Страница:
Тем же почерком:
4. То шторм, то штиль, то прочие несчастья,
То черный парус злого корабля.
Когда же, наконец, впередсмотрящий
Нам закричит заветное: ''Земля!''
Не раз над океаном встанет солнце,
И, может статься, на закате дня,
Они найдут свой столь желанный остров,
Найдут, но, к сожаленью, без меня.
Там пальмы, орхидеи и лианы,
И мраморный дворец на берегу.
Как жаль, что я не верю в ваши планы,
При всем желаньи верить не могу!*
… *Автор песни "Капитаны'' Светлана Потапкина, г. Жиздра.
…
Засим последовало прелестное арпеджио, а потом несколько финальных аккордов, кажется, a-moll, насколько я знаю музыку. Говорят, покойный король Людовик XIII был страстным меломаном. Не меньше, чем охоту, он любил музыку и неплохо играл на гитаре. Наш Король-Солнце, кроме гитары, освоил и лютню и что-то там еще тра-ля-ля-ля… Но игру Короля-Солнца я не слышала, а эта песня покорила все сердца. Капитан просто обалдел! Ролан был восхищен песней и чуть не отбил себе ладошки. Но впечатление испортило бахвальство барона де Невиля.
– Вот,- важничая перед помощником капитана, сказал де Невиль, – Вы, сударь, вроде говорили, что свои морские баллады сочиняете сами, а наш Серж пел песню на стихи Вийона. Знай наших, барон де
Сабле! Мы тоже можем сочинять песенки, видите, как все рты поразевали! Замечу, кстати, песня эта десятилетней давности!
Господин де Сабле искоса взглянул на барона де Невиля.
– Песня прелестна, – промолвил помощник капитана, – Но, должен заметить, столь полюбившаяся вам ''Песня Буканьеров'', более энергична! На это барону де Невилю возразить было нечего. Он потянулся за бутылкой. Но возразил виконт.
– А позвольте-ка, экспромт! – сказал он, усмехаясь, и вновь взяв в руки свою прекрасную палисандровую гитару, после нескольких энергичных аккордов, скорее выпалил, чем пропел следующее:
На этом импровизация г-на виконта закончилась. Он отложил гитару и уселся, сказав Оливье и помощнику капитана:
– Больше меня не провоцируйте. Хватит с меня! Отбыл повинность! Надеюсь, общество довольно?
Общество было довольно, но виконта в покое не оставили, расспрашивая его что-то насчет испанской гитары. А Штаб моего отца решил, что это будет их песня. Мне это показалось абсурдом, и абсурдом опасным. Я представила, как солдаты наши идут по пустыне и поют: ''Вперед, пираты
Солнца-Короля''… -как это понравится Королю-Солнцу? А еще я подумала, хорошо бы заиметь такую же синюю бандану. Пойдет ли мне синяя бандана, и где бы ее раздобыть?…
…Как ни приятно всем было общество Прекрасной Шевретты, но время ее визита подошло к концу, и все гурьбой отправились провожать ее на верхнюю палубу. А графиня вдруг поманила меня, именно меня! О, если бы я могла поговорить с ней наедине! Вот кто наверняка может знать тайны иезуитского ордена! Дело в том, что наша аббатисса и графиня – подруги с самого детства. Я не очень-то много знаю о тех временах, но кое-какие слухи доходили. Вроде бы наша аббатисса и втянула графиню в это общество, когда ее жестоко преследовал Ришелье, и ей с малышом на руках просто некуда деваться было. И тогда именно она, графиня де Ла Фер, ответила бы на мои жизненно важные вопросы:
– Кто у них сейчас самый главный – Генерал Ордена?
– Верно ли мое предположение о том, что Шевалье де Сен-Дени в Китай послали иезуиты?
– И кто, по мнению графини, может скрываться под этим именем?
Увы! Графиня за то короткое время, что Рауль ходил за гитарой, беседовала с Оливье де Невилем.
Я могла бы порасспросить Шевретту, пока Рауль пел песенку, но тогда к ней подошел мой отец, и они начали что-то обсуждать, а что? Очередная тайна, но все-таки я это как-нибудь разузнаю. Словом, я упустила этот шанс. В присутствии виконта я не могла задать его матушке такие вопросы. Но зачем я ей понадобилась?
– Анри! Дитя мое, подойдите к нам! – повторила Шевретта. А вдруг сейчас она выдаст мою тайну?! Я сделала отчаянные глаза. "Эта девушка – дочь Бофора. Оберегай ее, мой дорогой…" – или нечто в этом роде. Но разоблачения не последовало. Слава Богу! Лукавая Шевретта разразилась целым монологом, смысл которого сводился к тому, что она просит присмотреть и за Анри де Вандомом. Не скажу, что мне это было очень неприятно. Но мне показалось, что виконт чуть не взвыл от такого поручения его дражайшей матушки. То она ему навязывала сумасшедшего барабанщика, а теперь еще и меня!
Но он любезно улыбнулся и сказал:
– Чего хочет женщина, того хочет Бог, – и поцеловал ей руку, а она подмигнула ему этак многозначительно и шепнула: ''После поймешь…" От этого подмигивания и шепота я пришла в ужас, она, конечно же, намекала на то, что я… Я постаралась исчезнуть, хотя мне было очень обидно, что мне не удалось задать Шевретте такие важные для меня вопросы. Но что поделаешь! Дама сия была занята беседой с более важными персонами, чем паж Анри де Вандом.
– Черт побери, – сказал де Невиль своему приятелю Гугеноту, – Бьюсь об заклад, что Шевретта начинает во Франции великолепную интригу!
– С чего ты взял, барон? – зевнул Гугенот, – А нам какое дело?
– До нас докатится эхо Шевреттиных интриг, вот увидишь.
– Если увижу, – вздохнул Гугенот, – Надо отдать должное милой Шевретте, эта дама во всех своих интригах действовала как покровительница разлученных влюбленных, вопреки политике, логике, войне и здравому смыслу.
– Эх, – вздохнул де Невиль, – Ей бы быть королевой ''Страны Нежных Чувств'', описанной в романах Скюдери. Но это вымысел, мой дорогой Гугенот. Хотя…льщу себя надеждой, Королева Страны Нежных Чувств привела в чувство…прости мне тавтологию, мой высокоученый приятель…привела в чувство своего Принца.
– А мы поможем Ее Величеству Королеве, – заметил Гугенот.
– И сегодня же устроим грандиозную попойку! – заявил Оливье.
Между тем Королева Страны Нежных Чувств сказала своему Принцу, обнимая его напоследок:
– РАУЛЬ! ТЫ ДОЛЖЕН ВЕРНУТЬСЯ!
Слова эти долетели до меня, и я испугалась – что-то он ей ответит?! Я вспомнила, как мой отец, отважный Бофор, отправляясь на войну, сказал мне, когда я просила, чтобы он дал слово, что вернется с войны живой: ''Анжелика, малышка, я хочу вернуться, но слово такое я дать тебе не могу. Ты еще ребенок, но когда подрастешь и будешь провожать в опасный поход своего любимого, жениха, мужа, не требуй такой клятвы. Нельзя это. Это от нас не зависит''. И я, хотя тогда не очень поняла отца, никогда не требовала от него такого слова.
А Шевретта загнала своего сыночка прямо-таки между Сциллой и Харибдой. Сцилла – это нахально-лицемерная ложь: ''Я вернусь, обещаю вам…'' И Харибда – не менее наглое, отчаянное: ''Я никому ни- чего не должен''. Но виконт успешно миновали Сциллу и Харибду, ответив:
– ЕСЛИ БУДЕТ НА ТО ВОЛЯ БОЖЬЯ.
Слева подошел Гугенот, справа де Невиль, они обнялись и махали уходящей ''Виктории'' своими синими банданами. Вот, кажется и, все про визит Королевы Страны Нежных Чувств.
13. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПУТЕШЕСТВИЯ. COMPANIA JESU.
Общество Иисуса – Compania Jesu – католический Орден, основанный в 1534 году св. Игнатием Лойолой. Главная задача Ордена – распространение и защита католического учения. В 1540 г. устав Ордена учрежден папой Павлом II. Своих сподвижников св. Игнатий встретил на пути из Монсеррата, где он сложил шпагу и кинжал перед образом Богоматери, объявив себя ее рыцарем, в Саламанкский Университет.
В 1534 году на празднике Успения в Париже, где продолжалось образование будущих монахов, в подземной часовне на Монмартре, на месте мученичества первого парижского епископа – Дионисия, семь молодых людей дали клятву посвятить жизнь Богу. Последние ее слова – Ad majorem Dei gloriam / К вящей славе бога /. Начертанный Лойолой на алтаре "J H S'' т.е. ''Jesus Hominem Salvator'' -
/ "Иисус людей Спаситель"/ стал девизом Ордена.
Все это очень таинственно и романтично: подземелье, клятва Святой деве, скрещенные шпага и кинжал, семеро основателей – семь, как известно, счастливое число, число Иисуса, но все-таки мне очень не хочется мириться с тем, что Шевалье – подземный иезуит и рыскал в капюшоне и маске под часовней Монмартра. Хотя ваш псевдоним / Сен-Дени, это то же, что Святой Дионисий / наводит на мысль о том, что, возможно, там и надо искать ваши следы, Шевалье де Сен-Дени…
Подземелье, шпага, клятва…что-то я уже слышала такое, но забыла. Да, начало более 100 лет назад, было красивое, возвышенное, романтическое, а сейчас об иезуитах говорят такие ужасы!
Постараюсь все же восстановить в памяти лекции госпожи аббатиссы. В 1535 году рыцари разными дорогами выехали из Парижа и встретились в Венеции, чтобы плыть в Палестину для обращения неверных. От папы они получили благословение, разрешение принять духовный сан и деньги на дорогу в Иерусалим. Планам Лойолы помешала война между Венецией и Османской империей. В результате будущие иезуиты остались проповедовать в Италии.
В названии Ордена отразились две его особенности: по своему образу жизни иезуиты должны были стать похожими на гуманистов и на военных рыцарей. Орден, который возглавлял Генерал, делился на 4 ступени посвящения: к 1 классу относились священники, давшие, кроме главных монашеских обетов, обет послушания папе. Они допускались в Генеральный Капитул и преподавали философию и богословие, из них избирались ассистенты Генерала.
Что-то не очень Шевалье похож на философа. И на богослова тоже. Не думаю, чтобы он был ассистентом этого самого Генерала. Но кто знает? Иезуиты такие лукавые! Кого хочешь обведут вокруг пальца. Европа разделялась на 5 ассистенций: итальянскую, французскую, португальскую, испанскую и германскую. После предварительного экзамена желающий вступить в Орден – новиций – призван был два года работать в госпитале или совершать паломничество, нищенствуя или босиком.
Как же, как же! Очень сомневаюсь, чтобы вы нищенствовали или шатались босиком по большим дорогам, даже ''Для Вящей Славы Бога'', Шевалье! Да и глупо это – шататься босиком, имея такие красивые ботфорты! Богу, я уверена, такая жертва с вашей стороны показалась бы очень глупой. Помнится, мы с вами даже шутили по этому поводу. Но все-таки я разгадаю вашу тайну. Не буду отвлекаться, беседуя с вашим милым образом, вернусь к иезуитам. Ведь это они, злодеи, нас разлучили, не так ли?
По решению старшего в Ордене отбирались лица для годичного новициата – терциарии, которые могли стать членами двух следующих ступеней Ордена: коадьюторов – помощников и профоссов, принимавших три монашеских обета: целомудрия, бедности и послушания. Но в это я никак не могу поверить. Потому что все равно вспоминаю наш поцелуй. И буду вспоминать еще бесчисленное множество раз! Опять отвлеклась!
…Из профоссов отбирались затем ''профосы четырех обетов'', которые приносили обет личного послушания папе. Они избирали пожизненного Генерала Ордена, которому принадлежала вся полнота власти. Да, чтобы разыскать вас, Шевалье, мне не обойтись без Генерала Ордена и Римского Папы.
…Иезуиты носили черный кафтан, плащ и шляпу с загнутыми полями. Как вы, Шевалье! Вы ведь именно так были одеты! По костюму Генерала Ордена ввиду большого авторитета называли Черным Папой. Миссионерская деятельность Ордена уже в XVI приняла широкий размах. Франсуа Ксавье / св. Франциск Ксаверий /, первый сподвижник Игнатия Лойолы, проповедовал в Японии, Индии, Индокитае.
Его ученики широко применяли тактику приспособления к местным религиям и обрядам: вступали в касту брахманов в Индии, приспосабливали католическую религию к конфуцианским обрядам в Китае, развивали миссионерство в Японии. В прошлом году иезуиты достигли Лхасы в Тибете и наблюдали строительство Потала – дворцовой резиденции Далай Ламы. Через миссионерство в Китае в Европу проник секрет фарфора и мода на китайские изделия. Есть!
Наверно, наш Шевалье поехал в Китай за фарфором и за чаем, вот за чем! И в один прекрасный день мы с вами будем пить китайский чай из китайского фарфора. Очень даже может быть. Чем мы хуже англичан – те давно уже чай пьют. Даже русские пьют чай с начала нашего века. Ну, им проще, Китай к ним ближе. А мы к тому времени, когда вы вернетесь из Китая, уже победим арабов и отберем у них кофе – краем уха я слышала, что casus belli – какой-то корабль с грузом кофе, затерявшийся в Алжире, корабль, которого не дождался наш король. И тогда, Шевалье, в ответ на вашу любезность, я предложу вам настоящий арабский кофе! Вот будет здорово! И все будет, как положено, по всем правилам этикета, а то, боюсь, мы преступили эти правила… в особенности я. Еще хорошо, что все осталось в тайне – наш поцелуй у костра на берегу Сены. О милый, я опять отвлеклась…Я еще не все написала про иезуитов, а мечтаю Бог весть о чем! Сейчас закончу.
Последний вопрос – об образовании господ иезуитов. Их тайны мы не проходили. А жаль! Самое интересное осталось неизвестным. Между тем аббатисса напичкала нас уймой всяких сведений, кото- рые застряли в моей голове, и я вовсе не думала, что они мне когда-нибудь пригодятся. Могла ли я подумать, когда зубрила этих иезуитов, что возьмусь соблазнять… нет, нехорошо написано, я вовсе не думала вас соблазнять… что безумно влюблюсь в одного из них?! А если вы все-таки не ''один из них'', а тут кроется что-то другое? Ой, милый мой Шевалье, ну как же вы мешаете мне думать!
Средние школы иезуитов по традиции назывались коллегиями. Крупные университеты – академиями. Средняя школа включала курсы грамматики, философии и риторики. Высшее образование было рассчитано на 7 лет, включало изучение логики по Аристотелю, этики, философии, физики и метафизики. Увы! Придется признать себя настоящей невеждой. Из всего этого перечня наук иезуитских академий г-жа аббатисса слегка знакомила нас с достопочтенным Аристотелем, и то не с логикой, женщине, по словам аббатиссы, логика не нужна, а с ''Поэтикой''. Теория катарсиса и прочее. Да еще с картиной великого Рафаэля ''Афинская школа'', где Платон и Аристотель никак не могут сойтись во мнениях. Ну, мужчины всегда спорили из-за разной ерунды, даже во времена Платона. И сейчас продолжают. Как сойдутся, так и не могут во мнениях сойтись. Amicus D'Artagnan, sed magis amica veritas.*
… *Amicus D'Artagnan, sed magis amica veritas – Д'Артаньян мне друг, но истина дороже. Перефразировка крылатой фразы Аристотеля: Amicus Plato, sed magis amica veritas.-Платон мне друг, но истина дороже.
….
А жаль, что аббатисса не научила меня логике. Но кто мог подумать, что мне придется играть роль мальчишки? Вот. Это относительно почтенного мудреца Аристотеля и его логики. Что же касается физики, метафизики и философии – тут я совершенная невежда. Знаю только… ай! ничего не знаю. И думать не буду, а то с ума сойду! Спасибо, хоть этикету научила в полном объеме. Но жизнь складывается так, что я постоянно нарушаю правила этикета и искусства вести приятную беседу. Куда там!
А еще студенты-иезуиты знакомились с богословием св. Фомы Аквинского, Библией и древнееврейским языком. Но я, увы, ничего не знаю по-древнееврейски. А хотелось бы знать…прежде всего: ''Я тебя люблю'', – как говорил царь Соломон прекрасной Суламифи. И прочие влюбленные из Ветхого Завета. А впрочем, можно ведь найти какого-нибудь благородного еврея, он-то, наверно, знает древнееврейский? Правда, у нас тут нет евреев, ни древних, никаких. Но где-нибудь раздобыть можно. Их узнать можно по прическе: они носят такие красивые кудряшки – завлекалочки, как наши модницы. Пейсы называются. Может, в Алжире встретится толковый еврей с такими кудряшками, к примеру, Раввин Якоб или Купец Исаак из… Орана? Все, я заканчиваю. Ко всему прочему, хитроумные иезуиты великолепно знают иностранные языки. Жарко, Шевалье! Что-то такое в нашей ночной беседе позволяет предположить, что вы весьма бойко говорите не только по-французски.
Что же мне делать? А если зайти с другого конца? Не с самых главных фигур Ордена, а самой попроситься к ним. Логику и языки я еще как-нибудь выучила бы с Божьей помощью, к вящей славе Бога и во имя любви к вам, Шевалье. Но вот скитаться и нищенствовать босиком – не знаю, как это у меня получилось бы. А ведь это еще не все. Если Генерал прикажет кого-нибудь отравить? Я же не смогу даже кошку отравить, не то, что живого человека. И, прежде чем стремиться проникнуть к иезуитам, надо сперва наверняка знать, что вы принадлежите к этой организации. Но я это узнаю. А сейчас буду спать. Так много я никогда не писала.
Я не прощаюсь с вами, Шевалье, в надежде, что мне приснится Китай, их чудные домики с загибающимися крышами, их странные лодки со странными парусами – джонки, и мы на борту джонки пьем чай. Лучше бы, наверно, перевести на английский и написать ''Jesus amp; Company'', как вы считаете, мой таинственный рыцарь? Разумеется, к Company я отношу людей порядочных, отважных героев, а не лукавых интриганов. И, уже совсем засыпая, обращаюсь к Тебе, Боже Всемогущий: пожалуйста, пусть мне приснится мой любимый! Amen!
ЭПИЗОД 6. ТРЕВОЖНОЕ ПРОШЛОЕ И НЕЯСНОЕ БУДУЩЕЕ.
Рауль лениво тренькает на своей палисандровой гитаре все ту же навязчивую мелодию прелестной английской песенки, она преследует его сегодня постоянно, так и звенит в ушах, хотя он очень критически относится к своему экспромту, и лень ему даже записывать слова на бумаге – он и так запомнил. Но песенку невозможно было исполнять в кают-компании, вот и пришлось спеть весьма невинных ''Капитанов'', да и барабанщика задобрить хотелось, в глубине души он восхищался мальчишкой, хоть и казался самым непримиримым противником Ролана. Он перебирает струны, мелодия повторяется…Эту песенку и петь-то приходится мысленно, и только одна строчка ему нравится из всех трех четверостиший:
Герцогине – бал, виконту – бой!
До-си-ля-до, ре, до-си-ля, соль!
Он насвистывает эту мелодию, продолжая забавляться со своей гитарой, весьма комфортабельно устроившись, подложив под спину мягкие шелковые подушки и слегка покачивая в такт ногой, мимоходом заметив, что кружевинки на отворотах светлых ботфорт слегка завернулись, но ему лень расправлять их, плевать он хотел на эти кружева, не Фонтенбло, и так сойдет, пират, что вы хотите! Продолжая насвистывать свою песенку, Рауль косится на часы, вздыхает и уже который раз начинает сначала.
– Не свистите, – ворчит Гримо,- Денег не будет. Плохая примета.
– Денег и так нет, – беспечно отвечает Рауль, – А плохих примет я уже не боюсь. Мне теперь море по колено. Вот! – за этой декларацией следует вызывающий аккорд, и треньканье продолжается.
– Как это нет денег? – возмущается Гримо.
– Разве это деньги? – фыркает Рауль.
Гримо возмущенно трясет седой головой:
– Заелся вконец, – ворчит старик, – Да мы при Людовике Тринадцатом считали бы себя богаче короля!
– Скажи лучше ''при Ришелье'', старина. Людовик Тринадцатый почти не царствовал. Да не злись ты, я пошутил.
Гримо шмыгает носом.
– Тоска, – зевает Рауль, – Как бы убить время до ужина, подскажи?
– Вы проголодались? – живо спрашивает Гримо, – Если хотите есть, я мигом организую. Тут есть нечто вроде буфета, я уже знаю.
Рауль смотрит на старика с интересом. Гримо, молчун Гримо, становится все более разговорчивым. Знаменитый Гримо, которого принимали за немого, а его друзья так и звали Молчаливый, и прозвище это уже прилепилось к нему на ''Короне''.
– Я не хочу есть, с чего ты взял? Просто после ужина намечается большая пьянка на шканцах, и я намерен принять в ней самое активное участие.
Заявление это было завуалированной провокацией. Рауль хотел дать понять своему Молчаливому, что он не нуждается в няньке и сам себе хозяин. Гримо, разумеется, был иного мнения на этот счет.
– А-а-а, – сказал Гримо и вздохнул.
– Бэ-э-э, – сказал Рауль и фыркнул.
– Шутить изволите? – спросил Гримо, – И не совестно вам, сударь, передразнивать старика?
– Я вовсе не передразниваю тебя, мой дорогой Гримальди! Ты неподражаем! Передразнить тебя невозможно! Ты чудо природы! Это я…от безделья. Эх, чем бы заняться… Мы решили начать попойку после ужина: в кают-компании приходится все же соблюдать приличия. А потом уже начнется настоящий ''шторм''.
– Что?
– ''Шторм'' – то есть грандиозная попойка. Посвящаю тебя в наше арго.
– Но вы все же не очень штормите, – не удержался Гримо от предостережения.
– Я так и знал! – воскликнул Рауль, – Старина, запомни, я уже не в том возрасте, чтобы пользоваться услугами гувернера.
– К сожалению, – заметил Гримо, – Вы были тогда таким милым ребенком, загляденье просто!
– А стал отъявленным негодяем, просто кошмар! – продолжил Рауль.
– Я не говорил этого, – возразил старик.
– Это я сам сказал о себе, Гримо. Да не смотри ты на меня так жалобно, дружище, и не шмыгай носом, не будем ссориться напоследок. Давай заключим нечто вроде соглашения. Потерпи меня еще немного, не докучай, не лезь со своими сантиментами. Дай мне дожить мой недолгий век, как мне хочется – это все, о чем я тебя прошу.
– Вам не стыдно? – спросил Гримо.
– Вот еще! А с чего мне должно быть стыдно?
– Вы уже забыли, что вам на прощанье сказала госпожа? Или мне повторить?
– Не надо. Я помню.
– И свои слова вы тоже забыли? Быстро, сударь!
– И свои слова я помню. Да что ты на меня взъелся? Ты говоришь `'сударь'', когда очень злишься, что я, тебя не знаю? Ты утром еще обиделся, что я не захотел слушать твою песню? Ну, пой, пой, я послушаю! Валяй!
Гримо взял красивую гитару и проиграл несколько тактов песенки Оливена:
Мой смелый господин, неужто вы всерьез
Решились на войну, от тополей и звезд,
От синих волн реки, от замка белых стен,
Вручая Богу жизнь, любови сдавшись в плен.
Рауль на этот раз не остановил Гримо. Он зааплодировал, но не без некоторой наигранности. Гримо, уловив эту неестественность, замолчал сам, не стал петь дальше. Песенку Оливена он считал слишком задушевной и обиделся теперь уже на аплодисменты.
– Когда ты это сочинил? – спросил Рауль.
– Это не я. Оливен.
– Черт возьми. Все очень мило, кроме последней строчки, но Оливену я не могу выразить свое негодование. Попробовал бы он, каналья, спеть это мне самому!
– Он и не стал вам петь, – вздохнул Гримо.
– ''Любови сдавшись в плен''?! Каков подлец! Если бы это было так, разве я находился бы здесь? Я болтался бы по Парижу, в надежде встретить… э-э-эту особу, и непременно ввзязался бы в какую-нибудь заваруху, пытаясь сорвать злобу на первом встречном. А кончилось бы все это сам понимаешь чем…
– Уж ясно, добром не кончилось бы, – проворчал Гримо, – Здесь-то поспокойнее.
– И еще – я не из тех, кто сдается.
– И слава Богу, – сказал Гримо, – Я с вами абсолютно согласен, господин Рауль. Не судите строго Оливена. Он писал от всей души.
– Я знаю, – улыбнулся Рауль, – Просто не люблю, когда мне напоминают, каким я был дураком.
– Будьте готовы к тому, что еще не раз напомнят, – вздохнул Гримо, – Ваши же друзья. Пока не забудут. Это мой жизненный опыт мне говорит. А вы не лезьте на рожон.
Рауль подошел к большому овальному зеркалу в золоченой раме, поправил свою бандану и спросил старика:
– Гримо, как ты думаешь, долго ли растет борода?
– Вы хотите отрастить бороду? – поразился Гримо.
– Пиратскую, – сказал Рауль.
– Долго, – сказал Гримо, – Поверьте моему опыту.
– А все-таки я попробую. Раз уж мы начали пиратскую войну, будем и внешне походить на пиратов.
– Кхм, – кашлянул Гримо и опять затряс головой.
– Я называю вещи своими именами, Гримо. Мне с самого начала было ясно, что это пиратская война. Авантюра в духе Фрэнсиса Дрейка. Не один ли черт – Франсуа де Бофор или Фрэнсис Дрейк. Имя одно и то же. И профессия та же. Только Фрэнсис – пират королевы, а пират короля – Франсуа. Почти стихи. Складно получилось!
– Вас интересует пиратская борода? Да у вас терпения не хватит, сударь! Дня три, максимум пять, и вам захочется плюнуть в собственное отражение и сбрить к черту эту гадость. Я вам точно говорю.
– На основании твоего богатого жизненного опыта, – сказал Рауль насмешливо. Его уже начало раздражать, что старичок так хвастается своим жизненным опытом, тем самым дает понять, что он сам этим хваленым жизненным опытом не обладает.
– А мне и сейчас хочется плюнуть в собственное отражение, и без пиратской бороды.
– Кокетство, – хмыкнул Гримо.
– Кокетство?! – возмутился Рауль, – Думай, что говоришь.
– Я говорю как раз то, что думаю. Кокетство двадцатипятилетнего красавчика. Вот я, старый урод, не хочу и не буду плевать в собственное отражение.
– Ты вовсе не урод!
– Так вот, о бородах, господин Рауль. Когда мы с вашим уважаемым отцом сидели в амьенском погребе, у нас выросла двухнедельная щетина, и смотрелась она весьма отвратительно даже на таком видном мужчине, как граф де Ла Фер. И мы были как выходцы с того света. Но уже утром мы избавились от наших двухнедельных бород. Иначе бы моя внешность, хоть и невзрачная, но, сколь возможно, благопристойная, не привлекла бы покойного лорда Уинтера, царство ему небесное!
4. То шторм, то штиль, то прочие несчастья,
То черный парус злого корабля.
Когда же, наконец, впередсмотрящий
Нам закричит заветное: ''Земля!''
Не раз над океаном встанет солнце,
И, может статься, на закате дня,
Они найдут свой столь желанный остров,
Найдут, но, к сожаленью, без меня.
Там пальмы, орхидеи и лианы,
И мраморный дворец на берегу.
Как жаль, что я не верю в ваши планы,
При всем желаньи верить не могу!*
… *Автор песни "Капитаны'' Светлана Потапкина, г. Жиздра.
…
Засим последовало прелестное арпеджио, а потом несколько финальных аккордов, кажется, a-moll, насколько я знаю музыку. Говорят, покойный король Людовик XIII был страстным меломаном. Не меньше, чем охоту, он любил музыку и неплохо играл на гитаре. Наш Король-Солнце, кроме гитары, освоил и лютню и что-то там еще тра-ля-ля-ля… Но игру Короля-Солнца я не слышала, а эта песня покорила все сердца. Капитан просто обалдел! Ролан был восхищен песней и чуть не отбил себе ладошки. Но впечатление испортило бахвальство барона де Невиля.
– Вот,- важничая перед помощником капитана, сказал де Невиль, – Вы, сударь, вроде говорили, что свои морские баллады сочиняете сами, а наш Серж пел песню на стихи Вийона. Знай наших, барон де
Сабле! Мы тоже можем сочинять песенки, видите, как все рты поразевали! Замечу, кстати, песня эта десятилетней давности!
Господин де Сабле искоса взглянул на барона де Невиля.
– Песня прелестна, – промолвил помощник капитана, – Но, должен заметить, столь полюбившаяся вам ''Песня Буканьеров'', более энергична! На это барону де Невилю возразить было нечего. Он потянулся за бутылкой. Но возразил виконт.
– А позвольте-ка, экспромт! – сказал он, усмехаясь, и вновь взяв в руки свою прекрасную палисандровую гитару, после нескольких энергичных аккордов, скорее выпалил, чем пропел следующее:
ОПЯТЬ ВОЙНА, ОПЯТЬ ДРОЖИТ ЗЕМЛЯ,
ВПЕРЕД, ПИРАТЫ СОЛНЦА-КОРОЛЯ!
ВОЙНА ИДЕТ, И МЫ ДОМОЙ ПРИДЕМ,
КТО НА ЩИТЕ, КТО С ВРАЖЕСКИМ ЩИТОМ!
На этом импровизация г-на виконта закончилась. Он отложил гитару и уселся, сказав Оливье и помощнику капитана:
– Больше меня не провоцируйте. Хватит с меня! Отбыл повинность! Надеюсь, общество довольно?
Общество было довольно, но виконта в покое не оставили, расспрашивая его что-то насчет испанской гитары. А Штаб моего отца решил, что это будет их песня. Мне это показалось абсурдом, и абсурдом опасным. Я представила, как солдаты наши идут по пустыне и поют: ''Вперед, пираты
Солнца-Короля''… -как это понравится Королю-Солнцу? А еще я подумала, хорошо бы заиметь такую же синюю бандану. Пойдет ли мне синяя бандана, и где бы ее раздобыть?…
…Как ни приятно всем было общество Прекрасной Шевретты, но время ее визита подошло к концу, и все гурьбой отправились провожать ее на верхнюю палубу. А графиня вдруг поманила меня, именно меня! О, если бы я могла поговорить с ней наедине! Вот кто наверняка может знать тайны иезуитского ордена! Дело в том, что наша аббатисса и графиня – подруги с самого детства. Я не очень-то много знаю о тех временах, но кое-какие слухи доходили. Вроде бы наша аббатисса и втянула графиню в это общество, когда ее жестоко преследовал Ришелье, и ей с малышом на руках просто некуда деваться было. И тогда именно она, графиня де Ла Фер, ответила бы на мои жизненно важные вопросы:
– Кто у них сейчас самый главный – Генерал Ордена?
– Верно ли мое предположение о том, что Шевалье де Сен-Дени в Китай послали иезуиты?
– И кто, по мнению графини, может скрываться под этим именем?
Увы! Графиня за то короткое время, что Рауль ходил за гитарой, беседовала с Оливье де Невилем.
Я могла бы порасспросить Шевретту, пока Рауль пел песенку, но тогда к ней подошел мой отец, и они начали что-то обсуждать, а что? Очередная тайна, но все-таки я это как-нибудь разузнаю. Словом, я упустила этот шанс. В присутствии виконта я не могла задать его матушке такие вопросы. Но зачем я ей понадобилась?
– Анри! Дитя мое, подойдите к нам! – повторила Шевретта. А вдруг сейчас она выдаст мою тайну?! Я сделала отчаянные глаза. "Эта девушка – дочь Бофора. Оберегай ее, мой дорогой…" – или нечто в этом роде. Но разоблачения не последовало. Слава Богу! Лукавая Шевретта разразилась целым монологом, смысл которого сводился к тому, что она просит присмотреть и за Анри де Вандомом. Не скажу, что мне это было очень неприятно. Но мне показалось, что виконт чуть не взвыл от такого поручения его дражайшей матушки. То она ему навязывала сумасшедшего барабанщика, а теперь еще и меня!
Но он любезно улыбнулся и сказал:
– Чего хочет женщина, того хочет Бог, – и поцеловал ей руку, а она подмигнула ему этак многозначительно и шепнула: ''После поймешь…" От этого подмигивания и шепота я пришла в ужас, она, конечно же, намекала на то, что я… Я постаралась исчезнуть, хотя мне было очень обидно, что мне не удалось задать Шевретте такие важные для меня вопросы. Но что поделаешь! Дама сия была занята беседой с более важными персонами, чем паж Анри де Вандом.
– Черт побери, – сказал де Невиль своему приятелю Гугеноту, – Бьюсь об заклад, что Шевретта начинает во Франции великолепную интригу!
– С чего ты взял, барон? – зевнул Гугенот, – А нам какое дело?
– До нас докатится эхо Шевреттиных интриг, вот увидишь.
– Если увижу, – вздохнул Гугенот, – Надо отдать должное милой Шевретте, эта дама во всех своих интригах действовала как покровительница разлученных влюбленных, вопреки политике, логике, войне и здравому смыслу.
– Эх, – вздохнул де Невиль, – Ей бы быть королевой ''Страны Нежных Чувств'', описанной в романах Скюдери. Но это вымысел, мой дорогой Гугенот. Хотя…льщу себя надеждой, Королева Страны Нежных Чувств привела в чувство…прости мне тавтологию, мой высокоученый приятель…привела в чувство своего Принца.
– А мы поможем Ее Величеству Королеве, – заметил Гугенот.
– И сегодня же устроим грандиозную попойку! – заявил Оливье.
Между тем Королева Страны Нежных Чувств сказала своему Принцу, обнимая его напоследок:
– РАУЛЬ! ТЫ ДОЛЖЕН ВЕРНУТЬСЯ!
Слова эти долетели до меня, и я испугалась – что-то он ей ответит?! Я вспомнила, как мой отец, отважный Бофор, отправляясь на войну, сказал мне, когда я просила, чтобы он дал слово, что вернется с войны живой: ''Анжелика, малышка, я хочу вернуться, но слово такое я дать тебе не могу. Ты еще ребенок, но когда подрастешь и будешь провожать в опасный поход своего любимого, жениха, мужа, не требуй такой клятвы. Нельзя это. Это от нас не зависит''. И я, хотя тогда не очень поняла отца, никогда не требовала от него такого слова.
А Шевретта загнала своего сыночка прямо-таки между Сциллой и Харибдой. Сцилла – это нахально-лицемерная ложь: ''Я вернусь, обещаю вам…'' И Харибда – не менее наглое, отчаянное: ''Я никому ни- чего не должен''. Но виконт успешно миновали Сциллу и Харибду, ответив:
– ЕСЛИ БУДЕТ НА ТО ВОЛЯ БОЖЬЯ.
Слева подошел Гугенот, справа де Невиль, они обнялись и махали уходящей ''Виктории'' своими синими банданами. Вот, кажется и, все про визит Королевы Страны Нежных Чувств.
13. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПУТЕШЕСТВИЯ. COMPANIA JESU.
/ Из дневника Анжелики де Бофор./
А теперь, когда я так подробно описала первый день нашего путешествия, постараюсь вспомнить все, что мне известно о могущественном и таинственном Ордене иезуитов.Общество Иисуса – Compania Jesu – католический Орден, основанный в 1534 году св. Игнатием Лойолой. Главная задача Ордена – распространение и защита католического учения. В 1540 г. устав Ордена учрежден папой Павлом II. Своих сподвижников св. Игнатий встретил на пути из Монсеррата, где он сложил шпагу и кинжал перед образом Богоматери, объявив себя ее рыцарем, в Саламанкский Университет.
В 1534 году на празднике Успения в Париже, где продолжалось образование будущих монахов, в подземной часовне на Монмартре, на месте мученичества первого парижского епископа – Дионисия, семь молодых людей дали клятву посвятить жизнь Богу. Последние ее слова – Ad majorem Dei gloriam / К вящей славе бога /. Начертанный Лойолой на алтаре "J H S'' т.е. ''Jesus Hominem Salvator'' -
/ "Иисус людей Спаситель"/ стал девизом Ордена.
Все это очень таинственно и романтично: подземелье, клятва Святой деве, скрещенные шпага и кинжал, семеро основателей – семь, как известно, счастливое число, число Иисуса, но все-таки мне очень не хочется мириться с тем, что Шевалье – подземный иезуит и рыскал в капюшоне и маске под часовней Монмартра. Хотя ваш псевдоним / Сен-Дени, это то же, что Святой Дионисий / наводит на мысль о том, что, возможно, там и надо искать ваши следы, Шевалье де Сен-Дени…
Подземелье, шпага, клятва…что-то я уже слышала такое, но забыла. Да, начало более 100 лет назад, было красивое, возвышенное, романтическое, а сейчас об иезуитах говорят такие ужасы!
Постараюсь все же восстановить в памяти лекции госпожи аббатиссы. В 1535 году рыцари разными дорогами выехали из Парижа и встретились в Венеции, чтобы плыть в Палестину для обращения неверных. От папы они получили благословение, разрешение принять духовный сан и деньги на дорогу в Иерусалим. Планам Лойолы помешала война между Венецией и Османской империей. В результате будущие иезуиты остались проповедовать в Италии.
В названии Ордена отразились две его особенности: по своему образу жизни иезуиты должны были стать похожими на гуманистов и на военных рыцарей. Орден, который возглавлял Генерал, делился на 4 ступени посвящения: к 1 классу относились священники, давшие, кроме главных монашеских обетов, обет послушания папе. Они допускались в Генеральный Капитул и преподавали философию и богословие, из них избирались ассистенты Генерала.
Что-то не очень Шевалье похож на философа. И на богослова тоже. Не думаю, чтобы он был ассистентом этого самого Генерала. Но кто знает? Иезуиты такие лукавые! Кого хочешь обведут вокруг пальца. Европа разделялась на 5 ассистенций: итальянскую, французскую, португальскую, испанскую и германскую. После предварительного экзамена желающий вступить в Орден – новиций – призван был два года работать в госпитале или совершать паломничество, нищенствуя или босиком.
Как же, как же! Очень сомневаюсь, чтобы вы нищенствовали или шатались босиком по большим дорогам, даже ''Для Вящей Славы Бога'', Шевалье! Да и глупо это – шататься босиком, имея такие красивые ботфорты! Богу, я уверена, такая жертва с вашей стороны показалась бы очень глупой. Помнится, мы с вами даже шутили по этому поводу. Но все-таки я разгадаю вашу тайну. Не буду отвлекаться, беседуя с вашим милым образом, вернусь к иезуитам. Ведь это они, злодеи, нас разлучили, не так ли?
По решению старшего в Ордене отбирались лица для годичного новициата – терциарии, которые могли стать членами двух следующих ступеней Ордена: коадьюторов – помощников и профоссов, принимавших три монашеских обета: целомудрия, бедности и послушания. Но в это я никак не могу поверить. Потому что все равно вспоминаю наш поцелуй. И буду вспоминать еще бесчисленное множество раз! Опять отвлеклась!
…Из профоссов отбирались затем ''профосы четырех обетов'', которые приносили обет личного послушания папе. Они избирали пожизненного Генерала Ордена, которому принадлежала вся полнота власти. Да, чтобы разыскать вас, Шевалье, мне не обойтись без Генерала Ордена и Римского Папы.
…Иезуиты носили черный кафтан, плащ и шляпу с загнутыми полями. Как вы, Шевалье! Вы ведь именно так были одеты! По костюму Генерала Ордена ввиду большого авторитета называли Черным Папой. Миссионерская деятельность Ордена уже в XVI приняла широкий размах. Франсуа Ксавье / св. Франциск Ксаверий /, первый сподвижник Игнатия Лойолы, проповедовал в Японии, Индии, Индокитае.
Его ученики широко применяли тактику приспособления к местным религиям и обрядам: вступали в касту брахманов в Индии, приспосабливали католическую религию к конфуцианским обрядам в Китае, развивали миссионерство в Японии. В прошлом году иезуиты достигли Лхасы в Тибете и наблюдали строительство Потала – дворцовой резиденции Далай Ламы. Через миссионерство в Китае в Европу проник секрет фарфора и мода на китайские изделия. Есть!
Наверно, наш Шевалье поехал в Китай за фарфором и за чаем, вот за чем! И в один прекрасный день мы с вами будем пить китайский чай из китайского фарфора. Очень даже может быть. Чем мы хуже англичан – те давно уже чай пьют. Даже русские пьют чай с начала нашего века. Ну, им проще, Китай к ним ближе. А мы к тому времени, когда вы вернетесь из Китая, уже победим арабов и отберем у них кофе – краем уха я слышала, что casus belli – какой-то корабль с грузом кофе, затерявшийся в Алжире, корабль, которого не дождался наш король. И тогда, Шевалье, в ответ на вашу любезность, я предложу вам настоящий арабский кофе! Вот будет здорово! И все будет, как положено, по всем правилам этикета, а то, боюсь, мы преступили эти правила… в особенности я. Еще хорошо, что все осталось в тайне – наш поцелуй у костра на берегу Сены. О милый, я опять отвлеклась…Я еще не все написала про иезуитов, а мечтаю Бог весть о чем! Сейчас закончу.
Последний вопрос – об образовании господ иезуитов. Их тайны мы не проходили. А жаль! Самое интересное осталось неизвестным. Между тем аббатисса напичкала нас уймой всяких сведений, кото- рые застряли в моей голове, и я вовсе не думала, что они мне когда-нибудь пригодятся. Могла ли я подумать, когда зубрила этих иезуитов, что возьмусь соблазнять… нет, нехорошо написано, я вовсе не думала вас соблазнять… что безумно влюблюсь в одного из них?! А если вы все-таки не ''один из них'', а тут кроется что-то другое? Ой, милый мой Шевалье, ну как же вы мешаете мне думать!
Средние школы иезуитов по традиции назывались коллегиями. Крупные университеты – академиями. Средняя школа включала курсы грамматики, философии и риторики. Высшее образование было рассчитано на 7 лет, включало изучение логики по Аристотелю, этики, философии, физики и метафизики. Увы! Придется признать себя настоящей невеждой. Из всего этого перечня наук иезуитских академий г-жа аббатисса слегка знакомила нас с достопочтенным Аристотелем, и то не с логикой, женщине, по словам аббатиссы, логика не нужна, а с ''Поэтикой''. Теория катарсиса и прочее. Да еще с картиной великого Рафаэля ''Афинская школа'', где Платон и Аристотель никак не могут сойтись во мнениях. Ну, мужчины всегда спорили из-за разной ерунды, даже во времена Платона. И сейчас продолжают. Как сойдутся, так и не могут во мнениях сойтись. Amicus D'Artagnan, sed magis amica veritas.*
… *Amicus D'Artagnan, sed magis amica veritas – Д'Артаньян мне друг, но истина дороже. Перефразировка крылатой фразы Аристотеля: Amicus Plato, sed magis amica veritas.-Платон мне друг, но истина дороже.
….
А жаль, что аббатисса не научила меня логике. Но кто мог подумать, что мне придется играть роль мальчишки? Вот. Это относительно почтенного мудреца Аристотеля и его логики. Что же касается физики, метафизики и философии – тут я совершенная невежда. Знаю только… ай! ничего не знаю. И думать не буду, а то с ума сойду! Спасибо, хоть этикету научила в полном объеме. Но жизнь складывается так, что я постоянно нарушаю правила этикета и искусства вести приятную беседу. Куда там!
А еще студенты-иезуиты знакомились с богословием св. Фомы Аквинского, Библией и древнееврейским языком. Но я, увы, ничего не знаю по-древнееврейски. А хотелось бы знать…прежде всего: ''Я тебя люблю'', – как говорил царь Соломон прекрасной Суламифи. И прочие влюбленные из Ветхого Завета. А впрочем, можно ведь найти какого-нибудь благородного еврея, он-то, наверно, знает древнееврейский? Правда, у нас тут нет евреев, ни древних, никаких. Но где-нибудь раздобыть можно. Их узнать можно по прическе: они носят такие красивые кудряшки – завлекалочки, как наши модницы. Пейсы называются. Может, в Алжире встретится толковый еврей с такими кудряшками, к примеру, Раввин Якоб или Купец Исаак из… Орана? Все, я заканчиваю. Ко всему прочему, хитроумные иезуиты великолепно знают иностранные языки. Жарко, Шевалье! Что-то такое в нашей ночной беседе позволяет предположить, что вы весьма бойко говорите не только по-французски.
Что же мне делать? А если зайти с другого конца? Не с самых главных фигур Ордена, а самой попроситься к ним. Логику и языки я еще как-нибудь выучила бы с Божьей помощью, к вящей славе Бога и во имя любви к вам, Шевалье. Но вот скитаться и нищенствовать босиком – не знаю, как это у меня получилось бы. А ведь это еще не все. Если Генерал прикажет кого-нибудь отравить? Я же не смогу даже кошку отравить, не то, что живого человека. И, прежде чем стремиться проникнуть к иезуитам, надо сперва наверняка знать, что вы принадлежите к этой организации. Но я это узнаю. А сейчас буду спать. Так много я никогда не писала.
Я не прощаюсь с вами, Шевалье, в надежде, что мне приснится Китай, их чудные домики с загибающимися крышами, их странные лодки со странными парусами – джонки, и мы на борту джонки пьем чай. Лучше бы, наверно, перевести на английский и написать ''Jesus amp; Company'', как вы считаете, мой таинственный рыцарь? Разумеется, к Company я отношу людей порядочных, отважных героев, а не лукавых интриганов. И, уже совсем засыпая, обращаюсь к Тебе, Боже Всемогущий: пожалуйста, пусть мне приснится мой любимый! Amen!
ЭПИЗОД 6. ТРЕВОЖНОЕ ПРОШЛОЕ И НЕЯСНОЕ БУДУЩЕЕ.
14. МУШКЕТ И ПОГРЕМУШКА.
Рауль лениво тренькает на своей палисандровой гитаре все ту же навязчивую мелодию прелестной английской песенки, она преследует его сегодня постоянно, так и звенит в ушах, хотя он очень критически относится к своему экспромту, и лень ему даже записывать слова на бумаге – он и так запомнил. Но песенку невозможно было исполнять в кают-компании, вот и пришлось спеть весьма невинных ''Капитанов'', да и барабанщика задобрить хотелось, в глубине души он восхищался мальчишкой, хоть и казался самым непримиримым противником Ролана. Он перебирает струны, мелодия повторяется…Эту песенку и петь-то приходится мысленно, и только одна строчка ему нравится из всех трех четверостиший:
Герцогине – бал, виконту – бой!
До-си-ля-до, ре, до-си-ля, соль!
Он насвистывает эту мелодию, продолжая забавляться со своей гитарой, весьма комфортабельно устроившись, подложив под спину мягкие шелковые подушки и слегка покачивая в такт ногой, мимоходом заметив, что кружевинки на отворотах светлых ботфорт слегка завернулись, но ему лень расправлять их, плевать он хотел на эти кружева, не Фонтенбло, и так сойдет, пират, что вы хотите! Продолжая насвистывать свою песенку, Рауль косится на часы, вздыхает и уже который раз начинает сначала.
– Не свистите, – ворчит Гримо,- Денег не будет. Плохая примета.
– Денег и так нет, – беспечно отвечает Рауль, – А плохих примет я уже не боюсь. Мне теперь море по колено. Вот! – за этой декларацией следует вызывающий аккорд, и треньканье продолжается.
– Как это нет денег? – возмущается Гримо.
– Разве это деньги? – фыркает Рауль.
Гримо возмущенно трясет седой головой:
– Заелся вконец, – ворчит старик, – Да мы при Людовике Тринадцатом считали бы себя богаче короля!
– Скажи лучше ''при Ришелье'', старина. Людовик Тринадцатый почти не царствовал. Да не злись ты, я пошутил.
Гримо шмыгает носом.
– Тоска, – зевает Рауль, – Как бы убить время до ужина, подскажи?
– Вы проголодались? – живо спрашивает Гримо, – Если хотите есть, я мигом организую. Тут есть нечто вроде буфета, я уже знаю.
Рауль смотрит на старика с интересом. Гримо, молчун Гримо, становится все более разговорчивым. Знаменитый Гримо, которого принимали за немого, а его друзья так и звали Молчаливый, и прозвище это уже прилепилось к нему на ''Короне''.
– Я не хочу есть, с чего ты взял? Просто после ужина намечается большая пьянка на шканцах, и я намерен принять в ней самое активное участие.
Заявление это было завуалированной провокацией. Рауль хотел дать понять своему Молчаливому, что он не нуждается в няньке и сам себе хозяин. Гримо, разумеется, был иного мнения на этот счет.
– А-а-а, – сказал Гримо и вздохнул.
– Бэ-э-э, – сказал Рауль и фыркнул.
– Шутить изволите? – спросил Гримо, – И не совестно вам, сударь, передразнивать старика?
– Я вовсе не передразниваю тебя, мой дорогой Гримальди! Ты неподражаем! Передразнить тебя невозможно! Ты чудо природы! Это я…от безделья. Эх, чем бы заняться… Мы решили начать попойку после ужина: в кают-компании приходится все же соблюдать приличия. А потом уже начнется настоящий ''шторм''.
– Что?
– ''Шторм'' – то есть грандиозная попойка. Посвящаю тебя в наше арго.
– Но вы все же не очень штормите, – не удержался Гримо от предостережения.
– Я так и знал! – воскликнул Рауль, – Старина, запомни, я уже не в том возрасте, чтобы пользоваться услугами гувернера.
– К сожалению, – заметил Гримо, – Вы были тогда таким милым ребенком, загляденье просто!
– А стал отъявленным негодяем, просто кошмар! – продолжил Рауль.
– Я не говорил этого, – возразил старик.
– Это я сам сказал о себе, Гримо. Да не смотри ты на меня так жалобно, дружище, и не шмыгай носом, не будем ссориться напоследок. Давай заключим нечто вроде соглашения. Потерпи меня еще немного, не докучай, не лезь со своими сантиментами. Дай мне дожить мой недолгий век, как мне хочется – это все, о чем я тебя прошу.
– Вам не стыдно? – спросил Гримо.
– Вот еще! А с чего мне должно быть стыдно?
– Вы уже забыли, что вам на прощанье сказала госпожа? Или мне повторить?
– Не надо. Я помню.
– И свои слова вы тоже забыли? Быстро, сударь!
– И свои слова я помню. Да что ты на меня взъелся? Ты говоришь `'сударь'', когда очень злишься, что я, тебя не знаю? Ты утром еще обиделся, что я не захотел слушать твою песню? Ну, пой, пой, я послушаю! Валяй!
Гримо взял красивую гитару и проиграл несколько тактов песенки Оливена:
Мой смелый господин, неужто вы всерьез
Решились на войну, от тополей и звезд,
От синих волн реки, от замка белых стен,
Вручая Богу жизнь, любови сдавшись в плен.
Рауль на этот раз не остановил Гримо. Он зааплодировал, но не без некоторой наигранности. Гримо, уловив эту неестественность, замолчал сам, не стал петь дальше. Песенку Оливена он считал слишком задушевной и обиделся теперь уже на аплодисменты.
– Когда ты это сочинил? – спросил Рауль.
– Это не я. Оливен.
– Черт возьми. Все очень мило, кроме последней строчки, но Оливену я не могу выразить свое негодование. Попробовал бы он, каналья, спеть это мне самому!
– Он и не стал вам петь, – вздохнул Гримо.
– ''Любови сдавшись в плен''?! Каков подлец! Если бы это было так, разве я находился бы здесь? Я болтался бы по Парижу, в надежде встретить… э-э-эту особу, и непременно ввзязался бы в какую-нибудь заваруху, пытаясь сорвать злобу на первом встречном. А кончилось бы все это сам понимаешь чем…
– Уж ясно, добром не кончилось бы, – проворчал Гримо, – Здесь-то поспокойнее.
– И еще – я не из тех, кто сдается.
– И слава Богу, – сказал Гримо, – Я с вами абсолютно согласен, господин Рауль. Не судите строго Оливена. Он писал от всей души.
– Я знаю, – улыбнулся Рауль, – Просто не люблю, когда мне напоминают, каким я был дураком.
– Будьте готовы к тому, что еще не раз напомнят, – вздохнул Гримо, – Ваши же друзья. Пока не забудут. Это мой жизненный опыт мне говорит. А вы не лезьте на рожон.
Рауль подошел к большому овальному зеркалу в золоченой раме, поправил свою бандану и спросил старика:
– Гримо, как ты думаешь, долго ли растет борода?
– Вы хотите отрастить бороду? – поразился Гримо.
– Пиратскую, – сказал Рауль.
– Долго, – сказал Гримо, – Поверьте моему опыту.
– А все-таки я попробую. Раз уж мы начали пиратскую войну, будем и внешне походить на пиратов.
– Кхм, – кашлянул Гримо и опять затряс головой.
– Я называю вещи своими именами, Гримо. Мне с самого начала было ясно, что это пиратская война. Авантюра в духе Фрэнсиса Дрейка. Не один ли черт – Франсуа де Бофор или Фрэнсис Дрейк. Имя одно и то же. И профессия та же. Только Фрэнсис – пират королевы, а пират короля – Франсуа. Почти стихи. Складно получилось!
– Вас интересует пиратская борода? Да у вас терпения не хватит, сударь! Дня три, максимум пять, и вам захочется плюнуть в собственное отражение и сбрить к черту эту гадость. Я вам точно говорю.
– На основании твоего богатого жизненного опыта, – сказал Рауль насмешливо. Его уже начало раздражать, что старичок так хвастается своим жизненным опытом, тем самым дает понять, что он сам этим хваленым жизненным опытом не обладает.
– А мне и сейчас хочется плюнуть в собственное отражение, и без пиратской бороды.
– Кокетство, – хмыкнул Гримо.
– Кокетство?! – возмутился Рауль, – Думай, что говоришь.
– Я говорю как раз то, что думаю. Кокетство двадцатипятилетнего красавчика. Вот я, старый урод, не хочу и не буду плевать в собственное отражение.
– Ты вовсе не урод!
– Так вот, о бородах, господин Рауль. Когда мы с вашим уважаемым отцом сидели в амьенском погребе, у нас выросла двухнедельная щетина, и смотрелась она весьма отвратительно даже на таком видном мужчине, как граф де Ла Фер. И мы были как выходцы с того света. Но уже утром мы избавились от наших двухнедельных бород. Иначе бы моя внешность, хоть и невзрачная, но, сколь возможно, благопристойная, не привлекла бы покойного лорда Уинтера, царство ему небесное!