Дюма Александр. Сальватор. Том 2

   Уж если в свете ты живешь, обязан
   Соблюсти его законы Высший разум
   Не любит крайностей, поверь!
   — Молчи! Я люблю тебя! Люблю! — страстно вскричал Жан Робер.
   — Будь по-твоему! — кивнула она, покорно принимая поцелуи Жана Робера, но не отвечая ему тем же, будто в глубине души еще сердилась на него. — Раз мы обо всем договорились, вернемся к тому, с чего мы начали разговор. Вы у меня спрашивали, какое чувство наименее значительно, а я вам сказала, желая вам понравиться, что это — чувство ожидания. Что вы на это ответите?
   — "Ничего", до тех пор, пока вы будете говорить мне «вы».
   — Ну хорошо, я говорю «ты».
   — Этого недостаточно. Когда ты задавала свой вопрос, ты прижималась губами к моему лбу. Именно с мыслями об этом поцелуе я и спросил тебя о том, какое чувство наименее значительно, бесполезно или преувеличено.
   — Прежде всего, проси прощения за то, что сказал, будто я отдаюсь в свете всем подряд, и я отпущу тебе все грехи.
   — Не возражаю, но при условии, что ты скажешь: мыслями ты всегда со мной.
   Вместо ответа прелестница распахнула жаркие объятия.
   — Послушай! — сказал Жан Робер. — Когда я тебя целую, я тебя вижу, касаюсь, чувствую твой запах, вдыхаю твой аромат, но не слышу, потому что наши губы сливаются в поцелуе, и ни одно слово не способно выразить то, что я при этом испытываю.
   Значит, именно слух играет наименьшую роль в подобных обстоятельствах.
   — Нет, нет, — сказала она. — Не говори чушь: это чувство ничуть не хуже других, потому что помогает мне услышать твои драгоценные слова.
   Госпожа де Маранд была совершенно права, утверждая, что слух — чувство не хуже других. Прибавим, что в настоящих обстоятельствах он даже выходил на первое место.
   Наши влюбленные любезничали, не сводя друг с друга глаз, обменивались поцелуями и не замечали — влюбленные такие рассеянные! — что время от времени занавеска в алькове трепещет, словно от сквозняка.
   Только призвав на помощь зрение и заглянув за занавески,, наши влюбленные увидели бы человека, который, притаившись за пологом, изо всех сил старался, но не мог сдержать дрожь, объяснявшуюся неудобным положением.
   Но случилось так, что в ту минуту, как Жан Робер шестью поцелуями положил конец разговору о шести чувствах, шпионивший за ними человек то ли разволновался от поцелуев, то ли не выдержал напряжения, находясь в неловком положении, и дернулся. Г-жа де Маранд вздрогнула.
   Жан Робер, словно лишний раз доказывая свою невосприимчивость, не услышал или сделал вид, что ничего не слышит.
   Но, почувствовав, как вздрогнула его возлюбленная, спросил:
   — Что с вами, любовь моя?
   — Ты ничего не заметил? — затрепетав, удивилась г-жа де Маранд.
   — Нет.
   — Ну так слушай, — предложила она, повернув голову в сторону кровати.
   Жан Робер насторожился. Но, так ничего и не разобрав, он снова взял красавицу за руки и припал к ним губами.
   Поцелуй — музыка, сто поцелуев — симфония. Под сводами часовни звучали тысячи поцелуев.
   Но если мысль, словно дикую птицу, легко спугнуть, как совсем недавно утверждала г-жа де Маранд, то ангела-хранителя поцелуев испугать еще легче.
   Шум, заставивший молодую женщину вздрогнуть, снова достиг ее слуха; теперь она вскрикнула.
   На сей раз и Жан Робер услышал подозрительный звук. Он вскочил и пошел прямо к кровати, откуда, как ему показалось, доносился шум.
   В ту минуту, как он потянулся к пологу, тот заколыхался.
   Поэт перешагнул через кровать и столкнулся лицом к лицу с г-ном де Вальженезом.
   — Вы? Здесь? — вскричал Жан Робер.
   Госпожа де Маранд поднялась, не в силах сдержать дрожь.
   Она была потрясена, когда вслед за поэтом узнала молодого человека.
   Читатели помнят, как по-отечески предостерегал г-н де Маранд свою жену по поводу монсеньера Колетти и Лоредана де Вальженеза. Насколько молодой поэт казался ему порядочным в вопросах любви, настолько же епископ и развратник могли, по его мнению, опорочить имя жены. Он милостиво предупредил г-жу де Маранд, и молодая женщина в ответ на вопрос мужа: «Он вам нравится?» — заявила: «Он мне совершенно безразличен».
   Из главы под названием «Супружеская беседа» читателям также стало известно, что банкир сказал о г-не Лоредане де Вальженезе:
   «Что до его успехов, кажется, они ограничиваются успехом у светских женщин. Когда же он обращается к простым девушкам, то, несмотря на всяческую помощь, которую оказывает брату в подобных обстоятельствах мадемуазель де Вальженез, он иногда вынужден прибегать к насилию».
   Мы помним, какое участие принимала мадемуазель Сюзанна де Вальженез в похищении Мины, невесты Жюстена.
   Нам еще предстоит убедиться в том, что любезная сестрица помогала ему не только в похищении девушек.
   У г-жи де Маранд была камеристка, статная красавица — мы встречались с ней, когда она впускала Жана Робера в «голубятню» г-жи де Марарнд.
   Девушку звали Натали, и она была искренне .предана своей хозяйке.
   Когда г-н де Вальженез признался сестре, что любит г-жу де Маранд, мадемуазель Сюзанна стала искать случай поселить у жены банкира своего человека, который мог бы в случае необходимости провести к Лидии г-на де Вальженеза.
   И такой случай представился. По возвращении с вод г-жа де Маранд стала искать камеристку, и мадемуазель де Вальженез любезно предложила ей свою.
   Это и была Натали.
   Обычно мы не задумываемся над тем, какое огромное влияние имеет камеристка на свою хозяйку. Натали при малейшей возможности превозносила г-на де Вальженеза.
   Г-жа де Маранд заполучила эту девушку от сестры героя многочисленных любовных подвигов, а потому не удивлялась, что слышит о нем много хорошего, принимая за признательность то, что являлось в действительности лишь умышленным подстрекательством.
   Но из предыдущих сцен, а в особенности из той, что только что была нами представлена на суд читателей, явствует, что г-жа де Маранд по-настоящему любила Жана Робера; стоит ли говорить, что похвалы, которые источала Натали, не возымели на нее никакого действия.
   В тот вечер г-н де Вальженез, доведенный до крайности равнодушием г-жи де Маранд, решился на отчаянный поступок.
   Натали спрятала его в алькове, он просидел там два часа, явившись свидетелем любовных признаний Жана Робера и г-жи де Маранд, как вдруг Лидия услышала подозрительный шум, заставивший ее вздрогнуть.
   Мучение становится настоящей пыткой, когда слышишь обращенные к сопернику слова: «Я люблю тебя!»
   На мгновение г-ну де Вальженезу взбрело на ум явиться перед влюбленными, подобно голове Медузы.
   Но к чему привело бы подобное появление?
   К дуэли между Жаном Робером и г-ном де Вальженезом.
   Даже если предположить, что дворянину повезет и он убьет поэта, смерть Жана Робера не заставит г-жу де Маранд полюбить г-на де Вальженеза.
   А вот явиться на следующий день к молодой женщине и сказать: «Я провел вечер за вашей постелью, все видел и слышал, купите мое молчание за такую-то цену» — это позволяло надеяться на то, что г-жа де Маранд, боясь и за любовника, и за мужа, согласится перед угрозой на то, в чем упрямо отказывала вопреки самым нежным уговорам.
   Именно это соображение и решило все дело. Г-н де Вальженез думал теперь лишь о том, как удалиться, потому что видел и слышал все, что хотел увидеть и услышать. Но не так-то легко выбраться из-за кровати; даже если вы идете крадучись, вас выдает скрип лакированных сапог или паркета, может шевельнуться занавеска — все это нарушает безмятежную тишину любовной сцены Так и случилось: г-н де Вальженез хотел было удалиться, но паркет скрипнул, и занавески шевельнулись.
   Жан Робер бросился к кровати, узнал молодого дворянина и вскричал: «Вы? Здесь??!»
   — Да, это я! — отвечал де Вальженез; видя перед собой мужчину, что было равносильно смертельной опасности, он гордо выпрямился.
   — Негодяй! — взревел Жан Робер, хватая его за шиворот.
   — Полегче, господин поэт; в доме находится, всего в нескольких шагах от нас, может быть, третье заинтересованное лицо, которое может услышать наши препирательства, что, вероятно, огорчило бы сударыню.
   — Подлец! — вполголоса проговорил Жан Робер.
   — Еще раз повторяю: тише! — предупредил г-н де Вальженез.
   — Я могу говорить громко или тихо — все равно я вас убью, — пообещал Жан Робер.
   — Мы находимся в комнате женщины, сударь.
   — Давайте выйдем!
   — К чему шуметь понапрасну. Вы же знаете мой адрес, не так ли? Если забыли, я напомню. Я к вашим услугам.
   — Почему не теперь же?
   — О! Теперь же! Вы забыли, что сейчас на улице кромешная тьма. А не мешает ясно видеть что делаешь. Да и госпоже де Маранд, как видно, не по себе.
   Молодая женщина в самом деле упала в кресло.
   — Хорошо, сударь, до завтра! — смирился Жан Робер.
   — Да, сударь, завтра и с превеликим удовольствием.
   Жан Робер снова перешагнул кровать и опустился перед г-жой де Маранд на колени.
   Господин Лоредан де Вальженез выскочил в коридор через альковную дверь и закрыл ее за собой.
   — Прости, прости меня, Лидия, любимая! — обняв молодую женщину за плечи и поцеловав, сказал Жан Робер.
   — За что простить? — спросила она. — Какое преступление ты совершил? Как же здесь оказался этот человек?
   — Не беспокойся, ты его больше не увидишь! — с чувством выговорил Жан Робер.
   — Ах, любимый мой! — воскликнула несчастная женщина, крепко прижимая его голову к своей груди. — Не вздумай рисковать своей драгоценной жизнью ради этого никчемного человека.
   — Не бойся! Ничего не бойся!.. С нами Бог!
   — Я думаю обо всем этом иначе. Поклянись, друг мой, что не станешь сражаться с этим ничтожеством.
   — Как я могу это обещать?!
   — Если любишь меня, поклянись!
   — Не могу! Да пойми же!.. — взмолился Жан Робер — Значит, ты меня не любишь.
   — Я? Не люблю тебя? О Господи!
   — Друг мой! — проговорила г-жа де Маранд — Похоже, я сейчас умру.
   В самом деле, казалось, жизнь оставляет Лидию: дыхания было не слышно, она сильно побледнела и будто застыла.
   Жан Робер не на шутку встревожился.
   — Я готов обещать все, что ты хочешь, — сказал он.
   — И ты сделаешь, что я прикажу?
   — Разумеется.
   — Поклянись!
   — Жизнью своей клянусь! — сказал Жан Робер — Я бы предпочла, чтобы ты поклялся моей жизнью, — призналась г-жа де Маранд. — У меня по крайней мере была бы надежда умереть, если бы ты нарушил свое слово.
   С этими словами она обвила его шею руками, крепко обняла, так что едва не задушила, пылко поцеловала, и на мгновение их души воспарили так высоко, что они едва не забыли о только что разыгравшейся страшной сцене.

VII. Глава, в которой автор предлагает г-на де Маранда в качестве образца для подражания всем мужьям — прошлым, настоящим и будущим

   Как только Жан Робер ушел, г-жа де Маранд поспешила вниз, в свою настоящую спальню, где Натали уже ожидала ее для вечернего туалета.
   Но, проходя мимо, г-жа де Маранд бросила ей:
   — Мне не нужны ваши услуги, мадемуазель.
   — Разве я имела несчастье вызвать неудовольствие госпожи? — нахально спросила камеристка.
   — Вы? — презрительно переспросила г-жа де Маранд.
   — Госпожа обычно добра ко мне, — продолжала мадемуазель Натали, — а нынче вечером говорит со мной так строго, что я подумала…
   — Довольно! — отрезала г-жа де Маранд. — Ступайте и никогда больше не смейте показываться мне на глаза! Вот вам двадцать пять луидоров, — прибавила она, доставая из комода ролик золотых монет. — И чтобы завтра утром вас не было в особняке — Мадам! Когда людей выгоняют, им хотя бы объясняют причину! — возвысила голос камеристка.
   — А я не желаю ничего вам объяснять. Возьмите деньги и ступайте прочь.
   — Хорошо, мадам, — прошипела камеристка, взяла деньги и бросила на хозяйку полный ненависти взгляд. — Я буду иметь честь обратиться за разъяснениями к господину де Маранду.
   — ГЬсподин де Маранд повторит вам то же, что вы слышали от меня. А пока ступайте вон, — строго проговорила молодая женщина.
   Тон, которым все это произнесла г-жа де Маранд, жест, которым сопровождала свои слова, не допускали возражений.
   Мадемуазель Натали вышла, хлопнув дверью.
   Оставшись одна, г-жа де Маранд разделась и поскорее легла, охваченная противоречивыми чувствами, которые легко угадать, но трудно описать.
   Едва она легла, как послышался негромкий стук в дверь.
   Она непроизвольно вздрогнула и инстинктивно прикрыла свечу гасильником из золоченого серебра. Соблазнительная спальня, которую мы уже описывали ранее, освещалась теперь лишь лампой богемского стекла, горевшей в небольшой оранжерее и проливавшей опаловый свет.
   Кто мог стучать в такое время?
   Не камеристка: она бы не осмелилась.
   Не Жан Робер: никогда ноги его не было, во всяком случае ночью, в этой спальне, являвшейся частью супружеских покоев.
   Не г-н де Маранд: в этом отношении он был скромен не менее Жана Робера и заходил в спальню к жене всего несколько раз с той ночи, когда явился дать совет остерегаться монсеньера Колетти и г-на де Вальженеза.
   Уж не Вальженез ли это?
   От одной этой мысли молодая женщина задрожала всем телом и настолько обессилела, что не могла ответить.
   К счастью, стучавший подал голос и поспешил ее успокоить.
   — Это я, — сказал он.
   Госпожа де Маранд узнала голос мужа.
   — Входите, — пригласила она, совершенно успокоившись и почти весело.
   Господин де Маранд вошел с ручным подсвечником, хотя свечи не горели, и направился прямо к постели жены.
   Он взял ее за руку и поцеловал.
   — Простите за поздний визит, — извинился г-н де Маранд. — Но я узнал о вашем возвращении, а также о понесенной вами тяжелой утрате — кончине вашей тети, и пришел выразить вам свои соболезнования.
   — Благодарю вас, сударь, — произнесла молодая женщина, удивившись ночному визиту и пытаясь найти ему причину. — Однако, — продолжала она с сомнением, которое не могло смутить ее неизменно снисходительного мужа, — неужели вы только из-за этого потрудились ко мне зайти? Вам больше нечего мне сказать?
   — Отчего же нет, дорогая Лидия, мне еще многое нужно вам сообщить.
   Беспокойство жены не ускользнуло от внимания банкира, и он попытался успокоить ее прежде всего улыбкой, а затем сказал:
   — Во-первых, я хотел попросить у вас огня.
   — То есть, как — огня? — удивилась молодая женщина.
   — Разве вы не видите, что моя свеча погасла?
   — А почему она должна гореть, сударь? Разве, чтобы поговорить, не достаточно света от лампы?
   — Разумеется. Но перед разговором мне нужно произвести очень важные поиски.
   — Важные поиски? — переспросила г-жа де Маранд.
   — Вы, может быть, слышали, дорогая Лидия, когда находились в Пикардии или уже вернулись в особняк, что меня назначили министром финансов?
   — Да, сударь, и я вас искренне поздравляю.
   — Откровенно говоря, поздравлять меня не с чем, дорогая; но я побеспокоил вас вовсе не затем, чтобы сообщить эту новость. Итак, я теперь министр финансов. А министр без портфеля — почти то же, что министр финансов без финансов. Я, дорогая, потерял свой портфель.
   — Не понимаю, — сказала г-жа де Маранд, в самом деле не догадывавшаяся, куда клонит ее муж.
   — А ведь это очень просто, — продолжал г-н де Маранд. — Я поднимался к вам с намерением побеседовать всего несколько минут, как я уже имел честь вам сообщить. Я спокойно поднимался с подсвечником в руке и портфелем в другой, как вдруг какой-то человек, торопливо сбегавший от вас с лестницы, сильно меня толкнул. Мой портфель упал, свеча погасла. Вот почему я прошу вашего позволения зажечь мою свечу и отправиться на поиски своего портфеля.
   — Кто же был этот человек? — с сомнением спросила г-жа де Маранд.
   — Понятия не имею. Во всяком случае, я собирался обойтись с ним крутенько, так как мне вначале показалось, что это вор, который хочет добраться до моих денег. Однако я подумал, что, может быть, этот человек бежал от вас, и пришел справиться, чтобы принять окончательное решение по поводу этого господина.
   — А вы его узнали? — пролепетала г-жа де Маранд.
   — Да, так мне по крайней мере кажется.
   — И… и… могу ли я вас спросить?..
   Слова застыли у нее на устах. Она трепетала при мысли, что муж встретил Жана Робера.
   — Разумеется, вы можете спросить, кто это был, — отвечал г-н де Маранд. — Полагаю, именно это вы хотели узнать. Это был господин де Вальженез.
   — Господин де Вальженез! — повторила молодая женщина.
   — Он самый, — подтвердил г-н де Маранд. — А теперь, дорогая Лидия, позвольте мне зажечь свечу.
   И господин де Маранд зажег свою свечу от небольшой лампы в оранжерее, а затем, приподняв портьеру, исчез со словами:
   — До скорой встречи, мадам, я сейчас вернусь.
   — Вернусь… — машинально повторила г-жа де Маранд.
   Что же будет? О чем г-н де Маранд намерен говорить с женой? Нельзя сказать, что банкир выглядел враждебно, но кто может что-нибудь понять по лицу банкира?
   О чем все-таки пойдет речь? Несомненно, выходка г-на де Вальженеза могла внести смятение в душу г-на де Маранда. Он предоставлял жене полную свободу, однако с условием избегать всяческого скандала.
   Но разве причиной скандала явилась несчастная женщина?
   А если так, то мог ли столь беспристрастный, даже снисходительный человек, как г-н де Маранд, обвинить ее?
   Тем не менее, вопреки этим утешительным доводам, несмотря на прошлое, исключавшее всякий страх, г-жа де Маранд почувствовала, как в ее жилах леденеет кровь. Когда она снова услышала из-за двери голос мужа: «Это я!» — она умирающим голосом ответила:
   — Войдите!
   Господин де Маранд вошел, поставил подсвечник и портфель на столик с выгнутыми ножками и, взяв стул, сел у постели жены.
   — Простите, дорогая Лидия, что я причиняю вам беспокойство, — ласково молвил он, — но король ждет меня завтра в девять часов, и у меня, возможно, за весь день не найдется минутки для разговора с вами.
   — Як вашим услугам, сударь, — так же ласково отозвалась г-жа де Маранд.
   — Ах, к моим услугам?! — вдруг рассердился банкир, но, в другой раз взяв жену за руку, поцеловал ее не менее почтительно. — К моим услугам! Нехорошее слово! Скорее уж к моим мольбам. Если кто и имеет право здесь повелевать, дорогая, так вы, а не я. Умоляю вас об этом помнить.
   — Мне неловко: вы так добры ко мне, сударь! — пролепетала молодая женщина.
   — По правде говоря, вы меня смущаете. То, что вы называете добротой, в действительности лишь справедливость, уверяю вас. Однако не буду злоупотреблять вашим временем. Итак, я начну с главного, что нам необходимо обсудить. Позвольте задать вам вопрос, с которым, как мне кажется, я к вам уже обращался. Вы любите господина де Вальженеза?
   — Да, сударь, вы в самом деле уже спрашивали меня об этом, и я ответила вам отрицательно. Чем объяснить вашу настойчивость?
   — Я задавал вам этот вопрос полгода назад, а за полгода многое может измениться.
   — Я люблю графа Лоредана сегодня не больше, чем тогда.
   — Вы не испытываете к нему ни малейшей симпатии?
   — Нет, — повторила г-жа де Маранд.
   — Вы в этом уверены?
   — Уверяю вас, клянусь вам. Более того, я испытываю к нему нечто вроде…
   — …ненависти?
   — Да нет, скорее, презрение.
   — Как странно, что мы любим и ненавидим одни и те же вещи и, я бы сказал, тех же людей, дорогая Лидия! Итак, вот первый вопрос, по которому мы пришли к согласию: мы непременно договоримся и по второму вопросу, можете не сомневаться. Раз мы ненавидим и презираем господина де Вальженеза, как произошло, что мы встречаем его у себя на лестнице в столь поздний час? Когда я говорю «мы», я предполагаю, что вы могли бы встретить его, как и я, ведь он оказался в нашем доме не по вашему желанию и не по вашему приглашению, не так ли?
   — Нет, сударь, за это я вам отвечаю.
   — Поскольку я тоже не разрешал ему приходить, — продолжал банкир, — не будете ли вы так добры помочь мне понять, с какой целью или под каким предлогом он оказался здесь без приглашения, против нашей воли и в такое время?
   — Сударь, — смущенно пролепетала молодая женщина, — несмотря на вашу бесконечную доброту, мне очень трудно и совестно вам ответить.
   — Не говорите о моей доброте, Лидия, и поверьте, что, обращаясь к вам с вопросом, я стремлюсь скорее успокоить, нежели смутить вас. Я знаю многое, но не подаю виду. Мне известны ваши тайны, хотя вы думаете, что я пребываю в неведении. Если вам трудно отвечать, потому что вы боитесь затронуть одну из таких тайн, позвольте мне помочь вам. Обопритесь на меня, и путь покажется вам менее трудным.
   — Ах, сударь, вы — воплощение снисходительности.
   — Нет, Лидия, — невесело усмехнувшись, возразил г-н де Маранд. — Просто я следую совету мудреца: «Узнай самого себя». Это помогло мне стать не только снисходительным, но и философом.
   — Полчаса тому назад, сударь, я была не одна, — призналась Лидия, ободренная благодушием супруга.
   — Я знаю, Лидия. Вы ведь только что вернулись. Господин Жан Робер не видел вас больше недели и пришел к вам с визитом. Итак, вы находились в обществе господина Жана Робера.
   Вы это хотели сказать, не правда ли?
   — Да, — кивнула молодая женщина и слегка покраснела.
   — Это более чем естественно… Что же было дальше?
   — А дальше, — продолжала г-жа де Маранд, — мы услышали, как у нас за спиной скрипнул паркет. Мы обернулись и увидели, как колышется полог…
   — Значит, в вашей комнате находился кто-то третий? — спросил г-н де Маранд.
   — Да, сударь, — молвила молодая женщина. — В комнате был господин де Вальженез.
   — Фу! — с отвращением обронил банкир. — Этот господин шпионил!
   Госпожа де Маранд, ни слова не говоря, опустила голову.
   Наступило молчание.
   Первым его нарушил банкир.
   — И что сделал господин Жан Робер при виде этого негодяя? — спросил он.
   — Бросился на него! — поспешила ответить г-жа де Маранд.
   Видя, что муж нахмурился, она прибавила: — Как и вы, он назвал его негодяем.
   — Досадная сцена! — промолвил банкир.
   — Да, сударь, — вскричала молодая женщина, не совсем понимая мысль своего мужа, — действительно досадная, потому что она могла привести к скандалу, причем первопричиной его послужила я, а последствия пали бы на вас.
   — Кто вам об этом говорит, дорогая Лидия, — ласково продолжал г-н де Маранд. — Если я говорю «досадная сцена», поверьте, я не думаю при этом о себе.
   — Как, сударь?! — воскликнула г-жа де Маранд. — Неужели вы думаете в такую минуту только обо мне?
   — Ну конечно, дорогая. Я вижу вас меж двух мужчин; одного вы любите, другого мы оба презираем. Я представляю, как эти двое схватились у вас на глазах, и думаю про себя: «Бедняжке пришлось присутствовать при такой неприятной сцене!» — потому что, полагаю, несмотря на уважение, которое Жан Робер к вам питает, — чего же вы хотите: мужчины всегда остаются мужчинами! — он, должно быть, вызвал графа на дуэль?
   — Увы, да, сударь, именно с этого все и началось.
   — Началось! Что же произошло потом?
   — Господин де Вальженез бежал через туалетную комнату.
   — Ну, теперь понятно, почему я встретил господина де Вальженеза, ведь ваша туалетная выходит на мою лестницу.
   Однако позвольте вам заметить, что в доме, должно быть, есть шпион. Во-первых, потому, что он вошел без вашего позволения, во-вторых, так как вышел без моего. Иными словами, когда моя свеча погасла, он исчез, и я не успел его схватить. Этот пройдоха знает дом лучше меня.
   — Его провела сюда моя камеристка Натали.
   — А откуда у вас это создание, дорогая?
   — Мне порекомендовала ее мадемуазель Сюзанна де Вальженез.
   — Эта тоже плохо кончит, — нахмурившись, пробормотал банкир. — Боюсь или, вернее, надеюсь, что так и будет. Однако чем, по-вашему, закончится это происшествие? Господин Жан Робер непременно будет драться с господином де Вальженезом на дуэли!
   — О нет, сударь, — вскрикнула г-жа де Маранд.
   — Как — нет? — с сомнением произнес г-н де Маранд. — Вы же сами сказали, что он вызвал негодяя на дуэль, а теперь уверяете, что они не будут драться!
   — Нет! Господин Жан Робер обещал, что не будет с ним драться. Он мне поклялся.
   — Это невозможно, дорогая Лидия.
   — Повторяю: он мне поклялся.
   — А я повторяю, что это невозможно.
   — Сударь! Он дал мне слово, а вы сами мне сто раз говорили, что господин Жан Робер — честный человек, — продолжала настаивать г-жа де Маранд.
   — Я готов повторять вам это до тех пор, пока не смогу убедиться в обратном. Но есть клятвы, которым честный человек изменяет именно потому, что он честный человек. А обещание не драться в сложившихся обстоятельствах — как раз такого рода.
   — Как, сударь? Неужели вы полагаете?.
   — Я думаю, что Жан Робер будет драться. Не только думаю — я в этом совершенно уверен.
   Госпожа де Маранд непроизвольно уронила голову на грудь Она чувствовала себя глубоко несчастной.
   «Бедняжка! — подумал г-н де Маранд. — Она боится, что любимый мужчина погибнет!»
   — Дорогая! — молвил он, взяв жену за руку — Извольте выслушать меня спокойно, то есть без смущения, без волнения, без страха. Я пришел вас успокоить.
   — Слушаю вас, — вздохнула г-жа де Маранд.
   — Что бы вы подумали о господине Жане Робере — прошу заметить, что я говорю с вами как отец или священник и прошу вас спросить свое сердце, — если бы он не защитил вас от человека, глубоко вас оскорбившего и способного повторить оскорбление? Что вы подумаете о его гордости, чести, отваге, даже любви, если он не станет драться просто потому, что вы его об этом попросили, с человеком, нанесшим вам подобную обиду?