Дворецкая Елизавета. Оружие скальда

   Под вечер Вальборг не выдержала и послала служанку на поиски Рагнара. Та вернулась, не найдя его; люди видели, что он ушел куда-то вместе со Снеколлем. Это подтвердило догадку Вальборг, что они и раньше были знакомы, и нетерпение ее узнать побольше разгорелось сильнее. В воздухе висело предчувствие каких-то значительных событий. Вальборг не обладала способностями к ясновидению — для этого у нее был слишком строгий рассудок. И именно этот рассудок теперь подсказывал ей, что скоро что-то случится. Что-то такое, что решительно повернет судьбы слэттов и фьяллей к новым рубежам.
   Надеясь отвлечься хоть немного, Вальборг пошла в молочную — поглядеть, вняла ли Хильда хозяйка ее советам хоть в чем-нибудь. Дверь в молочную была смазана и не скрипела — такое внимание к ней не говорило ни о чем хорошем, так как позволяло служанкам и рабам незаметно наведываться к припасам всякий раз, как хозяйка не запрет дверь. Вальборг вошла в сени. Внутри молочной раздавался тихий голос. Вальборг замерла — голос Рагнара она не спутала бы ни с каким другим.
   — Только не рассказывай мне, что Торвард сам влюблен в эту язвительную деву! — говорил Рагнар, и Вальборг застыла, почти перестав дышать. Никогда ей и в голову бы не пришло, что дочь конунга может унизиться до подслушивания, но слова «Торвард влюблен» приморозили ее к месту. Узнать, свободно или занято его сердце, вдруг стало необычайно важно для нее. Правда об этом была дороже достоинства.
   — А почему ты так уверен, что нет? — отвечал ему голос Снеколля. — У тебя белая борода, Рагнар, и взрослый сын, которому тоже пора жениться. Неужели ты совсем забыл, каково быть молодым и влюбленным?
   — Но не в нее же! Или ты забыл, как он ее ненавидел! Как у него сжимались кулаки при одном ее имени? Он не мог и слышать о ней…
   — Он не мог о ней слышать, потому что ее не видел. А когда увидел, все стало по-другому. Впрочем, так болтают женщины, а мы с тобой вовсе не должны повторять глупости. Ты с рождения знаешь Торварда — разве он станет кому-то раскрывать свое сердце? Может быть, ничего подобного и нет. Но он твердо решил держать ее у себя, пока Хеймир и особенно Эгвальд ярл не поклянутся хранить с ним мир и не мешать править новому конунгу квиттов. Да, с Эгвальдом ярлом очень и очень приходится считаться. Он — наследник, будущий конунг слэттов. А когда у человека столько седины в бороде, как у Хеймира, наследник может ему понадобиться в любой день.
   — А Эгвальд ненавидит Торварда и будет ненавидеть всегда! — убежденно ответил Рагнар. — Я нагляделся на него и до того похода в Аскрфьорд, и после. Раз он сказал, что не пойдет на помощь, пока не получит свою Деву-Скальда, то так и будет. Его никто не сможет уговорить.
   — А Торвард не отдаст ее, пока не получит их клятв! — со странным удовлетворением ответил Снеколль, словно черту подвел. — Вот это и называется — ведьмино кольцо! Они не сговорятся никогда! Ты знаешь Торварда — можно ли его переупрямить?
   — Да, упрямством он пошел в мать! — со вздохом согласился Рагнар. — Но здесь я вижу мало поводов для радости. Раздор — всегда зло, а сейчас наихудшее время для раздоров. Никто толком не знает, что делается на Квиттинге. Ты говоришь, что Торвард убил какое-то тамошнее чудовище, но я не поручусь, что оно было последним. И что на смену ему не выползет еще сотня чудовищ. А Тролленхольм? Духов четырех колдунов не смогла обезвредить даже кюна Хёрдис. Никто не знает, сколько там осталось усадеб, где они, сколько в них людей. И чего хотят эти люди — мира или войны? Сила никак не помешает ни Торварду, ни Эгвальду. Оставить Квиттинг нельзя, воевать на нем поодиночке — настоящее безумие!
   — Ты во всем прав, мой друг! — спокойно согласился Снеколль. Даже такая страшная картина не поколебала его добродушия и уверенности, что рано или поздно все сложится к лучшему. — Ты не зря славишься мудростью. Посоветуй, что теперь делать, а я отвезу твой совет Торварду. Если ты сам не хочешь оставить здешнюю кюн-флинну…
   Услышав упоминание о себе, Вальборг вздрогнула, будто проснулась, разом устыдилась, испугалась и поспешно выскользнула из молочной. Торопливо пересекая полутемный двор, она не решалась оглянуться по сторонам, боялась, как бы кто ее не увидел, как служанка, тайком вылизавшая полгоршочка сливок. Она дрожала от волнения, щеки ее пылали, как в болезненном жару, слова Рагнара и Снеколля отдавались в ее памяти. Она узнала слишком много, и душа ее была в невыносимом смятении. Торвард любит Ингитору! Снеколль и Рагнар как будто склонялись к тому, что это не может быть правдой, и Вальборг само предположение о подобном казалось чудовищным. Ведьмино кольцо! Может ли быть что-то хуже этого раздора во время общей войны! Его нужно преодолеть во что бы то ни стало, поскорее!
   Прибежав в девичью, Вальборг постаралась взять себя в руки, чтобы никто не заметил ее волнения, села спиной к свету. Она взялась было за веретено, но пальцы ее дрожали. Рагнар найдет хорошее средство преодолеть этот раздор. Такое средство должно быть. И Вальборг тоже подумала об этом. Она найдет в себе силы одержать победу там, где бессильны мечи и секиры.
   Утром Вальборг позвала Рагнара прогуляться к морю. Они нередко гуляли вдвоем, когда у кюн-флинны бывало свободное от хозяйственных забот время, и никого это не удивляло. Пятеро хирдманов, охранявших кюн-флинну, шли в нескольких шагах позади, разговаривая о своем. Вернее, о предстоящем походе то ли на квиттов, то ли на фьяллей.
   Позади остались фьорд и полоса берега, занятая кораблями собравшегося войска. На полянке паслось стадо усадьбы Кларэльв, раб в коричневом драном плаще дремал под крайними деревьями маленькой рощицы. Вальборг села на большой камень, откуда было видно мope. Рагнар сел рядом с ней, хирдманы устроились на траве неподалеку.
   — Ты, я вижу, давно знаком с этим человеком, Снеколлем? — спросила Вальборг.
   — Да, я знаю его много лет, — подтвердил Рагнар. — Мы с ним вместе ходили в походы, еще когда были не старше Эгвальда ярла. Хочешь узнать, почему у него такое смешное прозвище — Китовое Ребро? Он тогда еще жил в усадьбе отца, ему было не больше семнадцати зим. На ничейную отмель вынесло кита, Снеколль с работниками поспешил его разделать, но люди из соседней усадьбы тоже хотели получить половину. У них началась драка, и Снеколль пристукнул одного из соседских работников китовым ребром. С тех пор его так и прозвали.
   В другое время Вальборг весьма позабавила бы эта история, но сейчас она лишь чуть-чуть улыбнулась. Рагнар заметил это.
   — Что-то тревожит тебя, кюн-флинна? — спросил он.
   — А разве мало у нас поводов для тревоги? — Вальборг подняла на него глаза. — Разве нам не грозит новая война?
   — Разные беды нередко грозят людям, — спокойно ответил Рагнар. — Но умный человек всегда вовремя найдет способ избежать их и достичь радости.
   — Так посоветуй нам что-нибудь. Если бы ты сам был конунгом или хотя бы имел возможность ему советовать, что бы ты решил?
   — Я решил бы, что там, где одна женщина служит поводом к раздору, другой женщине сами боги велят сделаться основанием для согласия, — сказал Рагнар. Он говорил медленно, как будто взвешивал каждое слово, а Вальборг вдруг ощутила внутреннюю дрожь — седобородый фьялль как будто подслушал ее вчерашние мысли.
   — Но как это сделать? — тихо спросила она, не глядя на Рагнара и стараясь сдержать дрожь в голосе.
   — Лучшим средством примириться для двух конунгов было бы заключить родственный союз. И я могу сказать тебе, кюн-флинна, что Торвард конунг уже давно думает об этом. Он давно слышал от разных людей, что дочь Хеймира конунга хороша собой, умна, отважна. Он давно бы посватался к тебе, если бы был уверен в твоем согласии. Теперь же таких надежд мало.
   — Ах нет, почему же? — торопливо воскликнула Вальборг, как будто хотела подхватить на лету падающий кубок. — Почему же нет?
   — Потому что Хеймир конунг и Эгвальд ярл — и в особенности Эгвальд ярл! — никогда не согласятся на такой брак. Они хотят видеть в Торварде только врага. По меньшей мере до тех пор, пока он не вернет сюда Ингитору дочь Скельвира. А он, как мне думается, не собирается возвращать ее, потому что тогда у него не будет никакого средства склонить к дружбе и согласию твоего брата.
   — А может быть… — Вальборг помедлила, собираясь с духом, — может быть, Торвард конунг сам влюблен в Ингитору?
   — Этого не может быть! — решительно ответил Рагнар. — Я не верю в это. А я могу сказать тебе, кюн-флинна, мало есть на свете людей, которые знают Торварда конунга лучше, чем я. Никогда он не простит и не полюбит женщину, которая так ранила его гордость, так жестоко оскорбила его, как она своими стихами. Нет, я думаю, совсем другая женщина была бы способна привлечь к себе его любовь. Такая женщина, как ты, кюн-флинна. Что сказала бы ты, если бы он к тебе посватался?
   Рагнар говорил от души, и не его была вина, если он ошибался. Люди меняются со временем, а он слишком давно не видел Торварда и не знал, что пришлось ему пережить вместе с Ингиторой.
   Вальборг хотела ответить, но от волнения у нее занималось дыхание.
   — Я? — повторила она. — Если правда все то, что я о нем слышала… То я не знаю другого человека, которого я больше хотела бы видеть своим мужем.
   — Ваш брак принес бы счастье вам обоим и мир слэттам и фьяллям, — убежденно продолжал Рагнар. — Но ты знаешь своего брата — стоит ли говорить об этом при нем? А если сказать Хеймиру конунгу? Твой отец мудр, но он слишком осторожен. Он убоится трудностей, а главное, не захочет ссориться с Эгвальдом ярлом.
   — Но что же делать?
   Вальборг наконец подняла глаза на Рагнара. И он не сразу сумел ответить, ослепленный светом, лившимся из ее глаз. В них была вера в истинность пути, готовность принести любую жертву и в то же время убежденность, что эта жертва обернется счастьем. Вальборг трепетала предчувствием, близко было решение ее судьбы, любовь Торварда, стремление к миру для всех наполняло ее огромной силой. Кто сказал, что дочери конунгов становились валькириями только в древние времена? Сила человеческого духа не остывает со временем, придет час — и в сердце правнука вспыхнет огонь, водивший прадеда на подвиги. Даже Ингитора, при всей нелюбви Вальборг к Деве-Скальду, могла бы послужить примером того, как женщина борется за свою правду с силой и твердостью духа, каким позавидует немало мужчин.
   — Если ты веришь, что боги указали тебе эту дорогу, то я помогу тебе встретиться с Торвардом конунгом, — сказал Рагнар. — Ты станешь его женой, и Эгвальду ярлу придется научиться видеть в нем брата, а не врага. Сам же он ни в чем не отступит от чести и обетов дружбы. Ты можешь положиться на мое слово, как на слово самого Торварда. Если есть на свете человек, смеющий давать клятвы от его имени, то это я. Ведь я воспитал его.
   Вальборг ни на миг не усомнилась в словах Рагнара. Она давно подозревала подобное.
   В тот же день Вальборг объявила отцу, что хочет вернуться домой к матери. Хеймира конунга обрадовало решение дочери, и Эгвальд остался доволен, когда узнал.
   — Я всегда верил в твой ум, сестричка! — сказал он, обняв ее за плечи. — Тебе нечего сидеть в этом лоскутном углу. Может быть, мы пробудем здесь до самой зимы. Здесь неподходящее место для тебя, а матери одной скучно дома. Только подумай, как там без тебя разбаловались все служанки!
   — Да, тебе и в самом деле лучше побыть с матерью! — сказал и Хеймир конунг. — Для нее это очень тревожное время. Ты знаешь, как она нуждается в твоей помощи и поддержке.
   Слушая эти хвалы, Вальборг с трудом сохраняла спокойствие. На миг ей стало стыдно — ведь то, что она задумала, вовсе не принесет покоя кюне Асте и всем прочим родичам, а напротив, надолго лишит их его. Но в конечном итоге ее поступок должен принести покой и мир всем — и конунгам, и земледельцам, и торговым людям слэттов, фьяллей и квиттов.
   Утром отплыл к своему конунгу Снеколль Китовое Ребро. Вальборг, привыкшая быстро исполнять принятые решения, простилась с отцом и братом уже на следующий день. Хеймир конунг и Эгвальд ярл выбрали для нее «Ворона» Эльвира Красноносого, одного из самых надежных ярлов. Он должен был довезти кюн-флинну до Эльвенэса и вернуться к войску.
   «Ворон» Эльвира с его дружиной, кюн-флинной Вальборг, ее служанками и Рагнаром, который пожелал и теперь последовать за ней, отплыл из Кларфьорда рано утром и направился вдоль берега раудов на север. Прощаясь с Вальборг, ее отец и брат были уверены, что дней через пять, не позже, она уже будет дома. Но все получилось иначе.
   Под вечер первого дня за правым бортом показался длинный пологий остров, лежащий в пяти перестрелах от берега. На нем темнели заросли кустарника, а по просторным луговинам, занимавшим большую часть острова, бродили козы и овцы, отправленные сюда на лето здешними раудами.
   — Посмотри туда! — сказал Рагнар Эльвиру. — На твоем месте я предпочел бы ночевать на острове, а не на берегу.
   — Почему? — удивился Эльвир. — Я не раз плавал здесь, и всегда мы ночевали на берегу.
   — Сейчас это было бы неразумно. Мы еще не так далеко уплыли от Квиттинга, чтобы быть спокойными. Не забудь, ты везешь дочь конунга. Кто-то из ваших недругов мог прослышать о ее путешествии. Если такой недруг найдется, то ночью нас будут искать как раз на берегу. На острове нас искать не сразу догадаются. И уж точно никто не подкрадется к нему незамеченным.
   Эльвир призадумался. В словах старого фьялля было немало правды.
   — Там, конечно, есть несколько злых козлов, но не вам их бояться, — с усмешкой кончил Рагнар. — У них ведь не позолоченные головы.
   — Я и с позолоченными головами не боюсь! — отрезал Эльвир. Он не был в битве в Аскрфьорде, но на его гордости ее печальный исход тоже оставил болезненный след. — Как рассудит кюн-флинна…
   — Я думаю, Рагнар прав, и нам лучше сделать так, как он сказал, — подтвердила Вальборг. — Ночевать на острове гораздо безопаснее.
   Эльвир приказал править к острову. Козлы и бараны, напуганные множеством чужих людей, убежали на другой конец острова, а дружина Эльвира набрала сушняка, развела костер, стала готовить ужин. И никто не заметил, как кюн-флинна Вальборг, помешивая кашу, выронила туда несколько капель какой-то жидкости из игольника, висевшего у нее на груди.
   После ужина хирдманы устроились на ночлег. Выставив дозорных, заснул и сам Эльвир. Он не видел, что дозорные повалились на траву почти сразу же вслед за ним. А в ночной темноте к островку тихо подошел на веслах корабль ожидаемого злоумышленника — Снеколля Китового Ребра. Кюн-флинна Вальборг с одной служанкой и Рагнар поспешно поднялись на борт. Туда же хирдманы Снеколля затащили все до одного весла с «Ворона».
   — Это ты хорошо придумал, Рагнар, увезти у них весла! — бормотал Снеколль, оглядывая при луне темные очертания «Ворона». — Жаль было бы портить такой хороший корабль.
   — Вели лучше сталкивать «Козла»! — шепотом ответил ему Рагнар. — Нам нужно до рассвета миновать Кларфьорд и уплыть от него подальше.
   «Козел» почти неслышно заскользил по блестящему лунному морю, а хирдманы Эльвира проспали глубоким сном до следующего дня, самого полудня. Проснувшись, они обнаружили, что кюн-флинна пропала, что исчезли также весла, и они, видя вдалеке берег, не могут до него добраться. Может быть, Торвард конунг и способен проплыть пять перестрелов под водой, но среди хирдманов Эльвира Красноносого таких героев не нашлось. И они провели на Бараньем острове еще три дня. Те самые три дня, за которые похититель кюн-флинны сумел бы доплыть до самого Скарпнэса и оказаться на западном побережье Квиттинга. А там уже было гораздо ближе до фьяллей, чем до слэттов.
   Под вечер третьего дня на севере показался корабль. Люди Эльвира сбежались на берег, крича и размахивая руками. Корабль приблизился: это оказался не слишком большой, но крепкий боевой корабль с головой коршуна на переднем штевне. Подойдя поближе, он замедлил ход. Как видно, хозяева корабля сомневались, стоит ли подходить к острову. Скопище обозленных людей не внушало доверия, а рослый красноносый бородач, оравший громче боевого рога и махавший над головой плащом, и вовсе был похож на тролля, заклинающего бурю.
   Наконец хозяева корабля расслышали имена Хеймира конунга и Эльвира Красноносого и пристали к берегу.
   — Конечно, я отвезу вас к Хеймиру конунгу! — ответил хозяин на крики Эльвира. — Я сам туда и направляюсь. Мое имя — Оттар Три Меча, я хозяин усадьбы Льюнгвэлир, а это мой корабль «Коршун». У меня почти пять десятков человек, и я хочу присоединиться к войску конунга.
   Крики хирдманов сразу стихли. Название усадьбы Льюнгвэлир всем было знакомо.
   — Что-то ты долго добирался! — проговорил озадаченный Эльвир. — Как бы конунг не уплыл без тебя! А тебе было бы досадно опоздать — ведь ты раньше нас всех стал недругом конунга фьяллей!
   — Раньше я не мог — человеку требуется известное время, чтобы справить свою свадьбу! — надменно ответил Оттар, не понимая, почему этих людей так занимают его дела.
   — Свадьбу? На ком же ты женился?
   — Я взял в жены хозяйку усадьбы, Торбьёрг. Она овдовела несколько месяцев назад…
   — Эге! — перебивая его, воскликнул один из хирдманов. — Посмотрите на этого человека! Ведь это отчим нашей Девы-Скальда, из-за которой все и началось!
   — Девы-Скальда? — Оттар обернулся. Лицо его стало неподвижным — он до сих пор не мог простить Ингиторе ее побега из дома и испугался, что сейчас скажут что-то нелестное для него.
   — Ну да, верно! Служанки кюн-флинны говорили, что она родом из усадьбы Льюнгвэлир. И что ее хотели там выдать замуж, да жених…
   — Это не ваше дело! — оборвал говорившего Оттар.
   — Помолчите! — велел своим людям Эльвир. — Похоже, что мы говорим с отчимом нашей будущей кюны. Не мешало бы быть с ним повежливее.
   — А ты уверен, что мы говорим не с отчимом будущей кюны фьяллей? — возразил ему хирдман.
   Оттар только переводил взгляд с одного лица на другое, мало что понимая и не в состоянии разобраться, к добру или к худу для него сложилась судьба. Одно он понял несомненно: Ингитора нашла мстителей и без него. А за первого мужа своей жены мстить не положено. Нет такого закона, это вам любой знаток скажет.
 
   Близкая осень все настойчивее напоминала о себе утренними заморозками — когда Ингитора шла через двор в хлев или к погребу, ее дыхание превращалось в белый пар. На березах, которых вокруг усадьбы Трехрогий Фьорд росло множество, в зеленых прядях ветвей все больше мелькало желтых листьев. Лето подходило к концу. Всего один раз сменится луна — и годовое колесо повернется на зимнюю сторону.
   С трудом верилось, что прошло столько времени. Дни Ингиторы в Трехрогом Фьорде были все похожи один на другой. После бурного и полного событий лета спокойствие казалось непривычным, настораживало. Как будто буря на миг затихла, набираясь новых сил.
   Ингитора присматривала за служанками, помогая хозяйке, жене Ульвкеля Бродяги, болтала с женщинами, подолгу сидела с Оддой, глядя, как та возится со своей девочкой. За прялку или шитье Ингитора не бралась: какой-то тайный голос в душе шептал ей, что еще рано считать данный обет исполненным или отмененным. Сага о ее мести еще не была завершена. Что-то еще ждало впереди.
   Торварда конунга они почти не видели — он пропадал с дружиной где-то в просторах квиттингских лесов и пустошей. Ингитора скучала по нему, жизнь казалась ей пустой и тоскливой. И если бы она знала, что впереди их ждет счастье, она нашла бы в себе силы ждать не то что до зимы, но хоть целый год, хоть три года. Но никакой уверенности у нее не было — ни в хорошем, ни в дурном. И за все это долгое время она не сложила ни одной стихотворной строчки. У скальда должна быть цель, придающая сил его вдохновению, — у Ингиторы больше не было никакой цели.
   В один из погожих дней она вышла прогуляться к морю. Близился срок, когда Торвард обещал вернуться, чтобы узнать, нет ли вестей от слэттов. Ингитора ждала этих вестей с не меньшим нетерпением. Она боялась, что Снеколль ненароком выдаст Эгвальду что-то такое, что еще хуже запутает все дела. Конечно, самым надежным способом склонить Хеймира конунга и Эгвальда к миру было ей самой поехать и убедить их, но Ингитора не решалась этого сделать. Она верила в любовь Эгвальда и знала: пока она здесь, он вынужден будет даже против воли хранить верность всем обещаниям, которые дал Торварду.
   Вместе с ней пошли хозяйские дети — Ингитора до сих пор путала, кто из мальчиков и девочек числом не меньше десятка приходится законными детьми Ульвкелю, а кто побочными, и обращалась со всеми равно приветливо, так же как и сам Ульвкель, — пошла Одда со своей девочкой и Асвард. Ингитора настояла, чтобы Асвард не ходил больше ни в какие походы, а оставался с ней и с Оддой.
   — Одда не рассказывала тебе, что ей сегодня снилось? — спросила Ингитора. — Ей приснилось золотое ожерелье, которое было несколько раз обвито вокруг Даллы прямо поверх пеленок. Она была очень рада — говорила, что это обещает девочке богатство и почет.
   — Хотел бы я, чтобы это было так! — с прежним невозмутимым спокойствием, в котором звучала затаенная насмешка, ответил Асвард. Он не сводил глаз с Одды; она стояла шагах в десяти от них, показывая девочке что-то далеко в море. — Я плохой толкователь снов. Больше всего я рад тому, что Гейр больше ни разу не приходил к ней.
   — А почему он к ней приходил? — спросила Ингитора. — Одда еще в Усадьбе Конунгов рассказывала мне, что ей является дух мальчика с окровавленным копьем. Но почему ей? Он должен был являться Ормкелю или хотя бы Торварду. А в чем виновата Одда?
   — Мертвые знают больше живых. Это мы с тобой думали, что за смерть Скельвира и Гейра должны мстить фьяллям. А они, мертвые, знают, что в той обманной битве виноваты четыре колдуна. А колдуны устроили все это ради того, чтобы слэтты и фьялли, в особенности Торвард конунг, не мешали Бергвиду Черной Шкуре. И Гейр мстил Бергвиду. Но в сны самого Бергвида он, как видно, не мог пробиться даже с копьем. А может, даже духу было в тех снах слишком страшно. И он мстил его близким, его жене и ребенку. Думаешь, отчего Далла каждый раз принимается плакать, если на глаза ей попадется копье? Она тоже видела те страшные сны, бедняжка.
   — Бедная! — ахнула Ингитора. — Но почему он перестал приходить?
   — Потому что Бергвида больше нет. Гейр видел, что отомщен достойно. Ведь он помог тебе найти Одду.
   — А мой отец? Почему же он тогда говорил, что мстить нужно Торварду?
   — Вы спрашивали его слишком рано. Тогда еще не прошло трех суток с его смерти, дух не успел войти в Валхаллу и знал немногим больше живых. Теперь, я уверен, Скельвир хёльд сказал бы тебе другое. Чем дальше отходишь, тем лучше видишь.
   Ингитора задумалась. Для нее было бы большим облегчением знать, что отец не осудит ее за отказ от мести Торварду. Убежденность в этом много помогла бы ей приблизиться к счастью.
   — Послушай, флинна, — вдруг прервал молчание Асвард. — Ты лучше знаешь, что на уме у Торварда конунга. Что он думает делать с Оддой? Не навсегда же она и Далла поселились в Трехрогом Фьорде. Что с ними будет?
   — Я не знаю, — очнувшись, ответила Ингитора. — Не помню, чтобы он об этом говорил. И я не спрашивала. Пока еще рано. Я говорила ему, что он должен будет вырастить Даллу при себе. Думаю, он так и поступит.
   — Я понимаю, что он будет держать ее у себя на глазах. Но… Не он, а я дал ей имя и первым взял ее на руки. Я ее приемный отец.
   — Конечно, Асвард, — сказала Ингитора. Она часто видела Асварда с Даллой на руках и знала, что он очень привязался к девочке, которая в немалой мере была обязана ему жизнью. — Никто не заставит тебя расстаться с ней. Если хочешь, я попрошу Торварда сделать именно тебя ее воспитателем, когда она подрастет.
   — Если ты попросишь, то он, конечно, послушает тебя. Спроси его заодно и вот о чем. Не будет ли он противиться, если я захочу взять Одду в жены?
   — Ты хочешь жениться на Одде? — Ингитора в изумлении повернулась к Асварду. Такое ей не приходило в голову. Простодушная, даже глуповатая уладка-рабыня казалась ей совсем не той женщиной, которая нужна умному и по-своему очень гордому Асварду. Он не требовал, чтобы все признавали его превосходство, но сам твердо помнил о своем достоинстве. И зажившие ожоги на его правой ладони будут напоминать об этом до самой смерти.
   Асвард был немного смущен, потер пальцами кончик носа.
   — Да, хочу. Ты недовольна?
   — Нет, почему я должна быть недовольна? — растерянно ответила Ингитора. — Но я не думала, что ты захочешь взять в жены бывшую рабыню.
   — Да, но она же и бывшая кюна квиттов. И мать будущей кюны, если сбудется все то, что вы задумали с Торвардом конунгом. Этого будет достаточно для моей родни.
   — Для твоей родни будет достаточно и того, что ты жив. Но… неужели ты любишь ее?
   — Я… Я знаю, что она нуждается во мне, — не сразу ответил Асвард. — Однажды я спас ее от смерти и знаю, что теперь она мне верит и надеется на меня. Она благодарна мне. А у такой, как она, благодарность и доверие быстро станут любовью. Я не говорил с ней об этом, но я уверен — как только она забудет все пережитые ужасы, так сама начнет мечтать о новой семье и новом счастье. И я думаю, что из нее выйдет преданная жена и хорошая мать. Она не так умна, как ты, флинна, но у женщин любящее сердце часто заменяет ум…
   — Это верно! — воскликнула Ингитора. — Лучше такое сердце, как у нее, чем такой ум, как у меня! Ее сердце делало даже Бергвида немного больше похожим на человека, чем он был до нее. А мой ум пролил реки крови! Я готова проклясть мой дар…