Страница:
– Дорогой Анри, вот это-то я как раз очень понимаю. Эти сочувственные взгляды, вздохи, недомолвки – это в отчаянии не помогает, а бесит.
– Ну, не знаю. На вас смотрят как на героя, как на звезду какую-то.
– Да ладно, проехали, – сказал Рауль, – И насчет Суайекура не переживайте – Шарль-Анри давно отошел.
– Благородная миссия миротворца, – улыбнулся Анри, – А можно вас еще кой о чем спросить?
– Спрашивайте.
– Вы ведь хорошо знаете наш молодой Двор?
– Более менее.
– В таком случае вы можете мне подсказать, кто может скрываться под вымышленным именем шевалье де Сен-Дени? Меня просили узнать… Им очень интересуется одна юная дама.
''Анжелика де Бофор'', – подумал он.
''Анжелика де Бофор'', – подумала она.
– Шевалье де Сен-Дени – прожженный авантюрист, у которого за плечами накопилось преизрядно всяких художеств.
– А именно? – спросил насторожившийся Вандом.
– Если бы я взялся перечислять художества этого типа, мы с вами, милый Анри, продолжили бы беседу уже в Алжире.
– Вы несправедливы к Шевалье!
– Я сама справедливость, Анри. Это совершенно безбашенный человек, настоящий дикарь!
– Моя кузина иного мнения. Она считает Шевалье рыцарем без страха и упрека.
– Она его идеализирует.
– Странно, – сказал Анри, – На вас это не похоже, господин де Бражелон. Это не ваш стиль – говорить гадости о людях.
– А я и не говорю гадостей о людях.
– Но вы только что сказали гадость о Шевалье. Прожженный дикарь, безбашенный авантюрист, какие-то загадочные художества… Это в ваших устах комплименты? Я не такой и дурачок, каким вы меня, быть может, считаете. Одно дело если бы вы себя назвали дикарем* в беседе с молодой девушкой.
… * У Дюма Рауль называет себя дикарем в беседе с Мери Грефтон.
…
– И что же? – спросил Рауль с интересом.
– Ну,… Это можно было бы понять, как желание порисоваться, произвести впечатление. Но вы обозвали другого человека.
– Но я же не сказал, что шевалье де Сен-Дени ворует серебряные ложки или бриллианты, играет краплеными картами или подделывает векселя? Я сказал только то, что есть.
– Или развлекается с распутницами, – добавил Анри.
– По-вашему, навестить куртизанку и украсть горсть бриллиантов – одно и тоже? – спросил Рауль насмешливо.
– Элементарно, виконт! ''Не укради'' и ''не прелюбодействуй'' – это же святые заповеди!
– Насчет первой я с вами согласен. А насчет второй – это еще как сказать.
– Я, кажется, понял, почему вы так озлоблены против Шевалье. Видимо, когда-то у вас был с ним поединок, и Шевалье оказался победителем. Я угадал?
''Поединок этот, черт возьми, продолжается каждый божий день", – вздохнул Рауль, а потом обратился к пажу с напускной усталостью:
– Милосердия, Анри. У меня нет сил продолжать дискуссию.
– Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, – сказал Анри, – Я просто хочу все понять.
– Скромное желание, – засмеялся Рауль.
– А можно, – спросил Анри, – Я расскажу вам одну историю?
– Если это не о шевалье де Сен-Дени, валяйте.
– А вы можете валяться. Устраивайтесь поудобнее и слушайте. Вот вам подушка, ловите! Помните песенку, которую затянул Оливье, когда ваша компания так уютно обосновалась на шканцах в самом начале нашего путешествия? – спросил Анри.
– Ай, де ми Алама, испанский романс? Помню, как же! Вчера еще мы горланили ее на послештормовой вечеринке, и даже по-испански.
– Моя история имеет отношение к падению Гранадского эмирата. Эмир Гранады Абдалла получил ужасное известие о том, что его любимая жена воспылала преступной страстью к Али-Ахмеду, главе могущественного рода Абенсеррахов. Враги Абенсеррахов, Зегрисы, оклеветали Зораиду – так звали фаворитку эмира. И спровоцировали предательское убийство в Львином Дворе. Это ведь, правда было? Вы видели Львиный Двор в Гранаде?
Рауль кивнул.
– Счастливчик! – вздохнул Анри, – Я-то о Гранаде только читал. Но я продолжу… Абенсеррахи погибли бы все, если бы одному ребенку, испуганному шумом резни, не удалось убежать из дворца и поднять тревогу. Тогда они бросились к оружию, поубивали Зегрисов и перешли на сторону христиан. Как вы помните, католическая армия во главе с Фердинандом и Изабеллой осаждала Гранаду. Рыцари приняли Абенсеррахов как братьев. А между тем жестокий эмир решил принести в жертву своему гневу несчастную Зораиду. Фаворитке эмира угрожала смерть на костре, если она не найдет себе защитников. Молодая христианская невольница предложила ей послать тайного гонца в христианский лагерь и просить помощи дона Хуана де Чакона, храбрейшего рыцаря Кастилии. Зораида имела слабую надежду на помощь рыцарей, но решила рискнуть, чтобы избегнуть рук палачей. Девушка, ее служанка, счастливо пробралась к аванпосту христиан.
И вот, когда дон Хуан отдыхал в своей палатке, паж разбудил его и подал ему письмо. Велико было изумление рыцаря, когда он увидел, что письмо это от эмировой фаворитки, красота которой славилась по всей Кастилии. Зораида умоляла его именем той помощи, которую христианские рыцари клялись подавать каждому страждущему, явиться на защиту ее невиновности. Дон Хуан не колебался ни минуты. К нему присоединились трое его товарищей. "Наша рыцарская клятва, – сказал дон Хуан, – предписывает видеть во всех страждущих детей одного и того же Бога''. – "Но, друзья мои, – возразил один из рыцарей, – Мы здесь вассалы короля испанского, мы сражаемся под его знаменами, имеем ли мы право пуститься без его ведома на частное предприятие, неудачное окончание которого лишит жизни его четырех вождей?'' Сомнения охватили защитников Зораиды – они опасались измены и не представляли, как кастильские рыцари свободно проникнут в Гранаду.
А дон Хуан воскликнул: "Честь говорит иногда громче обязанности. Я поклялся посвятить свой меч спасению прекрасной Зораиды и сдержу свою клятву, чего бы мне это ни стоило. Мы явимся в осажденный город в арабских костюмах – продолжительная война снабдила ими всех нас – и вступим в город с противоположной стороны…" Эй, виконт, вы что, заснули? Вам не интересно?
– Говорите помедленнее.
– А что вы глаза закрыли?
– Просто так. Я представляю, как все это было.
– Вам правда нравится моя история?
– Весьма.
– …Рыцари покинули христианский лагерь…
– Санта Фе.
– Да-да, Санта Фе – Святая Вера… И, переодевшись в роще – не то сливовой, не то оливковой, в мусульманские бурнусы, въехали в город. Прекрасную принцессу доставили на Новую площадь. Палачи эмира держали факелы в руках. Все террасы были покрыты опечаленными женщинами, проклинавшими Абдаллу, все сожалели о несчастной участи прелестной Зораиды. Говорили, что затевается бунт. А Зораида, вся в черном, взошла на помост, окруженный тройным рядом воинов.
Предводитель Зегрисов, Мухаммед, обвинитель Зораиды, въехал на ристалище в сопровождении трех воинов, вооруженных с головы до ног. Трубы приветствовали их прибытие, но народ молчал. Зегрисы бросали на всех вызывающие взгляды. Прелестная фаворитка дрожала от ужаса, и зловещую тишину прерывал только топот коней и стук оружия.
Так прошел час. Срок истекал. Но снова запели трубы, и четыре всадника в длинных белых бурнусах появились на ристалище. Один из них подъехал к подножию помоста и поклонился прелестной Зораиде. Началась битва. Четыре пары противников устремились друг на друга с неописуемой яростью. Бой был отчаянный. Христиане, укрепленные сознанием правоты дела, за которое сражались, показывали чудеса храбрости – два Зегриса были убиты в мгновение ока, третий вскоре поледовал за ними, а Мухаммед, смертельно раненый доном Хуаном де Чаконом, перед смертью признался в невиновности Зораиды и Абансеррахов и испустил дух, изрыгая потоки крови.
Веселая музыка приветствовала победителей. Прелестная Зораида была торжественно доставлена во дворец эмира, а христианские рыцари выехали из Гранады, не согласившись открыть, кто они.
– Это все? – спросил Рауль.
– Это еще не все, – сказал Анри, – Слушайте, что было дальше. Абдалла не успокоился. Он пытался отравить Зораиду, и эмирша со своими приверженцами сбежала из дворца в христианскую армию. Вскоре Гранада сдалась Фердинанду и Изабелле. Большой серебряный крест, служивший знаменем испанской армии, явился на самой высокой башне Альгамбры рядом с хоругвью Святого Иакова. Абдалла же, поднявшись на гору, откуда в последний раз открылись отдаленные минареты Гранады, усеянные испанскими знаменами, воскликнул со слезами: ''Есть ли под небом другая горесть, которая могла бы сравниться с моей?'' – "Скажи лучше стыд! – заявила султанша Аиша, мать его, – Да, ты имеешь право оплакивать как женщина прекрасное царство, которое не смог защитить как мужчина''. Вот и вся история. Я не знаю, какая судьба ожидала прелестную Зораиду в испанской армии, но хотелось бы, чтобы они были вместе.
– Рыцарь дон Хуан де Чакон и фаворитка эмира Гранады Зораида? – спросил Рауль.
– Да, почему бы и нет? По справедливости, эту историю надо бы закончить так: ''И они жили долго и счастливо в освобожденной Гранаде''. Вам понравилась моя история?
– Да. Впечатляет. Милая сказка.
– Это правда!
– Правда, правда. Христианские рыцари победили мусульман, никто даже не ранен, их не опознали под белыми бурнусами – все так и было,… если бы так могло быть.
– А рыцарь дон Хуан де Чакон вам понравился?
– Виват, виват, – сказал Рауль, хлопая в ладоши.
– А если без иронии? Вы, вообще-то, хоть когда-нибудь можете быть серьезным?
– Да понравился мне ваш рыцарь! Но ведь это же пятнадцатый век! Когда это было!
– Если вам понравился рыцарь Хуан де Чакон из пятнадцатого века, то не смейте что-либо говорить против Шевалье де Сен-Дени – он тоже спас женщину, вернее, молодую девушку в ситуации не менее отчаянной, чем в далекой Гранаде. И он был один – против всех!
– Но не фаворитку… эмира…
– Фаворитки эмиров… и королей отдыхают. Я говорю о дочери Бофора! И она поклялась, что…
– Знаю, – перебил Рауль.
– Вы знаете? откуда? Вы ведь не присутствовали на балу у герцога, когда она сказала…
– Но я же не могу быть сразу в двух местах – на юге и в Париже.
– Так откуда вы знаете?
– Из письма де Гиша.
– Вот оно что… И вы не хотите помочь мне во всем разобраться?
– Но ведь дон Хуан де Чакон так и не раскрыл свое инкогнито, победив предводителя Зегрисов. Да, вот еще что, Анри – тогда, в каюте, я был неправ. Люди, подобные вам, не читают чужие письма.
– Нунка-хамас, никогда-никогда, как сказал бы благородный рыцарь Хуан де Чакон, – заявил Анри.
30. ВЛАСТЕЛИН УБИЙЦ.
– АШЬЯЯ НААМИЛЬХА, – сказал Рауль, потягиваясь.
– Что вы сказали? – спросил Вандом.
– ''Чем бы заняться?'' Пойду, посмотрю, как там наши. Не хотите присоединиться, Анри?
– С места не сойду, пока не дошью знамя! Я дал зарок.
– Что ж, в таком случае – до встречи.
– ИЛЯЛЬ-ЛИКАА, – важно ответил Анри и состроил гримаску. Рауль улыбнулся.
– Что вы смеетесь? ЛИ-МААЗА ТАДХАК? – спросил Анри, – Разве мой арабский так плох?
– Вы делаете успехи, – похвалил Рауль и пошел к своим друзьям, а Анри вздохнул и вновь взялся за шитье.
Пираты обосновались под тентом и встретили своего лидера приветственными возгласами. Вся компания была в сборе, только Люк как всегда отсутствовал. Желторотые играли в карты, Серж перебирал струны гитары, Гугенот был погружен в свою книгу, а Оливье лениво перелистывал арабский разговорник. Ролан громко называл новые слова.
– Золото! – говорил Оливье.
– ЗАХАБ, – отвечал Ролан.
– Жемчуг!
– АЛЬ-ЛЮ-ЛЮ!
– Алмаз!
– АЛЬ- МААС!
– Серебро!
– АЛЬ-ФИДДА!
– Молодец, – сказал Оливье, – Не пропадешь.
– АХЛЯН! / Привет!/ – поздоровался Рауль с Пиратами.
– Привет-привет! – отвечали Пираты, – Наконец-то!
– Как дела? КЕЙФ – АЛЬ УМУУР?
– Нормально, – сказал Гугенот.
– АЗЫЫМ. / Великолепно,/ – сказал Ролан.
– Вы не видели моего Гримо?
– Твой Гримо и герцог дымят как два дракона – в две трубки.
– Черт! – пробормотал Рауль, – ЛЯАЙН. Гробит бедняга здоровье на старости лет. И так кашляет по ночам. Заведу ему кальян, что ли. Посмотри в разговорнике, как кальян по-арабски.
– ШИИША, – сказал Оливье, – На гашиш похоже. Заведи ему гашиш. УРИИД ЛЯУ САМАХТ… Дайте, пожалуйста… – а слово ''гашиш'' не найти.
– И не найдешь. Господин де Вентадорн таким зельем не балуется. И знаешь, я плохо понимаю твой арабский, Оливье.
– Это шутка.
– Ты не понимаешь, чем шутишь. Если вспомнить историю…
– Давай, давай! – сказал Оливье, – Просто обожаю, когда наш Бражелон в хорошем настроении и начинает травить байки.
– Вот балда, – сказал Рауль добродушно. – Я коротенько. Я хотел только сказать, что гашиш – пагубное зелье, к которому в эпоху крестовых походов прибегал заклятый враг рыцарей, шейх из Аламута, прозванный Старец Гор или Властелин Убийц. Он одурманивал этим зельем своих разбойников, и те исполняли без рассуждений самые жестокие его приказы. Они превращались в рабов Старца Гор, и зелья им было нужно все больше и больше. Снадобье это вызывало у несчастных волшебные галлюцинации. Они бросались в пропасть, убежденные, что воскреснут в мусульманском раю в объятиях гурий, прелестнейших дев магометанского рая. Эти так называемые ассасины убивали наших вождей и правителей. Вы все это знаете, я только напомнил. Не так ли? Так вот, если бы джин из арабских сказок принес сюда целую бочку гашиша…
– Бочку гашиша? Парень! Да мы были бы богаче Фуке! Ты можешь это перевести на деньги?
– Я вылил бы этот гашиш в море и никому из вас не дал бы ни капли. Потому что это дьявольское зелье вызывает сначала кайф, а потом кошмар и ведет к распаду личности.
– А ты, что ли пробовал?
– Не пробовал и не собираюсь, – отрезал Рауль.
– Вспомнил! – воскликнул Ролан, – Я читал про ассасинов в одном рыцарском романе. Можно, я расскажу?
Пираты выразили согласие.
– Иерусалимский король послал свое посольство к Старцу Гор. Возглавляли посольство граф де Бриссак и граф де Плантар. Последний был облачен в белый плащ с красным крестом Ордена Храмовников. Отряд въехал в ущелье. Рыцари не чувствовали себя в безопасности – им везде мерещились тайные соглядатаи, сарацинские тюрбаны. Они опасались также, что мусульмане могут вызвать горный обвал, то есть попросту завалить их камнями. Но они добрались до безмолвного замка благополучно. Закованных в латы рыцарей встретил приближенный Старца Гор. Рыцари решительно шагнули на камни ассасинского логовища. Рыцарские плащи развевались. Они встретили своего врага – Старца Гор. И тогда тамплиер вручил ему футляр с посланием иерусалимского короля Бодуэна IX. Старец Гор предложил посольству прогуляться по саду, а тамплиера провел в замок. Граф заявил, что нет такой крепости, которую нельзя было бы взять. И вот еще что он сказал Властелину Убийц, слушайте! Отличные слова! Я это на всю жизнь запомнил, хотя давно уже читал этот роман! ''Меч рыцаря прям и победоносен, сабля сарацина изогнута и лукава''. А Старец Гор сделал какой-то жест, и молодой фидаин не раздумывая, прыгнул вниз с крепостной стены. Тамплиер молчал. Властелин убийц повторил жест. Второй воин в белом тюрбане бросился вниз. И третий следом за ним. И четвертый. Вот какой был ответ Старца Гор. Я уже не помню, чем там все закончилось – книга-то толстенная, но эпизод этот врезался в мою память. Я тогда и подумать не мог, что однажды придется лицом к лицу встретиться с этими фидаинами – я ведь правильно сказал, именно так называются мусульманские фанатики?
– Именно так, малек, – вздохнул Серж.
– Властелин убийц, – сказал Ролан, – Но ведь его больше нет, этого ужасного Старца Гор.
– А кто его знает, – пробормотал Гугенот, – Может, какая-нибудь подобная сволочь, только назывется по-другому.
– Я боюсь за герцога, – сказал Ролан.
– А вот за герцога не бойся, – заявил Оливье, – пока я жив, с герцогом не случится никакой беды.
Часть 5. Грот-мачта.
Рауля я буду любить еще больше, когда характер его определится, когда он проявит себя в поступках… как вы, мой дорогой.
А. Дюма. "Виконт де Бражелон".
Леголас, Лист Зеленый, Эльфийский герой,
Ты весело жил, но в час роковой
К морю синему в плен душа попадет
И покоя в родных лесах не найдет.
Д. Р. Р. Толкиен. ''Две твердыни''.
ЭПИЗОД 23. ПИРАТСКИЙ МЕТОД.
Несмотря на искусство корабельного доктора Себастьена Дюпона, одиозная фигура де Мормаля стала мелькать то тут, то там, внушая путешественникам чувства, весьма далекие от христианской любви к ближнему. Доктор вовремя предупредил капитана, тот – герцога, и все насторожились, сохраняя внешнюю беспечность. Герцог просил не проявлять враждебность и вести себя как обычно.
Так и вели себя моряки и путешественники.
Моряки были учтивы, любезны, предупредительны, но за внешней корректностью скрывалось презрение, и не было в общении с Мормалем той теплоты и доброжелательности, с которой они после шторма стали относиться к пассажирам. А Пираты начали утонченно издеваться над стукачом. Особенно в этом преуспел Оливье. Стоило де Мормалю приблизиться, Оливье начинал разглагольствовать, бахвалиться, мешая в своей речи высокопарные монархические монологи и отборнейшие ругательства в адрес предательства. Желторотые и барабанщик простодушно внимали рассказам де Невиля. Ролан, мечтавший о синем плаще, излагал воспоминания мушкетера в своих мемуарах, а прочие посмеивались, предоставляя барону право забалтывать Мормаля.
Серж де Фуа не сказал желторотым, кто именно его предупредил о стукаче: этих мальчишек он впервые увидел на пирушке у грот-мачты. Но Бофору он сразу шепнул о предупреждении Конде и герцогини Орлеанской. А когда предупреждают сразу и командир и возлюбленная – это уже серьезно. Кроме Бофора, Серж предупредил и Бражелона. ''Я не сказал им, но тебе-то я могу сказать''. – "О чем ты, Серж?'' – '' Вернее, о ком. О стукаче. Это серьезнее, чем вы думаете. А ты, я вижу, уже забыл". – "А, вот ты о чем… Ну, можешь и мне не говорить, раз дал слово''. – ''К тебе это не относится. Что Мормаль стукач, мне сказал сам Конде''. – ''Конде? Это действительно серьезно. У Конде разведка что надо''. – ''Не всегда разведка Конде было что надо. Иначе он не дал бы так глупо захватить себя и не угодил в тюрьму… знаешь, когда''. – `'Из прошлых ошибок надо извлекать уроки, что и сделал его высочество принц Конде. Это все?'' – ''Нет, не все. Еще меня предупредила Она…'' Серж не назвал возлюбленную по имени, но Рауль сразу понял, о ком идет речь. Кто-кто, а дочь Гастона посвящена во многие заговоры и интриги.
А Гугенот подлил масла в огонь, сообщив, что и гасконец называл ему это имя. Гугенот немного схитрил – Д'Артаньяна он не видел, капитан предупредил о Мормале значительно раньше, и не только его, а всех своих мушкетеров. Но Гугенот очень хотел, чтобы Д'Артаньян и Бофор в будущем забыли свои разногласия и стали друзьями, и старался расположить окружение герцога в пользу гасконца. Тут и Оливье припомнил, что уже слышал это имя от Д'Артаньяна. "И я слышал это имя, и тоже от Д'Артаньяна, – сказал Рауль, – Но где, когда, при каких обстоятельствах – хоть убейте, не помню''.
И, хотя он мысленно восстанавливал в памяти все свои беседы с гасконцем, имя Мормаля выпало из этих бесед. Провал в памяти. А он еще хвастался своей памятью! Просто свинство – помнить до мельчайших подробностей то, что очень хочешь забыть, а такое важное обстоятельство вылетело из головы. Раулю казалось, что, если он сейчас вспомнит, когда Д'Артаньян назвал ему имя стукача, это даст ключ к разгадке этой невзрачной и гнусной фигуры. Но какая-то невидимая резинка, вроде той, которой Люк подправляет свои зарисовки, стерла в его памяти время, место и обстоятельства, при которых гасконец назвал ему имя Мормаля.
И вездесущему Гримо имя Мормаля не было знакомо. Старик тщетно чесал свою лысину и пожимал плечами. "И рад бы помочь, да не припомнить. Нет, не помню, – сокрушенно говорил Молчаливый, – Мор-маль, Мор-маль… Нет, не помню, мой господин…На ''Мор'' я помню только… того… демона…'' – тут бедняга менялся в лице, даже спустя столько лет воспоминание о Мордаунте внушало ему ужас. Вот что резинка должна бы стереть в твоей стариковской памяти, мой бедный Гримо. "А знаете, сударь, они чем-то похожи!'' – ''Мормаль и Мордаунт? – спросил Рауль, – Да иди ты, ничего общего!" Он не стал конкретизировать, не желая усугублять мрачные воспоминания старика. "Похож, – упрямо повторил Гримо, – Я вам точно говорю!"
…Рауль с досадой стукнул себя кулаком по голове. `'Какая муха тебя укусила?" – лениво спросил Оливье, сдавая карты. "Забыл, все забыл. О, почему я такой беспамятный дурак!'' – ''Брось, приятель, не мучайся, – сказал Серж, – это как с потерянной вещью: ищешь, ищешь, все перероешь, а потом находится сама". – "Потерянная вещь иногда находится с опозданием, – возразил Рауль, – Может быть, и я вспомню, когда будет уже поздно''. – "Тихо, ребята, сейчас будет потеха'', – предупредил Оливье.
Пираты учтиво, но холодно приветствовали Мормаля. Тот явился в рыжеватом парике и костюме цвета зеленого горошка, с довольно аляповатыми украшениями. Серж любезно предоставил Мормалю играть вместо него, подталкивая потихоньку локтем Бражелона, и они вместе занялись наблюдениями.
– Какие ставки, господа? – спросил Мормаль.
– Разве вы не знаете, сударь, что пиратский кодекс запрещает играть в карты на деньги? – сказал де Невиль.
– На что же вы играете? – спросил Мормаль.
– На исполнение желаний, – ответил барон, – Мы придумываем разные глупости для потехи.
– И проигравший должен исполнить?
– Безусловно, если вы честный человек. Например, этот юноша,… Что ты делал, Жюль?
– Я залез на марсовую площадку и кричал петухом, – сказал Жюль.
– И поэтому мы считаем Жюля, виконта де Линьета, честным человеком и благородным дворянином, – сказал Серж.
– А матросы? Смеялись?
– Все смеялись и кричали: ''Браво!'' Но, если вы боитесь рисковать… – протянул де Невиль, пожав плечами.
– Я не боюсь, – возразил Мормаль.
Игра началась. Серж невольно отводил глаза – он замечал кое-какие уловки Оливье. Он знал, что Мормаль проиграет. Но Сержу была отвратительна мысль о том, что даже со стукачом можно вести нечестную игру. Рауль посматривал на стукача – не так пристально, как Люк Куртуа на свою очередную модель, как бы между прочим, но уловил в хитрых бегающих глазках Мормаля какое-то коварство и лукавство. Гримо был прав. Этот человек все-таки чем-то похож на Мордаунта. Хотя Мордаунт – высокий, светловолосый и светлоглазый, со впалыми щеками и тонкими губами. А этот скорее упитанный, раскормленный, щеки отнюдь не впалые, а пухлые, глаза темные, а под глазами мешки. Возможно, Мормаль когда-то был крепким и ловким, но уже начал разъедаться и полнеть.
Карточных фокусов друга Рауль не замечал, размышляя о стукаче. Что-то сказал бы о нем наш художник? Как это у него получается на его замечательных портретах – сразу прямое попадание. Но не стоит отвлекать нашего живописца от работы. Сами справимся. Почему это люди, внешне совершенно непохожие, кажутся так похожи? Может, Люк объяснил бы этот феномен. Как когда-то прелестная Франсуаза Д'Обинье, теперь уже Франсуаза Скаррон, напомнила Луизу… ''Стоп, – сказал он себе, – возьмем "резинку". Это мы стираем". А игра закончилась победой Оливье.
– Ну, – сказал барон, – Теперь исполняйте мое желание.
– Надеюсь, не что-то непристойное? – спросил Мормаль.
– Отнюдь, – ухмыльнулся Оливье, – Вы, милостивый государь, поскачете на одной ножке, разыщете капитана, объяснитесь ему в любви и поцелуете в уста. Если вы считаете себя честным человеком и благородным дворянином.
– Но это глупо и смешно, – сказал Мормаль.
– Я так хочу! – твердо сказал Оливье.
– Смешно? Тем лучше, – фыркнул Серж, – Мы, видите ли, ребята веселые.
– Это ребячество, – сказал Мормаль.
– Знаете, мы все здесь немножко дети, – проговорил Серж, – Не надо было с нами связываться.
– Я же залез на марс! – заявил де Линьет.
– Да! Этот парень залез бы и на настоящий Марс, то есть на звезду по имени Марс ради своей чести! – высокопарно сказал Оливье, – А вы не хотите выполнить такой пустяк.
– Но капитан может подумать про меня…
– У вас остается право объяснить, что вы выполняли условия игры, – адвокатским тоном заявил Рауль, – Тогда ваше признание в любви и поцелуй капитан примет не как приставание, а как шутку.
Если бы это происшествие отбило у Мормаля охоту тереться возле Пиратов! Ничуть не бывало. Он опять появился уже в другом парике и другом кафтане. Оливье снова полез на провокацию. Он взял Мормаля за пуговицу / чего воспитанные люди никогда себе не позволяют/, и принялся крутить пуговицу, рассказывая очередную историю из его жизни при Дворе: ''Вы знаете, сударь, что значит быть всадником Королевского Эскорта?'' – и так далее. Разговор перешел на то, что стукачей господа мушкетеры никогда не принимали в свою компанию. Такой живности среди них не водилось. С этими словами Оливье сжал пальцы и вырвал пуговицу "с мясом" – вернее, с куском ткани.
– О, ради Бога, простите, сударь, – стал извиняться Оливье, – Я так увлекся, меня просто ярость охватила, я человек увлекающийся, эмоциональный. Надеюсь, вы не приняли мои слова на свой счет. Я не вас имел в виду… А вот слушайте, я вам расскажу еще одну байку…
– Ну, не знаю. На вас смотрят как на героя, как на звезду какую-то.
– Да ладно, проехали, – сказал Рауль, – И насчет Суайекура не переживайте – Шарль-Анри давно отошел.
– Благородная миссия миротворца, – улыбнулся Анри, – А можно вас еще кой о чем спросить?
– Спрашивайте.
– Вы ведь хорошо знаете наш молодой Двор?
– Более менее.
– В таком случае вы можете мне подсказать, кто может скрываться под вымышленным именем шевалье де Сен-Дени? Меня просили узнать… Им очень интересуется одна юная дама.
''Анжелика де Бофор'', – подумал он.
''Анжелика де Бофор'', – подумала она.
– Шевалье де Сен-Дени – прожженный авантюрист, у которого за плечами накопилось преизрядно всяких художеств.
– А именно? – спросил насторожившийся Вандом.
– Если бы я взялся перечислять художества этого типа, мы с вами, милый Анри, продолжили бы беседу уже в Алжире.
– Вы несправедливы к Шевалье!
– Я сама справедливость, Анри. Это совершенно безбашенный человек, настоящий дикарь!
– Моя кузина иного мнения. Она считает Шевалье рыцарем без страха и упрека.
– Она его идеализирует.
– Странно, – сказал Анри, – На вас это не похоже, господин де Бражелон. Это не ваш стиль – говорить гадости о людях.
– А я и не говорю гадостей о людях.
– Но вы только что сказали гадость о Шевалье. Прожженный дикарь, безбашенный авантюрист, какие-то загадочные художества… Это в ваших устах комплименты? Я не такой и дурачок, каким вы меня, быть может, считаете. Одно дело если бы вы себя назвали дикарем* в беседе с молодой девушкой.
… * У Дюма Рауль называет себя дикарем в беседе с Мери Грефтон.
…
– И что же? – спросил Рауль с интересом.
– Ну,… Это можно было бы понять, как желание порисоваться, произвести впечатление. Но вы обозвали другого человека.
– Но я же не сказал, что шевалье де Сен-Дени ворует серебряные ложки или бриллианты, играет краплеными картами или подделывает векселя? Я сказал только то, что есть.
– Или развлекается с распутницами, – добавил Анри.
– По-вашему, навестить куртизанку и украсть горсть бриллиантов – одно и тоже? – спросил Рауль насмешливо.
– Элементарно, виконт! ''Не укради'' и ''не прелюбодействуй'' – это же святые заповеди!
– Насчет первой я с вами согласен. А насчет второй – это еще как сказать.
– Я, кажется, понял, почему вы так озлоблены против Шевалье. Видимо, когда-то у вас был с ним поединок, и Шевалье оказался победителем. Я угадал?
''Поединок этот, черт возьми, продолжается каждый божий день", – вздохнул Рауль, а потом обратился к пажу с напускной усталостью:
– Милосердия, Анри. У меня нет сил продолжать дискуссию.
– Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, – сказал Анри, – Я просто хочу все понять.
– Скромное желание, – засмеялся Рауль.
– А можно, – спросил Анри, – Я расскажу вам одну историю?
– Если это не о шевалье де Сен-Дени, валяйте.
– А вы можете валяться. Устраивайтесь поудобнее и слушайте. Вот вам подушка, ловите! Помните песенку, которую затянул Оливье, когда ваша компания так уютно обосновалась на шканцах в самом начале нашего путешествия? – спросил Анри.
– Ай, де ми Алама, испанский романс? Помню, как же! Вчера еще мы горланили ее на послештормовой вечеринке, и даже по-испански.
– Моя история имеет отношение к падению Гранадского эмирата. Эмир Гранады Абдалла получил ужасное известие о том, что его любимая жена воспылала преступной страстью к Али-Ахмеду, главе могущественного рода Абенсеррахов. Враги Абенсеррахов, Зегрисы, оклеветали Зораиду – так звали фаворитку эмира. И спровоцировали предательское убийство в Львином Дворе. Это ведь, правда было? Вы видели Львиный Двор в Гранаде?
Рауль кивнул.
– Счастливчик! – вздохнул Анри, – Я-то о Гранаде только читал. Но я продолжу… Абенсеррахи погибли бы все, если бы одному ребенку, испуганному шумом резни, не удалось убежать из дворца и поднять тревогу. Тогда они бросились к оружию, поубивали Зегрисов и перешли на сторону христиан. Как вы помните, католическая армия во главе с Фердинандом и Изабеллой осаждала Гранаду. Рыцари приняли Абенсеррахов как братьев. А между тем жестокий эмир решил принести в жертву своему гневу несчастную Зораиду. Фаворитке эмира угрожала смерть на костре, если она не найдет себе защитников. Молодая христианская невольница предложила ей послать тайного гонца в христианский лагерь и просить помощи дона Хуана де Чакона, храбрейшего рыцаря Кастилии. Зораида имела слабую надежду на помощь рыцарей, но решила рискнуть, чтобы избегнуть рук палачей. Девушка, ее служанка, счастливо пробралась к аванпосту христиан.
И вот, когда дон Хуан отдыхал в своей палатке, паж разбудил его и подал ему письмо. Велико было изумление рыцаря, когда он увидел, что письмо это от эмировой фаворитки, красота которой славилась по всей Кастилии. Зораида умоляла его именем той помощи, которую христианские рыцари клялись подавать каждому страждущему, явиться на защиту ее невиновности. Дон Хуан не колебался ни минуты. К нему присоединились трое его товарищей. "Наша рыцарская клятва, – сказал дон Хуан, – предписывает видеть во всех страждущих детей одного и того же Бога''. – "Но, друзья мои, – возразил один из рыцарей, – Мы здесь вассалы короля испанского, мы сражаемся под его знаменами, имеем ли мы право пуститься без его ведома на частное предприятие, неудачное окончание которого лишит жизни его четырех вождей?'' Сомнения охватили защитников Зораиды – они опасались измены и не представляли, как кастильские рыцари свободно проникнут в Гранаду.
А дон Хуан воскликнул: "Честь говорит иногда громче обязанности. Я поклялся посвятить свой меч спасению прекрасной Зораиды и сдержу свою клятву, чего бы мне это ни стоило. Мы явимся в осажденный город в арабских костюмах – продолжительная война снабдила ими всех нас – и вступим в город с противоположной стороны…" Эй, виконт, вы что, заснули? Вам не интересно?
– Говорите помедленнее.
– А что вы глаза закрыли?
– Просто так. Я представляю, как все это было.
– Вам правда нравится моя история?
– Весьма.
– …Рыцари покинули христианский лагерь…
– Санта Фе.
– Да-да, Санта Фе – Святая Вера… И, переодевшись в роще – не то сливовой, не то оливковой, в мусульманские бурнусы, въехали в город. Прекрасную принцессу доставили на Новую площадь. Палачи эмира держали факелы в руках. Все террасы были покрыты опечаленными женщинами, проклинавшими Абдаллу, все сожалели о несчастной участи прелестной Зораиды. Говорили, что затевается бунт. А Зораида, вся в черном, взошла на помост, окруженный тройным рядом воинов.
Предводитель Зегрисов, Мухаммед, обвинитель Зораиды, въехал на ристалище в сопровождении трех воинов, вооруженных с головы до ног. Трубы приветствовали их прибытие, но народ молчал. Зегрисы бросали на всех вызывающие взгляды. Прелестная фаворитка дрожала от ужаса, и зловещую тишину прерывал только топот коней и стук оружия.
Так прошел час. Срок истекал. Но снова запели трубы, и четыре всадника в длинных белых бурнусах появились на ристалище. Один из них подъехал к подножию помоста и поклонился прелестной Зораиде. Началась битва. Четыре пары противников устремились друг на друга с неописуемой яростью. Бой был отчаянный. Христиане, укрепленные сознанием правоты дела, за которое сражались, показывали чудеса храбрости – два Зегриса были убиты в мгновение ока, третий вскоре поледовал за ними, а Мухаммед, смертельно раненый доном Хуаном де Чаконом, перед смертью признался в невиновности Зораиды и Абансеррахов и испустил дух, изрыгая потоки крови.
Веселая музыка приветствовала победителей. Прелестная Зораида была торжественно доставлена во дворец эмира, а христианские рыцари выехали из Гранады, не согласившись открыть, кто они.
– Это все? – спросил Рауль.
– Это еще не все, – сказал Анри, – Слушайте, что было дальше. Абдалла не успокоился. Он пытался отравить Зораиду, и эмирша со своими приверженцами сбежала из дворца в христианскую армию. Вскоре Гранада сдалась Фердинанду и Изабелле. Большой серебряный крест, служивший знаменем испанской армии, явился на самой высокой башне Альгамбры рядом с хоругвью Святого Иакова. Абдалла же, поднявшись на гору, откуда в последний раз открылись отдаленные минареты Гранады, усеянные испанскими знаменами, воскликнул со слезами: ''Есть ли под небом другая горесть, которая могла бы сравниться с моей?'' – "Скажи лучше стыд! – заявила султанша Аиша, мать его, – Да, ты имеешь право оплакивать как женщина прекрасное царство, которое не смог защитить как мужчина''. Вот и вся история. Я не знаю, какая судьба ожидала прелестную Зораиду в испанской армии, но хотелось бы, чтобы они были вместе.
– Рыцарь дон Хуан де Чакон и фаворитка эмира Гранады Зораида? – спросил Рауль.
– Да, почему бы и нет? По справедливости, эту историю надо бы закончить так: ''И они жили долго и счастливо в освобожденной Гранаде''. Вам понравилась моя история?
– Да. Впечатляет. Милая сказка.
– Это правда!
– Правда, правда. Христианские рыцари победили мусульман, никто даже не ранен, их не опознали под белыми бурнусами – все так и было,… если бы так могло быть.
– А рыцарь дон Хуан де Чакон вам понравился?
– Виват, виват, – сказал Рауль, хлопая в ладоши.
– А если без иронии? Вы, вообще-то, хоть когда-нибудь можете быть серьезным?
– Да понравился мне ваш рыцарь! Но ведь это же пятнадцатый век! Когда это было!
– Если вам понравился рыцарь Хуан де Чакон из пятнадцатого века, то не смейте что-либо говорить против Шевалье де Сен-Дени – он тоже спас женщину, вернее, молодую девушку в ситуации не менее отчаянной, чем в далекой Гранаде. И он был один – против всех!
– Но не фаворитку… эмира…
– Фаворитки эмиров… и королей отдыхают. Я говорю о дочери Бофора! И она поклялась, что…
– Знаю, – перебил Рауль.
– Вы знаете? откуда? Вы ведь не присутствовали на балу у герцога, когда она сказала…
– Но я же не могу быть сразу в двух местах – на юге и в Париже.
– Так откуда вы знаете?
– Из письма де Гиша.
– Вот оно что… И вы не хотите помочь мне во всем разобраться?
– Но ведь дон Хуан де Чакон так и не раскрыл свое инкогнито, победив предводителя Зегрисов. Да, вот еще что, Анри – тогда, в каюте, я был неправ. Люди, подобные вам, не читают чужие письма.
– Нунка-хамас, никогда-никогда, как сказал бы благородный рыцарь Хуан де Чакон, – заявил Анри.
30. ВЛАСТЕЛИН УБИЙЦ.
– АШЬЯЯ НААМИЛЬХА, – сказал Рауль, потягиваясь.
– Что вы сказали? – спросил Вандом.
– ''Чем бы заняться?'' Пойду, посмотрю, как там наши. Не хотите присоединиться, Анри?
– С места не сойду, пока не дошью знамя! Я дал зарок.
– Что ж, в таком случае – до встречи.
– ИЛЯЛЬ-ЛИКАА, – важно ответил Анри и состроил гримаску. Рауль улыбнулся.
– Что вы смеетесь? ЛИ-МААЗА ТАДХАК? – спросил Анри, – Разве мой арабский так плох?
– Вы делаете успехи, – похвалил Рауль и пошел к своим друзьям, а Анри вздохнул и вновь взялся за шитье.
Пираты обосновались под тентом и встретили своего лидера приветственными возгласами. Вся компания была в сборе, только Люк как всегда отсутствовал. Желторотые играли в карты, Серж перебирал струны гитары, Гугенот был погружен в свою книгу, а Оливье лениво перелистывал арабский разговорник. Ролан громко называл новые слова.
– Золото! – говорил Оливье.
– ЗАХАБ, – отвечал Ролан.
– Жемчуг!
– АЛЬ-ЛЮ-ЛЮ!
– Алмаз!
– АЛЬ- МААС!
– Серебро!
– АЛЬ-ФИДДА!
– Молодец, – сказал Оливье, – Не пропадешь.
– АХЛЯН! / Привет!/ – поздоровался Рауль с Пиратами.
– Привет-привет! – отвечали Пираты, – Наконец-то!
– Как дела? КЕЙФ – АЛЬ УМУУР?
– Нормально, – сказал Гугенот.
– АЗЫЫМ. / Великолепно,/ – сказал Ролан.
– Вы не видели моего Гримо?
– Твой Гримо и герцог дымят как два дракона – в две трубки.
– Черт! – пробормотал Рауль, – ЛЯАЙН. Гробит бедняга здоровье на старости лет. И так кашляет по ночам. Заведу ему кальян, что ли. Посмотри в разговорнике, как кальян по-арабски.
– ШИИША, – сказал Оливье, – На гашиш похоже. Заведи ему гашиш. УРИИД ЛЯУ САМАХТ… Дайте, пожалуйста… – а слово ''гашиш'' не найти.
– И не найдешь. Господин де Вентадорн таким зельем не балуется. И знаешь, я плохо понимаю твой арабский, Оливье.
– Это шутка.
– Ты не понимаешь, чем шутишь. Если вспомнить историю…
– Давай, давай! – сказал Оливье, – Просто обожаю, когда наш Бражелон в хорошем настроении и начинает травить байки.
– Вот балда, – сказал Рауль добродушно. – Я коротенько. Я хотел только сказать, что гашиш – пагубное зелье, к которому в эпоху крестовых походов прибегал заклятый враг рыцарей, шейх из Аламута, прозванный Старец Гор или Властелин Убийц. Он одурманивал этим зельем своих разбойников, и те исполняли без рассуждений самые жестокие его приказы. Они превращались в рабов Старца Гор, и зелья им было нужно все больше и больше. Снадобье это вызывало у несчастных волшебные галлюцинации. Они бросались в пропасть, убежденные, что воскреснут в мусульманском раю в объятиях гурий, прелестнейших дев магометанского рая. Эти так называемые ассасины убивали наших вождей и правителей. Вы все это знаете, я только напомнил. Не так ли? Так вот, если бы джин из арабских сказок принес сюда целую бочку гашиша…
– Бочку гашиша? Парень! Да мы были бы богаче Фуке! Ты можешь это перевести на деньги?
– Я вылил бы этот гашиш в море и никому из вас не дал бы ни капли. Потому что это дьявольское зелье вызывает сначала кайф, а потом кошмар и ведет к распаду личности.
– А ты, что ли пробовал?
– Не пробовал и не собираюсь, – отрезал Рауль.
– Вспомнил! – воскликнул Ролан, – Я читал про ассасинов в одном рыцарском романе. Можно, я расскажу?
Пираты выразили согласие.
– Иерусалимский король послал свое посольство к Старцу Гор. Возглавляли посольство граф де Бриссак и граф де Плантар. Последний был облачен в белый плащ с красным крестом Ордена Храмовников. Отряд въехал в ущелье. Рыцари не чувствовали себя в безопасности – им везде мерещились тайные соглядатаи, сарацинские тюрбаны. Они опасались также, что мусульмане могут вызвать горный обвал, то есть попросту завалить их камнями. Но они добрались до безмолвного замка благополучно. Закованных в латы рыцарей встретил приближенный Старца Гор. Рыцари решительно шагнули на камни ассасинского логовища. Рыцарские плащи развевались. Они встретили своего врага – Старца Гор. И тогда тамплиер вручил ему футляр с посланием иерусалимского короля Бодуэна IX. Старец Гор предложил посольству прогуляться по саду, а тамплиера провел в замок. Граф заявил, что нет такой крепости, которую нельзя было бы взять. И вот еще что он сказал Властелину Убийц, слушайте! Отличные слова! Я это на всю жизнь запомнил, хотя давно уже читал этот роман! ''Меч рыцаря прям и победоносен, сабля сарацина изогнута и лукава''. А Старец Гор сделал какой-то жест, и молодой фидаин не раздумывая, прыгнул вниз с крепостной стены. Тамплиер молчал. Властелин убийц повторил жест. Второй воин в белом тюрбане бросился вниз. И третий следом за ним. И четвертый. Вот какой был ответ Старца Гор. Я уже не помню, чем там все закончилось – книга-то толстенная, но эпизод этот врезался в мою память. Я тогда и подумать не мог, что однажды придется лицом к лицу встретиться с этими фидаинами – я ведь правильно сказал, именно так называются мусульманские фанатики?
– Именно так, малек, – вздохнул Серж.
– Властелин убийц, – сказал Ролан, – Но ведь его больше нет, этого ужасного Старца Гор.
– А кто его знает, – пробормотал Гугенот, – Может, какая-нибудь подобная сволочь, только назывется по-другому.
– Я боюсь за герцога, – сказал Ролан.
– А вот за герцога не бойся, – заявил Оливье, – пока я жив, с герцогом не случится никакой беды.
Часть 5. Грот-мачта.
Рауля я буду любить еще больше, когда характер его определится, когда он проявит себя в поступках… как вы, мой дорогой.
А. Дюма. "Виконт де Бражелон".
Леголас, Лист Зеленый, Эльфийский герой,
Ты весело жил, но в час роковой
К морю синему в плен душа попадет
И покоя в родных лесах не найдет.
Д. Р. Р. Толкиен. ''Две твердыни''.
ЭПИЗОД 23. ПИРАТСКИЙ МЕТОД.
ЭПИЗОД 23. ПИРАТСКИЙ МЕТОД.
1. НА ПАЛУБЕ ''КОРОНЫ'' ПОЯВЛЯЕТСЯ МОРМАЛЬ.
Несмотря на искусство корабельного доктора Себастьена Дюпона, одиозная фигура де Мормаля стала мелькать то тут, то там, внушая путешественникам чувства, весьма далекие от христианской любви к ближнему. Доктор вовремя предупредил капитана, тот – герцога, и все насторожились, сохраняя внешнюю беспечность. Герцог просил не проявлять враждебность и вести себя как обычно.
Так и вели себя моряки и путешественники.
Моряки были учтивы, любезны, предупредительны, но за внешней корректностью скрывалось презрение, и не было в общении с Мормалем той теплоты и доброжелательности, с которой они после шторма стали относиться к пассажирам. А Пираты начали утонченно издеваться над стукачом. Особенно в этом преуспел Оливье. Стоило де Мормалю приблизиться, Оливье начинал разглагольствовать, бахвалиться, мешая в своей речи высокопарные монархические монологи и отборнейшие ругательства в адрес предательства. Желторотые и барабанщик простодушно внимали рассказам де Невиля. Ролан, мечтавший о синем плаще, излагал воспоминания мушкетера в своих мемуарах, а прочие посмеивались, предоставляя барону право забалтывать Мормаля.
Серж де Фуа не сказал желторотым, кто именно его предупредил о стукаче: этих мальчишек он впервые увидел на пирушке у грот-мачты. Но Бофору он сразу шепнул о предупреждении Конде и герцогини Орлеанской. А когда предупреждают сразу и командир и возлюбленная – это уже серьезно. Кроме Бофора, Серж предупредил и Бражелона. ''Я не сказал им, но тебе-то я могу сказать''. – "О чем ты, Серж?'' – '' Вернее, о ком. О стукаче. Это серьезнее, чем вы думаете. А ты, я вижу, уже забыл". – "А, вот ты о чем… Ну, можешь и мне не говорить, раз дал слово''. – ''К тебе это не относится. Что Мормаль стукач, мне сказал сам Конде''. – ''Конде? Это действительно серьезно. У Конде разведка что надо''. – ''Не всегда разведка Конде было что надо. Иначе он не дал бы так глупо захватить себя и не угодил в тюрьму… знаешь, когда''. – `'Из прошлых ошибок надо извлекать уроки, что и сделал его высочество принц Конде. Это все?'' – ''Нет, не все. Еще меня предупредила Она…'' Серж не назвал возлюбленную по имени, но Рауль сразу понял, о ком идет речь. Кто-кто, а дочь Гастона посвящена во многие заговоры и интриги.
А Гугенот подлил масла в огонь, сообщив, что и гасконец называл ему это имя. Гугенот немного схитрил – Д'Артаньяна он не видел, капитан предупредил о Мормале значительно раньше, и не только его, а всех своих мушкетеров. Но Гугенот очень хотел, чтобы Д'Артаньян и Бофор в будущем забыли свои разногласия и стали друзьями, и старался расположить окружение герцога в пользу гасконца. Тут и Оливье припомнил, что уже слышал это имя от Д'Артаньяна. "И я слышал это имя, и тоже от Д'Артаньяна, – сказал Рауль, – Но где, когда, при каких обстоятельствах – хоть убейте, не помню''.
И, хотя он мысленно восстанавливал в памяти все свои беседы с гасконцем, имя Мормаля выпало из этих бесед. Провал в памяти. А он еще хвастался своей памятью! Просто свинство – помнить до мельчайших подробностей то, что очень хочешь забыть, а такое важное обстоятельство вылетело из головы. Раулю казалось, что, если он сейчас вспомнит, когда Д'Артаньян назвал ему имя стукача, это даст ключ к разгадке этой невзрачной и гнусной фигуры. Но какая-то невидимая резинка, вроде той, которой Люк подправляет свои зарисовки, стерла в его памяти время, место и обстоятельства, при которых гасконец назвал ему имя Мормаля.
И вездесущему Гримо имя Мормаля не было знакомо. Старик тщетно чесал свою лысину и пожимал плечами. "И рад бы помочь, да не припомнить. Нет, не помню, – сокрушенно говорил Молчаливый, – Мор-маль, Мор-маль… Нет, не помню, мой господин…На ''Мор'' я помню только… того… демона…'' – тут бедняга менялся в лице, даже спустя столько лет воспоминание о Мордаунте внушало ему ужас. Вот что резинка должна бы стереть в твоей стариковской памяти, мой бедный Гримо. "А знаете, сударь, они чем-то похожи!'' – ''Мормаль и Мордаунт? – спросил Рауль, – Да иди ты, ничего общего!" Он не стал конкретизировать, не желая усугублять мрачные воспоминания старика. "Похож, – упрямо повторил Гримо, – Я вам точно говорю!"
…Рауль с досадой стукнул себя кулаком по голове. `'Какая муха тебя укусила?" – лениво спросил Оливье, сдавая карты. "Забыл, все забыл. О, почему я такой беспамятный дурак!'' – ''Брось, приятель, не мучайся, – сказал Серж, – это как с потерянной вещью: ищешь, ищешь, все перероешь, а потом находится сама". – "Потерянная вещь иногда находится с опозданием, – возразил Рауль, – Может быть, и я вспомню, когда будет уже поздно''. – "Тихо, ребята, сейчас будет потеха'', – предупредил Оливье.
Пираты учтиво, но холодно приветствовали Мормаля. Тот явился в рыжеватом парике и костюме цвета зеленого горошка, с довольно аляповатыми украшениями. Серж любезно предоставил Мормалю играть вместо него, подталкивая потихоньку локтем Бражелона, и они вместе занялись наблюдениями.
– Какие ставки, господа? – спросил Мормаль.
– Разве вы не знаете, сударь, что пиратский кодекс запрещает играть в карты на деньги? – сказал де Невиль.
– На что же вы играете? – спросил Мормаль.
– На исполнение желаний, – ответил барон, – Мы придумываем разные глупости для потехи.
– И проигравший должен исполнить?
– Безусловно, если вы честный человек. Например, этот юноша,… Что ты делал, Жюль?
– Я залез на марсовую площадку и кричал петухом, – сказал Жюль.
– И поэтому мы считаем Жюля, виконта де Линьета, честным человеком и благородным дворянином, – сказал Серж.
– А матросы? Смеялись?
– Все смеялись и кричали: ''Браво!'' Но, если вы боитесь рисковать… – протянул де Невиль, пожав плечами.
– Я не боюсь, – возразил Мормаль.
Игра началась. Серж невольно отводил глаза – он замечал кое-какие уловки Оливье. Он знал, что Мормаль проиграет. Но Сержу была отвратительна мысль о том, что даже со стукачом можно вести нечестную игру. Рауль посматривал на стукача – не так пристально, как Люк Куртуа на свою очередную модель, как бы между прочим, но уловил в хитрых бегающих глазках Мормаля какое-то коварство и лукавство. Гримо был прав. Этот человек все-таки чем-то похож на Мордаунта. Хотя Мордаунт – высокий, светловолосый и светлоглазый, со впалыми щеками и тонкими губами. А этот скорее упитанный, раскормленный, щеки отнюдь не впалые, а пухлые, глаза темные, а под глазами мешки. Возможно, Мормаль когда-то был крепким и ловким, но уже начал разъедаться и полнеть.
Карточных фокусов друга Рауль не замечал, размышляя о стукаче. Что-то сказал бы о нем наш художник? Как это у него получается на его замечательных портретах – сразу прямое попадание. Но не стоит отвлекать нашего живописца от работы. Сами справимся. Почему это люди, внешне совершенно непохожие, кажутся так похожи? Может, Люк объяснил бы этот феномен. Как когда-то прелестная Франсуаза Д'Обинье, теперь уже Франсуаза Скаррон, напомнила Луизу… ''Стоп, – сказал он себе, – возьмем "резинку". Это мы стираем". А игра закончилась победой Оливье.
– Ну, – сказал барон, – Теперь исполняйте мое желание.
– Надеюсь, не что-то непристойное? – спросил Мормаль.
– Отнюдь, – ухмыльнулся Оливье, – Вы, милостивый государь, поскачете на одной ножке, разыщете капитана, объяснитесь ему в любви и поцелуете в уста. Если вы считаете себя честным человеком и благородным дворянином.
– Но это глупо и смешно, – сказал Мормаль.
– Я так хочу! – твердо сказал Оливье.
– Смешно? Тем лучше, – фыркнул Серж, – Мы, видите ли, ребята веселые.
– Это ребячество, – сказал Мормаль.
– Знаете, мы все здесь немножко дети, – проговорил Серж, – Не надо было с нами связываться.
– Я же залез на марс! – заявил де Линьет.
– Да! Этот парень залез бы и на настоящий Марс, то есть на звезду по имени Марс ради своей чести! – высокопарно сказал Оливье, – А вы не хотите выполнить такой пустяк.
– Но капитан может подумать про меня…
– У вас остается право объяснить, что вы выполняли условия игры, – адвокатским тоном заявил Рауль, – Тогда ваше признание в любви и поцелуй капитан примет не как приставание, а как шутку.
Если бы это происшествие отбило у Мормаля охоту тереться возле Пиратов! Ничуть не бывало. Он опять появился уже в другом парике и другом кафтане. Оливье снова полез на провокацию. Он взял Мормаля за пуговицу / чего воспитанные люди никогда себе не позволяют/, и принялся крутить пуговицу, рассказывая очередную историю из его жизни при Дворе: ''Вы знаете, сударь, что значит быть всадником Королевского Эскорта?'' – и так далее. Разговор перешел на то, что стукачей господа мушкетеры никогда не принимали в свою компанию. Такой живности среди них не водилось. С этими словами Оливье сжал пальцы и вырвал пуговицу "с мясом" – вернее, с куском ткани.
– О, ради Бога, простите, сударь, – стал извиняться Оливье, – Я так увлекся, меня просто ярость охватила, я человек увлекающийся, эмоциональный. Надеюсь, вы не приняли мои слова на свой счет. Я не вас имел в виду… А вот слушайте, я вам расскажу еще одну байку…