Феваль Поль. Горбун, Или Маленький Парижанин

   Аврора бросила взгляд в сторону двери.
   — Ты собираешься меня покинуть? — в испуге вскричала мать.
   — Так нужно, — ответила девушка. — Я почему-то чувствую, что Анри зовет меня, что я ему нужна.
   — Анри! Всегда Анри! — с отчаянием в голосе прошептала принцесса. — Ему все, матери ничего!
   Аврора устремила на нее горящий взор своих широко раскрытых глаз.
   — Будь он здесь, сударыня, — мягко ответила она, — и будь вы далеко отсюда, в смертельной опасности, я говорила бы с ним только о вас.
   — Это правда? — в восторге воскликнула принцесса. — Неужели ты любишь его так же, как меня?
   Аврора дала матери обнять себя и прошептала:
   — Ах, матушка, если бы вы поняли это раньше! Осыпая дочь поцелуями, принцесса говорила:
   — Послушай, я знаю, что значит любить. Мой благородный и милый супруг, который сейчас слышит меня и памятью о котором наполнено это место моего уединения, должно быть, улыбается у Господнего престола, прозревая до самой глубины моего сердца. Да, я люблю тебя сильнее, чем любила Невера, потому что к любви женщины у меня примешивается любовь матери. Я люблю не только тебя, но и его в тебе, Аврора, моя единственная надежда, мое счастье! Послушай, раз ты любишь меня, то и я полюблю его. Я знаю, если я его оттолкну от себя, ты меня разлюбишь, ты писала об этом, Аврора. Что ж, я готова открыть ему свои объятия!
   Внезапно принцесса побледнела: взгляд ее упал на донью Крус. Цыганка вышла в кабинет, дверь в который находидась подле дивана.
   — Вы откроете ему свои объятия, матушка? — переспросила Аврора.
   Принцесса молчала, но сердце ее неистово билось. Аврора вырвалась у нее из рук.
   — Вы не умеете лгать! — вскричала она. — Он мертв, вы считаете, что он мертв!
   Принцесса опустилась в кресло, и прежде чем она успела ответить, из кабинета вышла донья Крус и преградила путь Авроре, которая бросилась было к двери. Донья Крус была в накидке и вуали.
   — Ты доверяешь мне, сестричка? — спросила она. — У тебя есть отвага, но нет сил. Я сделаю за тебя все, что ты хотела сделать.
   Затем, обратившись к принцессе Гонзаго, она добавила:
   — Прошу вас, сударыня, велите запрягать.
   — Ты куда, сестричка? — обмирая, спросила Аврора.
   — Госпожа принцесса скажет мне, — твердо ответила цыганка, — куда надо ехать, чтобы его спасти.

6. ПРИГОВОРЕННЫЙ К СМЕРТИ

   Донья Крус стояла у дверей и ждала. Мать и дочь стояли друг напротив друга. Принцесса только что велела запрягать.
   — Аврора, — проговорила она, — я не ожидала, что твоя подруга станет мне советовать. Она говорила за тебя, и я на нее не сержусь. Но что эта девушка возомнила? Что я стану продлевать сон твоего рассудка, чтобы помешать тебе действовать?
   Донья Крус невольно подошла поближе.
   — Вчера, — продолжала принцесса, — я была врагом этому человеку. И знаешь почему? Он отнял у меня дочь, и, кроме того, все говорило за то, что Невер погиб от его удара.
   Аврора напряглась, но глаз не подняла. Она так побледнела, что мать шагнула вперед и поддержала ее. Аврора сказала:
   — Продолжайте, сударыня, я слушаю, По вашему лицу видно, что вам удалось распознать клевету.
   — Я прочитала твои записки, дочь моя, — ответила принцесса. — Это очень красноречивая оправдательная речь. Человек, сохранивший в такой чистоте девушку, которая двадцать лет жила у него под крышей, не может быть убийцей. Человек, возвративший мне дочь такою, о какой я не грезила даже в самых честолюбивых материнских мечтах, должен иметь незапятнанную совесть.
   — Благодарю вас за него, матушка. А других доказательств у вас нет?
   — У меня есть свидетельство одной достойной женщины и ее внука. Анри де Лагардер…
   — Мой муж, матушка.
   — Твой муж, дочь моя, — понизив голос, продолжала принцесса, — не нападал на Филиппа де Невера, а защищал его.
   Аврора бросилась матери на шею и, отбросив всю свою холодность, стала покрывать ей лоб и щеки поцелуями.
   — Это ты благодаришь меня за него, — печально улыбнувшись, заметила принцесса.
   — Да нет же! — вскричала Аврора, поднося к губам руки матери. — Я рада, что мы снова вместе, дорогая матушка, ведь я тебя люблю и уверена, что ты его тоже полюбишь. Так что же ты сделала?
   — У регента, — ответила принцесса, — есть письмо, в котором доказана невиновность Лагардера.
   — Благодарю! Благодарю тебя! — воскликнула Аврора. — Но почему же его до сих пор здесь нет?
   Принцесса знаком велела Флор подойти.
   — Я прощаю тебя, крошка — целуя цыганку в лоб, проговорила она, — карета готова. Ты должна поехать и найти ответ на вопрос моей дочери. Ступай и возвращайся скорее, мы ждем.
   Донья Крус выбежала из комнаты.
   — Ну, дитя мое, — проговорила принцесса, подводя Аврору к дивану, — скажи: смирила ли я в себе гордыню знатной дамы, которую ты испытала на себе, еще не зная меня? Достаточно ли я покорна высоким повелениям мадемуазель де Невер?
   — Матушка, вы так добры… — начала Аврора. Они уселись, и госпожа Гонзаго перебила дочь:
   — Я люблю тебя, вот и все. Еще недавно я боялась за тебя, а теперь мне ничего не страшно: у меня есть верное средство.
   — Какое средство? — с улыбкой спросила девушка. Принцесса несколько секунд молча смотрела на дочь, потом ответила:
   — Любить его, чтобы ты любила меня. Аврора бросилась ей в объятья.
   Между тем донья Крус, пройдя через гостиную Гонзаго, оказалась в передней, но тут до ее слуха донесся шум. На лестнице шел громкий спор. Кто-то, чей голос она, как ей показалось, узнала, распекал слуг и камеристок принцессы Гонзаго. Те, собравшись в батальон по ту сторону двери, обороняли вход в святая святых.
   — Вы пьяны! — слышались голоса лакеев, а горничные визгливо кричали: — У вас все сапоги в штукатурке, а волосы в соломе! В хорошеньком же виде вы хотите появиться перед принцессой!
   — Черт бы вас всех побрал, бездельники! — отвечал им осаждавший. — При чем тут штукатурка, солома и мой вид? Когда выходишь из места, где я был, к себе не приглядываешься!
   — Вы, должно быть, из кабачка? — хором осведомились слуги.
   — Или из арестантской? — вторили им лакеи. Донья Крус остановилась и стала прислушиваться.
   — Вот наглое отродье! — не унимался голос. — Ступайте и доложите своей госпоже, что ее кузен, маркиз де Шаверни, требует, чтобы его приняли, и немедленно!
   — Шаверни! — изумленно повторила донья Крус.
   Слуги за дверью, похоже, начали совещаться. В конце концов они изволили признать маркиза де Шаверни, несмотря на его необычный наряд и выпачканные штукатуркой сапоги. Все знали, что господин де Шаверни — кузен Гонзаго.
   Однако ожидание, по-видимому, показалось маркизу слишком долгим. Послышался шум борьбы, за которым последовал грохот, который издает человек, катящийся вниз по лестнице. Дверь распахнулась, и в ней показалась спина маленького маркиза, обтянутая роскошным кафтаном господина де Пероля.
   — Победа! — вскричал он, отбиваясь от нападавших обоего пола, которые вновь на него набросились. — Эти чертовы негодяи чуть было не рассердили меня!
   С этими словами маркиз захлопнул дверь перед носом у слуг и запер ее на задвижку. Обернувшись, он увидел донью Крус. Прежде чем она успела отскочить или как-то защититься, Шаверни со смехом схватил ее в охапку и поцеловал. Мысли такого рода приходили к маркизу внезапно, без всякого предупреждения. Он никогда и ничему не удивлялся.
   — Милый ангел, — говорил он, пока девушка, обрадованная и смущенная, высвобождалась из его объятий, — вы снились мне всю ночь. По воле случая сегодня утром я слишком занят, чтобы признаться вам в любви по всей форме. Поэтому я отбрасываю всяческие вступления, падаю перед вами на колени и предлагаю вам руку и сердце.
   Маркиз и в самом деле встал на колени посредине прихожей. Такого цыганка никак не ожидала. Однако смущена она была не намного сильнее самого маркиза.
   — Я тоже спешу, — стараясь говорить серьезно, сказала она. — Прошу вас, позвольте мне пройти.
   Шаверни вскочил на ноги и крепко обнял девушку — точно так же, как в театре Фронтен обнимает Лизетту¹⁵⁴.
   — Из вас выйдет самая восхитительная маркиза на свете! — вскричал он. — Это решено. И не думайте, что я действую необдуманно. Я размышлял об этом всю дорогу.
   — Но как же с моим согласием? — усомнилась донья Крус.
   — Я обдумал и это. Если вы мне откажете, я вас увезу силой. Ладно, довольно, это дело решенное. Я привез важные вести и хочу видеть принцессу Гонзаго.
   — У принцессы сейчас ее дочь, — ответила донья Крус. — Она не принимает.
   — Дочь! — вскричал Шаверни. — Мадемуазель де Невер! Это ж моя вчерашняя невеста, прелестное дитя, клянусь Господом! Но я люблю вас и сегодня же на вас женюсь. Послушайте, моя прелесть, я говорю серьезно: раз мадемуазель де Невер сейчас у матери, я тем более должен туда попасть.
   — Невозможно! — вырвалось у цыганка
   — Для французских рыцарей нет ничего невозможного! — наставительно произнес Шаверни.
   Он заключил донью Крус в объятия и, сорвав с полдюжины поцелуев, как тогда выражались, отодвинул девушку в сторону.
   — Как туда пройти, я не знаю, — продолжал он, — но мне укажет дорогу бог приключений. Вы читали романы Ла Кальпренада¹⁵⁵? Разве человек, который несет записку, написанную кровью на лоскутке батиста, не пройдет куда угодно?
   — Записку, написанную кровью? — повторила донья Крус, на сей раз без смеха.
   Шаверни был уже в гостиной. Цыганка семенила рядом, но не сумела помешать ему отворить дверь молельни и влететь к принцессе.
   Здесь манеры Шаверни несколько изменились. Этот безумец знал, где и как себя вести.
   — Достойнейшая кузина, — учтиво поклонившись, начал он с порога, — я до сих пор не имел чести лично засвидетельствовать вам свое почтение, и мы с вами незнакомы. Я — маркиз де Шаверни, кузен де Невера по линии моей матери мадемуазель де Шанель.
   Услышав имя Шаверни, Аврора в испуге прижалась к матери. Донья Крус остановилась позади маркиза.
   — И зачем вы ко мне пожаловали? — раздраженно осведомилась принцесса и встала.
   — Дабы загладить вину одного моего взбалмошного знакомого, — ответил Шаверни, обращая на Аврору умоляющий взгляд, — некоего безумца, который носит отчасти то же имя, что и я. И вместо того, чтобы принести мадемуазель де Невер извинения, которые не могут быть приняты, я покупаю себе прощение посредством доставленной ей записки.
   С этими словами он встал перед Авророй на колени.
   — От кого эта записка? — нахмурившись, спросила принцесса.
   Но побледневшая и дрожащая Аврора уже догадалась.
   — От шевалье Анри де Лагардера, — ответил маркиз. Сказав это, он достал из-за пазухи платок, на котором
   Анри нацарапал несколько слов своей кровью. Аврора попыталась встать, но рухнула без сил обратно на диван.
   — А разве?.. — начала принцесса, увидев лоскут материи с пятнами крови на нем.
   Шаверни взглянул на Аврору, которую уже обнимала донья Крус.
   — Послание выглядит мрачновато, — проговорил он, — но не пугайтесь. Когда он писал, у него не было под рукой ни чернил, ни бумаги…
   — Он жив! — выдохнула Аврора.
   И она в знак благодарности Господу возвела к небу свои полные слез прекрасные глаза. Затем, взяв у Шаверни пропитанный кровью платок, девушка страстно прижала его к груди.
   Принцесса отвернулась. Это был последний всплеск ее гордыни.
   Аврора попыталась было прочесть записку, но слезы застилали ей взор, да и буквы на материи расплылись и были очень неразборчивы.
   Госпожа Гонзаго, донья Крус и Шаверни попробовали ей помочь, но и они не смогли разобрать расплывшиеся каракули.
   — Я прочту, — проговорила Аврора, утирая глаза тем же платком.
   И она и вправду прочла:
   «Принцессе Гонзаго. Сделайте так, чтобы я перед смертью еще раз повидал Аврору».
   На какое-то мгновение Аврора застыла. Затем, придя в себя в материнских объятиях, она спросила у Шаверни:
   — Где он?
   — В тюрьме Шатле.
   — Значит, он приговорен?
   — Понятия не имею. Знаю только, что он сидит в одиночке.
   Аврора высвободилась из объятий матери и бросила:
   — Я еду в тюрьму Шатле.
   — Рядом с вами ваша мать, — с упреком проговорила принцесса, — и отныне она будет вам поддержкой и опорой. Ваше сердце молчало, но должно было сказать: «Матушка, отвезите меня в тюрьму Шатле».
   — Как! — пролепетала Аврора. — Вы готовы?..
   — Супруг моей дочери — мой сын, — ответила принцесса. — Если он погибнет, я стану его оплакивать, а если его еще можно спасти, я его спасу!
   Она направилась к двери; Аврора, догнав мать, принялась целовать ей руки, орошая их слезами и повторяя:
   — Да возблагодарит вас Господь, матушка!
   В просторной канцелярии Шатле завтракали долго и обильно. Маркиз де Сегре вполне заслужил свою репутацию, впрочем, немало над нею потрудившись. Это был изысканнейший гурман, модный судебный деятель и безупречный вельможа.
   Его советники, начиная от сьера Вертело де Лабомеля и кончая юным Юссоном-Бордессоном, имевшим лишь совещательный голос, отличались жизнелюбием, упитанностью, прекрасным аппетитом и чувствовали себя гораздо лучше за столом, нежели в зале суда.
   Нужно отдать им должное: второе заседание Огненной палаты было много короче, чем завтрак. Из трех свидетелей, коих они намеревались заслушать, двоих не оказалось в наличии, а именно: неких Плюмажа и Галунье, сбежавших из тюрьмы. Давал показания только господин де Пероль. Выдвинутые им обвинения были столь ясны и бесспорны, что вся процедура заметно упростилась.
   В те поры в Шатле все было временным. У судей не было никаких удобств, в отличие от дворца парламента. Гардеробная маркиза де Сегре помещалась в темной комнатке, отделенной лишь тонкой перегородкой от закутка, где переодевались господа советники. Это было весьма стеснительно, а ведь в небольших провинциальных судах к господам советникам относились с большим почтением. Через застекленную Дверь зала канцелярия сообщалась с мостом, соединявшим кирпичную или Новую башню с замком на уровне камеры, куда был посажен Шаверни. Чтобы попасть в тюрьму, заключенные были вынуждены проходить через эту залу.
   — Который час, господин де Лабомель? — осведомился через перегородку маркиз де Сегре.
   — Два часа, господин председатель, — ответил советник.
   — Баронесса меня уже ждет! Черт бы побрал эти сдвоенные заседания! Попросите господина Юссона узнать, у ворот ли еще мой портшез.
   Юссон-Бордессон поспешил вниз по лестнице, шагая через несколько ступенек. Так и надо, когда делаешь серьезную карьеру.
   — А вы знаете, — говорил между тем Перрен Аклен-Демезон де Вьеф-Виль-ан-Форе, — этот свидетель, господин де Пероль, говорил весьма удачно. Если бы не он, нам пришлось бы отложить слушание до трех часов.
   — Он служит у принца Гонзаго, — отозвался Лабомель, — а принц умеет подбирать людей.
   — Что я такое недавно слышал? — вмешался в беседу маркиз-председатель. — Господин Гонзаго в немилости?
   — Никоим образом, — возразил Перрен Аклен, — принц Гонзаго сегодня утром один присутствовал при пробуждении его королевского высочества. Вот уж милость так милость!
   — Негодяй! Мошенник! Лоботряс! — возопил в этот миг маркиз де Сегре.
   Таким манером он обычно призывал к себе камердинера, который в отместку его обкрадывал.
   — Имей в виду, — заявил он камердинеру, — что я еду к баронессе, так что причесать ты меня должен как следует.
   Едва камердинер приступил к своим обязанностям, как в каморку господ советников вошел привратник и проговорил:
   — Там хотят видеть господина председателя.
   Маркиз де Сегре завопил через перегородку во все горло:
   — Меня нет, черт побери! Посылай всех их к дьяволу!
   — Но там две дамы, — отозвался привратник.
   — Жалобщицы? Вон! Как они одеты?
   — Обе в черном и под вуалями.
   — Одежда проигравших процесс. Как они приехали?
   — В карете с гербом принца Гонзаго.
   — Ах, проклятье! — выругался господин де Сегре. — Господин Гонзаго чувствовал себя не слишком уверенно, когда давал показания в суде. Но ведь его высочество регент… Погодите-ка… Юссон-Бордессон!
   — Он пошел выяснять, где ваш портшез, господин председатель.
   — Вечно он где-то шляется, когда нужен! — заворчал в порядке благодарности маркиз. — Ничего путного из этого балбеса не выйдет.
   Затем, повысив голос, он продолжал:
   — Вы уже переоделись, господин де Лабомель? Сделайте одолжение, займите дам. Я скоро буду.
   Вертело де Лабомель, который был еще в сорочке, влез в просторный кафтан из черного бархата, взбил парик и отправился отбывать барщину. Маркиз де Сегре обратился к камердинеру:
   — Так и знай, если баронесса найдет, что я скверно причесан, я тебя выгоню! Перчатки. Карета с гербом Гонзаго? Интересно, кто такие эти настырные дамочки? Шляпу и трость! Почему жабо морщит, чтоб тебя колесовали, мерзавец! Достанешь мне букет для госпожи баронессы. Ступай вперед, остолоп!
   Пересекая гардеробную советников, господин маркиз важно кивнул в ответ на их почтительные поклоны. В залу канцелярии он вступил как истинный дворцовый щеголь. Напрасный труд! Дамы, дожидавшие его в обществе немого как рыба и прямого как палка господина Лабомеля, не обратили ни малейшего внимания на его изящество. Этих дам господин де Сегре не знал. Он мог лишь сказать, что они не принадлежали к девицам из Оперы, каких обычно любил опекать принц Гонзаго.
   — С кем я имею честь беседовать, милые дамы? — спросил маркиз, грациозно повернувшись на каблуках и поигрывая шпагой, как истый вельможа.
   Лабомель с облегчением отправился назад в гардеробную.
   — Господин председатель, — ответила более высокая из дам, — я вдова Филиппа Лотарингского, герцога де Невера.
   — Вот как? — удивился Сегре. — Но насколько мне известно, вдова де Невера замужем за принцем Гонзаго?
   — Я и есть принцесса Гонзаго, — с каким-то отвращением произнесла дама.
   Отвесив несколько парадных поклонов, председатель поспешил к прихожей.
   — Два кресла, бездельники! — вскричал он. — Нет, рано или поздно мне придется всех вас прогнать!
   Его страшный вопль заставил забегать привратников, прислужников, жезлоносцев, посыльных, переписчиков и прочую шушеру Дворца правосудия, плесневевшую в соседних каморках.
   Толкаясь и грохоча, они притащили целую дюжину кресел.
   — В этом нет нужды, господин президент, — продолжая стоять, сказала принцесса. — Мы с дочерью пришли…
   — Ах, дьявол! — с поклоном перебил господин де Сегре. — Какая лилея! Я и не знал, что у принца Гонзаго…
   — Это мадемуазель де Невер! — отрезала принцесса.
   Взгляд председателя сделался умильным, и он снова поклонился.
   — Мы пришли, — продолжала принцесса, — чтобы сообщить правосудию сведения…
   — С вашего позволения, я уже догадался, сударыня, — опять перебил маркиз. — Наше ремесло замечательно обостряет ум, если можно так выразиться. Мы поражаем очень многих. Словом, мы можем угадать фразу, а по ней и всю книгу. Я уверен, что вы принесли новые доказательства виновности этого негодяя…
   — Сударь! — в один голос вскричали принцесса и Аврора.
   — Это излишне! — заметил господин де Сегре, с утонченной грацией расправляя жабо. — Дело сделано. Этот негодяй больше никого не убьет.
   — Значит, вы ничего не получили от его королевского высочества? — глухо осведомилась принцесса.
   Аврора, которую оставили силы, оперлась на ее руку.
   — Совершенно ничего, госпожа принцесса, — ответил маркиз, — но этого и не требуется. Дело сделано, и на совесть. Полчаса назад был вынесен приговор.
   — Так вы ничего не получили от регента? — повторила сраженная принцесса.
   Она чувствовала, как трепещет рядом с нею Аврора.
   — Но что же вам еще нужно? — вскричал господин де Сегре. — Чтобы его заживо колесовали на Гревской площади? Его королевское высочество не любит такого рода экзекуций, если дело не касается примерного наказания банковских мошенников.
   — Стало быть, его приговорили к смертной казни? — прошептала Аврора.
   — А как же, прелестное дитя? Вам хотелось бы, чтобы его посадили на хлеб и воду?
   Мадемуазель де Невер рухнула в кресло.
   — Что с нашим милым сокровищем? — удивился маркиз. — Сударыня, молоденькие девушки не любят, когда говорят о таких вещах. Но я надеюсь, вы меня извините. А сейчас меня ждет госпожа баронесса, мне пора. Было весьма приятно лично сообщить вам кое-какие подробности. Прошу вас, благоволите передать принцу Гонзаго, что дело закрыто. Приговор обжалованию не подлежит, и сегодня же вечером… От всего сердца целую ручки, сударыня. Прошу заверить принца, что он всегда может рассчитывать на своего преданного слугу.
   Председатель поклонился, крутанулся на каблуках и направился к двери, покачивая бедрами, что считалось тогда хорошим тоном. Спускаясь с лестницы, он бормотал:
   — Еще один шаг к должности президента парламента. Теперь принцесса Гонзаго никуда не денется, я связал ее по рукам и ногам.
   Принцесса стояла, устремив взгляд на дверь, за которой скрылся Сегре. Что же касается Авроры, то она была совершенно ошеломлена. Она сидела в кресле очень прямо, устремив в пространство невидящий взгляд. Больше в зале канцелярии никого не было. Мать и дочь и не помышляли о том, чтобы обменяться мыслями или попытаться выяснить еще что-нибудь. Они буквально обратились в статуи. Внезапно Аврора протянула руки к дверям, в которые вышел господин председатель. Дверь эта вела в помещение суда и к выходу для судейских.
   — Вот он, — произнесла она голосом, который, казалось, не мог принадлежать живому существу. — Он идет, я узнаю его шаги.
   Принцесса прислушалась, но ничего не услышала. Она взглянула на мадемуазель де Невер, а та все бормотала:
   — Он идет, я чувствую. О, как бы мне хотелось умереть прежде, чем он!
   Прошло несколько секунд, и дверь действительно отворилась. В ней появились стражники. Между ними с обнаженной головой и связанными спереди руками шел шевалье Анри Лагардер. Позади, в нескольких шагах шествовал доминиканец с крестом в руках. По щекам принцессы покатились слезы; Аврора сидела неподвижно и смотрела на шевалье сухими глазами. Завидя женщин, Лагардер остановился у порога. С печальной улыбкой он склонил голову, словно приветствуя двух дам.
   — Только одно слово, сударь, — попросил он у сопровождавшего его пристава.
   — У нас тут порядки строгие, — ответил тот.
   — Принцесса Гонзаго, сударь! — вскричала несчастная мать, бросаясь к приставу. — Кузина его королевского высочества! Не отказывайте нам!
   Пристав в изумлении уставился на нее. Затем повернулся к приговоренному и сказал:
   — Не могу отказать человеку, обреченному на смерть. Только поскорее.
   Он поклонился принцессе и вместе со стражниками и священником прошел в соседнюю комнату. Лагардер стал медленно приближаться к Авроре.

7. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

   Через открытую дверь в канцелярии слышались шаги часовых в соседней прихожей, но в зале больше никого не было. Последнее свидание проходило без свидетелей. Встав с кресла, Аврора ждала Лагардера. Она поцеловала его связанные руки и подставила ему свой белый как мрамор лоб. Лагардер молча прикоснулся к нему губами. Когда взгляд Авроры упал на рыдавшую в сторонке мать, по ее щекам наконец-то заструились слезы.
   — Анри! Анри! — воскликнула она. — Вот как суждено нам было снова свидеться!
   Лагардер смотрел на девушку так, словно хотел всю любовь сосредоточить в своем взгляде, все святое чувство, которое многие годы составляло смысл его жизни.
   — Я никогда еще не видел вас столь прекрасной, Аврора, — тихо промолвил он, — и никогда еще ваш голос не ласкал с такою нежностью мое сердце. Благодарю, что пришли! Я находился в заточении недолго, и все эти часы были наполнены памятью о вас. Благодарю, что вы пришли, мой обожаемый ангел! И вас, сударыня, — продолжал он, повернувшись к принцессе, — я тоже благодарю. Вы ведь могли отказать мне в этой последней радости.
   — Отказать? Вам? — пылко воскликнула Аврора.
   Заключенный перевел взгляд с ее гордого лица на склоненную голову принцессы. Он обо всем догадался.
   — Это скверно, — проговорил он, — так быть не должно. Аврора, вот первый упрек, на который осмелилось мое сердце и мои уста. Я вижу, что вы приказали, и ваша мать покорно последовала за вами. Не отвечайте, Аврора, — остановил он девушку, — время идет, и я не успею уже преподать вам много уроков. Любите же свою мать, повинуйтесь ей. Сегодня вас извиняет ваше отчаяние, но завтра…
   — Завтра, Анри, — решительно перебила его девушка, — завтра, если вы умрете, я умру тоже!
   Лагардер попятился, и на лице его появилось выражение суровости.
   — У меня было утешение, — сказал он, — чуть ли не радость, потому что, покидая этот мир, я мог сказать: «Я оставляю здесь плод трудов своих, и там, на небесах, де Невер протянет мне руку, видя, что я сделал счастливыми его жену и дочь».
   — Счастливыми? — повторила Аврора. — Без вас?