Дюма Александр. Сальватор. Том 2

   Третий взял г-на Жакаля за руку и предупредил:
   — Мы поднимаемся.
   Господин Жакаль споткнулся о нижнюю ступеньку лестницы.
   Едва он поставил ногу на третью ступень, как дверь за ним захлопнулась.
   «Отлично! — подумал он. — Меня опять ведут во второй этаж того дома, чтобы запутать следы».
   На сей раз г-н Жакаль заблуждался; он скоро понял это, когда оказался на ровной земляной площадке и вдохнул полной грудью свежий лесной воздух.
   Он сделал несколько шагов по мягкой траве, и уже знакомый голос произнес:
   — Теперь мы пришли, и вы можете снять повязку.
   Господин Жакаль упрашивать себя не заставил. Он торопливо сорвал платок с глаз, не сумев скрыть волнения.
   У него вырвался изумленный возглас при виде открывшегося ему зрелища.
   Он стоял в окружении сотни людей, за которыми поднимался настоящий лес.
   Начальник полиции огляделся и оробел.
   Он попытался разглядеть хоть одно знакомое лицо среди людей, освещаемых сверху луной, а снизу — двумя десятками воткнутых в землю факелов.
   Но он не встретил ни одного знакомого лица.
   Да и где он находился? Он не имел об этом ни малейшего представления.
   Он не знал на десять лье в округе ни одного похожего места.
   Господин Жакаль попытался определить, где кончается этот лес, но поднимавшийся от факелов дым, смешиваясь с туманом, обволакивавшим деревья, встал непроницаемой для взгляда стеной.
   Особенно поразило начальника полиции угрюмое молчание обступивших его людей, похожих скорее на призраки, если бы не горящие ненавистью глаза, в которых читались уже слышанные г-ном Жакалем слова: «Мы не воры, мы — враги!»
   И врагов этих, как мы только что сказали, насчитывалось около сотни!
   Господин Жакаль, как известно, был философ, вольтерьянец, безбожник (эти три различных определения обозначают примерно одно и то же). Однако — отметим это к его стыду или же, напротив, к славе — в этот торжественный миг он сделал над собой необычайное усилие и, подняв глаза к небу, поручил свою душу Господу Богу!
   Наши читатели, без сомнения, узнали место, куда привели г-на Жакаля, и если полицейскому, несмотря на усилия, никак не удавалось его узнать, это, вероятно, объяснялось просто: хотя он находился в черте Парижа, ему никогда не доводилось бывать здесь раньше.
   Действие разворачивалось в девственном лесу на улице Анфер, не таком зеленом, конечно, как в ту памятную весеннюю ночь, когда мы пришли сюда впервые, но не менее живописном в эту пору поздней осени, да еще в такое время.
   Именно отсюда ушли Сальватор и генерал Лебастар де Премон, чтобы вырвать Мину из рук г-на де Вальженеза. Здесь же они назначили встречу, чтобы вырвать г-на Сарранти из рук палача.
   Видели мы и то, почему Сальватор не пришел на свидание и как его заменили г-ном Жакалем.
   Мы знаем в лицо кое-кого из тех, кто собрался в необитаемом доме.
   Это вента карбонариев, призвавшая на помощь, учитывая сложившееся положение, четыре другие венты. Ночью 21 мая генерал Лебастар де Премон приходил на подобное собрание, прося освободить его друга.
   Читатели помнят ответ карбонариев, мы рассказывали об этом в главе под названием: «Помоги себе сам, и Небо поможет тебе». Они наотрез и единодушно отказались участвовать в освобождении пленника. Мы ошибаемся, когда говорим «единодушно»: один из двадцати членов, Сальватор, предложил генералу свою помощь.
   Что за этим последовало, мы уже знаем.
   Мы также помним, как резко, хотя и справедливо сформулировали карбонарии свой отказ. Однако мы еще раз приведем текст на тот случай, если кто-нибудь забыл, о чем говорилось в вышеупомянутой главе.
   Оратор, которому было поручено выступить от имени братьев, так выразил свою мысль:
   "Я сожалею, что вынужден дать вам такой ответ. Даже если бы существовали очевидные, бесспорные доказательства невиновности господина Сарранти, по мнению большинства членов, нам не следовало бы поддерживать предприятие, имеющее целью вырвать из рук закона того, кого этот закон осудил справедливо; поймите меня правильно, генерал: я говорю «справедливо», имея в виду: «когда не доказано обратное».
   Утром описываемого нами дня, когда Сальватор обдумывал свою поездку в Ванвр, он зашел к генералу Лебастару де Премону. Генерала он не застал и просил ему передать следующее.
   "Нынче вечером состоится собрание в девственном лесу.
   Ступайте туда и скажите братьям, что У НАС ЕСТЬ доказательство невиновности г-на Сарранти. Я представлю это доказательство в полночь Однако с девяти часов вечера сидите с десятком верных людей в засаде неподалеку от Иерусалимской улицы; вы увидите, как я войду в полицию, до этого момента, я уверен, все произойдет так, как я задумал. Но в префектуре — хотя я не думаю, что г-н Жакаль осмелится на такой шаг, зная, кто я такой, — меня могут арестовать.
   Если до шести часов я не выйду, значит, меня схватили.
   Если это произойдет, г-ну Жакалю придется выйти самому.
   Примите меры как человек, привыкший организовывать засады. Захватите г-на Жакаля и его кучера; последнего отпустите, когда сочтете возможным, а г-на Жакаля, покатав по городу и запутав следы, отвезите в девственный лес.
   Как только я снова окажусь на свободе, я сам им займусь".
   Именно генерала Лебастара де Премона видели читатели рядом с г-ном Жакалем в карете. Он в точности исполнил все предписания Сальватора.
   Вента или, точнее, пять вент, собравшиеся в этот вечер, чтобы договориться о выборах, еще в десять часов узнали через посланца генерала об аресте Сальватора, невиновности г-на Сарранти и необходимости похитить г-на Жакаля.
   Целая вента, то есть двадцать человек, в мгновение ока предприняли все необходимое, чтобы г-н Жакаль не смог улизнуть: помимо четырех человек, которых г-н Лебастар де Премон посадил в засаду у префектуры, и трех человек, которые находились вместе с ним на бульваре Кур-ля-Рен, вента расставила на одинаковом расстоянии посты по четыре человека вдоль реки и за заставой Пасси.
   Господин Жакаль никак не мог улизнуть, и он попался.
   Мы проследили за его долгим путешествием по Парижу, предпринятым по совету Сальватора, и оставили в окружении карбонариев. Начальник полиции с тревогой ожидал приговора, который, судя по всему, должен был оказаться последним.
   — Братья! — торжественно начал генерал Лебастар де Премон. — Перед вами тот, кого вы ждали. Как и предвидел наш брат Сальватор, его арестовали. Как он и приказал на случай своего ареста, тот, кто посмел
   занести на него руку, был похищен и стоит перед вами.
   — Для начала пусть отдаст приказ освободить Сальватора, — предложил кто-то.
   — Я это уже сделал, господа, — поспешил заверить г-н Жакаль.
   — Это правда? — переспросили несколько человек, что свидетельствовало об одном: судьба Сальватора была им далеко не безразлична.
   — Подождите! — предупредил г-н Лебастар де Премон. — Человек, которого нам посчастливилось захватить, очень хитер.
   Как только мы его арестовали, он стал обдумывать, из-за чего оказался похищен, и догадался, что отвечает головой за нашего друга и что мы прежде всего потребуем свободы для Сальватора.
   Он захотел проявить инициативу и, как и говорит, действительно отдал такой приказ. Но на мой взгляд, ему следовало отдать его перед тем, как он вышел из префектуры, а не после того, как попал к нам в руки.
   — Я же вам сказал, господа, — вскричал г-н Жакаль, — что просто забыл отдать такой приказ перед выходом.
   — Досадная забывчивость! Братья сами решат, насколько это серьезно, — проговорил генерал.
   — Кстати, — продолжал тот же голос, что спрашивал у генерала, правду ли сказал начальник полиции, — вы здесь, сударь, не только затем, чтобы ответить за арест Сальватора. У нас к вам тысяча других вопросов.
   Господин Жакаль хотел было ответить, но говоривший властно взмахнул рукой, приказывая ему молчать.
   — Я говорю о ваших проступках не только в области политики, — продолжал он, — вы любите монархию, а мы — республику, так что же? Вы вправе служить человеку, как мы можем посвящать свои жизни принципу. Вы арестованы не только как политический агент правительства, а как человек, превысивший свои полномочия и злоупотребляющий своей властью. Не проходит дня, чтобы в секретный трибунал не поступала на вас жалоба, чтобы кто-то из братьев не потребовал вам отомстить. Уже давно, сударь, вы приговорены к смерти, и если до сих пор живы, то только благодаря Сальватору.
   Спокойный, неспешный и грустный тон говорившего произвел на г-на Жакаля столь невообразимое действие, словно он услышал, как заиграла труба карающего ангела. Начальник полиции многое мог бы возразить, он умел быть красноречивым, и в свой последний час, когда смерть подкралась незаметно и раньше срока, у него, конечно, была отличная возможность блеснуть своим красноречием. Но ему даже не пришло в голову попытаться это сделать: строгое молчание, царившее среди присутствовавших, превращало это многочисленное собрание в мощную и страшную силу.
   Господин Жакаль молчал. Тогда слово взял другой оратор.
   — Человек, арестованный по вашему приказанию, хотя вы десять раз обязаны ему жизнью, сударь, дорог всем нам. За одно то, что вы арестовали и, значит, посмели поднять руку на человека, которого вы по многим причинам должны были почитать, вы заслужили смерть. Этот вопрос мы и поставим на обсуждение.
   Сейчас вам принесут стол, бумагу, перья и чернила, и если за время этого обсуждения, которое вы можете считать верховным судом, вам нужно будет оставить какие-нибудь письменные распоряжения, выразить последнюю волю, написать завещание родным и близким, запишите свои желания, и мы клянемся, что они будут в точности исполнены.
   — Но чтобы завещание было признано законным, нужен нотариус, даже два! — вскричал г-н Жакаль.
   — Только не для собственноручного завещания, сударь. Как вы знаете, такой документ, от начала и до конца написанный рукой завещателя, — самый безупречный документ, когда завещатель физически здоров, а также находится в здравом уме. Здесь есть сто свидетелей, которые при необходимости подтвердят, что, когда вы составляли и подписывали свое завещание, вы были как нельзя более здоровы. Вот стол, чернила, бумага и перья. Пишите, сударь, пишите. Мы не будем вам мешать и удалимся.
   Говоривший подал знак, и присутствовавшие, словно только и ждавшие этого знака, разом отступили и словно по волшебству исчезли за деревьями.
   Перед господином Жакалем стояли стол и стул.
   Сомнений быть не могло: перед ним лежала гербовая бумага, а исчезнувшие люди должны были вот-вот появиться снова и объявить ему смертный приговор.
   Оставалось написать завещание.
   Господин Жакаль понял это и почесал в затылке со словами:
   — Дьявольщина! Все обернулось еще хуже, чем я полагал.
   О чем же подумал г-н Жакаль прежде всего, как только осознал, что конец близок? О завещании? Нет. О добре, которое он мог бы принести, и зле, которое причинил? Нет. О Боге? Нет.
   О черте? Нет.
   Он подумал о том, что недурно было бы понюхать табачку:
   он не спеша взял щепоть, с наслаждением втянул ее в себя и, захлопнув табакерку, про себя повторил:
   «Да, все обернулось еще хуже, чем я полагал».
   В эту минуту он с горечью подумал, что девственные леса Америки с пумами, ягуарами и гремучими змеями в тысячу раз безопаснее, чем сказочный лес, в котором он находится.
   Что же делать? За неимением лучшего он взглянул на часы.
   Но он был даже лишен радости узнать время: накануне г-н Жакаль был так занят, что забыл завести часы, и теперь они остановились.
   Наконец он бросил взгляд на бумагу, перо, чернила; автоматически сел на стул и облокотился на стол.
   Это отнюдь не означало, что г-н Жакаль решил написать завещание. Нет, для него не имело значения, умрет он, завещав свое добро, или без завещания. Просто у него подгибались колени!
   Вот почему, вместо того чтобы взять перо и нацарапать на бумаге какие-нибудь буквы, он уронил голову на руки.
   Он лежал так с четверть часа, глубоко задумавшись и совершенно не замечая, что происходит вокруг.
   Вдруг он почувствовал, как кто-то сдавил его плечо.
   Он вздрогнул, поднял голову и увидел, что вокруг него снова столпились карбонарии.
   Смотрели они еще более мрачно, а их глаза горели ненавистью.
   — Ну что? — спросил у г-на Жакаля человек, тронувший его за плечо.
   — Что вам угодно? — отозвался начальник полиции.
   — Вы намерены оставить завещание?
   — Мне нужно еще немного времени.
   Незнакомец вынул часы. Накануне он был, видимо не настолько занят, как г-н Жакаль, он успел завести часы, и они ходили.
   — Сейчас десять минут четвертого утра, — доложил он. — У вас есть время до половины четвертого, то есть двадцать минут, если, конечно, вы не хотите покончить с этим вопросом немедленно: в таком случае вам не придется ждать.
   — Нет, нет! — живо возразил г-н Жакаль, подумав о том, какие разнообразные события могут произойти за двадцать минут. — Напротив, я должен указать в этом важнейшем документе на чрезвычайно серьезные обстоятельства. Я даже сомневаюсь, хватит ли мне двадцати минут.
   — Придется вам постараться, чтобы хватило, учитывая, что у вас не будет ни секундой больше, — предупредил человек, выкладывая часы на стол перед г-ном Жакалем.
   Затем он отошел назад и занял свое место среди окружавших г-на Жакаля заговорщиков.
   Тот бросил взгляд на часы. Одна минута уже истекла. Ему показалось, что часы стали тикать быстрее и стрелка движется прямо на глазах.
   Он едва не лишился чувств.
   — Что же вы не пишете? — спросил все тот же человек.
   — Сейчас, сейчас, — ответил г-н Жакаль.
   Судорожно сжав перо, он стал водить им по бумаге.
   Понимал ли он сам, что пишет? Этого мы утверждать не можем. Кровь прихлынула к голове, в висках у него стучало, ему казалось, что вот-вот его хватит апоплексический удар. Зато он почувствовал, как его ноги остывают с пугающей быстротой.
   Обступившие его люди не издавали ни звука, ветви деревьев будто замерли, ни одна травинка на земле не смела шевельнуться.
   В ночной тиши слышался лишь скрип пера да изредка — звук рвущейся под пером бумаги: так нервна и порывиста была водившая пером рука.
   Желая передохнуть, г-н Жакаль поднял голову и огляделся или, скорее, попытался это сделать. Однако он сейчас же снова уткнулся в свою бумагу, испугавшись мрачных лиц вокруг.
   Господин Жакаль не мог продолжать.
   Человек с часами подошел к нему и сказал:
   — Пора заканчивать, сударь: ваше время истекло.
   Господин Жакаль вздрогнул. Он заявил, что на дворе довольно холодно, а он не привык работать на свежем воздухе, особенно по ночам, что рука у него дрожит, как могли заметить присутствовавшие, и, учитывая обстоятельства, он просит у собравшихся снисхождения. Словом, он собрал все возможные причины, какие обычно находит любой человек за минуту до смерти, чтобы хоть на несколько мгновений оттянуть развязку.
   — У вас есть еще пять минут, — сказал все тот же человек, возвращаясь в ряды карбонариев.
   — Пять минут! — вскричал г-н Жакаль. — Да как вы можете?! Чтобы обдумать завещание, написать его, подписать, перечитать, сверить!.. Пять минут на работу, на которую требуется месяц, да еще в полнейшем спокойствии! Признайтесь, господа:
   то, что вы мне предлагаете, просто безрассудно!
   Карбонарии его не перебивали. Затем уже знакомый нам человек подошел и бросил взгляд на часы.
   — Пять минут истекли! — объявил он.
   Господин Жакаль закричал.
   Круг сомкнулся, и г-ну Жакалю показалось, что он сейчас задохнется за этой стеной из человеческой плоти.
   — Подпишите завещание, — приказал человек с часами, — и давайте на этом закончим.
   — У нас есть более неотложные и важные дела, чем ваши, — прибавил другой карбонарий.
   — И так времени уже потеряно предостаточно, — возмутился третий.
   Человек с часами подал г-ну Жакалю перо.
   — Подпишите! — приказал он.
   Господин Жакаль взял письмо и, продолжая возражать, расписался.
   — Готово? — спросили из толпы.
   — Да, — отозвался человек с часами.
   Он обратился к г-ну Жакалю:
   — Сударь! От имени всех присутствующих здесь братьев клянусь Богом, что ваше завещание будет в точности соблюдено, а ваша последняя воля исполнена.
   — Ступайте вперед! — приказал другой человек, не произносивший до того ни слова; судя по его атлетическому сложению, ошибиться было невозможно: очевидно, тайный трибунал облек его полномочиями палача.
   Он крепко схватил г-на Жакаля за шиворот и провел сквозь толпу, расступившуюся перед жертвой и палачом.
   Господин Жакаль, увлекаемый великаном, прошел еще около десяти шагов по лесу, как вдруг заметил в сумерках на ветке веревку, покачивавшуюся над свежевырытой могилой. Неожиданно из глубины леса вынырнули двое и преградили ему путь.

XXVII. Глава, в которой г-ну Жакалю предлагают выбрать самому, как спасти г-на Сарранти

   Как мы уже сказали, перед г-ном Жакалем закачалась, подобно страшной лиане, веревка. Она должна была стать, как сказал бы г-н Прюдом, не прекраснейшим, но последним делом его жизни. Сильная рука схватила г-на Жакаля за шиворот и оторвала от земли, и роковая петля вот-вот готова была обвить его шею. В последнюю минуту два человека вдруг словно выросли из-под земли, но с какой стороны? Никто не мог бы этого сказать, а уж г-н Жакаль — во всяком случае.
   Нетрудно догадаться, что в это время в голове у него помутилось и он плохо понимал, что происходит вокруг.
   Один из пришедших вытянул руку и произнес одно-единственное слово:
   — Стойте!
   Брат, исполнявший роль палача — это был не кто иной, как наш знакомый Жан Бычье Сердце, — выпустил г-на Жакаля, и тот опустился на ноги и вскрикнул от радости и удивления, узнав Сальватора в человеке, приказавшем: «Стойте!»
   Это действительно был Сальватор: он пришел в сопровождении брата, которого генерал Лебастар де Премон отправил с запиской начальника полиции, чтобы освободить Сальватора.
   — Ах, дорогой господин Сальватор! — вскричал г-н Жакаль, не сдержав радости. — Я вам обязан жизнью.
   — Насколько я помню, это уже во второй раз, — строго проговорил в ответ молодой человек.
   — Во второй, в третий, — поспешил вставить г-н Жакаль, — я признаю это перед Небом, а также перед этим инструментом казни. Испытайте мою признательность, и вы увидите, умею ли я быть благодарным.
   — Хорошо, я сделаю это теперь же… Когда имеешь дело с такими людьми, — как вы, господин Жакаль, нельзя давать остынуть благородным порывам. Следуйте, пожалуйста, за нами.
   — О, с удовольствием! — обрадовался г-н Жакаль, бросив прощальный взгляд на разверстую могилу и болтавшуюся над ней веревку.
   Он поспешил вслед за Сальватором. Проходя мимо Жана Бычье Сердце, он невольно вздрогнул. А плотник заключал шествие и словно давал понять г-ну Жакалю, что тот, возможно, не навсегда прощался с веревкой и ямой, от которых сейчас удалялся.
   Через несколько секунд они подошли к месту, где г-н Жакаль так долго сочинял свое завещание.
   Карбонарии еще не разошлись и переговаривались вполголоса.
   Толпа расступилась, пропуская Сальватора и Жана Бычье Сердце, следовавшего за молодым человеком тенью — страшной и леденящей г-ну Жакалю кровь!
   Господин Жакаль, к своему сожалению, заметил, что глаза всех присутствовавших обращены к нему, а лица хмурятся; он понял, что его возвращение неприятно их удивило.
   В глазах заговорщиков читался единодушный вопрос: «Зачем вы вернули этого типа?»
   — Да, да, я отлично вас понимаю, братья, — сказал Сальватор. — Вы удивлены тем, что видите господина Жакаля в своих рядах, когда были уверены, что он уже отдает душу Богу или дьяволу. Я вам изложу свои соображения, которым господин Жакаль обязан жизнью, хотя бы на время, ведь я не хочу решать вопрос о его помиловании единолично: я подумал, что мертвый господин Жакаль вряд ли сможет быть нам полезен, а вот живой начальник полиции очень нам пригодится, лишь бы он сам этого захотел, и в этом я не сомневаюсь, хорошо зная его характер. Не правда ли, господин Жакаль? — прибавил Сальватор, обратившись к пленнику. — Не правда ли, что вы приложите к этому все усилия?
   — Вы ответили за меня, господин Сальватор, и я не заставлю вас солгать, будьте покойны. Однако я взываю к вашей высшей справедливости: требуйте от меня того, что в моих силах.
   Сальватор кивнул, что означало: «Не беспокойтесь».
   Он повернулся к карбонариям и сказал:
   — Братья! Раз человек, который мог расстроить наши планы, сейчас перед нами, я не вижу, почему бы нам не обсудить эти планы в его присутствии. Господин Жакаль может дать хороший совет, и я не сомневаюсь, что он нас поправит, если мы ошибемся.
   Господин Жакаль закивал в знак того, что подтверждает эти слова.
   Молодой человек снова обратился к нему:
   — Казнь по-прежнему назначена на завтра?
   — На завтра, да, — подтвердил г-н Жакаль.
   — На четыре часа?
   — На четыре часа, — повторил г-н Жакаль.
   — Ладно, — молвил Сальватор.
   Он бросил взгляд направо, потом налево и спросил у спутника г-на Жакаля:
   — Что вы сделали в предвидении этого события, брат?
   — Я снял все квартиры второго этажа, окна которых выходят на набережную Пелетье, — отозвался карбонарий, — а также все квартиры и комнаты с первого этажа вплоть до мансард, выходящие окнами на Гревскую площадь.
   — Вам, должно быть, это обошлось недешево! — заметил г-н Жакаль.
   — Да нет, сущие пустяки: я заплатил всего сто пятьдесят тысяч франков.
   — Продолжайте, брат, — попросил Сальватор.
   — У меня, таким образом, четыреста окон, — продолжал карбонарий. — По три человека у каждого окна, — итого — тысяча двести человек. Я расставил их следующим образом: четыреста — на улицах Мутон, Жан-де-Лепин, Ваннери, Март-руа и Таннери, иными словами — вдоль тех, что выходят на площадь Ратуши; двести других будут расставлены у ворот Консьержери, еще двести человек — вдоль дороги от Консьержери до Гревской площади. Каждый из них будет вооружен кинжалом и двумя пистолетами.
   — Вот черт! Это, должно быть, стоило вам еще дороже, чем четыреста окон.
   — Ошибаетесь, сударь, — возразил карбонарий, — это не стоило мне ничего: окна можно снять, зато свои сердца честные люди отдают добровольно.
   — Продолжайте! — сказал Сальватор.
   — Вот как все будет происходить, — продолжал карбонарий. — По мере того как обвиняемый будет приближаться к Гревской площади, наши люди станут оттеснять буржуа, зевак, женщин, детей в сторону Жеврской набережной и моста СенМишель: им под любым предлогом необходимо держаться всем вместе.
   Господин Жакаль слушал со всевозраставшим вниманием и не переставал удивляться.
   — Повозка с осужденным, — продолжал карбонарий, — под охраной пикета жандармов выедет из Консьержери около половины четвертого и направится к Гревской площади по набережной О-Флер. Она проедет беспрепятственно до моста Сен-Мишель.
   Там один из моих индусов бросится под колеса и будет раздавлен.
   — А-а! — перебил его г-н Жакаль. — Я, вероятно, имею честь разговаривать с господином генералом Лебастаром де Премоном.
   — Совершенно верно! — подтвердил тот. — Неужели вы сомневались, что я приеду в Париж?
   — Я был в этом абсолютно уверен… Однако сделайте милость: продолжайте, сударь. Вы сказали, что один из ваших индусов бросится под колеса повозки и будет раздавлен…
   Господин Жакаль умолк, полез в карман, вынул табакерку, раскрыл ее, как всегда с наслаждением, втянул в себя огромную щепоть табаку и стал слушать; можно было подумать, что, забив нос, он таким образом обострял слух.
   — При виде этого зрелища в толпе поднимется крик и на время отвлечет внимание эскорта, — продолжал генерал. — Те, что окажутся поблизости от повозки, перевернут ее и подадут условный сигнал, на который поспешат все, кто будет находиться в прилегающих улицах и окнах. Предположим, что около восьмисот человек по тем или иным причинам не смогут пробиться. Зато остальные — около тысячи человек — в одну минуту обступят карету справа, слева, спереди, сзади и преградят ей путь. Повозка будет опрокинута, постромки перерезаны, десять всадников — и я в их числе — похитят осужденного. Одно из двух:
   либо меня убьют, либо я освобожу господина Сарранти!..
   Брат! — прибавил генерал, повернувшись к Сальватору. — Вот мой план. Вы считаете, он исполним?
   — Я полагаюсь в этом вопросе на господина Жакаля, — отозвался Сальватор, бросив взгляд на начальника полиции. — Только он может сказать, велики ли наши шансы на победу или поражение. Выскажите же свое мнение, господин Жакаль, но только абсолютно искренне.
   — Клянусь вам, господин Сальватор, — отвечал г-н Жакаль, к которому постепенно возвращалось его обычное хладнокровие, после того как опасность если и не окончательно развеялась, то отступила, — клянусь вам самым дорогим, что у меня есть: своей жизнью, — что если бы я знал, как спасти господина Сарранти, я сказал бы об этом вам. Но, к несчастью, именно я принял меры к тому, чтобы его не спасли; вот почему я изо всех сил пытаюсь найти необходимый способ, клянусь вам, но напрасно я стал бы призывать на помощь свое воображение, вспоминать примеры бегства или похищения пленников, — я не придумаю ничего нового, абсолютно ничего.
   — Простите, сударь, — перебил его Сальватор, — но мне кажется, вы уклоняетесь от вопроса. Я не прошу подсказать мне способ для спасения господина Сарранти, я лишь спрашиваю ваше мнение о том, который предложил генерал.