Феваль Поль. Горбун, Или Маленький Парижанин

   — Близится срок, — произнес он вполголоса и вдруг, словно не в силах больше сдерживать себя, спросил: — Аврора, когда мы расстанемся, будете ли вы вспоминать обо мне?
   Розовые щеки девушки внезапно стали белыми, как мел. Если бы мэтр Луи поднял глаза, он бы увидел в обращенном на него взгляде душу Авроры.
   — Вы опять собираетесь покинуть меня? — пролепетала она.
   — Нет, — не слишком уверенным голосом произнес мэтр Луи, — не знаю… может быть…
   — Умоляю вас, Анри, умоляю, — воскликнула Аврора, — сжальтесь надо мной! Если вы куда-нибудь поедете, возьмите меня с собой.
   Мэтр Луи ничего не ответил, и она со слезами на глазах вновь обратилась к нему:
   — Вы, наверное, сердитесь на меня, оттого что я была требовательной, несправедливой. Анри, друг мой, но ведь это же не я рассказала вам о своих слезах. Я больше не буду, Анри! Выслушайте меня и поверьте: я больше не буду плакать! Господи, да я же понимаю, что виновата. Я счастлива, что каждый день вижу вас, Анри. Почему вы не отвечаете? Анри, вы слышите меня?
   Он сидел, отвернув голову. Аврора по-ребячески обняла его за шею, стараясь заставить взглянуть на себя. На глазах у мэтра Луи были слезы. Аврора соскользнула со стула и опустилась на колени.
   — Анри, Анри, — шептала она, — мой милый друг, мой отец, если бы вы были счастливы, счастье принадлежало бы вам одному, но ваши слезы я хочу разделить с вами!
   Не в силах совладать со страстью, он притянул ее к себе. Но в тот же миг руки его разжались.
   — Мы оба сошли с ума, Аврора! — произнес он с горькой, вымученной улыбкой. — А если бы нас кто увидел? И вообще, что все это значит?
   — Это значит, — отвечала девушка, вовсе не думавшая сдаваться, — что сегодня вечером, Анри, вы вели себя как злой себялюбец. С того дня, как вы объявили мне: «Ты мне не дочь», — вы очень переменились.
   — А, с того дня, когда вы попросили меня пощадить маркиза де Шаверни? Я помню это, Аврора, помню и хочу сообщить вам, что маркиз возвратился в Париж.
   Аврора ничего не ответила, но в ее взгляде было столько красноречивого недоумения, зачем он это говорит, что мэтр Луи прикусил губу.
   Он взял ее руку и поцеловал, словно собираясь удалиться, однако Аврора удержала его.
   — Останьтесь, — сказала она. — Если вы так будете себя вести, то в один прекрасный день, вернувшись, не обнаружите меня в своем доме. Если я вам мешаю, я уйду. Господи, я не знаю, что я сделаю, но вы избавитесь от бремени, ставшего для вас слишком тяжким.
   — Вы не успеете, — промолвил вполголоса Анри. — Чтобы расстаться со мной, вам, Аврора, не будет нужды бежать.
   — Вы что же, выгоните меня? — воскликнула девушка, вскинув голову, словно ее ударили.
   Мэтр Луи закрыл лицо руками. Они все еще сидели рядом: Аврора на подушке, положив голову на колени мэтра Луи.
   — Ах, Анри, — почти прошептала она, — мне ведь так мало надо, чтобы быть счастливой, безумно счастливой. Ведь только совсем недавно я перестала улыбаться. А разве прежде не была я радостной и веселой, когда бросалась встречать вас?
   Мэтр Луи гладил прекрасные волосы Авроры, которые в свете лампы отсвечивали темным золотом.
   — Станьте таким, как прежде, — продолжала она, — я ничего больше у вас не прошу. Говорите мне, когда вы счастливы и когда грустны, чтобы я радовалась вместе с вами или переняла всю вашу печаль в свое сердце. Это приносит облегчение. Ведь если бы у вас, Анри, была дочка, любимая дочка, вы, наверное, именно так и вели бы себя с нею?
   — Дочка! — повторил мэтр Луи, и лицо его омрачилось.
   — Да, я знаю, я вам не дочь, так что можете не повторять.
   Мэтр Луи провел по лбу тыльной стороной ладони.
   — Аврора, — обратился он к девушке, словно не слышал последних ее слов, — существует блистательная жизнь, полная удовольствий, почестей, роскоши, жизнь, какую ведут в этом мире счастливцы. Вы, дорогое дитя, не знаете ее.
   — А какая мне нужда знать ее?
   — Я хочу, чтобы вы ее узнали. Так надо, — и, невольно понизив голос, мэтр Луи закончил: — Вам, быть может, придется сделать выбор, а чтобы выбрать, надо знать.
   Он встал. Но теперь на его благородном лице отражалась обдуманная и непреклонная решимость. — Сегодня, Аврора, для вас последний день сомнений и неведения, — медленно заговорил он, — а для меня, быть может, последний день молодости и надежды!
   — Ради Бога, Анри, объяснитесь! — воскликнула девушка.
   Мэтр Луи возвел глаза к небу.
   — Я все делал так, как велела мне совесть, — прошептал он. — Тот, кто там, наверху, видит меня, и мне нечего скрывать. Прощайте, Аврора, — обратился он к девушке. Этой ночью вы не будете спать… Смотрите, размышляйте и советуйтесь с разумом прежде, чем с сердцем. Я не буду ничего предварять, я хочу, чтобы ваше впечатление было неожиданным и полным. Ежели бы я о чем-то предупредил вас, боюсь, я сделал бы это в собственных эгоистических целях. Запомните только: сколь бы ни были странны приключения, что выпадут вам в эту ночь, их источник — моя воля, а цель — ваши интересы. Если вы не успеете повидаться со мной, не тревожьтесь. Где бы я ни был, рядом ли, далеко ли, я оберегаю вас.
   Он поцеловал Авроре руку и направился к себе в комнату.
   Аврора, безмолвная и потерянная, следила за ним взглядом. Поднявшись на верхнюю площадку, мэтр Луи, прежде чем пройти к себе, по-отечески кивнул ей и послал воздушный поцелуй.

8. ПОДРУГИ

   Аврора осталась одна. Разговор, который она только что вела с Анри, закончился столь неожиданно, что она стояла, ошеломленная и словно душевно ослепшая. Мысли ее были в полном смятении. Голова в огне. Уязвленное, подавленное сердце словно бы замкнулось на самом себе.
   Она приложила столько усилий, чтобы что-то узнать, как могла, вызывала на объяснения, принуждала к этому со всем невинным лукавством, которого не лишает женщину даже наивность. Однако не только не добилась объяснения, но услышала то ли угрозу, то ли обещание, открывшее перед нею какие-то таинственные горизонты.
   Он сказал: «Вы не будете спать этой ночью». И еще: «Сколь бы странными ни показались вам ваши приключения в эту ночь, их источник — моя воля, а цель — ваши интересы».
   Приключения! Да, скитальческая жизнь Авроры была полна приключений. Но до сих пор всю ответственность брал на себя ее друг, он всегда был рядом с ней как неусыпный телохранитель, как верный защитник, и она не боялась. Но этой ночью, вероятно, приключения будут выглядеть совершенно иначе. Ей/ придется самой противостоять им.
   Да и в чем будут заключаться эти приключения? Почему он говорил недомолвками? Ей придется познакомиться с жизнью, совершенно отличной от той, какую она вела до сих пор, — с блистательной, роскошной жизнью знатных и счастливых людей. «Чтобы выбрать», — сказал он. Надо полагать, выбрать между этой неведомой и ее нынешней жизнью. А вдруг выбор уже сделан?
   Надо узнать, на какой чаше весов ее друг Анри. И тут она с тревогой подумала о своей матери. Выбрать! Впервые ей пришла в голову повергающая в ужас мысль: а что если матушка на одной чаше, а Анри на другой?
   — Нет, это невозможно! — вскричала она, отвергая такое предположение. — Господь не допустит этого!
   Она приоткрыла занавески и оперлась локтями на подоконник, чтобы свежий воздух чуть охладил ее пламенеющее лицо. На улице было небывалое движение. У входа в Пале-Рояль собралась толпа, жаждущая увидеть, как проходят приглашенные. Между двумя стенами зевак уже образовался хвост портшезов и карет. Поначалу Аврора не обратила особого внимания на это столпотворение. Что ей до суматохи и шума! Но потом в проезжающей карете она увидела двух женщин в бальных нарядах — мать и дочь. Тотчас же слезы застлали ей глаза, перед ними повисла какая-то темная завеса.
   «А вдруг моя матушка там!» — подумала она.
   Ведь это вполне вероятно и возможно. Аврора стала внимательней присматриваться к праздничному великолепию, доступному ей для наблюдения. Она догадывалась, что за стенами дворца все гораздо пышней и ярче. В ней возникло некое смутное желание, и оно стало расти и усиливаться. Она завидовала девушкам в прекрасных бальных нарядах, с жемчужными ожерельями на шее, с жемчугами и цветами в прическах, но завидовала не цветам, жемчугам, драгоценным уборам, а тому, что они сидят рядом со своими матерями. Однако скоро ей расхотелось смотреть: общая радость оскорбляла ее печаль. Веселые возгласы, волнующаяся толпа, шум, смех, блеск драгоценностей, долетающие издалека отзвуки заигравшего оркестра — все это тяготило ее. Она закрыла пылающее лицо ладонями.
   А в кухне Жан Мари Берришон исполнял роль змея-искусителя по отношению к своей бабушке, мужеподобной Франсуазе. Слава Богу, мыть тарелок пришлось немного. Мэтру Луи и Авроре понадобилось только по одной. Зато Франсуазе и юному Берришону достался обильный ужин, которого хватило бы на четверых.
   — Все-таки я сбегаю на угол посмотреть, что там, — объявил Жан Мари. — Госпожа Балао сказала, что во дворце будут устроены подлинные волшебные замки и вообще всякие сказочные чудеса. Охота хоть одним глазком взглянуть.
   — Только долго не задерживайся, бездельник, — буркнула бабушка.
   Берришон умчался. Гишардиха, Балао, Моренша и остальные соседки с радостью встретили его, чуть только он ступил на грязную мостовую Певческой улицы.
   Франсуаза вышла из кухни и заглянула в комнату Авроры.
   — Нет, каков! Уже ушел! — пробормотала она. — Барышня опять одна.
   Ей пришла благая мысль составить общество молодой хозяйке, но в этот миг влетел Жан Мари.
   — Бабушка! — закричал он. — Рамы для иллюминации, вымпелы, фонарики, кавалерия, дамы все в бриллиантах и расшитых золотом атласных платьях, точно на Троицу! Выйди посмотри, бабушка!
   Франсуаза пожала плечами:
   — Ни к чему мне все это.
   — Бабушка, да пройди только до угла. Госпожа Балао называет имена всех проезжающих вельмож и знатных дам и все рассказывает про них. Это очень поучительно. Пошли, ведь до угла всего два шага.
   — А кто будет сторожить дом? — в некотором уже сомнении не сдавалась Франсуаза.
   — Да мы же будем в десяти шагах. Будем следить за дверью. Пошли, бабушка, пошли!
   Он подхватил ее под руку и потащил за собой.
   Дверь осталась открытой.
   Да, они отошли всего шагов на десять. Но дамы Балао, Гишар, Дюран, Морен оказались весьма цепкими. Захватив Франсуазу, они уже не выпустили ее. Входило ли это в таинственные планы мэтра Луи? Позволим себе в этом усомниться.
   Процессия кумушек, что увлекла Жана Мари Берришона к сверкающей огнями площади Пале-Рояль, прошла под окнами Авроры, но она даже не заметила ее. Она вся погрузилась в раздумья.
   — Ни единой подруги, — шептала девушка, — не у кого даже спросить совета.
   В этот миг Аврора услышала какой-то звук за спиной. Она быстро обернулась и тотчас же издала испуганный крик, которому ответил веселый смех. Перед нею стояла отправляющаяся на бал дама в розовом атласном домино с капюшоном, накинутым на голову, и в маске.
   — Мадемуазель Аврора? — с церемонным реверансом осведомилась неизвестная.
   — Уж не сплю ли я? — воскликнула Аврора. — Это голос…
   Маска упала, и явилось шаловливое лицо доньи Крус.
   — Флор! — вскричала Аврора. — Не может быть! Ты ли это?
   Донья Крус, легкая, как сильфида, бросилась к ней, раскрыв объятия. Они обменялись легкими и быстрыми девичьими поцелуями. Случалось вам видеть, как две голубки, играя, касаются друг друга клювами?
   — А я только что сетовала, что у меня нет подруги! — воскликнула Аврора. — Флор, милая моя Флор, как я рада тебя видеть! — Но тут же, охваченная внезапным сомнением, она поинтересовалась: — Как ты прошла сюда? Ведь я же запретила принимать кого бы то ни было.
   — Запретила? — шаловливо повторила донья Крус.
   — Хорошо, попросила, если тебе так больше нравится, — покраснев, поправилась Аврора.
   — Это я называю тюрьмой под крепкой охраной, — заметила Флор. — Дверь настежь, и никого, кто мог бы крикнуть: «Стой! Кто идет?»
   Аврора тотчас же вышла в залу. Там действительно никого не было, двери были открыты настежь. Она кликнула Франсуазу и Жана Мари. Никто не ответил. Мы с вами знаем, где в этот момент были Перришон и его бабушка. Но Аврора не знала. После странного предупреждения, которое, уходя, сделал мэтр Луи, что этой ночью ее ждут необычные приключения, Аврора, естественно, решила:
   «Это по его распоряжению».
   Она закрыла дверь всего лишь на защелку и вернулась к донье Крус, которая прихорашивалась перед зеркалом.
   — До чего мне приятно снова увидеть тебя! — бросила цыганка. — Господи, как ты выросла и похорошела!
   — И ты тоже, — ответила Аврора.
   С радостным восхищением они любовались друг другом.
   — А этот наряд? — поинтересовалась Аврора.
   — Бальный туалет, моя красавица, — с довольным видом сообщила донья Крус. — Как он тебе? Не правда ли, красивый?
   — Прелестный! — подтвердила Аврора.
   Она распахнула на подруге домино, чтобы взглянуть на юбку и корсаж.
   — Прелестный! — повторила она. — А какой богатый! Ой, Флор, я догадалась! Ты решила разыграть меня, да?
   — Ну вот еще, — фыркнула донья Крус. — Я вовсе не собираюсь разыгрывать тебя. Я еду на бал, только и всего.
   — На какой бал?
   — Сегодня будет только один бал.
   — На бал к регенту?
   — Господи, красавица моя, ну конечно на бал к регенту. Меня ждут в Пале-Рояле, чтобы представить его королевскому высочеству и принцессе Палатинской, его матери. Только и всего.
   Аврора широко раскрыла глаза.
   — Тебя это удивляет? — спросила донья Крус, откинув ножкой шлейф своего парадного платья. — А почему удивляет? Впрочем, меня самое это тоже удивляет. Тут произошли такие события, такие события! Я тебе сейчас расскажу.
   — Но как ты нашла мой дом? — удивилась Аврора.
   — Я его знала. Мне разрешили повидаться с тобой. У меня ведь тоже есть повелитель.
   — У меня нет повелителя, — надменно вскинув голову, бросила Аврора.
   — Ну, если тебе больше нравится, раб. Раб, который приказывает. Я должна была посетить тебя завтра утром, но сказала себе: «А почему бы мне сейчас не навестить мою милую Аврору?»
   — Ты меня все еще любишь?
   — Безумно! Но позволь мне рассказать тебе одну историю, а потом вторую. У меня их целая куча. После моего приезда сюда я еще никуда не выходила, и мне нужно было найти дорогу в огромном неведомом Париже от церкви Сен-Маглуар до твоего дома.
   — От церкви Сен-Маглуар? — прервала ее Аврора. — Ты живешь недалеко от нее?
   — Да, там моя клетка, точь-в-точь как и у тебя, милая моя птичка. Только в отличие от твоей моя будет покрасивей. У моего Лагардера дела идут лучше.
   — Тс-с! — шепнула Аврора, приложив палец к губам.
   — О, я вижу, мы продолжаем обитать в стране тайн. Короче, я была в крайнем затруднении, как вдруг услышала, что кто-то скребется в мою дверь. Я даже не успела подойти к ней, а она уже отворилась. Вошел человечек, весь в черном, уродливый, даже страшный. Он поклонился мне до земли, я, даже не рассмеявшись, сделала ему реверанс, решив, что этот красавчик — какой-нибудь поставщик. А он мне говорит: «Если мадемуазель соблаговолит следовать за мной, я провожу ее туда, куда она собирается отправиться».
   — Горбун? — выйдя из задумчивости, бросила Аврора.
   — Да, горбун. Это ты прислала его?
   — Нет.
   — Но ты его знаешь?
   — Я ни разу не говорила с ним.
   — Ей-богу, я и словом не обмолвилась ни единой живой душе, что хотела бы перенести визит к тебе с завтрашнего утра на сегодняшний вечер. Мне было бы крайне досадно, если бы оказалось, что ты знаешь этого гнома. Почему-то мне хочется думать, что он существо сверхъестественное. Впрочем, надо и впрямь быть колдуном, чтобы обмануть бдительность моих Аргусов. Не хвалясь, признаюсь тебе, что охраняют меня не так, как тебя. Ты же знаешь, что я не трусиха, предложение этого черного человечка оживило мою страсть к приключениям, и я, не раздумывая, согласилась. Он отвесил мне второй поклон, еще почтительней, чем первый, и, представляешь себе, открыл небольшую дверцу в моей комнате, о существовании которой я даже не подозревала. Потом повел меня через коридор, о котором я совершенно не догадывалась. Никем не замеченные, мы вышли, на улице ждала карета, он подал мне руку, помогая подняться в нее. В карете он вел себя просто безукоризненно. Мы оба вышли у твоей двери, карета умчалась, я поднялась по ступенькам, а когда обернулась, чтобы поблагодарить его, никого уже не было!
   Аврора задумчиво слушала его.
   — Это он, — вполголоса проговорила она. — Это несомненно он.
   — О ком ты? — спросила донья Крус.
   — Нет, ни о ком… Но в качестве кого, Флор, милая моя цыганочка, ты будешь представлена регенту?
   Донья Крус сделала недовольную гримаску.
   — Милая моя, — объявила она, усаживаясь в глубокое кресло, — здесь нет никакой цыганки, да и никогда не было. Это призрак, иллюзия, выдумка, сон. Мы — дочь некоей принцессы, только и всего.
   — Ты? — переспросила пораженная Аврора.
   — А кто же? — усмехнулась донья Крус. — Уж не ты же, конечно. Понимаешь, моя красавица, это все проделки цыган. Они проникают во дворцы через каминные трубы, когда огонь не горит, крадут всякие там драгоценности, а заодно уносят с собой колыбель со спящей в ней наследницей знатного рода. Вот я и есть наследница, украденная цыганами, самая богатая наследница в Европе, насколько я знаю.
   Непонятно было, смеется она или говорит серьезно. Пожалуй, донья Крус и сама не могла бы сказать в точности. Говорила она с таким пылом, что ее смугловатые щеки даже немножко раскраснелись. Ее черные, как уголь, глаза светились умом и дерзостью. Аврора слушала, приоткрыв рот. На ее лице выражалась простодушная доверчивость. И было видно, как она рада счастью давней подруги.
   — Как хорошо! — воскликнула она. — Флор, а как тебя по-настоящему зовут?
   Донья Крус расправила широкие складки платья и сдостоинством сообщила:
   — Мадемуазель де Невер.
   — Невер! — повторила Аврора. — Одна из самых знатных фамилий во Франции!
   — Увы, да. Кажется, мы состоим в родстве с его величеством.
   — Но как?..
   — Как? Как? — воскликнула донья Крус, отбросив вдруг важность и вдруг возвратясь к сумасбродной веселости, которая куда больше была ей к лицу. — Вот этого как раз я и не знаю. Я пока еще не имела чести познакомиться со своей генеалогий. Всякий раз, когда я спрашиваю, мне говорят: «Тс-с…» Кажется, у меня есть враги. Любое величие, Аврора, вызывает зависть. Я ничего не знаю, но мне все равно, я на все махнула рукой.
   Аврора, которая, казалось, некоторое время о чем-то размышляла, неожиданно спросила:
   — Флор, а если бы оказалось, что я несколько больше, чем ты, знаю твою историю?
   — Бог мой, меня это ничуть бы не удивило. Меня уже ничто не удивляет. Но если ты знаешь мою историю, сохрани это знание для себя: мой опекун и принц Гонзаго должен сегодня ночью рассказать мне ее во всех подробностях.
   — Гонзаго? — вздрогнув, переспросила Аврора.
   — Что с тобой? — удивилась донья Крус.
   — Ты сказала: Гонзаго?
   — Да, Гонзаго, принц Гонзаго. Он защищает мои права и является мужем моей матери герцогини де Невер.
   — Ах, значит, Гонзаго — муж герцогини? — протянула Аврора.
   Ей вспомнилась поездка к развалинам замка Келюс. Перед глазами возникла картина ночного боя. Его участники, вчера еще неведомые, сегодня обретали имена.
   А ребенок, спавший во время этого ночного боя, ребенок, о котором рассказывала хозяйка кабачка в Тарриде, это Флор.
   Но кто же убийца?
   — О чем ты думаешь? — спросила донья Крус.
   — Об имени Гонзаго, — ответила Аврора.
   — Почему?
   — Прежде чем ответить, я хотела бы знать, любишь ли ты его?
   — Умеренно, — призналась донья Крус. — Я могла бы его полюбить, но он этого не хочет.
   Аврора молчала.
   — Ну, говори же! — воскликнула бывшая цыганка, нетерпеливо постукивая башмачком по полу.
   — Если бы ты его любила… — начала Аврора и смолкла.
   — Да говори же, говори!
   — Поскольку он твой опекун, муж твоей матери…
   — Карамба! — от всей души выругалась так называемая мадемуазель де Невер. — Не знаю, рассказать ли тебе? Я видела свою мать. Я ее очень почитаю, больше того, люблю, потому что она много выстрадала, но при виде ее мое сердце не забилось сильней и руки не раскрылись для объятий. Знаешь, Аврора, — в неподдельном порыве страсти воскликнула она, — мне всегда казалось, что когда находишь свою мать, можно умереть от счастья.
   — Мне тоже так кажется, — согласилась Аврора.
   — А вот я осталась холодна, совсем холодна. Так что ежели дело касается Гонзаго, ничего не бойся и говори. Можешь не бояться говорить даже о госпоже де Невер.
   — Нет, речь только о Гонзаго, — сказала Аврора. — Это, имя в памяти у меня слилось со всеми моими детскими и отроческими страхами. Когда мой друг Анри в первый раз рисковал жизнью, спасая меня, я впервые услышала имя Гонзаго. Еще раз я услыхала его, когда мы подверглись нападению в усадьбе в окрестностях Памплоны. В ту ночь, когда ты пустила в ход чары, чтобы усыпить моих стражей в шатре предводителя цыган, имя Гонзаго прозвучало в третий раз. В Мадриде — опять Гонзаго, в замке Келюс — тоже Гонзаго!
   Теперь задумалась донья Крус.
   — Дон Луис, твой красавец Синселадор, никогда не говорил тебе, что ты — дочь знатной дамы? — вдруг спросила она.
   — Никогда, — ответила Аврора, — и тем не менее я уверена в этом.
   — Знаешь, Аврора, — призналась бывшая цыганка, — я не люблю долго думать. У меня в голове множество мыслей, но все они какие-то неясные и не хотят выходить из нее. Я считаю, что тебе куда больше, чем мне, подошло бы стать знатной барышней, но я также считаю, что не стоит ломать себе голову, пытаясь разгадывать всякие тайны. Я — христианка, и тем не менее я сохранила лучшую часть верований своих предков, то есть тех, кто вскормил меня: принимать и времена, и события такими, как они есть, и утешаться словами: «Такова судьба». К примеру, я никак не в силах поверить, будто господин Гонзаго — разбойник с большой дороги и убийца: слишком у него высокое положение для этого. Скажу тебе, что в Италии тьма-тьмущая людей, носящих фамилию Гонзаго, и настоящую и фальшивую. Тот, о котором ты рассказываешь, верней всего, фальшивый Гонзаго. Скажу тебе еще одно: если бы принц Гонзаго был твоим преследователем, дон Луис вряд ли привез бы тебя в Париж, где, как всем известно, находится резиденция принца.
   — Тогда почему он окружил меня такими предосторожностями? — поинтересовалась Аврора. — Почему запретил мне выходить и даже подходить к окнам?
   — Он что, ревнив? — спросила донья Крус.
   — Флор! — укоризненно произнесла Аврора.
   Донья Крус сделала пируэт, после чего одарила подругу самой озорной своей улыбкой.
   — Принцессой я стану не раньше, чем через два часа, — заметила она, — так что пока могу говорить совершенно откровенно. Да, твой таинственный красавец, твой мэтр Луи, твой Лагардер, твой странствующий рыцарь, твой повелитель, твой идол ревнив. Но, дьявол меня раздери, как говорят при дворе, разве ты не достойна ревности?
   — Флор! Флор! — лепетала Аврора.
   — Ревнив, ревнив, ревнив, красавица моя! И вовсе это не из-за господина Гонзаго вы уехали из Мадрида. Я ведь немножко колдунья, мадемуазель, так мне ли не знать, сколько влюбленных там примерялись, высоко ли ваши окна?
   Аврора стала краснее вишни. А донья Крус, поскольку она была колдунья, ничуть не сомневалась, что стрела попала в цель. Она смотрела на Аврору, которая не смела поднять глаз.
   — О, как мы покраснели от гордости и удовольствия! — промолвила донья Крус, целуя подругу в лоб. — Как нам приятно, что нас ревнуют! Он что, все так же прекрасен, как звезда, отважен и ласков, словно дитя? Ну, признайся, шепни мне тихонько на ухо: ты его любишь?
   — Почему же тихонько? — вскинув голову, спросила Аврора.
   — Если хочешь, можешь громко.
   — Так вот, объявляю громко: да, я его люблю!
   — И слава Богу! От всего сердца говорю: я рада за тебя. Скажи, ты счастлива? — вдруг спросила донья Крус, пристально глядя на подругу.
   — Конечно.
   — Очень счастлива?
   — Да, потому что он со мной.
   — Прекрасно! — вскричала цыганка.
   После чего, обведя комнату довольно презрительным взглядом, она бросила:
   — Pobre dicha, dicha diilce!⁷⁸
   Из этой испанской пословицы наши авторы водевилей вывели знаменитую аксиому: «С милым рай и в шалаше». Оглядевшись, донья Крус изрекла:
   — Да, без любви тут трудно выдержать. Дом уродливый, улица мрачная, мебель ужасная. Я понимаю, душенька, ты сейчас скажешь мне: «Дворец без него…»
   — Я скажу тебе другое, — прервала Аврора цыганку. — Если бы я захотела дворец, мне достаточно было бы только слово молвить, и я получила бы его.
   — Вот как?
   — Да.
   — Он стал таким богатым?
   — До сих пор, стоило мне чего-нибудь пожелать, и он тотчас же давал мне это.
   — Да, — тихо промолвила донья Крус уже без смеха, — этот человек не похож на других. В нем есть нечто непонятное и возвышенное. Я ведь ни перед кем не опускала глаза, только перед ним… Знаешь, что бы там ни говорили, а чародеи существуют. И я думаю, твой Лагардер — один из таких чародеев.
   Донья Крус произнесла это совершенно серьезно.
   — Что за глупости! — воскликнула Аврора.
   — Но я это видела! — все так же серьезно промолвила цыганка. — И я хочу это тебе доказать. Вот что, загадай какое-нибудь желание, думая о нем.