Страница:
— Вот этого не надо! — решительно прервал ее Асвард. — Стихи — оружие скальда. Оружием можно убивать, а можно защищать. Раньше твои стихи служили мести и войне — попробуй, может быть, они сумеют послужить и миру?
Ингитора не ответила. Но при этих словах что-то дрогнуло, что-то сдвинулось в ее душе, как будто глубоко под землей проснулся новый родник. Она молчала, прислушиваясь к этому ощущению, раздувая его, как драгоценную искру огня ненастной ночью, и всем сердцем желая, чтобы Асвард оказался прав.
— Я тоже ошибся, и очень сильно ошибся, когда пошел к Бергвиду, — говорил тем временем Асвард. — Горе и обида и не таких людей лишают разума. Но на свою дорогу никогда не поздно вернуться. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили тогда над морем? Помнишь?
Ингитора вспомнила тот день, последний ее день в родной усадьбе, и кивнула.
— Мы тогда говорили, что отомстить смерти можно только новой жизнью, — сказал Асвард. — Так вот, флинна, теперь я уверен: именно тогда мы и были правы.
Они были одни в этом месте на берегу, Одда с детьми ушли далеко вперед. Вдруг там поднялась суета, дети кричали, столпившись и разглядывая что-то, поднятое с мокрого песка.
— Они что-то нашли! — сказал Асвард, стараясь разглядеть находку. Его знаменитым глазам это было бы нетрудно, но дети столпились вокруг Одды и совсем заслонили то, что она держала в руке.
— Идите сюда! — кричали разом несколько голосов Ингиторе и Асварду. — Посмотрите, что мы нашли!
— Ради рыбы или медузы они едва ли подняли бы столько шума! — решил Асвард. — Должно быть, что-то смыло с корабля. Пойдем посмотрим, флинна.
Вдвоем они догнали Одду и детей. Держа на одной руке девочку, Одда в другой руке держала что-то длинное и блестящее. Завидев подходящих Асварда и Ингитору, она высоко подняла свою находку.
— Посмотрите! Это я нашла у самой воды! Она висела на камне! Ее вынесло морем! А ведь я точно такую же цепь видела сегодня во сне!
Одда покачивала свою находку в поднятой руке и смеялась от радости, любуясь блеском золота на солнце, а Ингитора ахнула, вцепилась в локоть Асварда — от изумления у нее подкосились ноги. Одда держала в руке золотую цепь Хеймира конунга, ту самую, которая обеспечивала слэттам удачу в рыбной ловле и морской охоте, которую Бергвид Черная Шкура на глазах у Ингиторы выбросил в море. Второй такой цепи не могло быть на свете, и Ингитора достаточно хорошо ее помнила, чтобы не ошибиться.
Асвард свистнул — он тоже узнал цепь, которую однажды держал в руках.
— Не может быть! — сказал он. — Бер… Эта цепь упала в море за целых четыре перехода отсюда, возле самого Скарпнэса. И так далеко от берега, что его едва было видно. Никакие силы не могли вынести ее обратно.
— Почему никакие? — отозвалась Ингитора, не отводя глаз от цепи в руке Одды. — А Ньёрд? А Эгир и Ранн? А их дочери?
— Ты хочешь сказать, что цепь не понравилась морским великаншам и они выбросили ее обратно на берег? Я слышал, что их богатства велики, но едва ли настолько, чтобы такая цепь была их недостойна!
— Я видела как раз такой сон! — ликовала Одда, не прислушиваясь к их разговору. — Как раз такое ожерелье я видела на моей девочке! Это для тебя, красавица ты моя! Это Ньёрд подарил тебе в приданое!
Лаская девочку, Одда отерла цепь о свое платье и обернула ею малышку прямо поверх пеленок. Она не знала и не задумывалась о судьбе цепи, но была очень рада такому красивому подарку.
— Пожалуй, она права, — сказала Ингитора. — Хозяева моря неспроста вынесли эту цепь на берег и не зря дали ее в руки не кому-нибудь, а Одде и Далле! Такие чудеса не случаются просто так. Эта цепь — подарок Ньёрда в приданое Далле. Сами боги хотят, чтобы именно она стала хозяйкой Квиттинга.
— Похоже на то, — согласился Асвард.
Асвард увел Одду с ребенком и ее находкой в усадьбу, проголодавшиеся дети убежали за ними. Ингитора осталась одна на берегу. Стоя возле большого камня, над которым солнце всходит в День Середины Зимы, она смотрела в море. Теперь ей больше прежнего хотелось скорее увидеть Торварда. Золотая цепь Ньёрда — такой знак воли богов, каким не осмелится пренебречь никто из людей, даже надменный Сигвальд Хрипун. Он был решительно против того, чтобы объявить кюной Квиттинга «рабское отродье». Не нужно было колдовской проницательности кюны Хёрдис, чтобы догадаться — если бы Торвард назначил правителем Квиттинга кого-то из своих людей, то скорее всего им стал бы Сигвальд, почти равный конунгам по рождению. Но теперь даже он замолчит. И уж конечно, не станет противиться воле богов мудрый Хеймир конунг, лучше всех прочих знающий волшебные свойства этой цепи.
А родник в душе Ингиторы все набирал сил. Она прислушивалась к нему, боясь даже неосторожным вздохом помешать его росту. Его скрытое движение внушало ей смутную надежду… Ингитора сама не знала, чего ждать от этого родника, но с ним ей казалось, что она не одна даже сейчас, на этом пустом берегу возле священного камня…
Краем глаза Ингитора заметила рядом движение и быстро обернулась. И остолбенела, разом забыв, во сне она или наяву. Перед ней стоял человек, и этого человека Ингитора не спутала бы никогда и ни с кем. Перед ней стоял ее отец, Скельвир хёльд. Но он был вовсе не таким, каким она видела его перед погребением, — высохшим, с серой печатью смерти на лице и черными следами зубов на синих губах. Скельвир хёльд был таким же сильным и прекрасным, каким он виделся Ингиторе в детстве. Он помолодел, окреп, из волос его исчезла седина. И правая рука, лишившаяся запястья в последней его битве, снова была цела.
Мир покачнулся и поплыл вокруг Ингиторы. Ей казалось, что она снова маленькая, снова дома, возле Льюнгвэлира, а последнее лето, нет, последние десять лет — только дурной сон. Вид чужого берега вокруг казался странным и ненастоящим. Ингитора скорее поверила бы, что чужое море и берег ей мерещатся, но отец ее был перед ней по-настоящему реальным.
Не в силах выговорить ни слова, она шагнула к нему. Расстояние между ними осталось прежним, но Скельвир хёльд улыбнулся ей.
— Я вижу, ты рада увидеть меня, дочь моя, хотя ты и молчишь, — сказал он. Слезы горячее огня наполнили глаза Ингиторы, каждая жилка в ней трепетала от чувства близости иного мира. Она уже поняла, что перед ней дух, чистый и свободный от земных оков, и что появление его — огромное счастье. — И я рад снова увидеть тебя так близко, — говорил Скельвир хёльд. Голос его был звучным и красивым, не похожим на тот, каким он говорил в темной спальне, поднятый со смертного ложа колдовством старой Ормхильд. — Я не оставлял тебя ни на миг, и я рад, что ты оказалась достойной своего рода.
— Я… — выдохнула Ингитора, пытаясь охватить сознанием его слова. Так он одобряет ее?
— Я рад, что ты сама поняла то, что многие понимают слишком поздно. Добро в душе каждого из живущих увеличивает присутствие добра в мире, а зло — зла. Ты хотела покарать зло за те страдания, что оно причинило тебе. Ты ошибалась, но ты успела понять, где дорога в Нифльхейм, а где — в Альвхейм. Я рад за тебя. Но не забудь, что, пока не будет мира между слэттами и фьяллями, пока четыре колдуна владеют своим островом, весь горестный путь, которым прошли ты и я, которым еще идут множество людей, будет повторяться снова и снова. И волкам достанется новая пожива.
— Но разве я могу победить четырех колдунов? — то ли выговорила, то ли подумала Ингитора. — Но как?
— Нет, это должна будешь сделать не ты. Тот, кто это сделает, будет рожден дважды. Но боги уже дали ему свой знак, и ты видела его. Ты же пока можешь сделать так, чтобы власть четырех колдунов ослабела. Их сила питается кровью войны. Ты можешь сделать так, чтобы они не получали пищи. Помоги тому, кому еще предстоит одно рождение. И знай, что я буду с тобой. Я и все твои предки. Те, что сделали на своем земном пути все, что смогли. Того же они ждут от тебя.
Голос Скельвира хёльда стоял в ушах Ингиторы, а облик его быстро побледнел и растаял. Она снова была одна на берегу. Но родник в ее душе наконец прорвался через земные покровы и забил, заискрился ярким чистым светом. У каждого в душе есть свой источник Мимира, Источник Мудрости, за право отпить из которого Один отдал свой глаз. К источнику этому никого не пускают даром. Но тот, кто открыл его в себе, больше не ошибется.
Ингитора медленно шла обратно к усадьбе по берегу, прижимая руки к груди, как будто боялась расплескать драгоценный источник. По щекам ее текли слезы, и она не утирала их, даже не замечала. Сердце ее было переполнено восторгом, светом иного, высшего мира и болью, которой она заплатила за это счастье. Ибо теперь она знала, как ей распорядиться собой.
— Корабль во фьорде! «Золотой Козел»! Конунг возвращается! — кричали десятки голосов во дворе усадьбы и в доме.
Бросая все дела, домочадцы и хирдманы Ульвкеля Бродяги, дети, женщины и рабы со всех ног бежали к оконечности западного мыса, где чуть поодаль от усадьбы приставали корабли. Пробежала Одда с девочкой на руках, смеясь и свободной рукой на ходу поправляя головную повязку с короткими концами. Ингитора сначала встала, потом снова села. Среди общего движения, возбужденных криков и топота ног она чувствовала себя неподвижной ледяной глыбой в бурном весеннем ручье. Она так ждала встречи с Торвардом и боялась ее, боялась того, что должна будет ему сказать.
Как наяву, она видела Торварда стоящим на носу «Золотого Козла», видела, как он обшаривает взглядом пеструю толпу на берегу, как тревожно сдвигаются его брови… А вдруг он обидится на то, что она не вышла его встретить? Или подумает, что с ней что-нибудь случилось?
Ей вспомнилось, как она провожала его в этот поход, как они говорили, что к следующему походу она вышьет ему новый стяг. «Я не боюсь за тебя, ведь тебя охраняет валькирия», — сказала тогда Ингитора. «Нет, — ответил Торвард. — Она больше не охраняет меня, с тех пор как я люблю не ее, а тебя. Небесные Девы слишком обидчивы и не прощают измен. Теперь меня охраняешь только ты». — «Я не сумею», — сказала Ингитора. «Сумеешь!» — уверенно ответил Торвард. Он верил в силу ее любви.
Схватив с лавки свой обтрепанный зеленый плащ, на ходу накидывая его на плечи и кое-как застегивая, Ингитора со всех ног бросилась бежать вслед за обитателями усадьбы.
— Ну что? Снеколль вернулся? Что-нибудь слышно от слэттов? — спрашивал Торвард, бредя к берегу по колено в воде. Хирдманы позади него тащили «Золотого Козла» на берег, а сам он смотрел только на Ингитору. И в глазах его была такая радость, что Ингитора ощутила себя совсем счастливой — как будто на всем свете они были только вдвоем, как Лив и Ливтрасир. Но шум толпы на берегу, голоса хирдманов, скрип корабельного днища по песку и удары волны о борта разрушили эту иллюзию; остальной мир предъявлял на них свои права, с которыми нельзя было не считаться.
Торвард вышел на берег и шагнул к ней.
— Здравствуй, конунг, — просто сказала Ингитора, и эти два слова были для нее счастьем. Она отдала бы все, лишь бы так было всегда, чтобы она всю жизнь встречала его на берегу и еще много раз могла бы сказать ему: «Здравствуй, конунг».
Торвард положил руки ей на плечи, склонился, но встретил ее взгляд и замер. Ее глаза показались ему глубокими, как глаза самой вельвы, полными какого-то далекого смысла и печали. Не только Торвард сражался и одерживал победы. Она выдержала здесь какое-то свое сражение.
— Снеколль еще не вернулся! — бодро рассказывал тем временем Торварду конунгу Ульвкель. — Но мы уже знаем, какие вести он привезет!
— Вот как? — Выпустив Ингитору, Торвард повернулся к нему. — Или ты стал ясновидящим?
— Нет, но здесь есть один торговый человек — он был в усадьбе Кларэльв как раз тогда, когда приплыл Снеколль, и слышал его первую беседу с Хеймиром конунгом. Он уплыл сюда на другое же утро и не знает, чем кончились их беседы. Но начало было…
— Что было в начале? — нетерпеливо спросил Торвард. Ему подумалось, что печаль в глазах Ингиторы связана с вестями от слэттов. — Что сказал Хеймир?
— Хеймир конунг и Эгвальд ярл требуют, чтобы ты вернул им Ингитору, и только после этого согласны говорить обо всем остальном.
— Этого не будет, — спокойно сказал Торвард и посмотрел на Ингитору. — Дева-Скальд сама выбирает, куда и к кому ей отправиться. Она не рабыня и не вещь, чтобы торговаться из-за нее. И если Хеймир конунг и его сын не могут этого понять, я сам им это объясню.
Целый день в усадьбе была суета. Торвард конунг рассказывал о делах на Квиттинге, ярлы и хирдманы отчитывались в порученных делах, Одда показывала, как выросла ее девочка, и хвасталась золотой цепью.
Только под вечер Ингитора сумела наконец поговорить с Торвардом наедине. Он сам зашел за ней в девичью и решительно захлопнул за собой дверь.
— Что с тобой случилось? — спросил Торвард, обняв ее за плечи. — Я вижу, что ты чем-то недовольна.
— Разве так? — Ингитора улыбнулась.
— Ты меня не обманешь. Я тебя слишком хорошо знаю.
Ингитора подумала, что это правда — не так уж давно они были знакомы, но понимали друг друга, как будто у них был один ум и одно сердце на двоих. А ей предстояло разорвать их общее сердце пополам.
— Не могу представить, чтобы тебя здесь кто-то обидел! — сказал Торвард, глядя ей в глаза, стараясь там увидеть то, о чем она почему-то не хотела говорить. — Тут все до последнего раба знают, что ты значишь для меня.
— Там на Квиттинге правда все так хорошо, как ты рассказывал в гриднице? — спросила Ингитора, не зная, как начать.
— Так это Квиттинг тебя так обеспокоил? Я всегда говорю правду своим хирдманам. Они должны знать, на что идут. А на Квиттинге мне пришлось сжечь три или четыре усадьбы. Не бойся, я выпустил женщин, детей, рабов и всех, кто пожелал сдаться. Большинство мелких усадеб даже не сопротивлялось. Квиттам тоже надоела жизнь взаперти, под властью колдунов, ведьм и сумасшедшего Бергвида. Они согласны жить под твердой рукой, даже если это будет моя рука.
Торвард вспомнил о чем-то и стал серьезным.
— Ты лучше меня знаешь Хеймира конунга, — сказал он. — Как ты думаешь — он правда заупрямится и будет требовать, чтобы ты вернулась? Он ведь думает, что я держу тебя здесь силой!
— Хеймир никогда не стал бы упрямиться, если бы не Эгвальд. Я знаю — я для него то же самое, что твой Дракон Битвы для тебя. Пока я здесь, ты для него самый первый враг. Хуже Бергвида, хуже колдунов, хуже самого Фенрира Волка и Мировой Змеи.
— Но ему придется смириться с тем, что ты здесь, — раздраженно ответил Торвард. — У него слишком плохая память. Я на его месте не так бы задирал нос перед человеком, который взял меня в плен и отпустил без выкупа.
— А он наверняка говорит всем, что на твоем месте не гордился бы победой, одержанной с помощью колдовства, — мягко сказала Ингитора.
Торвард дернул плечом, но ничего не сказал.
— Так или иначе, другого выхода для него я не вижу, — сказал он чуть погодя. — Пусть Хеймир думает, кто из них двоих правит слэттами — он сам или его сын. Пока мой отец был жив, я не стремился заставить его все делать по-моему.
— Но Эгвальд не смирится, — тихо продолжала Ингитора. Она все надеялась, что Торвард сам поймет ее.
— Так что же делать? — Торвард внимательно посмотрел ей в глаза. Он понимал, что она хочет что-то сказать, но не решается. — Что ты придумала?
— Я вижу только один выход. Я должна вернуться к… к слэттам, — выговорила Ингитора. У нее все же не хватило духу сказать «вернуться к Эгвальду».
Но Торвард прекрасно понял, что она хотела сказать.
— Этого не будет! — резко сказал он. — Даже если Эгвальд не просто откажется идти на квиттов, но и пойдет прямо на меня, я не отдам ему тебя. И даже не думай об этом.
— Иначе нельзя, — тихо сказала Ингитора. Она и не ждала, что Торвард легко согласится с ее решением. Но еще нужно было объяснить ему, что она, желая вернуться к слэттам, подчиняется не воле Эгвальда, а воле богов.
— Не ждал я от тебя таких слов! — горячо продолжал Торвард. — Ты уже, как мне думается, достаточно хорошо меня знаешь. Неужели ты могла подумать, что меня испугают угрозы Эгвальда и даже его отца? Да пусть они хоть всем племенем приходят ко мне на боевых кораблях, посмотрим, кого потом…
— Ты забываешь, что это и мое племя! — воскликнула Ингитора, перебивая поток его горячей речи. — Ведь на этих кораблях будут мои соплеменники. И эта война не кончится никогда! Разве ты этого хочешь?
Торвард промолчал. Ему не пришло бы в голову отказаться от войны, но сейчас он вдруг понял, что Ингитора хочет чего-то не того, чего хочет он сам.
— А ты… Ты хочешь вернуться к ним? — медленно спросил он. Лицо его помрачнело и замкнулось.
— Я хочу… — Ингитора старалась не смотреть на Торварда, чтобы не огорчаться еще больше. Сердце ее болело, но другого пути не было. — Я хочу, чтобы эта война наконец кончилась! Чтобы мир был и у слэттов, и у фьяллей, и у квиттов! Я хочу, чтобы дочери не встречали мертвые тела своих отцов из походов!
— Ты не любишь меня? — тихо спросил Торвард, исподлобья глядя ей в лицо, на ее опущенные веки. Для него был важен только этот вопрос.
— Я тебя люблю! — Ингитора посмотрела ему в глаза, и он видел, что это правда. — Я тебя люблю, но… Если я останусь с тобой, то Эгвальд никогда не простит нас. Он возненавидит и тебя, и меня, и тогда он точно приведет сюда все то войско слэттов, которое собрал на Бергвида.
— Неужели ты боишься! — Торвард крепко взял ее за плечи, не зная, где найти такие слова, чтобы ее убедить. — Пусть приводит! Пусть хоть все десять племен…
— Да нет же, нет! — в отчаянии перебила его Ингитора, видя, что он все-таки ее не понимает. Да и как ему понять ее, когда она сама едва начала понимать себя? Ему, мужчине, воину, с самого детства знающему, что слава конунга в том, чтобы одерживать победы над врагами, а лучшая смерть для конунга — смерть на поле битвы, среди своих преданных воинов. Как объяснить, что она любит его и хочет быть с ним, но приходится выбрать совсем другое?
— Послушай! — умоляюще заговорила Ингитора, положив руки на грудь Торварду и снизу заглядывая ему в лицо. — Послушай! В тот день, когда Одда нашла золотую цепь, я видела на берегу дух моего отца. Он сказал, что не требует от меня мести тебе…
— Вот видишь! — обрадованно перебил ее Торвард. До сих пор он боялся в душе, что его вина в смерти ее отца мешает Ингиторе довериться ему целиком и подать ему руку перед ликами богов. — Значит…
— Послушай, это еще не все! — поспешно перебила его Ингитора. — Еще он сказал, что я должна помочь прекратить войну за Квиттинг. А для этого нужно, чтобы фьялли и слэтты помирились между собой. А для этого нужно, чтобы я вернулась к Эгвальду. Послушай! Я отказалась от мести тебе, и мой отец простил меня. Но я не могу ослушаться его, если он требует, чтобы я вернулась к слэттам и тем помогла кончить войну. Дух отца требует этого от меня, я не могу нарушить его волю!
Торвард выпустил ее плечи, резко развернулся и отошел. Ингитора испугалась, что он совсем уйдет, и бросилась за ним, но он сделал несколько широких шагов и остановился возле стены.
— Послушай! — продолжала Ингитора, борясь со слезами. — Я люблю тебя! Но я должна сделать так, как он сказал! Ты знаешь, я верю тебе, я знаю, что ты сумеешь защитить меня и от Эгвальда, и от всех двенадцати племен Морского Пути. Но я не смогу быть счастливой, зная, что на Квиттинге и по всему морю продолжается война, которую я могла бы закончить. Что какая-нибудь другая девушка, много девушек будут встречать на кораблях мертвые тела своих родичей, как я когда-то встретила тело отца. Я не смогу… Мы не сможем…
Торвард все молчал. Наконец он медленно повернулся. Лицо его показалось Ингиторе очень усталым — такого напряжения душевных сил стоило ему слушать ее.
— Так вот какой мести он хотел… — с трудом проговорил он. — Лучше бы ты тогда взяла мою голову…
Ингиторе было больше нечего сказать, да она и не могла говорить: слезы сдавили ей горло и текли по щекам. Торвард заметил это; медленно подойдя, он обнял ее. Ингитора прижалась лицом к его груди, и ей захотелось, чтобы весь мир со всеми его бедами исчез, чтобы это мгновение продолжалось вечно, чтобы никого и ничего не осталось, кроме них двоих. Боль и счастье разрывали ее душу; она знала, что это, как видно, последний миг ее счастья в любви к Торварду. Любовь не умрет, она будет жива столько же, сколько проживут они сами, но ей придется прятаться глубоко-глубоко, глубже, чем скрыты корни Иггдрасиля. Они жили не зря. Они видели Альвхейм. И подвиг, который требовался от них сейчас, не уступил бы подвигам героев древности.
За дверью покоя послышались шаги, кто-то стукнул в дверь.
— Конунг, ты здесь? — раздался голос Хаварда. — Снеколль вернулся. С ним Рагнар и еще какие-то девушки. Я их не знаю. Они уже идут к усадьбе.
— Рагнар? И девушки? — Торвард и Ингитора посмотрели друг на друга. — Кого это Снеколль с собой привел?
Они вместе вышли из дома. В воротах усадьбы уже шумела толпа. Мелькнула седая голова высокорослого Рагнара, народ расступился. Рядом с ним шла невысокая девушка с пушистыми светлыми волосами. Лицо ее кого-то напомнило Торварду. За его плечом изумленно вскрикнула Ингитора. И в тот же миг он вспомнил. Эта девушка была похожа на Эгвальда ярла, сына Хеймира.
— Посмотри, Торвард, кого я тебе привез! — радостно восклицал Снеколль. — Наверное, ты таких гостей не ждал!
Рагнар и девушка подошли к крыльцу. Торвард, как во сне, шагнул им навстречу. Девушка не сводила с него серьезных голубых глаз и смотрела так, как будто он должен был в это же мгновение решить ее судьбу.
— Я рад приветствовать тебя, Торвард конунг! — сказал Рагнар.
— И я рад приветствовать тебя снова дома, Рагнар, — ответил Торвард, глядя то на своего воспитателя, то на девушку. — Твое путешествие было долгим. Но я вижу, ты провел время у слэттов не зря. Кто это с тобой?
— Эта девушка — Вальборг дочь Хеймира, — ответил Рагнар, и все люди вокруг разразились изумленными выкриками. — И пусть тебя не удивляет ее появление здесь. Она решилась на этот шаг, чтобы прекратить войну между слэттами и фьяллями. Когда вы с Хеймиром конунгом станете родичами, даже самым упрямым придется забыть о вражде!
Торвард смотрел на девушку и не мог собраться с мыслями. Слова Рагнара не укладывались у него в голове и в то же время были близки к тому, о чем и сам он думал. Родичами… Дочь Хеймира…
— Торвард… — выдохнула у него за спиной Ингитора. Торвард обернулся. Ингитора была бледна, на щеках ее блестели следы слез, она с трудом подбирала слова. — Торвард, это знак… Так хотят боги. Ты возьмешь Вальборг, а я должна вернуться…
И Торвард понял ее. Боги привели к нему дочь Хеймира как раз тогда, когда он пытался и не мог примириться с мыслью отдать Ингитору Эгвальду. Умом он понимал, что это выход, но сердцем не мог его принять, и язык его отказывался произнести слова, которые окончательно решат их несчастливые судьбы.
— Я рад, что кюн-флинна Вальборг оказала мне честь и доверие, решившись войти в мой дом, — глухо выговорил он и подал Вальборг руку.
Вальборг легко оперлась на нее тонкими пальцами, и рука Торварда показалась ей неживой, как деревянная. Она трепетала перед этим человеком, которого сама выбрала и которого совсем не знала. Она еще не поняла, может ли быть с ним счастливой, но чувствовала, что он отныне заполнит всю ее жизнь. Будут ли они любить друг друга или ненавидеть — но равнодушия между ними не будет.
— Я от твоего имени обещал кюн-флинне достойный прием! — многозначительно сказал Рагнар. Он не узнавал своего воспитанника. Торвард никогда не терялся перед женщинами, но теперь он был сам не свой.
— Никто не упрекал меня в том, что я непочтителен с гостями, кто бы они ни были, — деревянным голосом ответил Торвард. Вальборг задрожала — она ощутила, что он вовсе не рад ей. — И женщинам, которые доверяются мне, не приходится в этом раскаиваться.
И он повел Вальборг в дом. Ингитора осталась на крыльце, не в силах заставить себя пойти за ними. Нежданное появление Вальборг полностью убедило ее в том, что боги указывают именно этот тяжелый, но единственно верный путь. Ах как мало согласия между богами! Почему Тор и Один не спрашивают Фрейю, кому кого она велела полюбить? И почему Фрейя не смотрит, нити чьих судеб соединили Норны? Боги велели ей полюбить Торварда, и они теперь велят ему взять в жены другую. Ингитора была благодарна Вальборг за то, что она решилась на такой важный шаг, — и в то же время желала ей никогда не родиться на свет.
— Я думаю, Торвард, они не очень долго будут сидеть на том острове, — рассказывал Снеколль. — Уже через день-другой кто-то непременно поплывет мимо и снимет их оттуда или хотя бы расскажет Хеймиру конунгу, что его люди пасутся на Бараньем острове и жалобно блеют, — смеясь, закончил он.
— Да, я думаю, Эгвальд ярл уже давно отправился в погоню за нами, — подхватил Рагнар. — Я достаточно хорошо его узнал. Он быстро принимает решения и быстро исполняет их. Я уверен, что он уже объявил всему войску, что его сестра похищена по приказу конунга фьяллей. Они уже плывут сюда.
— Это не похоже на тебя, Рагнар, — угрюмо сказал Торвард, едва ли не в первый раз подав голос. Даже семнадцать лет назад, лежа связанным на борту «Зеленого Козла» и слушая пьяные крики орингов Атли Собачьего, он не ощущал такого безысходного отчаяния. — Все это ты мог предвидеть и до того, как привез ко мне дочь Хеймира. И ты мог бы понять, что это мало поможет примирению между нами. Скорее наоборот.
Ингитора не ответила. Но при этих словах что-то дрогнуло, что-то сдвинулось в ее душе, как будто глубоко под землей проснулся новый родник. Она молчала, прислушиваясь к этому ощущению, раздувая его, как драгоценную искру огня ненастной ночью, и всем сердцем желая, чтобы Асвард оказался прав.
— Я тоже ошибся, и очень сильно ошибся, когда пошел к Бергвиду, — говорил тем временем Асвард. — Горе и обида и не таких людей лишают разума. Но на свою дорогу никогда не поздно вернуться. Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили тогда над морем? Помнишь?
Ингитора вспомнила тот день, последний ее день в родной усадьбе, и кивнула.
— Мы тогда говорили, что отомстить смерти можно только новой жизнью, — сказал Асвард. — Так вот, флинна, теперь я уверен: именно тогда мы и были правы.
Они были одни в этом месте на берегу, Одда с детьми ушли далеко вперед. Вдруг там поднялась суета, дети кричали, столпившись и разглядывая что-то, поднятое с мокрого песка.
— Они что-то нашли! — сказал Асвард, стараясь разглядеть находку. Его знаменитым глазам это было бы нетрудно, но дети столпились вокруг Одды и совсем заслонили то, что она держала в руке.
— Идите сюда! — кричали разом несколько голосов Ингиторе и Асварду. — Посмотрите, что мы нашли!
— Ради рыбы или медузы они едва ли подняли бы столько шума! — решил Асвард. — Должно быть, что-то смыло с корабля. Пойдем посмотрим, флинна.
Вдвоем они догнали Одду и детей. Держа на одной руке девочку, Одда в другой руке держала что-то длинное и блестящее. Завидев подходящих Асварда и Ингитору, она высоко подняла свою находку.
— Посмотрите! Это я нашла у самой воды! Она висела на камне! Ее вынесло морем! А ведь я точно такую же цепь видела сегодня во сне!
Одда покачивала свою находку в поднятой руке и смеялась от радости, любуясь блеском золота на солнце, а Ингитора ахнула, вцепилась в локоть Асварда — от изумления у нее подкосились ноги. Одда держала в руке золотую цепь Хеймира конунга, ту самую, которая обеспечивала слэттам удачу в рыбной ловле и морской охоте, которую Бергвид Черная Шкура на глазах у Ингиторы выбросил в море. Второй такой цепи не могло быть на свете, и Ингитора достаточно хорошо ее помнила, чтобы не ошибиться.
Асвард свистнул — он тоже узнал цепь, которую однажды держал в руках.
— Не может быть! — сказал он. — Бер… Эта цепь упала в море за целых четыре перехода отсюда, возле самого Скарпнэса. И так далеко от берега, что его едва было видно. Никакие силы не могли вынести ее обратно.
— Почему никакие? — отозвалась Ингитора, не отводя глаз от цепи в руке Одды. — А Ньёрд? А Эгир и Ранн? А их дочери?
— Ты хочешь сказать, что цепь не понравилась морским великаншам и они выбросили ее обратно на берег? Я слышал, что их богатства велики, но едва ли настолько, чтобы такая цепь была их недостойна!
— Я видела как раз такой сон! — ликовала Одда, не прислушиваясь к их разговору. — Как раз такое ожерелье я видела на моей девочке! Это для тебя, красавица ты моя! Это Ньёрд подарил тебе в приданое!
Лаская девочку, Одда отерла цепь о свое платье и обернула ею малышку прямо поверх пеленок. Она не знала и не задумывалась о судьбе цепи, но была очень рада такому красивому подарку.
— Пожалуй, она права, — сказала Ингитора. — Хозяева моря неспроста вынесли эту цепь на берег и не зря дали ее в руки не кому-нибудь, а Одде и Далле! Такие чудеса не случаются просто так. Эта цепь — подарок Ньёрда в приданое Далле. Сами боги хотят, чтобы именно она стала хозяйкой Квиттинга.
— Похоже на то, — согласился Асвард.
Асвард увел Одду с ребенком и ее находкой в усадьбу, проголодавшиеся дети убежали за ними. Ингитора осталась одна на берегу. Стоя возле большого камня, над которым солнце всходит в День Середины Зимы, она смотрела в море. Теперь ей больше прежнего хотелось скорее увидеть Торварда. Золотая цепь Ньёрда — такой знак воли богов, каким не осмелится пренебречь никто из людей, даже надменный Сигвальд Хрипун. Он был решительно против того, чтобы объявить кюной Квиттинга «рабское отродье». Не нужно было колдовской проницательности кюны Хёрдис, чтобы догадаться — если бы Торвард назначил правителем Квиттинга кого-то из своих людей, то скорее всего им стал бы Сигвальд, почти равный конунгам по рождению. Но теперь даже он замолчит. И уж конечно, не станет противиться воле богов мудрый Хеймир конунг, лучше всех прочих знающий волшебные свойства этой цепи.
А родник в душе Ингиторы все набирал сил. Она прислушивалась к нему, боясь даже неосторожным вздохом помешать его росту. Его скрытое движение внушало ей смутную надежду… Ингитора сама не знала, чего ждать от этого родника, но с ним ей казалось, что она не одна даже сейчас, на этом пустом берегу возле священного камня…
Краем глаза Ингитора заметила рядом движение и быстро обернулась. И остолбенела, разом забыв, во сне она или наяву. Перед ней стоял человек, и этого человека Ингитора не спутала бы никогда и ни с кем. Перед ней стоял ее отец, Скельвир хёльд. Но он был вовсе не таким, каким она видела его перед погребением, — высохшим, с серой печатью смерти на лице и черными следами зубов на синих губах. Скельвир хёльд был таким же сильным и прекрасным, каким он виделся Ингиторе в детстве. Он помолодел, окреп, из волос его исчезла седина. И правая рука, лишившаяся запястья в последней его битве, снова была цела.
Мир покачнулся и поплыл вокруг Ингиторы. Ей казалось, что она снова маленькая, снова дома, возле Льюнгвэлира, а последнее лето, нет, последние десять лет — только дурной сон. Вид чужого берега вокруг казался странным и ненастоящим. Ингитора скорее поверила бы, что чужое море и берег ей мерещатся, но отец ее был перед ней по-настоящему реальным.
Не в силах выговорить ни слова, она шагнула к нему. Расстояние между ними осталось прежним, но Скельвир хёльд улыбнулся ей.
— Я вижу, ты рада увидеть меня, дочь моя, хотя ты и молчишь, — сказал он. Слезы горячее огня наполнили глаза Ингиторы, каждая жилка в ней трепетала от чувства близости иного мира. Она уже поняла, что перед ней дух, чистый и свободный от земных оков, и что появление его — огромное счастье. — И я рад снова увидеть тебя так близко, — говорил Скельвир хёльд. Голос его был звучным и красивым, не похожим на тот, каким он говорил в темной спальне, поднятый со смертного ложа колдовством старой Ормхильд. — Я не оставлял тебя ни на миг, и я рад, что ты оказалась достойной своего рода.
— Я… — выдохнула Ингитора, пытаясь охватить сознанием его слова. Так он одобряет ее?
— Я рад, что ты сама поняла то, что многие понимают слишком поздно. Добро в душе каждого из живущих увеличивает присутствие добра в мире, а зло — зла. Ты хотела покарать зло за те страдания, что оно причинило тебе. Ты ошибалась, но ты успела понять, где дорога в Нифльхейм, а где — в Альвхейм. Я рад за тебя. Но не забудь, что, пока не будет мира между слэттами и фьяллями, пока четыре колдуна владеют своим островом, весь горестный путь, которым прошли ты и я, которым еще идут множество людей, будет повторяться снова и снова. И волкам достанется новая пожива.
— Но разве я могу победить четырех колдунов? — то ли выговорила, то ли подумала Ингитора. — Но как?
— Нет, это должна будешь сделать не ты. Тот, кто это сделает, будет рожден дважды. Но боги уже дали ему свой знак, и ты видела его. Ты же пока можешь сделать так, чтобы власть четырех колдунов ослабела. Их сила питается кровью войны. Ты можешь сделать так, чтобы они не получали пищи. Помоги тому, кому еще предстоит одно рождение. И знай, что я буду с тобой. Я и все твои предки. Те, что сделали на своем земном пути все, что смогли. Того же они ждут от тебя.
Голос Скельвира хёльда стоял в ушах Ингиторы, а облик его быстро побледнел и растаял. Она снова была одна на берегу. Но родник в ее душе наконец прорвался через земные покровы и забил, заискрился ярким чистым светом. У каждого в душе есть свой источник Мимира, Источник Мудрости, за право отпить из которого Один отдал свой глаз. К источнику этому никого не пускают даром. Но тот, кто открыл его в себе, больше не ошибется.
Ингитора медленно шла обратно к усадьбе по берегу, прижимая руки к груди, как будто боялась расплескать драгоценный источник. По щекам ее текли слезы, и она не утирала их, даже не замечала. Сердце ее было переполнено восторгом, светом иного, высшего мира и болью, которой она заплатила за это счастье. Ибо теперь она знала, как ей распорядиться собой.
— Корабль во фьорде! «Золотой Козел»! Конунг возвращается! — кричали десятки голосов во дворе усадьбы и в доме.
Бросая все дела, домочадцы и хирдманы Ульвкеля Бродяги, дети, женщины и рабы со всех ног бежали к оконечности западного мыса, где чуть поодаль от усадьбы приставали корабли. Пробежала Одда с девочкой на руках, смеясь и свободной рукой на ходу поправляя головную повязку с короткими концами. Ингитора сначала встала, потом снова села. Среди общего движения, возбужденных криков и топота ног она чувствовала себя неподвижной ледяной глыбой в бурном весеннем ручье. Она так ждала встречи с Торвардом и боялась ее, боялась того, что должна будет ему сказать.
Как наяву, она видела Торварда стоящим на носу «Золотого Козла», видела, как он обшаривает взглядом пеструю толпу на берегу, как тревожно сдвигаются его брови… А вдруг он обидится на то, что она не вышла его встретить? Или подумает, что с ней что-нибудь случилось?
Ей вспомнилось, как она провожала его в этот поход, как они говорили, что к следующему походу она вышьет ему новый стяг. «Я не боюсь за тебя, ведь тебя охраняет валькирия», — сказала тогда Ингитора. «Нет, — ответил Торвард. — Она больше не охраняет меня, с тех пор как я люблю не ее, а тебя. Небесные Девы слишком обидчивы и не прощают измен. Теперь меня охраняешь только ты». — «Я не сумею», — сказала Ингитора. «Сумеешь!» — уверенно ответил Торвард. Он верил в силу ее любви.
Схватив с лавки свой обтрепанный зеленый плащ, на ходу накидывая его на плечи и кое-как застегивая, Ингитора со всех ног бросилась бежать вслед за обитателями усадьбы.
— Ну что? Снеколль вернулся? Что-нибудь слышно от слэттов? — спрашивал Торвард, бредя к берегу по колено в воде. Хирдманы позади него тащили «Золотого Козла» на берег, а сам он смотрел только на Ингитору. И в глазах его была такая радость, что Ингитора ощутила себя совсем счастливой — как будто на всем свете они были только вдвоем, как Лив и Ливтрасир. Но шум толпы на берегу, голоса хирдманов, скрип корабельного днища по песку и удары волны о борта разрушили эту иллюзию; остальной мир предъявлял на них свои права, с которыми нельзя было не считаться.
Торвард вышел на берег и шагнул к ней.
— Здравствуй, конунг, — просто сказала Ингитора, и эти два слова были для нее счастьем. Она отдала бы все, лишь бы так было всегда, чтобы она всю жизнь встречала его на берегу и еще много раз могла бы сказать ему: «Здравствуй, конунг».
Торвард положил руки ей на плечи, склонился, но встретил ее взгляд и замер. Ее глаза показались ему глубокими, как глаза самой вельвы, полными какого-то далекого смысла и печали. Не только Торвард сражался и одерживал победы. Она выдержала здесь какое-то свое сражение.
— Снеколль еще не вернулся! — бодро рассказывал тем временем Торварду конунгу Ульвкель. — Но мы уже знаем, какие вести он привезет!
— Вот как? — Выпустив Ингитору, Торвард повернулся к нему. — Или ты стал ясновидящим?
— Нет, но здесь есть один торговый человек — он был в усадьбе Кларэльв как раз тогда, когда приплыл Снеколль, и слышал его первую беседу с Хеймиром конунгом. Он уплыл сюда на другое же утро и не знает, чем кончились их беседы. Но начало было…
— Что было в начале? — нетерпеливо спросил Торвард. Ему подумалось, что печаль в глазах Ингиторы связана с вестями от слэттов. — Что сказал Хеймир?
— Хеймир конунг и Эгвальд ярл требуют, чтобы ты вернул им Ингитору, и только после этого согласны говорить обо всем остальном.
— Этого не будет, — спокойно сказал Торвард и посмотрел на Ингитору. — Дева-Скальд сама выбирает, куда и к кому ей отправиться. Она не рабыня и не вещь, чтобы торговаться из-за нее. И если Хеймир конунг и его сын не могут этого понять, я сам им это объясню.
Целый день в усадьбе была суета. Торвард конунг рассказывал о делах на Квиттинге, ярлы и хирдманы отчитывались в порученных делах, Одда показывала, как выросла ее девочка, и хвасталась золотой цепью.
Только под вечер Ингитора сумела наконец поговорить с Торвардом наедине. Он сам зашел за ней в девичью и решительно захлопнул за собой дверь.
— Что с тобой случилось? — спросил Торвард, обняв ее за плечи. — Я вижу, что ты чем-то недовольна.
— Разве так? — Ингитора улыбнулась.
— Ты меня не обманешь. Я тебя слишком хорошо знаю.
Ингитора подумала, что это правда — не так уж давно они были знакомы, но понимали друг друга, как будто у них был один ум и одно сердце на двоих. А ей предстояло разорвать их общее сердце пополам.
— Не могу представить, чтобы тебя здесь кто-то обидел! — сказал Торвард, глядя ей в глаза, стараясь там увидеть то, о чем она почему-то не хотела говорить. — Тут все до последнего раба знают, что ты значишь для меня.
— Там на Квиттинге правда все так хорошо, как ты рассказывал в гриднице? — спросила Ингитора, не зная, как начать.
— Так это Квиттинг тебя так обеспокоил? Я всегда говорю правду своим хирдманам. Они должны знать, на что идут. А на Квиттинге мне пришлось сжечь три или четыре усадьбы. Не бойся, я выпустил женщин, детей, рабов и всех, кто пожелал сдаться. Большинство мелких усадеб даже не сопротивлялось. Квиттам тоже надоела жизнь взаперти, под властью колдунов, ведьм и сумасшедшего Бергвида. Они согласны жить под твердой рукой, даже если это будет моя рука.
Торвард вспомнил о чем-то и стал серьезным.
— Ты лучше меня знаешь Хеймира конунга, — сказал он. — Как ты думаешь — он правда заупрямится и будет требовать, чтобы ты вернулась? Он ведь думает, что я держу тебя здесь силой!
— Хеймир никогда не стал бы упрямиться, если бы не Эгвальд. Я знаю — я для него то же самое, что твой Дракон Битвы для тебя. Пока я здесь, ты для него самый первый враг. Хуже Бергвида, хуже колдунов, хуже самого Фенрира Волка и Мировой Змеи.
— Но ему придется смириться с тем, что ты здесь, — раздраженно ответил Торвард. — У него слишком плохая память. Я на его месте не так бы задирал нос перед человеком, который взял меня в плен и отпустил без выкупа.
— А он наверняка говорит всем, что на твоем месте не гордился бы победой, одержанной с помощью колдовства, — мягко сказала Ингитора.
Торвард дернул плечом, но ничего не сказал.
— Так или иначе, другого выхода для него я не вижу, — сказал он чуть погодя. — Пусть Хеймир думает, кто из них двоих правит слэттами — он сам или его сын. Пока мой отец был жив, я не стремился заставить его все делать по-моему.
— Но Эгвальд не смирится, — тихо продолжала Ингитора. Она все надеялась, что Торвард сам поймет ее.
— Так что же делать? — Торвард внимательно посмотрел ей в глаза. Он понимал, что она хочет что-то сказать, но не решается. — Что ты придумала?
— Я вижу только один выход. Я должна вернуться к… к слэттам, — выговорила Ингитора. У нее все же не хватило духу сказать «вернуться к Эгвальду».
Но Торвард прекрасно понял, что она хотела сказать.
— Этого не будет! — резко сказал он. — Даже если Эгвальд не просто откажется идти на квиттов, но и пойдет прямо на меня, я не отдам ему тебя. И даже не думай об этом.
— Иначе нельзя, — тихо сказала Ингитора. Она и не ждала, что Торвард легко согласится с ее решением. Но еще нужно было объяснить ему, что она, желая вернуться к слэттам, подчиняется не воле Эгвальда, а воле богов.
— Не ждал я от тебя таких слов! — горячо продолжал Торвард. — Ты уже, как мне думается, достаточно хорошо меня знаешь. Неужели ты могла подумать, что меня испугают угрозы Эгвальда и даже его отца? Да пусть они хоть всем племенем приходят ко мне на боевых кораблях, посмотрим, кого потом…
— Ты забываешь, что это и мое племя! — воскликнула Ингитора, перебивая поток его горячей речи. — Ведь на этих кораблях будут мои соплеменники. И эта война не кончится никогда! Разве ты этого хочешь?
Торвард промолчал. Ему не пришло бы в голову отказаться от войны, но сейчас он вдруг понял, что Ингитора хочет чего-то не того, чего хочет он сам.
— А ты… Ты хочешь вернуться к ним? — медленно спросил он. Лицо его помрачнело и замкнулось.
— Я хочу… — Ингитора старалась не смотреть на Торварда, чтобы не огорчаться еще больше. Сердце ее болело, но другого пути не было. — Я хочу, чтобы эта война наконец кончилась! Чтобы мир был и у слэттов, и у фьяллей, и у квиттов! Я хочу, чтобы дочери не встречали мертвые тела своих отцов из походов!
— Ты не любишь меня? — тихо спросил Торвард, исподлобья глядя ей в лицо, на ее опущенные веки. Для него был важен только этот вопрос.
— Я тебя люблю! — Ингитора посмотрела ему в глаза, и он видел, что это правда. — Я тебя люблю, но… Если я останусь с тобой, то Эгвальд никогда не простит нас. Он возненавидит и тебя, и меня, и тогда он точно приведет сюда все то войско слэттов, которое собрал на Бергвида.
— Неужели ты боишься! — Торвард крепко взял ее за плечи, не зная, где найти такие слова, чтобы ее убедить. — Пусть приводит! Пусть хоть все десять племен…
— Да нет же, нет! — в отчаянии перебила его Ингитора, видя, что он все-таки ее не понимает. Да и как ему понять ее, когда она сама едва начала понимать себя? Ему, мужчине, воину, с самого детства знающему, что слава конунга в том, чтобы одерживать победы над врагами, а лучшая смерть для конунга — смерть на поле битвы, среди своих преданных воинов. Как объяснить, что она любит его и хочет быть с ним, но приходится выбрать совсем другое?
— Послушай! — умоляюще заговорила Ингитора, положив руки на грудь Торварду и снизу заглядывая ему в лицо. — Послушай! В тот день, когда Одда нашла золотую цепь, я видела на берегу дух моего отца. Он сказал, что не требует от меня мести тебе…
— Вот видишь! — обрадованно перебил ее Торвард. До сих пор он боялся в душе, что его вина в смерти ее отца мешает Ингиторе довериться ему целиком и подать ему руку перед ликами богов. — Значит…
— Послушай, это еще не все! — поспешно перебила его Ингитора. — Еще он сказал, что я должна помочь прекратить войну за Квиттинг. А для этого нужно, чтобы фьялли и слэтты помирились между собой. А для этого нужно, чтобы я вернулась к Эгвальду. Послушай! Я отказалась от мести тебе, и мой отец простил меня. Но я не могу ослушаться его, если он требует, чтобы я вернулась к слэттам и тем помогла кончить войну. Дух отца требует этого от меня, я не могу нарушить его волю!
Торвард выпустил ее плечи, резко развернулся и отошел. Ингитора испугалась, что он совсем уйдет, и бросилась за ним, но он сделал несколько широких шагов и остановился возле стены.
— Послушай! — продолжала Ингитора, борясь со слезами. — Я люблю тебя! Но я должна сделать так, как он сказал! Ты знаешь, я верю тебе, я знаю, что ты сумеешь защитить меня и от Эгвальда, и от всех двенадцати племен Морского Пути. Но я не смогу быть счастливой, зная, что на Квиттинге и по всему морю продолжается война, которую я могла бы закончить. Что какая-нибудь другая девушка, много девушек будут встречать на кораблях мертвые тела своих родичей, как я когда-то встретила тело отца. Я не смогу… Мы не сможем…
Торвард все молчал. Наконец он медленно повернулся. Лицо его показалось Ингиторе очень усталым — такого напряжения душевных сил стоило ему слушать ее.
— Так вот какой мести он хотел… — с трудом проговорил он. — Лучше бы ты тогда взяла мою голову…
Ингиторе было больше нечего сказать, да она и не могла говорить: слезы сдавили ей горло и текли по щекам. Торвард заметил это; медленно подойдя, он обнял ее. Ингитора прижалась лицом к его груди, и ей захотелось, чтобы весь мир со всеми его бедами исчез, чтобы это мгновение продолжалось вечно, чтобы никого и ничего не осталось, кроме них двоих. Боль и счастье разрывали ее душу; она знала, что это, как видно, последний миг ее счастья в любви к Торварду. Любовь не умрет, она будет жива столько же, сколько проживут они сами, но ей придется прятаться глубоко-глубоко, глубже, чем скрыты корни Иггдрасиля. Они жили не зря. Они видели Альвхейм. И подвиг, который требовался от них сейчас, не уступил бы подвигам героев древности.
За дверью покоя послышались шаги, кто-то стукнул в дверь.
— Конунг, ты здесь? — раздался голос Хаварда. — Снеколль вернулся. С ним Рагнар и еще какие-то девушки. Я их не знаю. Они уже идут к усадьбе.
— Рагнар? И девушки? — Торвард и Ингитора посмотрели друг на друга. — Кого это Снеколль с собой привел?
Они вместе вышли из дома. В воротах усадьбы уже шумела толпа. Мелькнула седая голова высокорослого Рагнара, народ расступился. Рядом с ним шла невысокая девушка с пушистыми светлыми волосами. Лицо ее кого-то напомнило Торварду. За его плечом изумленно вскрикнула Ингитора. И в тот же миг он вспомнил. Эта девушка была похожа на Эгвальда ярла, сына Хеймира.
— Посмотри, Торвард, кого я тебе привез! — радостно восклицал Снеколль. — Наверное, ты таких гостей не ждал!
Рагнар и девушка подошли к крыльцу. Торвард, как во сне, шагнул им навстречу. Девушка не сводила с него серьезных голубых глаз и смотрела так, как будто он должен был в это же мгновение решить ее судьбу.
— Я рад приветствовать тебя, Торвард конунг! — сказал Рагнар.
— И я рад приветствовать тебя снова дома, Рагнар, — ответил Торвард, глядя то на своего воспитателя, то на девушку. — Твое путешествие было долгим. Но я вижу, ты провел время у слэттов не зря. Кто это с тобой?
— Эта девушка — Вальборг дочь Хеймира, — ответил Рагнар, и все люди вокруг разразились изумленными выкриками. — И пусть тебя не удивляет ее появление здесь. Она решилась на этот шаг, чтобы прекратить войну между слэттами и фьяллями. Когда вы с Хеймиром конунгом станете родичами, даже самым упрямым придется забыть о вражде!
Торвард смотрел на девушку и не мог собраться с мыслями. Слова Рагнара не укладывались у него в голове и в то же время были близки к тому, о чем и сам он думал. Родичами… Дочь Хеймира…
— Торвард… — выдохнула у него за спиной Ингитора. Торвард обернулся. Ингитора была бледна, на щеках ее блестели следы слез, она с трудом подбирала слова. — Торвард, это знак… Так хотят боги. Ты возьмешь Вальборг, а я должна вернуться…
И Торвард понял ее. Боги привели к нему дочь Хеймира как раз тогда, когда он пытался и не мог примириться с мыслью отдать Ингитору Эгвальду. Умом он понимал, что это выход, но сердцем не мог его принять, и язык его отказывался произнести слова, которые окончательно решат их несчастливые судьбы.
— Я рад, что кюн-флинна Вальборг оказала мне честь и доверие, решившись войти в мой дом, — глухо выговорил он и подал Вальборг руку.
Вальборг легко оперлась на нее тонкими пальцами, и рука Торварда показалась ей неживой, как деревянная. Она трепетала перед этим человеком, которого сама выбрала и которого совсем не знала. Она еще не поняла, может ли быть с ним счастливой, но чувствовала, что он отныне заполнит всю ее жизнь. Будут ли они любить друг друга или ненавидеть — но равнодушия между ними не будет.
— Я от твоего имени обещал кюн-флинне достойный прием! — многозначительно сказал Рагнар. Он не узнавал своего воспитанника. Торвард никогда не терялся перед женщинами, но теперь он был сам не свой.
— Никто не упрекал меня в том, что я непочтителен с гостями, кто бы они ни были, — деревянным голосом ответил Торвард. Вальборг задрожала — она ощутила, что он вовсе не рад ей. — И женщинам, которые доверяются мне, не приходится в этом раскаиваться.
И он повел Вальборг в дом. Ингитора осталась на крыльце, не в силах заставить себя пойти за ними. Нежданное появление Вальборг полностью убедило ее в том, что боги указывают именно этот тяжелый, но единственно верный путь. Ах как мало согласия между богами! Почему Тор и Один не спрашивают Фрейю, кому кого она велела полюбить? И почему Фрейя не смотрит, нити чьих судеб соединили Норны? Боги велели ей полюбить Торварда, и они теперь велят ему взять в жены другую. Ингитора была благодарна Вальборг за то, что она решилась на такой важный шаг, — и в то же время желала ей никогда не родиться на свет.
— Я думаю, Торвард, они не очень долго будут сидеть на том острове, — рассказывал Снеколль. — Уже через день-другой кто-то непременно поплывет мимо и снимет их оттуда или хотя бы расскажет Хеймиру конунгу, что его люди пасутся на Бараньем острове и жалобно блеют, — смеясь, закончил он.
— Да, я думаю, Эгвальд ярл уже давно отправился в погоню за нами, — подхватил Рагнар. — Я достаточно хорошо его узнал. Он быстро принимает решения и быстро исполняет их. Я уверен, что он уже объявил всему войску, что его сестра похищена по приказу конунга фьяллей. Они уже плывут сюда.
— Это не похоже на тебя, Рагнар, — угрюмо сказал Торвард, едва ли не в первый раз подав голос. Даже семнадцать лет назад, лежа связанным на борту «Зеленого Козла» и слушая пьяные крики орингов Атли Собачьего, он не ощущал такого безысходного отчаяния. — Все это ты мог предвидеть и до того, как привез ко мне дочь Хеймира. И ты мог бы понять, что это мало поможет примирению между нами. Скорее наоборот.