Дюма Александр. Сальватор. Том 2

   — Разве вы забыли, что у нас лишь одна тема для разговора?
   — Ненависть, которую мы друг к другу испытываем.
   Нет, кузен,-я об этом помню, и доказательством тому — мой визит.
   — Уж не затем ли вы пришли, чтобы раз и навсегда покончить с этой ненавистью?
   — Отнюдь нет.
   — В таком случае, чего вы хотите?
   — Сейчас объясню, кузен. Вы завтра деретесь на дуэли, не так ли?
   — Какое это имеет отношение к вам?
   — Не только ко мне, но к нам обоим, вот вы сейчас увидите.
   Итак, у вас завтра в девять часов утра дуэль с господином де Марандом в Булонском лесу на пистолетах. Как видите, я неплохо осведомлен.
   — Да. Остается узнать, в каком источнике вы черпаете ваши сведения.
   Сальватор пожал плечами.
   — Откуда бы я ни узнал о вашей дуэли, я о ней знаю, и это будет темой нашего разговора, если не возражаете.
   — Уж не затем ли вы случайно пришли, чтобы читать мне мораль?
   — Я? Да что вы?! Я, напротив, полагаю, что вы обо мне беспокоитесь, и даже больше, чем нужно. Нет, я пришел лишь оказать вам услугу.
   — Вы?
   — А вас это удивляет?
   — Если вы явились шутки шутить, предупреждаю, что вы неудачно выбрали время.
   — С врагами я не шучу никогда, — серьезно заметил Сальватор.
   — Ну довольно! Что вам угодно? Говорите!
   — Вы хорошо знаете господина де Маранда?
   — Я знаю его довольно для того, чтобы преподать ему завтра хороший урок, о котором он будет помнить, если, конечно, у него останется для этого время.
   — Я вижу, вы плохо его знаете. Господин де Маранд до сих пор давал иногда уроки, но не получал их никогда.
   Лоредан снисходительно посмотрел на кузена и пожал плечами.
   — А-а, вы пожимаете плечами, — заметил Конрад. — Это свидетельствует о том, что вы в себя верите. Но поверьте на минуту мне и послушайте, что я вам скажу: господин де Маранд вас убьет.
   — Господин де Маранд! — рассмеялся молодой человек.
   — А-а, вам весело! Ну да! Чтобы какой-то банкир убил человека вашего происхождения и ваших достоинств! Хорошенькая история: пистолет против денежного мешка! Однако я хочу, чтобы вы поняли, какую огромную услугу я вам оказываю.
   Господин де Маранд дрался уже четырежды, насколько мне известно, и всякий раз убивал противника. Между прочим, в Ливорно господина де Бедмара, который был вашим приятелем, если память мне не изменяет.
   — Господин де Бедмар скончался от апоплексического удара, — ничуть не смущаясь, отвечал Лоредан.
   — Господин де Бедмар был убит на дуэли. Знайте, кузен, что всякий раз, как родственники хотят скрыть с той или иной целью причину смерти одного из своих членов, они призывают на помощь апоплексию, это знают даже дети. Выслушайте следующее: завтра между девятью и четвертью десятого вы умрете от апоплексии, как господин де Бедмар, а если это может доставить вам удовольствие, я помещу в газетах заметку об истинной причине вашей смерти.
   — Довольно шуток! — все больше распаляясь, вскричал г-н де Вальженез. — Я прошу вас на этом остановиться, если вы не хотите, чтобы этот разговор принял другой оборот.
   — А какой оборот он, по-вашему, может принять? Уж не считаете ли вы, кузен, что вам по плечу выбросить меня из окошка? Если это так, взгляните на меня.
   С этими словами Конрад вытянул вперед обе руки. Под рукавами выступили мощные мускулы.
   Лоредан непроизвольно отступил назад.
   — Кончим поскорее! — поторопил он. — Что вам нужно?
   — Я пришел спросить о вашей последней воле и обещаю, что все в точности исполню.
   — Не сомневаюсь: вы поспорили с кем-нибудь из ваших приятелей, что разыграете меня, — предположил Лоредан.
   — Я никогда не спорю, сударь, и никого не разыгрываю.
   Говорю вам, что вы будете убиты, потому что человек, с которым вы стреляетесь завтра на дуэли, поклялся, что вы умрете, а он безупречно храбр. Вы же бледны — взгляните-ка вот в это зеркало, — вы обливаетесь потом. Должен еще заметить, что, даже если вы будете завтра только ранены, на свете существует человек, который продолжит дело, которое начнет господин де Маранд.
   — Вы, конечно? — с ненавистью бросил кузену Лоредан.
   — Нет, — отвечал Сальватор, — моя очередь только третья.
   — О ком же вы говорите?
   — Об отце девушки, которую вы похитили, а я вырвал из ваших рук: об отце Мины. Выслушайте меня серьезно, — продолжал Конрад, — так же серьезно, как я говорю с вами; я и так потерял здесь достаточно времени. Вы обречены: если вы не упадете под выстрелом одного, вас убьют другие. Во имя вашего отца, честнейшего из честных, во имя вашей матери, от горя сошедшей в могилу, во имя ваших предков, добродетельных дворян, ничем не запятнавших свой герб, во имя человеческого уважения, если в вас осталась хоть капля добродетели, во имя справедливого Бога, если вы еще верите в Бога, заклинаю вас:
   скажите мне, какие ваши преступления мне надлежит искупить после вашей смерти?
   — Сударь! Это безумие или редкая наглость! — вскричал Лоредан. — Приказываю вам выйти вон!
   — А я в другой раз заклинаю вас не оставлять позади себя такое, что может запятнать тысячелетием завоеванную добродетель.
   — Шутка слишком затянулась, сударь! Подите прочь! — властно проговорил г-н де Вальженез.
   Но Конрад оставался невозмутим и не двигался с места.
   — В третий раз заклинаю вас: скажите, что дурного вы совершили, и после вашей смерти я обращу в добро причиненное вами зло.
   — Ступайте, ступайте! — закричал Лоредан, обрушился на шнур и изо всех сил стал звонить в колокольчик.
   — Да ниспошлет вам свое милосердие Господь в час вашей смерти! — строго проговорил Конрад.
   Он вышел.

XI. Король ждет

   Встреча, как мы сообщили, была назначена в Булонском лесу.
   Увы! Все проходит на земле. Вот исчезло и еще одно воспоминание нашей юности. Вот и еще один пустынный лес теперь кишит людьми! Когда наши дети увидят этот английский парк, вычищенный, прилизанный, разряженный, сияющий и напомаженный, словно картина для выставки, заказанная буржуа, они не поверят старинным описаниям этого бывшего леса Лувуа, который король-грабитель по имени Франциск Первый приказал обнести стеной, чтобы без помех там охотиться.
   Не поймут они и того, что были времена, когда именно там противники назначали дуэли, в уверенности, что никого не встретят. Это было настолько естественно, что секунданты человека, принимавшего условия своего противника, сочли бы секундантов этого противника ненормальными или дурно воспитанными, если бы те выбрали другое место, а не ворота Майо или аллею Л а Мюэт.
   Кроме того, по роковому стечению обстоятельств проходившие в этих местах дуэли — в отличие от тех, что имели место в Клиньянкуре или Сен-Мандэ, — кончались почти всегда ничем.
   Казалось, нимфы Булонского леса, привыкшие видеть, как дуэлянты заряжают пистолеты или выхватывают шпаги, одним своим дуновением заставляли пули изменять направление, одним жестом отклоняли шпаги.
   У ворот Майо жил один владелец ресторана, который разбогател на несостоявшихся или счастливо окончившихся дуэлях.
   Поспешим заметить, что секунданты г-на де Маранда и г-на де Вальженеза остановили свой выбор вовсе не по этой консервативной причине.
   Обе стороны понимали, что им предстоит принять участие в дуэли, во время которой должна непременно пролиться кровь.
   Утром того дня, когда была назначена дуэль, Булонский лес выглядел весьма живописно.
   Дело происходило в январе, то есть в самый разгар зимы, и лес представлял собой изумительное зрелище.
   Низкое молочное небо, сухой морозный воздух, покрытая сияющим инеем земля, сверкающие на солнце деревья, роняющие с грациозной небрежностью снопы искр, похожих на сталактиты, — все это придавало лесу сходство с огромной декорацией, расставленной в соляном гроте.
   Первым пришел на условленное место Сальватор. Он оставил свою карету в боковой аллее, углубился в лес и скоро узнал указанную площадку. Прошло несколько минут, прежде чем он услышал голоса и шум шагов.
   Он обернулся и увидел г-на де Маранда, подходившего в сопровождении генерала Пажоля и графа Эрбеля За ними шагал лакей в ливрее дома Марандов с портфелем под мышкой.
   Банкир держал целую пачку писем, прибывших, очевидно, в ту минуту, как он отправлялся в Булонский лес. Он читал их на ходу, рвал те, что казались ему незначительными, передавал другие лакею, делал пометки карандашом, подставив для этого шляпу.
   Заметив Сальватора, он подошел, крепко пожал ему руку и спросил:
   — Эти господа еще не прибыли?
   — Нет. Вы приехали на десять минут раньше.
   — Тем лучше, — заметил банкир, — я так боялся опоздать, что, несмотря на торопливость своих секретарей, был вынужден оставить несколько ордонансов в особняке с приказанием принести их мне сразу же после того, как с них снимут копии Он взглянул на часы.
   — Если эти господа приедут не раньше девяти, то мой шеф-секретарь успеет, как обещал, привезти эти ордонансы, и я их подпишу, пока вы станете отмерять шаги и заряжать пистолеты. Пока же, если позволите, я прочту письмо.
   — Разве вы не можете отложить подписание ордонансов? — удивился генерал Эрбель.
   — Невозможно! Король ждет их нынче утром А вы знаете, господа, что король не отличается ангельским терпением — Поступайте как считаете нужным, — проговорили генералы.
   — Кстати, господин Сальватор, — прибавил г-н де Маранд, — где, по-вашему, состоится поединок?
   — Здесь.
   — Я бы хотел заранее занять свое место, чтобы потом не отвлекаться, — заметил г-н де Маранд.
   — Вы можете встать здесь, — предложил Сальватор. — Но это место неудобное, у вас за спиной деревья, они помогут противнику целиться.
   — Это, черт возьми, мне безразлично, — сказал г-н де Маранд, направляясь в указанное Сальватором место и продолжая читать, рвать и помечать письма.
   И генералы, и Сальватор повидали на своем веку смельчаков, но даже они с восхищением наблюдали, как этот человек в минуту наивысшей опасности хладнокровно читал утреннюю корреспонденцию.
   Его лицо было хорошо видно, так как он стоял с непокрытой головой, ведь шляпа служила ему пюпитром. Он выглядел взволнованным не больше, как если бы выписывал счет; рука его бегала по бумаге спокойно, ровно, будто он сидел в своем кожаном кресле за рабочим столом рядом с сейфом.
   И эта невозмутимость объяснялась, по-видимому, тем, что он не верил в свою смерть. Действительно, вера в свою судьбу — всемогущая сила, которой Провидение наделяет больших честолюбцев или безумцев, эта сила заставляет их слепо, не отклоняясь от пути, не спотыкаясь о камни на дороге, идти прямо к цели.
   Почти все мы осознаем, какая перед нами стоит задача, и тот, у кого она необычайно велика, с усмешкой наблюдает за приближающейся к нему смертью. Он может быть уверен, что смерть пройдет мимо, если он еще не исполнил того, что написано ему на роду.
   Этим объясняется спокойствие великих завоевателей перед лицом опасности.
   Ровно в девять часов на условное место прибыли трое молодых людей; г-н де Вальженез казался беззаботным, два его секунданта держались серьезнее, чем можно было ожидать от столь легкомысленных людей.
   В то же время в конце аллеи показался курьер, он скакал во весь опор.
   Курьер привез ордонансы, которые с нетерпением ожидал г-н де Маранд.
   Молодые люди взглянули на всадника, но, узнав, что у того дело к банкиру, перестали обращать на него внимание.
   — Вот и мы, — сказал креолец, подходя к двум генералам. — Мы сожалеем, что заставили вас ждать.
   — Вам незачем извиняться, господа: вы никогда не опаздываете, — сухо заметил генерал Эрбель, памятуя о вчерашней выходке.
   — Ну что же, мы к вашим услугам, — проговорил второй секундант г-на де Вальженеза.
   Лоредан собирался выбраться из чащи, где он находился, и дать секундантам возможность договориться, как вдруг заметил Сальватора.
   Он не сдержал дрожи и со свистом взмахнул тросточкой с набалдашником из лазурита, которую держал в руках.
   — Ага! И вы здесь! — презрительно бросил он Сальватору.
   — Так точно, — строго ответил тот.
   — Господа! — обратился Лоредан к своим секундантам. — Не знаю, кому пришло в голову нас оскорбить, приведя сюда этого комиссионера Но если только он здесь не для того, чтобы уносить раненого на своих крючьях, я не признаю его секундантом.
   — Я явился не как секундант, сударь, — холодно возразил Сальватор.
   — Как любитель?
   — Нет, в качестве хирурга, к вашим услугам.
   Господин де Вальженез отвернулся с презрительным видом и, пожав плечами, отошел прочь.
   Четверо секундантов разложили неподалеку от г-на де Маранда принесенные коробки с пистолетами.
   Опустившись на одно колено в том месте, откуда банкир должен был стрелять, он торопливо просматривал ордонансы и подписывал их, обмакивая перо в чернильницу, которую держал курьер.
   Глядя на двух противников в минуту наивысшей опасности, когда один невозмутимо продолжал обычное занятие, а другой с трудом пытался скрыть лихорадочное возбуждение, было нетрудно догадаться, кто из них был храбрым и сильным.
   Сальватор внимательно смотрел на них обоих, пытаясь разрешить философский вопрос — кто глупее: тот, кто вызывает на дуэль, или тот, кто принимает вызов.
   "Шальная пуля, выпущенная этим фатом, — думал он, — может оборвать жизнь этого сильного человека. Он многого добился в своей сфере, прояснил самые щекотливые финансовые вопросы, принес пользу отечеству и еще мог бы сделать немало полезного. По другую сторону — пустоголовый, вздорный человек, не только бесполезный для других людей, но и наносящий вред своими поступками, дурным примером, словом — злодей.
   Эти двое стоят один против другого, и сейчас, возможно, глупость убьет ум, слабость одолеет силу, Ариман победит Оромаза… А ведь мы живем в девятнадцатом веке и еще верим в Божий суд!"
   В эту минуту генерал Эрбель подошел к г-ну де Маранду.
   — Сударь! — сказал он. — Извольте приготовиться.
   — Я готов, — ответил банкир.
   И он продолжал читать и подписывать ордонансы.
   — Вы меня не поняли, — улыбнулся генерал. — Я прошу вас встать и так ждать.
   — Разве господин де Вальженез уже собирается стрелять?
   — Нет, но чтобы кровообращение восстановилось и уравновесилось после того, как вы находились в неудобной позе…
   — Пустое, — покачал головой г-н де Маранд.
   — Спросите у своего хирурга, — взглянув на Сальватора, продолжал генерал.
   — Вам действительно лучше встать, — подтвердил тот, сделав шаг по направлению к банкиру.
   — Так вы думаете, что у меня взволнуется кровь? — рассмеялся г-н де Маранд. — Клянусь честью, если бы у меня было время, я дал бы вам пощупать мой пульс и вы убедились бы, что он ничуть не чаще, чем обычно.
   Он указал на оставшиеся бумаги.
   — К сожалению, все это мне нужно успеть прочесть и подписать за пять минут.
   — То, что вы делаете, безумие! — заметил генерал. — Вы слишком натрудите руку и не сможете хорошо прицелиться.
   — Ба! — беззаботно бросил г-н де Маранд, не переставая подписывать бумаги. — Я не верю, что он меня убьет, генерал И вы не верите, так? Прикажите заряжать пистолеты.
   Проследите, чтобы не забыли вкатить пули, и отмерьте сорок шагов.
   Генерал Эрбель молча поклонился и пошел к другим секундантам.
   Сальватор, не скрывая восхищения, следил за банкиром.
   Секунданты сговорились на том, что противники будут стреляться с расстояния в сорок шагов, каждый из них волен подойти на пятнадцать шагов к барьеру, чтобы оказаться поближе к противнику.
   Осмотрев и зарядив пистолеты, секунданты стали отмерять шаги.
   Господин де Вальженез оказался на дороге у генерала Пажоля, который этим занимался.
   — Простите, сударь, — обратился тот к Лоредану, — соблаговолите меня пропустить.
   — Пожалуйста, сударь, — молвил тот, резко повернувшись на каблуках, и сбил тростью звездочки инея с травы, которую он обезглавил, как Тарквиний.
   — Вот чудак! — пробормотал генерал и продолжал отмерять расстояние.
   Когда дело было сделано, г-ну де Вальженезу повторили условия поединка и вручили пистолет.
   На счет «три» противники могли двинуться навстречу один другому или стрелять с места — на их усмотрение.
   — Очень хорошо, господа, — сказал г-н де Маранд, бросив трость на землю. — Я к вашим услугам.
   — Извольте, сударь, — обратился граф Эрбель к г-ну де Маранду и подал ему пистолет.
   — Пусть господин де Вальженез скажет, когда будет готов, — бросил банкир. Он взял пистолет, переложил его в левую руку и снова собрался писать.
   — Да вот же…
   — Мы с господином Лореданом имеем право подойти друг к другу на пятнадцать шагов и тогда выстрелить?
   — Да.
   — Пусть он сделает положенные ему шаги и стреляет, а я выстрелю потом Вы же видите, мне осталось подписать всего два ордонанса.
   — Вас убьют, как зайца в норе, — возмутился генерал.
   — Он?! — удивился г-н де Маранд и поднял на графа глаза, светившиеся уверенностью. — Он? — повторил банкир. — Да я готов поспорить на сотню луидоров, генерал, что его пуля меня даже не заденет… Итак, когда вам будет угодно, генерал.
   — Это решено?
   — Король ждет, — пояснил г-н де Маранд, подписывая предпоследний ордонанс и принимаясь за чтение последнего.
   — Он от своего не отступится, — пробормотал Сальватор.
   — Считайте, что он убит, — сказал генерал Пажоль.
   — Это мы еще увидим, — возразил граф Эрбель, поддаваясь уверенности банкира.
   Они отошли, открыв взглядам противной стороны г-на де Маранда, стоявшего на одном колене, тогда как находившийся поблизости от него лакей держал чернильницу.
   — Ах так?! — вскричал г-н де Вальженез. — Неужели наш противник хочет сражаться в позе коленопреклоненной Венеры?
   — Встаньте, пожалуйста, сударь! — в один голос попросили секунданты Лоредана.
   — Ну, раз вы непременно этого хотите, господа… — вымолвил банкир.
   И он встал.
   — Дай мне обмакнуть перо в чернила, Контуа, и отойди в сторону, — приказал г-н де Маранд слуге.
   Он повернулся к г-ну де Вальженезу и прибавил, продолжая читать ордонанс:
   — Я стою, сударь. Я к вашим услугам.
   — Это мистификация! — вскричал г-н де Вальженез, сделав вид, что собирается бросить пистолет.
   — Нисколько, сударь, — возразил граф Эрбель. — Мы сейчас подадим сигнал: идите и стреляйте.
   — Так не бывает! — возмутился Лоредан.
   — Как видите, бывает, — заметил второй секундант г-на де Маранда, а тот, с пистолетом под мышкой и пером в зубах, спокойно дочитывал свой ордонанс, перед тем как его подфписать.
   — Предупреждаю вас, что вся эта комедия не имеет ко мне никакого отношения и я убью этого господина, как собаку, — скрипнув зубами, пригрозил г-н де Вальженез.
   — Не думаю, сударь, — с сомнением произнес граф.
   Лоредан опустил глаза под настойчивым взглядом генерала.
   — Итак, сударь, я к вашим услугам, — не отрываясь от бумаг, предложил г-н де Маранд.
   — Подавайте сигнал! — приказал Лоредан.
   Секунданты переглянулись, чтобы одновременно подать знак.
   Надо было трижды хлопнуть в ладоши.
   На счет «раз» противники должны были взвести курок, на счет «два» — встать в позицию, на «три» — двинуться друг другу навстречу.
   Итак, на счет «раз» г-н де Маранд взялся правой рукой за пистолет и взвел курок.
   Но на счет «два» и «три» он взял перо и приготовился писать.
   — Хм! Хм! — кашлянул генерал Пажоль, предупреждая г-на де Маранда, что настала решительная минута и противник пошел на него.
   В этот момент г-н де Маранд покончил с последним ордонансом. Он выронил его из левой руки, а правой бросил перо.
   Затем он поднял голову, резким движением отбросив волосы назад, и они легли ему на лоб привычной волной.
   Его лицо было совершенно невозмутимо.
   — Наш спор на сто луидоров остается в силе, генерал? — с улыбкой спросил он, не пытаясь уклониться от выстрела противника.
   — Да, — подтвердил генерал. — Лучше бы я их проиграл.
   В эту минуту Лоредан дошел до барьера и выстрелил.
   — Вы проиграли, генерал, — заметил г-н де Маранд.
   Он выхватил пистолет из-под левой руки и выстрелил не целясь.
   Господин де Вальженез повернулся вокруг себя и упал лицом в землю.
   — Ну вот, — произнес банкир, бросив пистолет и подняв с земли ордонанс, — я не зря прожил день. В четверть десятого я выиграл сто луидоров и избавил мир от негодяя.
   Тем временем Сальватор бросился вместе с двумя молодыми людьми на помощь раненому.
   Господин де Вальженез катался по траве с крепко сжатыми кулаками. Он смертельно побледнел, на губах у него выступила кровь, глаза ничего не выражали.
   Сальватор расстегнул ему фрак, жилет, разорвал рубашку и обнаружил рану.
   Пуля вошла под правый сосок и, пробив грудь, достигла сердца.
   Внимательно осмотрев рану, Сальватор поднялся, не говоря ни слова.
   — Есть ли опасность смерти? — спросил Камилл де Розан.
   — Тут не просто опасность, а смертельный случай, — ответил Сальватор.
   — Как?! Неужели ни малейшей надежды? — вступил в разговор второй секундант.
   Сальватор еще раз взглянул на Лоредана и покачал головой.
   — Итак, вы утверждаете, что наш друг не выживет, получив такое ранение? — продолжал Камилл.
   — Как не выжил Коломбан, не вынеся страдания, — строго проговорил Сальватор.
   Камилл вздрогнул и отпрянул назад.
   Сальватор поклонился и присоединился к двум генералам. Те поинтересовались о состоянии раненого.
   — Ему осталось жить не больше десяти минут, — отозвался Сальватор.
   — Вы ничем не можете ему помочь? — спросили секунданты.
   — Абсолютно ничем.
   — Да снизойдет до него Господь! — сказал г-н де Маранд. — Едемте, король ждет.

XII. Пасторальная симфония

   Город Амстердам, который мог бы однажды стать крупной гаванью мирового значения, если бы там говорили на каком-нибудь другом языке, кроме голландского, похож на большую Венецию. Тысяча каналов омывает его дома, словно длинные муаровые ленты. Тысяча разноцветных лучей сияет на крышах его домов.
   Разумеется, дом, выкрашенный в красный, зеленый или желтый цвет, выглядит претенциозно, некрасиво, вызывающе. Но когда все эти цвета слиты воедино, они отлично сочетаются и превращают город в нескончаемую радугу из камня.
   И потом, не только цвет, но и форма всех этих домов очень приятна, настолько они разнообразны, оригинальны, неожиданны, живописны. Словом, кажется, что все ученики великой школы голландской живописи разрисовали сами свой город ради собственного удовольствия, ну и, разумеется, на радость путешественникам.
   Если, с одной стороны, Амстердам похож на Венецию своими бесчисленными каналами, то, с другой стороны, своими яркими красками он напоминает китайский город, как мы привыкли его себе, во всяком случае, представлять, иными словами — как огромный магазин фарфора. Каждое жилище с расстояния в несколько шагов похоже на сказочные дома, выставляющие свою простенькую архитектуру на втором плане наших чашек.
   На порог ступаешь с опаской, настолько их кажущаяся хрупкость смущает вас с первого взгляда.
   Если не всяк монах, на ком клобук, то жилище, напротив, вполне характеризует живущего. Невозможно не быть спокойным, невозмутимым, порядочным в этих приличных и светлых домах. Сверху донизу весь город изливает на путешественника спокойствие, заставляющее пришельца желать одного: жить и умереть здесь. Если тот, кто, увидев Неаполь, воскликнул:
   «Увидеть Неаполь и умереть!» — оказался бы в Амстердаме, он, несомненно, сказал бы: «Увидеть Амстердам и жить!»
   Таково было, во всяком случае, мнение двух влюбленных, которых мы назвали Жюстеном и Миной; они мирно жили в Голландии, как двое голубков в гнездышке.
   Сначала они поселились в пригороде. Но домовладелец мог им предложить лишь такую квартиру, в которой все комнаты были смежные и сообщались между собой, а такая жизнь бок о бок противоречила указаниям Сальватора, хотя Жюстен стремился к ней всем своим существом.
   Временно они заняли эту квартиру, и школьный учитель занялся поисками пансиона для Мины, но все оказалось тщетно Французские учительницы были редкостью, а то, что они преподавали, невеста Жюстена могла бы преподавать не хуже их.
   Таково было мнение г-жи ван Слипер, хозяйки самого большого пансиона в Амстердаме.
   Госпожа ван Слипер оказалась необыкновенной женщиной.
   Будучи дочерью коммерсанта из Бордо, она вышла замуж за богатого голландского судовладельца по имени ван Слипер и родила ему четырех дочерей. Когда муж умер, она пригласила из Франции образованную девушку, чтобы та преподавала ее детям основы французского языка.
   Соседи умоляли г-жу ван Слипер разрешить своей учительнице заняться образованием и их дочерей. Но постепенно число желающих настолько возросло, что четыре девицы ван Слипер стали видеть свою наставницу весьма редко.
   Однажды вечером г-жа ван Слипер собрала соседок и предупредила, что со следующего месяца запрещает своей учительнице давать уроки французского языка другим детям в ущерб ее собственным дочерям, образование которых начинало заметно хромать — Ах! — воскликнула одна из соседок, мать пяти дочерей (ни один гражданин любой другой страны не умеет так плодиться, как голландец). — Неужто нет никакой возможности уладить этот вопрос к нашему и вашему удовольствию?