Астуриас Мигель. Глаза погребенных

спустились в окрестностях Серропома - будто их поглотила земля, - прошли по
узкому, зигзагообразному Пути Молнии, поднялись на вершину передохнуть и
подышать свежим воздухом, затем Путем Водяной змеи спустились в подземелье.
Сгорели лучины окоте. Последний переход был очень страшен - меж скалистой
стеной и пропастью ни зги не видать.
- Ты знал, что я иду?
- Слышал твой голос.
- Я испугалась, когда мы остались в темноте...
- Первой моей мыслью было бежать к тебе на помощь, но я не мог уйти
отсюда; я обещал Кайэтано Дуэнде ждать вас здесь и, кроме того, побоялся
заблудиться в этом лабиринте.
- Мы опоздали...
- Да, задержались... Я все смотрел - не покажется ли где огонек окоте.
Как-то не подумал, что он может погаснуть.
- Не хватило окоте...
- А мне не хватало слуха - в молчании этих благословенных гротов
прислушиваться к звуку твоих шагов. Но ты уже здесь!..
Хуан Пабло целовал ее, сжимал в объятиях, кончиками лихорадочно горячих
пальцев водил по ее лицу, пытаясь восстановить облик Малены - точеный нос,
влажные, сверкающие миндалины глаз, губы с грустной складкой, шею амфоры,
плечи индейской богини; вдыхая запах ее волос, он упивался свежим
благоуханием шелковистого ливня и словно хотел проникнуть в ее мысли.
- Я не могла не прийти... Услышала от Кайэтано Дуэнде - _Алые камелии_,
и сразу же пошла за ним, как под гипнозом...
- Ах, как я хочу увидеть тебя! А солнце сегодня, как назло,
запаздывает. На заре сюда обычно проникает странный призрачный свет. Будто
камни светятся.
- Как хорошо, что ты нашел это убежище! Не можешь себе представить, что
было - ведь тебя искали по всему Серропому, обыскали дом за домом, всю
округу; военные патрули, конная полиция и пешие полицейские искали
непрерывно, днем и ночью. Обыскали церковь и обе школы... Я была у себя.
Учителя Гирнальду перепугали насмерть...
- Он передал тебе камелии?
- Ах да, да! Об этом я тебе потом расскажу... Они обыскали церковь, дом
священника... где только не искали... Пополука? Туда тоже несколько раз
заглядывали под разными предлогами... Нет, не потому, что подозревали, будто
ты скрываешься там... Нет, просто потому, что его лачуга стоит на окраине...
Если его, боже упаси, арестуют, то старика будут пытать... Хорошо, что здесь
тебя никто не видел...
- Только Кайэтано Дуэнде. Ну а сейчас скажи мне, скажи мне...
- Что?
- Ты сама знаешь...
- Да, да, да... - Она трижды поцеловала его. - Да, да...
Она снова целовала его, а камни уже начали излучать свой грустный
бледный свет.
- Пополука, - продолжала свой рассказ Малена, - передал записку,
которую ты оставил для меня. "A bientot, cherie!" Но я так мучилась,
милый... Я уже перестала верить твоему обещанию, что мы скоро увидимся...
Мне это казалось невозможным... По ночам я поднималась, бродила по школе,
смотрела через оконную решетку на улицу, и как только слышала шаги, спешила
к дверям, думая, что это, может быть, ты стучишься, ищешь пристанища; но
шаги удалялись, исчезали в молчании ночи, и я понимала - это были те, кто
искал тебя...
- Живым или мертвым... - Хуан Пабло прижал ее к сердцу. - Знаю, любовь
моя, знаю...
После паузы он продолжал:
- Самое чудесное то, что они не застали меня в палатке; я ушел к
тебе...
- Любовь моя, любовь...
- Чтобы избежать сплетен, я не поехал на джипе. Белая форма слишком
заметна - и потому я надел штатский костюм.
- Ты даже прошел мимо солдат патруля, который тебя искал... Мне сказал
Пополука...
- Я даже собирался подойти к ним и попросить у начальника патруля
глоточек, страшно хотелось выпить. Он на моих глазах пил, а я продрог до
костей. Но вовремя одумался. Дай-ка, подумал я, загляну к падре Сантосу и
промочу горло...
- Обо всем этом со всеми подробностями мне рассказал Пополука. Я только
не знаю, как ты добрался сюда, как узнал об этих пещерах, которых, по словам
Кайэтано, почти никто не знает.
- Случайно. Возвращался в лагерь... да, от тебя. Вдруг мне пересек
дорогу какой-то зверь, еле успел свернуть. Я остановил машину, выскочил и
погнался за ним. Зверь ускользнул в кустарники - они тут такие густые, что я
чуть не заблудился. Я уже собрался вернуться к машине, как вдруг заметил,
что ветки раскачиваются, будто от ветра, хотя ветра никакого не было. "Эге!
- сказал я себе, - надо выяснить, в чем дело" - и, проследив по движению
листьев, куда бежал этот зверь, наткнулся на вход в подземелье. Там сейчас
караулит Кайэтано Дуэнде.
Сквозь расщелину где-то высоко-высоко свет начал проникать в пещеру,
проступали очертания каких-то бастионов, призрачных колонн и сводов,
потонувшие во мгле готические нефы, шпили и ниши, какие-то купола без
облицовки или сплошь покрытые летучими мышами. Свет разливался, а Малена,
внезапно охваченная ужасом, не знала, куда отвести глаза. Неужели этот
человек, выплывавший из мрака, Хуан Пабло Мондрагон? Не может быть! Кожа
рыжевато-грязного цвета, зрачки какие-то кошачьи, неестественно большие,
губы и уши распухли... Неужели это он?
Хуан Пабло заметил, что Малена поражена - с печальной улыбкой,
обнажившей острые, очень белые зубы, он хотел было отойти. Но она не
позволила. Это он!.. Это он!.. - твердила она, стараясь не думать о лице
несчастного. Чувствуя себя потерянными в прозрачной пустоте, на дне пещеры,
они молчали.
- Не узнаешь меня?.. - И, не дождавшись ответа, настойчиво переспросил:
- Мален!.. Ты не узнаешь меня?..
Она тряхнула головой.
- Нет! Нет! Правда, нет!
- Ты не тревожься. Это не болезнь! Лицо деформировалось временно... это
действие одного вида кактуса. Я жую его на ночь. Одет я под
крестьянина-бедняка, и с таким лицом - может ли кто-нибудь узнать меня?
- Никто!.. - отчеканила Малена. - Я сама не уверена, ты ли это...
- Можно меня поздравить!
- А... а это не опасно?.. Страшно, если ты останешься таким!..
Страшно!.. - Поднеся руки к лицу, она закрыла глаза, застывшие, как
кристаллы, перед этим ужасным видением. Затем, несколько успокоившись,
спросила:
- Ты видел себя?
- Кайэтано обещал принести зеркало, но, должно быть, забыл.
- Подожди, у меня, кажется, в сумке есть, - она суетливо начала рыться,
- возьми, оно, правда, небольшое, но разглядеть себя все-таки можно.
Приподняв зеркальце и сдунув с него розоватые ниточки разлохматившегося
кантика, Хуан Пабло стал внимательно рассматривать свое лицо.
- Отлично!
- Отличный персонаж для "комнаты ужасов"! - оборвала его Малена.
- Тебе так кажется?.. По-моему, нет. Физиономия рабочего,
преждевременно постаревшего на побережье. Из тех, кого на банановых
плантациях довели до скотского состояния.
Продолжая разглядывать себя в зеркале и даже как будто любуясь
искаженными чертами, он с удовлетворением сказал:
- Беспокоиться не о чем. Опухоль остается только на то время, пока я
жую этот кактус, что дал мне Дуэнде. Кстати, это Пополука посоветовал мне
прибегнуть к такому средству. Немалых трудов стоило достать кактус, да и
прежде чем мне дали его, меня заставили пройти целую процедуру. Надо было,
по индейскому обряду, встать на колени, просить прощения у земли за то, что
я собираюсь сделать: изменить мои вид, изменить лицо, стать другим...
- За исключением голоса... - решилась заметить Малена.
- Постараюсь поменьше говорить и научусь гнусавить.
- Если хочешь, оставь у себя зеркальце...
- На время - пожалуй, но не в подарок, - прервал он. - Будут деньги, я
тебе куплю...
- Как хочешь...
- Возьми-ка эту монетку в десять сентаво, не то - дурная примета...
- Но ты ведь его не разобьешь?
- Разбить?.. Если уж я выдержал то, что увидел в нем!
Оба они рассмеялись, и Хуан Пабло рассказал Малене обо всем, что
произошло с ним после того, как во вторник ночью он покинул мастерскую
Пополуки. В кромешной тьме, где компасом ему служил инстинкт, он разыскал
вход в пещеру. Бродить совсем рядом с лагерем было крайне рискованно, но
ничего иного не оставалось. Теперь главное было не сбиться с пути. А что
делать, если он не найдет вход в пещеру?.. Вернуться к Пополуке?.. По-заячьи
петлять и путать следы, пока его не схватят и не убьют?.. Он припомнил, где
в прошлый раз оставил джип, и вошел в густой кустарник, заботливо охранявший
покой летучих мышей. Остановился, прислушался, не идет ли кто за ним.
Никого. Он услышал лишь собственное дыхание - тяжелое, прерывистое. Но
стоило только ему войти в подземелье, как показалось, будто кто-то идет за
ним. Ветер. Порывистый, сильный, он по-звериному подвывал у входа в пещеру.
Впереди - мертвое молчание, мрак. Неизвестность пугала. Он решил остаться
там, под золотистыми звездами. Он дождался рассвета и тогда спустился в
подземелье. В ту самую пещеру, где сейчас он обнимает Мален, такую любимую,
близкую, осязаемую, и рассказывает ей о днях и ночах, проведенных в
катакомбах, где нет света - лишь бледные отблески, - а голос утекает
ручейком по каменному безмолвию, рассыпаясь эхом, пока не замрет.
Малена отодвинулась, чтобы рассмотреть его. Невероятно. Посмотрела на
него еще раз, и еще более невероятным, сверхъестественным показалось ей все
это. Нет, это не пассажир с поезда. Не офицер в белой форме дорожника. Не
рабочий, как описал его Пополука. Это странная личность... какое-то
сказочное существо... обитатель подземных глубин...
Она зажмурила глаза и снова очутилась в его объятиях. Она попросила
рассказать, что он стал делать, добравшись до пещеры.
- Спал... - ответил Хуан Пабло. - Страшно хотел спать, не смыкал глаз
всю ночь - всю ту ночь, в Серропоме, когда меня выдворила из своего дома
одна особа: "А сейчас я хочу, чтобы ты ушел..."
Малена мягко закрыла ему рот рукой, которую он стал целовать, как
только в пещеру начал просачиваться свет. А потом боязливо отстранилась от
его чудовищных толстых, пышущих жаром губ и упрекнула за то, что он сейчас,
когда у них так мало времени, вспоминает о всяких пустяках.
- Совсем не пустяки... - проговорил Хуан Пабло. - Совсем не пустяки. Не
выдвори ты меня из своего дома, я бы погиб!
- Ты, конечно, прав. Но не говори, что я выдворила тебя, я просила тебя
уйти...
- Это звучит деликатнее, хотя по существу одно и то же...
- Какой ты нехороший!
- Скажи уж лучше - чудовище!
- Почему чудовище? Ты же сказал, что это обычное лицо рабочего с
побережья.
- Верно. А я и буду теперь рабочим на банановых плантациях. Начну с
самых низов, совсем как эти бедняги, которых съедает малярия.
- Но вернемся в пещеру...
- А мы и так в пещере...
- Насмешник!.. - отозвалась Малена, ударив его по руке с притворным
возмущением. - Ты же понимаешь, я хочу знать, как ты жил в пещере все это
время - ведь прошел уже почти месяц, и как ты встретился с Кайэтано Дуэнде.
Отсвет зари белой дымкой рассеивался в подземной темноте. Хуан Пабло
поднял Малену у подножия Арки каменных кактусов. Хотя Кайэтано Дуэнде и
охранял вход, было неблагоразумно оставаться здесь, лучше уйти подальше в
боковую галерею, служившую ему убежищем. В этот час из входа уже сеялся свет
мельчайшей пылью сквозь тысячелетние глыбы лавы. Хуану Пабло не пришлось
описывать, как он здесь жил: она сама могла все увидеть. Отсюда, из галереи,
он, не сходя с места, мог наблюдать на сто с лишним метров вверх за входом
со стороны кустарников, откуда действительно его могли бы выследить и
подкараулить враги. А Путь Водяной змеи известен очень немногим. Поэтому он
избрал этот закоулок вначале как временное жилье под землей. Проверил запасы
продуктов: оказалось более полусотни маисовых тортилий - точнее, шестьдесят
четыре, - дюжина маисовых сухих пирогов с сыром, пачка соли, четвертушка
паточного сахара, несколько ломтей копченого мяса, да еще текомате - сосуд
из кокосового ореха с водой. Оказалось, что нет спичек, свечей, окоте и
сигарет, он забыл у Пополуки свою домотканую сетку-матате, в которой у него
были даже сигары. Но мучительно переживал он не столько отсутствие табака,
хотя табак беглецу нужнее, чем любой обед, - сколько нехватку свечей, спичек
и окоте. Как же идти дальше по этим глубоким подземным переходам без огня:
тьма - хоть глаз выколи. Его охватила тревога: теперь из-за своей
небрежности он не сможет попасть в дальние галереи, где безопаснее. Он
сложил в угол принесенные вещи и продукты - здесь уже будет не временная
резиденция, как он предполагал раньше, а обиталище заживо погребенного.
Однако более тяжкий удар ждал его впереди. Как-то поднял он текомате и тут
же опустил. Воды в текомате хватит очень ненадолго, а продукты - копченое
или соленое мясо, тортильи или маисовая масса - не шли всухомятку; хорошо,
если удастся найти подземный родник или реку. Он поднял маленький камешек и
положил его на видное место: так не собьешься со счета дням. Этот темный
осколок гравия в его новом календаре соответствовал среде; в понедельник он
покинул лагерь, был у Малены, а остаток ночи провел в Серропоме, во вторник
был у Пополуки и провел там весь день, ночью ушел в пещеры и уже в
подземелье встретил невидимый рассвет среды... Какое это было число? Никак
не вспомнить!
Каждый день, отмеченный первыми десятью камешками, был с чем-то связан:
он стал соблюдать строжайший рацион копченого мяса и тортилий, начал
тренировки - учился долго сохранять неподвижность, много спал, постепенно
изучал соседние галереи в лаве и каменные туннели, медленно продвигаясь по
переходам, где под ногами поскрипывал песок, осторожно ощупывая стены в
поисках воды, напряженно прислушиваясь, не раздастся ли журчанье ручья, стук
капель родника. Он потерял слух в этом безмолвии - высохшем, темном, как его
губы; и снова и снова он прижимался ухом к холодному камню - вдруг донесется
эхо где-то упавшей капельки; прислушивался к отзвукам своих шагов и
торопливо возвращался, боясь потерять ориентировку; все скупее расходовал
воду по мере того, как убывал в текомате ее запас, - он словно вырывал сам у
себя сосуд, чтобы не осушить его одним глотком. Он решил выдерживать норму:
вначале - пять глотков в день, потом - три, потом - два, а потом... потом
его дыхание отразилось от пустого дна... Ах, тот день... ночь... знать бы,
что его ждет!.. Он не разбил текомате, вовремя спохватился - а вдруг все же
найдет воду, в чем тогда ее держать? Но лучше спрятать текомате, убрать с
глаз долой! Спрятать. Этого достаточно. Выиграть дни. Поменьше есть.
Стараться сохранять неподвижность... Да... но зачем выигрывать дни, если с
каждым днем ему становится все хуже?.. И чего достигнешь голодом? Жажда
подстерегала не только в каждом волокне вяленого мяса, пропитанного соком
дикого апельсина с солью; невыносимую жажду вызывали не только тортильи и
пироги с сыром. Мучило другое, еще более страстное желание. Оно еще в
детстве терзало его, когда он закрывал глаза, оно таилось под языком у
маленького Хуана Пабло - как мираж, перед ним возникали кристаллики льда в
воде, в молочно-белом, золотистом, темно-вишневом сиропе; а то ему мерещился
ice-cream {Мороженое (англ.).}, который еще юношей в Панаме он пожирал с
какой-то чувственной страстью; а то ощущал вкус прохладного сока гуанабы,
скользящего в гортань ароматными зелеными капельками, или кисловато-сладкой
влаги ананаса, или освежающего т_и_сте - напитка из маисовой муки, сахара и
ачиоте, оставлявшего под носом багряные усы...
Глупо сидеть не двигаясь, да и жажда не давала покоя. Он пытался
собрать в ладони тьму своего убежища и отправить ее в рот; отправлял в
буквальном смысле этого слова, помогая пальцами, как нечто такое, что можно
в самом деле поглощать, как растаявший гигантский айсберг - только айсберг
лавы, что плыл перед его воспаленным взором, казалось, что плыл, хотя
временами, когда сюда прокрадывался мерцающий свет, видно было, что он
неподвижен.
Наконец он решился. Нельзя погибать от жажды! Вода там, там, наверху,
стоит лишь выйти в кустарники - и можно сосать, жевать мокрую от росы
траву...
Но он тут же взял себя в руки... Идти днем... это значит самому
отдаться в руки врагов... в руки тех, кто ищет его, живого или мертвого... а
то... а то... а то... и это "а то" капелью слышалось где-то, где-то,
где-то... а то... а то... а то... углубиться в подземные переходы,
заблудиться и, не встретив нигде воды, умереть от жажды в каменной
западне...
Нет! Только не в лабиринт, нет! Он дождется ночи и выйдет на
поверхность, в кустарники... эх! пошел бы дождь... он бросился бы ничком и
ловил бы, глотал дождевые капли...
Он дрожал... движения его были неуверенны... вздрагивали руки... он
весь дрожал в ожидании ночи... в ожидании того момента, когда пустятся в
плавание флоты летучих мышей... когда заблудившиеся светляки залетят в
пещеру, - посвети, прежде чем потухнешь, - залетят кусочками звездного неба,
разбитого, как пиньята - рождественский горшок со сладостями...
Однажды, будто в приступе безумья, он схватил револьвер, бумаги,
оставшиеся продукты и широкими шагами двинулся к выходу... Пусть схватят!..
Пусть убьют! Но только бы дали вначале попить... живому или мертвому... черт
с ними, только бы попить... напиться...
И тут же проблеск сознания заставил его отступить и искать иного
выхода... Какого?... По коридорам лавы?.. По каменным штрекам?.. Пить...
есть... лабиринт... пить... есть... нет... нет... Так попадают в ловушку...
Так гибнут в пещерах, умирают от жажды... Нет, лучше - наверх! Наверх!..
Живым или мертвым... живым или мертвым... но наверх!..

XV

- Я уже был готов на все... - продолжал Мондрагон, - готов был сдаться,
готов был идти на смерть, словом - на все что угодно, лишь бы не погибнуть
от жажды... как вдруг встретил Кайэтано Дуэнде...
Оба с чувством признательности вспомнили Дуэнде и невольно посмотрели в
сторону выхода, где-то там караулил старик, качающийся взад и вперед, словно
колокол.
- Но... - в раздумье произнес Хуан Пабло, - лучше уйдем отсюда. В моем
убежище мы сможем устроиться с большим комфортом... - Последние слова он
произнес с гримасой, которая должна была обозначать улыбку. - Не стоит
рисковать...
Неузнаваем стал Мондрагон. Чем больше на него смотрела Малена, тем
меньше верила в то, что эта маска цвета копченого мяса, с толстыми губами и
большими торчащими ушами, это печальное существо, с виду беспомощное и
кроткое, точно раненое животное, было Хуаном Пабло - с худым лицом, тонкими
губами, Хуаном Пабло, которого она знала раньше. От его прежнего лица
остался лишь пунктир меловых зубов, обнажавшихся, когда он говорил.
Малена сказала ему об этом, а он предложил... вытащить зубы...
- Поклянись, что не сделаешь этого!.. - закричала она и схватила его за
руку, умоляя, чтобы он взглянул ей в лицо своими заплывшими глазами. Они шли
к его убежищу.
Он молча посмотрел на нее, попытался улыбнуться, поцеловал ее и сказал,
что это была только шутка. Прежде ей хотелось побольше света, чтобы
рассмотреть Хуана Пабло, теперь же она инстинктивно закрывала глаза и даже
вздрагивала всякий раз, когда ее целовало это чудовище...
- Я боюсь... - проговорила она, ах... если бы она могла сказать ему о
своих ощущениях, когда, зажмурив глаза, отвечала на поцелуи. - Ты ведь готов
на все, даже согласился обезобразить лицо, лишь бы спасти свою шкуру...
- Шкуру - нет!.. - возмущенно прервал ее Хуан Пабло. - Вот это...
это... что называется шкурой... - Он яростно рванул пальцами, как клещами,
кожу на левой руке. - То, что называется шкурой, - нет! Я хочу спасти мои
идеи. И ради моих идей я готов пожертвовать не только зубами, но и глазами!
Они подошли к убежищу, - к счастью, здесь было темнее, - Хуан Пабло нес
в руке сумку со съестными припасами, которую Дуэнде притащил на спине. Они
позовут его перекусить попозже, а пока он, как часовой, должен оставаться на
посту. Они устроились возле гигантской глыбы, прикрывавшей своей тенью вход
в убежище. Малена, не выпуская руки Хуана Пабло, трепещущая, счастливая -
она его почти не видела, - засуетилась, раскладывая хлеб, ломтики сыра,
галеты, поставила бутылку пива, мясные консервы, сардины и металлические
стаканчики. Хуан Пабло прикасался к ней в ритм ее движениям. Внезапно его
рука коснулась ее упругой груди, когда Малена наклонилась, чтобы передать
ему финик, из губ в губы. Его словно током ударило...
Она обернулась и взглянула туда, куда указывал Хуан Пабло, - его
каменный календарь, двадцать с лишним камешков, которые он выложил в ряд,
пока жажда, доводившая до исступления, не заставила его бросить счет дням;
места, по которым он расхаживал долгие часы напролет, разговаривая вслух сам
с собой; когда ему казалось, что он немеет, он говорил, говорил и
прислушивался к собственному голосу, желая удостовериться, не оглох ли он в
этой гнетущей тишине; и то место, неподалеку отсюда, где он впервые увидел
Кайэтано Дуэнде...
- Я не мог понять, кто это: живое создание или каменный человек, с
которого снято волшебное заклятие. И, признаться, вначале я даже перепугался
- а вдруг это мираж, вызванный мучившей меня жаждой? Мне представилось, что
я схожу с ума и мне мерещится фигура старика с текомате на плече. Я
набросился на него, выхватил текомате, зубами вырвал пробку и пил, пил, не
переводя дыхания. И лишь по мере того, как в гортани погасал ужасающий сухой
треск барабанов смерти, в сердце возрождался страх - я вспомнил о своих
преследователях, и ощущение животного счастья улетучилось...
Малена наполнила стакан, он отпил несколько глотков пива и продолжал
рассказывать о встрече с этим чуть ли не фантастическим существом, которому
он даже хотел целовать руки.
- Наконец тот, кого я считал привидением, обратился ко мне. И я понял,
что он, как и я, из плоти и крови. Оказывается, уже много дней он по
поручению Пополуки разыскивал меня. "Но откуда Пополука узнал, что я здесь?"
- в тревоге спросил я его. "Очень просто, - ответил он, - ты же просил его
раздобыть побольше свечей, лучин окоте, спичек, сигарет и несколько сигар, -
и все это забыл у него. Он заметил сверток только на следующий день, позвал
меня и сказал: "Я подозреваю, что некий человек заблудился где-то под
землей, меня очень тревожит эта мысль... Пойди, выведи его оттуда, кум. Ты
же знаешь все черные моря мрака, и бог не забудет твое доброе дело. Я так
думаю, потому что он оставил у меня сверток со всякой всячиной - и
светильники, и курево..." "Твое слово, кум, - для меня закон, - ответил я. -
Пойду поищу. Я тоже не смогу спать спокойно, зная, что где-то под землей
блуждает человек, и не такой уж я бесчувственный, чтобы отказать в
помощи..." И пошел на выручку!"
- Какое счастье, что он тебя нашел! - радостно воскликнула Малена; она
поднялась и налила ему еще пива. - Пополука знал о наших отношениях. В тот
день, когда он передал мне твою записку, я хотела объяснить ему все, просто
хотела излить душу, но он не пожелал меня выслушать. Только раз,
один-единственный раз, мы были вместе на Серро-Вертикаль, и он нас там
видел. И все понял...
Голос Малены прервался, зато откуда-то из глубины души поднялся другой
- голос сердца, который воскресил в памяти счастливые мгновения, тонувшие в
молчании неба, что столь не похоже на молчание подземелья; свидетелем этих
мгновений было лишь одиночество Тихого океана, распростершегося на горизонте
далекой, недосягаемой мечтой.
- Мне даже кажется, что я слышу твой голос на Серро-Вертикаль...
Помнишь... Ты декламировал?.. Или импровизировал?..

Как хочу я умчаться
в открытое море
и не мыслю сюда возвращаться.

Как хочу я, зажмурив глаза,
слышать возгласы радости ль, горя:
- Он погиб!.. - и не выдать себя!

Как хочу улететь я стрелой,
затерявшись в дали морской!

- Это мысль беглеца, тебе не кажется?.. Я хотел бежать от самого себя,
бежать от действительности...
- Или от того, чего уже нельзя было избежать, поскольку тебя связывало
слово... - колко заметила Малена; она не могла подавить в себе вспышку
раздражения, вызванную, впрочем, не им, а самими событиями. - Как все это
глупо запуталось! Какая бестолковщина!.. Можно подумать, что заговор
готовили те люди, которые хотели его провала!
- С отчаяния люди идут на все...
- Если так объяснять...
- Тебя, к счастью, не задело...
- Зато ты оказался под ударом...
- И не потому, что я был согласен с планом покушения, - прервал ее
Мондрагон. - Я имел дело с людьми, которые не понимали, что мало покончить с
одним _Зверем_, - необходимо поднять весь народ, чтобы изменить все в корне.
Я неточно выразился, что они не понимали; как раз они все отлично понимали и
даже чересчур много, для них не было тайной, что народное восстание им также
грозит кое-чем, оно может ударить по их интересам...
- Зачем же ты сам влез в это дело?.. Прости меня, говорить об этом
сейчас поздно и даже глупо, однако ничего иного не остается, как задавать
тебе вопросы, те же самые вопросы... Почему?..
- Почемууууу... - покачивая головой, протянул он, и это слово
прозвучало, как скорбный вопрос. - Я и сам не знаю...
- Ты даже взялся вести грузовик, который должен был в момент покушения
пересечь дорогу президентскому автомобилю!.. - сказала она грустно и нежно.
- Черт возьми! Ну, я-то один, а у остальных - дети, сестры, братья,
семьи. Я один, и, кроме того, я был абсолютно уверен в успехе... А на всякий
случай, - доверительно добавил он, - я собирался захватить с собой в
грузовик оружие, чтобы ликвидировать диктатора, если он останется
невредимым, - я же хорошо стреляю... А потом... - Он сжал ее руки и,
изобразив некое подобие лукавой улыбки, сказал: - Знала бы ты, как я был
всем этим захвачен...
- Представляю себе.