Страница:
Окончив заклинание, маленькая ведьма соскользнула с вершины холма. Жадный, поднявшись на лапы, уже ждал ее под елями опушки. Всадница Мрака привычно вскочила на его мохнатую спину и ласково хлопнула волка по боку. Повинуясь знаку, огромный волк метнулся в лес и неслышной тенью растворился во мраке.
Крепче веревок
сон я совью,
опутает сетью
он всех, кто заснул!
Очи не видят,
уши не слышат,
члены недвижны,
как мертвые камни!
Утром на равнине было пронзительно холодно — так бывает только в начале рассвета. Всякий, кому придется ночевать под открытым небом, проснется от такого холода и бросится раздувать угли костра. Но вот уже рассвело, стало ясно видно и равнину, покрытую моховыми холмиками, и кустики вереска с лиловыми цветочками, и темный ельник в сотне шагов от места ночлега. Но никто из хирдманов Торварда, спавших вокруг остывшего кострища, не просыпался. Сам Торвард лежал на том месте, где начал сторожить, — он заснул сидя и уже во сне упал головой прямо на землю.
К нему подошла Регинлейв, опустилась на колени, потрясла его за плечо, перевернула.
— Торвард сын Торбранда! Ты собираешься просыпаться? Или ты никуда не идешь и зимуешь здесь? Тогда хотя бы позаботься о берлоге! Самый глупый медведь и тот догадается нагрести охапку листьев, чтобы зимой не отморозить хвост. Торвард! Ты меня слышишь? Проснись!
Сильные руки валькирии трясли Торварда за плечи, но он не просыпался. С таким же успехом можно было бы будить мертвого. Только слабое, медленное дыхание давало понять, что он еще жив.
Регинлейв встревожилась. Дева Битвы не знала усталости и страха, но искусством ворожбы валькирии не славятся. А такой каменный сон мог происходить только от ворожбы.
Регинлейв перестала трясти Торварда, нахмурила брови, подняла голову, оглядела хирдманов. Все они лежали неподвижно, и только маленькие белые облачка пара над их лицами говорили о том, что они живы. Регинлейв посмотрела на небо, стараясь прогнать чувство беспомощности. Много лет она была покровительницей рода конунгов фьяллей и не могла бросить Торварда в таком беспомощном положении, на мертвой земле Квиттинга, во власти чужого колдовства. А того, кто сумел вчера наслать на фьяллей мертвое войско, нельзя назвать слабым колдуном. И к друзьям его тоже не причислишь.
Все еще хмурясь, Регинлейв постаралась сосредоточиться. Она положила ладонь на лоб спящему Торварду, закрыла глаза. Небесный Огонь, живший в ее крови, побежал через ладонь в тело Торварда, влился в его кровь, согрел сердце. Торвард вздохнул глубже, свободнее.
— Торвард! — позвала Регинлейв. — Проснись!
И Торвард открыл глаза. Глядя в серое небо, он не сразу понял, где он и что с ним. Потом он сел, протер глаза, встряхнул головой.
— Ой, какая дрянь мне приснилась! — протянул он. — Это все не к добру! Как будто из-под каждой кочки лезли мертвецы, и двоих убили, Торира и… Регинлейв? — Взгляд конунга вдруг остановился на Деве Битв. — Почему ты здесь? Разве мы…
На глаза ему попались тела Торира и Бедвара, завернутые в плащи, с щитами под головой. Торвард молчал, глядя то на них, то на Регинлейв, то на спящих хирдманов. Без новых вопросов он понял, что мертвое войско было вовсе не сном.
— Эй, Ормкель! — Торвард толкнул ярла, спавшего рядом с ним. — Просыпайся, а то у тебя вся борода заиндевела! Так ты сам превратишься в инеистого великана!
Но Ормкель его не слышал. Регинлейв молча смотрела, как Торвард пытается разбудить сначала Ормкеля, потом других — и все безуспешно.
— Это колдовство! — сказала она наконец, когда Торвард растерянно повернулся к ней. — Ты был точно такой же. Я едва сумела тебя разбудить. А у тебя самого уж верно ничего не выйдет! Я вот все думаю — кто это так сильно хочет помешать тебе?
Торвард протяжно просвистел в ответ и снова сел на землю рядом с Регинлейв.
— Я знаю только одно существо, которое захотело бы мне помешать и сумело бы все это сделать! — сказал он наконец. — Это моя сестра. Дагейда. Она знает, как мне нужен Дракон Битвы. Но она не хочет мне его отдать.
— Это я знаю! — сказала валькирия. — Я даже помню, как год назад ты просил ее найти и отдать тебе меч. И как она поклялась, что ты его не получишь.
— Туман, дорога назад, потерянный щит, мертвое войско! — вспоминал Торвард. — Кому же, кроме нее, такое под силу? Да еще на берегу у нас было дело…
— Я знаю! — снова сказала Регинлейв. — Но ведь слэттов было не больше, чем вас, и я не стала вмешиваться. Ты и без меня неплохо справился, даже убил Скельвира хельда.
— Что? — Торвард посмотрел на нее с изумлением. — Скельвира хельда? Из Льюнгвэлира?
— А ты не знал? — в свою очередь удивилась Регинлейв.
Торвард молча покачал головой, потер шрам на щеке.
— Мы-то думали, что перед нами войско человек в сто! — сказал он чуть погодя. — Я даже удивлялся, почему ты не помогаешь. Даже боялся, не слишком ли сильно обидел тебя тогда…
— Ах, тебя это всё-таки заботит? — Регинлейв лукаво сверкнула на него ярко-синими глазами. — А я думала, что ты был бы рад от меня избавиться и добывать себе славу без моей помощи!
— Что ты говоришь! — с упреком сказал Торвард. И попытался обнять ее, но Регинлейв отстранилась и встала на ноги. Торвард вскочил следом и сделал шаг к ней.
— Регинлейв! — воскликнул он почти с мольбой. Валькирия обернулась и бросила на него сияющий взгляд. — Регинлейв! — повторил Торвард, снова приближаясь. — Что я должен сделать, какой подвиг совершить, чтобы Отец Ратей отдал тебя мне в жены? Ведь Вёлунду…
Но Регинлейв не дала ему вспомнить о герое древности. Глаза ее сверкнули возмущением, и она с силой оттолкнула Торварда, снова протянувшего к ней руки.
— Да ты спятил, Торвард конунг! — яростно воскликнула она. — Какой подвиг? Скажи лучше — чем я так должна провиниться перед Властителем, чтобы он отдал меня в жены смертному, заставил жить на земле, пока ты не умрешь? А ты, видят боги, способен прожить еще сорок лет!
Торвард опустил глаза, пристыженный и униженный, потом посмотрел на Регинлейв, и в глазах его был такой явственный упрек, что даже Небесная Дева немного смутилась. Она и забыла, что у смертных тоже есть своя гордость.
— Что тебе сорок лет? — только и спросил Торвард.
Регинлейв не ответила. Валькирия была прекрасна, как может быть прекрасна только Небесная Дева, но сердце ее было холодным, как железные звенья кольчуги.
— Так что ты думаешь делать? — спросила Регинлейв чуть позже. — Оставаться здесь и ждать, пока возвратится Бальдр и весна пробудит твою дружину от зимней спячки?
— Нет, нужно идти дальше. Смотри — светло, дорогу видно. Теперь ты, Ормкель, нашел бы дорогу на север гораздо лучше, чем твой сапог. Ормкель! Не слышит! — Торвард махнул рукой и поднялся.
— Давай я попробую, — предложила Регинлейв.
— Не надо. Пусть спят. Моя рыжеволосая сестричка уж очень ясно намекает, что не ждала нас в гости и ничуть нам не рада. Думается мне, что чем дальше на север, тем хуже нас будут встречать. Ормкель вчера сказал, что ведьмина дорога приведет нас прямо в пасть великану. Мой старый ворчун довольно часто бывает прав. А в пасть великану я лучше пойду один. Только вот…
Торвард оглядел лежащих хирдманов. Ему совсем не хотелось оставлять их здесь одних, таких беспомощных и беззащитных в колдовском беспробудном сне.
— А мне думается, что за них можно не бояться! — сказала Регинлейв. — У Дагейды хватило бы сил приказать вон тем валунам затоптать вас всех, пока вы спали, а я была у Властителя. Раз уж она этого не сделала, значит, ей не очень-то нужна ваша смерть.
— Смерть и так глядит здесь из каждой кочки! — Торвард поежился. — Мне так и кажется, что кто-то смотрит мне в спину. И не просто смотрит, а целится.
Регинлейв пожала плечами и взяла с земли свое длинное копье.
— Что ж! — сказала она. — Может быть, и так!
Великанья Долина — Турсдален — была, казалось, самими богами при создании Среднего Мира предназначена для того, чтобы стать сначала жилищем, а потом могилой великана. Тридцать пять лет назад здесь жил великан Свальнир. Огромный черный зев пещеры в горе, замыкавшей долину с севера, был хорошо виден издалека. Ее темный провал можно было разглядеть и из святилища на вершине Раудберга. Свальнир был из тех упрямых великанов, кто не захотел уйти с привычного места, когда на Квиттинге несколько веков назад появились люди. Его упрямство проистекало из сознания собственной силы, и мало нашлось бы великанов сильнее. Свальнир не только удержал за собой свою долину, но и вынудил квиттов платить ему дань.
Тридцать пять лет назад к нему привели молодую девушку по имени Хёрдис. Она славилась умением ворожить и недобрым нравом. Родичи хотели просто избавиться от нее. Если бы они знали, что из этого выйдет, то скорее отвели бы ее к глубокому омуту с кожаным мешком на голове и мельничным жерновом на шее.
Но она вошла в пещеру Свальнира и стала там хозяйкой. В этой темной пещере, которую никогда не мог целиком согреть даже самый жаркий огонь, родилась дочь великана. Свальнир назвал ее Дагейдой, что значит — Теплая, потому что инеистому великану тельце девочки казалось слишком горячим, хотя кровь ее была человеческой только наполовину. Она уродилась очень маленькой, меньше даже своей матери, и великан до самой смерти боялся, что как-нибудь ненароком растопчет ее в темноте. Из двух детей кюны Хёрдис Торвард гораздо больше Дагейды походил на дитя великана.
Из этой пещеры однажды крадучись вышла Хёрдис, с усилием держа в руках огромный тяжелый меч — Дракон Битвы. И здесь рыдала возле навек остывшего очага маленькая рыжеволосая девочка-ведьма, знающая, что ни отца, ни матери она больше никогда не увидит.
Дагейда не любила обо всем этом вспоминать. При мыслях о предательстве матери и смерти отца в ее груди как будто поворачивался горячий нож, а сердце начинало дрожать, как ком снега возле огня. Она не жила в отцовской пещере — прежнее жилье было слишком велико для нее одной и Дагейде было здесь неуютно. Она любила маленькие пещерки в склонах оврагов, звериные норы, брошенные обитателями, дупла толстых деревьев, просто густые кустарники. В Турсдален она приходила лишь иногда, когда ей требовались силы. Здесь она всегда могла получить их.
Она стояла на самом высоком месте длинной пологой скалы, пересекавшей Турсдален. Холодный северный ветер трепал ее густые рыжие волосы, и в голосе его Дагейда слышала голос отца. Темная сила древнего рода инеистых великанов летела по ветру, струилась по склонам гор, поднималась от земли, подобно туману, и наполняла сердце маленькой ведьмы. Дагейда подняла руки и широко раскинула их, словно хотела поймать в объятия ветер. Сейчас она могла бы оседлать его и полететь над Турсдаленом, над Медным Лесом, над всем полуостровом… Что находится дальше, она не знала. Квиттинг с его ельниками, мхами и рыжими сколами болотной руды был ее миром, ее владением, и она никому не хотела его уступать.
Но почему напрасно поет ветер, зовя ее в дорогу? Почему маленькая ведьма с бьющейся на ветру гривой тускло-рыжих волос не летит вслед за ним? Груз тяжелее камня держал Дагейду на земле. Печаль переполняла ее сердце, и так бывало всегда, когда она приходила в эту долину. Сила не дается сама по себе. Когда она черпается в памяти рода, вместе с ней неизбежно приходит печаль. С этой силой и этой печалью можно идти далеко-далеко, можно переплыть море и свернуть горы. Но летать с ней нельзя.
— Отец! Ты слышишь меня? — во весь голос закричала Дагейда. Голос ее поймала ухом старая рыжаяскала и бросила обратно, усилив и повторив десятком похожих глуховатых голосов. — Я не пущу его к твоему мечу! Я не дам сыну твоего убийцы владеть твоим сокровищем! Не дам! Ты слышишь меня?
Длинная пологая скала слабо содрогнулась под ее ногами, и Дагейда испустила пронзительный ликующий крик. Отец услышал ее.
На третий день Регинлейв уже почти не разговаривала с Торвардом, а только хмурилась. Ее синие глаза потемнели, как небо в грозу. Валькирии не знают усталости, она могла бы и не идти, а спокойно лететь над землей, минуя и болотную мокроту, и завалы буреломов, и овраги, и скалы. Но она же обещала Торварду провожать его на всем пути до цели! Регинлейв крепилась, твердо намереваясь сдержать слово, но Торвард видел, что ей это нелегко. Ее мучила не усталость, а унижение — ей, гордой Деве Битв, перелезать через полусгнившие бревна и мочить ноги в болотных лужах!
Торвард тоже был невесел. Оглядываясь вокруг, он не мог понять, каким образом отцу когда-то удалось провести здесь целое войско, дать несколько битв! А где жили квитты? Неужели в этих болотах? Через два дня Торварду уже казалось, что весь Квиттинг состоит из ельников и болот. Изредка им попадались на пути проплешины в лесу и заросшие ямы, но Торвард не мог вообразить, что перед ним площадки для тинга и остатки разрушенного жилья. За двадцать-тридцать лет следы человеческих поселений не могут исчезнуть полностью!
— Все это сады твоей сестры! — с тайным упреком говорила ему Регинлейв. — Это она сеет здесь ельник, она поднимает воду из-под земли! И гадюк она разводит! Смотри, вон какая поползла!
Торвард только вздыхал, не отвечая. Ему казалось, что, пробудь он еще немного в этих местах, сам станет покрываться коричневой еловой корой.
— Она где-то близко! — сказала Регинлейв утром на третий день. — Я ее чую. Она не хочет нам показываться. Боится. Но я все время чувствую, как ее противные желтые глаза смотрят на нас.
— Я тоже чувствую, — устало отозвался Торвард. — Только у нее зеленые глаза. Желтые у ее волка.
— Все равно! — досадливо отмахнулась Регинлейв. — Вот попадись она мне!
Но Дагейда была не так глупа, чтобы им попадаться. Благодаря Жадному она не мочила ног и не уставала, а следила за конунгом и валькирией издалека, не отставая, иногда опережая их. Утром третьего дня она была весела и ласково трепала Жадного по ушам.
— Как хорошо мы все с тобой сделали, мой серый! — шептала она, посмеиваясь про себя. — Они с самого рассвета идут туда, куда надо нам с тобой. А вовсе не туда, куда надо им!
Жадный с довольным видом наклонял голову и терся лбом о плечо хозяйки.
Около полудня Торвард вдруг опомнился и посмотрел на небо.
— Постой, Регинлейв! — окликнул он свою спутницу.
— Да я хоть вовсе никуда не пойду! — с досадливой готовностью ответила она и села на ближайший камень.
— Посмотри на дерево. Или на лишайник. Мне сдается, что мы идем вовсе не на север.
Регинлейв насмешливо фыркнула и отвернулась.
— Но мы же шли на север! На север, и больше никуда! — начиная злиться, воскликнул Торвард. Он злился на весь свет: на дорогу, которая опять, уже в который раз, заводила их не туда, на Дагейду, на мать, даже на Регинлейв. — Как будто сам север увернулся и оказался у нас сбоку, а не впереди!
— Север слишком тяжел и неповоротлив, чтобы перебегать с места на место! — ответила Регинлейв. — Тем более ради какого-то конунга!
— Может, он старается ради одной прекрасной валькирии! — съязвил в ответ Торвард. Увидев, что лицо Регинлейв вспыхнуло ярким румянцем возмущения, он поспешно добавил: — Ну не сердись на меня! Чем я виноват? Если тебе здесь надоело, оставь меня. Возвращайся в Валхаллу. Отец Ратей заждался тебя. Валькирии не к лицу бродить по болотам.
Регинлейв смягчилась.
— Я не могу тебя бросить — как видно, один ты и вовсе тут пропадешь. Лучше я сама посмотрю правильную дорогу.
Регинлейв соскочила с камня, бросила на него свой щит и копье и мигом взлетела в воздух. Ей, небесной деве, это не составляло никакого труда. Задрав голову, Торвард любовался ее свободным и стремительным полетом. Ее черные вьющиеся волосы кипели и струились по ветру, как крылья, она была похожа на черную звезду, загоревшуюся на бледно-голубом дневном небосклоне. Хоть иногда боги дарят смертным такое счастье — видеть подобную красоту небес. Но и расплата за нее нелегка — мало есть грузов тяжелее, чем неразделенная любовь. Разве что нечистая совесть да неоплаченный долг мести.
Регинлейв остановилась высоко над Медным Лесом, огляделась по сторонам, потом спустилась вниз. Торварду всегда хотелось при этом поймать ее на руки, но Регинлейв не любила таких вольностей. Она питала к Торварду добрые чувства, но не позволяла забыть, что он отнюдь ей не ровня.
— Я видела курган! — сказала она. — До него совсем близко, полдня пути. Полдня по этим топям и завалам. По хорошей дороге мы дошли бы втрое быстрее. Он там!
Она показала на северо-восток.
— А мы с самого рассвета шли на северо-запад! — добавила она. — Если бы мы сразу встали на верную дорогу, то уже были бы там!
Торвард вздохнул и стал собирать с земли свое оружие, которое сбросил, чтобы немного передохнуть. Каждый шаг по этим местам давался ему с трудом. Все время казалось, что какие-то маленькие, но цепкие лапки хватают за сапоги, мешают идти, и он все время топал ногами, стряхивая этих невидимых троллей. Но это мало помогало.
Солнце миновало уже четверть послеполуденного пути, когда Торвард снова попросил Регинлейв подняться и посмотреть, туда ли они идут.
— Я не удивлюсь, если нет! — хмуро ответила валькирия.
Поднявшись повыше, она увидела курган Торбранда на том же расстоянии и снова в стороне от их пути. В досаде она даже помедлила немного в воздухе, прежде чем вернуться к Торварду. Сколько времени они шли напрасно!
А Дагейда, из густых можжевеловых зарослей наблюдая полет валькирии, тихо засмеялась и бросила в Жадного синей можжевеловой ягодой. Через все разделяющее их пространство она чувствовала гнев и досаду валькирии и забавлялась всей душой.
— Она опять перебила нам дорогу! — сердито сказала Регинлейв. Валькирия спустилась так, чтобы можно было разговаривать, но не вставала на землю, а парила на высоте в два-три человеческих роста. — Я не пойду, я полечу над тобой. Если ты опять собьешься, я сразу увижу это!
— Что же ты раньше не додумалась! — не сдержавшись, воскликнул Торвард. Регинлейв обиженно дернула плечом и мгновенно взвилась вверх.
А Дагейда нахмурилась. Закусив губу, она нервно теребила в пальцах шерсть на загривке Жадного. Потом лицо ее прояснилось, она взобралась на ближайший коричневый валун, закрыла глаза и зашептала.
К закату солнца Регинлейв была совершенно выведена из себя.
— Так нельзя больше! — яростно кричала она, ударяя крепким кулачком в свой сияющий щит. — Эта мерзкая ведьма отвела глаза даже мне! Твой несчастный курган опять не прямо, а сбоку! Он как будто перебегает с места на место! Я каждый раз вижу его в другой стороне! Мы четыре раза повернули! И он опять, опять сбоку! И все так же далеко! За весь день мы не приблизились ни на локоть!
Торвард сидел прямо на земле, привалившись спиной к стволу ели. Прохладный мох казался ему удобнее и мягче наилучшей подушки из куриных перьев на почетном сиденье конунга. Ноги его почти онемели от долгой ходьбы, и чувствительности в них сохранилось ровно настолько, чтобы ощущать промозглую болотную сырость. Невидимые троллиные лапы так измучили его, что он уже не мог испытывать ни гнева, ни досады. Он думал и раньше, что путь к отцовскому кургану окажется трудным, но не такого он ждал. Самое неприятное — когда толком не можешь понять, что же мешает тебе дойти до цели. От этого отказывают ноги и опускаются руки.
— Иди сюда! — вяло позвал он в ответ на горячую речь Регинлейв. — Отдохни.
— Сам отдыхай! — яростно откликнулась валькирия и ловко подхватила со мха свое копье. — А я так больше не могу! Я найду ее, эту мерзкую болотную негодяйку, эту желтоглазую жабу! Я ее по мелким косточкам размету! Да возьмут ее тролли!
И прежде чем Торвард сообразил и сумел ответить, Регинлейв черной звездой взвилась под самый небесный свод и устремилась на север.
Дагейда сидела под тем же можжевеловым кустом, когда над ней пронеслась пылающая яростью валькирия. В полете она осыпала лес маленькими короткими молниями, вспышками белого света озаряя заросли. Тролли и болотники кидались в ужасе под камни, лягушки, ежи, зайцы и змеи спасались кто где мог. Маленькая ведьма тихо хихикала, закрывая рот кулачком. Регинлейв скрылась за вершинами елей, а Дагейда проворно выползла из-под куста и вскарабкалась на камень.
— Сиди тихо, Жадный! — посмеиваясь, сказала она волку. — Она ищет меня — сейчас она меня найдет!
С высоты оглядывая лес, Регинлейв увидела маленькую серую фигурку с рыжими, как опавшая хвоя, волосами, стоявшую на округлом буром камне. Она казалась родившейся из этого камня — так схожи были с ней выступы скал, мох, можжевеловые кусты, рыжие полоски болотной руды в земляных обрывах.
— Вот где ты! — сердито крикнула Регинлейв. Устремившись туда, она успела заметить, как фигурка соскочила с камня и метнулась в можжевеловые заросли. Не долго думая, Регинлейв еще в воздухе взмахнула мечом — заросли вспыхнули и мгновенно превратились в куст рыжего пламени. А маленькая серая фигурка уже призывно махала руками на вершине другой скалы, повыше.
— Я здесь! — кричала она. — Иди сюда!
Регинлейв опустилась на землю и спрятала меч. Ей вдруг показалось недостойным гоняться за ведьмой, как кошке за мышью, и понапрасну тратить небесный огонь. В такой битве для валькирии немного чести.
Видя, что она угомонилась, Дагейда спрыгнула со скалы и подошла поближе. Регинлейв рассматривала ее с презрительным, отчасти брезгливым любопытством. Худенькая, бледная ведьма казалась ей жалкой, да и в самом деле Дагейда была слишком невзрачной рядом со статной, румяной, полной сил и величия валькирией. Лицом к лицу здесь стояли два мира — Широко-Синее Высокое Небо с его громами и небесным огнем и Средний Мир с его болотами, скалами и лесами, обиталищем разной нечисти и нежити.
— Незачем было так шуметь и сверкать! — насмешливо, ехидно сказала Дагейда. Ее бледное лицо немного оживилось, глаза тускло засияли, как зеленые крылышки светлячков в теплую летнюю пору. Она забавлялась от души. — Если я вам нужна, могли бы позвать повежливее — я бы и сама пришла!
— Нам нужна вовсе не ты! — надменно ответила Регинлейв. — Без тебя мы прекрасно обойдемся. Нам нужна дорога к кургану. И если ты будешь нам мешать, то я сожгу все твое болото!
— Дорога? — Дагейда вытаращила глаза, как в несказанном удивлении, даже по-детски округлила рот. — Какая дорога? Здесь нет никаких дорог. Вот уже тридцать лет тут нет никаких дорог. Я вырастила здесь ели и можжевельник, чтобы было не слишком пусто и скучно. Найдутся здесь и курганы. И даже курганы славных и очень именитых людей! Но никаких дорог тут нет!
У Регинлейв едва хватило самообладания дослушать до конца эту нахальную и издевательскую речь. Ее отчаянно раздражала необходимость стоять в темном лесу рядом с ведьмой и вести с ней какие-то переговоры. Она охотно испепелила бы Дагейду на этом самом месте, если бы была уверена, что с ее смертью разрушатся все ее чары и мороки. Но ведь бывает и так, что со смертью создавшего их чары приобретают вечность и крепость камня.
— Не притворяйся! — крикнула валькирия. — Ты прекрасно знаешь, о чем идет речь! Ты не мешала бы нам, если бы не знала! Ты уже три дня отводишь нам глаза и заставляешь идти в другую сторону! Торвард не хочет твоей смерти — он не может забыть, что вам дала жизнь одна и та же женщина. Иначе я давно превратила бы в пепел твои лягушачьи кости, как вон те кусты!
Дагейда ответила не сразу. Регинлейв гневно смотрела ей прямо в глаза и видела в них издевательский насмешливый блеск. В синих глазах валькирии вспыхивали и рвались молнии, а в зеленых глазах ведьмы посмеивалось болото — холодное, бездонное. Молнии падают в болото и пропадают, вязнут в нем без следа, никого не поразив. Болото губит любую силу, само не меняясь при этом.
— Скажи Торварду, что ему не получить Дракона Битвы, пока жива дочь Свальнира! — тихо, протяжно, с насмешкой, в которой просвечивала угроза, сказала Дагейда. — Торбранд конунг сам сделал Квиттинг и Медный Лес такими, какие они есть. Он сам отдал его мне. И теперь пусть не просит обратно.
Регинлейв вспыхнула, молния рванулась из ее глаз и ударила в дерево за спиной Дагейды. Но ведьмы уже не было: на том месте, где только что виднелась человеческая фигура, сидела на мху черная жаба с желтыми глазами. Глаза ее дико сверкнули навстречу взгляду валькирии. Рёгинлейв ахнула, не сразу поняв, что это такое. А жаба мигом уползла в щелочку под камень. В этой крепости ей были не страшны никакие молнии.
Темнота над лесом сгущалась, тяжело нависала над головой. Торварду хотелось отдохнуть и обогреться. Собрав поблизости несколько охапок хвороста, он развел маленький костер, снял сапоги, вытащил из мешка кусок обжаренного мяса. Вчера ему удалось подстрелить кабана, но большую часть туши пришлось бросить на съедение зверям и троллям — он не мог все унести с собой, да и съесть не успел бы. Но на сегодня еще хватало, и Торвард был очень рад, что может подкрепиться. О Регинлейв он не заботился — валькириям не требуется земная пища.
За едой Торвард иногда поднимал голову и оглядывал темное небо. Несколько раз ему удавалось заметить отблеск — где-то в лесу валькирия метала молнии в ведьму. «Попадет, не попадет?» — с равнодушным любопытством думал Торвард. Ни за ту, ни за другую он не боялся. Он достаточно хорошо знал обеих, на счастье или на беду, и не сомневался — и ведьма, и валькирия неплохо умеют постоять за себя. И не ему, славному воину, но всего-навсего смертному человеку, вмешиваться в их спор. Одна из них мешает ему, другая — помогает. Исход его дела зависит от того, которая победит. Конечно, достойный мужчина не позволит, чтобы его судьба решалась в споре двух женщин. Но за судьбу Торварда спорили не две женщины, а два мира. А конунг фьяллей достаточно уважал богов, чтобы подчиниться их приговору.