Страница:
Вечером второго дня два корабля обогнули Китовый Мыс. До Скарпнэса, за которым морская дорога огибала полуостров и поворачивала на север, оставалось не больше одного дня пути.
— Сегодня нам нужно уплыть как можно дальше! — сказал Ингиторе Хьёрт. — Сейчас не будем останавливаться. Еще достаточно светло. Мы попробуем доплыть до речки Моркэльв и переночуем там. Тогда до Скарпнэса остается меньше одного дня пути, и мы проплывем его засветло. Завтрашнюю ночь мы проведем уже на западной стороне Квиттинга.
— Там как раз близко до Бергвида Черной Шкуры! — ворчливо вмешался в разговор Ормкель. — Говорят, что он восстановил какую-то из старых усадеб возле Медного Леса и живет там со своей дружиной.
— Это верно! — подтвердил Эвар, кормчий Хьёрта, родившийся на Квиттинге. — И не какую-то, а старую усадьбу конунга. Он занял дом своего отца.
— Лучше бы ему отправиться к его отцу туда, где он сейчас, — к Хель! — буркнул Ормкель.
— Я вижу, имя Черной Шкуры у всех фьяллей вызывает прилив доблести! — язвительно сказала Ингитора.
Ормкель ответил ей колючим злобным взглядом.
— Придержи язык, женщина! — сказал он. — Ты еще не видела Черной Шкуры! Никто не скажет, что я боюсь его или кого-либо другого! Но мой конунг велел мне привезти ему тебя живой и здоровой! Ему, а не Бергвиду!
— Вот как! — воскликнула Ингитора. — Он хотел увидеть меня?
Ормкель не ответил, пожалев в душе, что не сумел придержать язык. А впрочем, уже было все равно.
— Я давно так думала! — продолжала Ингитора, вспомнив свою беседу с кюной раудов Ульвхейдой. — Видно, мои стихи плохо звучат в пересказе, и Торвард конунг хочет услышать их от меня самой! Пусть послушает! У меня нет причин бояться взглянуть ему в глаза! А вот хватит ли у него на это смелости?
Ормкель хотел ответить что-то резкое, но глянул в лицо Ингиторе и молча отвернулся. Наверное, вспомнил, что мужчине не много чести в спорах с женщиной.
Еще вечером Ингитора, засыпая, слышала спор Хьёрта с Ормкелем. Впереди у них лежал Хальвмун — длинный залив, врезающийся в берег полумесяцем. Обыкновенно корабли проплывали, не теряя берега из вида. Но если плыть напрямик через море, по самой короткой линии между рогами полумесяца, то это заметно сократило бы путь и позволило проплыть Скарпнэс задолго до темноты. К этому и склонялся Хьёрт. Но Ормкель не считал этот путь наилучшим. Где-то в глубине его сознания оживал страх перед четырьмя колдунами. Как знать, на какие расстояния распространяется их власть? На всякий случай Ормкель предпочел бы держаться ближе к берегу. Но Хьёрт быстро его переспорил. У слэтта нашлось два неотразимых довода.
— Я вижу, фьялли не очень-то любят плавать по открытой воде и предпочитают держаться берега, как ребенок держится за нянькин подол! — сказал он. — А если тебе, Неспящий Глаз, это не нравится, то плыви на своей лоханке как сам знаешь, и встретимся потом в Аскргорде.
Поскольку у Ормкеля было вдвое меньше людей, ему пришлось уступить. Разделяться сейчас было бы очень глупо.
С рассветом оба корабля отошли от Восточного Рога. Берег почти скрылся из глаз и только неверным облачком темнел вдали. Ормкель с самым хмурым видом стоял возле руля. Кормчий, Эвар, осторожно косился на него. Ему было обидно, что за ним вроде как присматривают, но спорить с фьялльским ярлом ему не хотелось. Видно, бури войны, опалившей детство квитта, научили его ценить мир превыше всего. Эвару было чуть за сорок, но он был так мал ростом и худощав, что со спины его можно было принять за подростка. Лицо его украшала маленькая рыжеватая бородка, а блекло-голубые глаза смотрели со спокойным дружелюбием на всякого, какого бы племени и занятия он ни был. Ингиторе нравилось сидеть на одной из задних скамей поблизости от Эвара — у него всегда находилось, о чем рассказать.
Но сегодня Эвар не отвлекался на разговоры, а озабоченно осматривал небосвод. Ветер крепчал, и скоро «Серебряный Ворон» полетел как птица. «Козел» едва поспевал за ним и стал отставать. Со стороны открытого моря быстро наплывал туман.
— Не нравится мне это! — бормотал Ормкель. — Где это видано — туман при такой погоде?
— Это твои четыре колдуна нагнали тумана! — сказала Ингитора. Ормкель даже не посмотрел в её сторону. Он подозревал, что зловредная Дева-Скальд сейчас даже слишком права.
Перед полуднем небо потемнело. Море бурлило. Разыгрывался шторм. Ормкель мог бы радоваться, что сбылись его предсказания, если бы это не грозило большими бедами. Ветер и волны сбили корабли с пути и понесли прочь от Квиттинга.
— Что я тебе говорил? — орал Ормкель, с ног до головы мокрый.
— Не вижу ничего страшного! — также во весь голос отвечал ему Хьёрт, пытаясь перекричать рев бури. — Нас уносит от Квиттинга, скоро мы увидим берег граннов. Там есть места, где переждать!
— С чего ты взял, что нас несет на юго-запад?
— А больше тут некуда! Ты что, вчера родился? До Квартинга еще далеко!
— Хель и Мидгард знают, с какой скоростью нас несет этот проклятый ветер!
— Но в Среднем Проливе больше некуда деваться! Слава Одину, до открытого моря еще далеко!
Ингитора с Хальтом сидели в кожаной палатке под кормой, но и здесь им было мокро, холодно и неуютно. Ингитора впервые в жизни попала в шторм, и ей было очень страшно. Всем телом она чувствовала, как корабль то взлетает на волне, то стремительно бросается вниз — так и кажется, что он летит прямо на дно, в обитель Эгира, и никогда не вынырнет! У нее захватывало дух, сердце холодело и подпрыгивало к горлу, едва успевая опуститься вместе со всем остальным. Голова кружилась так, что Ингитора порой не сознавала, где верх, а где низ. Из всех мыслимых желаний у нее оставалось одно — скорее назад на твердую землю!
Присутствие Хальта ее несколько подбадривало, и она крепко держала его за руку. Ведь альв не может утонуть! Ведь не только сочинять стихи он умеет! Она верила, что альв сумеет их спасти, если будет совсем плохо, но все равно переживала далеко не самые приятные часы в своей жизни.
— Что, ты немного испугалась? — с насмешливой заботой расспрашивал ее Хальт. Он откинул капюшон, на его лице виднелись капли воды. Ингитора пыталась поймать его взгляд, но не могла различить его глаз. — Путь к возлюбленному твоего сердца не так-то прост! Это всегда так бывает! Зато как приятно будет тебе рассказать ему, каким ужасным опасностям ты ради него подвергалась!
— Ничего не будет приятного! — стуча зубами от холода, отвечала Ингитора. В голосе Хальта была издевка, и это было еще неприятнее шторма. — Это ты, должно быть, вызвал шторм!
Хальт расхохотался, и Ингитора подумала, что так оно и есть. В этот миг «Серебряного Ворона» так встряхнуло, что у альва булькнуло в горле, и Ингитора испугалась, что он подавится своим смехом.
— Хватит, пожалуйста! — взмолилась она. — Я знаю, тебе нравится меня мучить, но другие-то в чем виноваты!
— Я и не думал тебя мучить! Я помогаю тебе как могу. Я же не виноват, что у Торварда мать колдунья. Я уже почти сдержал свое обещание — дал тебе войско для мести за отца. А ты меня обманула!
Лицо Хальта вдруг стало страшным, как морда тролля. Ингитора вздрогнула, выпустила его руку и отодвинулась в дальний угол тесной палатки. Иногда она так боялась Хальта, как будто он мог съесть ее. В такие мгновения она с неожиданной резкостью ощущала, что он — существо другого мира, непонятного и угрожающего. Может быть, он ее и не съест. Но Ингитора опасалась за свой рассудок. В его глазах светилось безумие.
— Ты влюбилась в него! — прошипел Хальт, и сейчас он казался Ингиторе злее лесного зверя. Корабль по-прежнему качало и бросало на волнах, но она почти забыла о шторме. — Ты хочешь бросить меня ради него! Ты хочешь выйти замуж, стать кюной, нарожать детей! Ты будешь нянчить их и менять им пеленки, как все женщины, не умеющие связать двух слов! По-твоему, это гораздо лучше, чем быть скальдом!
— Ничего подобного! — отчаянно крикнула Ингитора. — Я вовсе не думаю, что это лучше! Но…
Она не знала, что сказать. Обычная жизнь женщины в глазах альва выглядела смешной и жалкой. Ингитора сама не знала, чего она хочет. Даже Эгвальд сейчас казался ей далеким, образ его побледнел и почти растаял. Здесь, на корабле, которым играли дочери Эгира, осыпая тучами холодных брызг их жалкую палатку, весь мир казался придуманным, ненастоящим, а единственной истиной был он, хромой альв. Он не принадлежит этому миру и неподвластен ему, поэтому он — единственная правда, которую знала душа Ингиторы. Единственное, что имело настоящую ценность в ее жизни. Можно потерять все — но гость из Альвхейма не изменит ей, потому что беды и перемены земного мира не имеют над ним власти.
— Я не люблю никого другого, никого, кроме тебя, слышишь ты, колченогое чудовище! — отчаянно закричала Ингитора. — Я знать не знаю никого, кроме тебя, у меня во всем свете нет никого, кроме тебя! Слышишь ты?
— Слышу, слышу! — Хальт повернулся к ней и сам взял ее за руку. Он и не подумал обидеться на «колченогое чудовище» и сиял, как будто вернулся в родной Альвхейм. Он знал, что в этом крике прорвалась невозможность Ингиторы освободиться от его власти, и радовался, потому что слова ее были правдивы. Его жертва снова безраздельно принадлежала ему.
И лицо его снова показалось Ингиторе не страшным, а прекрасным. Тревога и страх исчезли из ее души, все ее существо наполнилось светом. Даже в палатке корабля, танцующего опасный танец на хребтах штормовых волн, она почувствовала себя спокойно и уверенно. Теперь, когда Хальт держал ее за руку, земные бури и грозы не были властны и над ней.
— То ли волшебная цепь Хеймира конунга спасла нас, то ли заклинания Девы-Скальда! — бормотал стюриман. — Теперь бы только увидеть берег! Нет, земли граннов нам не видать. И как бы нам не оказаться возле самого Скарпнэса.
— А ты не хотел меня слушать! — огрызнулся Ормкель.
— Уж если твои колдуны задумали получить наш корабль, то они его получат. Даже если бы мы с тобой решились плыть через говорлинские реки и южные моря!
Ормкель хмыкнул и рассмеялся. Такой путь занял бы не меньше года и был гораздо более нелеп, чем чесание правого уха левой рукой через голову.
Туман понемногу рассеивался, и стало видно, что уже вечереет.
— Нет, это не Скарпнэс! — бормотал Эвар, самый лучший знаток этих мест.
— Уже и то утешает! — отозвался Хьёрт.
— Веселого мало, ярл. Нас занесло в такое место, что немногим лучше Скарпнэса. Это Ньёрдэнгер! Луга Ньёрда!
— Вот как? — Хьёрт подошел поближе, и Ингитора последовала за ним. О Лугах Ньёрда слышали многие, но мало кому случалось их видеть. — Давно хотелось мне узнать, существуют ли они на свете в самом деле или только рождаются в головах удалых мореходов после третьей чаши пива!
— Здесь Ньёрд пасет своих быков? — спросила Ингитора у Эвара. — Это правда?
— Вон там, видишь, темнеет мыс! — Эвар показал ей в сторону берега, но Ингитора не могла ничего толком разобрать. — Это Пастбищная Гора, Бетаберга. Ее все корабли, если кого занесет сюда, стараются обходить стороной. За ней и лежат Луга Ньёрда. Уже темнеет…
— Да, уже темнеет! — К ним подошел один из хирдманов. — Ты не забыл, Хьёрт, что у нас поврежден руль? Нам надо к берегу, и как можно скорее!
— Мы туда и гребем! — отозвался Хьёрт. — Смотри, берег совсем близко.
Эвар тревожно закусил губу. Он лучше всех знал, что руль поврежден и плыть так дальше нельзя. Да и «Козла» они потеряли во время шторма. Он не мог возражать против очевидной необходимости пристать к берегу, но все же с детства привычный страх перед этими местами был силен.
— Да, уже темнеет! — сказал он, не сводя глаз с темной вершины Бетаберги. «Серебряный Ворон» уже так приблизился к берегу, что Пастбищная Гора была хорошо видна. — Когда темнеет, Ньёрд выгоняет своих быков пастись на эти луга. Потому они запретны для людей. Здесь и раньше, до войны, никто не смел пасти свою скотину. Теперь пастбища Ньёрда даже увеличились, стада его разрослись.
— Уж верно, ни у одного конунга нет такой скотины, как у Ньёрда, а? — спросил Ормкель.
— Да. — Эвар кивнул. — Его стада неисчислимы, как морские волны. Быки его огромны, каждым можно накормить полсотни человек. Но трогать их нельзя, ты и сам понимаешь.
— А я слышал, что у Бергвида на плечах шкура одного из Ньёрдовых быков, — сказал Хьёрт. — Как же он ее раздобыл?
— Рассказывают, что Ньёрд позволил Бергвиду убить одного из этих быков. Но не рассказывают, какую жертву за это принес Бергвид, — ответил Эвар. И на корабле повисла тишина, нарушаемая только скрипом весел и плеском воды. Каждому стало жутко в глубине души. И даже самым любопытным захотелось, чтобы рассказы о стадах бога морей, которые по ночам пасутся на Лугах Ньёрда, оказались выдумкой болтунов.
«Серебряный Ворон» царапнул днищем по песку. Он шел медленно-медленно, как будто крался. Даже Эвар никогда не приставал к берегу возле Лугов Ньёрда и совершенно его не знал.
— Не вижу ни единого тролля! — бранился вполголоса Хьёрт, держась за одно из кормовых весел. Он не знал занятия хуже, чем с поломанным рулем подбираться к незнакомому берегу почти в полной темноте. — Эвар! Какое тут дно, ты не знаешь? Хоть бы берег увидеть!
Слушая ее стихи, хирдманы оглядывались на нее, и лица их показались бы Ингиторе странными, если бы она могла их разглядеть. Весь мир вокруг будто стал ненастоящим. Но хирдманы думали, что именно она, Дева-Скальд, наворожила это море, тихо светящееся серо-голубым жемчужным цветом, эти темные скалы и клочья тумана. Ощущение чуда исходило от нее. Люди не знали, что Ингитора светится отраженным светом хромого альва.
Словно откликнувшись на ее призыв, из-за облаков появилась луна. И люди ахнули, увидев внезапно море и берег, озаренные ярким бело-золотистым светом. Полная луна была огромной и сияла, как позолоченное блюдо. Она была так велика, словно Луга Ньёрда находились гораздо ближе к ней, чем вся остальная земля. А может, так оно и было.
Но теперь можно было подходить к берегу без опаски — все прибрежные камни стали видны. Скоро Эвар заприметил удобное для стоянки место, «Серебряный Ворон» был вытащен на берег. Лунный свет так ярко заливал берег, что даже костра разводить не понадобилось. Только вот большую часть припасов смыло в море во время шторма, и каждому досталось совсем немного хлеба и вяленого мяса. Наломав веток и надрав по охапке травы, хирдманы стали укладываться спать. Ингитора подсела к Эвару.
— А где же они — быки Ньёрда? — стала расспрашивать она. — Ты говоришь, он пасет их где-то близко?
— Куда уж ближе! — Эвар приподнялся на локте и оглянулся на близкий пригорок. — Вот с того бугра видно Луга Ньёрда. Послушай — быки уже вышли.
Но Ингитора слышала только шум волн, правда, очень громкий и какой-то плотный, как будто волны качались у нее под самым ухом.
— Это они! — сказал Эвар, тоже прислушиваясь. — Их много-много, и у всех такие черные спины, без единого пятнышка, и луна блестит на рогах. За ночь они съедят всю траву до самой земли, а за день она вырастет снова.
— Я хочу на них посмотреть! — сказала Ингитора. — Не каждый день оказываешься вблизи таких чудес! Я никогда себе не прощу, если побываю так близко от Ньёрдовых стад и даже не попытаюсь взглянуть на них!
Она ждала, что Эвар станет отговаривать ее, но он только пожал плечами, вылез из-под плаща и стал натягивать сапоги. Он тоже ждал от Девы-Скальда странностей и причуд и радовался, что они оказались довольно безобидными.
— Посмотреть на них можно, — говорил он, расправляя влажные сапоги и затягивая ремешки под коленями. — От этого большого вреда не бывает. Если не подходить к ним близко, они сами не тронут.
Услышав, куда собрались Ингитора и Эвар, еще несколько человек захотело пойти с ними. Собрался и Ормкель. Он, как подозревала Ингитора, покинул свою охапку веток вовсе не ради морских быков, а чтобы не терять ее из виду. Неужели он боится, что она убежит? Куда на Квиттинге можно убежать? Только к троллям. И не затем она сама пошла в этот поход, чтобы отступить с полдороги.
Эвар шел первым, за ним Ингитора и Хальт, потом еще несколько хирдманов. Последним шел Ормкель. Луна ярко светила.
— Мне будет о чем складывать стихи! — радовалась по пути Ингитора. — Если я хоть однажды увижу морских быков, мне всегда будет о чем рассказать!
Они поднялись на невысокий холм, замыкавший прибрежную долину. Глянув вниз, Ингитора ахнула,кое-кто из мужчин тоже не сдержал возгласа. Вся долина внизу, огромная, бескрайняя, была полна могучих черных спин. Вся долина шевелилась, двигалась, шумно дышала. Огромные черные быки, каждый вдвое больше обычных, паслись на лунной траве, и луна блестела на их огромных крутых рогах. Сами они казались похожими на волны, а лунный свет придавал стадам призрачный, ненастоящий вид. Над долиной висело сопенье, хруст травы под тяжелыми копытами.
— Вот это да! Расскажу — не поверят! — восклицали хирдманы. — Во сне не приснится!
— А мяса-то! — протянул Ормкель, озадаченно почесывая в затылке. Ингитора бросила на него беглый насмешливый взгляд — надо же, нашлось на свете хоть что-то, способное удивить Неспящего Глаза. — Ну и туши! Да таким не пятьдесят человек накормить можно, а все сто!
— Особенно если они уже поели в другом месте! — насмешливо окончил один из хирдманов. — Но пятьдесят можно, это верно!
— Слышишь, парень! — окликнул Ормкель Эвара. — А такую скотину можно простым ножом завалить?
— Если у кого-то хватит смелости подойти к такому быку с ножом, то отчего же нет? — ответил квитт. — Но я бы не пошел, хоть дай мне за это две марки серебра. Он растопчет любого, как былинку.
— И сожрет! — добавил кто-то.
Стоило представить себя рядом с одним из этих быков, как по спине пробегала морозная дрожь — растопчет и не заметит.
— Еще поглядим, кто кого сожрет! — отозвался Ормкель. Его задевали всякие, даже шутливые сомнения в его доблести. — Я не говорю про девок, которые лезут куда не надо, а мужчина с хорошим клинком справится и не с такой зверюгой!
— А потом по нем поставят славный поминальный камень! — насмешливо подхватила Ингитора, даже и не подумав обидеться. — Жаль только, что сам он не сумеет прочесть на нем похвалу себе. «Со славой погиб, растоптанный быком». Такого мне еще не приходилось встречать!
— Пойдемте-ка спать! — сказал Эвар. — Нам завтра придется идти в лес искать новый руль. А в эти леса лучше ходить со свежей головой.
Ингитора уже не слушала мужчин. На память ей пришел Эгвальд. Может быть, и он ночевал здесь неподалеку. Может быть, и он смотрел ночью на эти шевелящиеся спины, стоя на том же самом месте, где она стоит сейчас. О чем он думал тогда? Ингиторе хотелось, чтобы он думал о ней. И обещанные стихи о виденном чуде не складывались в ее мыслях.
Ночью кто-то вдруг осторожно тронул Ингитору за плечо. Она не привыкла спать на земле, поэтому сон ее был чуток и она сразу проснулась. Небо было темно-серым, указывая на то, что большая часть ночи уже позади. Над ней склонился Хальт.
— Что такое? — тревожно прошептала она.
Хальт приложил палец к губам.
— Пойдем со мной, флинна, я покажу тебе кое-что занятное! — прошептал он в ответ. — Не буди никого.
Ингитора поднялась, оправила волосы, торопливо обулась. Было очень холодно, луна скрылась, но с неба сочился мягкий сумеречный свет. Можно было разглядеть горные цепи Квиттинга, шумящее море.
— Идем! — Хальт поманил ее за собой туда же, где они были вчера, — на холм.
Ингитора пошла за ним. Море черных бычьих спин все так же волновалось внизу, подтверждая, что вчерашнее зрелище вовсе не было сном. Но теперь быки беспокоились, двигались быстрее, рыли землю копытами. Иногда один или другой поднимал голову, увенчанную тяжелыми круто изогнутыми рогами, и над долиной разливался тягучий, глухой и протяжный рев, похожий на голос бури. Ингитора дрожала от предутреннего холода и от тревожного возбуждения. Вчера, ночью, под золотым светом луны, зрелище морских стад казалось волшебным, сказочным, это было любопытно и совсем не страшно. Но сейчас, в трезвом сером свете наступающего рассвета, вид чудовищных быков ужасал. Слишком ясно это зрелище говорило о том, куда они попали!
На вершине холма Хальт остановился и взял Ингитору за руку.
— Нам лучше сесть на землю, — приглушенным голосом сказал он. — А не то нас увидят. Я не знаю, что тогда будет, но боюсь, что ничего хорошего.
— Кто нас увидит? — прошептала она, дрожа и послушно садясь на землю рядом с альвом.
— Хорошо, что у тебя зеленый плащ, — прошептал Хальт в ответ. — Они не очень-то хорошо видят на земле.
— Да кто?
— Тссс! — Хальт кивнул ей на море.
Ингитора глянула и сама себе зажала рот, чтобы не кричать от ужаса. В призрачном рассветном свете она увидела, как из морских глубин поднимаются две огромные фигуры. Сначала она видела головы с длинными, спутанными черными волосами, грубые лица с большими, слабо светящимися зелеными глазами. Вот показались плечи — великаны широким шагом приближались к берегу. Ингиторе захотелось лечь на землю и закрыть голову краем плаща.
— Не бойся! — чуть слышно шепнул ей Хальт. — Они сюда не смотрят! Они считают быков. Это дочери Эгира. Они всегда выходят по две. Я не знаю их имен.
Ингитора застыла. Великанши были уже на берегу и широко махали сильными руками, загоняя черных быков в море. От их движений поднимался соленый ветер, полный густым запахом морских водорослей, из которых были сотканы их широкие свободные одежды. Великанши тяжело ступали, и Ингитора чувствовала, как земля слабо содрогается. Взрослый мужчина едва достал бы до колен каждой из них. С их густых волос текла вода, вся долина была мокрой. Всплеск и Волна, Бурун и Прибой — мореходы часто упоминали дочерей Эгира в своих стихах, и сама Ингитора тоже. Но теперь она не думала, что хоть раз наберется духа назвать их имена. Эти две огромные фигуры на равнине, по колено в черном шевелящемся стаде, казались ей страшным сном.
Черные быки Ньёрда один за другим бежали с берега в море и пропадали, их черные блестящие спины сливались с темной водой и исчезали в волнах. Дольше всего были видны белые кончики рогов, но и они вдруг становились клочками морской пены. Последний бык замешкался, одна из великанш схватила его за рога и со смехом швырнула в воду. Следом за стадом великанши вступили в море. Заходя все глубже, они били руками по воде, подгоняя в стойла свои неисчислимые стада. Вот их головы скрылись вдали от берега, и все пропало. Только буруны ходили там, и Ингиторе мерещились гривы их чёрных волос, колеблемые волнами. На прибрежном песке глубоко отпечатались следы от сотен огромных копыт. Но волны прилива жадно лизали берег, смывая следы. Скоро все исчезнет. А трава, до земли съеденная в пустой долине, с первыми же лучами солнца оживет и потянется к свету.
Вернувшись на стоянку, Ингитора больше не легла — она не смогла бы заснуть, ее била дрожь. Это был вовсе не тот мир, который открывал ей Хальт. Темный мир морских глубин был холоден и страшен. Теперь она боялась оглянуться на море, не хотела даже думать о том, что вскоре им придется плыть дальше, довериться стихии, где хозяйки — эти чудовищные великанши.
Хальт сбросил с лица капюшон и улыбнулся ей. Но Ингитора не смогла ответить на его улыбку. Это он научил ее видеть то, что недоступно другим, и ощущать небывалое острее и ярче, чем живой мир вокруг. И если она когда-нибудь сойдет с ума, в этом тоже будет виноват хромой альв.
Наутро почти все мужчины, доев остатки хлеба, отправились в лес. Они звали с собой и Ингитору, но она отказалась, сказав, что не выспалась и лучше посидит возле корабля. После того, что она видела перед рассветом, весь полуостров казался ей страшным, полным таинственных и враждебных сил. Площадка берега между Ньёрдовыми Лугами и темнеющим бором была ей уже привычна, хоть немного обжита, и здесь казалось безопаснее.
Только однажды Хальту удалось выманить ее на пригорок, где краснели россыпи перезрелой земляники. Увидев полянку, Ингитора ахнула. Крупные багровые ягоды с желтыми крапинками семян усеивали землю так густо, что из-под них было едва видно листья.Опустившись на колени, Ингитора стала торопливо собирать ягоды и отправлять их в рот. Она была голодна,а дочь богатого хельда не привыкла к голоду. За завтраком ей досталось совсем немного хлеба, и другой еды не ожидалось до тех пор, пока мужчины не вернутся с охоты и не принесут какой-нибудь дичи.
— Сегодня нам нужно уплыть как можно дальше! — сказал Ингиторе Хьёрт. — Сейчас не будем останавливаться. Еще достаточно светло. Мы попробуем доплыть до речки Моркэльв и переночуем там. Тогда до Скарпнэса остается меньше одного дня пути, и мы проплывем его засветло. Завтрашнюю ночь мы проведем уже на западной стороне Квиттинга.
— Там как раз близко до Бергвида Черной Шкуры! — ворчливо вмешался в разговор Ормкель. — Говорят, что он восстановил какую-то из старых усадеб возле Медного Леса и живет там со своей дружиной.
— Это верно! — подтвердил Эвар, кормчий Хьёрта, родившийся на Квиттинге. — И не какую-то, а старую усадьбу конунга. Он занял дом своего отца.
— Лучше бы ему отправиться к его отцу туда, где он сейчас, — к Хель! — буркнул Ормкель.
— Я вижу, имя Черной Шкуры у всех фьяллей вызывает прилив доблести! — язвительно сказала Ингитора.
Ормкель ответил ей колючим злобным взглядом.
— Придержи язык, женщина! — сказал он. — Ты еще не видела Черной Шкуры! Никто не скажет, что я боюсь его или кого-либо другого! Но мой конунг велел мне привезти ему тебя живой и здоровой! Ему, а не Бергвиду!
— Вот как! — воскликнула Ингитора. — Он хотел увидеть меня?
Ормкель не ответил, пожалев в душе, что не сумел придержать язык. А впрочем, уже было все равно.
— Я давно так думала! — продолжала Ингитора, вспомнив свою беседу с кюной раудов Ульвхейдой. — Видно, мои стихи плохо звучат в пересказе, и Торвард конунг хочет услышать их от меня самой! Пусть послушает! У меня нет причин бояться взглянуть ему в глаза! А вот хватит ли у него на это смелости?
Ормкель хотел ответить что-то резкое, но глянул в лицо Ингиторе и молча отвернулся. Наверное, вспомнил, что мужчине не много чести в спорах с женщиной.
Еще вечером Ингитора, засыпая, слышала спор Хьёрта с Ормкелем. Впереди у них лежал Хальвмун — длинный залив, врезающийся в берег полумесяцем. Обыкновенно корабли проплывали, не теряя берега из вида. Но если плыть напрямик через море, по самой короткой линии между рогами полумесяца, то это заметно сократило бы путь и позволило проплыть Скарпнэс задолго до темноты. К этому и склонялся Хьёрт. Но Ормкель не считал этот путь наилучшим. Где-то в глубине его сознания оживал страх перед четырьмя колдунами. Как знать, на какие расстояния распространяется их власть? На всякий случай Ормкель предпочел бы держаться ближе к берегу. Но Хьёрт быстро его переспорил. У слэтта нашлось два неотразимых довода.
— Я вижу, фьялли не очень-то любят плавать по открытой воде и предпочитают держаться берега, как ребенок держится за нянькин подол! — сказал он. — А если тебе, Неспящий Глаз, это не нравится, то плыви на своей лоханке как сам знаешь, и встретимся потом в Аскргорде.
Поскольку у Ормкеля было вдвое меньше людей, ему пришлось уступить. Разделяться сейчас было бы очень глупо.
С рассветом оба корабля отошли от Восточного Рога. Берег почти скрылся из глаз и только неверным облачком темнел вдали. Ормкель с самым хмурым видом стоял возле руля. Кормчий, Эвар, осторожно косился на него. Ему было обидно, что за ним вроде как присматривают, но спорить с фьялльским ярлом ему не хотелось. Видно, бури войны, опалившей детство квитта, научили его ценить мир превыше всего. Эвару было чуть за сорок, но он был так мал ростом и худощав, что со спины его можно было принять за подростка. Лицо его украшала маленькая рыжеватая бородка, а блекло-голубые глаза смотрели со спокойным дружелюбием на всякого, какого бы племени и занятия он ни был. Ингиторе нравилось сидеть на одной из задних скамей поблизости от Эвара — у него всегда находилось, о чем рассказать.
Но сегодня Эвар не отвлекался на разговоры, а озабоченно осматривал небосвод. Ветер крепчал, и скоро «Серебряный Ворон» полетел как птица. «Козел» едва поспевал за ним и стал отставать. Со стороны открытого моря быстро наплывал туман.
— Не нравится мне это! — бормотал Ормкель. — Где это видано — туман при такой погоде?
— Это твои четыре колдуна нагнали тумана! — сказала Ингитора. Ормкель даже не посмотрел в её сторону. Он подозревал, что зловредная Дева-Скальд сейчас даже слишком права.
Перед полуднем небо потемнело. Море бурлило. Разыгрывался шторм. Ормкель мог бы радоваться, что сбылись его предсказания, если бы это не грозило большими бедами. Ветер и волны сбили корабли с пути и понесли прочь от Квиттинга.
— Что я тебе говорил? — орал Ормкель, с ног до головы мокрый.
— Не вижу ничего страшного! — также во весь голос отвечал ему Хьёрт, пытаясь перекричать рев бури. — Нас уносит от Квиттинга, скоро мы увидим берег граннов. Там есть места, где переждать!
— С чего ты взял, что нас несет на юго-запад?
— А больше тут некуда! Ты что, вчера родился? До Квартинга еще далеко!
— Хель и Мидгард знают, с какой скоростью нас несет этот проклятый ветер!
— Но в Среднем Проливе больше некуда деваться! Слава Одину, до открытого моря еще далеко!
Ингитора с Хальтом сидели в кожаной палатке под кормой, но и здесь им было мокро, холодно и неуютно. Ингитора впервые в жизни попала в шторм, и ей было очень страшно. Всем телом она чувствовала, как корабль то взлетает на волне, то стремительно бросается вниз — так и кажется, что он летит прямо на дно, в обитель Эгира, и никогда не вынырнет! У нее захватывало дух, сердце холодело и подпрыгивало к горлу, едва успевая опуститься вместе со всем остальным. Голова кружилась так, что Ингитора порой не сознавала, где верх, а где низ. Из всех мыслимых желаний у нее оставалось одно — скорее назад на твердую землю!
Присутствие Хальта ее несколько подбадривало, и она крепко держала его за руку. Ведь альв не может утонуть! Ведь не только сочинять стихи он умеет! Она верила, что альв сумеет их спасти, если будет совсем плохо, но все равно переживала далеко не самые приятные часы в своей жизни.
— Что, ты немного испугалась? — с насмешливой заботой расспрашивал ее Хальт. Он откинул капюшон, на его лице виднелись капли воды. Ингитора пыталась поймать его взгляд, но не могла различить его глаз. — Путь к возлюбленному твоего сердца не так-то прост! Это всегда так бывает! Зато как приятно будет тебе рассказать ему, каким ужасным опасностям ты ради него подвергалась!
— Ничего не будет приятного! — стуча зубами от холода, отвечала Ингитора. В голосе Хальта была издевка, и это было еще неприятнее шторма. — Это ты, должно быть, вызвал шторм!
Хальт расхохотался, и Ингитора подумала, что так оно и есть. В этот миг «Серебряного Ворона» так встряхнуло, что у альва булькнуло в горле, и Ингитора испугалась, что он подавится своим смехом.
— Хватит, пожалуйста! — взмолилась она. — Я знаю, тебе нравится меня мучить, но другие-то в чем виноваты!
— Я и не думал тебя мучить! Я помогаю тебе как могу. Я же не виноват, что у Торварда мать колдунья. Я уже почти сдержал свое обещание — дал тебе войско для мести за отца. А ты меня обманула!
Лицо Хальта вдруг стало страшным, как морда тролля. Ингитора вздрогнула, выпустила его руку и отодвинулась в дальний угол тесной палатки. Иногда она так боялась Хальта, как будто он мог съесть ее. В такие мгновения она с неожиданной резкостью ощущала, что он — существо другого мира, непонятного и угрожающего. Может быть, он ее и не съест. Но Ингитора опасалась за свой рассудок. В его глазах светилось безумие.
— Ты влюбилась в него! — прошипел Хальт, и сейчас он казался Ингиторе злее лесного зверя. Корабль по-прежнему качало и бросало на волнах, но она почти забыла о шторме. — Ты хочешь бросить меня ради него! Ты хочешь выйти замуж, стать кюной, нарожать детей! Ты будешь нянчить их и менять им пеленки, как все женщины, не умеющие связать двух слов! По-твоему, это гораздо лучше, чем быть скальдом!
— Ничего подобного! — отчаянно крикнула Ингитора. — Я вовсе не думаю, что это лучше! Но…
Она не знала, что сказать. Обычная жизнь женщины в глазах альва выглядела смешной и жалкой. Ингитора сама не знала, чего она хочет. Даже Эгвальд сейчас казался ей далеким, образ его побледнел и почти растаял. Здесь, на корабле, которым играли дочери Эгира, осыпая тучами холодных брызг их жалкую палатку, весь мир казался придуманным, ненастоящим, а единственной истиной был он, хромой альв. Он не принадлежит этому миру и неподвластен ему, поэтому он — единственная правда, которую знала душа Ингиторы. Единственное, что имело настоящую ценность в ее жизни. Можно потерять все — но гость из Альвхейма не изменит ей, потому что беды и перемены земного мира не имеют над ним власти.
— Я не люблю никого другого, никого, кроме тебя, слышишь ты, колченогое чудовище! — отчаянно закричала Ингитора. — Я знать не знаю никого, кроме тебя, у меня во всем свете нет никого, кроме тебя! Слышишь ты?
— Слышу, слышу! — Хальт повернулся к ней и сам взял ее за руку. Он и не подумал обидеться на «колченогое чудовище» и сиял, как будто вернулся в родной Альвхейм. Он знал, что в этом крике прорвалась невозможность Ингиторы освободиться от его власти, и радовался, потому что слова ее были правдивы. Его жертва снова безраздельно принадлежала ему.
И лицо его снова показалось Ингиторе не страшным, а прекрасным. Тревога и страх исчезли из ее души, все ее существо наполнилось светом. Даже в палатке корабля, танцующего опасный танец на хребтах штормовых волн, она почувствовала себя спокойно и уверенно. Теперь, когда Хальт держал ее за руку, земные бури и грозы не были властны и над ней.
— сам собой откуда-то возник в ее голове стих, словно рожденный из шума волн и ветра. Ингитора произнесла его вслух, Хальт засмеялся. Ингиторе тоже стало весело, и она продолжала нараспев, во весь голос, словно хотела перекричать дочерей Эгира:
В бурную пляску морскую
меня вовлекли великанши!
Вал и Волна, пустите
скальда живым на берег!
Через некоторое время буря стала стихать. Туман по-прежнему плотно висел над морем, и волны несли «Серебряного Ворона», как казалось Хьёрту, назад на северо-запад.
Полно плясать вам, дети
славных морских великанов!
Всплеск и Прибой, несите
«Ворона» к берегу квиттов!
— То ли волшебная цепь Хеймира конунга спасла нас, то ли заклинания Девы-Скальда! — бормотал стюриман. — Теперь бы только увидеть берег! Нет, земли граннов нам не видать. И как бы нам не оказаться возле самого Скарпнэса.
— А ты не хотел меня слушать! — огрызнулся Ормкель.
— Уж если твои колдуны задумали получить наш корабль, то они его получат. Даже если бы мы с тобой решились плыть через говорлинские реки и южные моря!
Ормкель хмыкнул и рассмеялся. Такой путь занял бы не меньше года и был гораздо более нелеп, чем чесание правого уха левой рукой через голову.
Туман понемногу рассеивался, и стало видно, что уже вечереет.
— Нет, это не Скарпнэс! — бормотал Эвар, самый лучший знаток этих мест.
— Уже и то утешает! — отозвался Хьёрт.
— Веселого мало, ярл. Нас занесло в такое место, что немногим лучше Скарпнэса. Это Ньёрдэнгер! Луга Ньёрда!
— Вот как? — Хьёрт подошел поближе, и Ингитора последовала за ним. О Лугах Ньёрда слышали многие, но мало кому случалось их видеть. — Давно хотелось мне узнать, существуют ли они на свете в самом деле или только рождаются в головах удалых мореходов после третьей чаши пива!
— Здесь Ньёрд пасет своих быков? — спросила Ингитора у Эвара. — Это правда?
— Вон там, видишь, темнеет мыс! — Эвар показал ей в сторону берега, но Ингитора не могла ничего толком разобрать. — Это Пастбищная Гора, Бетаберга. Ее все корабли, если кого занесет сюда, стараются обходить стороной. За ней и лежат Луга Ньёрда. Уже темнеет…
— Да, уже темнеет! — К ним подошел один из хирдманов. — Ты не забыл, Хьёрт, что у нас поврежден руль? Нам надо к берегу, и как можно скорее!
— Мы туда и гребем! — отозвался Хьёрт. — Смотри, берег совсем близко.
Эвар тревожно закусил губу. Он лучше всех знал, что руль поврежден и плыть так дальше нельзя. Да и «Козла» они потеряли во время шторма. Он не мог возражать против очевидной необходимости пристать к берегу, но все же с детства привычный страх перед этими местами был силен.
— Да, уже темнеет! — сказал он, не сводя глаз с темной вершины Бетаберги. «Серебряный Ворон» уже так приблизился к берегу, что Пастбищная Гора была хорошо видна. — Когда темнеет, Ньёрд выгоняет своих быков пастись на эти луга. Потому они запретны для людей. Здесь и раньше, до войны, никто не смел пасти свою скотину. Теперь пастбища Ньёрда даже увеличились, стада его разрослись.
— Уж верно, ни у одного конунга нет такой скотины, как у Ньёрда, а? — спросил Ормкель.
— Да. — Эвар кивнул. — Его стада неисчислимы, как морские волны. Быки его огромны, каждым можно накормить полсотни человек. Но трогать их нельзя, ты и сам понимаешь.
— А я слышал, что у Бергвида на плечах шкура одного из Ньёрдовых быков, — сказал Хьёрт. — Как же он ее раздобыл?
— Рассказывают, что Ньёрд позволил Бергвиду убить одного из этих быков. Но не рассказывают, какую жертву за это принес Бергвид, — ответил Эвар. И на корабле повисла тишина, нарушаемая только скрипом весел и плеском воды. Каждому стало жутко в глубине души. И даже самым любопытным захотелось, чтобы рассказы о стадах бога морей, которые по ночам пасутся на Лугах Ньёрда, оказались выдумкой болтунов.
«Серебряный Ворон» царапнул днищем по песку. Он шел медленно-медленно, как будто крался. Даже Эвар никогда не приставал к берегу возле Лугов Ньёрда и совершенно его не знал.
— Не вижу ни единого тролля! — бранился вполголоса Хьёрт, держась за одно из кормовых весел. Он не знал занятия хуже, чем с поломанным рулем подбираться к незнакомому берегу почти в полной темноте. — Эвар! Какое тут дно, ты не знаешь? Хоть бы берег увидеть!
— печально проговорила Ингитора. Из-за темноты и пережитого во время бури страха ей все вокруг казалось каким-то ненастоящим, как во сне. Она даже не понимала, спит она или нет.
Мечтали увидеть во мраке
брата Суль мореходы!
Иначе грозит нам гибель
на черных камнях у Ньёрда!
Слушая ее стихи, хирдманы оглядывались на нее, и лица их показались бы Ингиторе странными, если бы она могла их разглядеть. Весь мир вокруг будто стал ненастоящим. Но хирдманы думали, что именно она, Дева-Скальд, наворожила это море, тихо светящееся серо-голубым жемчужным цветом, эти темные скалы и клочья тумана. Ощущение чуда исходило от нее. Люди не знали, что Ингитора светится отраженным светом хромого альва.
Словно откликнувшись на ее призыв, из-за облаков появилась луна. И люди ахнули, увидев внезапно море и берег, озаренные ярким бело-золотистым светом. Полная луна была огромной и сияла, как позолоченное блюдо. Она была так велика, словно Луга Ньёрда находились гораздо ближе к ней, чем вся остальная земля. А может, так оно и было.
Но теперь можно было подходить к берегу без опаски — все прибрежные камни стали видны. Скоро Эвар заприметил удобное для стоянки место, «Серебряный Ворон» был вытащен на берег. Лунный свет так ярко заливал берег, что даже костра разводить не понадобилось. Только вот большую часть припасов смыло в море во время шторма, и каждому досталось совсем немного хлеба и вяленого мяса. Наломав веток и надрав по охапке травы, хирдманы стали укладываться спать. Ингитора подсела к Эвару.
— А где же они — быки Ньёрда? — стала расспрашивать она. — Ты говоришь, он пасет их где-то близко?
— Куда уж ближе! — Эвар приподнялся на локте и оглянулся на близкий пригорок. — Вот с того бугра видно Луга Ньёрда. Послушай — быки уже вышли.
Но Ингитора слышала только шум волн, правда, очень громкий и какой-то плотный, как будто волны качались у нее под самым ухом.
— Это они! — сказал Эвар, тоже прислушиваясь. — Их много-много, и у всех такие черные спины, без единого пятнышка, и луна блестит на рогах. За ночь они съедят всю траву до самой земли, а за день она вырастет снова.
— Я хочу на них посмотреть! — сказала Ингитора. — Не каждый день оказываешься вблизи таких чудес! Я никогда себе не прощу, если побываю так близко от Ньёрдовых стад и даже не попытаюсь взглянуть на них!
Она ждала, что Эвар станет отговаривать ее, но он только пожал плечами, вылез из-под плаща и стал натягивать сапоги. Он тоже ждал от Девы-Скальда странностей и причуд и радовался, что они оказались довольно безобидными.
— Посмотреть на них можно, — говорил он, расправляя влажные сапоги и затягивая ремешки под коленями. — От этого большого вреда не бывает. Если не подходить к ним близко, они сами не тронут.
Услышав, куда собрались Ингитора и Эвар, еще несколько человек захотело пойти с ними. Собрался и Ормкель. Он, как подозревала Ингитора, покинул свою охапку веток вовсе не ради морских быков, а чтобы не терять ее из виду. Неужели он боится, что она убежит? Куда на Квиттинге можно убежать? Только к троллям. И не затем она сама пошла в этот поход, чтобы отступить с полдороги.
Эвар шел первым, за ним Ингитора и Хальт, потом еще несколько хирдманов. Последним шел Ормкель. Луна ярко светила.
— Мне будет о чем складывать стихи! — радовалась по пути Ингитора. — Если я хоть однажды увижу морских быков, мне всегда будет о чем рассказать!
Они поднялись на невысокий холм, замыкавший прибрежную долину. Глянув вниз, Ингитора ахнула,кое-кто из мужчин тоже не сдержал возгласа. Вся долина внизу, огромная, бескрайняя, была полна могучих черных спин. Вся долина шевелилась, двигалась, шумно дышала. Огромные черные быки, каждый вдвое больше обычных, паслись на лунной траве, и луна блестела на их огромных крутых рогах. Сами они казались похожими на волны, а лунный свет придавал стадам призрачный, ненастоящий вид. Над долиной висело сопенье, хруст травы под тяжелыми копытами.
— Вот это да! Расскажу — не поверят! — восклицали хирдманы. — Во сне не приснится!
— А мяса-то! — протянул Ормкель, озадаченно почесывая в затылке. Ингитора бросила на него беглый насмешливый взгляд — надо же, нашлось на свете хоть что-то, способное удивить Неспящего Глаза. — Ну и туши! Да таким не пятьдесят человек накормить можно, а все сто!
— Особенно если они уже поели в другом месте! — насмешливо окончил один из хирдманов. — Но пятьдесят можно, это верно!
— Слышишь, парень! — окликнул Ормкель Эвара. — А такую скотину можно простым ножом завалить?
— Если у кого-то хватит смелости подойти к такому быку с ножом, то отчего же нет? — ответил квитт. — Но я бы не пошел, хоть дай мне за это две марки серебра. Он растопчет любого, как былинку.
— И сожрет! — добавил кто-то.
Стоило представить себя рядом с одним из этих быков, как по спине пробегала морозная дрожь — растопчет и не заметит.
— Еще поглядим, кто кого сожрет! — отозвался Ормкель. Его задевали всякие, даже шутливые сомнения в его доблести. — Я не говорю про девок, которые лезут куда не надо, а мужчина с хорошим клинком справится и не с такой зверюгой!
— А потом по нем поставят славный поминальный камень! — насмешливо подхватила Ингитора, даже и не подумав обидеться. — Жаль только, что сам он не сумеет прочесть на нем похвалу себе. «Со славой погиб, растоптанный быком». Такого мне еще не приходилось встречать!
— Пойдемте-ка спать! — сказал Эвар. — Нам завтра придется идти в лес искать новый руль. А в эти леса лучше ходить со свежей головой.
Ингитора уже не слушала мужчин. На память ей пришел Эгвальд. Может быть, и он ночевал здесь неподалеку. Может быть, и он смотрел ночью на эти шевелящиеся спины, стоя на том же самом месте, где она стоит сейчас. О чем он думал тогда? Ингиторе хотелось, чтобы он думал о ней. И обещанные стихи о виденном чуде не складывались в ее мыслях.
Ночью кто-то вдруг осторожно тронул Ингитору за плечо. Она не привыкла спать на земле, поэтому сон ее был чуток и она сразу проснулась. Небо было темно-серым, указывая на то, что большая часть ночи уже позади. Над ней склонился Хальт.
— Что такое? — тревожно прошептала она.
Хальт приложил палец к губам.
— Пойдем со мной, флинна, я покажу тебе кое-что занятное! — прошептал он в ответ. — Не буди никого.
Ингитора поднялась, оправила волосы, торопливо обулась. Было очень холодно, луна скрылась, но с неба сочился мягкий сумеречный свет. Можно было разглядеть горные цепи Квиттинга, шумящее море.
— Идем! — Хальт поманил ее за собой туда же, где они были вчера, — на холм.
Ингитора пошла за ним. Море черных бычьих спин все так же волновалось внизу, подтверждая, что вчерашнее зрелище вовсе не было сном. Но теперь быки беспокоились, двигались быстрее, рыли землю копытами. Иногда один или другой поднимал голову, увенчанную тяжелыми круто изогнутыми рогами, и над долиной разливался тягучий, глухой и протяжный рев, похожий на голос бури. Ингитора дрожала от предутреннего холода и от тревожного возбуждения. Вчера, ночью, под золотым светом луны, зрелище морских стад казалось волшебным, сказочным, это было любопытно и совсем не страшно. Но сейчас, в трезвом сером свете наступающего рассвета, вид чудовищных быков ужасал. Слишком ясно это зрелище говорило о том, куда они попали!
На вершине холма Хальт остановился и взял Ингитору за руку.
— Нам лучше сесть на землю, — приглушенным голосом сказал он. — А не то нас увидят. Я не знаю, что тогда будет, но боюсь, что ничего хорошего.
— Кто нас увидит? — прошептала она, дрожа и послушно садясь на землю рядом с альвом.
— Хорошо, что у тебя зеленый плащ, — прошептал Хальт в ответ. — Они не очень-то хорошо видят на земле.
— Да кто?
— Тссс! — Хальт кивнул ей на море.
Ингитора глянула и сама себе зажала рот, чтобы не кричать от ужаса. В призрачном рассветном свете она увидела, как из морских глубин поднимаются две огромные фигуры. Сначала она видела головы с длинными, спутанными черными волосами, грубые лица с большими, слабо светящимися зелеными глазами. Вот показались плечи — великаны широким шагом приближались к берегу. Ингиторе захотелось лечь на землю и закрыть голову краем плаща.
— Не бойся! — чуть слышно шепнул ей Хальт. — Они сюда не смотрят! Они считают быков. Это дочери Эгира. Они всегда выходят по две. Я не знаю их имен.
Ингитора застыла. Великанши были уже на берегу и широко махали сильными руками, загоняя черных быков в море. От их движений поднимался соленый ветер, полный густым запахом морских водорослей, из которых были сотканы их широкие свободные одежды. Великанши тяжело ступали, и Ингитора чувствовала, как земля слабо содрогается. Взрослый мужчина едва достал бы до колен каждой из них. С их густых волос текла вода, вся долина была мокрой. Всплеск и Волна, Бурун и Прибой — мореходы часто упоминали дочерей Эгира в своих стихах, и сама Ингитора тоже. Но теперь она не думала, что хоть раз наберется духа назвать их имена. Эти две огромные фигуры на равнине, по колено в черном шевелящемся стаде, казались ей страшным сном.
Черные быки Ньёрда один за другим бежали с берега в море и пропадали, их черные блестящие спины сливались с темной водой и исчезали в волнах. Дольше всего были видны белые кончики рогов, но и они вдруг становились клочками морской пены. Последний бык замешкался, одна из великанш схватила его за рога и со смехом швырнула в воду. Следом за стадом великанши вступили в море. Заходя все глубже, они били руками по воде, подгоняя в стойла свои неисчислимые стада. Вот их головы скрылись вдали от берега, и все пропало. Только буруны ходили там, и Ингиторе мерещились гривы их чёрных волос, колеблемые волнами. На прибрежном песке глубоко отпечатались следы от сотен огромных копыт. Но волны прилива жадно лизали берег, смывая следы. Скоро все исчезнет. А трава, до земли съеденная в пустой долине, с первыми же лучами солнца оживет и потянется к свету.
Вернувшись на стоянку, Ингитора больше не легла — она не смогла бы заснуть, ее била дрожь. Это был вовсе не тот мир, который открывал ей Хальт. Темный мир морских глубин был холоден и страшен. Теперь она боялась оглянуться на море, не хотела даже думать о том, что вскоре им придется плыть дальше, довериться стихии, где хозяйки — эти чудовищные великанши.
Хальт сбросил с лица капюшон и улыбнулся ей. Но Ингитора не смогла ответить на его улыбку. Это он научил ее видеть то, что недоступно другим, и ощущать небывалое острее и ярче, чем живой мир вокруг. И если она когда-нибудь сойдет с ума, в этом тоже будет виноват хромой альв.
Наутро почти все мужчины, доев остатки хлеба, отправились в лес. Они звали с собой и Ингитору, но она отказалась, сказав, что не выспалась и лучше посидит возле корабля. После того, что она видела перед рассветом, весь полуостров казался ей страшным, полным таинственных и враждебных сил. Площадка берега между Ньёрдовыми Лугами и темнеющим бором была ей уже привычна, хоть немного обжита, и здесь казалось безопаснее.
Только однажды Хальту удалось выманить ее на пригорок, где краснели россыпи перезрелой земляники. Увидев полянку, Ингитора ахнула. Крупные багровые ягоды с желтыми крапинками семян усеивали землю так густо, что из-под них было едва видно листья.Опустившись на колени, Ингитора стала торопливо собирать ягоды и отправлять их в рот. Она была голодна,а дочь богатого хельда не привыкла к голоду. За завтраком ей досталось совсем немного хлеба, и другой еды не ожидалось до тех пор, пока мужчины не вернутся с охоты и не принесут какой-нибудь дичи.