Алексеева Марина. Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)

   – Прошу, – сказал Рауль, переворачивая свою шляпу вверх дном, – Тайное голосование. Пишите все имя лидера. Сворачивайте бумажки и бросайте в шляпу. А самый юный Пират нашего Братства под- считает голоса.
   Через пару минут все было готово.
   – Можно читать? – спросил Ролан, – Внимание! Я читаю!
   Ролан, прижав к животу шляпу, стал разворачивать бумажки:
   "Бражелон",
   "Бражелон".
   – О! – сказал Ролан, – Тут еще ''Бражелон'' с восклицательным знаком и улыбающаяся рожа в бандане – дружеский шарж неизвестного автора.
   Он показал рисунок.
   – Определенно, есть сходство. Эта ''рожа'' знакома многим жителям Лазурного Берега, – сказал Серж.
   – Этот тип с веселой рожей
   На Рауля был похожий, – сказал де Невиль.
   – Что, скажешь, нет? Итог, Ролан, дитя мое, – попросил Гугенот.
   Ролан пересчитал бумажки.
   – Восемь голосов за господина де Бражелона, – торжественно сказал Ролан, – один голос за господина де Фуа. Извините, если бы я знал, что мы будем выбирать лидера, непременно взял бы свой барабан. Может, сбегать?
   "Все за меня, только я против. Я за Сержа", – подумал Рауль, машинально взяв свою шляпу, которую церемонно подал ему Ролан.
   – Что ты сказал? – спросил он Ролана.
   – Сбегать за барабаном? Для торжественности?
   – Остынь.
   – Тогда… можно, я сохраню эти билетики для истории?
   – Ну конечно, возьми, – сказал Рауль, встряхнулся, раскланялся перед Пиратами, сделав изящно-лихое движение своей шляпой.
   "Друзья отыщутся в беде бездонной", – припомнилась ему вийоновская строка.
   – Высокочтимое собранье! Благодарю вас за оказанную честь!
   За этим последовали аплодисменты и поздравления. Ролан чихнул. Ему, конечно, дружно пожелали здоровья.
   – Младенец чихнул, – заметил старший брат, – Вот и правда!
   – Не младенец, – поправил Серж, – Малек!
 

ЭПИЗОД 16. ШАХМАТНАЯ БАТАЛИЯ.

 

11. ПРО ЦВЕТОЧКИ И ГРИБОЧКИ.

 
   – Вот так-то, дружок, – сказал Серж и пробренчал нечто торжественное на своей гитаре, – попробуй теперь возразить высокочтимому собранью. Ты теперь наш вожак, лидер, командир – так решило Братство!
   – Морской Робин Гуд! – воскликнул Ролан.
   Барабанщик купил нашего героя этой фразой.
   – А ты хитрый, малек! – сказал Рауль.
   – О! Вы даже не представляете, какой я хитрый, г-н де Бражелон! – важно заявил Ролан.
   И конечно, Пираты опять захохотали.
   – Веселый месяц май! – вставил свое словечко Анри де Вандом, обожающий робингудовские баллады. А Серж подвел итог выборов лидера провансальской песенкой:
   Начало мая,
   Пичужек стая,
   Зеленый бук,
   Лист иван-чая.
   – Это что-то новенькое, – заметил Оливье.
   – Новое не что иное, как хорошо забытое старое. Не люблю говорить банальности, но так оно и есть. Песенка эта, вернее, эс-там-пи-ада, упоминается в книге Жана де Нострадамуса ''Жизнеописание древних и наиславнейших провансальских пиитов во времена графов прованских процветавших''. Жонглеры из Франции играли эстампиаду. Она весьма по нраву пришлась кавалерам и дамам. Но Раимбаута ничего не забавляло. Посему маркиз, заметив это, сказал: ''Сеньор Раимбаут, что же вы не поете и не веселитесь, ведь вы слушаете столь прекрасную музыку и лицезреете здесь такую красавицу как моя сестра – наиблагороднейшая дама на свете! А Рау… Раимбаут ответил, что не станет петь. Маркиз же, догадавшись, в чем тут дело, сказал сестре: ''Мадам Беатриса, хочу, чтобы вы из благосклонности ко мне и ко всем этим людям соизволили просить Раимбаута – пусть он ради любви к вам и вашей милости примется петь и веселиться как раньше''.
   Серж проиграл мелодию эстампиады.
   – О, помню! Я тоже когда-то читал ''Жизнеописание провансальских пиитов''! Можно, я продолжу? – спросил Анри.
   Серж кивнул, продолжая забавляться с гитарой.
   – …И мадам Беатриса была столь обходительна и мила, что обратилась к Раимбауту со словами утешения, прося его возрадоваться ради любви к ней и вновь сложить песню. И тогда Раимбаут о том, что вы слышали, сложил эстампиаду…
   – Вы запомнили? – спросил Серж, – Споем, что ли?
   Начало мая,
   Пичужек стая,
   Зеленый бук,
   Лист иван-чая.
   – Но почему ''лист'', а не ''цвет'', – спросил дотошный барабанщик,- Цветы иван-чая – это так красиво! Я так люблю, когда цветет иван-чай! Они дикие и свободные, и вылезают на Свет Божий, где придется! Не то, что ухоженные, подстриженные лужайки в Ф-ф-фонтенбло, где для каждого цветочка свое место. А иван-чай – Цветок Свободы!
   – Теперь он придирается к словам великого трубадура! – воскликнул Жюль, – Где ты видел иван-чай в мае?
   – В Бретани не видел. Иван-чай цветет летом. Но в Провансе?
   – Иван-чай цветет летом и в Провансе, а у нас как-никак `'начало мая''. Еще не пришло время иван-чая, – сказал Серж.
   – Ничего, народ, скоро лето, – сказал Рауль.
   – Вы только не смейтесь, – попросил Шарль-Анри, – Но у меня, кажется, тоже стишки складываются.
   – Просим!
   – Может, это и глупо. Да и третья строчка ваша, виконт, и Вийона.
   Будь то Бретань, Турень или Прованс -
   Цветок Свободы расцветет без нас.
   ''В Алжир уфиздипупила братва'' -
   Когда еще увидим мы Блуа?!
   Не очень точная рифма, я понимаю, – сказал Шарль-Анри смущенно,- `'братва'' – `'Блуа''… Но так сочинилось…
   / Я сказал бы `'И больше не вернемся мы в Блуа'', – подумал Рауль, – Но говори за себя, при чем тут Шарль-Анри. В таком случае…Тогда так:
   Я не вернусь из этого `'круиза'',
   Девиз мой – `'Здравствуй, грусть,
   Прощай, Луиза''.
   А переделывать применительно к себе стишок Шарля-Анри что-то лень. А, ладно! Хватит чепуху придумывать! /
   – Вот, уже ностальгия начинается, – вздохнул Вандом.
   – Она самая, – вздохнул Шарль-Анри, – Глупо, правда? Это все оттого, что вспомнился иван-чай.
   – Вот что я тебе скажу, малой, – важно заявил Оливье, – В письме кузине Аннете попроси эту наиблагороднейшую девицу сорвать для тебя Цветок Свободы. Пока твое письмо дойдет до Блуа, как раз и иван-чай расцветет. Верно я говорю, люди?
   – Она решит, что я помешался, – Шарль-Анри покрутил пальцем у виска.
   – Проверишь ее чувство. Любит – поймет. А я тебя уверяю: кузина Аннета будет столь обходительна и мила, что пришлет тебе с полевой почтой цветок иван-чая. Эх! Мне бы твои заботы, малой!
   – Я так и сделаю, – оживился Шарль-Анри, – Спасибо за идею, барон.
   – Я ж еще не все мозги пропил, – вздохнул Оливье, – Помню, была стена старого замка, разрушенного еще при Ришелье. Мне нет надобности говорить вам об эдикте Ришелье двадцать шестого года.
   – Против дуэлей, – сказал Гугенот.
   – Не только. Господин кардинал издал в том же приснопамятном двадцать шестом году `'Декларацию о снесении замков''.
   – К чему ты клонишь? – спросил Рауль.
   – К тому, что на наших землях был такой архитектурный объект. Построенный Бог весть когда, при Ришелье уже разрушенный. Мятежный барон де Невиль – это мой родитель – сбежал от всесильного кардинала в Испанию. Вернувшись в родные места после амнистии в обществе известного вам
   Педро-цыгана, отец занялся строительством, и новый замок вырос на нашей земле. Без рвов, подъемных мостов, бойниц – по последней моде. Здесь мы пропустим годков этак десяток и перенесемся в начало сороковых, когда наследник мятежного барона слонялся по этажам, разглядывая гобелены, башенки и дико скучал. В годы моего отрочества я еще не был знаком с творчеством Франсуа Вийона, столь вами почитаемого, но чувства мои были сродни автору `'Баллады о сеньорах былых времен'' -
   ''Куда девался Шарлемань?''
   Зато вот там, на развалинах, была настоящая жизнь! И все древние стены в разгар лета были покрыты иван-чаем. Я с ватагой сорванцов излазил все эти развалины. А на башне я забирался на самую верхотуру, рискуя сломать шею. Мы попадали в волшебную страну, а цветы иван-чая мне казались приветом от сеньоров былых времен. Как заколдованные мечи. Но, разумеется, это вздор, ребячество.
   – Не ребячество, а Детство, – поправил Рауль, – С заглавной буквы.
   – Можно смеяться, – сказал Оливье.
   – Да нет, – сказал Гугенот, – Мы понимаем.
   – Тогда еще об иван-чае, – проговорил Оливье, – Иван-чай такой цветок – в комнате сразу вянет. Помню, на матушкины именины я притащил ей здоровущий букет иван-чая и запихал в самую роскошную вазу. А матушка засмеялась и велела ''убрать этот веник''. И мне: ''Иди в парк, котеночек, нарежь мамуле розочек, если хочешь сделать приятное''. Видите, Пираты, какое у меня было трудное детство!
   – Рек он, головой качая:
   `'Где ты, Рыцарь Иван-чая?''
   – Иронизируешь, Рауль?
   – И не думаю. Детей всегда тянет в такие места, как развалины, старые башни, лесные заросли.
   – И полянки, заросшие иван-чаем! – сказал Шарль-Анри, – Раз достопочтенное общество с таким благосклонным вниманием выслушало г-на де Невиля, вы позволите и мне?
   – Мы слушаем.
   – Недалеко от Блуа, – заговорил Шарль-Анри, – Есть один лесок. А в том лесочке есть полянка. И на полянке той в разгар лета, куда ни глянь – иван-чай. Тоже вроде волшебной страны. Мы с ребятами любили там собираться. Я имею в виду моих приятелей из коллежа. А на полянке, ближе к лесу, была такая конструкция.
   Шарль-Анри взял уголек и на клочке бумаги изобразил восьмиугольник.
   – Типа скамейки, поставленной на пеньки. Но я непохоже нарисовал.
   Рауль перевернул бумажку и нарисовал ''конструкцию'' по провилам линейной перспективы.
   – Вот – теперь похоже. В центре ''конструкции'' мы обычно зажигали костер. Там были камушки, все что надо, чтобы проводить время на природе. И несколько шалашей.
   – Вигвамов, – уточнил Рауль, – Мы там в индейцев играли.
   – Да, Жан говорил. Жан мне и показал полянку. Нашей компании она, можно сказать, перешла по наследству. Впрочем, наши младшие товарищи – нынешние мальчишки – нет-нет, да и наведываются на поляну с иван-чаем.
   – Вот и славно, – сказал Рауль, – хоть кому-то пригодится.
   – О, у вас неплохие преемники! – заявил Шарль-Анри, прижав руку к груди и склонив голову, – Уж поверьте!
   – Кто бы мог подумать…
   – Жан говорил, вы там на костре грибы жарили на прутиках.
   – Трюфели, завоеванные свободолюбивыми индейцами.
   – Да! Отчим Жана, толстый Сен-Реми, все шнырял по лесам в поисках трюфелей! Ваше ''племя'' взяло толстяка в плен. ''Жестокосердый'' Жан хотел снять с пленника скальп, но вы сжалились над бедолагой и отпустили на все четыре стороны.
   – Мы содрали с толстяка богатый выкуп – корзину с трюфелями.
   – Да ты, как я погляжу, тот еще сорванец! – засмеялся Оливье, – А что же толстяк? Нажаловался небось, на ''диких индейцев''?
   – Как ни странно, нет.
   – И вам не влетело?
   – Да нет. Вот только на следующий день наш Гримо привез доски и пеньки и соорудил вышеупомянутый восьмиугольник. Мы попрятались в зарослях, но любопытство пересилило. Как я впоследствии узнал через несколько лет, телега с Гримо и нашими парнями оказалась на полянке с иван-чаем не случайно. `'Дети сидят на голой земле, жгут костры, боюсь, они простудятся'',- сказал г-н де Сен-Реми. Остальное известно. Мы очень любили нашу полянку с иван-чаем.
   Нам поляна с иван-чаем
   Представлялась в детстве раем.
   Странно, рифмы сами лезут в голову.
   – Пусть останусь без ушей,
   Раем – только в шалаше! – заметил Анри де Вандом.
   – Да, – вздохнул Рауль, – Рай был в шалаше.
   – Интересно, в Алжире цветет иван-чай? – спросил Шарль-Анри.
   – Вот уж не знаю, – сказал Рауль, – Посмотрим.
   – Ах вы, ботаники несчастные! – взвыл Гугенот, – Цветочков захотели?
   – Опять каркаешь? – разозлился Оливье.
   – Молчу, молчу, – прошептал Гугенот.
   – Да, – вздохнул Шарль-Анри, – В этом сезоне нам не видать иван-чая.
   – Как своих ушей, – заметил Гугенот, – Этот сезон обещает быть весьма жарким.
   – Я тебе уши отрежу, если не уймешься! – пригрозил де Невиль.
   – Этому человеку, – сказал Гугенот, – Ни в коем случае нельзя читать мемуары уважаемого графа де Ла Фера, учти это, милейший Рауль. Если он начал внаглую к месту и не к месту красть фразочки Атоса, что будет, когда этот нахалюга ознакомится с мемуарами?
   – ''Пустяки'', – улыбнулся Рауль, – Тоже, оттуда же. Но уж главу про амьенский погреб ты не получишь ни в коем случае, хмельная душа!
   – Про амьенский погреб я и без тебя знаю от гасконца. Это теперь место паломничества. Собственно, погреба, где г-н Атос и потрясный Гримо пили две недели, уже нет.
   – Неужели трактирщик разорился? – пробормотал Рауль, – Насколько я знаю, мушкетеры честно расплатились с ним.
   – Трактирщик – хитрая бестия, и он еще тогда здорово наварился. А уж потом, когда в его погребок потянулись поклонники аж из-за рубежа – о наших я и не говорю…
   – Из-за рубежа?
   – Из веселой Англии…
   – Ах да, лорд Уинтер…
   – Да, лорд Уинтер сделал отличную рекламу своим французским друзьям.
   – Скорее амьенскому кабатчику.
   – И владелец кабачка смекнул, что, коль его заведение так посещаемо юными безумцами ''с мушкетерскими сердцами'', он сделал в погребке зал с факелами, свечами и уютными столиками. За вход – двойная плата. Предприятие амьенского трактирщика расширилось, и он сам водит любопытный народ, повествуя о тех славных временах. `'Мушкетерский погребок'' в Амьене – одна из достопримечательностей. Я там был, я там пил и очень рекомендую наведаться в Амьен.
   – Наведаемся! – воскликнул Шарль-Анри.
   – А меня возьмете? – спросил Ролан.
   – Куда ж мы без тебя, будущий мушкетер! – улыбнулся Рауль.
   – Вот там и обмоем твой мушкетерский плащ, малек, – сказал Оливье.
   – Этому господину только бы за воротник залить, – покачал головой Рауль.
   – ''Он и кувшин повсюду были пара'', – сказал Серж, – Все тот же Франсуа Вийон.
 

12. ТЕ ЖЕ И ПОМОЩНИК КАПИТАНА.

 
   – ''Он и кувшин повсюду были пара'' – тема для дружеского шаржа, – сказал Гугенот насмешливо, – Нарисуй шарж на этого шалопая, Апеллес.
   – Это я мигом! – оживился Люк, взял свою папку, достал чистый лист и коробку с углями.
   – Если ты не очень устал, Люк, – сказал Рауль.
   – Пустяки, – заявил Люк, – Я уже отошел. Картина все равно еще не подсохла. Ну-ка, барон, голову правее, ближе к окну. А вы чуть подвиньтесь, люди, не загораживайте натуру. Попрошу живую натуру не шевелиться.
   – И долго мне так сидеть? – спросил Оливье.
   – Сиди ''по стойке смирно''! – сказал Серж.
   Оливье скривился.
   `'Уж я тебе покажу'', – подумал Люк и взялся за рисунок.
   Первыми захихикали желторотые. Вскоре на лицах всех Пиратов, с интересом наблюдавших за уверенными взмахами люкова уголька, появились улыбочки. Только Оливье не улыбался – он не видел, что рисует художник. Художник Люк Куртуа, как справедливо заметил герцог де Бофор, был романтиком. Хотя парижские шаржи Люка приводили в восторг ''золотую молодежь'', сам Люк не всегда был доволен подобными произведениями, чаще недоволен, чем доволен. Получая деньги за очередную поделку, Люк старался поскорее забыть свою натуру и проесть гонорар. Но в тех шаржах Люк передавал внешнее сходство, умело утрируя смешные черты портретируемого, не без легкой лести ''живой натуре''. Здесь все было иначе. Барона де Невиля Люк успел узнать ближе, чем случайных клиентов. Да и настроение у него было теперь совсем другое! Он уже не обслуживал богатеев, / бывало, думал: '' Слава-те, Господи, хоть кто-то попался изголодавшемуся художнику!''/ – он был своим в этой компании, одним из них, и сгрудившиеся за его спиной Пираты не раздражали его так, как толпа зевак, обсуждавшая его уличные портреты.
   – Ну! – спросил нетерпеливо Оливье, – Скоро ты, Апеллес?
   – Сиди, жертва! – цыкнул Люк, – Пять минут всего прошло.
   – Хоть бы кувшин дали… – проворчал де Невиль.
   – Потерпишь.
   – Кувшин я запросто придумаю. Что-нибудь восточное…
   Несколько взмахов уголька – и на листе появился восточный кувшин. Украшения на кувшине представляли перепуганную физиономию. Нарисованный Оливье устремил жадный взор на несчастный кувшин.
   – Скоро ты, Апеллес? У меня уже рука затекла.
   – Я заканчиваю. Остались лилии.
   Люк провел еще несколько линий – и на бандане появились лилии. Он добавил прямых штрихов, прорисовывая бахрому.
   – Готово! – сказал Люк, и, сняв зажим, показал рисунок своим товарищам. Пираты расхохотались.
   – Апеллес, ты превзошел самого себя! – сказал Гугенот смеясь.
   – Мое терпение лопнуло! – заявил Оливье, – Дайте взглянуть!
   – Извольте, – сказал Люк.
   – Эким уродом ты меня нарисовал, – пробормотал Оливье, – Люди, неужели я такой на самом деле?
   – Апеллес тебе еще польстил, – сказал Серж.
   – Это же шутка, – сказал Рауль.
   – Вставь в раму и повесь в фамильной галерее, – посоветовал Гугенот.
   – Да мои благородные предки из рам повыскакивают и разбегутся, кто куда, – ухмыльнулся Оливье.
   – Твои благородные предки и не такое видали в той же Палестине, – сказал Рауль.
   – Ты слишком добр, Рауль. Ну, за неимением конного парадного портрета…
   – …генерала де Невиля, – вставил Гугенот.
   – …сохраню, пожалуй,… для… потомства!
   Пираты опять захохотали.
   Анри де Вандом все-таки уловил за этой беспечностью и бравадой скрытую тревогу. ''Все хиханьки да хаханьки. Слишком часто они смеются. Не накликать бы беду''.
   Кто-то постучал в дверь. Пираты насторожились. Смех замер.
   – Заходите! – сказал Рауль.
   Вошел помощник капитана, молодой де Сабле. Он приветствовал собравшихся и обратился к Раулю:
   – Приятно видеть, что наши уважаемые пассажиры весело проводят время.
   – Стараемся, как можем, любезный господин де Сабле.
   – О! – сказал де Невиль, – Вот кого спросим! Господин де Сабле, как скажете – похож?
   И Оливье, держа рисунок на уровне лица, вопросительно взглянул на помощника капитана.
   – Превосходно! – воскликнул молодой моряк, – Вы такой и есть, господин де Невиль. Господин художник выразил всю вашу сущность.
   Оливье хмыкнул и свернул рисунок в трубку.
   – А я за вами, господин де Бражелон. Вас желают видеть герцог де Бофор и капитан де Вентадорн.
   – Иду, – сказал Рауль.
   Пираты притихли. Помощник капитана с лукавой, еле заметной улыбочкой оглядел пассажиров. А те тревожно смотрели на своего вожака. Все они, как и сам Рауль, решили, что появление молодого де Сабле связано с их опытами в области изобразительного искусства.
   – ''Храбрый герцог наш''…Бофор
   Вызывает на ковер, – пробормотал Рауль со вздохом.
   Оливье заметил лукавую улыбку моряка и шутливо обнял Рауля.
   – ''В два счета веселуху испохабят''*, как сказал поэт, – буркнул Серж. А Рауль вспомнил, что ''храбрый герцог де Бофор'' не собирается `'цуцукаться с разгильдяями''. ''Взять все на себя? Эту дурацкую шалость, достойную малолетних школяров? Но лидер в ответе за все, даже за глупости…''
   … * Вийон.
   …
   – Пустяки, – сказал он беспечно.
   – Захватите, пожалуйста, сведения о жителях побережья, взятых в плен мусульманскими пиратами, – сказал помощник капитана, – Монсеньор герцог сказал, что эти документы должны быть у вас.
   – Наконец-то, – сказал Рауль, – Расслабьтесь, Пираты, ложная тревога.
   Пираты перевели дух. Рауль взял документы.
   – Пустяки… – потягиваясь, проурчал Оливье.
   – Это-то как раз не пустяки, – проговорил Рауль, – Это серьезно. х х х
   – А вы хитрец, господин моряк! – заметил Рауль по дороге в салон, где нашего героя поджидали Адмирал Франции и капитан ''Короны'', – Вы умышленно затянули паузу, сообщая о поручении насчет этих документов?
   – Вы не меньший хитрец, господин адъютант, – парировал де Сабле, – Вы людей насквозь видите.
   `'Но только не себя'', – подумал господин адъютант. А де Сабле продолжал:
   – Но ваши товарищи зря так напряглись. Клянусь мачтами ''Короны'', всему экипажу пришлись по душе забавные художества наших остроумных пассажиров. Даже ветераны, закаленные в плаваньях морские волки, и те говорят, что таких бедовых ребят еще не брала на борт славная ''Корона''.
   – А я знаю, – сказал Рауль, – Разведка сообщила.
   – Вы называете своей ''разведкой'' юнцов из Королевской Гвардии, которые шныряли среди тюков и мешков с провиантом и чуть не обрушили на себя клетки с курицами? Вы, надеюсь, не обиделись на мою шутку, господин адъютант?
   – О нет, – сказал Рауль, – Надо вам сказать, ''бедовые ребята'' в полном восторге от славной ''Короны'', ее дружного экипажа и самого путешествия, господин моряк.
   – Постучите по дереву, – попросил де Сабле, – Я немного суеверный.
   И он постучал по грот-мачте, у основания которой они находились в этот момент.
   – Чтобы плаванье было удачным, – сказал Рауль, повторив действие де Сабле. Он на мгновение задержался, любуясь надутыми попутным ветром парусами ''Короны'', синевой моря, дельфинами, играющими в волнах, рассекающими воздух морскими птицами.
   – А вам наверняка будет приятно узнать, что наши мачты сооружены из сосен, которые выросли в лесах одного вашего друга, – сказал помощник капитана с улыбкой.
   – Какие же они здоровущие! – восхитился Рауль.
   – Да и друг ваш подстать этим мачтам – такой же здоровущий! Одна из легенд галеона ''Корона'' гласит о том, что когда в тридцать шестом году судостроитель Шарль Моррье из Дьеппа* приступил к работе над лучшим кораблем Франции, этот могучий сеньор одним махом взваливал на фуры гигантские бревна, которые дюжина молодцов с великим трудом отрывала от земли.
   … * Галеон ''Корона'' действительно был построен в 1636 году судостроителем Шарлем Моррье из Дьеппа.
   …
   – Портос! – воскликнул Рауль, – Да, помню. Он что-то говорил о своих мачтовых лесах.
   Он погладил деревянную мачту.
   – Жаль, что Портос не видит нашу ''Корону'' во всей красе.
   – Силач Портос не знает о судьбе его сосен? Не знает, что уже больше двадцати лет ''Корона'' считается лучшим кораблем нашего королевства?
   – Сто пудов, не знает, – сказал Рауль убежденно, – Уверен, если бы Портос знал то, что вы мне сообщили – об этом бы уже знала вся Франция. Такой уж он человек. Он очень важничал бы. Вернее, очень гордился бы.
   – Но финансовые дела, контракты от имени Портоса заключал с судостроителями его управляющий, жирдяй с очень странным именем, не то Мушкет, не то Мушкетон, не то Арбалет?
   – Мустон, – уточнил Рауль, – С некоторых пор его зовут Мустон.
   `'И `'жирдяй Мустон'', наверно, неплохо наварился на мачтах из портосовских лесов'', – подумал Рауль не без иронии.
   – А вы расскажите симпатяге Портосу – вы не в обиде за это слово, виконт? – все, кто знают г-на Портоса, утверждают, что он ужасно симпатичный.
   – Симпатяга и есть, – сказал Рауль.
   – Расскажите ему про наши мачты, пусть Портос порадуется! И поважничает! Когда вновь увидите Портоса.
   – Не факт, что я когда-нибудь снова увижу ''симпатягу Портоса'', – вздохнул Рауль.
   – Но вы же хотите снова увидеть вашего друга? – спросил моряк.
   – О да, – сказал Рауль, – Конечно, хочу! Но идемте, господин де Сабле, нас ждет наше начальство.
 

13. ШАХМАТНАЯ БАТАЛИЯ.

 
   – Ваша взяла, капитан, – сказал Бофор, – В картежной баталии победа осталась за вами, морской волчара!
   ''Морской волчара'' прикусил губу. Обладателя великолепной библиотеки некоторые выражения Бофора смешили – и чаровали. Бофор подвинул к капитану его выигрыш.
   – Так берите же ваш трофей, капитан.
   Капитан де Вентадорн замешкался.
   – Монсеньор, я готов поверить вам на слово.
   И до капитана ''Короны'' дошли слухи о том, что разорившийся герцог назанимал денег у кого только можно.
   – Берите, говорят вам! – сказал герцог настойчиво, – Деньги – это пыль, приходят и уходят. А сейчас припрячем картишки. Не будем показывать дурной пример нашему молодняку. Предлагаю партию в шахматы.
   – Почту за честь, монсеньор, – сказал де Вентадорн вежливо.
   – Ага! – обрадовался Бофор, – Белые начинают и выигрывает.
   – Это еще как сказать, – заметил капитан.
   – Е-2 – Е-4, – сказал герцог, – Тупо, но так все ходят.
   – Ничего не имею против, – ответил капитан.
   – А вот увидите, на этот раз Фортуна будет за меня! Только не вздумайте поддаваться, капитан!
   – Обижаете, монсеньор. Я уже говорил, это не мой стиль. Даже вам, Великому Адмиралу… Пусть победит сильнейший.
   – За это я вас и люблю, дорогой капитан! Но и наглые же ваши пешки, так и лезут на рожон! Уводите своего короля, сударь, ему грозит атака моей конницы.
   – Ваша конница разбита, – сказал капитан.
   Белый шахматный конь составил компанию черным пешкам на столе вне шахматной доски.
   – А я беру вашу ладью, – сказал Бофор, – Непростительная оплошность для морского волка потерять ладью. Ого! Вы идете ферзем? Не рано ли выводить такую фигуру?
   – Самое время, – сказал капитан.
   – Смело! – сказал герцог, – Вы и в бою такой же безбашенный, как в шахматах?
   – Увидите, – лаконично сказал Ришар де Вентадорн.
   – Знать бы, – сказал Бофор задумчиво, – Кто будет моим преемником, будущим Адмиралом Франции. Хорошо, если бы вы, капитан де Вентадорн.
   – О нет, – ответил капитан, – Я на моей ''Короне'' пожизненно. Пока смерть не разлучит нас, как говорится.
   – Обрученный с морем, – проговорил герцог, – А ведь вы более меня достойны этого звания.
   Капитан пожал плечами.
   – В нашем королевстве звания порой достаются не по заслугам а по происхождению. Но с вами не тот случай. Вы-то на своем месте. И дай Бог нам служить стране и королю под вашим началом до конца столетия.