Феваль Поль. Горбун, Или Маленький Парижанин

   — Он нашел себе господина, — добавил Навайль.
   — Еще более ядовитого и болтливого, чем он сам! Между тем Шаверни обратился к человечку в черном:
   — Можно вас на два слова, сударь?
   — Хоть на тысячу, маркиз.
   — Скажите, пословица, что вы упомянули: «Злой человек не проживет в добре век», — относится лично ко мне?
   — Да, лично к вам.
   — Не угодно ли вам пояснить свои слова, сударь?
   — Маркиз, я спешу.
   — А если я вас заставлю?
   — Это будет замечательно! Маркиз де Шаверни, убивший в драке некоего Эзопа Второго, обладателя собачьей конуры господина де Гонзаго. Какой прелестный штришок к вашей репутации!
   Шаверни, однако, сделал попытку задержать горбуна и вытянул руку. Тот схватил ее и сжал в своих ладонях.
   — Маркиз, — тихо проговорил он, — вы не такой дурной человек, как может показаться по вашим поступкам. Когда я путешествовал по прекрасной Испании, где вы, кстати, тоже бывали, однажды мне довелось быть свидетелем странного зрелища: благородный жеребец среди простых мулов, принадлежащих еврейским купцам. Это было в Овьедо. Когда через некоторое время я проезжал там снова, жеребец был уже едва живой. Маркиз, вы не на своем месте и умрете молодым, потому что вам слишком трудно стать мошенником.
   Поклонившись, горбун двинулся дальше и вскоре скрылся за кустами. Шаверни неподвижно стоял, свесив голову на грудь.
   — Наконец-то он убрался! — воскликнул Ориоль.
   — Этот человек — сущий дьявол! — подхватил Навайль.
   — Смотрите, как озабочен бедняга Шаверни!
   — Но что за игру ведет этот чертов горбун?
   — Шаверни, что он тебе сказал?
   — Шаверни, поделись с нами!
   Приятели окружили маркиза. Шаверни рассеянно оглядел их и, сам того не замечая, прошептал:
   — Злой человек не проживет в добре век.
   Музыка в гостиных смолкла. Наступила пауза между двумя менуэтами. Толпа в саду сделалась еще гуще, в ней то и дело возникали мелкие интриги.
   Господин де Гонзаго, устав дожидаться в передней, вернулся в гостиную. Благодаря безупречным манерам и изысканной речи он пользовался таким расположением дам, что они в один голос твердили, что Филипп де Гонзаго, будь он даже не столь родовит и богат, все равно являл бы собой образец рыцаря. Понятное дело, его титул принца, робко оспаривавшийся лишь отдельными чудаками, и его миллионы, которые никто не ставил под сомнение, делу отнюдь не мешали.
   Несмотря на то, что принц был очень близок к регенту, он никогда не вел себя развязно, хотя это и было тогда в большом почете. Говорил он всегда учтиво и бесстрастно, держал себя с достоинством. Но легче от этого никому не было.
   Герцогиня Орлеанская ценила его весьма высоко, а воспитатель юного короля, славный аббат Флери, чью благосклонность сыскать было очень трудно, считал Гонзаго чуть ли не святым.
   Придворные сплетники много и по-разному рассказывали о том, что произошло в доме у Гонзаго. Практически все дамы находили, что его поведение по отношению к жене превосходит все мыслимые пределы героизма. Это не муж, это истинный апостол, мученик! Двадцать лет безропотного терпения! Двадцать лет неизбывной доброты перед лицом постоянного презрения! Даже в древней истории нет столь прекрасных примеров!
   Принцессы уже знали, каким красноречием блеснул Гонзаго перед семейным советом. Мать регента, простодушная по натуре, толстая баварка, от всего сердца протянула ему руку для поцелуя, герцогиня Орлеанская осыпала его комплиментами, маленькая аббатиса де Шель пообещала помолиться за него, а герцогиня Беррийская обозвала его благородным простофилей.
   Зато несчастную принцессу Гонзаго все были готовы побить камнями, поскольку она заставила страдать такого достойного человека. Ах, читатель, вы же знаете, что Мольер нашел это бесподобное имя Тартюф в Испании!
   Купаясь в лучах славы, Гонзаго внезапно увидел в одной из дверей длинное лицо Пероля. Физиономия этого верного слуги никогда не излучала бурного веселья, но сегодня она просто олицетворяла отчаяние. Пероль был мертвенно-бледен, испуган и поминутно вытирал выступающие на висках капли пота. Гонзаго подозвал его. Пероль неловко пересек гостиную, подошел и что-то шепнул на ухо своему господину. Тот поспешно встал и с присутствием духа, свойственным лишь великолепным итальянским мошенникам, проговорил:
   — Принцесса Гонзаго приехала? Пойду ее встречу. Лицо Пероля выразило крайнее изумление.
   — Где она сейчас? — осведомился Гонзаго.
   Пероль не знал наверняка. Он поклонился и пошел вперед.
   — Нет, некоторые мужчины все же слишком добры! — промолвила мать регента, сопровождая свои слова проклятьем, вывезенным ею из Баварии.
   Принцессы нежным взглядом следили за удаляющимся Гонзаго. Бедняга!
   — Что тебе от меня нужно? — спросил тот у Пероля, когда они остались одни.
   — Горбун здесь, на балу, — сообщил фактотум.
   — Да мне ли этого не знать? Я сам дал ему билет.
   — Но вам ничего не известно об этом горбуне.
   — А у кого я, по-твоему, должен спросить?
   — Я его опасаюсь.
   — Опасайся сколько угодно. Это все?
   — Сегодня вечером он разговаривал с регентом более получаса.
   — С регентом? — удивленно переспросил Гонзаго. Однако он тут же взял себя в руки и добавил:
   — Ему, надо полагать, было что сказать регенту.
   — Да уж было, могу поклясться, — согласился Пероль. Фактотум пересказал сцену, происшедшую в индейском вигваме. Когда он закончил, Гонзаго с жалостью рассмеялся.
   — Да, эти горбуны люди неглупые, — с пренебрежением заметил он, — однако ум у них причудливый и деформированный, так же как и тело. Вечно они ломают неудачную комедию. Тот, что сжег храм в Эфесе, чтобы прославиться, тоже, вероятно, был горбун¹¹⁵.
   — Как легко вы ко всему этому относитесь! — вскричал Пероль.
   — Разве что, — задумчиво проговорил Гонзаго, — он оценит себя слишком дорого.
   — Но, ваше высочество, он же нас выдал! — с нажимом проговорил Пероль.
   Гонзаго отвернулся и с улыбкой взглянул через плечо на фактотума.
   — Ах, бедный мой мальчик, — тихонько сказал он, — как трудно будет сделать из тебя человека. Разве ты до сих пор не понял, что усердие этого горбуна нам на руку?
   — Нет, ваше высочество, признаюсь, не понял.
   — Не люблю чрезмерного усердия, —. продолжал Гонзаго, — надо будет его как следует отчитать. Но он, тем не менее, подал нам превосходную мысль.
   — Благоволите объяснить, ваше высочество.
   Собеседники стояли под деревьями, где в нынешние времена проходит улица Монпансье. Гонзаго дружески взял фактотума под руку.
   — Прежде расскажи о том, — попросил он, — что произошло на Певческой улице.
   — Ваши приказания были выполнены в точности, — ответил Пероль. — Я пошел во дворец только после того, как своими глазами убедился, что носилки отправились на улицу Сен-Маглуар.
   — А что донья Крус? Мадемуазель де Невер?
   — Донья Крус должна быть здесь.
   — Отыщи ее. Дамы ждут; я все приготовил, ее ожидает невероятный успех. А теперь вернемся к горбуну. Так что он там наговорил регенту?
   — Вот этого-то я и не знаю.
   — А я знаю или, по крайней мере, догадываюсь. Он сказал примерно следующее: «Убийца Невера жив».
   — Тс-с! — невольно вырвалось у Пероля, который задрожал как осиновый лист.
   — И правильно сделал, — бесстрастно продолжал Гонзаго. — Убийца Невера жив. Какой смысл мне его укрывать — мне, мужу вдовы Невера, судье и законному мстителю? Убийца Невера жив. Я хотел бы, чтобы меня услышал сейчас весь двор.
   Пероль только обильно потел.
   — А раз он жив, — продолжал Гонзаго, — то мы его найдем.
   Он остановился и заглянул своему фактотуму в лицо. Тот дрожал всем телом, физиономия его подергивалась от нервного тика.
   — Ты понял? — осведомился Гонзаго.
   — Я понимаю одно: вы играете с огнем, монсеньор.
   — Такова мысль горбуна, — понизив голос, развивал свою идею принц, — и она неплоха, клянусь честью! Но только почему она пришла ему в голову, почему он хочет казаться более осведомленным, чем мы? Это следует выяснить. Люди, которые настолько умны, умирают обычно преждевременной смертью.
   Пероль с живостью поднял голову. Наконец-то с ним заговорили на понятном языке.
   — Сегодня ночью? — спросил он.
   Гонзаго и Пероль дошли до центральной аллеи, откуда открывался вид на освещенные купы деревьев и статую божества Миссисипи посреди фонтана, разбрасывавшего снопы влаги. Женщина в строгом придворном наряде, просторном черном домино и маске шла в их сторону по другому краю аллеи. Она держала под руку седого старика.
   Гонзаго вдруг оттолкнул Пероля и заставил его спрятаться в тень.
   Женщина в маске и старик начали пересекать аллею.
   — Ты ее узнал? — спросил Гонзаго.
   — Нет, — ответил фактотум.
   — Дорогой президент, — проговорила в этот миг женщина в маске, — благоволите дальше меня не провожать.
   — Сегодня вечером я еще понадоблюсь госпоже принцессе? — осведомился старик.
   — Через час приходите за мною на это место.
   — Это же президент де Ламуаньон! — прошептал Пероль. Президент поклонился спутнице и скрылся в боковой аллее.
   Гонзаго проговорил:
   — Похоже, принцесса еще не нашла того, кого искала. Не будем терять ее из виду.
   Женщина в маске — а это была и в самом деле принцесса Гонзаго — надвинула капюшон домино на лицо и направилась к фонтану.
   Толпу уже в который раз охватило лихорадочное возбуждение. Только что объявили о прибытии регента и славного господина Лоу, второго человека в королевстве. Юный король в счет пока еще не шел.
   — Ваше высочество не изволили мне ответить, — между тем настаивал Пероль. — Горбуном мы займемся сегодня?
   — Да неужто он нагнал на тебя такого страху?
   — Если бы вы слышали, как я, его речи…
   — О поднимающихся могильных плитах, призраках и суде небесном? Все это я знаю. Мне нужно поговорить с этим горбуном. Но только не сегодня ночью. Сегодня ночью мы пойдем указанным нам путем. Слушай меня внимательно и попытайся уразуметь. Этой ночью, если он сдержит свое обещание, а он его сдержит, ручаюсь, мы выполним обещание, которое он дал регенту от нашего имени. На этот праздник явится человек — заклятый мой враг, при одном имени которого вы трясетесь, словно женщина.
   — Лагардер! — выдавил Пероль.
   — И мы, перед ярко освещенными зеркалами, в присутствии всей этой толпы, которая уже возбуждена и ждет к концу вечера Бог знает какой драмы, — мы сорвем с этого человека маску и объявим: «Вот убийца Невера!»
   — Ты видел? — спросил Навайль.
   — Клянусь честью, это же принцесса! — отозвался Жиронн.
   — Одна среди толпы, без кавалера и даже пажа, — добавил Шуази.
   — Она кого-то ищет.
   — Разрази меня гром! Какая хорошенькая! — вскричал Шаверни, внезапно очнувшись от своей меланхолии.
   — Которая? В розовом домино? Да это ж сама Венера, силы небесные!
   — Это мадемуазель де Клермон, она ищет меня, — заявил Носе.
   — Фанфарон! — воскликнул Шаверни. — Неужто ты не видишь, что это маршальша де Тессе, которая ищет меня, пока ее бравый супруг бегает за царем?
   — Пятьдесят луи за то, что это мадемуазель де Клермон.
   — Сто за то, что маршальша!
   — Что ж, пойдем и спросим, кто она.
   Повесы отправились выполнять свое намерение и только тогда заметили, что за прекрасной незнакомкой следуют на расстоянии два молодца со шпагами в полтора локтя длиною: руки у них были воинственно уперты в бедра, а блестевшие из-под масок глаза внимательно следили за происходящим.
   — Тьфу, пропасть! — в один голос воскликнули молодые люди. — Это не мадемуазель де Клермон и не маршальша, это — приключение!
   Тем временем все наши игроки собрались подле пруда. После визита в буфет с напитками и пирожными к ним вернулось хорошее настроение.
   Новоиспеченному дворянину Ориолю ужасно хотелось сделать что-нибудь этакое, чтобы отличиться в новом качестве.
   — Господа, — воскликнул он, приподнимаясь на цыпочках, — а может, это мадемуазель Нивель?
   Когда Ориоль заговаривал о мадемуазель Нивель, его приятели насмешки ради никогда ему не отвечали. За последние полгода он истратил на нее пятьдесят тысяч экю. Не будь злых шуточек, которые любовь навлекает на великих финансистов, последние были бы уж слишком счастливы на этом свете.
   Среди всей этой суматохи прекрасная незнакомка чувствовала себя явно не в своей тарелке. Даже маска не могла скрыть ее смущения. Два молодца продолжали выступать шагах в десяти за ней.
   — Вперед, брат Галунье!
   — Плюмаж, мой благородный друг, вперед!
   — Ризы Господни! Тут дело нешуточное, миленький мой. Этот чертов горбун говорил с ними от имени Лагардера.
   Они чувствовали, что кто-то не спускает с них строгого взгляда. Мастера шпаги держались истуканами, словно солдаты на часах. Чтобы иметь возможность свободно разгуливать по балу, они снова надели свои новые полукафтаны и заодно освободили госпожу Франсуазу и ее внука Берришона.
   Уже больше часа бедняжка Аврора, затерявшись в толпе, тщетно искала своего друга Анри Проходя мимо принцессы Гонзаго, она уже была готова представиться ей — такой страх внушали ей горящие взоры многочисленных повес. Но что она могла сказать этой важной даме, которая здесь у себя дома? Аврора так ни на что и не решилась. К тому же она спешила поскорее добраться до поляны Дианы, где ей было назначено свидание.
   — Господа, — очнувшись от задумчивости, проговорил Шаверни. — Это не мадемуазель Клермон, не маршальша, ни Нивель, а какая-то неизвестная нам чудная красавица. У юной мещаночки не было бы такой королевской осанки, провинциалка продала бы душу дьяволу и все равно не блистала бы столь чарующей грацией, а придворная дама не смущалась бы столь прелестно. Короче, у меня есть предложение.
   — Ну-ка, что за предложение? — послышались голоса. Приятели обступили Шаверни.
   — Она ищет кого-то, не так ли? — продолжал Шаверни.
   — Пожалуй, да, — согласился Носе.
   — И это не будет преувеличением, — поддержал Навайль. Остальные загомонили:
   — Да! Разумеется! Она кого-то ищет.
   — И этот кто-то, — не унимался Шаверни, — счастливчик.
   — Еще бы! Но это никакое не предложение.
   — Несправедливо, — продолжал маркиз, — чтобы такое сокровище принадлежало субъекту, который не входит в наше почтенное содружество.
   — Несправедливо! — послышалось со всех сторон. — Ужасно! Вопиюще! Это уж слишком!
   — Поэтому я предлагаю, — сказал Шаверни, — сделать так, чтобы прелестное дитя не отыскало бы того, кого ищет.
   — Браво! — завопили в один голос повесы.
   — Наконец-то Шаверни вновь стал самим собой!
   — Item¹¹⁶, — заключил маркиз, — я предлагаю, чтобы прелестное дитя нашло не субъекта, которого оно ищет, а одного из нас.
   — Браво! Брависсимо! Да здравствует Шаверни! Маркиза чуть было не принялись качать.
   — Но кого из нас она найдет? — осведомился Навайль.
   — Меня! Меня! — закричали все разом, не исключая даже свежеиспеченного шевалье Ориоля, который забыл о правах мадемуазель Нивель.
   Менторским жестом Шаверни восстановил тишину.
   — Господа, — сказал он, — спорить пока рано. Сперва отобьем прелестницу от ее провожатых, а потом уж честно разыграем в кости, в фараон или бросим жребий, кому выпадет честь составить ей компанию.
   Столь мудрое решение было встречено всеобщим одобрением.
   — Тогда на приступ! — вскричал Навайль.
   — Минутку, господа! — остановил друзей Шаверни. — Я прошу оказать мне честь и назначить меня командующим нашей экспедиции.
   — Согласны! Согласны! На приступ! Шаверни оглядел своих приятелей.
   — Главное, — сказал он, — не наделать шума. В саду полно гвардейцев, и будет очень жаль, если нас выставят отсюда до ужина. Нужно применить военную хитрость. Ну-ка, у кого хорошее зрение? Не видно ли на горизонте какого-нибудь розового домино?
   — В розовом домино мадемуазель Нивель, — поспешил ввернуть Ориоль.
   — А вот еще одно! И еще! И еще! — раздалось в кружке.
   — Я имею в виду кого-то, кого мы знаем.
   — Вон там мадемуазель Дебуа! — вскричал Навайль.
   — А там — Сидализа, — предложил Таранн.
   — Нам нужно только одно розовое домино. Я выбираю Сидализу — у нее примерно такая же фигура, как и у нашей прелестной незнакомки. Привести сюда Сидализу!
   Мадемуазель Сидализа прогуливалась под руку с каким-то замшелым старцем, самое меньшее герцогом или пэром. Ее подвели к Шаверни.
   — Любовь моя, — проговорил маркиз, — Ориоль, который у нас теперь дворянин, обещает тебе сто пистолей, если ты хорошенько нам услужишь. Тебе нужно отвлечь вон тех двух злющих псов и заменить собою их подопечную.
   — А посмеяться будет над чем? — поинтересовалась Сидализа.
   — Животик надорвешь, — ответил Шаверни

6. ДОЧЬ МИССИСИПИ

   Ориоль даже не стал протестовать по поводу сотни пистолей: его ведь назвали дворянином. Милая крошка Сидализа рада была ввязаться в какую-нибудь авантюру. Она лишь сказала:
   — Ну, раз можно будет посмеяться, я готова. Объяснять ей долго не пришлось. Несколько секунд спустя,
   переходя от одной кучки людей к другой, она заняла свой пост между двумя мастерами шпаги и Авророй. В то же время один из отрядов генерала Шаверни затеял небольшую потасовку с Плюмажем-младшим и братом Галунье, а другой с помощью умелого маневра отрезал от них Аврору.
   Плюмаж первый получил удар локтем. Вскричав страшным голосом: «Ризы Господни», он схватился за шпагу, но Галунье шепнул ему на ухо:
   — Вперед!
   Плюмаж стерпел обиду. В этот миг увесистый тумак заставил покачнуться уже Галунье.
   — Вперед! — сказал другу Плюмаж, увидев грозные искорки у него в глазах.
   Так суровые монахи-трапписты¹¹⁷, встречаясь и расходясь, стоически напоминают друг другу: «Брат, придется умереть!»
   — Ах, битый туз, вперед!
   На ногу гасконца опустился чей-то тяжелый каблук, а нормандец снова покачнулся: кто-то сунул ему ножны от шпаги между ног.
   — Вперед!
   Но уши наших молодцов уже горели.
   — Сокровище мое, — пробормотал задетый в четвертый раз Плюмаж, с жалостью глядя на Галунье, — кажется, я сейчас рассержусь, гром и молния!
   Громко сопевший Галунье не ответил, но когда в атаку пошел Таранн, то действия опрометчивого финансиста были встречены звонкой пощечиной. Плюмаж испустил глубокий вздох облегчения: начал не он. Одним ударом кулака он послал Жиронна и ни в чем не повинного Ориоля на землю.
   Завязалась стычка. Она была короткой, однако второй отряд под личным командованием Шаверни успел на мгновение скрыть Аврору от глаз ее стражей. Обратив в бегство нападавших, Плюмаж и Галунье огляделись. Розовое домино никуда не исчезло. Но это уже была Сидализа, честно зарабатывающая свою сотню пистолей.
   Радуясь, что им удалось безнаказанно пустить в ход кулаки, Плюмаж и Галунье продолжали наблюдение, время от времени повторяя с победным видом:
   — Вперед!
   Тем временем сбитая с толку Аврора, не видя больше своих защитников, была вынуждена двигаться вместе с теми, кто стоял рядом с нею. Делая вид, что их несет с собой толпа, они незаметно подводили ее к купе деревьев, росших между прудом и поляной Дианы. В середине этой купы и помещался домик мэтра Лебреана.
   Заросли деревьев были прорезаны узкими извилистыми тропинками, как в английских парках, которые начинали входить в моду. Толпа в саду двигалась широкими аллеями, а эти тропки были почти пустынны. Неподалеку от домика мэтра Лебреана среди деревьев стояла уединенная беседка. Туда-то повесы и увлекли несчастную Аврору.
   Шаверни сдернул маску с лица. Аврора громко вскрикнула: она узнала в нем молодого человека из Мадрида.
   На крик Авроры дверь домика отворилась. Высокий человек в маске, закутанный в просторное черное домино, появился на пороге. В руке у него была обнаженная шпага.
   — Не пугайтесь, прелестная дама, — проговорил маленький маркиз, — эти господа и я — ваши преданные поклонники.
   С этими словами он попытался обнять Аврору за талию; та принялась звать на помощь. Ей удалось крикнуть лишь один раз: Альбре, проскользнувший за спину девушки, зажал ей рот шелковым платком. Но и одного раза оказалось достаточно. Человек в черном домино переложил шпагу в левую руку, а правой схватил Шаверни за шиворот и отшвырнул шагов на десять. Такая же участь постигла и Альбре.
   Мгновенно десять клинков вылетели из ножен. Снова переложив шпагу в левую руку, человек в домино двумя молниеносными ударами обезоружил стоявших спереди Жиронна и Носе. Видя это, Ориоль долго раздумывать не стал. Оправдывая возложенные на него надежды, новоиспеченный дворянин тут же пустился наутек с криком: «На помощь!» Монтобер и Шуази ринулись было в атаку, но первый мигом упал на колени, получив скользящий удар по уху, второму же не повезло больше: незнакомец раскроил ему лицо.
   Тем временем на шум прибежали гвардейцы. Посрамленные искатели приключений успели разлететься в стороны, словно скворцы. Подле беседки гвардейцы не обнаружили ни души: человек в черном домино и девушка исчезли, как по волшебству, лишь в домике мэтра Лебреана стукнула дверь.
   — Дьявольщина! — воскликнул Шаверни, отыскав в толпе Навайля. — Вот это потасовка! Нужно бы отыскать этого рубаку и поздравить его со столь твердой рукой.
   Повесив головы, подошли Жиронн и Носе. Шуази стоял в сторонке, прижимая к щеке окровавленный платок, Монтобер изо всех сил старался спрятать покалеченное ухо. Остальным тоже досталось, хотя они и пытались это скрыть. Не пострадал только пузан Ориоль.
   Вид у всех был весьма сконфуженный. Предприятие их окончилось крахом; каждый ломал голову над тем, кто таков этот лихой боец. Молодые люди прекрасно знали все парижские фехтовальные залы, которые уже не пользовались тем успехом, что в конце прошлого столетия: время было другое. Никто из известных им виртуозов клинка не был в состоянии обратить в бегство десяток противников, причем без особых усилий. Человек в черном домино даже не боялся запутаться в складках своей просторной одежды. Он сделал всего несколько удачных выпадов. Мастер есть мастер, что уж тут говорить!
   Но это был человек, явно им незнакомый. Никто в фехтовальных залах, включая учителей и хозяев, не обладал столь блистательным искусством.
   Недавно у них шел разговор об убитом в расцвете лет герцоге де Невере. Вот о ком помнят до сих пор в фехтовальных академиях: быстрый как мысль, стальные ноги, глаза рыси! Но он давно был мертв, а любой из собеседников мог поклясться, что черное домино вовсе не призрак.
   Во времена де Невера был еще один человек, даже более искусный, чем сам герцог: офицер легкой кавалерии покойного короля Анри де Лагардер. Но какая в конце концов разница, как зовут посрамившего их рубаку? Ясно одно: на сей раз нашим повесам не повезло. Горбун победил их языком, а человек в черном домино — шпагой. Теперь предстояло взять двойной реванш.
   — Балет! Балет!
   — Вон его королевское высочество, а вон — принцессы!
   — А там — господин Лоу! Сам господин Лоу вместе с посланником королевы Анны Английской милордом Стерзом!
   — Да не толкайтесь вы, прах вас побери! Всем хватит
   места!
   — Пентюх! Наглец! Дубина!
   И все прочее, истинная и неподдельная радость любых столпотворений: помятые бока, отдавленные ноги, полузадушенные женщины.
   В глубине толпы послышались пронзительные крики. Давно известно, что низеньких женщин хлебом не корми, только дай затесаться в какую-нибудь давку. Им совершенно ничего не видно, они страдают невыразимо, но воздержаться от этой муки мученической не в силах.
   — Господин Лоу! Смотрите, господин Лоу поднимается к регенту на помост!
   — А вон та, в жемчужно-сером домино, — госпожа де Парабер.
   — А та, в красновато-буром, — герцогиня де Фаларис.
   — Ну и разрумянился же господин Лоу! Должно быть, неплохо пообедал.
   — А его высочество регент бледен: наверное, плохие новости из Испании!
   — Тише! Успокойтесь! Балет! Балет!
   В разместившемся вокруг фонтана оркестре грянул аккорд — знаменитый первый удар смычка, лет пятнадцать или двадцать тому назад еще занимавший умы провинции.
   Места для зрителей находились перед самым дворцом, так что люди сидели к нему спиной. Это напоминало холм, пестревший женскими нарядами. И вот, прямо напротив зрителей с помощью невидимого механизма медленно поплыл вверх занавес. Сцена очень натурально изображала луизианский пейзаж: девственные леса с гигантскими деревьями, вершины которых чуть ли не упирались в небо, обвитыми, словно змеями, лианами; прерии до самого горизонта, голубоватые горы и могучий золотой поток — Миссисипи, отец вод.
   Берега ласкали взор нежной зеленью, которую так любили выписывать художники XVIII века. Чудные рощицы, навевавшие мысль о земном рае, соседствовали с замшелыми гротами, каких не погнушалась бы даже Калипсо¹¹⁸, ожидающая юного и холодного Телемака. Но никаких мифических персонажей там не было: их заменяло некое подобие местного колорита. Под тенистой листвой бродили индейские девушки в украшенных блестками набедренных повязках и в коронах из ярких перьев. Юные матери грациозно покачивали колыбельки с новорожденными, висящие на колышущихся от ветерка ветвях сассафраса. Воины стреляли из луков и бросали томагавки, старики курили трубки, сидя у костров совета.