Дворецкая Елизавета. Оружие скальда

   — Ах, прости. Сейчас тебя перевяжут. Я забираю этого человека! — крикнула она, повернувшись к Асгауту. — Пусть его перевяжут, накормят и чтобы никто не смел его обижать! Я заберу его с собой.
   — Так ты искала его? — озадаченно спросил Асгаут. — Зачем же мы тогда осматривали женщин?
   Ингитора вспомнила о цели их поисков.
   — Асвард! — Она снова повернулась к хирдману. — Ты не знаешь, что с Оддой? Где она?
   — Ты ищешь Одду? Зачем она тебе?
   — Я боюсь, как бы с ней не случилось беды. Я боюсь, что она потеряет ребенка. А этот ребенок так нужен нам! В нем все надежды на мир для Квиттинга в будущем. Где ее найти?
   — Так ты хочешь спасти ее ребенка? — Асвард пристально заглянул в глаза Ингиторе. — Я не ждал…
   — А ты думал, что я хочу ее задушить? Ах, Асвард! Вспомни, о чем мы говорили с тобой тогда, в Льюнгвэлире, над морем. Новой смертью не вернешь прежней жизни. Жизнь искупается только жизнью. Этот ребенок и есть новая жизнь Квиттинга. Его обязательно нужно спасти!
   — А Торвард конунг тоже думает так? Да! — внезапно вспомнил Асвард. — Ты пришла вместе с Торвардом? Ты у него в плену или ты помирилась с ним?
   — Я… Наверное, помирилась, — нерешительно ответила Ингитора. Впервые ей пришлось сказать об этом вслух. — Я больше не хочу ему мстить. А он в обмен обещал не мстить жене и ребенку Бергвида.
   Асвард подумал немного и вздохнул.
   — Я верю тебе, флинна. Вот она.
   Он повернулся, отошел от угла, и Ингитора увидела на земле свернувшуюся калачиком фигуру женщины. Она не сразу узнала Одду — та лежала на боку, прижав руки к животу. Глаза ее были закрыты, на щеках блестели мокрые дорожки слез, из-под покрывала по лбу ползли крупные капли пота. Рот ее был приоткрыт, она дышала резко и прерывисто.
   — Ей плохо! — ахнула Ингитора и присела рядом, прикоснулась к влажной руке Одды. — Одда, ты слышишь? — вполголоса позвала она. — Это я, Ингитора!
   — Сказать по правде, женщина поможет ей лучше, чем я, — устало сказал позади неё Асвард. — Я уже не знал, что делать, здесь нет даже воды.
   — Что с ней? — Ингитора повернулась к нему. — Она так испугалась?
   — Знаешь, где я ее нашел? Я ее почти выловил из озера — смотри, у нее ноги мокрые. Она… она хотела утопиться. Я ее тащил на берег силой, а она кричала, что лучше умрет, но не хочет, чтобы ее ребенок родился и жил рабом…
   Ингитора вздохнула и сжала вялую руку Одды. К несчастью, под самый конец бедная женщина все же поняла, что носит ребенка конунга.
   — Надо ее вынести отсюда! — спохватилась Ингитора. — Асгаут!
   — Нет, флинна, я сам. Она испугается, если ее возьмет кто-то чужой.
   Асвард наклонился, бережно поднял Одду на руки, бормоча что-то утешительное. Одда вздрогнула, открыла глаза, дернулась.
   — Не бойся, моя маленькая, тебя никто не обидит, — бормотал Асвард, осторожно вынося ее из тесного погреба. — Все хорошо.
   В темноте Одда не могла разглядеть, кто вокруг нее, и она снова закрыла глаза, с облегчением опустила голову на плечо Асварду, зная, что возле неё тот человек, которому она может довериться.
   Одду перенесли в спальный покой. Ингитора привела к ней нескольких женщин из сидевших в хлеву. От испуга и потрясения у Одды начались роды. До срока ей оставалось еще два месяца, но это внушало надежду — семимесячные дети выживают чаще, чем даже восьмимесячные. Весть об этом происшествии облетела всю усадьбу. Сидя у костра на дворе, фьялли то и дело оглядывались на хозяйский дом, прислушивались к женским голосам.
   — У Черной Шкуры не было детей, а уж сколько жен у него было — не сосчитать! — говорилось в кругу у костра.
   — Да откуда же ему иметь детей? Он ведь был не человек, а оборотень! У оборотней, слава светлым асам, не бывает детей. А то бы их столько развелось!
   — И так на этом Квиттинге от троллей некуда ступить!
   — И родит она тролленка! Оборотня! Подменыша!
   — Это четыре колдуна, те, что губят людей возле Тролленхольма, наколдовали ей ребенка! Это колдовской ребенок!
   — И зачем нашему конунгу понадобился этот оборотень!
   — Убить его, пока не наделал бед!
   — Я вам! Поговорите! — оборвал говорунов Асгаут. — Торвард конунг приказал, чтобы эта уладка и ее ребенок были в целости. И никто их не тронет!
   Ингитора тоже не знала покоя этой ночью — ей было жаль Одду, жаль ребенка, и в то же время при каждом звуке слабого, бессильного стона ее пробирала тревога — как бы ребенок в самом деле не оказался оборотнем. Вот сейчас он появится, а у него будут острые троллиные ушки. Или маленький хвостик. Тогда его придется убить.
   А может быть, прав был Торвард? Может быть, напрасно она старается сохранить жизнь тому, кто будет всю жизнь мстить им?
   — Да это девочка! — вдруг услышала она голос одной из женщин, хлопотавших возле Одды. — Посмотрите, это девочка. И у нее все как у людей!
   Слыша слабый крик младенца, Ингитора сама чуть не заплакала от радости. Этот крик показался ей тонким, жалобным, почти жалким, но это был голос человеческого существа. Девочка, крохотная и слабенькая, была совсем как все младенцы — ни троллиных ушек, ни хвостика. И тут же все прежние страхи показались Ингиторе глупыми и постыдными. Эта девочка ни в чем не виновата! И Ингиторе хотелось защитить ее от всех бед и тревог, среди которых она появилась на свет.
   — Какая она слабенькая! — говорили меж тем женщины, передавая девочку друг другу. — Попросим добрых дис, чтобы она выжила.
   — Надо скорее дать ей имя. А то еще…
   — Имя? Но кто возьмет ее на руки? У нее, бедняжки, нет отца.
   Ингитора выскочила из спальни и тут же наткнулась на Асварда. Он сидел на полу, прислонясь спиной к стене, и, кажется, дремал, склонив голову. Услышав рядом с собой движение, он встрепенулся.
   — Это ты, флинна? Что там? Как она? Я все проспал…
   — Девочка! — ликуя, крикнула Ингитора. — Это девочка! И она вовсе не оборотень! Настоящая человеческая девочка!
   — Это хорошо! — Асвард немного оживился, протер ладонью моргающие заспанные глаза. — Хорошо, что девочка. Она не так быстро потянется к мечу, когда вырастет…
   — Надо дать ей имя. Асвард, ты не хочешь сделать это?
   — Отчего же нет? — Асвард встал и потянулся. — Если уж я не дал ей погибнуть еще до рождения, отчего же не дать ей имя? С одной стороны, мне немного чести нарекать ребенка рабыни, но все-таки…
   — Все-таки это дочь конунга. Идем же!
   В спальне Асвард взял девочку на руки, окропил ее водой с можжевеловой веточки, спешно раздобытой где-то расторопным Ингви.
   — И тем нарекаю тебе имя… — выговорил по обычаю Асвард и запнулся. Второпях он не спросил, как назвать дочку Одды.
   В замешательстве Асвард посмотрел на Ингитору, прикидывая, не назвать ли девочку ее именем — красивее имени он не знал.
   — Далла! — шепотом подсказала Ингитора, вовремя вспомнив имя матери Бергвида. — Далла!
   — Нарекаю тебе имя Далла! — послушно повторил Асвард. — Далла дочь Бергвида и Одды.
   — Я знаю, ОНИ этого хотели бы… — прошептала Ингитора. Если бы ее сейчас спросили, кто это ОНИ, она затруднилась бы ответить. Бергвид и Одда. Стюрмир и Далла. Все духи предков, неизменно сопровождающие живых. И самой Ингиторе хотелось, чтобы в новорожденной девочке продолжилась не только кровь Бергвида, но и память о самом лучшем, что сохранялось в самой глубине его души.
   Ингитора посмотрела на бусы из зеленого стекла, которые подняла на палубе «Черного быка» и с тех пор носила с собой. Она отмыла их от крови, и теперь они блестели чистыми стеклянными боками, как молодая трава под дождем. Все-таки хорошо, что она догадалась их взять! Это будет хорошим подарком для маленькой Даллы — памятью обо всем том, что оставили ей в наследство непростые судьбы ее предков.

Часть восьмая
ВЫКУП МИРА

   В усадьбе Кларэльв кюн-флинне Вальборг совсем не нравилось. Здешние хозяева не отличались строгостью и прилежанием, усадьба велась дурно и небрежно, никто из рабов не занимался своим делом, хирдманы целыми днями сидели на кухне и в девичьей со служанками. Замечая недовольство кюн-флинны, жена Арнльота ярла уверяла ее, что такой беспорядок у них не всегда, а только теперь.
   — Откуда быть порядку, когда в усадьбе стоит целое войско, милостивая госпожа! Да сохранят нас Фригг и Хлин! — восклицала хозяйка, всплескивая пухлыми ручками.
   — Если бы у меня в усадьбе стояло целое войско, я бы особенно позаботилась о порядке, — с непреклонной суровостью отвечала Вальборг. — И я бы на твоем месте, добрая хозяйка, пошла сейчас в молочную и присмотрела, чтобы служанки не слизали все масло, пока будут его сбивать!
   Хозяйка отправилась в молочную, но уже за дверью остановилась посудачить с другой женщиной.
   — Если кюн-флинна так строго следит за челядью, то чего же она бросила свой дом? — с легким презрением шептали обе женщины на смешанном наречии раудов и квиттов. — Сидела бы дома да гоняла своих служанок! А мы здесь и так неплохо жили!
   Вальборг, оставшись одна, тихо вздохнула. Ей был противен и утомителен весь этот тесный бестолковый дом, нелепый, как казалось с непривычки, выговор квиттов, которых здесь было большинство.
   — В самом начале войны они нашли здесь приют да так здесь и остались, — рассказывал ей Рагнар, который, кажется, знал все про всех. Вальборг привыкла к этой его особенности, и иногда ей казалось, что в облике седобородого купца-фьялля к ней явился сам великан Мимир, хранитель небесного источника мудрости. — Первые беглецы давно состарились, и многие успели умереть, их дети выросли и сами обзавелись детьми, но по привычке живут так, как будто им вот-вот снова срываться с места и бежать еще куда-то. А во временном жилье люди не очень-то стараются устраиваться с толком.
   — Но ведь прошло больше тридцати лет!
   — Знаешь, кюн-флинна, как говорят? Нет ничего более постоянного, чем временное.
   — Я говорил: тебе следовало остаться дома! — вставлял Эгвальд, если среди своих дел успевал услышать обрывок их беседы. — Лучше бы ты сидела с матерью.
   — Ничуть не лучше! — решительно возражала Вальборг. — Кто позаботился бы о еде и одежде для вас с отцом? От здешних женщин многого ждать не приходится! Вы оба давно уже сами стали бы похожи на квиттингских беглецов, если бы не я! А кто готовил бы еду для ваших пиров? У Хильды хозяйки два быка почти сгорели! Ты хотел бы, чтобы все мясо обуглилось?
   — Я хотел бы быть за тебя спокойным! — отрезал Эгвальд. — Я и отцу говорил — война вовсе не место для тебя!
   — Я — дочь и внучка конунгов! — гордо отвечала Вальборг. — И для меня подходит все то, что подходит моему роду!
   — Вальборг у нас настоящая кюна! — Хеймир конунг ласково гладил дочь по плечу, но в глазах его таилась тревога. — Она вырастит своих детей настоящими конунгами. Не бойся, Эгвальд, она сумеет даже в этом свинарнике не уронить своего достоинства.
   Именно заступничеству отца Вальборг была обязана тем, что ее все-таки взяли в этот поход. Кюна Аста пришла в ужас, услышав о таком ее желании, да и Эгвальд был решительно против. Но Хеймир конунг рассудил, что его дочь имеет не меньше прав принять посильное участие в походе, который так важен для всей державы слэттов.
   — В прежние времена многие дочери конунгов становились валькириями! — сказал он. — Вальборг сумеет найти себе дело.
   Возможно, у Хеймира конунга была какая-то тайная мысль на этот счет. Но ею он не делился пока даже с самой Вальборг.
   Но Эгвальду некогда было долго спорить. Он сам редко показывался в усадьбе Кларэльв, все свое время проводя на берегах фьорда, возле кораблей и среди дружины. Конунг слэттов привел к границам Квиттинга не меньше двух сотен кораблей, и каждый был отлично оснащен, имел достаточную, хорошо вооруженную дружину. Здесь, как было условлено, войско слэттов ждало вестей от конунга фьяллей, чтобы выступить вместе. Лето близилось к концу, нужно было торопиться, но вестей от фьяллей все не было.
   — Может, фьялли вовсе не пойдут воевать! — поговаривали слэтты. — Ведь Торварда Рваную Щеку смыло в море. Как видно, он погиб, и фьялли теперь будут заняты выборами нового. Ох и передерутся же их ярлы и хевдинги!
   — Поход непременно будет! — уверенно отвечал Рагнар, если слышал такие разговоры. — Торвард конунг не из тех, кто легко расстается с жизнью. Вы слышали, что Снеколль Китовое Ребро на прощание сказал Эгвальду ярлу? Даже если Торвард конунг не вернется, поход все равно будет. У фьяллей достаточно знатных и отважных ярлов, чтобы возглавить его. Фьялли выполнят все свои обещания, а своими внутренними делами займутся потом.
   Эгвальду ярлу скоро надоело ждать.
   — Я схожу на юг, проплыву два-три перехода вдоль Квиттинга! — объявил он отцу. — Посмотрю, как у квиттов дела!
   Хеймир конунг хотел возразить, но посмотрел в лицо сыну и промолчал. После возвращения из Аскргорда Эгвальд стал не тот. Юношеский задор безвозвратно исчез, он держался сурово, разговаривал мало. Несмытая горечь поражения и плена грызла и точила его изнутри, как жар скрытой болезни. Много, много подвигов придется ему совершить, чтобы к нему вернулись прежнее равновесие духа, вера в себя, гордость.
   — Возьми с собой три дреки, — сказал только Хеймир конунг. — Возьми «Медного Ворона», а с собой позови Аслака и Эльвира с их дружинами.
   — Да, уж конечно, я пойду не один! — проворчал Эгвальд ярл.
   На заре он уплыл с тремя кораблями. Проводив его, Вальборг и Рагнар вернулись в усадьбу. Возле ворот стояло несколько человек, изможденных и усталых. Челядь не давала им войти.
   — Здесь хватает и своих бездельников, всех не прокормишь! — отвечал раб-управитель на просьбы пришельцев. — У нас и так стоит целое войско. Тут нет ни единого свободного угла! Идите дальше! А еще лучше — убирайтесь к себе назад! Может, вы вообще не люди, а тролли!
   Подбирая полы нарядного плаща, Вальборг с жалостливым любопытством оглядывала пришельцев. На троллей они были мало похожи: трое мужчин, двое из которых были ранены, две женщины, одна с ребенком на руках, старик и подросток с тощим мешком на спине. Одежда их была грязной и рваной, обувь обтрепана до крайности, но на простых бродяг они не походили.
   Увидев Вальборг с ее провожатыми, беглецы все разом обернулись к ней.
   — Наверное, это хозяйка! — заговорили они, и выговор их сразу выдал квиттов. — Пожалей нас, добрая госпожа! Мы пришли издалека, от самого Медного Озера! Нашу усадьбу разорил конунг фьяллей, мы только и остались в живых!
   — Какой конунг фьяллей? — изумленно воскликнула Вальборг. Лицо Рагнара чуть заметно дрогнуло.
   — Торвард сын Торбранда! Он пришел к нам с огромной дружиной! Наш хёльд не хотел сдаться ему, тогда они разорили усадьбу и перебили всех мужчин, кто сопротивлялся! И такое происходит по всей нашей земле! Торвард конунг привел огромное войско! Он убил Бергвида Черную Шкуру и теперь хочет подчинить весь Квиттинг!
   — Замолчите! — воскликнула Вальборг. От такого обилия невероятных вестей у нее закружилась голова. Торвард конунг жив! По привычной осторожности она не сразу поверила, но бурная радость вспыхнула в ней и завладела душой. — Этого всего не может быть! Вы все лжете!
   — Мы не лжем, госпожа! — устало ответил старик. — Я готов поклясться тебе богами и жизнью моего единственного внука, что каждое наше слово — правда.
   — Так Торвард конунг жив?
   — Более чем жив. Он достал меч своего отца, Дракон Битвы, и с огромным войском разоряет Квиттинг. Он добивает всех, кто предан прежнему роду конунгов и Бергвиду Черной Шкуре, а со всех остальных берет клятву верности себе и новому конунгу, которого обещает дать. У всех знатных людей он забирает сыновей в залог.
   — А Бергвид Черная Шкура убит?
   — Это так же верно, как я стою перед тобой, светлая госпожа. Торвард конунг возит с собой в бочонке меда голову Бергвида и показывает ее всем, кто не хочет верить в его смерть.
   — Ах, светлые асы! Один и Вороны! Фригг и Фрейя! — шептала потрясенная Вальборг, прижимая руки к щекам. Она сама не ожидала от себя такой бурной радости, и сила этого чувства почти напугала ее. — Рагнар! — Она обернулась к фьяллю. — Неужели все это правда? Скажи, это может быть правдой?
   — Хм! — Старик тоже был озадачен. — Одно я скажу тебе твердо, кюн-флинна: если бы Торвард конунг остался жив, он действовал бы именно так. Все это очень на него похоже. За каждое дело он берется решительно и доводит его до конца.
   — А отец! — сообразила вдруг Вальборг. — А Эгвальд! Они же ничего не знают!
   Подобрав плащ, она устремилась в ворота почти бегом, на ходу приказав челяди впустить квиттингских беглецов. Такие новости стоили еды и ночлега.
   Эгвальд вернулся уже на другой день. Но, кроме трех его кораблей, дозорные разглядели еще и четвертый. Когда корабли подошли поближе, на переднем штевне четвертого корабля стала видна резная голова козла с драконьей пастью.
   — Э, да славный Эгвальд ярл взял в плен какого-то фьялля! — сказал рядом с Вальборг один из хирдманов. — Он времени зря не терял.
   «Если не какой-то фьялль взял в плен славного Эгвальда ярла! — неожиданно для себя самой с горькой насмешкой подумала Вальборг. — Меня бы это не удивило. Верно говорят: краток век у гордыни!»
   Оба они оказались неправы. «Козел» приплыл с Эгвальдом ярлом по доброй воле, хотя, конечно, в ином случае Эгвальд привел бы его и силой. Старшим на корабле оказался Снеколль Китовое Ребро, уже старый знакомый Эгвальда. Он встретил его возле первой же стоянки на Квиттинге. И направлялся Снеколль как раз к нему, и с той самой вестью, которую слэтты так ждали.
   — Торвард, конунг фьяллей, снова встал на носу своего лучшего корабля! — с радостной гордостью объявил Снеколль, когда его провели к Хеймиру конунгу. И как ни была Вальборг захвачена новостями, от нее не укрылся беглый взгляд, которым обменялись Снеколль и Рагнар. — Морской Хозяин Ньёрд приготовил для него испытание, но Торвард конунг вышел из него с честью. Он сумел наконец достать меч своего отца, Торбранда конунга. Дракон Битвы теперь в его руках. Этим мечом он убил Бергвида Черную Шкуру. Усадьба Бергвида и почти половина Квиттинга подвластны ему.
   — Он должен был дождаться нас! — гневно воскликнул Эгвальд. — Мы же уговорились выступить вместе! Он нарушил наш уговор!
   Снеколль посмотрел на Эгвальда ярла и провел рукой по бороде, словно сам себя успокаивал. Не Эгвальду ярлу, отпущенному со всеми людьми, с оружием и кораблями и безо всякого выкупа, было упрекать Торварда конунга в неблагородстве. Ормкель Неспящий Глаз, пожалуй, не замедлил бы указать сыну Хеймира на это обстоятельство. Но Снеколль гораздо лучше умел владеть собой.
   — В самом деле, Торварду конунгу разумнее было бы дождаться нас, — поддержал сына сам Хеймир конунг, но его слова были гораздо учтивее. — Никто из нас не сомневается в его доблести, но идти одному на Квиттинг, дороги и силы которого мало известны, было бы опасно для всякого.
   — Ты знаешь, конунг, как бывает, — спокойно отвечал ему Снеколль. — Когда войско внезапно теряет предводителя, оно приходит в растерянность, беспорядок, никто не знает, что делать дальше. Торвард конунг не хотел упустить время, пока квитты напуганы смертью Бергвида и не могут достойно сопротивляться. Нельзя было давать им возможности опомниться, а на поездку вокруг Квиттинга нужно не меньше десяти дней. Ты славишься по всему Морскому Пути своей мудростью. Несомненно, ты рассудишь, что Торвард конунг был прав.
   Хеймиру конунгу было нечего возразить: в самом деле глупо было бы давать квиттам время опомниться и избрать нового вождя.
   — А наш уговор остается в полной силе, — продолжал Снеколль. — На Квиттинге хватит подвигов даже для Сигурда Победителя Дракона. Чем быстрее выступит в поход войско слэттов, которое я видел в здешнем фьорде, тем будет лучше. До зимы необходимо захватить весь полуостров. О том, как будут поделены земли, Торвард конунг будет говорить с тобой сам. Он просит тебя приплыть к Трехрогому Фьорду. Если же ты пожелаешь, то он встретит тебя на самом Квиттинге, в Усадьбе Конунгов.
   — Я слышал, что у всех квиттов, кто готов покориться ему, Торвард конунг берет клятву верности себе, а также новому конунгу, которого обещает им дать. О ком он говорит?
   — Об этом, славный Хеймир конунг, мне тоже не велено говорить. Ты все узнаешь в Трехрогом Фьорде. Там ты и увидишь нового конунга. И мне думается, что у тебя не будет причин быть им недовольным.
   — Скажи мне еще одно! — потребовал Эгвальд. — Что с Девой-Скальдом, которая была захвачена Бергвидом? Она жива? Что вы о ней знаете?
   Снеколль улыбнулся:
   — Ингитора дочь Скельвира жива и призывает благословение богов на всю семью Хеймира конунга. Она находится в усадьбе Трехрогий Фьорд. Торвард конунг оказывает ей самое большое уважение.
   — Он освободил ее? — воскликнул Эгвальд, едва не скрипя зубами. Это унижение показалось ему едва ли не хуже собственного плена.
   — Можно сказать и так, — уклончиво ответил Снеколль, которому Ингитора приказала как можно меньше говорить о ней.
   — Почему он не отпустил ее?
   — Да, почему она остается у Торварда? — спросил и Хеймир конунг. — Разве она не предпочла бы вернуться к своим друзьям?
   — Торвард конунг не имел пока возможности дать ей достаточно надежных провожатых, — ответил Снеколль. — В Трехрогом Фьорде вы найдете ее живой и здоровой. Поистине велико ее желание снова увидеться с Хеймиром конунгом и его семьей!
   — Он держит ее силой! — воскликнул Эгвальд. — Он не отпускает ее, чтобы быть уверенным в нашей дружбе! Он знает — пока она у него, мы…
   — Остановись, сын мой! — прервал его Хеймир конунг. — Не давай нашему гостю подумать, как будто мы без залога не сохраним верность данному слову!
   — Но с таким залогом он может быть уверен, что все будет только так, как сам он захочет! — горячо продолжал Эгвальд. — Вы слышали о дележе Квиттинга, о новом конунге! Кто он, этот новый конунг, откуда Торвард его взял? Наверняка это его побочный сын, хорошо еще, если не от рабыни! Ты подумай, отец, много ли чести нас ждет в этом походе? Мы будем воевать, терять людей, а распоряжаться всем станет Торвард! Он знает, что, пока Ингитора у него, мы согласимся на все!
   — Откуда же ему знать об этом, сын мой? — с мягким упреком ответил Хеймир конунг и показал глазами на Снеколля. Этими криками Эгвальд сам давал в руки противника оружие.
   — Он знает! — мрачно ответил Эгвальд. Он плохо помнил, что говорил в те первые мгновения, когда узнал о гибели «Серебряного Ворона» и пленении Ингиторы, но догадывался, что полностью выдал Торварду свое отношение к ней. — И пусть он знает вот что! — сурово продолжал Эгвальд, обращаясь к Снеколлю. — Если ему нужна помощь слэттов, пусть он сначала вернет нам Деву-Скальда. Пока Ингитора дочь Скельвира не будет здесь, в этом самом доме, я не сделаю ни шагу! Пусть Торвард конунг один сражается с квиттами, их ведьмами и великанами!
   Хеймир конунг нахмурился. Ему совсем не понравилось то, что его сын решил такое важное дело, даже не спросив отца-конунга, да еще и объявил об этом в гриднице. Заставить Эгвальда против воли идти в поход невозможно. После плена его упрямство приобрело крепость камня. Хеймир конунг уже не раз встречал в нем сопротивление, которое не удавалось сломить ни уговорами, ни доводами, ни даже просьбами матери. Единственным человеком, который, как думалось Хеймиру, мог уговорить на что-то Эгвальда, была Ингитора. Она стала смыслом жизни Эгвальда. Получить назад Ингитору для Эгвальда стало тем же самым, что для Торварда было раздобыть отцовский меч.
   А Вальборг слушала горячий спор мужчин с бледными от волнения щеками. Она еще не опомнилась от бурной, хотя и тайной радости, что Торвард конунг жив. Брошенные со зла слова Эгвальда о побочном сыне Торварда неприятно задели ее: ей вовсе не хотелось, чтобы у него оказались какие-то дети. И угроза миру между слэттами и фьяллями встревожила ее так, словно гибель грозила ей самой. Когда же она теперь увидит Торварда конунга? И кем он будет для них — другом или врагом? И если врагом, то кто в этом виноват? И как этого избежать?
   «Опять Ингитора! — с неожиданной злобой подумалось Вальборг. — И зачем она только явилась к нам в Эльвенэс! Она послала моего брата в поход на Торварда! Из-за нее они оба пошли на Бергвида! Торварда смыло в море из-за нее! Он мог погибнуть! Каждый день ему грозит опасность! А теперь она снова натравливает их с Эгвальдом друг на друга! Она приворожила его, не иначе! О боги, пошлите ей смерть! Тогда все у нас успокоится, и Торвард…»
   Вальборг не решилась продолжить свою мысль. Если Ингитора в который уже раз делается поводом к раздору, то, может быть, она, Вальборг, сумеет доставить средство к согласию?
   Весь день Вальборг не знала покоя, обдумывая то, что услышала от Снеколля. Ей хотелось расспросить его подробнее обо всем: каким образом Торвард конунг спасся, как сумел достать Дракон Битвы, как встретил Бергвида и каким вышел их поединок? Любопытство не пристало дочери конунга, но благодаря Рагнару, благодаря способности женского сердца делать чужое родным Торвард конунг стал ей так же близок, как отец и брат. Может быть, даже ближе. Отец и брат были ветвями того самого дерева, на котором выросла она сама. А с Торвардом вместе они могли бы образовать новое дерево, из которого вырастет новый славный род. Своя семья — это корни прошлого, а новый союз — это ростки будущего. Вальборг уже твердо знала, что никого другого из всех мужчин, известных ей хотя бы понаслышке, она не хотела бы видеть отцом своих детей больше, чем Торварда конунга. Но эта война, этот новый раздор из-за Ингиторы грозил снова все поломать и сделать их врагами.