Алдан-Семенов Андрей. Красные и белые

   В распахнутое окно залетел речной ветерок, нанося запахи цветущих рощ. Река гасила сочные краски заката. Игнатию Парфеновичу вспомнился Азин. "Такие, как он, накладывают печать личности на время, на события, на самое бурю. Азин проявил себя в военном деле так же, как поэт в эпосе, композитор в симфонии. У народа своя живая, не похожая на книжную, память. Имена его героев подобны погасшим звездам, чей свет все еще идет к нам из глубины вселенной и все сияет во времени. Азин погас, а имя его продолжает светиться..."
   Игнатий Парфенович сошел с парохода в Сарапуле. Забросив за плечо вещевой мешок, зашагал по шпалам, между которыми росли сорные травы. Лунные полосы спали на ржавых рельсах, на опрокинутых вагонах - следы войны и разрухи казались размытыми в холодном их блеске.
   На вокзале было полно народу, словно вся Россия сорвалась с места, но никто не знал, уходят ли с этой станции куда-нибудь поезда.
   - Поездов на Казань не предвидится, - ответил дежурный.
   - Может быть, товарный пойдет? - с робкой надеждой спросил Лутошкин.
   - И товарных нет. Скоро пойдет военный, особого назначения. К нему соваться не думай - заарестуют...
   Игнатий Парфенович присел на скамейку, вздыхая от неустройства своей скитальческой жизни. После боя на Маныче, тяжело раненного, его отправили в полевой госпиталь. Когда он вышел из госпиталя, азинская дивизия уже сражалась на Кавказе. Лутошкина демобилизовали, он решил вернуться в вятские края для тихой жизни, еще не понимая, что окончилась созерцательная жизнь всяких отшельников на Руси.
   Подошел поезд особого назначения. В тамбурах маячили часовые, видно было, что поезд охраняется с особой тщательностью. Из трех пассажирских вагонов выпрыгивали красноармейцы.
   - Эй, старик! Кинь сухариков! - попросил Лутошкина белобрысый боец.
   Игнатий Парфенович повернулся на голос, боец пристукнул башмаками и вдруг обнял его.
   - Нашелся, Андрюша, нашелся! - всхлипнул Игнатий Парфенович.
   Не думали они, не гадали, что сведет их судьба снова на дорогах странствий. Паровоз дал свисток отправления, Шурмин схватил за рукав Игнатия Парфеновича, потащил к вагону.
   - Айда, садись. Я же начальник золотого эшелона.
   В вагоне Игнатий Парфенович столкнулся с Саблиным.
   - Ха, старый знакомый! Ты, горбун, живуч, как репейник. Ну, здравствуй, ну, и рад, что дожил до мирных времен.
   - У вас, Давид, вид цветущий. Очень уж я люблю жизнерадостных людей, это, вероятно, по закону контраста, - пошутил Игнатий Парфенович.
   Поезд тронулся с места, набрал скорость, а они сидели в купе и говорили-говорили длинными, путаными отступлениями, вспоминая без конца, удивляясь своим воспоминаниям.
   - Ты знаешь, как погиб Азин? - спросил Шурмин.
   - Никто не знает, как он погиб, но я слышал разные рассказы о его трагической смерти. "Азина расстреляли в станице Ергалыкской", - говорят одни. "Его возили в железной клетке по улицам Екатеринодара, и надпись предупреждала: "Осторожно! Красный зверь Азин". Потом забили его камнями", - утверждают другие. Третьи, выдавая себя за очевидцев, клянутся, что на заимке под Тихорецкой казаки разорвали Азина лошадьми. Четвертые свидетельствуют - Азина повесили на базарной площади в самой Тихорецкой.
   В четырех этих смертях я вижу бессмертие Азина...
   Игнатий Парфенович замолчал, и все трое посмотрели на блестящие от лунного света речушки и озерца, мелькавшие за вагонным окном.
   - Куда ты все-таки, Парфеныч, едешь? Что думаешь делать? допытывался Саблин.
   - Поедем с нами в Казань, - предложил Шурмин. - Сдадим золото и начнем новую жизнь.
   - Мне осталось доживать свой век, размышляя о боге, революции и человеке. Давно ли я мучился вопросом - кто нужнее России? Красные? Белые? Революция теперь решила этот вопрос. Революция открыла новый путь России, но что ожидает на этом пути Россию?
   1966 - 1973
   Москва - с. Сугоново на Тарусе
   НА ТРОПЕ МОЕГО ГЕРОЯ
   (Вместо послесловия)
   Сразу же после "Барельефа на скале" я задумал роман о гражданской войне на Урале и в Сибири; меня волновали забытые имена Тухачевского, Уборевича, Азина, неповторимый образ Михаила Фрунзе. Я решил совершить путешествие по историческим местам революционных боев.
   Ранним сентябрем шестьдесят пятого года я отправился по следам Владимира Азина.
   Поезд нес меня сквозь паутину бабьего лета и струящийся листопад к берегам родной Вятки. По дороге познакомился с молодым кибернетиком.
   Закинув ногу на ногу, покачивая черной остроносой туфлей, он говорил, иронически усмехаясь:
   - Что вас потянуло на Вятку? Исторические памятники? Я что-то не слыхал про них. Чудеса современной техники? Их надо искать в других местах. Необыкновенные пейзажи? Посмотрите в окно - небо, ельник да песок. Нет, я бы не поехал на задворки страны. Что бы я узнал, чему научился бы на Вятке? Искусству лепить из глины примитивные игрушки? Изобретать давно выдуманные деревянные часы? Цокать и окать?
   Он был очень симпатичный, мой спутник. Волосы цвета густого пепла сваливались на левое ухо, карие глаза внимательны и сердечны, припухшие губы не могут скрыть под язвительными усмешками доброту. Он влюблен в свою кибернетику и презрительно отзывается о советской литературе. Лирика, по его мнению, в век космических скоростей устарела. Электронные машины сочиняют стихи лучше многих поэтов. Писатель, не умеющий выражаться телеграфным стилем, безнадежен.
   - Так что же вас потянуло на Вятку? - снова спросил он, вскидывая пепельную голову.
   - Я решил пройти по следам легендарных героев гражданской войны. По их военным тропам...
   - А вот это уже смешно! Начало легенды. Продолжение легенды. По следам легенды. Мы ужасно устали от всяких легенд и преданий. Имена героев революции нам известны со школьной скамьи.
   - В истории Революции есть и другие имена. Что вы знаете о Владимире Азине?
   - А кто он такой?
   - Начальник двадцать восьмой стрелковой дивизии. Погиб двадцати четырех лет.
   - Мой ровесник. Нет, не слыхал о нем. Нет, ничего не знаю про Азина. Никто про него не рассказывал.
   - "Как рассказать Азина? Он - часовые, притаившиеся вдоль железнодорожного полотна, он - душный, жаркий вагон третьего класса, залитый светом сальных свечей, он - в непролазном дыму папирос, в тревожной бессоннице штаба. Он - изорванные карты на липких, чаем и чернилами залитых столах. Он - черный шнур полевого телефона, висящий на мокрых от росы ночных кустах, охраняемый одеревенелыми от холода, сна и боязни уснуть часовыми. Разве такого, как Азин, расскажешь?" Эти слова принадлежат Ларисе Рейснер - участнице освобождения Казани от белочехов. Читали ее книгу?
   - Не читал, - признался мой спутник.
   - Имя Азина связано с Вяткой и Камой, как дерево с землей. Имя Азина - победителя, белых генералов под Казанью, Ижевском, Сарапулом, освободившего от колчаковцев Екатеринбург, громившего Врангеля под Царицыном - не известно молодым поколениям. Как рассказать Азина? Вопрос, мучивший Ларису Рейснер, сегодня мучает меня. Рассказать о нем по материалам военных архивов? Они холодны как пепел. Рассказать по документам вятского, казанского, свердловского музеев - что прибавят они к облику Азина?
   В Кирове прощаюсь со своим спутником, выхожу на привокзальную площадь. Раннеутренний город возникает из пустынных садов и сразу зеленеет воспоминаниями. Город Александра Грина - многострадального поэта-романтика - город и моей юности. Через четверть века я вернулся в родное гнездо и вот волнуюсь: осталось ли то, существует ли это? Мысленно вижу белое облако собора - его видение сопровождало меня всю жизнь. Вот и большая травянистая площадь. Она пуста. Белого каменного облака не существует. Глупая, невежественная сила уничтожила исторический памятник, оборвала одну из связующих с детства нитей.
   Иду по городу. Оглядываюсь. Вокруг все не то. Не те улочки, убегающие к реке и оврагам. Они раздались вширь, выросли вверх. Новые бульвары шумят фонтанами, матовые фонари висят, как плоды, в желтой листве тополей. Родной и совершенно неизвестный город.
   На стадионе сталкиваюсь с его сторожем - седобородым, но по-детски румяным стариком. Закурили. Присели на скамью. Старик многоговорлив и добродушен и хранит в памяти разные события из жизни города.
   - Про Азина, старина, слышал?
   - До улицы Азина - рукой подать. А кто таков Азин - не знаю. Герой, должно быть, недаром же его именем улица названа.
   Вот и старожил, как и мой юный спутник, не слыхал про героя революции. Задушевный разговор завел.
   Как мне рассказать Азина?
   Иду к собирателю и хранителю всего ценного, необычного в истории Вятского края. Василий Георгиевич Пленков - вятский краевед - один из тех удивительных людей, которым мы обязаны больше, чем иным музеям. Это они собирают драгоценные исторические материалы, записывают рассказы современников о выдающихся событиях, подвигах, героях. Бессребреники и энтузиасты, они бесшумно делают свое важное дело.
   Василий Георгиевич кладет передо мной большое досье: "Владимир Мартынович Азин".
   - Вот по крупицам собирал материалы. И все же, думается мне, не с архивных документов начинать надо. С людей начинать нужно. На Вятке, Волге, Каме живут боевые соратники Азина, они знают то, о чем молчат документы.
   Как же мне рассказать Азина?
   "Приходил ко мне на пароход в Елабуге красный командир тов. Азин. Был беспощаден к белым, к перебежчикам, и отчаянно смел" (Крупская). "Изумительно энергичный, неутомимый, исполнительный, под его начальством дивизия совершила много славных дел" (командарм Шорин). "Одно имя Азина наводило ужас на белогвардейских офицеров и солдат. Мы, молодые в то время командиры, старались подражать ему, особенно в храбрости" (маршал Чуйков). "Всюду, где проходила 28-я дивизия, катилась слава об Азине. Азин навсегда останется честным, стойким, доблестным борцом за власть трудящегося народа" (реввоенсовет 10-й армии).
   Я читаю воспоминания командиров, комиссаров, вятских мужиков, ижевских оружейников, казанских грузчиков.
   Самые разные голоса звучат любовью к юноше, который с пятью тысячами плохо вооруженных бойцов разгромил пятидесятитысячную армию ижевских мятежников. И с теми же босыми бойцами освободил Казань, Сарапул, ворвался в Екатеринбург, сокрушая лучшие полки Колчака.
   Я слышу Азина, говорящего по полевому телефону на немецком, на французском. Вот он перехватывает тайные переговоры между белыми командирами, включается в их беседу. Выдает себя за полковника, изменяет планы их наступления в свою пользу.
   Вижу Азина плачущим над могилой красноармейца. Вижу его с саблей над головой, скачущего к передовым позициям, выносящего на руках раненых. Вижу, когда он именем революции останавливает бегущие части Второй армии, снова превращая их в боевые полки...
   Как же мне рассказать Азина?
   И вот я плыву вниз по Вятке. Сорок семь лет назад здесь проплывал со своим батальоном Азин. Из Вятских полян шел на Казань и отсюда же совершил победный бросок на Ижевск, на Екатеринбург. Здесь почти год находился штаб его 28-й дивизии. Городок овеян славой Азина, но, странно, ничто не напоминает о нем. Даже мемориальной доски нет на доме, где был его штаб.
   Я еду в Казань. От Арского поля до Казанского кремля почти десять километров. Прекрасные улицы, бульвары, переулки, институты, школы, библиотеки. По этому пути устремился Азин, пока не ворвался в кремль. Но и здесь ничем не отмечен мучительный путь героя. Правда, на окраине Казани есть Азинская улочка да в музее краеведения экспозиция, посвященная Азину.
   Я отправился на Каму, по следам Волжской военной флотилии, освобождавшей Казань совместно с дивизией Азина. Комиссар флотилии Николай Маркин погиб в сражении против адмирала Старка на Каме, у села Пьяный Бор.
   Легкий туман повис над Красным обрывом, над плоским зеленым островом. За этим островом укрывались корабли Старка, подкарауливая пароходик Маркина. И сосны, и обрыв, и остров - свидетели неравного боя, когда Маркин сражался против шести кораблей. Пароходик погиб вместе с неистовым комиссаром.
   Нет, наш теплоход не приспустил флага перед братской могилой. Он прошел мимо Пьяного Бора (теперь Красный Бор) равнодушно. И не видел я обелиска в честь Николая Маркина на камском берегу.
   Заросшая травой военная тропа вела меня через Ижевск, Воткинск, Красноуфимск-на-Урале. На Урале живут люди особенной, сильной породы. Соратник Азина военный комендант Екатеринбурга Анатолий Иванович Парамонов обликом походил на писателя Бажова. Те же могучая сивая борода, широкоплечесть, такие же пытливые глаза под мохнатыми бровями.
   - А ведь я дожил до сей поры благодаря Азину. Меня еще в восемнадцатом хотели расстрелять за чужую вину. Был я комиссаром пятой дивизии, и у нас изменники оказались - перешли на сторону белых. А по приказу Троцкого расстреливали командира и комиссара за измену людей, им подчиненных. Приговорил меня трибунал к высшей. Спасибо Азину, взял на поруки. Он же меня, когда освободили Екатеринбург, военным комендантом поставил...
   Вспоминали азинцы и своего "красного попа" отца Никодима. Был смелости необычной и оратор первущий. Правда, говорил кудревато: "Россия непобедима как на предмет квадратности, так и на предмет ее расстояний. А большевики - красные апостолы, и самый первый апостол - Ленин".
   Погиб отец Никодим в боях за Ижевск, когда офицеры шли в первую из своих знаменитых психических атак. Сразил отца Никодима тоже поп, только белый. Вел этот поп в психическую атаку белый батальон "Имени Иисуса Христа".
   Бывший азинский ординарец Федор Глухов с гордостью рассказывал, как в захваченном штабе каппелевского полка подобрал он бумаженцию, в которой обещалось 5000 рублей тому, кто принесет голову Азина. А на бумаженции поправка самого Каппеля: "За голову Азина можно дать и 10000..."
   А все же, как мне рассказать Азина? Все, что увидел, услышал, прочитал я за время своего путешествия, - все горит, клокочет, зовет к творческому раскрытию революционных событий и героических характеров. Жутковато браться за перо, чтобы рассказать Азина. И еще больно мне и стыдно за наше деревянное равнодушие к истории. Сколько документов лежит в архивной пыли! Какие воспоминания желтеют от времени!