперь я никогда не умру», — колотилась в сердце, стучала в виски сумасшедшая радость освобождения от главной кары человеческого рода — краткости жизни.
Ощущение было удивительным — никуда не нужно было больше торопиться, вдруг потеряли силу все вехи расставленные людьми на пути к смерти.
Те привычное ориентиры, которыми простые люди руководствовались на своем жизненном пути: детство, взросление, экзамены, испытания, любовь, свадьбы, рождения детей, постройка дома, первые седые волосы, морщины, служебный рост или трудное постепенное накопление богатства, медленное угасание жизни в распадающемся теле, старческая немощь тела и разума — это было теперь не для него, потеряв всякий смысл.
Жизнь капитана ВКС Федора Андреевича Конечникова простиралась теперь без конца и края в грядущие века. Времена, которые волновали Федора лишь абстрактно, стали близкими, достижимыми, осязаемыми.
Все это было чудесным образом заключено в 12 труднопроизносимых словах. К радости Конечникова примешивался холодок неизвестности. Но недаром у пакадура было это желание — взглянуть на обратную сторону звезд. И как когда-то в звездный океан, Федор решительно направил свой путь в океан времени.
Подводя черту под своими сомнениями, Федор аккуратно, сильно надавливая на карандаш, переписал мантру из книги в блокнот, вырвал листок и спрятал его между корочкой и пластиковой обложкой удостоверения личности.
Конец 15 главы.
Глава 16
ПРИЕМ НА «СЕРЕБРЯНОМ ВОРОНЕ»
Федор проснулся оттого, что входная дверь пронзительно скрипнула. Также скрипела дверь в маленькую комнату, в доме, где они с братом жили детьми. И действительно, открыв глаза, Конечников обнаружил себя лежащим на старинной деревянной кровати, которая, возможно, еще помнила тех, кто 300 лет назад выбрался из теплого чрева горы на продуваемую всеми ветрами холодную равнину, поставив самые первые, похожие на землянки дома поселка.
Восхитительно знакомо пахло старым домом, вкусным, непередаваемо приятным запахом родного жилья, память о котором не перебили ни железные запахи звездолета и портяночная вонь казармы, ни тонкие ароматизаторы спецпомещений для комсостава, ни запахи, приносимые тетками, с которыми он спал, из своих домов.
— Кто здесь? — на всякий случай спросил Федор, нашаривая под подушкой ножик.
— Я, — раздалось от двери.
Голос принадлежал женщине. В проеме, светящемся слабыми отголосками далекой, еле горящей свечи, появилась абсолютно черная фигура. Федору на мгновение стало жутко. Ему показалось, что пришелец состоит из вещества чернее антрацита. Вернее из нереальной, жуткой пустоты, прорехи в пространстве, абсолютного ничто.
Восхитительно знакомо пахло старым домом, вкусным, непередаваемо приятным запахом родного жилья, память о котором не перебили ни железные запахи звездолета и портяночная вонь казармы, ни тонкие ароматизаторы спецпомещений для комсостава, ни запахи, приносимые тетками, с которыми он спал, из своих домов.
— Кто здесь? — на всякий случай спросил Федор, нашаривая под подушкой ножик.
— Я, — раздалось от двери.
Голос принадлежал женщине. В проеме, светящемся слабыми отголосками далекой, еле горящей свечи, появилась абсолютно черная фигура. Федору на мгновение стало жутко. Ему показалось, что пришелец состоит из вещества чернее антрацита. Вернее из нереальной, жуткой пустоты, прорехи в пространстве, абсолютного ничто.