Дюма Александр. Сальватор. Том 2

   Словом, вы получаете и еще получите справедливое вознаграждение за пятьдесят лет филантропии и честной жизни. Чего вам не хватает? Ну, чего вам бояться? Говорите!
   — Кто знает! — вздохнул г-н Жерар. — Неизвестности, дорогой господин Жибасье.
   — Вы все о своем? Ладно, не будем больше об этом! Поговорим о другом.
   Господин Жерар махнул рукой, словно хотел сказать: «Поговорим о чем вам угодно, лишь бы говорили вы, а я слушал».
   Очевидно, Жибасье понял его жест как согласие и продолжал:
   — Да, поговорим о чем-нибудь более веселом. Это ведь нетрудно, правда?
   — Нет, нетрудно.
   — Сегодня вы давали ужин нескольким друзьям, дорогой господин Жерар? Заметьте, я позволяю себе называть вас «дорогой господин Жерар», потому что и вы время от времени зовете меня «дорогим господином Жибасье»… Вот только что вы оказали мне эту честь.
   Господин Жерар кивнул.
   Жибасье облизнул губы.
   — Должно быть, вы задали недурной ужин, а?
   — Не хочу хвастать, но думаю, вы правы.
   — Я так просто в этом уверен, судя по запахам, доходившим из кухни в переднюю, где я вас дожидался.
   — Я сделал все, что мог, — скромно сказал г-н Жерар.
   — И ужинали вы в парке, на лужайке? — продолжал Жибасье.
   — Да.
   — Смотрелось, должно быть, чудесно. Вы за ужином пели?
   — Не успели: вы пришли перед самым десертом.
   — Да, я свалился среди этой семейной идиллии, словно бомба, как Банко из «Макбета» или командор из «Дон-Жуана».
   — И правда, — попытался улыбнуться г-н Жерар.
   — Но признайтесь, — продолжал Жибасье, — в этом есть и ваша вина, дорогой господин Жерар.
   — То есть, как?
   — Ну разумеется! Предположим, вы оказали бы мне честь и пригласили меня вместе с вашими друзьями. Готов поставить один против тысячи, дорогой господин Жерар, что если бы я сидел у вас с самого начала ужина, то к концу его я не пришел бы вам мешать.
   — Поверьте, дорогой господин Жибасье, — поспешил сказать г-н Жерар, — я весьма сожалею о своей забывчивости. Но уверяю вас, это произошло ненарочно, и только от вас зависит, чтобы я исправил свою оплошность.
   — Нет, ни за что, я очень на вас сердит! — меланхолично возразил Жибасье.
   — На меня?
   — Да, вы ранили меня в самое сердце. А вы знаете, — продолжал Жибасье, патетическим жестом поднося руку к груди, — сердечные раны смертельны!.. Увы, — прибавил он, переходя от грусти к настоящему страданию, как перед тем перешел от меланхолии к печали. — Снова я обманулся в своей доверчивости, еще одна иллюзия умирает, опять черный лист в книге моей и без того невеселой жизни! О дружба! Непостоянная, легкомысленная дружба, которую лорд Байрон опрометчиво назвал «бескрылой любовью»! Сколько страданий ты мне причинила и еще доставишь в будущем! Правильно сказал странствующий сказительаристократ, автор «Мира как он есть», когда вместо оды или хвалы Дружбе воскликнул с горечью: "Ныне твои алтари, о богиня, не освещает жертвенный огонь! Под сводами твоего храма не звучат гимны твоих рабов! Тебя согнали с насиженного места, и ты бродишь одна, всеми покинутая, жалкая игрушка черни, всех этих ничтожных смертных, утомленных гнусной жадностью!
   Среди людей, кичащихся богатством, происхождением, видимым величием, кто обратит внимание на твои крики, кто сжалится над твоей несчастной судьбой, кто придет в твой храм?" Увы, увы, незадачливый Жибасье, как Портланд, герой поэмы, — единственный, кто еще хочет туда войти!
   После этой претенциозной цитаты, которую вряд ли сумел по достоинству оценить г-н Жерар, бывший каторжник вынул из кармана желтый платок и сделал вид, что вытирает глаза.
   Ванврский филантроп, который не понимал, да и — поспешим прибавить — не мог понять, куда клонит его спутник, поверил, что тот в самом деле взволнован, и стал его утешать и извиняться.
   Однако тот продолжал:
   — Должно быть, современный мир совсем испортился; когда древний мир приводит, не говоря уж об Ахилле и Патрокле, четыре примера такой дружбы, которая простых смертных превращала в полубогов, нам нечего противопоставить таким образцам, как Геркулес и Пирифой, Орест и Пилад, Эвриал и Нис, Дамон и Пифей. О, мы вернулись в железный век, дорогой господин Жерар!
   — Вы, видимо, хотели сказать, что мы подъехали к заставе Анфер, — вмешался кучер, который остановился и подошел к дверце.
   — Как? Уже? — удивился Жибасье, спускаясь с небес на землю и с трудом возвращаясь к своему обычному тону. — Мы уже у заставы Анфер? Смотрите-ка! Я и не заметил, как мы добрались. Сколько времени мы провели в пути?
   Он вынул часы.
   — Час с четвертью, черт возьми! Вот мы и приехали, дорогой господин Жерар!
   — Однако мы же не на Иерусалимской улице, как мне кажется, — с беспокойством заметил г-н Жерар.
   — А кто вам сказал, что нам нужно на Иерусалимскую улицу? Я вам этого не говорил, — возразил Жибасье.
   — Куда же нам нужно? — удивился филантроп.
   — Я еду по своим делам, — сообщил бывший каторжник, — а если у вас тоже есть дела, предлагаю вам ими занятьоя.
   — Но у меня нет никаких дел в Париже! — изумился г-н Жерар.
   — Тем хуже! Если бы у вас было чем заняться сегодня в столице, да еще в этом квартале, вы бы уже оказались на месте.
   — Ах так, мэтр Жибасье! — вскинулся г-н Жерар. — Уж не вздумалось ли вам надо мной посмеяться?
   — Похоже, что так, мэтр Жерар, — расхохотался каторжник.
   — Так господин Жакаль меня не ждет? — взбесился г-н Жерар.
   — Не только не ждет, а если вы явитесь к нему в этот час, можете быть уверены, что он приятно удивится.
   — Значит, вы меня мистифицировали, дурак вы эдакий! — вскричал г-н Жерар. По мере того как опасность отступала, к нему возвращалась его заносчивость.
   — Совершенно верно, честнейший господин Жерар. Теперь мы квиты, или сквитались, как вам больше нравится.
   — Я не делал вам ничего плохого, Жибасье! — воскликнул г-н Жерар. — За что же вы сыграли со мной эту злую шутку?
   — Вы не делали мне ничего плохого? — возмутился Жибасье. — Он говорит, что не делал мне ничего плохого! Неблагодарный! А о чем мы говорили все время, с тех пор как выехали из Ванвра, если не о черной неблагодарности? Как, забывчивый друг?! Ты даешь на своей ванврской вилле гастрономически-политический раут, приглашаешь на предвыборно-кулинарное собрание своих ближайших знакомых и забываешь о самом нежном своем друге, своем Пирифое, Пиладе, Эвриале, Дамоне, своем втором "я"! Ты о нем забываешь, словно о ночном колпаке, попираешь его ногами, плевать ты хотел на его верность! Да простит тебя Господь! Я же решил сыграть эту шутку, чтобы отомстить тебе за несправедливость. Ты лишил меня ужина, я сделал с тобой то же. Что скажешь?
   Он захлопнул дверцу и прибавил:
   — Я нанял кучера ровно в четыре часа. Сообщаю это, так как не хочу, чтобы он вас обобрал. Что касается цены, мы сговорились на пяти франках за час, а уж кататься вы можете хоть всю ночь.
   — Как?! — вскричал г-н Жерар, так и не победивший с годами некоторой скуповатости. — Вы не хотите платить?
   — Если я сам расплачусь, в чем же тогда будет заключаться шутка? — возразил Жибасье.
   Он раскланялся с подчеркнутой почтительностью и прибавил:
   — До свидания, честнейший господин Жерар.
   И исчез.
   Господин Жерар растерялся.
   — Куда везти, милейший? — спросил кучер. — Вы знаете, что меня наняли в четыре пополудни за пять франков в час с условием оплатить обратную дорогу?
   Господин Жерар хотел было сорвать злость на кучере, но бедняга был ни в чем не виноват. Его наняли, сговорились о цене, и он знать ни о чем не знал.
   Только на Жибасье мог излить всю свою горечь г-н Жерар.
   — В Ванвр! — приказал он. — Но пять франков, друг мой, это многовато.
   — Если вам угодно расплатиться здесь, — сказал кучер, — я не буду возражать: вон какая погода.
   Господин Жерар высунул нос в окно и взглянул на небо.
   Над Вожираром собирались тучи, издалека доносились глухие раскаты грома.
   — Нет, — передумал г-н Жерар. — Я вас оставляю. В Ванвр, друг мой, и как можно скорее.
   — Ого! — Да уж поедем как умеем, милейший, — отвечал кучер. — У несчастных тварей всего четыре ноги.
   Вскарабкавшись на облучок, он, ворча, развернул свою колымагу и покатил назад в Ванвр.

XXI. Что нашел или, точнее, чего не нашел г-н Жерар, приехав в Ванвр

   Оставшись один и вынужденный тащиться еле-еле в фиакре, запряженном парой загнанных кляч, г-н Жерар стал строить всевозможные догадки.
   Сначала он хотел поехать к г-ну Жакалю и потребовать наказания для его подчиненного, сыгравшего злую шутку.
   Впрочем, г-н Жакаль обыкновенно подтрунивал над достойнейшим г-ном Жераром, и тот чувствовал себя настолько неловко, что минуты, проведенные им в обществе начальника уголовной полиции, он вспоминал как самые мучительные в своей жизни.
   Да и на кого он будет похож? На обиженного школьника, который явился с доносом на своего товарища.
   Ведь как бы г-н Жерар ни старался откреститься от звания «товарища Жибасье», он был вынужден признать, что оно, словно сизифов камень, настигало его повсюду, хотя он изо всех сил толкал его прочь.
   И г-н Жерар решил вернуться в Ванвр.
   Он виделся с г-ном Жакалем накануне. Не за горами тот день, когда ему снова придется отправиться к начальнику полиции, у которого он был вынужден появляться дважды в неделю, о чем ему напомнил Жибасье.
   Кроме того, у него в душе зародилась смутная тревога:
   именно в Ванвре ему грозит беда.
   Хотя причины, приведенные Жибасье, казались правдоподобными, г-н Жерар не мог допустить, что Жибасье когданибудь считал себя близким его другом и действительно обиделся на вполне естественную забывчивость.
   Значит, в глубине этой тайны крылось нечто необычное.
   В положении г-на Жерара, да еще накануне того дня, когда невиновный человек должен был поплатиться за преступление, совершенное самим филантропом, все казалось ему темным и подозрительным.
   Вот почему он хотел и боялся поскорее вернуться в Ванвр.
   Но лошади, которые плелись из Ванвра до заставы Анфер час с четвертью, разумеется, выбились из сил и дотащились обратно за полтора часа.
   Гроза все надвигалась, раскаты грома не могли заглушить даже грохот колес, в свете молний вдруг вспыхивал погруженный во мрак пейзаж Но, несмотря на это, кучер не погонял лошадей, и они шли все тем же неспешным шагом.
   Когда г-н Жерар вышел у своего дома и расплатился с кучером, часы пробили десять.
   Господин Жерар терпеливо дождался, пока кучер пересчитал деньги и поехал в сторону Парижа.
   Только тогда он повернулся в сторону дома.
   Все тонуло в кромешной тьме.
   Хотя ставни остались незаперты, ни одно окно не светилось.
   Ничего удивительного в этом не было: в столь поздний час гости, вероятно, разошлись, а слуги находились в буфетной.
   Буфетная располагалась в службах, а ее окна выходили в сад.
   Господин Жерар поднялся по лестнице, которая вела с улицы к входной двери.
   По мере того как он поднимался, в темноте ему стало казаться, что дверь отворена.
   Он протянул руку и понял, что не ошибся.
   Как же слуги могли оставить незапертыми ставни и двери в такую ночь, когда небо было готово вот-вот обрушиться на землю?
   Господин Жерар дал себе слово их выбранить Он вошел в дом, запер за собой дверь и оказался в еще более непроницаемой темноте.
   На ощупь он добрался до каморки привратника Дверь в нее тоже оказалась незаперта.
   Господин Жерар позвал привратника. Никто не откликнулся.
   Господин Жерар прошел несколько шагов, нащупал ногой нижнюю ступеньку лестницы и, подняв голову, позвал камердинера.
   Опять нет ответа!
   — Видимо, все собрались в кухне! — вслух предположил г-н Жерар, будто, когда он высказывал предположение во всеуслышанье, вероятность его становилась больше.
   В эту минуту раздался оглушительный удар грома, сверкнула молния, и г-н Жерар увидел, что выходящая в сад дверь, как и парадный вход, распахнута настежь.
   — Ого! — пробормотал он. — Что все это значит? Можно подумать, все разбежались.
   Он ощупью прошел через всю переднюю, осветившуюся лишь на мгновение, когда полыхнула молния, и вдруг заметил в буфетной свет.
   — Так я и думал! — проговорил он. — Мои бездельники там!
   Он с ворчанием двинулся в сторону кухни. На пороге буфетной он замер: ужин стоял на столе, но за столом никого не было.
   — Происходит что-то непонятное! — сказал г-н Жерар.
   Он взял свечу и прошел через кухню в столовую. Там никого не было. Он обежал весь первый этаж.
   И тут ни души!
   Он прошел во второй этаж и опять никого не встретил.
   Поднялся в третий этаж — и там пусто. Он снова позвал — гулкое эхо в ответ!
   Проходя мимо зеркала, г-н Жерар в ужасе отпрянул. Он испугался самого себя, так он был бледен. Он медленно пошел вниз, вцепившись в перила. Ноги у него подкашивались на каждой ступеньке. Наконец он снова очутился в передней, вышел на крыльцо, поднял свечу и окинул взглядом лужайку.
   Но в эту самую минуту налетел порыв ветра и свеча погасла.
   Господин Жерар оказался в темноте.
   Безотчетный ужас охватил его. Ему вдруг захотелось подняться к себе в комнату и спрятаться от всех. Но вот он остановился, пронзительно вскрикнул и остановился как вкопанный.
   Молния осветила лужайку, г-н Жерар увидел опрокинутый стол и скатерть, похожую на саван.
   Кто мог опрокинуть стол на траву?
   Может быть, г-ну Жерару только показалось, ведь молния вспыхнула и сейчас же погасла? Он медленно спустился по ступеням крыльца, вытирая на ходу лоб, и подошел к столу, едва различимому и казавшемуся в потемках бесформенной массой.
   В ту минуту, как он протянул руку, чтобы ощупать то, чего не мог увидеть глазами, ему показалось, что почва уходит у него из-под ног.
   Он отскочил назад.
   Снова небо осветилось, и г-н Жерар увидел перед собой яму, похожую на могилу. Из его груди вырвался леденящий кровь крик ужаса.
   — Нет, нет! — пробормотал г-н Жерар. — Это невозможно, все это мне снится!
   Только новая вспышка молнии могла вывести его из заблуждения, но небо по-прежнему оставалось черным, и г-н Жерар упал на колени.
   Ему почудилось, что его колени утонули в рыхлой, свежевскопанной земле. Он пощупал вокруг себя рукой. Глаза его не обманули: рядом с этой землей зияла и яма.
   Зубы у него застучали от страха.
   — Я погиб! — вскрикнул он. — Пока меня не было, кто-то обнаружил могилу и разрыл ее!..
   Он протянул вниз руку, но дна не достал.
   — Кто-то унес тело! — взвыл он.
   Он испуганно прижал руку к губам, словно боясь собственных слов. Однако он не мог сдержаться и громко всхлипнул, потом вскочил на ноги и прошептал:
   — Что же делать-то, Господи? Что делать?
   Он никак не мог взять себя в руки и продолжал говорить вслух:
   — Бежать! Бежать! Бежать!
   Потерянный, задыхающийся, он, обливаясь потом, бросился бежать, не разбирая дороги.
   Через несколько шагов он споткнулся в темноте, а еще через некоторое время покатился по земле.
   До его слуха донесся звук, похожий на ворчание. Господин Жерар встал и хотел было продолжить путь, но был вынужден остановиться. Ворчание было похоже, скорее, на стон.
   Значит, кто-то находился поблизости. Но кто? И что ему тут нужно?
   Любой человек мог быть сейчас только врагом.
   Господин Жерар прежде всего подумал о том, чтобы избавиться от этого человека Он пошарил в карманах в поисках оружия. Ничего!
   Неподалеку находилась пристройка с садовым инструментом.
   Господин Жерар одним прыжком преодолел отделявшее его от пристройки расстояние, схватил лопату и двинулся на незнакомца, жуткий, словно Каин, готовый разделаться с Авелем.
   На помощь ему пришла молния. Совершенно потеряв голову, он занес было лопату.
   — Правильно, дорогой господин Жерар! — едва ворочая языком, проговорил незнакомец абсолютно пьяным голосом. — Гоните этих пчел!
   Господин Жерар остановился.
   — Похоже, несчастный смертельно пьян, — заметил он и опустил лопату.
   — Вообразите этот нищий сброд! Турки какие-то, ей-Богу! — продолжал незнакомец, приподнявшись на одно колено и уцепившись за г-на Жерара, дрожавшего всем телом. — Представьте себе, за какого-то сопливого десятилетнего мальчишку, которого я убил, хотя я в этом и не уверен, они закопали меня живьем, потом обмазали медом и хотят, чтобы меня съели эти проклятые пчелы. К счастью, вы подоспели вовремя, дорогой господин Жерар, — продолжал пьяница, у которого смешались в голове явь с выдумкой. — К счастью, вы пришли с лопатой и откопали меня!
   А-а, вот я и встал наконец. Черт побери, нелегким это оказалось делом! Господин Жерар! Добрейший мой господин Жерар! Честнейший господин Жерар! Если я до ста лет доживу, ни за что не забуду, какую услугу вы мне оказали!
   В незнакомце, который то и дело покачивался и нес пьяный бред, г-н Жерар узнал одного из своих гостей.
   Это был земледелец. Что он знал? Что он видел? О чем мог бы вспомнить?
   От этого сейчас зависела жизнь г-на Жерара.
   — Эй, а где остальные? — спросил земледелец.
   — Это я у вас хотел узнать, — ответил г-н Жерар.
   — Нет уж, я первый спросил. Отвечайте: где они? — продолжал настаивать земледелец.
   — Вам виднее. Ну-ка, постарайтесь вспомнить. Что вы делали, после того как я уехал?
   — Я же вам сказал, честнейший господин Жерар: меня кусали пчелы!
   — А до этого вы ничего не запомнили?
   — Кажется, я убил ребенка.
   Господин Жерар покачнулся. Он был близок к обмороку.
   — Послушайте: кто из нас не держится на ногах? — возмутился пьяница.
   — Вы! — сказал г-н Жерар. — Но будьте покойны, я помогу вам выйти отсюда, после того как вы мне расскажете, что тут произошло, пока меня не было.
   — А-а, да, да, верно, — кивнул земледелец, — я начинаю припоминать… погодите-ка… За вами пришли от господина Жакаля, чтобы вы посмотрели, как отрежут голову этому негодяю Сарранти.
   — Да! — подтвердил г-н Жерар; ему стоило невероятных усилий вытянуть что-нибудь из этой скотины. — А что было после моего отъезда?
   — После вашего отъезда?.. Подождите, подождите же…
   А-а, тут пришел этот… молодой человек, которого вы прислали.
   — Я? — цепляясь за ниточку, переспросил г-н Жерар. — Я прислал молодого человека?
   — Да, черноволосого красавца в белом галстуке, черном фраке, одетого как нотариус или даже лучше.
   — Он был один?
   — Я этого не говорил. С ним был пес: вот бешеная собакато! Но в эту минуту я убежал, а земля так и затряслась, потому что пес начал ее скрести.
   — Где? — уточнил г-н Жерар.
   — Под столом, — кивнул земледелец. — А как земля затряслась, так я и упал. И меня начали кусать пчелы.
   — Неужели вы ничего больше не помните? — беспокойно спросил г-н Жерар.
   — А что я еще должен помнить? Неужели вы полагаете, что можно о чем-нибудь думать, когда вас кусают пчелы? Ну вы и скажете!
   — Дорогой мой! Ну пожалуйста, напрягите память! — взмолился г-н Жерар.
   Пьяница задумался, потом стал загибать пальцы.
   — Нет, — помотал он головой. — Все так: господин Сарранти, господин Жакаль, черноволосый молодой человек в белом галстуке, пес Бразил.
   — Бразил? Бразил? — вскричал г-н Жерар, схватив земледельца за грудки. — Так вы говорите, пса звали Бразил?
   — Да что вы делаете, эй! Вы же меня задушите. На помощь!
   Помогите!
   — Прекратите, прошу вас! — падая на колени, взмолился г-н Жерар — Не кричите!
   — Пустите! Да пустите же! Я хочу уйти отсюда — Да, да, ступайте, — согласился г-н Жерар. — Я вас провожу.
   — Вот это дело! — похвалил пьяница. — Ой, да что с вами?
   Вы пьяны?
   — Почему вы так решили?
   — Да вы на ногах не держитесь!
   И впрямь, вместо того чтобы поддержать земледельца, г-н Жерар повис у него на руке.
   Он постарался взять себя в руки и, обмирая от страха, с трудом довел его до конца улицы. Успокоился он лишь когда увидел, как тот удаляется, спотыкаясь на каждом шагу, но не падая и приговаривая:
   — Проклятые пчелы!
   Когда пьяница исчез в темноте и вдалеке затих его голос, г-н Жерар вернулся в дом через парадный вход, запер дверь и, подготовленный последними тревожными событиями, снова пошел к яме. Черпая силы в последней надежде, он спустился в яму и стал ощупывать ее со всех сторон.
   На ощупь яма казалась пустой.
   Полыхнула молния, грянул гром, хлынул дождь. В свете молнии стало окончательно ясно, в яме ничего нет.
   Господин Жерар не услышал грома, не почувствовал дождя, он видел лишь зияющую могилу, упустившую свою жертву.
   Он сел на край ямы, свесив в нее ноги, похожий на могильщика из «Гамлета».
   Потом он скрестил на груди руки и, глубоко задумавшись, попытался оценить свое положение.
   Итак, во время двухчасового отсутствия под предлогом дурацкой шутки рухнули его самые заветные надежды на отдых и спокойствие. От всех перенесенных мучений, которые он пережил, скрывая следы своего преступления, у него оставалось не то что угрызение совести, но воспоминание о том, что он был убийцей, а также страх перед эшафотом! И в какую минуту разразилась катастрофа! Когда он считал, что достиг вершины славы и честолюбивых устремлений! Еще утром он в мыслях представлял себя сидящим на скамье в палате депутатов, а вечером, свесив ноги в могилу, он видел себя на скамье подсудимых в окружении жандармов и прячущим глаза от насмешливых взглядов толпы, которая во что бы то ни стало хотела увидеть г-на Жерара, «честного человека»; а вдалеке, посреди площади, на возвышении простирает к небу свои кровавые руки отвратительная машина, являющаяся преступникам во сне и не дающая им покоя…
   К счастью, ванврский филантроп был человек закаленный Когда он занес лопату над земледельцем, он был готов на второе убийство, лишь бы избежать наказания за первое. Но не каждый день нам попадается под руку человек, убив которого мы разрешили бы все свои проблемы.
   Напрасно он стал бы искать выход: ему необходимо было выкрутиться, не совершая нового преступления.
   Впрочем, за ним было не одно, а два преступления.
   Бежать, скорее бежать, бежать без оглядки, ни с кем не прощаясь, — как бежали его гости и слуги; передохнуть не раньше чем через двадцать лье, да и то когда падет лошадь, потом взять другую и, меняя ее на каждой станции, пересечь пролив, переплыть море и остановиться только в Америке.
   Да, но как сделать это, не имея паспорта?
   На первой же почтовой станции смотритель откажет в лошади и пошлет за жандармом.
   Необходимо было поспешить к г-ну Жакалю, все ему рассказать и спросить совета.
   Часы пробили одиннадцать. На хорошем скакуне — а у г-на Жерара стояла в конюшне пара отличных скакунов — в половине двенадцатого уже можно было оказаться во дворе префектуры Да, это было лучшее средство.
   Господин Жерар поднялся, бросился в конюшню, оседлал лучшего своего коня, вывел его через дверь служб, тщательно запер эту дверь и с юношеской ловкостью прыгнул в седло Он пришпорил коня и с непокрытой головой, позабыв о ветре и дожде, хлеставшем его по плешивой голове, поскакал в Париж.
   Пусть убийца едет своей дорогой, мы же последуем за Сальватором, который, торжествуя, уносит с собой останки несчастной жертвы.

XXII. Вещественные доказательства

   Сальватор прибыл к г-ну Жакалю как раз в ту минуту, как г-н Жерар пустился в бешеную скачку.
   Для г-на Жакаля, как известно, не существовало дня и ночи Когда он спал? Никто этого не знал Он спал, как едят торопящиеся люди, — на бегу.
   Существовал приказ пропускать Сальватора к начальнику полиции, когда бы он ни пришел.
   Господин Жакаль слушал доклад, весьма его, видимо, интересовавший, потому что он попросил Сальватора подождать несколько минут.
   И вот Сальватор вошел в кабинет в одну дверь, когда из другой выходил агент.
   Сальватор положил на край стола салфетку, завязанную за четыре конца, в которой лежали останки мальчика, и Роланд, жалобно заскулив, улегся у стола.
   Господин Жакаль наблюдал за молодым человеком, приподняв очки, но ни о чем его не спрашивал.
   Сальватор подошел ближе.
   Кабинет освещался лампой под зеленым абажуром; лампа отбрасывала круг света на стол г-на Жакаля и на пол.
   Когда собеседники сели, свет упал на их колени, а лица оставались в тени.
   — Ага! — нарушил тишину г-н Жакаль — Это вы, дорогой господин Сальватор! А я и не знал, что вы в Париже — Я вернулся всего несколько дней назад, — отозвался Сальватор.
   — Какому новому обстоятельству я обязан удовольствием видеть вас? Ведь вы, неблагодарный, являетесь лишь в самом крайнем случае!
   Сальватор улыбнулся.
   — Мы не всегда делаем то, что хочется, — сказал он. — И потом, я много разъезжаю.
   — Откуда же вы приехали на сей раз, господин путешественник?
   — Из Ванвра.
   — Эге! Уж не приударили ли вы за любовницей господина де Маранда, как ваш друг Жан Робер — за его женой? Бедному банкиру не поздоровится!
   И господин Жакаль поднес к носу огромную понюшку табаку.
   — Нет, — покачал головой Сальватор — Нет… Я навещал одного из ваших друзей.
   — Моих друзей?.. — переспросил г-н Жакаль, делая вид, что пытается вспомнить.