Петров Александр. Свет обратной стороны звезд

   От ругани второй лейтенант охрип и выкрикивал угрозы задушенным петушиным дискантом, чем еще сильней веселил подчиненных. Когда транспорт исчез в моросящем мареве, офицер погрозил напоследок кулаком и с облегчением схватился за сердце.
   Почувствовав взгляд, он повернулся к Федору. Сначала, увидев телегу, он хотел было сказать что-то резкое, но, разглядев человека, в погонах направился к нему.
   — Здравия желаю, — приветствовал он Федора, отдавая честь.
   Нормальный голос местного начальника оказался на удивление высоким, монотонным, скучным, словно звук ручной пилы по металлу. Хрипота лишь подчеркивала эту его особенность.
   — Здравия желаю, — отреагировал Конечников, поднося руку к голове.
   Ему в глаза бросилось, что лицо офицера со слегка выпуклыми, воспаленными, печальными глазами до жути похожее на морду старой больной обезьяны. «Мечтатель из заштатного гарнизона» — решил про себя Конечников.
   — Рановато прибыли, летуны, — с места в карьер начал строитель. — Не готов для вас объект.
   — В смысле? — не понял Конечников.
   — Ну не в поселке же вам жить. Участок не расчистили, колючку не натянули, ангары не поставили.
   Конечников помотал головой.
   — Я здесь в лечебном отпуске.
   — Проблемой меньше, — офицер усмехнулся. — Кстати, вы уверены, что наш фельдшер светило медицины?
   — Климат здесь подходящий, — ответил Федор.
   — Вот уж сказанул, — опять оскалился второй лейтенант. — Только ревматизм наживать — очень хорошо подходит.
   — Да, наверное, — согласился Конечников. — Извините, мне некогда.
   Конечников быстро козырнул, отвернулся, вытащил палку и тяжело зашагал к зданию с надписью «Амбулатория».
   Через некоторое время Федор появился на крыльце и махнул рукой брату, чтобы двигал к крыльцу. Сзади мелькнул белый халат медика, заталкивающего что-то глубже в карман.
   Телега подъехала. Вместе с братом они подняли деда, который вяло отбивался, ругаясь на своих внуков: — «Оставьте меня, ироды эланские», очевидно приняв их за тех, кто не так давно едва не убил его.
   Поняв, что из железных рук не вырваться, дед тонко завыл. Из безумных глаз потекли старческие слезы.
   — Лешка, останься, — приказал сыну Виктор. — Лося постереги и телегу. Да наверх поглядывай, летают тут всякие.
   — Хорошо батя, — обижено зыркнув глазами ответил мальчик.
   — Э, так не пойдет, — попытался остановить их фельдшер. — Так мы не договаривались.
   — Молчи, медицина, — рявкнул на него Федор, — распаленный борьбой со строптивым стариком. Я же сказал — деда первого.
   Деда Виктора ввели в приемную. Увидев блеск инструментов и мигание огоньков аппаратуры, старик затих и дал себя усадить.
   В тесной комнате было тепло, жестким дурнотным теплом, стекающим с раскаленных пластин обогревателя. В спертом, душном воздухе, пахло лекарствами, мужским потом и каким-то неописуемым неуютом, который бывает в таких вот хлипких, казенных времянках с тонкими стенами.
   Дед, воспользовавшись тем, что его отпустили, треснул фельдшера клюкой. Прапорщик медицинской службы ойкнул, согнулся, потом заорал благим матом — «Вон! И уберите своего психа придурошного! Сами его лечите!». Он ринулся к старику, чтобы выкинуть его из приемной амбулатории.
   Федор загородил деда, раскинув руки, стал оттеснять медика.
   — Успокойся, Павел Петрович, успокойся. С меня причитается.
   Конечников сунул еще одну купюру в карман халата.
   — Хрен с вами, — устало согласился прапорщик. — Пейте с Павла Петровича кровь за его доброту… Раздевайте пациента.
   Виктор, преодолевая сопротивления сжавшегося деда, снял с него кожушок и рубаху. Старик снова тонко заныл, размазывая слезы по морщинистым щекам.
   Федор, увидев деда, без одежды едва сам не заплакал от жалости. На худом теле с выпирающими костями виднелись две гноящиеся незарастающие раны, одна на животе и вторая чуть пониже ключицы.
   — *б вашу мать, — поразился фельдшер. — До чего старика довели.
   Он решительно уложил деда. Небрежными движениями коснулся ран, сыпля медицинскими терминами пополам с матом. Руки его тряслись, а в глазах стояло тоскливое выражение. Мысли прапорщика тяжело поворачивались вокруг бутыли оранжевого стекла с антисептическим раствором, которая стояла на верхней полке прозрачного шкафчика.
   — Бля, ты куда смотрел? — с досадой спросил он Виктора. — Это ведь вылечить — два пальца об***ать. Когда ты приходил?
   — В утом годе, — сконфуженно ответил Виктор.
   — Ну и чего сопли жевал, сказать не мог?
   — Вы ж мне аптечку дали. Таблетки давал, мазями мазал, йодом прижигал, повязки прикладывал.
   — Аптечку… — медик снова выругался. — Хрена ли тут с аптечкой сделаешь.
   С ловкостью фокусника Петрович извлек иньектор и ткнул деда Виктора в предплечье. Старик дернулся и снова заплакал. Потом обмяк, и стал заваливаться назад.
   — Э, ты че сделал — то, — недоуменно- угрожающим тоном спросил Виктор.
   — Нормально, — ответил Федор. — Деда держи, укладывай.
   — Сейчас мы старичка подлатаем, как новый будет, — успокаивая братьев, сказал фельдшер. Медик небрежно кинул датчики возле вонючих, гноящихся свищей. Потом уронил несущие дуги с блоками регенерации, приблизительно, на глазок отрегулировав их положение, щелкнул тумблерами на пульте, небрежно надел на запястья пациента широкие прозрачные браслеты затянул их ремешками и убедился, что на пульте загорелся оранжевый огонек.
   Потом медик отвернулся, с жадностью извлек бутыль оранжевого стекла, плеснул остро пахнущую жидкость в мензурку, разбавил дистиллятом. Поднес трясущимися руками к губам и жадно всосал в себя крепкое пойло.
   — Витька, бегом в телегу, — скомандовал Федор. — Харч тащи.
   Когда Виктор вернулся, автомат закончил сканирование и приступил к лечению. Гудящие коробки нашли правильное положение и опустились на телескопических штангах к телу, выставив вращающиеся блестящие щупальца.
   Автоматические иглы, мягко подрабатывая сервоприводами вонзилась в вены старика. Кровь потекла по прозрачным трубкам.
   — А че это вы делаете? — с подозрением поинтересовался Виктор. — Зачем это его обескровливаете?
   — Это мы ему кровь чистим от токсинов. Должна же грязь из ран куда-то уйти, — пояснил медик.
   — Нормально, Витя, нормально, — успокоил его Федор.
   — Нифига себе нормально, — сказал брат, с подозрением подходя к телу. — Кровь берете… В унутрех ковыряетесь. Прям как-то не по-людски.
   Виктор присел, стараясь разглядеть блестящие, светящиеся штуки, которые вращались внутри раны.
   — А как было — по-людски? — окрысился фельдшер.
   — Через час дед будет как новый. Я много раз видел, как это делается, — сказал Конечников и предложил прапорщику. — Это дело следует спрыснуть. Но сначала… Пробовал местный продукт?
   С этими словами Федор протянул кринку медику. Тот с подозрением понюхал, потом залез пальцами, выловил огурец и, не удержавшись, с удовольствием сожрал, энергично чавкая.
   — Вкусно, блин.
   — Витька, налей ему нашей, — приказал Федор.
   Виктор аккуратно, чтобы не раздавить взял мензурку и набулькал туда самогонки. Фельдшер взял, и, предложив жестом обождать, вытащил из шкафа с посудой еще парочку емкостей. Тем временем брат Федора нарезал крепко просоленного сала и копченого мяса.
   Мужики звякнули мензурками и выпили.
   — За здоровье, — провозгласил медик. Потом добавил. — Крепкая зараза.
   — Заешь, — предложил Федор, показывая на ломтики сала.
   Павел Петрович недоверчиво понюхал остро пахнущее угощение. Потом долго жевал, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом снова вытащил огурец и жадно сгрыз духовитый малосольный овощ.
   — Смак, — сказал медик.
   — А то, — ответил Федор. — Все натуральное, свежее.
   — И чего ваши бабы так мало этого добра на рынке продают? И «горючку»… Хоть и пахнет сивухой, но и пьется легче, и не так болеешь после.
   В дверь постучали. В приемной появился офицер — строитель.
   — День добрый, Петрович. День добрый, уважаемые, — приветствовал он компанию покосившись на стол, где стояла выпивка и закуска. — Петрович, сердчишко разболелось, дай таблеточку.
   — Возьми там на столике… Сам знаешь — какую. Недосуг мне, не видишь занят.
   — Спасибо за заботу отец родной, — ответил строитель, причем нельзя было понять, издевается он или на самом деле благодарит.
   — И много не бери, они у меня посчитаны, потом проверю.
   Офицер проигнорировал его высказывание, лишь дернулся и покраснел от досады. Убрав лекарства в коробульку и запрятав глубоко в карман, второй лейтенант продолжил:
   — А чего это вы дитенка на холоде под дождем держите? Вон он весь замерз, одни глазенки сверкают. Непорядок.
   — А тебе чего Иван Федорович? — недружелюбно поинтересовался фельдшер.
   — Лося он караулит, — пояснил Виктор. — Мой ребенок, что хочу, то и поручу.
   — Ты таблетки взял? Еще что-то надо? — совсем уже невежливо спросил медик.
   — Жалко мальца, — ответил офицер. — Я солдата вызову. Пусть мальчишка в тепле посидит.
   И не дожидаясь ответа, скомандовал в рацию: — «Галкин, дневального свободной смены с оружием бегом сюда». «А куда прислать-то?» — спросил голос из коробки.
   — «Мать твою» — выругался второй лейтенант. — «К амбулатории, конечно».
   — «Что я мысли читать научился», — невнятно прохрипел динамик, будто собеседник офицера не вовремя отжал кнопку передачи.
   — «Поговори у меня», — механически пригрозил строитель.
   Через три минуты по металлокерамическим листам импровизированной мостовой вдавленной в холодную мокреть земли гулко простучали солдатские сапоги.
   Второй лейтенант высунулся на звук, проорал что-то в своей обычной манере про зубы и кичу до конца службы, потом позвал:
   — Пацан иди сюда, погрейся.
   Алешка, судя по всему, не сдвинулся с места, поскольку, второй лейтенант уже с другой, более жесткой интонацией крикнул:
   — Эй, ты что, оглох?
   — А ты чего тут у меня командуешь? — поинтересовался медик.
   — А то, что я тут всем начальник, не забывайся «кусок». Если я у тебя таблетки беру, это ничего не значит. Проживу я без твоих таблеток, но ты говнюк будешь по струнке ходить, — офицер подошел к столу и с вызовом уперся взглядом в глаза медика. Тот, хоть и неуверенно, но стал подниматься.
   — Ша, Павел Петрович, — скомандовал Федор, вставая сам и кладя руку на плечо фельдшера, побуждая его сесть. — Ты сначала деда вылечи, а потом делай что хочешь.
   Потом Конечников, нетрезвой походкой, опираясь на палку, выбрался к дверям, высунул голову на промозглую сырость и поманил мальчика к себе.
   — Иду, дядя Федя, — отозвался племянник.
   — Дядя Федя, — поразился строитель. — Так ты местный, капитан?
   — А что? — поинтересовался Федор.
   — А фамилия твоя Конечников?
   — Да.
   Второй лейтенант схватил его руку и долго тряс, улыбаясь, заглядывая подобострастно в глаза.
   — Ну, как же, — наслышаны, произнес он тем же скрипучим голосом, в который вплелись нотки искреннего восхищения. — Мы хоть и в медвежьем углу, но «Имперский вестник» читаем.
   — И что пишут про меня в «Имперском вестнике»? — поинтересовался Федор, сажая рядом ребенка.
   — Замерз? — спросил Федор.
   Мальчик кивнул.
   — А ты что, не читал? — удивился второй лейтенант. — Во даешь… В прошлом году, в мае статья была.
   — Я весь май в отключке пролежал на Алой в госпитале, — ответил, Федор, старательно отрезая для ребенка кусок хлеба и укладывая сверху ломтик мяса.
   — Нам бы чайку, если можно, — попросил он медика.
   — Хорошо, — ответил тот, поднимаясь.
   Он протопал в глубину своей каморки и щелкнул клавишей автоматического кипятильника. Строитель с раздражением взглянул на хозяина амбулатории.
   Потом снова обратил на Конечникова свои глаза больной обезьяны, в которых все сильнее разгорался огонек обожания и какой-то непонятной, странной веры.
   — У нас этот «Вестник» в лавке пачками лежит. Хочешь купи, хочешь — так дадут, — помолчав, офицер добавил — Такие суки эланцы, однако.
   — Иван Федорович, ты это, типа, выпить хочешь? Присаживайся, наливай, — недовольно выдал прапорщик и добавил. — «Вестник» он читает…
   — Чтоб ты понимал, клистирная душа, — в предвкушении выпивки, не стал усугублять второй лейтенант. — Это понимать надо. Как же. Ведь героизм настоящий. Два эланских тяжелых крейсера одним ударом…
   — Человек едва оклемался — таким же ворчливым тоном, маскирующим издевку, вставил хозяин амбулатории. — А ты ему напоминаешь. Не ровен час дурно станет… Ума палата.
   Было видно, что медику, также как и офицеру — строителю до Федора Конечникова и его племянника не было никакого дела, они сводили какие-то свои давние счеты.
   Даже если бы приезжий капитан упал в обморок, стал биться в припадке или мальчишка насмерть замерз на улице — это стало бы лишь козырем в их пикировке.
   — Господа, вы пить будете или продолжите лаяться? — поинтересовался Федор. — Витька, наливай.
   После второго «залпа», офицер — строитель пришел в благодушное расположение духа и по своему обыкновению грубо и оскорбительно приказал дежурному в казармах, чтобы послал свободного дневального в лавку за журналом.
   Получив желаемое, он проглотил из заветной коробочки пару пилюлек, залил все самогонкой и начал вслух читать, поглядывая временами на Федора, словно не веря, что сидит рядом с героем, человеком о котором пишут в главном издании вооруженных сил империи:
   «Пушечные линкоры эланцев, которые во время боя держались тени, теперь, зная, что никто не сможет им противостоять, вышли на арену сражения. Мощнейшие планетарные пушки, подлое оружие, запрещенное Конвенцией Семи держав, стали расстреливать орбитальную станцию. Их высокоскоростные снаряды легко пробивали поля и броню обреченной космокрепости.
   Последние защитники деметрианского форпоста доверили жизнь и свободу своих жен, детей, тяжелораненых товарищей и самой наследницы престола командиру лучшего гиперпространственного крейсера — разведчика капитану Федору Андреевичу Конечникову, уроженцу планеты Амальгама в далекой окраинной системе Ярисс.
   Капитан Конечников повел сквозь рои обломков и обстрел неприятеля в безопасные сектора санитарный транспорт с ранеными и гражданскими.
   Но эланцы приготовили еще одну смертельную ловушку. Когда казалось, что все уже позади, показались два свежих вражеских «Тондро».
   Тяжелые крейсера противника прижали маленькие кораблики к самому краю смертоносных астероидных полей Альбигора и потребовали сдаться на милость победителя.
   Один из эланских монстров дал предупредительный выстрел, повредив санитарный корабль. Казалось, что уже ничего не спасет оставшихся один на один с подлыми и вероломными врагами.
   Команды обеих кораблей приготовились к последнему бою, выбрав с честью погибнуть, но не сдаться. Тогда храбрый капитан Конечников применил новую, неопробованную еще тактику, разработанную лучшими стратегами флота его величества князя-императора, противопоставив огонь и маневр тупой мощи ощетинившихся жерлами пушек бронированных эланских громад.
   Он выпустил ракеты в один из крейсеров, превратив его крошево пылающих обломков, и таранил второй корабль, добавив к силе удара энергию маршевых двигателей звездолета. Луч поляризованного вакуума, даваемый тяговыми эмиттерами двигателей, как бритвой рассек тяжелый крейсер врага.
   Эланского разбойника не спасли ни защитные поля, ни броня, ни крупнокалиберные, плюющиеся огнем скорострельные орудия,
   Наш крейсер-разведчик тоже был поврежден, многие члены команды были ранены. Но храбрые космолетчики спасли от позорной мучительной смерти в лапах эланских палачей своих беспомощных товарищей, женщин, детей и наследницу престола княжну Александру»…
   Второй лейтенант замолк, взглянув на окружающих, словно проверяя их реакцию.
   Собравшиеся молчали. Конечников хотел было сказать, что большей чуши он никогда не слышал, но его остановил взгляд ребенка, полный немого обожания и гордости за своего героического дядю. Виктор, который лучше всех знал своего брата, нахмурился, видя выражение лица Федора.
   Авдеев, каким-то шестым чувством угадав, мысли заезжего капитана, предложил готовому продолжить чтение строителю:
   — Иван Федорович, ты таблетки самогонкой не запивай. От них и так крышу сносит.
   — Что бы ты понимал крыса амбулаторная — в сердцах ответил тот. — Была бы моя воля, таких, как ты, к стенке бы ставил. Там наши геройски гибнут, а ты тварь окопался. Торгуешь освобождениями от работ и наркоту толкаешь.
   — На себя посмотри, — парировал медик.
   — Да что с тобой говорить. Есть благородные, храбрые, преданные Отчизне люди. Спасибо, капитан, — обратился он Федору. — Благодаря таким как ты, я знаю, что есть настоящая жизнь, полная подлинного героизма… А тут гниешь в захолустье. Изо дня в день монотонная рутина, тупые солдаты и такие вот, как эта падаль, сволочи.
   Второй лейтенант перегнулся через стол и влепил пощечину фельдшеру.
   — Прапорщик Авдеев — вы подлец. Можете выбирать оружие. Я полагаю, капитан Конечников согласится быть моим секундантом.
   Офицер попытался вытащить из кобуры пистолет, но вдруг рухнул на пол, а через мгновение провалился в забытье.
   — Передоз, как бы не окочурился, — сказал медик, со смущением и злостью потирая ударенную щеку. — Проспится, ничего помнить не будет. Мартышка вонючая, сучонок. Ишь развалился.
   Авдеев со злостью пару раз пнул второго лейтенанта по ребрам, затем, поглядев на своих гостей, сказал:
   — Ну и хрена ли уставились. Витек, подсоби. Давай его на вторую койку. Надо ему кровь прочистить. Гикнется, скандал будет.
   С помощью Виктора, Павел Петрович пристроил своего обидчика ко второму медавтомату.
   Налепил автоматические инъекторы ему на руки, плюнул в лицо второго лейтенанта, вернулся и тяжело опустился за стол.
   — Налей, приятель, — попросил он брата Федора. — Сердце зашлось из-за говнюка.
   Прапорщик поднял мензурку, и торопливо бросив — «ваше здоровье», влил в себя дозу крепчайшей самогонки.
   Повисло тягостное молчание. Медик нервно закурил, поглядывая на индикатор хода работ на мониторе. Сквозь тонкую стену времянки было слышно, как пофыркивает лось, и топает подкованными сапогами постовой, переминаясь с ноги на ногу.
   Федор от нечего делать взял журнал и стал читать статью о героической гибели четвертой эскадры и базы «Солейна». Он морщился, кривился, усмехался, пока не дошел до страниц, где под заголовком «Вечная память погибшим за Родину», окруженного траурными лентами в виде стилизованных императорских штандартов, шли имена тех, кого перемололо в жестокой мясорубке у звезды Карина.
   Взгляд Конечникова скользил по знакомым фамилиям и редким фото, выдернутым из личных дел, пока, наконец, не дошел до записи «капитан Авраам Исаак Смит, старший интендант». С крохотной фотографии, на него улыбаясь, смотрел Абрашка, еще молодой, сразу после выпуска.
   — Гуталин, дурак, дурак черномазый, — помимо воли вырвалось у Федора. — Что же ты не нашел меня, когда была возможность спастись?! Все со своими принципами носился…
   Конечников вдруг со всего размаху треснул кулаком по столу и отвернулся, стирая с глаз непрошенные слезы.
   Люди молчали, стараясь не смотреть друг на друга, и лишь один Алешка тихо, как тень передвигался от прибора к прибору, изучая мигающие индикаторы на панелях.
   Динамики медавтомата негромко пискнули.
   — Нате, получите, — сказал фельдшер, открывая замки опорных дуг. — Столько лекарств на вашего старика угробил, вы представить себе не можете. На одного — целых 2 баллона регенератора ушло.
   — Добавить? — спросил Федор.
   — Нет, — ответил прапорщик. — И деньги, которые дал, тоже забери. Военнослужащим и членам их семей обслуживание бесплатно.
   Медик сунул Конечникову купюры.
   — Забрать, так забрать, — пожал плечами Федор. — У нас там еще кое-чего из харча осталось. Возьми. Обратно вести примета плохая. Алешка, будь добр…
   Федор указал глазами племяннику в сторону двери. Мальчик с готовностью кинулся выполнять просьбу Конечникова.
   — Спасибо, — поблагодарил Авдеев.
   Фельдшер помог донести носилки со стариком до телеги. Они с предосторожностями уложили спящего деда, накрыли дерюжкой.
   — Он теперь пару дней проспит, — проинструктировал прапорщик. — Дырок на нем больше не будет, а вот вернется ли к нему рассудок — один Бог ведает. Будет буянить, колите успокаивающее. Не стесняйся, звони в любое время. Теперь давай ты.
   — Нет, не сегодня, — подумав, отказался пакадур. — За стариком присмотр нужен.
   — Ну, как хочешь.
   Медик положил в телегу пакет с ампулами и иньектор, написал код персонального вызова.
   Федор кивнул.
   — Давайте прощаться, — предложил медик.
   — Ну, бывай, Павел Петрович. Еще раз спасибо.
   Федор пожал Авдееву руку.
   Фельдшер попрощался с Виктором и Алешкой. Телега захромала на своих кривых колесах по импровизированной мостовой.
   Прапорщик медицинской службы Авдеев вздохнул и вернулся в свое полутемное царство, догоняться презентованной ему местной самогонкой.
   Ярисс скрылся за деревьями. Потянулись долгие, кристально прозрачные сумерки. В чистом небе у горизонта задержались серо-золотистые облака.
   Словно и не было хмурого утра с моросящим дождиком и дня, насквозь продутого холодным, налетающим сразу со всех сторон ветром. Погода налаживалась, несмотря на предстоящую холодную ночь и череду предстоящих дней возвратившихся морозов.
   — Гляди, брат, — сказал Виктор. — Завтрева будет ясно.
   — Только холодно.
   — То лучше, — помолчав, ответил Виктор. — Так уж эта мокрятина достала. Помнишь, каки стояли в енто время морозы годов двадцать попрежь. Снег скатеркой белой лежал, мы маленькие на снегоступках хаживали, в снежки грались.
   — Климат меняется, — сказал Федор. — У деда в летописи сказано, что в год моего рождения холода доходили до 30 градусов. А век назад было все 60.
   — Да ладно, нашел чегой вспоминать. Ты Федька в деда пошел знать, такой же синоптик-летописец. Помнишь, небось, как тебя Синоптиком задразнивали?
   — А тебя Зюзей.
   — Ну, енто когда малой был, — не стал обижаться брат. — Вот гляжу я на тебя Федька, и не верю, что ты там побывал.
   Виктор указал в сторону заката.
   — Побывал, брат, — нахмурился Федор.
   — До сей поры не верю, что тама по-правде что-то есть, — признался Виктор.
   — А как же, — усмехнулся Федор. — Если подняться километров на тридцать, это примерно столько, сколько до старых выработок, небо станет темно-фиолетовым.
   Криона, которую, мы еще не видим, покажется среди других звезд. Если подняться еще выше, то сможем увидеть, как на дальней орбите, над радиационными поясами висит гигантская подкова недостроенного телепортатора, иначе говоря, кольца нуль-транспортировки. Вокруг него летает куча сборочных платформ. Немного в стороне движется временная База, куча сваренных между собой жилых космических модулей и транспортных контейнеров. Потом Криона, спутник Амальгамы, маленький, захваченный ею астероид.
   Если мы продолжили бы двигаться то следующее, что нам бы встретилось, это первый астероидный пояс перед Ахроном.
   — О, — поразился Виктор. — А сколько ж тогда до солнышка будет?
   — Сто тысяч мегаметров
   — Погодь, брат, мега ентот твой, сколько-то будет?
   — Тысяча километров.
   — Во блин… Дох*я получается
   — Много, Витя. Свет от Арисса до Амальгамы доходит минут за шесть — семь. А от звезды Яр, солнца Деметры, центральной планеты, свет идет 7 тысяч лет.
   — Как же ты там летал? — поразился Виктор.
   — Через телепорт. Раз и там.
   — Как енто? — Виктор был совсем сбит с толку.
   — Как тебе объяснить… — задумался Федор. — На самом деле все близко. Есть единая субстанция, сила, которая проявляется в виде гравитации, света, электричества, сгущаясь, образует планеты и звезды. Она наполняет все вокруг, вернее образует и связывает. Чем слабее связь, тем слабее притяжение, слабее доходящий свет, тем с меньшей предельной скоростью может двигаться тело в пространстве между ними. Кольцо нуль-транспортировки на мгновение устанавливает сильное, прочное сцепление с точкой, куда нужно попасть. И корабль оказывается там, где надо, буквально за один шажок.
   — А… — сказал Виктор. — По тону чувствовалось, что он ничего не понял. — Я не про то гуторю. Как же так? Чего ж така несправедлива жизня.
   — В смысле?
   — Если сейчас вы исхитрились-таки чудеса творить. Наловчились как в сказках, перепрыгивать от звезды к звезде, лечить от всех хвороб треклятых.
   А отчего ничего не изделали, чтобы не было войнов, чтобы люди не гибли люто?
   Выходит все без толку, все как попрежь. Как при царе Горохе брань вели мечами и луками, так и продолжаете, только уже на звездных лодьях. Жжете, увечите и измышляете, как лучше жечь и увечить. Даже как лечить, я мыслю, выдумали, чтобы было кого жечь и убивать.
   Виктор отвернулся и полез за сигаретой.
   — А почему «вы»? Разве не мечтали мы с тобой в детстве свалить «рогатую камбалу»? Разве не говорил об этом наш дед? Разве не думали все наши пра-прадеды? Вся летопись проклятиями эланцам исписана.