Страница:
— Я вижу, что ты не очень-то доволен, — ответил Рагнар. — Да, сначала Эгвальд обозлится настолько, что будет кусать свой щит. Но потом он поймет, что, пока его сестра в твоих руках, ему придется быть с тобой вежливым. Не так уж важно, женишься ты на ней или нет. Но я думаю, что жены лучше ты не найдешь. Вальборг умна, она хорошая хозяйка, она…
— Да будь она умна, как Фригг, прекрасна, как Фрейя, обладай она искусствами всех двенадцати богинь! — в яростном раздражении воскликнул Торвард, прервал сам себя и отвернулся.
— Значит, это правда, — помолчав, сказал Рагнар. — Ты и правда влюбился в Деву-Скальда. Но подумай, Торвард…
— Я уже обо всем подумал! — грубо прервал его Торвард, и Рагнар решил молчать, поскольку воспитанник, как видно, совсем не хочет его слушать. — Она сама уже все это мне объяснила. Что она должна вернуться к Эгвальду. А раз она вернется к Эгвальду, то мне все равно на ком жениться, хоть на старой троллихе из Медного Леса. Зовите людей. И зовите Вальборг. Она уже отдохнула, я думаю. Мы сейчас же обручимся с ней. Чем тянуть — уж лучше сразу…
Он резко провел рукой по горлу и вышел. Снеколль и Рагнар переглянулись.
— Это очень хорошо, что он согласен, — успокаивающе сказал Снеколль. — Ведь у Эгвальда большие корабли и много гребцов, он может плыть день и ночь и не останавливаться на ночь, как приходилось нам. Он вот-вот будет здесь.
Гридница быстро наполнилась людьми. Из девичьей появилась хозяйка, с ней шли Ингитора и Вальборг. Рагнар взял дочь Хеймира за руку и подвел ее к Торварду.
— При свидетельстве всех свободных людей, собравшихся здесь, я передаю тебе, Торвард сын Торбранда, руку этой женщины, Вальборг дочери Хеймира, и объявляю ее отныне твоей невестой, — сказал он.
— Я, Торвард сын Торбранда, принимаю эту женщину и обещаю взять ее в жены перед ликами богов не позже завтрашнего дня, — ответил Торвард, взяв руку Вальборг. Лицо его оставалось бесстрастным, на нем не было ни радости, ни печали. Он смотрел мимо людей куда-то в пространство. — И я дарю ей это кольцо.
Деревянными пальцами он подал Вальборг одно из своих колец. Оно было ей велико, и Вальборг старалась сжать пальцы, чтобы не уронить его.
Люди в гриднице закричали, признавая сговор совершившимся. А Ингитора тихо шагнула назад, в девичью, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. По щекам ее бежали слезы, а сердце терзала такая нестерпимая боль, что хотелось закрыть глаза и заснуть, навек провалиться в беспамятство, зачем она не утонула в море, зачем ее не разорвал Жадный?
Ночью Ингитора долго не могла заснуть. Вальборг, лежавшая на скамье напротив, кажется, тоже не спала — Ингитора не слышала ее дыхания. В гриднице еще раздавался говор вечернего пира, но женщины рано отправились на покой. Вальборг устала с дороги, а Ингитора была слишком измучена душой. Между собой они почти не разговаривали, и чувства их при этом были схожими. Каждая знала, что другая отнимает у нее нечто жизненно важное: ведь Ингитора владела сердцем Торварда, а на руке Вальборг было его кольцо.
Ингитора стремилась заснуть, чтобы хоть на короткое время забыть обо всем произошедшем. Закрыв глаза, она старалась вызвать в памяти все самое приятное, спокойное, красивое, что ей случалось видеть в жизни. Перед взором ее тихо покачивались морские волны, но в них мелькали длинные темные плети водорослей, похожие на пряди волос великанши. Ингитора вспоминала далекий Льюнгфьорд, но на глади моря ей мерещился «Коршун» с телом Скельвира на носовой палубе.
Морской берег, уходящий в глубь Северного Рога, — то место, где она недавно видела дух отца. Ингиторе мерещилось, что она снова одна там, возле высокого черного камня, над которым восходит солнце в День Середины Зимы. На всем берегу никого нет, но вдали появляется человеческая фигура. Человек еще далеко, но он идет к ней; в его облике есть что-то смутно знакомое, но Ингитора не может его узнать. Он идет неторопливо и плавно, стан его строен и величав, ветер бережно раздувает края длинного голубого плаща и светлые пряди волос.
Вдруг он оказался совсем близко, и Ингитора увидела, что это Хальт. Но что за чудо? Обе его ноги одинаково ровные и прямые, от хромоты не осталось и следа.
— Это ты… — выговорила Ингитора, не решаясь больше назвать его Хальтом. — Откуда ты взялся? Я думала, ты больше никогда не придешь.
— Я мог бы и не приходить, ведь я больше не нужен тебе, — ответил ей альв, и голос его был красив и спокоен, ясные глаза смотрели на Ингитору с любовью, участием и уважением. Никогда раньше она не видела у него такого взгляда. Это был совсем не тот веселый гость из Альвхейма, который повстречался ей на вересковой поляне. И не только исчезновение хромоты изменило его, другим стал он сам. Новый альв, стоящий перед Ингиторой, стал мудрее и печальнее того, прежнего.
— Почему ты так говоришь? — спросила Ингитора. Сердце ее сжалось предчувствием одиночества, но она снова вдруг ощутила в груди кипение родника, источника Мимира. И струи его были горячи, как слезы.
— Потому что тебе больше не нужны мои стихи. У тебя есть свои. И они всегда будут с тобой. Тот, кто однажды открыл в себе Светлый Источник мудрости, не потеряет его никогда.
— Но почему ты больше не хромаешь?
— Этим я обязан тебе. Ты провела меня к твоему источнику. Все, что коснется его воды, станет белым, все, что было уродливо, станет прекрасным.
— Но разве ты сам не мог…
— Я не мог. Однажды я хотел узнать больше, чем мне положено, — и поплатился за это хромотой и уродством. Большой источник был навеки закрыт для меня. Помочь мне могло только человеческое сердце, умеющее так любить и ненавидеть, как не умеют ни альвы, ни ведьмы, ни тролли, ни валькирии. Я показал тебе дорогу к Источнику. Ты дошла до него и довела меня. Теперь он — твой, а я тебе не нужен. Я возвращаюсь в Альвхейм, к своему народу. Я пришел попрощаться с тобой.
Ингитора не знала, что ответить ему. Она была благодарна альву за то, что он первым открыл для нее существование светлого Источника Мудрости, но теперь, когда источник этот бил в ее груди, она могла черпать из него силы и без помощи альва. И все же ей было нестерпимо жаль расставаться с ним. С альвом уходила навсегда прежняя Ингитора, та, какой она была раньше.
— Послушай! — вдруг сказал альв и поднял руку. Ингитора прислушалась. Откуда-то издалека донесся пронзительный детский крик.
Морской берег вдруг исчез. Она снова была в темной спальне. И из угла, где стояла лежанка Одды, раздавался плач девочки.
— Что ты, моя маленькая, моя хорошенькая, моя золотая! — ласково бормотала Одда, мигом проснувшись и укачивая свою дочку.
Другие женщины тоже проснулись от крика. Ингитора села на своей лежанке, с трудом соображая, где она. Морской берег и альв, с которым она только что говорила, казались ей гораздо более настоящими, чем эта спальня и шевелящиеся тени женщин.
— Она не мокрая! — сказала Одда. — И есть она не хочет! В чем же дело? Моя крошка никогда не кричала по ночам просто так! Может, ей опять явился тот… Какой-нибудь злой дух?
Женщины обеспокоенно заговорили, а Ингитора вдруг воскликнула:
— Нет, нет! Не злой дух!
Ей вспомнился отец, спустившийся к ней из палат Валхаллы, его слова о том, что будущий властитель Квиттинга родится дважды и одно рождение ему еще предстоит.
— А что же это? — Одда и другие женщины повернулись к ней.
— Она кричит потому, что она только что родилась! — объявила Ингитора свою догадку. — Ведь она родилась до срока! Настоящий срок ее рождения пришел только сейчас!
Женщины загомонили, Одда принялась путано высчитывать сроки, но Ингитора была уверена в своей правоте.
— Должно быть, ты права! — сказала ей хозяйка. — И говорят, что дети, которые рождены дважды, умирать тоже будут дважды. Это большая удача для твоей дочки, Одда.
Ингитора поднялась с лежанки, подошла к Одде и взяла девочку у нее из рук. Далла уже успокоилась. Ингитора смотрела в ее маленькое личико, уже сейчас вызывавшее в памяти черты Бергвида, и не жалела ни о чем. Она держала сейчас на руках росток будущего, мирного и доброго.
Трехрогий Фьорд лежал на пересечении границ трех племен: квиттов, фьяллей и раудов. Неподалеку от него находилось древнее святилище, посвященное Светлому Бальдру, покровителю раудов. В нем и решили закрепить брак Торварда конунга и Вальборг. Пусть Бальдр, охранитель мира, будет покровителем новой семьи и нового союза двух племен. Он подходит для этого гораздо больше, чем воинственный Тор или однорукий Тюр, которого не зовут миротворцем.
— Перед ликами богов я клянусь взять в жены эту женщину, Вальборг дочь Хеймира, и любить и оберегать ее до тех пор, пока пламя погребального костра не разлучит нас! — говорил Торвард конунг, положив руку на золотое кольцо, вставленное в руки деревянного идола Бальдра.
После него клятву верности дала Вальборг, а знатные люди из фьяллей и раудов, хозяев святилища, засвидетельствовали брак. Усадьба Трехрогий Фьорд наполнилась гостями. С самого утра здесь готовили угощенье — хозяйственная жена Ульвкеля Бродяги и мечтать не могла, что ее дому выпадет такая честь, как свадьба конунга. На почетном месте напротив Торварда сидел Рагнар — волею судьбы ему пришлось на сговоре и свадьбе заменить родичей невесты.
Сама невеста сидела, как и полагалось, в середине женского стола. Начало пира не обошлось без маленького спора. В середину стола Торвард велел посадить по бокам Вальборг Ингитору и Одду. Против соседства Ингиторы новая кюна фьяллей не могла возражать, но сесть рядом с Оддой она поначалу отказалась. Разговорчивые женщины Трехрогого Фьорда уже успели рассказать ей, кто такая эта женщина с маленькой девочкой на руках. Сначала Вальборг обрадовалась, что «новый конунг квиттов» оказался вовсе не побочным ребенком самого Торварда, но и сидеть рядом с бывшей рабыней ей было оскорбительно.
— Не думала я, конунг, что ты захочешь так унизить твою жену прямо на свадьбе! — строго сказала она Торварду.
Торвард посмотрел ей в глаза. Душа его была полна горечи, и любое неприветливое слово Вальборг могло вызвать бурю. Но он сдержал готовый вспыхнуть гнев. Вальборг не виновата. Не будь на свете Ингиторы, он первым восхитился бы решением смелой дочери Хеймира и признал бы его наилучшим способом преодолеть раздор. Но Ингитора на свете была. Боги потребовали от них тяжкой жертвы. Так пусть она не окажется напрасной.
— Меньше всего я хотел бы обидеть мою жену, — спокойно ответил Торвард, но Вальборг опустила глаза. Она уже понимала, что в новом доме ее власть над челядью будет больше, чем в доме родителей, но власть ее над мужем будет неизмеримо меньше того влияния, которое она имела на родителей и даже на брата. С этим нужно было смириться, но на это требовалось время.
— Одда не рабыня, она вдова конунга, и она мать будущей кюны квиттов, — продолжал он. — В этом она не уступит тебе, будущей матери конунгов фьяллей. Положение Одды — одно из условий моего примирения с твоим родом, кюна Вальборг. Ты знала об этом.
Да, вчера ей рассказали обо всех условиях. Но вчера она была слишком захвачена волнением, состоится ли этот брак, и не вникала в те условия, которые непосредственно не касались ее.
Торвард не сказал прямо: «Я распоряжаюсь в этом доме». Но весь его вид, и голос, и даже шрам на щеке внушали Вальборг трепет и почтение. Может быть, ей и удастся со временем научить мужа прислушиваться к себе. Но пока требовалось не потерять его. Вальборг уже поняла, что он любит Ингитору. В другое время она посчитала бы ниже своего достоинства стать женой человека, сердце которого отдано другой. Даже отец не уговорил бы ее на это. Но вернуться домой, даже если бы Торвард не стал препятствовать ее возвращению, казалось ей еще менее почетным. Кюна Вальборг была умна и понимала, когда время для гордости, а когда — для уступчивости.
Свадебный пир был в разгаре, Торвард и гости поднимали кубки во славу богов и предков. Вдруг к Ульвкелю подошел один из его хирдманов и, склонившись, что-то прошептал хозяину на ухо. Ульвкель отставил свой кубок, лицо его вытянулось. Взгляд его устремился к Торварду.
— Что ты такой кислый, Бродяга? — Сосед Снеколль толкнул его локтем. — Проглотил кислую ягоду? Поблагодари своих женщин — они их собирали.
— Что тебе больше понравилось бы, Победитель Китов, — вызвать конунга из-за стола или передать ему неприятное известие? — спросил в ответ Ульвкель.
— А разве это неприятное известие такая тайна, что нужно непременно вызывать конунга из-за стола? Если это та самая весть, какой мы все ждем, то ее лучше услышать сразу всем людям.
— О какой вести ты говоришь?
— Да об Эгвальде ярле с его войском. Ударь меня самого то китовое ребро, если он не входит в Средний Рог с красными щитами на бортах!
— Да ты ясновидящий! — изумился Ульвкель.
— Нет. Просто я очень умный человек! — со скромной гордостью ответил Снеколль. Но Ульвкель уже вышел из-за стола и направился в обход к почетному сиденью конунга.
— Видят боги, другую весть хотел бы я провозгласить на твоей свадьбе, Торвард конунг! — сказал он. Торвард тоже отставил кубок и внимательно посмотрел на него. А Ульвкель продолжал: — Дозорные увидели в море корабли с красными щитами. Насколько они смогли разглядеть, все это «Вороны». Должно быть, на твою свадьбу пожаловал сам Эгвальд ярл.
Лицо Торварда вдруг просветлело, и он с готовностью поднялся с места.
— Мы давно ждем родича! — почти весело воскликнул он. Ему предстояла, быть может, битва, привычное и простое дело. — Он немного опоздал, но у нас еще довольно мяса и пива!
Хирдманы повскакали с мест, кто-то уже кинулся к Ульвкелю за ключами от сундуков, где во время пира было сложено оружие. Кюна Вальборг стала белее своего покрывала.
— Нет, стойте все! — вдруг звонко воскликнула Ингитора и встала из-за женского стола. Торвард сделал знак рукой, и все мужчины затихли. А кюна Вальборг ощутила укол ревности: как знать, так же охотно он заставил бы всех слушать ее саму, вздумай она сказать что-то хирдманам?
— Не надо! — говорила Ингитора. — Не надо оружия! Вместо вас встречать Эгвальда ярла пойду я. Я одна. Не надо удивляться. — Она улыбнулась в ответ на десятки изумленных взглядов. — Скальд стоит целого войска, разве вы не знали? Я когда-то двинула войско в поход, теперь я сумею остановить его.
И в голосе ее была такая сила, такая вера в себя и свой дар, что никто не возразил Ингиторе ни единым словом. В общем молчании она вышла из-за стола и исчезла за дверью.
Корабли были уже близко — можно было пересчитать пары весел, красные щиты на бортах. Ингитора стояла на мысу Южного Рога и вглядывалась в знакомые очертания кораблей с головами воронов на штевнях. Она хотела найти там Эгвальда ярла. Вот настал миг ее судьбы, миг, когда она должна осуществить принятые решения. Она старалась вспомнить лицо Эгвальда, не виденное так долго — с самого праздника Середины Лета. Облик его казался ей расплывчатым, она боялась, что он изменился слишком сильно.
А корабли вдруг встали, ряды весел замерли. Ее заметили. Должно быть, слэтты на кораблях терли кулаками глаза. Одинокая фигура девушки с блестящими рыжеватыми волосами, с зеленым плащом на плечах виднелась там, где они ждали увидеть целое войско, готовое к бою. Ее можно было бы принять за ведьму, если бы большинство людей на кораблях не знало Ингиторы дочери Скельвира, Девы-Скальда из Эльвенэса.
Корабли повернули к берегу. Вот один из них почти коснулся носом песка, кто-то спрыгнул с него и по пояс в воде заторопился на берег. Ингитора сделала несколько шагов вниз. Ей казалось, что она ступает по остриям кинжалов, по тонкой яичной скорлупе. Один неверный шаг — и она сорвется в бездну.
— Ингитора! — Эгвальд хотел броситься к ней, но остановился, словно натолкнулся на невидимую стену. Они смотрели в лицо друг другу, пытаясь понять, те же они, что были, или стали совсем другими.
Да, Эгвальд стал другим. Ингиторе казалось, что за прошедшее время он сильно повзрослел, как будто каждый из прошедших месяцев обернулся для него годом. Между бровей его появилась маленькая резкая складка. А глаза стали острее, настороженнее. Но сейчас Эгвальд казался растерянным, он как будто не знал, наяву он встретил ее или во сне.
— Ингитора, — тихо повторил он. — Это ты?
— Неужели ты так давно не видел меня, что позабыл мое лицо? — с ласковой грустью ответила Ингитора. Ей вдруг стало жаль его, так много ради нее перенесшего и так мало радости и удачи получившего за это от судьбы. — Это я. Вот видишь — этот самый плащ, который ты однажды отдал мне в прохладный вечер и не захотел потом взять обратно. Нас обоих немного потрепали бури, но мы все те же.
Взгляд Эгвальда растерянно скользнул по плащу, но он узнал его, и лицо его смягчилось. Этот плащ, с которым Ингитора не рассталась во всех поворотах своей судьбы, показался ему доказательством ее любви к нему, той любви, на которую он надеялся и в возможность которой верил в те далекие летние дни.
Шагнув к Ингиторе, он взял ее руку, сжал, в замешательстве не зная, что сказать.
— А где… остальные? — спросил он, не сразу вспомнив, кто же эти «остальные».
— Торвард конунг и кюна Вальборг в усадьбе Трехрогий Фьорд.
— Кюна… кто?
— Кюна Вальборг, жена Торварда конунга. Ты вовремя приплыл — ты успеешь побывать на ее свадьбе, как и положено родичу.
— Так этот негодяй… — начал Эгвальд. Он еще помнил, как называл конунга фьяллей, но в голосе его было больше растерянности, чем гнева и враждебности.
Ингитора закрыла ему рот ладонью, и Эгвальду показалось более уместным прижать ее ладонь к губам, чем возражать.
— Не годится так называть родича, даже если раньше он тебе не нравился. Особенно если он вовсе не заслужил таких слов. Он вовсе не похитил Вальборг, она выбрала его по своей воле. Она сама предложила ему свою руку, потому что она хочет мира. И я тоже хочу его. Если твоя сестра… Если я хоть немного дорога тебе, ты не станешь противиться.
— Ты, Ингитора… Зачем ты так говоришь? Ты знаешь, что ты для меня дороже всех женщин на свете! — горячо заговорил Эгвальд, сжимая ее руку. Речь его была словно бурный поток, наконец-то прорвавшийся через толщу льда. — Ради тебя я пошел в поход на Аскрфьорд. Ради тебя я принял это унизительное освобождение из рук моего врага — только ради тебя, чтобы скорее постараться помочь тебе. Если бы всю кровь мою боги потребовали по капле ради тебя, я бы… — Эгвальд тряхнул кулаком, не находя слов, потом наконец-то обнял Ингитору и тихо добавил: — Я же люблю тебя. Я… Если ты велишь мне, я помирюсь с ним. Я даже назову его своим братом. Но ты должна поклясться, что он ничем не обидел тебя!
— Я клянусь! — с улыбкой ответила Ингитора. Она боялась других вопросов, а эту клятву могла дать со спокойной душой. — Я клянусь тебе Одином и Фригг, клянусь памятью моего отца, что Торвард конунг не причинил мне ни единой обиды и был братом мне. Наша кровь с ним смешана на рунной палочке, и я всегда буду в мире с ним, что бы ни случилось. Если ты любишь меня, ты должен дать ему руку.
— Я сделаю это, — тихо, но твердо пообещал Эгвальд. — Если только ты…
Весь его боевой задор, вся его злость на Торварда пропала. Как только Ингитора оказалась рядом с ним, ему стало незачем сражаться. Все мнимые оскорбления выросли из одного корня — из разлуки с ней. Обретя вновь Ингитору, Эгвальд вернул свою гордость, спокойствие, веру в свою удачу. Но благодаря пройденному пути он приобрел и больше, чем имел. Навсегда он запомнит мудрость Отца Ратей: в том убедится бьющийся часто, что есть и сильнейшие.
Перед воротами усадьбы ждала пестрая толпа. Впереди стоял Торвард конунг со своей молодой женой, за ним — ярлы и хельды, гости из раудов, хирдманы. Ингитора подвела Эгвальда к воротам и сказала Торварду:
— Приветствуй своего родича, Торвард конунг. Бури задержали его в пути, но он все же успел на свадьбу своей сестры. Хорошо, что в доме достаточно пива и мяса.
— Я всегда рад своим родичам и не меньше буду рад родичам моей жены, — ответил Торвард конунг, глядя в лицо Эгвальду.
— Приветствую тебя, брат мой! — сказала Вальборг. Молодая кюна фьяллей была бледна, но держалась твердо и спокойно: в душе она боялась, что Эгвальд привез ей проклятие отца, но даже такой угрозой ее нельзя было бы разлучить с мужем.
А Ингитора вдруг ощутила, как горячий источник вскипел в ее груди и сама собой родилась та песня, которую потом назвали Выкуп Мира.
— Я рад быть другом тебе, Торвард конунг, — первым сказал Эгвальд и протянул Торварду руку. — Таким другом, как и полагается при нашем нынешнем родстве.
— Ты вовремя успел на свадьбу! — сказал Торвард, пожимая ему руку. — И если ты хочешь, то еще не поздно присоединить к ней и твою свадьбу с той девой, которая тебе дороже всех.
Эгвальд обернулся к Ингиторе и улыбнулся, может быть, впервые за многие месяцы. Улыбка у него вышла неловкая, смущенная и от этого странно трогательная.
Ингитора улыбнулась ему в ответ. Теперь она знала, что волшебный дар стихосложения, сладкий и горький, прекрасный и грозный, как отточенный клинок, не обманул ее. Трудно было найти для оружия скальда лучшее применение.
Дорогу к логову легко нашел бы и ребенок. От широкого, медленно струящегося по низкой долине ручья через густые заросли ивняка тянулась тропинка, покрытая отпечатками волчьих лап. Маленькая рыжеволосая ведьма, со звериной ловкостью прыгая с одного плоского камня на другой, перебралась через ручей и пошла вверх по волчьей тропе.
Откуда-то из зарослей выскочили серыми тенями два полувзрослых волка-переярка, обнюхали ноги Дагейды. Она погладила их широкие лбы и загривки. Оба переярка неспешно потрусили за ней.
В склоне небольшого сухого пригорка виднелась неглубокая впадина, служившая логовом волчице с ее новым выводком. Перед ней валялось несколько старых, засохших костей, разорванная и полусъеденная туша молодой косули. Сама волчица поднялась из норы навстречу Дагейде. Серая хозяйка не ощетинилась, не бросилась на незваную гостью, как бросилась бы на всякого чужака, посмевшего приблизиться к ее потомству. Дагейда так же мимоходом потрепала ее за ухом. Ее зеленые глаза смотрели мимо волчицы на пятерых волчат, игравших с костями перед входом в нору. Заметив Дагейду, они бросили свои игры и повернули навстречу ведьме пять любопытных носиков.
Дагейда быстро опустилась на колени и протянула руки к волчатам. Они нюхали ее ноги и накидку из волчьего меха, тихо поскуливали — они еще не знали, кто пришел к ним, но чувствовали в ней хозяйку. А Дагейда с лихорадочным нетерпением поворачивала к себе одну за другой их мордочки. Она искала знак, подсказанный ей стоячими камнями Рыжей Горы.
Один из волчат сам сунул мордочку ей в руки. Дагейда подняла ее и вскрикнула: на черном носике сбоку виднелось маленькое белое пятнышко. Стоя на коленях, Дагейда порывисто обняла волчонка, прижалась щекой к мягкой шерстке на его мордочке.
— Мой Жадный… Мой неутомимый… Мой верный… — чуть слышно шептала она, в голосе ее дрожали боль и нежность, и слезы катились по ее бледному лицу из-под опущенных век.
Волчонок тихонько взвизгнул и горячо лизнул ее мокрую щеку.
Октябрь — декабрь 1996 г.
Пояснительный словарь
— Да будь она умна, как Фригг, прекрасна, как Фрейя, обладай она искусствами всех двенадцати богинь! — в яростном раздражении воскликнул Торвард, прервал сам себя и отвернулся.
— Значит, это правда, — помолчав, сказал Рагнар. — Ты и правда влюбился в Деву-Скальда. Но подумай, Торвард…
— Я уже обо всем подумал! — грубо прервал его Торвард, и Рагнар решил молчать, поскольку воспитанник, как видно, совсем не хочет его слушать. — Она сама уже все это мне объяснила. Что она должна вернуться к Эгвальду. А раз она вернется к Эгвальду, то мне все равно на ком жениться, хоть на старой троллихе из Медного Леса. Зовите людей. И зовите Вальборг. Она уже отдохнула, я думаю. Мы сейчас же обручимся с ней. Чем тянуть — уж лучше сразу…
Он резко провел рукой по горлу и вышел. Снеколль и Рагнар переглянулись.
— Это очень хорошо, что он согласен, — успокаивающе сказал Снеколль. — Ведь у Эгвальда большие корабли и много гребцов, он может плыть день и ночь и не останавливаться на ночь, как приходилось нам. Он вот-вот будет здесь.
Гридница быстро наполнилась людьми. Из девичьей появилась хозяйка, с ней шли Ингитора и Вальборг. Рагнар взял дочь Хеймира за руку и подвел ее к Торварду.
— При свидетельстве всех свободных людей, собравшихся здесь, я передаю тебе, Торвард сын Торбранда, руку этой женщины, Вальборг дочери Хеймира, и объявляю ее отныне твоей невестой, — сказал он.
— Я, Торвард сын Торбранда, принимаю эту женщину и обещаю взять ее в жены перед ликами богов не позже завтрашнего дня, — ответил Торвард, взяв руку Вальборг. Лицо его оставалось бесстрастным, на нем не было ни радости, ни печали. Он смотрел мимо людей куда-то в пространство. — И я дарю ей это кольцо.
Деревянными пальцами он подал Вальборг одно из своих колец. Оно было ей велико, и Вальборг старалась сжать пальцы, чтобы не уронить его.
Люди в гриднице закричали, признавая сговор совершившимся. А Ингитора тихо шагнула назад, в девичью, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. По щекам ее бежали слезы, а сердце терзала такая нестерпимая боль, что хотелось закрыть глаза и заснуть, навек провалиться в беспамятство, зачем она не утонула в море, зачем ее не разорвал Жадный?
Ночью Ингитора долго не могла заснуть. Вальборг, лежавшая на скамье напротив, кажется, тоже не спала — Ингитора не слышала ее дыхания. В гриднице еще раздавался говор вечернего пира, но женщины рано отправились на покой. Вальборг устала с дороги, а Ингитора была слишком измучена душой. Между собой они почти не разговаривали, и чувства их при этом были схожими. Каждая знала, что другая отнимает у нее нечто жизненно важное: ведь Ингитора владела сердцем Торварда, а на руке Вальборг было его кольцо.
Ингитора стремилась заснуть, чтобы хоть на короткое время забыть обо всем произошедшем. Закрыв глаза, она старалась вызвать в памяти все самое приятное, спокойное, красивое, что ей случалось видеть в жизни. Перед взором ее тихо покачивались морские волны, но в них мелькали длинные темные плети водорослей, похожие на пряди волос великанши. Ингитора вспоминала далекий Льюнгфьорд, но на глади моря ей мерещился «Коршун» с телом Скельвира на носовой палубе.
Морской берег, уходящий в глубь Северного Рога, — то место, где она недавно видела дух отца. Ингиторе мерещилось, что она снова одна там, возле высокого черного камня, над которым восходит солнце в День Середины Зимы. На всем берегу никого нет, но вдали появляется человеческая фигура. Человек еще далеко, но он идет к ней; в его облике есть что-то смутно знакомое, но Ингитора не может его узнать. Он идет неторопливо и плавно, стан его строен и величав, ветер бережно раздувает края длинного голубого плаща и светлые пряди волос.
Вдруг он оказался совсем близко, и Ингитора увидела, что это Хальт. Но что за чудо? Обе его ноги одинаково ровные и прямые, от хромоты не осталось и следа.
— Это ты… — выговорила Ингитора, не решаясь больше назвать его Хальтом. — Откуда ты взялся? Я думала, ты больше никогда не придешь.
— Я мог бы и не приходить, ведь я больше не нужен тебе, — ответил ей альв, и голос его был красив и спокоен, ясные глаза смотрели на Ингитору с любовью, участием и уважением. Никогда раньше она не видела у него такого взгляда. Это был совсем не тот веселый гость из Альвхейма, который повстречался ей на вересковой поляне. И не только исчезновение хромоты изменило его, другим стал он сам. Новый альв, стоящий перед Ингиторой, стал мудрее и печальнее того, прежнего.
— Почему ты так говоришь? — спросила Ингитора. Сердце ее сжалось предчувствием одиночества, но она снова вдруг ощутила в груди кипение родника, источника Мимира. И струи его были горячи, как слезы.
— Потому что тебе больше не нужны мои стихи. У тебя есть свои. И они всегда будут с тобой. Тот, кто однажды открыл в себе Светлый Источник мудрости, не потеряет его никогда.
— Но почему ты больше не хромаешь?
— Этим я обязан тебе. Ты провела меня к твоему источнику. Все, что коснется его воды, станет белым, все, что было уродливо, станет прекрасным.
— Но разве ты сам не мог…
— Я не мог. Однажды я хотел узнать больше, чем мне положено, — и поплатился за это хромотой и уродством. Большой источник был навеки закрыт для меня. Помочь мне могло только человеческое сердце, умеющее так любить и ненавидеть, как не умеют ни альвы, ни ведьмы, ни тролли, ни валькирии. Я показал тебе дорогу к Источнику. Ты дошла до него и довела меня. Теперь он — твой, а я тебе не нужен. Я возвращаюсь в Альвхейм, к своему народу. Я пришел попрощаться с тобой.
Ингитора не знала, что ответить ему. Она была благодарна альву за то, что он первым открыл для нее существование светлого Источника Мудрости, но теперь, когда источник этот бил в ее груди, она могла черпать из него силы и без помощи альва. И все же ей было нестерпимо жаль расставаться с ним. С альвом уходила навсегда прежняя Ингитора, та, какой она была раньше.
— Послушай! — вдруг сказал альв и поднял руку. Ингитора прислушалась. Откуда-то издалека донесся пронзительный детский крик.
Морской берег вдруг исчез. Она снова была в темной спальне. И из угла, где стояла лежанка Одды, раздавался плач девочки.
— Что ты, моя маленькая, моя хорошенькая, моя золотая! — ласково бормотала Одда, мигом проснувшись и укачивая свою дочку.
Другие женщины тоже проснулись от крика. Ингитора села на своей лежанке, с трудом соображая, где она. Морской берег и альв, с которым она только что говорила, казались ей гораздо более настоящими, чем эта спальня и шевелящиеся тени женщин.
— Она не мокрая! — сказала Одда. — И есть она не хочет! В чем же дело? Моя крошка никогда не кричала по ночам просто так! Может, ей опять явился тот… Какой-нибудь злой дух?
Женщины обеспокоенно заговорили, а Ингитора вдруг воскликнула:
— Нет, нет! Не злой дух!
Ей вспомнился отец, спустившийся к ней из палат Валхаллы, его слова о том, что будущий властитель Квиттинга родится дважды и одно рождение ему еще предстоит.
— А что же это? — Одда и другие женщины повернулись к ней.
— Она кричит потому, что она только что родилась! — объявила Ингитора свою догадку. — Ведь она родилась до срока! Настоящий срок ее рождения пришел только сейчас!
Женщины загомонили, Одда принялась путано высчитывать сроки, но Ингитора была уверена в своей правоте.
— Должно быть, ты права! — сказала ей хозяйка. — И говорят, что дети, которые рождены дважды, умирать тоже будут дважды. Это большая удача для твоей дочки, Одда.
Ингитора поднялась с лежанки, подошла к Одде и взяла девочку у нее из рук. Далла уже успокоилась. Ингитора смотрела в ее маленькое личико, уже сейчас вызывавшее в памяти черты Бергвида, и не жалела ни о чем. Она держала сейчас на руках росток будущего, мирного и доброго.
Трехрогий Фьорд лежал на пересечении границ трех племен: квиттов, фьяллей и раудов. Неподалеку от него находилось древнее святилище, посвященное Светлому Бальдру, покровителю раудов. В нем и решили закрепить брак Торварда конунга и Вальборг. Пусть Бальдр, охранитель мира, будет покровителем новой семьи и нового союза двух племен. Он подходит для этого гораздо больше, чем воинственный Тор или однорукий Тюр, которого не зовут миротворцем.
— Перед ликами богов я клянусь взять в жены эту женщину, Вальборг дочь Хеймира, и любить и оберегать ее до тех пор, пока пламя погребального костра не разлучит нас! — говорил Торвард конунг, положив руку на золотое кольцо, вставленное в руки деревянного идола Бальдра.
После него клятву верности дала Вальборг, а знатные люди из фьяллей и раудов, хозяев святилища, засвидетельствовали брак. Усадьба Трехрогий Фьорд наполнилась гостями. С самого утра здесь готовили угощенье — хозяйственная жена Ульвкеля Бродяги и мечтать не могла, что ее дому выпадет такая честь, как свадьба конунга. На почетном месте напротив Торварда сидел Рагнар — волею судьбы ему пришлось на сговоре и свадьбе заменить родичей невесты.
Сама невеста сидела, как и полагалось, в середине женского стола. Начало пира не обошлось без маленького спора. В середину стола Торвард велел посадить по бокам Вальборг Ингитору и Одду. Против соседства Ингиторы новая кюна фьяллей не могла возражать, но сесть рядом с Оддой она поначалу отказалась. Разговорчивые женщины Трехрогого Фьорда уже успели рассказать ей, кто такая эта женщина с маленькой девочкой на руках. Сначала Вальборг обрадовалась, что «новый конунг квиттов» оказался вовсе не побочным ребенком самого Торварда, но и сидеть рядом с бывшей рабыней ей было оскорбительно.
— Не думала я, конунг, что ты захочешь так унизить твою жену прямо на свадьбе! — строго сказала она Торварду.
Торвард посмотрел ей в глаза. Душа его была полна горечи, и любое неприветливое слово Вальборг могло вызвать бурю. Но он сдержал готовый вспыхнуть гнев. Вальборг не виновата. Не будь на свете Ингиторы, он первым восхитился бы решением смелой дочери Хеймира и признал бы его наилучшим способом преодолеть раздор. Но Ингитора на свете была. Боги потребовали от них тяжкой жертвы. Так пусть она не окажется напрасной.
— Меньше всего я хотел бы обидеть мою жену, — спокойно ответил Торвард, но Вальборг опустила глаза. Она уже понимала, что в новом доме ее власть над челядью будет больше, чем в доме родителей, но власть ее над мужем будет неизмеримо меньше того влияния, которое она имела на родителей и даже на брата. С этим нужно было смириться, но на это требовалось время.
— Одда не рабыня, она вдова конунга, и она мать будущей кюны квиттов, — продолжал он. — В этом она не уступит тебе, будущей матери конунгов фьяллей. Положение Одды — одно из условий моего примирения с твоим родом, кюна Вальборг. Ты знала об этом.
Да, вчера ей рассказали обо всех условиях. Но вчера она была слишком захвачена волнением, состоится ли этот брак, и не вникала в те условия, которые непосредственно не касались ее.
Торвард не сказал прямо: «Я распоряжаюсь в этом доме». Но весь его вид, и голос, и даже шрам на щеке внушали Вальборг трепет и почтение. Может быть, ей и удастся со временем научить мужа прислушиваться к себе. Но пока требовалось не потерять его. Вальборг уже поняла, что он любит Ингитору. В другое время она посчитала бы ниже своего достоинства стать женой человека, сердце которого отдано другой. Даже отец не уговорил бы ее на это. Но вернуться домой, даже если бы Торвард не стал препятствовать ее возвращению, казалось ей еще менее почетным. Кюна Вальборг была умна и понимала, когда время для гордости, а когда — для уступчивости.
Свадебный пир был в разгаре, Торвард и гости поднимали кубки во славу богов и предков. Вдруг к Ульвкелю подошел один из его хирдманов и, склонившись, что-то прошептал хозяину на ухо. Ульвкель отставил свой кубок, лицо его вытянулось. Взгляд его устремился к Торварду.
— Что ты такой кислый, Бродяга? — Сосед Снеколль толкнул его локтем. — Проглотил кислую ягоду? Поблагодари своих женщин — они их собирали.
— Что тебе больше понравилось бы, Победитель Китов, — вызвать конунга из-за стола или передать ему неприятное известие? — спросил в ответ Ульвкель.
— А разве это неприятное известие такая тайна, что нужно непременно вызывать конунга из-за стола? Если это та самая весть, какой мы все ждем, то ее лучше услышать сразу всем людям.
— О какой вести ты говоришь?
— Да об Эгвальде ярле с его войском. Ударь меня самого то китовое ребро, если он не входит в Средний Рог с красными щитами на бортах!
— Да ты ясновидящий! — изумился Ульвкель.
— Нет. Просто я очень умный человек! — со скромной гордостью ответил Снеколль. Но Ульвкель уже вышел из-за стола и направился в обход к почетному сиденью конунга.
— Видят боги, другую весть хотел бы я провозгласить на твоей свадьбе, Торвард конунг! — сказал он. Торвард тоже отставил кубок и внимательно посмотрел на него. А Ульвкель продолжал: — Дозорные увидели в море корабли с красными щитами. Насколько они смогли разглядеть, все это «Вороны». Должно быть, на твою свадьбу пожаловал сам Эгвальд ярл.
Лицо Торварда вдруг просветлело, и он с готовностью поднялся с места.
— Мы давно ждем родича! — почти весело воскликнул он. Ему предстояла, быть может, битва, привычное и простое дело. — Он немного опоздал, но у нас еще довольно мяса и пива!
Хирдманы повскакали с мест, кто-то уже кинулся к Ульвкелю за ключами от сундуков, где во время пира было сложено оружие. Кюна Вальборг стала белее своего покрывала.
— Нет, стойте все! — вдруг звонко воскликнула Ингитора и встала из-за женского стола. Торвард сделал знак рукой, и все мужчины затихли. А кюна Вальборг ощутила укол ревности: как знать, так же охотно он заставил бы всех слушать ее саму, вздумай она сказать что-то хирдманам?
— Не надо! — говорила Ингитора. — Не надо оружия! Вместо вас встречать Эгвальда ярла пойду я. Я одна. Не надо удивляться. — Она улыбнулась в ответ на десятки изумленных взглядов. — Скальд стоит целого войска, разве вы не знали? Я когда-то двинула войско в поход, теперь я сумею остановить его.
И в голосе ее была такая сила, такая вера в себя и свой дар, что никто не возразил Ингиторе ни единым словом. В общем молчании она вышла из-за стола и исчезла за дверью.
Корабли были уже близко — можно было пересчитать пары весел, красные щиты на бортах. Ингитора стояла на мысу Южного Рога и вглядывалась в знакомые очертания кораблей с головами воронов на штевнях. Она хотела найти там Эгвальда ярла. Вот настал миг ее судьбы, миг, когда она должна осуществить принятые решения. Она старалась вспомнить лицо Эгвальда, не виденное так долго — с самого праздника Середины Лета. Облик его казался ей расплывчатым, она боялась, что он изменился слишком сильно.
А корабли вдруг встали, ряды весел замерли. Ее заметили. Должно быть, слэтты на кораблях терли кулаками глаза. Одинокая фигура девушки с блестящими рыжеватыми волосами, с зеленым плащом на плечах виднелась там, где они ждали увидеть целое войско, готовое к бою. Ее можно было бы принять за ведьму, если бы большинство людей на кораблях не знало Ингиторы дочери Скельвира, Девы-Скальда из Эльвенэса.
Корабли повернули к берегу. Вот один из них почти коснулся носом песка, кто-то спрыгнул с него и по пояс в воде заторопился на берег. Ингитора сделала несколько шагов вниз. Ей казалось, что она ступает по остриям кинжалов, по тонкой яичной скорлупе. Один неверный шаг — и она сорвется в бездну.
— Ингитора! — Эгвальд хотел броситься к ней, но остановился, словно натолкнулся на невидимую стену. Они смотрели в лицо друг другу, пытаясь понять, те же они, что были, или стали совсем другими.
Да, Эгвальд стал другим. Ингиторе казалось, что за прошедшее время он сильно повзрослел, как будто каждый из прошедших месяцев обернулся для него годом. Между бровей его появилась маленькая резкая складка. А глаза стали острее, настороженнее. Но сейчас Эгвальд казался растерянным, он как будто не знал, наяву он встретил ее или во сне.
— Ингитора, — тихо повторил он. — Это ты?
— Неужели ты так давно не видел меня, что позабыл мое лицо? — с ласковой грустью ответила Ингитора. Ей вдруг стало жаль его, так много ради нее перенесшего и так мало радости и удачи получившего за это от судьбы. — Это я. Вот видишь — этот самый плащ, который ты однажды отдал мне в прохладный вечер и не захотел потом взять обратно. Нас обоих немного потрепали бури, но мы все те же.
Взгляд Эгвальда растерянно скользнул по плащу, но он узнал его, и лицо его смягчилось. Этот плащ, с которым Ингитора не рассталась во всех поворотах своей судьбы, показался ему доказательством ее любви к нему, той любви, на которую он надеялся и в возможность которой верил в те далекие летние дни.
Шагнув к Ингиторе, он взял ее руку, сжал, в замешательстве не зная, что сказать.
— А где… остальные? — спросил он, не сразу вспомнив, кто же эти «остальные».
— Торвард конунг и кюна Вальборг в усадьбе Трехрогий Фьорд.
— Кюна… кто?
— Кюна Вальборг, жена Торварда конунга. Ты вовремя приплыл — ты успеешь побывать на ее свадьбе, как и положено родичу.
— Так этот негодяй… — начал Эгвальд. Он еще помнил, как называл конунга фьяллей, но в голосе его было больше растерянности, чем гнева и враждебности.
Ингитора закрыла ему рот ладонью, и Эгвальду показалось более уместным прижать ее ладонь к губам, чем возражать.
— Не годится так называть родича, даже если раньше он тебе не нравился. Особенно если он вовсе не заслужил таких слов. Он вовсе не похитил Вальборг, она выбрала его по своей воле. Она сама предложила ему свою руку, потому что она хочет мира. И я тоже хочу его. Если твоя сестра… Если я хоть немного дорога тебе, ты не станешь противиться.
— Ты, Ингитора… Зачем ты так говоришь? Ты знаешь, что ты для меня дороже всех женщин на свете! — горячо заговорил Эгвальд, сжимая ее руку. Речь его была словно бурный поток, наконец-то прорвавшийся через толщу льда. — Ради тебя я пошел в поход на Аскрфьорд. Ради тебя я принял это унизительное освобождение из рук моего врага — только ради тебя, чтобы скорее постараться помочь тебе. Если бы всю кровь мою боги потребовали по капле ради тебя, я бы… — Эгвальд тряхнул кулаком, не находя слов, потом наконец-то обнял Ингитору и тихо добавил: — Я же люблю тебя. Я… Если ты велишь мне, я помирюсь с ним. Я даже назову его своим братом. Но ты должна поклясться, что он ничем не обидел тебя!
— Я клянусь! — с улыбкой ответила Ингитора. Она боялась других вопросов, а эту клятву могла дать со спокойной душой. — Я клянусь тебе Одином и Фригг, клянусь памятью моего отца, что Торвард конунг не причинил мне ни единой обиды и был братом мне. Наша кровь с ним смешана на рунной палочке, и я всегда буду в мире с ним, что бы ни случилось. Если ты любишь меня, ты должен дать ему руку.
— Я сделаю это, — тихо, но твердо пообещал Эгвальд. — Если только ты…
Весь его боевой задор, вся его злость на Торварда пропала. Как только Ингитора оказалась рядом с ним, ему стало незачем сражаться. Все мнимые оскорбления выросли из одного корня — из разлуки с ней. Обретя вновь Ингитору, Эгвальд вернул свою гордость, спокойствие, веру в свою удачу. Но благодаря пройденному пути он приобрел и больше, чем имел. Навсегда он запомнит мудрость Отца Ратей: в том убедится бьющийся часто, что есть и сильнейшие.
Перед воротами усадьбы ждала пестрая толпа. Впереди стоял Торвард конунг со своей молодой женой, за ним — ярлы и хельды, гости из раудов, хирдманы. Ингитора подвела Эгвальда к воротам и сказала Торварду:
— Приветствуй своего родича, Торвард конунг. Бури задержали его в пути, но он все же успел на свадьбу своей сестры. Хорошо, что в доме достаточно пива и мяса.
— Я всегда рад своим родичам и не меньше буду рад родичам моей жены, — ответил Торвард конунг, глядя в лицо Эгвальду.
— Приветствую тебя, брат мой! — сказала Вальборг. Молодая кюна фьяллей была бледна, но держалась твердо и спокойно: в душе она боялась, что Эгвальд привез ей проклятие отца, но даже такой угрозой ее нельзя было бы разлучить с мужем.
А Ингитора вдруг ощутила, как горячий источник вскипел в ее груди и сама собой родилась та песня, которую потом назвали Выкуп Мира.
Вся толпа у ворот усадьбы, сотни хирдманов Эгвальда в молчании слушали ее песню, и сама Ингитора знала, что волшебство Источника Мудрости превращает простые слова в заклинание. Так будет до тех пор, пока жив хоть один из слушавших эти стихи.
Ньёрд и Хенир стали —
договор сей славен —
заложники асов
и ванов — навеки!
Слишком долго радость
недругам дарили
распри двух великих
вождей-ратоборцев.
Мир хочу прославить —
асы мне опора.
Пусть навеки Торвард
другом слэттов станет.
Пусть родство и дружба
сей союз отметят;
оружие скальда
ему посвящаю!
— Я рад быть другом тебе, Торвард конунг, — первым сказал Эгвальд и протянул Торварду руку. — Таким другом, как и полагается при нашем нынешнем родстве.
— Ты вовремя успел на свадьбу! — сказал Торвард, пожимая ему руку. — И если ты хочешь, то еще не поздно присоединить к ней и твою свадьбу с той девой, которая тебе дороже всех.
Эгвальд обернулся к Ингиторе и улыбнулся, может быть, впервые за многие месяцы. Улыбка у него вышла неловкая, смущенная и от этого странно трогательная.
Ингитора улыбнулась ему в ответ. Теперь она знала, что волшебный дар стихосложения, сладкий и горький, прекрасный и грозный, как отточенный клинок, не обманул ее. Трудно было найти для оружия скальда лучшее применение.
Дорогу к логову легко нашел бы и ребенок. От широкого, медленно струящегося по низкой долине ручья через густые заросли ивняка тянулась тропинка, покрытая отпечатками волчьих лап. Маленькая рыжеволосая ведьма, со звериной ловкостью прыгая с одного плоского камня на другой, перебралась через ручей и пошла вверх по волчьей тропе.
Откуда-то из зарослей выскочили серыми тенями два полувзрослых волка-переярка, обнюхали ноги Дагейды. Она погладила их широкие лбы и загривки. Оба переярка неспешно потрусили за ней.
В склоне небольшого сухого пригорка виднелась неглубокая впадина, служившая логовом волчице с ее новым выводком. Перед ней валялось несколько старых, засохших костей, разорванная и полусъеденная туша молодой косули. Сама волчица поднялась из норы навстречу Дагейде. Серая хозяйка не ощетинилась, не бросилась на незваную гостью, как бросилась бы на всякого чужака, посмевшего приблизиться к ее потомству. Дагейда так же мимоходом потрепала ее за ухом. Ее зеленые глаза смотрели мимо волчицы на пятерых волчат, игравших с костями перед входом в нору. Заметив Дагейду, они бросили свои игры и повернули навстречу ведьме пять любопытных носиков.
Дагейда быстро опустилась на колени и протянула руки к волчатам. Они нюхали ее ноги и накидку из волчьего меха, тихо поскуливали — они еще не знали, кто пришел к ним, но чувствовали в ней хозяйку. А Дагейда с лихорадочным нетерпением поворачивала к себе одну за другой их мордочки. Она искала знак, подсказанный ей стоячими камнями Рыжей Горы.
Один из волчат сам сунул мордочку ей в руки. Дагейда подняла ее и вскрикнула: на черном носике сбоку виднелось маленькое белое пятнышко. Стоя на коленях, Дагейда порывисто обняла волчонка, прижалась щекой к мягкой шерстке на его мордочке.
— Мой Жадный… Мой неутомимый… Мой верный… — чуть слышно шептала она, в голосе ее дрожали боль и нежность, и слезы катились по ее бледному лицу из-под опущенных век.
Волчонок тихонько взвизгнул и горячо лизнул ее мокрую щеку.
Октябрь — декабрь 1996 г.
Пояснительный словарь
альвы— природные духи, по значению ниже богов.
асы— группа (род) богов, обитающих в Асгарде.
Аудумла— чудесная корова, вскормившая молоком древнего великана Имира.
Бальдр— один из асов, юный и прекрасный бог.
берсерк— могучий воин, способный приходить в исступление, проявляя в себе силу нескольких человек.
Браги —бог поэзии.
Валхалла— небесный чертог Одина, где собираются павшие воины.
вельва— прорицательница.
вено— выкуп за невесту.
Видар— ас — покровитель охоты, иначе называемый Молчаливым Асом.
виса— стихотворение.
Высокий— одно из имен Одина.
гридница— помещение для дружины в доме знатного человека, своеобразный приемный зал.
дисы —низшие женские божества, покровительницы плодородия.
Драупнир— волшебное кольцо, принадлежащее Бальдру.
дреки— боевой корабль.
Дромии Лединг— волшебные цепи, которыми асы пытались сковать Фенрира Волка и которые он разорвал.
Иггдрасиль— Мировое Дерево, огромный ясень, на котором держится мир.
Имир— древний великан, из тела которого создана земля, прародитель племени великанов.
капище —языческое святилище.
кнерр— торговый корабль.
конунг— военный вождь дружины или племени.
кюна— королева, жена конунга.
кюн-флинна— принцесса, дочь конунга.
Ливи Ливтрасир— человеческая пара, уцелевшая во время Гибели Богов.
Локи— бог огня, воплощение лжи и коварства.
Мани— месяц, брат Суль.
марка— мера веса, 215 г.
Мидгард— средний мир, обитаемый людьми.
Мировая Змея— Йормунгард, обвивающая под водой всю землю.
Мйольнир— волшебный молот, оружие Тора.
Мунин— один из воронов Одина.
Нидхёгг— дракон, подгрызающий один из корней Иггдрасиля.
Нифльхейм— подземный мир мрака.
Норны— три богини судьбы.
Ньёрд— бог из рода ванов, управляющий ветрами, смиряющий воды и огонь, обладатель несметных сокровищ.
Один— старший из асов, покровитель конунгов и воинов.
оринги(люди весла) — морские разбойники.
ратная стрела —посылалась по стране в знак войны и сбора войска.
Ран— морская великанша.
Сив— богиня, жена Тора.
снека— корабль.
стюриман— предводитель, старший на корабле.
Суль— солнце.
Сэхримнир— чудесный вепрь, которого в Валхалле каждый день варят, а к вечеру он снова цел.
турсы —племя великанов.
Фафнир— дракон, хранивший огромные богатства и побежденный героем Сигурдом.
Фенрир —чудовищный волк, живущий в подземном мире в ожидании Гибели Богов, когда он сожрет луну и солнце.
флинна— девушка благородного происхождения, барышня.
Фрейр— бог плодородия.
Фрейя— богиня любви.
Фригг— жена Одина.
Хель —хозяйка подземного царства мертвых.
хевдинг— правитель области, избираемый местным тингом.
хёльд —богатый уважаемый человек.
Хенир— один из асов, ставший заложником мира между асами и ванами (в обмен на Ньёрда со стороны ванов).
хирдман —воин.
Хлинн— богиня, которую Фригг посылает к людям, чтобы охранять их.
хюльдра— мелкая нечисть вроде кикиморы.
Хугин— один из воронов Одина.
эйнхерии— павшие войны, пребывающие в Валхалле.
Эгир— морской великан.
ярл— правитель или военачальник на службе у конунга.
асы— группа (род) богов, обитающих в Асгарде.
Аудумла— чудесная корова, вскормившая молоком древнего великана Имира.
Бальдр— один из асов, юный и прекрасный бог.
берсерк— могучий воин, способный приходить в исступление, проявляя в себе силу нескольких человек.
Браги —бог поэзии.
Валхалла— небесный чертог Одина, где собираются павшие воины.
вельва— прорицательница.
вено— выкуп за невесту.
Видар— ас — покровитель охоты, иначе называемый Молчаливым Асом.
виса— стихотворение.
Высокий— одно из имен Одина.
гридница— помещение для дружины в доме знатного человека, своеобразный приемный зал.
дисы —низшие женские божества, покровительницы плодородия.
Драупнир— волшебное кольцо, принадлежащее Бальдру.
дреки— боевой корабль.
Дромии Лединг— волшебные цепи, которыми асы пытались сковать Фенрира Волка и которые он разорвал.
Иггдрасиль— Мировое Дерево, огромный ясень, на котором держится мир.
Имир— древний великан, из тела которого создана земля, прародитель племени великанов.
капище —языческое святилище.
кнерр— торговый корабль.
конунг— военный вождь дружины или племени.
кюна— королева, жена конунга.
кюн-флинна— принцесса, дочь конунга.
Ливи Ливтрасир— человеческая пара, уцелевшая во время Гибели Богов.
Локи— бог огня, воплощение лжи и коварства.
Мани— месяц, брат Суль.
марка— мера веса, 215 г.
Мидгард— средний мир, обитаемый людьми.
Мировая Змея— Йормунгард, обвивающая под водой всю землю.
Мйольнир— волшебный молот, оружие Тора.
Мунин— один из воронов Одина.
Нидхёгг— дракон, подгрызающий один из корней Иггдрасиля.
Нифльхейм— подземный мир мрака.
Норны— три богини судьбы.
Ньёрд— бог из рода ванов, управляющий ветрами, смиряющий воды и огонь, обладатель несметных сокровищ.
Один— старший из асов, покровитель конунгов и воинов.
оринги(люди весла) — морские разбойники.
ратная стрела —посылалась по стране в знак войны и сбора войска.
Ран— морская великанша.
Сив— богиня, жена Тора.
снека— корабль.
стюриман— предводитель, старший на корабле.
Суль— солнце.
Сэхримнир— чудесный вепрь, которого в Валхалле каждый день варят, а к вечеру он снова цел.
турсы —племя великанов.
Фафнир— дракон, хранивший огромные богатства и побежденный героем Сигурдом.
Фенрир —чудовищный волк, живущий в подземном мире в ожидании Гибели Богов, когда он сожрет луну и солнце.
флинна— девушка благородного происхождения, барышня.
Фрейр— бог плодородия.
Фрейя— богиня любви.
Фригг— жена Одина.
Хель —хозяйка подземного царства мертвых.
хевдинг— правитель области, избираемый местным тингом.
хёльд —богатый уважаемый человек.
Хенир— один из асов, ставший заложником мира между асами и ванами (в обмен на Ньёрда со стороны ванов).
хирдман —воин.
Хлинн— богиня, которую Фригг посылает к людям, чтобы охранять их.
хюльдра— мелкая нечисть вроде кикиморы.
Хугин— один из воронов Одина.
эйнхерии— павшие войны, пребывающие в Валхалле.
Эгир— морской великан.
ярл— правитель или военачальник на службе у конунга.