Алдан-Семенов Андрей. Красные и белые

   - Кому красные, кому малиновые. Тебе какие по вкусу?
   - Кто из вас Азин?
   - А ты что за птица?
   - Я вторые сутки его караулю. Известно нам, Азин с верхов сплывает.
   - Кто же это нас ожидает? Я - Азин.
   - Што-то дюже молод, товарищ, - недоверчиво прищелкнул языком рыжебородый. - Совсем ребенок ишо. Ну да по всему видно - свои. Зовут меня Федотом Пироговым, я - член Ижевского ревкома. Беда у нас такая, что и сказать невозможно. Советская власть в Ижевске свергнута, - бессвязно, перескакивая с одного на другое, сообщил Пирогов.
   - Погоди, погоди, - остановил его Азин. - Кто свергнул Советы?
   - Мятеж поднял руководитель союза фронтовиков - фельдфебель Солдатов. Вместе с эсерами и меньшевиками... Я обо всех тайностях не знаю. Почему мастеровой люд к белым перекинулся, растолковать не могу. А што правда, то правда - пошли мастеровые против Советов.
   - Пролетариат восстал против диктатуры пролетариата, - нервно сказал Азин. - Что случилось в Ижевске, не пойму, хоть убей...
   А в Ижевске произошло вот что.
   Августовским вечером на квартире фельдфебеля Солдатова собрались гости: полковник Федечкин, капитан Юрьев и только что приехавший из Арска помещик Граве.
   Гости пили, закусывали маринованными рыжиками, слушали разглагольствования фельдфебеля.
   - У меня все на мази, господа милейшие, - постукивал вилкой по столешнице Солдатов. - В любой момент могу ухватить местных большевичков за горло. Пока вы раздумываете да колеблетесь, я гряну во все колокола, и власть очутится в моем кулаке. В Ижевске четыре тысячи фронтовиков, это же сила, господа! - Правый выпуклый глаз фельдфебеля блеснул бутылочным стеклом, левый, всегда прищуренный, заслезился.
   - Вот не думал, что мы колеблемся, - хитро рассмеялся Граве, глядя на широкоскулую, в пегих лишаях и родимых пятнышках, физиономию фельдфебеля. Все казалось ему нехорошо в фельдфебеле: и разные глаза, и хриплый голос, и толстые, жирные губы. Пугала и дикая сила, скрытая в Солдатове. - Я пережил гибель монархии, на моих глазах разрушается Россия, чего мне еще бояться? Не так ли, капитан?
   - Совершенно верно, голуба моя, - согласился Юрьев и вежливо сплюнул.
   - Монархия развалилась. Россия погибла! - вскрикнул Солдатов. - А кто виноват? Генералишки поганые, аристократишки паршивые погубили Россию. Белая кость, голубая кровь, мать их распротак! Да и государь император, извините меня за грубость, хрен моржовый!
   - Ну хорошо, хорошо, власть мы захватим, а что будем с ней делать? Капитан Юрьев повел кокетливыми глазами по собеседникам и поднялся из-за стола. В бурой шерстяной куртке, синих чулках до колен, в рубашке с накрахмаленным воротничком он походил на актера. Юрьев до войны и в самом деле выступал в провинциальной оперетте. - Так что же мы станем делать, когда захватим власть? - повторил он свой вопрос и сплюнул в кадку с фикусом. - Есть ли у нас политическая программа?
   - Мой кулак - моя политика! Скинем Совдеп и объявляем Прикамскую республику. По рукам? - Солдатов протянул через стол правую руку полковнику Федечкину, левую - Граве.
   - Я еще не дал согласия, - пожал протянутую ладонь полковник. - Такие дела да наспех! Мне совершенно неясно, что за республику вы задумали?
   - Выпьем и закусим, - предложил Солдатов. - У меня питие не чета всяким шампанским, еда - хоть и простая, а сытная. Умеют все же вотяки первачок гнать - ясный, как ребячья слеза, а крепость - уу! - Фельдфебель взял рыжик, почавкал. - Слушайте, милейшие господа. Большевики обратят Россию в пустыню, а я хочу, чтоб Прикамская республика стала оазисом в этой пустыне. Каковы, спросите, границы ее? А вот, - Солдатов вилкой провел по клеенчатой скатерти черту. - Сарапул на Каме - граница с Уралом. Городишко Мамадыш на Вятке - граница с казанскими татарами. К северу, на Глазов, и к западу, на Малмыж, - граница с большевиками. За Камой - там башкиры, пусть устраиваются как хотят. Не мое дело! В Прикамье кто живет? Вятский мужик, вотяк, черемис, ну татарва еще - с мильон голов наберется. Народ смирный, послушный, мягкий. Перед начальством за версту шапку сдергивает. И будем мы править в Прикамье как князья или, выражаясь по-нынешнему, как диктаторы. - Солдатов постучал вилкой о граненый стакан, приподнял ее над головой.
   - Вы большой мечтатель, - скептически улыбнулся Граве. - В нынешние времена не существует такой политической алхимии, что превращает свинцовые инстинкты в золотые нравы. Распалась великая империя, а вы хотите создать Прикамскую республику. Смешно!
   - Народу наплевать, кто им будет править. Мужик не станет бунтовать, ежели сыт, пьян и нос в табаке, - хрипло и как бы лесенкой засмеялся Солдатов.
   - Россию нельзя распотрошить на сотню республик. Ну, представим, что Совдепия свергнута и власть у нас в руках. Ведь нам необходимо какое-то правительство. Политические партии, всякие там кадеты, меньшевики полезут к власти, - дипломатично возражал Граве.
   - Меньшевиков перетоплю в пруду. Они же когда-то были заодно с большевиками.
   - А левые эсеры?
   - Перевешаю всех, кроме господина... - фельдфебель подмигнул капитану Юрьеву.
   - В Ижевском союзе фронтовиков много офицеров. Среди них есть убежденные монархисты.
   - Заядлых монархистов перестреляю...
   - Я - заядлый монархист.
   - Вы - статья особая. Нас связывает дружба, Николай Николаевич.
   - Одних - к стенке, других - в пруд, третьих - на осину, а все равно останутся недовольные. Этих куда?
   - Остальных зажму в кулак! - Солдатов растопырил поросшие рыжим волосом пальцы, сжал их. Пристукнул кулаком по столешнице: тарелка с закусками и стаканы подпрыгнули. - Всякий, извините за выражение, задрипанный политический деятель будет верещать только из моего кулака.
   - Оригинально! - сказал Граве и подумал: "Я вышибу из него весь этот вздор, и он станет отличным орудием в борьбе с большевизмом".
   - У вас, симпатичнейшие господа, светлые головы. И меня бог умом-силой не обошел. Мы не одну Прикамскую республику сочиним. Если хотите, мы Россию со всех сторон подпалим. - Солдатов свел в куриную гузку губы, правый глаз опять заблестел зеленым стеклом. - Все у нас на мази, обстановочка в Ижевске наи-бла-го-при-ят-ней-шая! Судите сами председатель Ижевского Совдепа наш друг-приятель. Его заместитель хитромудрый меньшевик - тоже с нами, а большевики себя расшатали. Против белочехов они чуть ли не всех рабочих отправили. Сейчас в Ижевске сотня, от силы две большевиков наберется, - Солдатов оскалил в усмешке острые, коричневые зубы. - В городе болтались всякие субчики, я их тоже прибрал. Четыре сотни фронтовиков на оружейный завод устроил как мастеровых, - он глянул в окно на синевший огромный пруд.
   Крутые штопоры заводских дымов узорили неподвижную воду, старые тополя висели темными облаками, в камышах противоположного берега отцветал закат.
   - Густо мы кашу заварим, а расхлебывать придется большевикам, - с неукротимым самодовольством закончил Солдатов.
   - Не логично отталкивать политических деятелей, что на время могут стать союзниками, - заговорил полковник Федечкин. - Без эсеров нам не обойтись. Ижевские мастеровые за царскими офицерами не пойдут. Знамя не то! Нет, как хотите, не логично...
   - Не все логичное умно. Противоречие - ломаный путь логики, говорил Карл Маркс.
   - Маркса не читал, - снисходительно ответил Федечкин.
   - Мне один политикан толковал: Маркс, дескать, писал, что рабочие классовые враги капитала. Пролетариат, дескать, станет могильщиком буржуазов. Одним словом, рабочий класс - хребет большевизма. Кажется, логично?
   - Допускаю долю логики, - согласился Федечкин.
   - Вот по этой самой логике в Ижевске все будет наоборот. Как только мы захватим власть, оружейники перейдут на нашу сторону. Я ведь здесь почти каждого заводского знаю.
   - Вы уверены, что мастеровые пойдут против большевиков? - пощелкал по стакану Юрьев и сплюнул.
   - Пойдут! Да еще как пойдут - с красным знаменем, с лозунгами - да здравствуют Советы! Почти каждый оружейник - наполовину мастеровой, наполовину домохозяин. У каждого свой домишко, свой огородишко, садик свой. Он и маслом, он и мясом, он и медом торгует, охотничьи ружья мастерит и продает. Он в собственное дело, как в зеркало, смотрит. Спит и видит себя хоть маленьким, а господинчиком. Такие люди к себе гребут - не от себя. А собственное хозяйство, милейшие мои господа, как пуповина материнская, рвать ее - ууу! - осторожно надо. Мой дом - моя крепость, сказано кем-то, а большевики лезут в эти крепости, как медведи в улей. Они для нас славно поработали, комбедами да продотрядами сами себе могилу вырыли. - Солдатов распахнул окно: в душную, окисленную самогоном комнату ворвались розовый отсвет заката и голубой ветерок. - Полюбуйтесь заводом, господа. Каждые сутки по тысяче винтовок выпускает. Тридцать тысяч за месяц - сила! Пока мы с вами самогонку пьем да закусываем, с завода-то наши парни кто затвор винтовочный в кармане выносит, кто ружейный приклад под рубахой волокет. С миру по нитке - коммунистам петля! Инженеры там, начальники цехов, заводские мастера тайному выносу не препятствуют. Им ведь братство и равенство нужны как корове седло. Пока вы, полковник, лишь самих себя аристократами величали, на таких заводах, как наш, рабочая аристократия выросла. Ей тоже хочется греться под солнцем. Любезнейшие мои, да посмотрите же на плотину. Завод - ниже пруда по крайней мере сажен на десять. Ежели непредвиденный случай, парочку бомбешек в плотину - сразу потоп! Можно одну бомбешку в пороховые погреба - и к потопу землетрясение. На все божья воля и мой кулак, господа дорогие...
   В ту же ночь Ижевск получил известия о падении Казани. На квартиру к Солдатову прибежали Граве, полковник Федечкин, командиры тайных офицерских отрядов. Долгожданная и все же неожиданная весть захватила врасплох заговорщиков: нужно было что-то немедленно делать, а что - никто толком не знал. Каждый страшился проявить инициативу: лишь один Граве выжидающе наблюдал, чувствуя собственную необходимость в стремительно надвигающихся событиях.
   - Белочехи в Казани. Приспело наше время. Как же без особого риска свергнуть Ижевский Совдеп? Нельзя же действовать очертя голову, без хоть какого-то плана? - спрашивал всех Федечкин.
   - Мои фронтовики искрошат коммунистов в капусту, - лихо ответил Солдатов. - Накроем голубчиков прямо в постелях. Самое разлюбезное дело нападать ночью и сзади...
   В дверь нервно постучали, Солдатов сбросил крючок, в комнату ввалился Юрьев.
   - Большевики собираются в здании исполкома. Искали тебя, полковник, приходили за мной, но я скрылся. Ревком не доверяет и союзу фронтовиков, и нам. Каждую минуту могут арестовать. Что теперь делать? - испуганно заговорил Юрьев.
   - Драться, черт возьми! Гирями, ножами, кулаками! - взвизгнул Солдатов. - Господа офицеры, поднимайте фронтовиков. У нас же есть винтовки, у нас - сила!
   - К винтовкам, между прочим, нужны патроны, - сказал полковник Федечкин.
   Заговорщики суетливо выдвигали всевозможные планы и тут же отвергали их. Солдатов вогнал острие кинжала в стол, стиснул в кулаке костяную ручку.
   - Суки вы все! Говнюки трусливые! Еще шагу к цели не ступили, а уже...
   - Господа! - властно сказал Граве. - Есть простой, но верный план действий.
   - Какой? - Солдатов выдернул из столешницы кинжал.
   - Капитан Юрьев сейчас вернется в исполком и потребует созыва немедленного, чрезвычайного митинга. Пусть ударят в набат, поднимут на ноги всех. Под набат люди сбегутся за полчаса. И пусть на митинге коммунисты командуют; пусть создают боевые дружины, и тут же раздают оружие, и немедленно посылают добровольцев в Казань. Надо сделать так, чтобы коммунисты выехали из Ижевска. Тогда и город и завод попадут в наши руки без боя.
   - Это хорошо! Это даже остроумно, - радостно согласился Юрьев, - но большевики не дадут оружия кому попало, тем более союзу фронтовиков.
   - Мой план, - спокойно возразил Граве, - основан именно на этом отказе. Тогда Солдатов выступит на митинге. Он скажет - фронтовики тоже отправляются на борьбу с белочехами - и потребует оружия. Если большевики откажут - союз объявит их предателями Советской власти.
   На рассвете тяжело, словно захлебываясь, загудел соборный колокол. Заревели заводские гудки, маневровые паровозы - от холодного металлического рева раскололась предрассветная тишина.
   Сонные, полураздетые горожане спешили на просторную Михайловскую площадь: никто не знал, что случилось, но все догадывались - произошло что-то страшное.
   Председатель ревкома Пастухов поднялся на трибуну и увидел фронтовиков, оцепивших трибуну, фельдфебеля Солдатова, продирающегося в первые ряды, служащих из конторы оружейного завода.
   - Падение Казани - страшная опасность и для нас, - начал Пастухов. Белочехи Казани и белочехи Екатеринбурга зажмут нас в клещи. Так можем ли мы быть равнодушными к судьбе революции и к собственной судьбе? - Голос Пастухова утратил свою спокойную ровность.
   Над площадью носились неясные, но уже грозящие шумы, вскрикивал запоздалый паровозный гудок, хрипел медный бас колокола. Михайловский собор - суровый и темный - громоздился на заревеющем небе.
   - Я призываю всех рабочих записываться в добровольческие отряды, призыв Пастухова утонул в яростном вопле.
   - Открывай арсенал, раздавай винтовки!
   Пастухов обрадовался мощной поддержке: не искушенный в политических хитростях - простодушное сердце, - он и не подозревал, что это кричат, возбуждая людей, фронтовики.
   События на Михайловской площади развертывались, как и рассчитывал Граве. Гневные крики фронтовиков распалили толпу: над площадью засвистела метель противоречивых требований. Солдатов прыжком очутился на трибуне, вскинул над головой кулаки:
   - Милые мои сограждане! Ижевские фронтовики встают на защиту нашей власти Советской. Подобно друзьям-товарищам коммунистам, мы пылаем желанием - бить белочехов. Волга-мать глубока, родная, в ней хватит места для всех врагов разлюбезной власти нашей. Я, красный солдат, требую откройте арсенал, каждому из нас винтовку, и мы - на вокзал, мы - в вагоны, мы - на Казань! Вместе с дорогими коммунистами мы отдохнем только в Казани. Оружия, дорогие сограждане!
   Тысячеголосый вой прокатился в утреннем воздухе: на Пастухова устремились жадные, жестокие, налитые злобой глаза. Он видел хищные рты, раздутые ноздри, вздыбленные ловкие, умеющие владеть винтовкой руки.
   - Мы ждем оружия, дорогой партийный председатель, - повторил Солдатов.
   Пастухов лишь теперь разгадал ловушку и понял таящуюся в демагогической речи фельдфебеля опасность.
   - Уходящие на Казань получат оружие только в пути. В городе укрываются контрреволюционеры, партийный комитет и ревком не намерены вооружать врагов.
   - Дорогие сограждане! - опять вскинул кулаки Солдатов. - Вы слышали, что говорит этот господин под видом милого товарища? Значит, это вы враги власти нашей? Совет зовется Советом рабочих депутатов, а рабочие его враги? Совет величается Советом солдатских депутатов, а солдаты - его враги? Мы - контра? Мы - предатели? Ловко, хитро! Не-ет, милейший господин Пастухов! Вот ты - изменник рабоче-крестьянской власти, - ткнул он кулаком в сторону Пастухова. - В арсенал, за оружием! - Фельдфебель спрыгнул с трибуны, кинулся к старинному, бесконечно длинному зданию арсенала.
   Мятежники праздновали победу. Во дворе исполкома Солдатов чинил расправу над Пастуховым и его товарищами. Измордованные, исхлестанные шомполами коммунисты стояли, поддерживая друг друга. Перед помутневшими их глазами двоилась фигура Солдатова: фельдфебель пробовал пальцем острие шашки и ухмылялся, взглядывая на Пастухова.
   На крыльце исполкома толпились офицеры: среди них выделялись полнокровный полковник Федечкин, напудренный, в бурой куртке и синих чулках капитан Юрьев, всегда спокойный Граве. Солдатов взмахнул шашкой; сверкнув короткой молнией, она расщепила деревянные перила крыльца.
   - Господин партийный председатель, вперед! - Опершись на шашку, фельдфебель встал перед Пастуховым - наглый, самодовольный, хмельной от победы. Они смотрели друг на друга: Пастухов уже отрешенными от жизни глазами, Солдатов правым - выпуклым и зеленым, левым - источавшим слезу.
   - Не крепка, видно, разлюбезная Совецкая власть, господин председатель? Слаба оказалась на ножки? - ласково спросил Солдатов.
   - Поднимется снова Совет, а всех большевиков не перестреляешь...
   - За мной дело не станет, лишь бы патронов хватило. - Солдатов приподнял шашку на уровень груди. - Спой, председатель, "Боже, царя храни", и вот тебе крест - отпущу к бабе под одеяло.
   - Слова позабыл...
   - А я подскажу. Повторяй: "сильный, державный, царствуй над нами..."
   - Вот тебе боже царя! - Пастухов качнулся вперед и выхаркнул сгусток крови в пегую физиономию фельдфебеля.
   - Плевок не пуля, не убивает. Тебе хочется легкой смерти? Не торопись на тот свет, там кабаков нет. Мешок! - крикнул Солдатов.
   Кто-то швырнул к ногам фельдфебеля мучной мешок.
   - Засуньте господина председателя в мешок. Завяжите веревкой и в колодец. Пусть висит до святого пришествия...
   - Расстреляйте его - и все! - хмурясь, сказал Граве.
   - Слабонервные могут удалиться. - Солдатов ждал с приподнятой шашкой, пока заталкивали Пастухова в мешок. Потом рванулся с места и начал сечь коммунистов: он рубил со всего плеча, приседая, ахая, матерясь. На губах его пузырилась пена, руки и грудь покраснели от крови. Обессилев от страшной своей работы, пошатываясь и спотыкаясь, Солдатов подошел к офицерам. - Я обещал искрошить коммунистов в капусту. Я своих слов на ветер не кидаю. Приказываю, - завизжал он, - начать облаву на коммунистов в городе, в деревнях, везде, где они укрылись. - Солдатов вытер окровавленную шашку о свой сапог. - Вы слышали? Кто посмеет возражать?
   Граве спрыгнул с крыльца, подбежал к Солдатову, выдернул шашку из его подрагивающей руки.
   - Успокойтесь! И не забывайте, здесь любой офицер старше вас чином. Совиные глаза Граве презрительно сузились. - Убивать, даже своих врагов, надо опрятно.
   - Что, что, что? - растерянно забормотал Солдатов.
   - Я сказал - убивать надо опрятно.
   Союз фронтовиков объявил, что власть в Ижевске переходит в руки Прикамского комитета Комуча. Командующим войсками Народной армии Комуча был назначен полковник Федечкин, фельдфебель Солдатов стал начальником контрразведки, а капитан Юрьев с группой офицеров отправился свергать Советы в Воткинске.
   Граве долго беседовал с полковником Федечкиным и фельдфебелем Солдатовым. Бывший полковник генерального штаба и очень богатый человек, он внушал главарям мятежников невольное почтение; все они тихо трепетали перед ним. Федечкин знал Граве еще со времен мировой войны, а Солдатов был польщен знакомством с дворянином.
   - Мы захватили власть в прекрасной политической обстановке. Судите сами: Казань наша, в Архангельске англичане, князь Голицын из Екатеринбурга вот-вот двинется на Каму, - говорил Граве. - Союзники и чехословаки помогут нам, но воевать с красными мы должны сами. Сами, господа, сами! И побеждать еврейско-немецкий большевизм придется все-таки нам. А для победы мало шумливых фронтовиков, нужны полки и дивизии. Большевики сумели развалить старую царскую армию. Я повторяю - только армия, спаянная железной дисциплиной, послушная своим командирам, победит большевизм. - Граве произносил свои аксиомы с видом глубокого знатока, Федечкин и Солдатов почтительно слушали. - Пока не задавайтесь никакими социальными реформами. Не давайте спуску большевикам, но не устрашайте без нужды рабочего с мужиком. Безумны и жалки те правители, что беззаконие превращают в закон, произвол делают правом, казнями укрепляют общественные устои. Не только народ, даже отдельные личности нельзя устрашать бесконечно. Но для коммунистов не должно быть ни жалости, ни пощады. Или мы их возьмем за глотку, или они нас. На русской земле может быть только один цвет времени: или белый, или красный.
   В ту же ночь Граве выехал на Вятку, в свое поместье. Он пообещал вернуться с большим и хорошо вооруженным отрядом членов союза "Черного орла и землепашца"...
   Вот что происходило в Ижевске в начальные дни августа.
   Обо всех этих событиях Азин и Северихин не имели ни малейшего представления. Из сбивчивого рассказа Федота Пирогова они уяснили одно: мятеж из Ижевска перекинулся в Воткинск и Сарапул, но еще не успел распространиться на правый берег Вятки. Вятские Поляны не заняты ни ижевскими мятежниками, ни белогвардейцами из Казани. Азин решил немедленно занять Вятские Поляны.
   Началась высадка. Цокот копыт, стук орудийных колес, тревожное лошадиное ржание, возбужденные солдатские голоса сразу наполнили полевую тишину. Никто в селе словно не замечал появления Особого батальона.
   Азин послал Северихина с ротой пехотинцев занять село и пристань, а сам с кавалерийской сотней помчался на вокзал...
   Из окон спального выгона вылетали синие куски бархата, оранжевые лохмотья плюша, зеленые ковровые дорожки. Над перроном порхал пух из вывороченных подушек, шелковые шторки пучились в мазутных лужах, жирно сверкали осколки зеркал. Под ногами толпы хрустели растоптанные абажуры, пепельницы, дверные ручки; в белом эмалированном унитазе дотлевала папироса.
   В дверях мягкого вагона стояла крутозадая бабенка - серые гетры обтягивали ее ноги, плюшевая юбка алым колоколом покачивалась на бедрах. Из-под широкого лакированного ремня выглядывал наган, кокетливо украшенный розовым бантиком, на черных веселых кудрях топорщилась заломленная папаха.
   - Краля ты наша, Авдотья Ивановна! Развесели боевую душу. Дай чево-ненабудь горло прополоскать!
   Бабенка колыхнула алым колоколом юбки.
   - Ванечка, подай четвертную! И чарочку комиссарскую высунь...
   За ее спиной вырос мужчина в бухарском халате, узорчатых ичигах, с пестрым полушалком на шее. Жирная, в рытвинах физиономия лоснилась от зноя и хмеля. Прижимая к животу четвертную бутыль, он скомандовал:
   - Подходи причащаться...
   Ликующую очередь возглавил матрос, подпоясанный пулеметной лентой, за ним парочка сербских цыган в рваных гусарских ментиках. За цыганами встали чернобородый долговязый мужик, носатый и лупоглазый грузин в черкеске и одних грязных подштанниках. В конце очереди оказались четыре женщины в кожаных нараспашку куртках...
   - Нашим мадамам конфетов кинь, Ванечка...
   - Хто на золоте сидит, тот серебра не просит, - отрезал Ванечка.
   Авдотья Ивановна сошла на перрон, подбоченясь, пристукнула каблучками.
   - Вдарь чечетку, Дуся! Покажи, как белые раки становятся красными, попросил матрос, подсовывая ладони под пулеметную ленту.
   Послышался цокот копыт, и тотчас показались всадники.
   Ванечка, Авдотья Ивановна, грузин в черкеске, чернобородый мужик оказались под дулами маузеров.
   - Не шевелиться! - приказал Азин. - А теперь здравствуйте! С кем имею честь?
   - Отряд анархистов имени князя Кропоткина, - ответил Ванечка, запахиваясь в бухарский халат. - Уберите ваши пушечки, граждане. Ежели самогончику, то у меня для гостей - душа без костей.
   Азин спрыгнул с седла и, раздвигая маузером анархистов, подошел к Ванечке.
   - Слазь! - ухватил его за полу халата, сдернул на перрон. - Обыскать всех, Стен! Разоружить! - Азин вскочил на вагонную площадку, исчез в тамбуре.
   Он заглядывал в купе с ободранными диванами, разбитыми зеркалами, вывернутыми дверными ручками. В глаза бросилось полотнище с кудреватыми черными буквами: "Бить белых, пока не покраснеют. Бить красных, пока не побелеют".
   Азин вышел из вагона, остановил тяжелый взгляд на Ванечке, на чернобородом мужике.
   - Значит, здесь все анархисты? - недобро спросил он.
   - Боевой отряд имени князя Кропоткина, - услужливо повторил Ванечка.
   - А кто вожак?
   - А ты что за цаца мое фамилие выпытывать? Меня, как Пушкина, зовут-величают. Небось слыхал про Сашку Сергеича?
   - Выйди из строя! А ну, выходи, Азин дважды не повторяет. А ты что за личность? - обратился он к чернобородому мужику.
   - Господин товарищ комиссар! Я - не анархист, я арский коммерсант Афанасий Скрябин. Не белый, не красный, самый обыкновенный. По своим делам сюда приехал и попал как петух в котелок.
   - Становись рядом с Сашкой Сергеичем. Он тоже не признает ни красных, ни белых.
   - Я же партикулярный, я же купец...
   - С партикулярными не воюю. Снимай штаны!
   - Чего изволите-с?
   - Штаны, говорю, снимай. И ты, боров! На колени! Оба! - зашелся руганью Азин. - Помоги им, Стен.
   Стен сорвал с плеч анархиста бухарский халат: на жирной спине заиграла неприличная татуировка. Азин протянул руку, догадливый Стен сунул ему в ладонь нагайку. Азин стал осыпать ударами татуированную спину Ванечки, вздрагивающий зад Скрябина.
   - Я тебе покажу, как бить красных, пока они не побелеют. Ты у меня позабудешь имя-отчество Пушкина. А тебя, торгаш, научу отличать красных от белых!..
   Лутошкин перехватил азинскую руку, выдернул нагайку. Тяжело дыша, Азин зарычал на Скрябина:
   - Встань! Подтяни штаны и убирайся к чертовой матери!.. Мародеры! Расстреляю мерзавцев! Федот Григорьевич, - позвал он Пирогова. - Иголок и ниток. Пусть все, что содрали с диванов, на место пришьют.
   Азин прошел из конца в конец станцию. На путях валялись опрокинутые паровозы, разбитые вагоны, вывороченные шпалы. Из погоревших хлебных складов тянуло дымом, с телеграфных столбов свешивались белые изоляторы, скрюченные кольца проволоки, из мазутных луж проглядывало скучное солнце.