Страница:
– Де Линьет? Виконт де Линьет ваш брат? – спросил паж взволнованно.
– Да, сударь, так же как и графиня де Фуа, в прошлом мадемуазель де Линьет – моя сестра.
– Рад с вами познакомиться, господин де Линьет-младший. Я наслышан о вас.
– Вот как? От кого же?
– Э… От моей кузины. Моя кузина, мадемуазель де Бофор, в детстве знавала вашу сестрицу, разумеется, до ее печального замужества. Итак, малыш Ролан?
– Может быть, вы представитесь, господин паж.
– Я Анри де Вандом, – сказал златокудрый паж, – А вы, де Линьет, соблаговолите объяснить, почему вы тут прячетесь от всех.
– Я хочу пробраться на корабль, а меня не пускают!
– Кто?
– Все кому не лень. Сначала – сержант Гастон, потом – Серж де Фуа и в конце концов – виконт де Бражелон.
– От сержанта до адъютанта! – улыбнулся паж, – Прием, именуемый градацией. По восходящей. Вам не хватает для полного счета самого…
– Бофора! – воскликнули мы в один голос и захохотали.
– Я вам помогу, Ролан, – пообещал паж и подал мне руку, которую я на этот раз пожал не так осторожно, как в первый, а сжал изо всех сил, так, что паж чуть не ойкнул, но тут же улыбнулся.
– Но все должно быть в тайне, господин де Вандом.
– Зовите меня Анри. Красивое имя, правда?
– Еще бы! Вы можете гордиться, у вас имя величайшего короля!
– О да! Вы тоже можете гордиться, Ролан, у вас имя величайшего рыцаря!
– Вы очень любезны, Анри!
– Вы тоже, Ролан!
– Вы мне очень понравились!
– Вы мне тоже!
– Так мы друзья?
– Конечно! Я очень счастлив иметь такого друга как вы, Анри! Ведь я совсем одинешенек. Можно, я вас поцелую?
Анри отступил назад.
– Нет, вот это лишнее, – сказал паж краснея, – Что мы, девчонки?
– Простите, это от одиночества.
– Я понимаю, но я терпеть не могу телячьи нежности и всякие сюсюканья! Будем друзьями без этих поцелуев. Теперь мы вместе, и я вам обязательно помогу! Скажите, вы, наверно, голодны?
– Как волк!
– Я стащу вам что-нибудь со стола у Бофора – герцог опять начал свои возлияния.
– Не уходите!
– Я скоро вернусь, не бойтесь, Ролан, друг мой! – воскликнул Анри и убежал, а я затаился в своем убежище. Минуты ожидания казались часами. Мне ужасно захотелось спать. Я считал, что Анри отсутствовал очень долго, и, когда мальчик наконец появился с большим пакетом, я воскликнул:
– Наконец-то! Как вы долго, Анри!
– Да что вы, Ролан, я очень быстро обернулся! Вот вам еда, стащил, что мог, не обессудьте! И приятного аппетита!
– Спасибо! Но неужели вы полагаете, что я способен съесть все это?
– Почему нет? Ешьте впрок, когда еще поесть доведется.
Меня не надо было уговаривать, и я с жадностью набросился на колбасу, хлеб, рыбу, фрукты и сладости, принесенные Вандомом.
– А теперь слушайте, какой план я придумал! – сказал Анри, – Сначала я подумал, что вас можно посадить в бочку от портвейна или в мешок с мукой. Но куда бы мы дели содержимое?
– Вино можно вылить в море, а муку можно высыпать где-нибудь в укромном месте вроде этого. Но мешок грязный, и я вылезу весь белый, а бочка мокрая, и я пропахну портвейном.
– Это беда небольшая, но вино и провиант уже погрузили. Сейчас грузят оружие и лошадей на транспортники. Преинтересное зрелище!
– И вы задержались посмотреть?
– Вы меня упрекаете, Ролан? Да, я взглянул, но всего одним глазком!
– Но вы так и не сказали, в чем ваша идея!
– Все очень просто: вы заберетесь в сундук Бофора!
– Я там задохнусь, в сундуке! Вы с ума сошли!
Анри подал мне шило.
– Вот! Проделаете дырочки, и ничего с вами не случится. Д'Артаньян таким образом переправил генерала Монка Карлу Второму.
– Сравнил! У Д'Артаньяна был ящик специальный, воздуху, небось, больше!
– Но вы же меньше Монка по комплекции, вам и воздуха меньше надо!
– А потом, в трюме, запертый в сундук, как я вылезу?
– Я постараюсь распорядиться, чтобы сундук с вами поместили в адмиральскую каюту, и, когда мы будем далеко в море, выпущу вас.
– Прекрасно! Друг мой, благодарю вас за ваше участие! Идемте же! А ключ?
– У меня есть, – сказал паж.
– Вы, видно, пользуетесь доверием герцога.
– Еще бы! Идемте, Ролан! Не бойтесь – уже темнеет, и на нас не обратят внимания. А какая красивая луна сегодня!
– О да! Я и не заметил было. Ах, если бы я был живописцем, непременно написал бы такую картину: луна, море, эта лунная дорожка и "Корона'' – прекрасный корабль, не правда ли, Вандом?
– Да! Но представьте, что будет, когда ''Корона" полетит под всеми парусами!
– Здорово! Скорее бы завтра!
– До завтра еще надо дожить! Хватит любоваться морским пейзажем, бежим!
Мы пустились бегом, и все-таки опоздали. Анри де Вандом печально сказал мне:
– Увы, Ролан, уже поздно. Вещи герцога уже на корабле. Все пропало!
– Придумайте что-нибудь! Вандом, Вандом, вы такой находчивый, я умоляю, спрячьте меня в вашем чемодане, бауле, сундуке…
– В моем? Невозможно!
– Почему невозможно?
Анри вздохнул, сжал мое плечо.
– Друг мой, Ролан! Я всей душой хочу вам помочь, но это невозможно, честное слово! Не обижайтесь, ради всего святого, не обижайтесь!
– Но почему, почему?
– Да разве у бедного пажа столько всякого барахла, как у адмирала?
– Тогда запрячьте меня куда угодно.
– Тс! Посидите тут, а я пойду на разведку.
– Мне надоело сидеть и ждать вас, Анри! Пойдемте вместе!
Анри огляделся по сторонам, хлопнул меня по плечу и прошептал:
– Нам повезло, Ролан! Видите того высокого сутулого старикана?
– Вижу. Смешной дед! Но нам-то что до этого?
– Я давным-давно знаю этого потешного старикашку и расскажу вам о нем совершенно потрясающие вещи… в лучшие времена. А сейчас поступим следующим образом: пока старикан беседует с этим рыжим детиной – видите, борода косичкой – полезайте в сундук, что стоит за его спиной. Я заглядывал – там одни тряпки, и ключ в замке торчит.
Я узнал рыжего бугая, это был верзила из кабачка. Только в кабачке длинная борода его еще не была заплетена в косичку.
– А чье это имущество?
– Только не падайте – красавчика Бражелона!
– Ой! Только не это! Он меня убьет, если обнаружит!
– Не бойся! Наше помещение будет рядом, если я услышу шум, сразу прибегу на помощь. Не выкинет же он тебя в открытое море?
– Он мне уши надерет. Или отшлепает.
– Я же сказал: прибегу на помощь! Обещаю! Ну что же, Ролан? Хотите потерять последний шанс?
– Вы правы, Анри! Спасибо за все!
– Увидимся на ''Короне''! C Богом!
Я торопливо пожал руку Анри и юркнул в сундук. Анри мигнул мне на прощанье и аккуратно опустил крышку. Я плюхнулся на что-то мягкое и теплое, свернулся в клубочек и вскоре спал крепким сном.
Я так вымотался за последние дни, что даже не почувствовал, как мой сундучок погрузили на корабль, и, когда ''Корона'' вышла из Тулонской гавани, продолжал крепко спать. И даже пальба из корабельных пушек, которую поднял герцог, прощаясь с берегами милой Франции, не нарушила сон бывшего королевского пажа, шевалье де Линьета.
ЧАСТЬ 2. МАЛЫШ ШЕВРЕТТЫ.
''Госпожа де Шеврез открыла боевые действия, а она способна была исполнить это лучше, нежели все мужчины, каких я знавал в жизни''.
Поль де Гонди, кардинал де Рец.
"Мемуары''.
"В море соли и так до черта, морю не надо слез''.
Андрей Вознесенский
"''Юнона'' и "Авось''''.
– О, Боже мой, Атос, что вы все наделали?! Где Бофор? Где
Рауль? Где все? Неужели я опоздала? Да скажи хоть что-нибудь, не сиди как истукан, Ато-о-ос! Ты слышишь, это я, твоя Мари! Очнись!
– Вот и все. Все. Корабли ушли.
– Почему – "все"? Я не узнаю тебя, ты всегда боролся до конца!
– …
– Нет уж, позвольте, сударь, если вы готовы капитулировать, то я так легко не сдамся!
– Что ты можешь сделать?
– Увидишь! Но сначала найди мне какую-нибудь яхту, лодку, что угодно! И побыстрее!
– Лодку? На лодке догонять флагман? Ты в своем уме, дорогая?
– Не лодку так яхту, какая разница, ты в этом больше понимаешь. Полагаюсь на тебя, мой милый кэп!
– Неужели ты хочешь догнать Бофора?
– А разве трудно догадаться? Да, я хочу догнать Бофора! У меня на руках документы чрезвычайной важности, которые могут изменить весь характер войны с арабами.
– Но не остановить войну, ведь так?
– Увы, нет! Но из грабительской, захватнической войны, которую собирается развязать король Людовик…
– Война, можно считать, уже началась: эскадра ушла.
– Это будет война за свободу!
– А за чью свободу? Местного населения? Ты хочешь создать в Алжире республику, подобную древнеримской?
– Я и не думаю о местном населении. В этом ларце документы отцов Святой Троицы и Марселя о наших пленниках, томящихся в неволе у мусульман, а также самые подробные планы крепости, которые мне удалось раздобыть у моих испанских друзей. Вот за чью свободу я хочу предложить сражаться Бофору, раз уж войну предотвратить невозможно! По крайней мере, я буду знать, что наш сын воюет за правое дело, и буду с надеждой ждать его возвращения.
– Возвращения? – печально переспросил Атос.
– Да, возвращения! – воскликнула Шевретта, сверкнув глазами, – И не смей мне возражать!
Вздох был ответом. Полчаса спустя Атос, прекрасно знавший побережье Тулона, проводил герцогиню на яхту ''Виктория''. Название яхты привело Шевретту в восторг. Она увидела в этом добрый знак, волю Провидения.
– Виктория… Победа…, – прошептала она, – Так должно быть.
Наши победят, вот увидишь! А теперь, дорогой граф, отнесите меня в лодку.
– Повинуюсь!
Граф взял Шевретту на руки и отнес в лодку. Они обнялись и еще раз взглянули на белую ''Викторию'', готовую к отплытию.
– Тебя я с собой не приглашаю, мой милый кэп, долгие проводы
– лишние слезы. Я тоже немного суеверна, это не к добру – возвращаться. Не волнуйся, я все сделаю правильно. Подожди меня, мы вместе решим, как быть дальше. Мне так много надо сказать тебе!
– Мне тоже! – ответил Атос, – Я жду! х х х
В это время флагман Бофора, прекрасный трехмачтовый галеон "Корона", скользил по волнам Средиземного моря. Анри де Вандом, помня о запертом в сундуке юном Ролане, решил подойти к
Бражелону с вполне определенной целью: наговорить комплиментов, любезностей, напроситься в гости и, улучив минутку, незаметно выпустить из сундука де Линьета. Анри так и сделал. Он направился к группе, окружавшей герцога де Бофора. Слова приветствия замерли у Анри в горле, когда он увидел, что Рауль при его приближении резким движением надвинул шляпу на самые глаза. Анри готов был поклясться, что зрение его не обмануло, и по щекам отчаянного парня катились слезы. Вандом решил отвлечь внимание бофоровой свиты на себя, чтобы дать Раулю возможность успокоиться. Решение пришло моментально. Вандом обратился к Сержу де Фуа:
– А что же молчит наш бард? Песню, господин де Фуа, песню!
Бофор мельком взглянул на Рауля, внимательно на Анри, слегка улыбнулся и подхватил:
– Да, спой нам, мой дорогой бард!
Серж де Фуа ответил герцогу поклоном, выражавшим согласие.
Ему подали гитару. Серж перебрал струны и сказал:
– Я спою вам, господа, известную английскую песню. Я перевел ее на французский, правда, слегка изменив текст. Эту песню очень любили кавалеры, сторонники Карла Первого, во время диктатуры
Кромвеля – изгнанники на собственной родине.
Серж вздохнул. Вскочил на бочку. Взглянул на своих зрителей.
– Просим! – сказал Бофор.
– Но помните, господа, предупреждаю честно – не я автор песни!
Серж де Фуа чаще исполнял песни собственного сочинения.
Вот и берег французский исчез за кормой,
Нам уже никогда не вернуться домой,
Но случись, что о родине я загрущу,
Я в глазах твоих небо отцов отыщу.
На мгновение встретились голубые сияющие глаза Вандома и виконта, все еще полные слез. Вандом, загородив собой виконта, встал на пути у де Невиля, который хотел подойти к другу. А Рауль, глядя в голубые глаза Анри де Вандома, вспомнил слова отца, сказанные, когда они покидали Париж: "А теперь, едем, Рауль, погода так божественно хороша, небо так чисто, небо, которое мы будем видеть над своей головой, которое в Джиджелли будет еще чище чем здесь, и которое вам будет напоминать вам в чужих краях обо мне, как оно напоминает мне здесь о Боге".*
… * А. Дюма.
…
Голубые глаза…Такого же цвета были глаза герцогини де Бофор. Паж Анри очень сильно напоминал Раулю спасенную им девушку. Вандом все так же пристально смотрел на него. Рауль, смущенный и раздосадованный тем, что паж увидел его слезы, взглянул на небо. ''Каким будет небо в Джиджелли?'' – подумал он. Странная вещь! В этот момент он совсем забыл о голубых глазах своей прежней любви, Луизы. А Серж повторил концовку куплета: ''Но случись, что о родине я загрущу, я в глазах твоих небо отцов отыщу…'' Рауль резким движением надвинул шляпу еще глубже – на самый нос.
Серж продолжал:
Милый друг мой, от недругов мы убежим
Прочь за море, куда не добраться чужим,
Бесприютные скалы чужих берегов
Милосердней жестоких и подлых врагов.
Там я буду ласкать этот локон витой,
И гитары твоей слушать звон золотой,
Там не тронет жестокий палач ни одну
Шелковистую прядь, золотую струну.**
… **Автор, преодолев невольную робость, ставит в известность уважаемых читателей, что песня Сержа представляет собой несколько измененное стихотворение Томаса Мора.
…
Вот тут Рауль и вспомнил о своем талисмане, белокуром локоне Луизы. Дальше он слушать не мог! Оставив герцога, он пошел в свое помещение. Уходя, Рауль услышал комментарий Сержа: `'Я плохой переводчик, господа, в оригинале речь шла о золотом локоне.''
– Я почему-то так и подумал! – воскликнул Анри, тряхнув золотистыми кудрями, – Повторите! Еще раз, господин де Фуа, мы все вас просим!
– Просим, просим! – зааплодировала свита.
Серж опять поклонился и начал сначала
– Вижу яхту на горизонте! – донесся голос впередсмотрящего.
– Кто это может быть? – пробормотал Бофор, – Сейчас узнаем. Анри, подзорную трубу!
Бофор вглядывался в горизонт несколько минут, пока Серж на бис исполнял свою ''Прощальную''.
– Ничего не разобрать, – вздохнул герцог и отдал трубу Сержу, – Подождем пока. А сейчас гульнем, мои львята!
2.В КОТОРОЙ МНОГО ПЕСЕН И НЕМНОГО СЛЕЗ.
– Что с вами? – спросил Гримо.
Как бесили Рауля эти сочувственные вопросы! Он не хотел рассказывать о своих переживаниях даже Гримо и чуть было не огрызнулся, но выдавил из себя кислую улыбочку и, немного обрадовавшись своей находчивости, заговорил:
– Знаешь, старина, Серж там, на верхней палубе, пел такую песню… прекрасные слова, и исполнял ее наш бард с таким воодушевлением, лирическая музыка – эти гитарные переборы… Старик, как ни смешно, но я растрогался. Этот дьявол Серж не зря прозван нами бардом.
Гримо кивнул, вполне поверив такому объяснению.
– Жаль беднягу Сержа, – вздохнул Рауль.
– Себя пожалейте, – проворчал Гримо.
Рауль махнул рукой. Гримо поскреб лысину, откашлялся и заговорил:
– Что же до вашего Сержа, я всегда был в курсе его любовных дел, аж со времен Фронды. Все то же – мадемуазель де Монпансье, герцогиня Орлеанская? Ей, небось, адресована прощальная песня?
Рауль удивленно посмотрел на Молчаливого. Таких длинных речей он не ждал от своего неразговорчивого Гримо. Поскольку в шестидесятые годы Семнадцатого века титул герцогини Орлеанской носили две юные дамы – и Генриетта-Анна, жена принца Филиппа, брата короля, и Анна-Мария-Луиза Орлеанская, дочь дяди короля Гастона, м-ль де Монпансье или Великая Мадемуазель, ограничимся последним именем Великой Мадемуазель, а принцессу Генриетту так и будем называть, чтобы было ясно, о ком идет речь. Обе эти дамы, хоть и не играют главной роли в нашей истории, но их рыцари – Серж и де Гиш – друзья нашего главного героя, и, следовательно, без герцогинь Орлеанских обойтись просто невозможно.
– М-ль де Монпансье, – кивнул Рауль, – ''Золотоволосая принцесса баллад Сержа де Фуа''. Так Серж, считая себя наследником традиций трубадуров Прованса, с давних пор величал м-ль де Монпансье, немного подражая Шекспиру, ''Смуглой Леди'' его сонетов.
– Но м-ль де Монпансье еще не вышла замуж, чего ж убиваться? – возразил Гримо.
– Ну и что? Разве самая богатая невеста Франции выйдет замуж за такого бедняка, в которого превратила Сержа гражданская война?
– Африка! – пробормотал Гримо, – Страна чудес!
– Алжир, Алжир, страна чудес – зашел в гарем и там исчез. Знаем мы эти арабские сказки. Сержа ожидают сокровища Али-Бабы! Мы же не дети, ты-то, Гримо, до старости дожил, неужели ты веришь в эти глупости?
– А Бофор?
– Тоже мне, Синдбад-Мореход! Это же они по пьяному делу болтали на отвальной у Бофора, что мы на этой войне раздобудем несметные сокровища. Вздор! Не сокровища раздобудем, как бы последнего не лишиться, что у нас осталось. Я не хочу охлаждать излишне горячие головы, но послушаешь этих фантазеров, тоска берет! Ну, сами убедятся на собственных шкурах, как сказал бы гасконец, что сказки ''Тысячи и одной ночи'' – плохой справочник для войны с пиратами Алжира. И Серж того же мнения. Что бы он ни говорил в обществе наших новоявленных крестоносцев, он не верит своим словам. Он не верит, что вернется сказочно богатым и сможет просить руки м-ль де Монпансье. Даже если это и случится – предположим невероятное – король не отдаст ему свою кузину.
– Почему бы и нет, если Серж разбогатеет?
– Ему, фрондеру? Как бы не так!
– М-ль де Монпансье тоже фрондерка, и еще какая! Родственные души!
– О да! Но она кузина короля. А принцам и принцессам королевского дома сходят с рук и заговоры – вспомним Гастона, ее ''почтенного'' батюшку, и восстания. На то они и принцы. А король все-таки недолюбливает Великую Мадемуазель. Остается Сержу только оплакивать свою потерянную Златокудрую принцессу. И это усугубляет мою собственную тоску.
– Я слышал его песню, – сказал Гримо, – Граф де Фуа пел ее так громко, что даже рыбы в воде и чайки в небе, наверно, слышали со всеми нами, но, увы, Золотоволосая принцесса ее не услышит.
– Черт побери! – воскликнул Рауль, – Гримо, ты не пьян?
– Обижаете, сударь! Ни капли! – заверил Гримо.
– Ты меня поражаешь! Ты не отличался красноречием! Сколько я себя помню, ты обходился жестами.
– Как сказать, – хмыкнул Гримо, – А у меня для вас подарок.
– Какой подарок? – спросил Рауль, встрепенувшись. Гримо подал зачехленную гитару.
– А-а-а, – протянул Рауль, – А я-то думал.
Гримо не стал уточнять, от кого его господин мог получить подарок. Но обе девушки – и былая возлюбленная, Луиза, и новая любовь – Анжелика – могли напомнить о себе каким-нибудь прощальным сувениром. Впрочем, поскольку Шевалье де Сен-Дени, тщательно заметал следы, и, желая сохранить инкогнито, заявил Анжелике, что уезжает… ''в Китай'' – Бофорочка вряд ли. А Луиза? А Луиза… возможно, но слишком хорошо. Правда, Рауль не знал, какую враждебную позицию заняла к нему м-ль де Монтале и как пыталась настроить против него м-ль де Лавальер, внушая Луизе, что Рауль ее презирает и ненавидит. После всего, что наговорила Монтале Луизе в уже не задушевной беседе, та решила было `'не унижаться'' и не бегать по Парижу в поисках Рауля. Но был и добрый советчик – Д'Артаньян. И письмо гасконца с луизиным экспромтом и столь важным постскриптумом уже было в пути. Все это Рауль еще не мог знать и занялся своим подарком.
– Давай посмотрим.
Подарок был от де Гиша. Де Гиш не успел вручить другу свою гитару в Париже. Он уже не застал Рауля в Доме Генриха Четвертого – так назывался исторический дом, связанный с именем Короля-Повесы, где Рауль снимал квартиру. Поэтому гитару взялся передать Оливье де Невиль, с которым де Гиш встретился на балу у Бофора. Оливье забежал к де Гишу, расставшись со своей возлюбленной ранним утром в день отъезда. Де Гиш между тем пол-ночи сочинял письмо. Послание де Гиша заключало в себе подробный отчет о прощальном визите герцога де Бофора к Его Величеству королю, о последнем параде бофоровцев и первом бале Анжелики де Бофор, о ее тосте, поднятом в честь Шевалье де Сен-Дени и торжественной клятве молодой герцогини. В заключение де Гиш, не обращаясь к Раулю прямо как к таинственному Шевалье де Сен-Дени, просил передать господину Шевалье от него, де Гиша, самые искренние поздравления, и, вспоминая добрые старые времена, намекал на то, что Ангелочки Конде оказались правы, и карты правду говорят, и сны снились вещие неким Ангелочкам. И в заключение после нескольких страниц всяких пожеланий де Гиш просил уничтожить его письмо. В письмо де Гиш вложил свою новую песенку ''О Рыцаре и Поэте в душе''. Наутро Оливье забрал ''реляцию'' де Гиша, и, взвесив на руке, присвистнул:
– И вы это за ночь накатали?
Де Гиш усмехнулся:
– За пол-ночи, Оливье всего лишь за половину, надо же когда-то и…
– Поспать! – понимающе кивнул Оливье, – Сильны вы, граф!
С этими словами Оливье забрал гитару, засунул пакет за пазуху и, раскланявшись с де Гишем, вышел, позвякивая шпорами, а де Гиш, в душе немного завидуя Оливье и Раулю, зевнул, сбросил свой атласный халат и завалился спать – бдение над письмом его доконало. Между тем Гримо достал гитару из чехла, походил туда-сюда, и, услышав возглас хозяина:
''Только этого не хватало!'' – подошел к нему.
– А хотите, я вам песню спою? – предложил Гримо, проведя по струнам большим пальцем.
– Ты?! – улыбнулся Рауль, – Валяй.
Он вложил письмо в пакет и засунул в первую попавшуюся книгу. Гримо запел песню, сочиненную Оливеном:
Мой бедный господин, печальны вы опять,
Ах! Первую любовь так больно нам терять.
Но рана заживет, придет весна в Блуа,
И снова зазвучат заветные слова…
– Довольно! – крикнул Рауль, – Прекрати!
– Позвольте припев, вам понравится!
Гримо не дошел до припева. Рауль перехватил гитару у грифа.
– Старина, – сказал виконт грубоватым, даже немного наглым тоном, – Старина, прекрати выть. Тебе петь противопоказано, хрипатый ты мой.
Гримо опустил голову. Рауль слегка покраснел, упрекая себя за то, что так невежливо говорил с Гримо. Но и старик хорош! О чем он осмеливается петь, на что намекает! Не зря, видно, Атос когда-то велел ему помалкивать. Этот болван Гримо пытается его развеселить, но, сам того не ведая, сыпет соль на рану. ''Соль на ране'' – любимое выражение Сержа де Фуа, которое бард употреблял, когда речь заходила о м-ль де Монпансье. И если госпожа совесть советовала Раулю извиниться перед Гримо в какой-нибудь мягкой форме и дать старику отвести душу, он свою госпожу совесть не послушался.
– Гримо, оставь меня, пожалуйста. Иди, погуляй.
'' Охо – хо-нюшки…, – очень тяжело вздохнул добрый Гримо, – Иди, погуляй…'' – именно этими словами Рауль десять лет назад выпроводил Оливена, чтобы доверить ему, Гримо, запрещенную цензурой ''Мазаринаду'' Поля Скаррона. Теперь и он стал лишним. Книга, в которую Рауль вложил письмо, внезапно упала – наши герои находились в каюте, и корабль слегка покачивало. Гримо поднял выпавший пакет.
– Хотите, съем? – с улыбкой спросил он. Этими словами Гримо предлагал хозяину "перемирие".
– Мой друг де Гиш написал мне более объемное послание, нежели то, что матушка Арамису в Ла Рошель.
– Я хотел сказать, что…
– Письмо такого же политического значения, как то, что скормил тебе граф де Ла Фер? Успокойся. Не те времена. Конечно, я его уничтожу – де Гиш сам просит об этом, но не таким диким способом. Я его просто-напросто сожгу, только еще раз перечитаю. Ты прав, Гримо. Спасибо, старина.
Гримо отправился ''погулять'', по совету хозяина. Отчасти избавившись от упреков совести, Рауль cклонился над гитарой. Он хотел было подобрать сопровождение к песенке де Гиша… ''Заговоры с целью захвата власти будут еще довольно долго. Ах! Уберечься бы от напасти ради невыполенного Долга!…Так и живешь, хоть плачь, хоть смейся, то Ланселотом, а то
Шекспиром. Господи! Долго ль еще злодейство будут брать верх над нашим миром?! Нам ведь нельзя с тобой, приятель, где-то в степи лежать убиту…''*
… * Слова Светланы Потапкиной.
…
…Но со вздохом отложил гитару. Не то было настроение! Как-нибудь в другой раз, решил Рауль.
Он проиграл было мелодию прощальной песни Сержа, но слова запомнил не все, хотя яркие образы врезались в его память, песню Сержа он слышал впервые – это было, видимо, нечто новое в репертуаре барда, ибо последний регулярно знакомил друга со своими произведениями. А что за песня без слов? Так, машинально перебирая струны, Рауль вспомнил одну очаровательную английскую народную песню, мелодия которой восходит чуть ли не ко временам Робин Гуда, а по другой версии, она родилась в незапамятные времена в Ливерпульской гавани. А в веселой Англии у Рауля было очень много знакомых. ''До-ре-ми-ми-ми-ми-ми, фа-ми-ре-до-до-соль-до…до, си, ля, до-ре-до-си-ля-соль…''
…. * Рауль играет мелодию английской народной песни ''The girl'', известной в исполнении ''Beatles''.
….
Уточнив мелодию, добавив бемоли, Рауль подумал о прочитанном письме и…запел совсем не то, что могли бы от него ожидать все посвященные в историю его любовной катастрофы.
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Краше в целом мире не найти.
Лишь во сне я называл тебя своей невестой,
Но у нас расходятся пути…
– Да, сударь, так же как и графиня де Фуа, в прошлом мадемуазель де Линьет – моя сестра.
– Рад с вами познакомиться, господин де Линьет-младший. Я наслышан о вас.
– Вот как? От кого же?
– Э… От моей кузины. Моя кузина, мадемуазель де Бофор, в детстве знавала вашу сестрицу, разумеется, до ее печального замужества. Итак, малыш Ролан?
– Может быть, вы представитесь, господин паж.
– Я Анри де Вандом, – сказал златокудрый паж, – А вы, де Линьет, соблаговолите объяснить, почему вы тут прячетесь от всех.
– Я хочу пробраться на корабль, а меня не пускают!
– Кто?
– Все кому не лень. Сначала – сержант Гастон, потом – Серж де Фуа и в конце концов – виконт де Бражелон.
– От сержанта до адъютанта! – улыбнулся паж, – Прием, именуемый градацией. По восходящей. Вам не хватает для полного счета самого…
– Бофора! – воскликнули мы в один голос и захохотали.
– Я вам помогу, Ролан, – пообещал паж и подал мне руку, которую я на этот раз пожал не так осторожно, как в первый, а сжал изо всех сил, так, что паж чуть не ойкнул, но тут же улыбнулся.
– Но все должно быть в тайне, господин де Вандом.
– Зовите меня Анри. Красивое имя, правда?
– Еще бы! Вы можете гордиться, у вас имя величайшего короля!
– О да! Вы тоже можете гордиться, Ролан, у вас имя величайшего рыцаря!
– Вы очень любезны, Анри!
– Вы тоже, Ролан!
– Вы мне очень понравились!
– Вы мне тоже!
– Так мы друзья?
– Конечно! Я очень счастлив иметь такого друга как вы, Анри! Ведь я совсем одинешенек. Можно, я вас поцелую?
Анри отступил назад.
– Нет, вот это лишнее, – сказал паж краснея, – Что мы, девчонки?
– Простите, это от одиночества.
– Я понимаю, но я терпеть не могу телячьи нежности и всякие сюсюканья! Будем друзьями без этих поцелуев. Теперь мы вместе, и я вам обязательно помогу! Скажите, вы, наверно, голодны?
– Как волк!
– Я стащу вам что-нибудь со стола у Бофора – герцог опять начал свои возлияния.
– Не уходите!
– Я скоро вернусь, не бойтесь, Ролан, друг мой! – воскликнул Анри и убежал, а я затаился в своем убежище. Минуты ожидания казались часами. Мне ужасно захотелось спать. Я считал, что Анри отсутствовал очень долго, и, когда мальчик наконец появился с большим пакетом, я воскликнул:
– Наконец-то! Как вы долго, Анри!
– Да что вы, Ролан, я очень быстро обернулся! Вот вам еда, стащил, что мог, не обессудьте! И приятного аппетита!
– Спасибо! Но неужели вы полагаете, что я способен съесть все это?
– Почему нет? Ешьте впрок, когда еще поесть доведется.
Меня не надо было уговаривать, и я с жадностью набросился на колбасу, хлеб, рыбу, фрукты и сладости, принесенные Вандомом.
– А теперь слушайте, какой план я придумал! – сказал Анри, – Сначала я подумал, что вас можно посадить в бочку от портвейна или в мешок с мукой. Но куда бы мы дели содержимое?
– Вино можно вылить в море, а муку можно высыпать где-нибудь в укромном месте вроде этого. Но мешок грязный, и я вылезу весь белый, а бочка мокрая, и я пропахну портвейном.
– Это беда небольшая, но вино и провиант уже погрузили. Сейчас грузят оружие и лошадей на транспортники. Преинтересное зрелище!
– И вы задержались посмотреть?
– Вы меня упрекаете, Ролан? Да, я взглянул, но всего одним глазком!
– Но вы так и не сказали, в чем ваша идея!
– Все очень просто: вы заберетесь в сундук Бофора!
– Я там задохнусь, в сундуке! Вы с ума сошли!
Анри подал мне шило.
– Вот! Проделаете дырочки, и ничего с вами не случится. Д'Артаньян таким образом переправил генерала Монка Карлу Второму.
– Сравнил! У Д'Артаньяна был ящик специальный, воздуху, небось, больше!
– Но вы же меньше Монка по комплекции, вам и воздуха меньше надо!
– А потом, в трюме, запертый в сундук, как я вылезу?
– Я постараюсь распорядиться, чтобы сундук с вами поместили в адмиральскую каюту, и, когда мы будем далеко в море, выпущу вас.
– Прекрасно! Друг мой, благодарю вас за ваше участие! Идемте же! А ключ?
– У меня есть, – сказал паж.
– Вы, видно, пользуетесь доверием герцога.
– Еще бы! Идемте, Ролан! Не бойтесь – уже темнеет, и на нас не обратят внимания. А какая красивая луна сегодня!
– О да! Я и не заметил было. Ах, если бы я был живописцем, непременно написал бы такую картину: луна, море, эта лунная дорожка и "Корона'' – прекрасный корабль, не правда ли, Вандом?
– Да! Но представьте, что будет, когда ''Корона" полетит под всеми парусами!
– Здорово! Скорее бы завтра!
– До завтра еще надо дожить! Хватит любоваться морским пейзажем, бежим!
Мы пустились бегом, и все-таки опоздали. Анри де Вандом печально сказал мне:
– Увы, Ролан, уже поздно. Вещи герцога уже на корабле. Все пропало!
– Придумайте что-нибудь! Вандом, Вандом, вы такой находчивый, я умоляю, спрячьте меня в вашем чемодане, бауле, сундуке…
– В моем? Невозможно!
– Почему невозможно?
Анри вздохнул, сжал мое плечо.
– Друг мой, Ролан! Я всей душой хочу вам помочь, но это невозможно, честное слово! Не обижайтесь, ради всего святого, не обижайтесь!
– Но почему, почему?
– Да разве у бедного пажа столько всякого барахла, как у адмирала?
– Тогда запрячьте меня куда угодно.
– Тс! Посидите тут, а я пойду на разведку.
– Мне надоело сидеть и ждать вас, Анри! Пойдемте вместе!
Анри огляделся по сторонам, хлопнул меня по плечу и прошептал:
– Нам повезло, Ролан! Видите того высокого сутулого старикана?
– Вижу. Смешной дед! Но нам-то что до этого?
– Я давным-давно знаю этого потешного старикашку и расскажу вам о нем совершенно потрясающие вещи… в лучшие времена. А сейчас поступим следующим образом: пока старикан беседует с этим рыжим детиной – видите, борода косичкой – полезайте в сундук, что стоит за его спиной. Я заглядывал – там одни тряпки, и ключ в замке торчит.
Я узнал рыжего бугая, это был верзила из кабачка. Только в кабачке длинная борода его еще не была заплетена в косичку.
– А чье это имущество?
– Только не падайте – красавчика Бражелона!
– Ой! Только не это! Он меня убьет, если обнаружит!
– Не бойся! Наше помещение будет рядом, если я услышу шум, сразу прибегу на помощь. Не выкинет же он тебя в открытое море?
– Он мне уши надерет. Или отшлепает.
– Я же сказал: прибегу на помощь! Обещаю! Ну что же, Ролан? Хотите потерять последний шанс?
– Вы правы, Анри! Спасибо за все!
– Увидимся на ''Короне''! C Богом!
Я торопливо пожал руку Анри и юркнул в сундук. Анри мигнул мне на прощанье и аккуратно опустил крышку. Я плюхнулся на что-то мягкое и теплое, свернулся в клубочек и вскоре спал крепким сном.
Я так вымотался за последние дни, что даже не почувствовал, как мой сундучок погрузили на корабль, и, когда ''Корона'' вышла из Тулонской гавани, продолжал крепко спать. И даже пальба из корабельных пушек, которую поднял герцог, прощаясь с берегами милой Франции, не нарушила сон бывшего королевского пажа, шевалье де Линьета.
ЧАСТЬ 2. МАЛЫШ ШЕВРЕТТЫ.
''Госпожа де Шеврез открыла боевые действия, а она способна была исполнить это лучше, нежели все мужчины, каких я знавал в жизни''.
Поль де Гонди, кардинал де Рец.
"Мемуары''.
"В море соли и так до черта, морю не надо слез''.
Андрей Вознесенский
"''Юнона'' и "Авось''''.
– О, Боже мой, Атос, что вы все наделали?! Где Бофор? Где
Рауль? Где все? Неужели я опоздала? Да скажи хоть что-нибудь, не сиди как истукан, Ато-о-ос! Ты слышишь, это я, твоя Мари! Очнись!
– Вот и все. Все. Корабли ушли.
– Почему – "все"? Я не узнаю тебя, ты всегда боролся до конца!
– …
– Нет уж, позвольте, сударь, если вы готовы капитулировать, то я так легко не сдамся!
– Что ты можешь сделать?
– Увидишь! Но сначала найди мне какую-нибудь яхту, лодку, что угодно! И побыстрее!
– Лодку? На лодке догонять флагман? Ты в своем уме, дорогая?
– Не лодку так яхту, какая разница, ты в этом больше понимаешь. Полагаюсь на тебя, мой милый кэп!
– Неужели ты хочешь догнать Бофора?
– А разве трудно догадаться? Да, я хочу догнать Бофора! У меня на руках документы чрезвычайной важности, которые могут изменить весь характер войны с арабами.
– Но не остановить войну, ведь так?
– Увы, нет! Но из грабительской, захватнической войны, которую собирается развязать король Людовик…
– Война, можно считать, уже началась: эскадра ушла.
– Это будет война за свободу!
– А за чью свободу? Местного населения? Ты хочешь создать в Алжире республику, подобную древнеримской?
– Я и не думаю о местном населении. В этом ларце документы отцов Святой Троицы и Марселя о наших пленниках, томящихся в неволе у мусульман, а также самые подробные планы крепости, которые мне удалось раздобыть у моих испанских друзей. Вот за чью свободу я хочу предложить сражаться Бофору, раз уж войну предотвратить невозможно! По крайней мере, я буду знать, что наш сын воюет за правое дело, и буду с надеждой ждать его возвращения.
– Возвращения? – печально переспросил Атос.
– Да, возвращения! – воскликнула Шевретта, сверкнув глазами, – И не смей мне возражать!
Вздох был ответом. Полчаса спустя Атос, прекрасно знавший побережье Тулона, проводил герцогиню на яхту ''Виктория''. Название яхты привело Шевретту в восторг. Она увидела в этом добрый знак, волю Провидения.
– Виктория… Победа…, – прошептала она, – Так должно быть.
Наши победят, вот увидишь! А теперь, дорогой граф, отнесите меня в лодку.
– Повинуюсь!
Граф взял Шевретту на руки и отнес в лодку. Они обнялись и еще раз взглянули на белую ''Викторию'', готовую к отплытию.
– Тебя я с собой не приглашаю, мой милый кэп, долгие проводы
– лишние слезы. Я тоже немного суеверна, это не к добру – возвращаться. Не волнуйся, я все сделаю правильно. Подожди меня, мы вместе решим, как быть дальше. Мне так много надо сказать тебе!
– Мне тоже! – ответил Атос, – Я жду! х х х
В это время флагман Бофора, прекрасный трехмачтовый галеон "Корона", скользил по волнам Средиземного моря. Анри де Вандом, помня о запертом в сундуке юном Ролане, решил подойти к
Бражелону с вполне определенной целью: наговорить комплиментов, любезностей, напроситься в гости и, улучив минутку, незаметно выпустить из сундука де Линьета. Анри так и сделал. Он направился к группе, окружавшей герцога де Бофора. Слова приветствия замерли у Анри в горле, когда он увидел, что Рауль при его приближении резким движением надвинул шляпу на самые глаза. Анри готов был поклясться, что зрение его не обмануло, и по щекам отчаянного парня катились слезы. Вандом решил отвлечь внимание бофоровой свиты на себя, чтобы дать Раулю возможность успокоиться. Решение пришло моментально. Вандом обратился к Сержу де Фуа:
– А что же молчит наш бард? Песню, господин де Фуа, песню!
Бофор мельком взглянул на Рауля, внимательно на Анри, слегка улыбнулся и подхватил:
– Да, спой нам, мой дорогой бард!
Серж де Фуа ответил герцогу поклоном, выражавшим согласие.
Ему подали гитару. Серж перебрал струны и сказал:
– Я спою вам, господа, известную английскую песню. Я перевел ее на французский, правда, слегка изменив текст. Эту песню очень любили кавалеры, сторонники Карла Первого, во время диктатуры
Кромвеля – изгнанники на собственной родине.
Серж вздохнул. Вскочил на бочку. Взглянул на своих зрителей.
– Просим! – сказал Бофор.
– Но помните, господа, предупреждаю честно – не я автор песни!
Серж де Фуа чаще исполнял песни собственного сочинения.
Вот и берег французский исчез за кормой,
Нам уже никогда не вернуться домой,
Но случись, что о родине я загрущу,
Я в глазах твоих небо отцов отыщу.
На мгновение встретились голубые сияющие глаза Вандома и виконта, все еще полные слез. Вандом, загородив собой виконта, встал на пути у де Невиля, который хотел подойти к другу. А Рауль, глядя в голубые глаза Анри де Вандома, вспомнил слова отца, сказанные, когда они покидали Париж: "А теперь, едем, Рауль, погода так божественно хороша, небо так чисто, небо, которое мы будем видеть над своей головой, которое в Джиджелли будет еще чище чем здесь, и которое вам будет напоминать вам в чужих краях обо мне, как оно напоминает мне здесь о Боге".*
… * А. Дюма.
…
Голубые глаза…Такого же цвета были глаза герцогини де Бофор. Паж Анри очень сильно напоминал Раулю спасенную им девушку. Вандом все так же пристально смотрел на него. Рауль, смущенный и раздосадованный тем, что паж увидел его слезы, взглянул на небо. ''Каким будет небо в Джиджелли?'' – подумал он. Странная вещь! В этот момент он совсем забыл о голубых глазах своей прежней любви, Луизы. А Серж повторил концовку куплета: ''Но случись, что о родине я загрущу, я в глазах твоих небо отцов отыщу…'' Рауль резким движением надвинул шляпу еще глубже – на самый нос.
Серж продолжал:
Милый друг мой, от недругов мы убежим
Прочь за море, куда не добраться чужим,
Бесприютные скалы чужих берегов
Милосердней жестоких и подлых врагов.
Там я буду ласкать этот локон витой,
И гитары твоей слушать звон золотой,
Там не тронет жестокий палач ни одну
Шелковистую прядь, золотую струну.**
… **Автор, преодолев невольную робость, ставит в известность уважаемых читателей, что песня Сержа представляет собой несколько измененное стихотворение Томаса Мора.
…
Вот тут Рауль и вспомнил о своем талисмане, белокуром локоне Луизы. Дальше он слушать не мог! Оставив герцога, он пошел в свое помещение. Уходя, Рауль услышал комментарий Сержа: `'Я плохой переводчик, господа, в оригинале речь шла о золотом локоне.''
– Я почему-то так и подумал! – воскликнул Анри, тряхнув золотистыми кудрями, – Повторите! Еще раз, господин де Фуа, мы все вас просим!
– Просим, просим! – зааплодировала свита.
Серж опять поклонился и начал сначала
– Вижу яхту на горизонте! – донесся голос впередсмотрящего.
– Кто это может быть? – пробормотал Бофор, – Сейчас узнаем. Анри, подзорную трубу!
Бофор вглядывался в горизонт несколько минут, пока Серж на бис исполнял свою ''Прощальную''.
– Ничего не разобрать, – вздохнул герцог и отдал трубу Сержу, – Подождем пока. А сейчас гульнем, мои львята!
2.В КОТОРОЙ МНОГО ПЕСЕН И НЕМНОГО СЛЕЗ.
– Что с вами? – спросил Гримо.
Как бесили Рауля эти сочувственные вопросы! Он не хотел рассказывать о своих переживаниях даже Гримо и чуть было не огрызнулся, но выдавил из себя кислую улыбочку и, немного обрадовавшись своей находчивости, заговорил:
– Знаешь, старина, Серж там, на верхней палубе, пел такую песню… прекрасные слова, и исполнял ее наш бард с таким воодушевлением, лирическая музыка – эти гитарные переборы… Старик, как ни смешно, но я растрогался. Этот дьявол Серж не зря прозван нами бардом.
Гримо кивнул, вполне поверив такому объяснению.
– Жаль беднягу Сержа, – вздохнул Рауль.
– Себя пожалейте, – проворчал Гримо.
Рауль махнул рукой. Гримо поскреб лысину, откашлялся и заговорил:
– Что же до вашего Сержа, я всегда был в курсе его любовных дел, аж со времен Фронды. Все то же – мадемуазель де Монпансье, герцогиня Орлеанская? Ей, небось, адресована прощальная песня?
Рауль удивленно посмотрел на Молчаливого. Таких длинных речей он не ждал от своего неразговорчивого Гримо. Поскольку в шестидесятые годы Семнадцатого века титул герцогини Орлеанской носили две юные дамы – и Генриетта-Анна, жена принца Филиппа, брата короля, и Анна-Мария-Луиза Орлеанская, дочь дяди короля Гастона, м-ль де Монпансье или Великая Мадемуазель, ограничимся последним именем Великой Мадемуазель, а принцессу Генриетту так и будем называть, чтобы было ясно, о ком идет речь. Обе эти дамы, хоть и не играют главной роли в нашей истории, но их рыцари – Серж и де Гиш – друзья нашего главного героя, и, следовательно, без герцогинь Орлеанских обойтись просто невозможно.
– М-ль де Монпансье, – кивнул Рауль, – ''Золотоволосая принцесса баллад Сержа де Фуа''. Так Серж, считая себя наследником традиций трубадуров Прованса, с давних пор величал м-ль де Монпансье, немного подражая Шекспиру, ''Смуглой Леди'' его сонетов.
– Но м-ль де Монпансье еще не вышла замуж, чего ж убиваться? – возразил Гримо.
– Ну и что? Разве самая богатая невеста Франции выйдет замуж за такого бедняка, в которого превратила Сержа гражданская война?
– Африка! – пробормотал Гримо, – Страна чудес!
– Алжир, Алжир, страна чудес – зашел в гарем и там исчез. Знаем мы эти арабские сказки. Сержа ожидают сокровища Али-Бабы! Мы же не дети, ты-то, Гримо, до старости дожил, неужели ты веришь в эти глупости?
– А Бофор?
– Тоже мне, Синдбад-Мореход! Это же они по пьяному делу болтали на отвальной у Бофора, что мы на этой войне раздобудем несметные сокровища. Вздор! Не сокровища раздобудем, как бы последнего не лишиться, что у нас осталось. Я не хочу охлаждать излишне горячие головы, но послушаешь этих фантазеров, тоска берет! Ну, сами убедятся на собственных шкурах, как сказал бы гасконец, что сказки ''Тысячи и одной ночи'' – плохой справочник для войны с пиратами Алжира. И Серж того же мнения. Что бы он ни говорил в обществе наших новоявленных крестоносцев, он не верит своим словам. Он не верит, что вернется сказочно богатым и сможет просить руки м-ль де Монпансье. Даже если это и случится – предположим невероятное – король не отдаст ему свою кузину.
– Почему бы и нет, если Серж разбогатеет?
– Ему, фрондеру? Как бы не так!
– М-ль де Монпансье тоже фрондерка, и еще какая! Родственные души!
– О да! Но она кузина короля. А принцам и принцессам королевского дома сходят с рук и заговоры – вспомним Гастона, ее ''почтенного'' батюшку, и восстания. На то они и принцы. А король все-таки недолюбливает Великую Мадемуазель. Остается Сержу только оплакивать свою потерянную Златокудрую принцессу. И это усугубляет мою собственную тоску.
– Я слышал его песню, – сказал Гримо, – Граф де Фуа пел ее так громко, что даже рыбы в воде и чайки в небе, наверно, слышали со всеми нами, но, увы, Золотоволосая принцесса ее не услышит.
– Черт побери! – воскликнул Рауль, – Гримо, ты не пьян?
– Обижаете, сударь! Ни капли! – заверил Гримо.
– Ты меня поражаешь! Ты не отличался красноречием! Сколько я себя помню, ты обходился жестами.
– Как сказать, – хмыкнул Гримо, – А у меня для вас подарок.
– Какой подарок? – спросил Рауль, встрепенувшись. Гримо подал зачехленную гитару.
– А-а-а, – протянул Рауль, – А я-то думал.
Гримо не стал уточнять, от кого его господин мог получить подарок. Но обе девушки – и былая возлюбленная, Луиза, и новая любовь – Анжелика – могли напомнить о себе каким-нибудь прощальным сувениром. Впрочем, поскольку Шевалье де Сен-Дени, тщательно заметал следы, и, желая сохранить инкогнито, заявил Анжелике, что уезжает… ''в Китай'' – Бофорочка вряд ли. А Луиза? А Луиза… возможно, но слишком хорошо. Правда, Рауль не знал, какую враждебную позицию заняла к нему м-ль де Монтале и как пыталась настроить против него м-ль де Лавальер, внушая Луизе, что Рауль ее презирает и ненавидит. После всего, что наговорила Монтале Луизе в уже не задушевной беседе, та решила было `'не унижаться'' и не бегать по Парижу в поисках Рауля. Но был и добрый советчик – Д'Артаньян. И письмо гасконца с луизиным экспромтом и столь важным постскриптумом уже было в пути. Все это Рауль еще не мог знать и занялся своим подарком.
– Давай посмотрим.
Подарок был от де Гиша. Де Гиш не успел вручить другу свою гитару в Париже. Он уже не застал Рауля в Доме Генриха Четвертого – так назывался исторический дом, связанный с именем Короля-Повесы, где Рауль снимал квартиру. Поэтому гитару взялся передать Оливье де Невиль, с которым де Гиш встретился на балу у Бофора. Оливье забежал к де Гишу, расставшись со своей возлюбленной ранним утром в день отъезда. Де Гиш между тем пол-ночи сочинял письмо. Послание де Гиша заключало в себе подробный отчет о прощальном визите герцога де Бофора к Его Величеству королю, о последнем параде бофоровцев и первом бале Анжелики де Бофор, о ее тосте, поднятом в честь Шевалье де Сен-Дени и торжественной клятве молодой герцогини. В заключение де Гиш, не обращаясь к Раулю прямо как к таинственному Шевалье де Сен-Дени, просил передать господину Шевалье от него, де Гиша, самые искренние поздравления, и, вспоминая добрые старые времена, намекал на то, что Ангелочки Конде оказались правы, и карты правду говорят, и сны снились вещие неким Ангелочкам. И в заключение после нескольких страниц всяких пожеланий де Гиш просил уничтожить его письмо. В письмо де Гиш вложил свою новую песенку ''О Рыцаре и Поэте в душе''. Наутро Оливье забрал ''реляцию'' де Гиша, и, взвесив на руке, присвистнул:
– И вы это за ночь накатали?
Де Гиш усмехнулся:
– За пол-ночи, Оливье всего лишь за половину, надо же когда-то и…
– Поспать! – понимающе кивнул Оливье, – Сильны вы, граф!
С этими словами Оливье забрал гитару, засунул пакет за пазуху и, раскланявшись с де Гишем, вышел, позвякивая шпорами, а де Гиш, в душе немного завидуя Оливье и Раулю, зевнул, сбросил свой атласный халат и завалился спать – бдение над письмом его доконало. Между тем Гримо достал гитару из чехла, походил туда-сюда, и, услышав возглас хозяина:
''Только этого не хватало!'' – подошел к нему.
– А хотите, я вам песню спою? – предложил Гримо, проведя по струнам большим пальцем.
– Ты?! – улыбнулся Рауль, – Валяй.
Он вложил письмо в пакет и засунул в первую попавшуюся книгу. Гримо запел песню, сочиненную Оливеном:
Мой бедный господин, печальны вы опять,
Ах! Первую любовь так больно нам терять.
Но рана заживет, придет весна в Блуа,
И снова зазвучат заветные слова…
– Довольно! – крикнул Рауль, – Прекрати!
– Позвольте припев, вам понравится!
Гримо не дошел до припева. Рауль перехватил гитару у грифа.
– Старина, – сказал виконт грубоватым, даже немного наглым тоном, – Старина, прекрати выть. Тебе петь противопоказано, хрипатый ты мой.
Гримо опустил голову. Рауль слегка покраснел, упрекая себя за то, что так невежливо говорил с Гримо. Но и старик хорош! О чем он осмеливается петь, на что намекает! Не зря, видно, Атос когда-то велел ему помалкивать. Этот болван Гримо пытается его развеселить, но, сам того не ведая, сыпет соль на рану. ''Соль на ране'' – любимое выражение Сержа де Фуа, которое бард употреблял, когда речь заходила о м-ль де Монпансье. И если госпожа совесть советовала Раулю извиниться перед Гримо в какой-нибудь мягкой форме и дать старику отвести душу, он свою госпожу совесть не послушался.
– Гримо, оставь меня, пожалуйста. Иди, погуляй.
'' Охо – хо-нюшки…, – очень тяжело вздохнул добрый Гримо, – Иди, погуляй…'' – именно этими словами Рауль десять лет назад выпроводил Оливена, чтобы доверить ему, Гримо, запрещенную цензурой ''Мазаринаду'' Поля Скаррона. Теперь и он стал лишним. Книга, в которую Рауль вложил письмо, внезапно упала – наши герои находились в каюте, и корабль слегка покачивало. Гримо поднял выпавший пакет.
– Хотите, съем? – с улыбкой спросил он. Этими словами Гримо предлагал хозяину "перемирие".
– Мой друг де Гиш написал мне более объемное послание, нежели то, что матушка Арамису в Ла Рошель.
– Я хотел сказать, что…
– Письмо такого же политического значения, как то, что скормил тебе граф де Ла Фер? Успокойся. Не те времена. Конечно, я его уничтожу – де Гиш сам просит об этом, но не таким диким способом. Я его просто-напросто сожгу, только еще раз перечитаю. Ты прав, Гримо. Спасибо, старина.
Гримо отправился ''погулять'', по совету хозяина. Отчасти избавившись от упреков совести, Рауль cклонился над гитарой. Он хотел было подобрать сопровождение к песенке де Гиша… ''Заговоры с целью захвата власти будут еще довольно долго. Ах! Уберечься бы от напасти ради невыполенного Долга!…Так и живешь, хоть плачь, хоть смейся, то Ланселотом, а то
Шекспиром. Господи! Долго ль еще злодейство будут брать верх над нашим миром?! Нам ведь нельзя с тобой, приятель, где-то в степи лежать убиту…''*
… * Слова Светланы Потапкиной.
…
…Но со вздохом отложил гитару. Не то было настроение! Как-нибудь в другой раз, решил Рауль.
Он проиграл было мелодию прощальной песни Сержа, но слова запомнил не все, хотя яркие образы врезались в его память, песню Сержа он слышал впервые – это было, видимо, нечто новое в репертуаре барда, ибо последний регулярно знакомил друга со своими произведениями. А что за песня без слов? Так, машинально перебирая струны, Рауль вспомнил одну очаровательную английскую народную песню, мелодия которой восходит чуть ли не ко временам Робин Гуда, а по другой версии, она родилась в незапамятные времена в Ливерпульской гавани. А в веселой Англии у Рауля было очень много знакомых. ''До-ре-ми-ми-ми-ми-ми, фа-ми-ре-до-до-соль-до…до, си, ля, до-ре-до-си-ля-соль…''
…. * Рауль играет мелодию английской народной песни ''The girl'', известной в исполнении ''Beatles''.
….
Уточнив мелодию, добавив бемоли, Рауль подумал о прочитанном письме и…запел совсем не то, что могли бы от него ожидать все посвященные в историю его любовной катастрофы.
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Краше в целом мире не найти.
Лишь во сне я называл тебя своей невестой,
Но у нас расходятся пути…