Страница:
доносился громкий говор. Зенитчики даже не подозревали, что творится во
мраке ночи рядом с ними.
Разведчики шли ровным шагом, не рубили строевым, но и не волочили ноги,
шли спокойно, как это делали смены, которые они видели за эти дни.
"Трое на двоих, справимся ли без шума? -- думал Василий. -- Если бы не
отделяло проволочное ограждение, Хамидуллин один переломал бы им хребты.
Главное, чтоб пропустили за проволоку".
Ромашкину было видно, как темные фигуры часовых, завидев смену, не
торопясь побрели к воротам. Уже звеня запором, один из солдат, как и
полагалось в подобном случае, крикнул: "Кто идет? Пароль!" Василий, шедший
первым, невнятно пробормотал в ответ и ускорил шаг. "Надо поскорее
сблизиться". Часовые не поняли, что сказал Ромашкин, приняли его за
разводящего, впустили смену и в следующий миг оба свалились, оглушенные
ударами автоматов по голове.
Разведчики, те, кто наблюдал за сменой из-за ворот, побежали к складу с
вещевыми мешками, в которых была взрывчатка и бикфордов шнур. Ромашкин
подскочил к двери крайнего хранилища и остановился. Перед ним тускло мерцала
не дверь, а целые металлические ворота. Они были заперты. Как же их открыть?
У разведчиков не было для этого никаких приспособлений. Замки оказались
внутренними, в плотном теле двери чернели лишь замочные скважины.
Разведчики, обескураженные, топтались на месте. Вот так штука! Караул снят,
часовые сняты, а в хранилище не проникнешь. Пролеткин схватил лом со щита с
противопожарным инструментом. Но Ромашкин остановил его после первого же
удара. Двери страшно загудели, разведчикам показалось, что этот гул услышали
не только зенитчики, но даже ближние гарнизоны.
Вдруг Ромашкин вспомнил: "У нас в училище после закрытия складов ключи
сдаются опечатанными в караульное помещение. Может, и у немцев так же?"
Василий велел подождать его, а сам побежал в дом, где осталась
перебитая охрана. Он торопливо перерыл все ящики в столе начальника караула,
а потом увидел на стекле в застекленной витрине одинаковые кожаные мешочки с
печатями из мастики. Схватив их, Ромашкин поспешил назад. Он бежал, стараясь
ступать как можно мягче, опасаясь, что зенитчики услышат его топот. Здесь
никто раньше не бегал, жизнь на складе шла спокойно, бегущий человек мог
сразу насторожить. Василий перешел на мягкий, торопливый шаг и, тяжело дыша
от возбуждения, наконец подошел к ожидающим его разведчикам.
...Когда раздался первый взрыв, все вокруг озарилось ярко-красным
отсветом. Пламя первого взрыва еще не погасло в черном небе, а в него уже
устремились снизу два новых огненных шара. У пленного начальника караула от
ужаса глаза едва не выскочили из орбит -- для него эти взрывы означали
неминуемый расстрел, если попадет в руки своих начальников. Понимая это,
унтер-офицер бежал вместе с разведчиками к линии фронта, даже не помышляя о
том, чтобы удрать. Ромашкин спешил; пока позволяло время, нужно было уйти из
этого района подальше, скоро начнется облава. У всех было тревожно и
радостно на душе.
В эту же ночь группа благополучно перешла линию фронта. Утром
разведчики были уже в штабе полка. Ромашкин искренне удивился, когда
полковник Караваев спросил его:
-- Ну, как дела? Что будем докладывать командованию?
Разведчикам казалось -- склады рванули и брызнули огнем в небеса так,
что было слышно и видно и в Москве и в Берлине, а оказывается, ничего еще
неизвестно даже здесь, в полку.
Ромашкин доложил о выполнении задачи и, кивнув в сторону "языка",
добавил:
-- Он все видел и может подтвердить. Это начальник караула.
Командир поздравил разведчиков с успехом, каждому пожал руку и
пообещал:
-- Всех вас, товарищи, сегодня же представим к награде.
Ромашкин смущенно покашлял, а потом, решительно вскинув голову, сказал
Караваеву:
-- Уж если зашел разговор о наградах, прошу вас, товарищ полковник,
представить к награде парторга группы -- рядового Рогатина. Если бы не он,
мы не справились бы с задачей.
Линтварев так и всплеснул руками от неожиданности и весело сказал,
обращаясь к Рогатину:
-- Ну вот, а ты отказывался: "Говорить не умею!"
-- Все он умеет, товарищ подполковник, и говорит лучше нас всех --
только на особом языке, на языке разведчиков, -- в тон замполиту шутливо
сказал Ромашкин и серьезно добавил: -- А насчет награды еще раз прошу
представить рядового Ивана Рогатина к ордену именно как парторга.
И Василий подробно рассказал обо всем командованию.
Почти три месяца войска готовились к штурму Восточной Пруссии.
Разведчики искали удобные подступы к обороне врага, уточняли расположение
дотов, засекали огневые точки, выясняли, кто здесь обороняется, что
замышляет. Тысячи глаз, приникнув к биноклям и стереотрубам, вглядывались во
вражеские укрепления, изучали, оценивали, прикидывали, как их брать.
Немецкие позиции фотографировали с самолетов, и, сравнивая снимки, в штабах
следили за изменениями на фронте и в глубине обороны противника. В нашем
тылу росли штабеля боеприпасов -- снарядов, мин, гранат, патронов, --
укрытые брезентом, замаскированные ветками. Ромашкин видел, как артиллеристы
спорили из-за места -- негде было ставить орудия. В расположении полка
Василий насчитал почти пятьсот гаубиц, пушек и минометов -- около двухсот
пятидесяти стволов на один километр фронта!
Все эти три месяца Ромашкин чувствовал, что во всех звеньях их
фронтовой жизни будто натягивалась какая-то внутренняя пружина, виток за
витком, словно по резьбе. Эта пружина сжималась все туже, делалась такой
упругой и сильной, что уже не хватало сил ее сдерживать. Нужна была
разрядка. Нужен был штурм.
И штурм этот грянул в новом, 1945 году.
Накануне полковник Караваев строго поглядел на Ромашкина и сказал:
-- Как собьем фашистов с этого рубежа, ты рванешь к реке Инстер. Даю
тебе роту танков и взвод автоматчиков. Посадишь всех своих людей на танки -
и что есть духу вперед! Пойми: все решает быстрота. Обходи фольварки,
высоты, рубежи, где встретишь сопротивление. Уничтожение противника -- не
ваша забота. Оставляйте его нам. К исходу дня мы должны прийти к Инстеру.
Сил в полку останется мало, и мне потребуются самые точные сведения о
противнике. Если соберете их, мы переправимся через реку и захватим
плацдарм. Вот полоса для действий твоего отряда. -- Полковник показал на
карте границы, отмеченные красным карандашом. -- Понял?
-- Так точно! -- ответил Ромашкин и улыбнулся, чтобы командир полка
видел: он идет на это задание уверенно, и нет оснований с ним так строго
разговаривать.
Но у полковника перед наступлением было много забот, и на улыбку
Василия он не обратил внимания. Его сейчас угнетала и злила мысль о
недостатке автомашин. Караваев не сомневался, что собьет немцев с рубежа на
участке, указанном полку. А как их преследовать? Машин хватит всего на один
батальон, который можно пустить по следу отряда Ромашкина. Но этот батальон
может увязнуть в бою, и развить успех будет нечем. Караваев стоял над картой
у стола и, нервно постукивая по ней карандашом, говорил:
-- Начнется старая история: мы выбьем их с одного рубежа, они откатятся
на другой. И опять дуй-воюй с теми же гитлеровцами. Хватит так воевать! Все,
кто противостоит нам, должны здесь и остаться! А уцелевших мы должны
обогнать и выйти на следующий рубеж раньше их. Понятно? Есть у вас, господа
фашисты, новые силы -- давайте биться. Нету? Мы наступаем дальше. Понял?
-- Понял, товарищ полковник, -- ответил Ромашкин.
-- А где и какие у них силы, будешь сообщать ты. Усвоил?
Ответить Ромашкин не успел: в комнату вошел Линтварев, за ним
щупленький незнакомый капитан, на его гимнастерке -- ордена Отечественной
войны и Красной Звезды. Умные глаза капитана смотрели приветливо, близоруким
прищуром.
-- Вот, товарищ полковник, гость к нам.
Ромашкин едва сдержал улыбку -- только гостей не хватало сейчас
полковнику!
-- Это военный корреспондент, капитан Птицын.
-- Алексей Кондратьевич, не до этого мне, -- перебил Караваев.
-- Я все понимаю, товарищ полковник, -- сказал Линтварев настойчиво и
твердо. -- Капитану приказано написать статью о Ромашкине, поэтому я привел
его к вам.
-- Сейчас Ромашкину некогда беседовать с корреспондентом, -- отрезал
Караваев. -- Он должен подготовить разведотряд и немедленно выступить.
-- Я не буду мешать старшему лейтенанту, -- примирительно сказал
Птицын. - Расспрашивать ни о чем не стану. Я просто отправлюсь с ним,
посмотрю все сам и напишу...
Голубые глаза Караваева стали совсем холодными, он прервал капитана:
-- Ромашкин уходит в тыл врага. Корреспонденту делать там нечего.
Напишите о ком-нибудь другом. Подполковник Линтварев подберет вам
кандидатуру. Идите, товарищ Ромашкин, о готовности доложите начальнику
штаба.
Выходя, Василий слышал, как Птицын все так же мягко и вежливо говорил
командиру:
-- Бывал я и в тылу, и у партизан, и в рейдах с танкистами, с
кавалерией...
Василий велел старшине Жмаченко готовить разведчиков, а сам отправился
искать танковую роту и взвод автоматчиков, приданных ему. Он довольно быстро
решил все дела с их командирами и вернулся к себе. Изучая маршрут движения и
прикидывая, что может встретиться на пути, совсем забыл о корреспонденте. Но
когда пришел к Колокольцеву, увидел там знакомого капитана.
-- Ну, вот и ваш будущий герой, -- сказал Колокольцев при появлении
Ромашкина. Капитан оживился, протянул руку Ромашкину, как старому знакомому.
"Настырный, -- подумал Василий, -- все же добился своего! Но не дай бог
случится с ним что-нибудь, я буду виноват". У Ромашкина испортилось
настроение, он вяло пожал руку Птицыну и, не обращая на него внимания,
сказал Колокольцеву:
-- Куда я дену его, товарищ подполковник? В тыл же идем.
Птицын на этот раз обиделся. Из вежливости он терпел такое отношение со
стороны старших, но от Ромашкина, видно, обиды сносить не собирался.
-- Девать меня никуда не нужно. Решайте свои вопросы -- и пойдемте. Я
сам знаю, куда мне деться.
Ромашкин вопросительно глядел на Колокольцева. Но тот пожал плечами:
-- Ничего не могу изменить. Капитан получил разрешение от вышестоящих
начальников.
Развод отряд сосредоточился в лощине. Танки, их оказалось в роте всего
четыре, уткнулись носами в занесенные снегом кусты, экипажи не стали
закапывать машины -- скоро вперед. Разведчики и автоматчики грелись у
костров, готовые по первой команде вспрыгнуть на броню.
Командир танковой роты старший лейтенант Угольков, в черном комбинезоне
и расстегнутом шлеме, сдернув замасленную рукавицу, отдал честь капитану,
прибывшему с Ромашкиным.
-- Посадите журналиста в один из танков, -- сказал Ромашкин. Он
обиделся на то, что Птицын его обрезал, и за всю дорогу не сказал ни слова.
Поняв, что капитан никакой не начальник, Угольков заговорил обиженно,
обращаясь только к Ромашкину:
-- Куда я его посажу? Ну куда? Лучше десяток выстрелов еще загрузить.
Ты в бою скажешь -- огня давай, а я журналистом, что ли, стрелять буду?
Птицын рассмеялся:
-- Не вздорьте, ребята! Я на броне вместе с автоматчиками. -- И ушел к
бойцам, не желая больше обременять командиров.
-- На кой черт он тебе сдался? -- спросил Угольцев.
-- Да приказали! -- с досадой отмахнулся Ромашкин.
Артиллерийская подготовка началась не утром, как это чаще всего бывало
раньше, а в полдень, в обеденное время, когда немцы, съев свой овощной
протертый суп и сосиски с капустой, дремали, разомлев от горячей еды.
Батальоны прорвали первую линию обороны врага. Обгоняя пехоту, на
участке соседней дивизии вперед понеслась лавина танков -- не меньше
дивизии.
Ромашкин тут же получил сигнал "Вперед!". Он вывел свой отряд по мокрой
вязкой лощине, внезапным рывком из-за фланга второго батальона смял,
разогнал огнем уцелевших здесь фашистов и понесся вперед, стараясь не
отстать от гудящей справа танковой армады.
Корреспондент сидел за башней тридцатьчетверки рядом с Ромашкиным,
крепко держась за скобу, и зорко поглядывал по сторонам. Василий тоже
вцепился в металлический поручень, специально приваренный для десантников, и
мысленно подгонял Уголькова: "Давай, давай!" Нет ничего более неприятного в
бою, как сидеть десантником на танке. Ты открыт всем пулям и осколкам, все
они летят прямо в тебя. Танк мотается вправо, влево, подскакивает вверх,
проваливается вниз, в воронки. Он, как необъезженная лошадь, делает все,
чтобы сбросить автоматчиков и разведчиков. Свалишься -- смерть: танк
умчится, а ты останешься один среди врагов, останавливать из-за тебя машину
и превращать ее в неподвижную мишень никто не будет...
Танки неслись вперед, рыча и отбрасывая гусеницами ошметья мокрой
земли. Десантники видели немцев, стреляющих в них, но даже не могли ответить
огнем: надо держаться, иначе свалишься. Саша Пролеткин как-то ухитрился
одной рукой достать гранату, вырвал зубами чеку и бросил лимонку в окоп, из
которого высовывался фриц с пулеметом. Вовремя отреагировал Саша, фашист мог
срезать многих. Капитан Птицын улыбнулся посиневшими губами, крикнул,
стараясь перекрыть шум мотора:
-- Молодец!
Переваливая через траншеи, как по волнам, танки углублялись в
расположение противника. Из боевой практики Ромашкин знал -- вторая позиция
немцев состоит из трех траншей, потом разрыв километра полтора-два -- третья
позиция, такая же, как вторая. Но на своей земле немцы нарыли что-то
непонятное -- двадцать две траншеи насчитал Василий, прежде чем танки
вырвались из этой перекопанной зоны. И каждую из них придется брать с боем,
возле каждой останутся наши убитые! Траншеи сейчас пусты, лишь в дотах были
постоянные гарнизоны. Главные силы полевых войск остались позади, на
переднем крае. Правильно сказал Караваев -- надо, чтобы все гитлеровцы там и
остались, не успели отойти.
Создав мощные оборонительные полосы, немцы не думали, что наши войска
так быстро их взломают. Когда отряд Ромашкина проносился через фольварки и
небольшие поселки, пожилые немцы, в шляпах с перышками, в кожаных на меху
жилетах, растерянно смотрели на советские танки и не могли понять, откуда
они взялись. Лишь через некоторое время, когда копоть, выброшенная моторами,
оседала, эти гражданские немцы кидались упаковывать и прятать свои вещи.
Нет, не думали они видеть русских на своей земле!
В поселке Хенсгишкен на площади, обставленной аккуратными домиками,
крытыми красной черепицей, на шум танков из бара вышли приветствовать своих
танкистов офицеры и унтера. Они поднимали кружки с белой пеной и что-то
орали. Когда один из танков стал медленно наводить на них орудие, они
побросали кружки и кинулись назад в пивную. Грохнул выстрел, и в том месте,
где была витрина бара, вскинулся и закрутился клуб черного дыма
-- Это вам на закуску к пиву! -- крикнул Угольков, высовываясь по грудь
из люка. -- Тебе, Ромашкин, Колокольцев передал: у них все идет нормально,
задача остается прежней. Командир требует как можно быстрее вперед, на реку
Инстер!
-- Вот и жми! -- весело ответил Ромашкин. -- Как повезешь, так и
воевать будем!
И опять гудели танки. Они мчались по проселочной дороге, обсаженной
липами. Мокрый снег слетал с ветвей, но не попадал на разведчиков, танки
успевали пронестись дальше.
Ромашкин был уверен, что немцы по телефону сообщат своим тылам об
отряде, прорвавшемся на танках. Резать телефонные провода у разведчиков не
было времени. Танкисты просто ломали танками столбы, как спички, и мчались
дальше. Конечно, немцы могли предупредить своих по радио. И где-то в глубине
наверняка выставят на дороге заслон. Но Ромашкин понимал: заслон этот
сильным быть не может, сейчас гитлеровцам не до его отряда, главная их
забота -- танковое соединение, которое наступало рядом, на участке соседа.
В шесть часов разведотряд вышел в назначенный ему район, но путь танкам
к реке преградил густой лес. Валить толстые деревья танки не могли. До реки
осталось не более километра -- она была за этим лесом, но как подойти к
берегу? В обход долго. К тому же вдоль реки проходил немецкий оборонительный
рубеж.
-- Ты оставайся здесь, -- сказал Ромашкин Уголькову, -- а я с ребятами
пойду через лес, посмотрю, что там.
Автоматчики со своим командиром лейтенантом Щеголевым и разведчики
двумя колоннами двинулись в лес. Капитан Птицын шел рядом с Ромашкиным. Он
держался спокойно, прислушивался и приглядывался к своим спутникам.
Ромашкин, чтобы загладить свою грубость, несколько раз разговаривал с
капитаном. Тот оказался не злопамятным, и еще на танке Василий понял -- они
поладят. Вот и сейчас, осторожно пробираясь лесом, Ромашкин начал разговор:
-- Все у немцев не по-нашему, даже в лесу.
-- Да, лес ухоженный, -- согласился капитан, подумав, что лес
понравился разведчику. Но Ромашкин имел в виду совсем другое:
-- Это не лес, а парк культуры. Кусты и подлесок вырублены, ни завалов,
ни пней, вдаль все просматривается. Стерильный лес, наверное, ни ягоды, ни
грибы не растут.
Опушка не доходила до воды метров на триста, за рекой виднелась обычная
для здешних мест обсаженная деревьями, покрытая асфальтом дорога. Где-то
там, за серыми деревьями и кустами, затаилась сильно укрепленная
Инстербургская линия обороны. По асфальту то и дело проносились машины.
Справа дорога поворачивала к реке, по мосту перебегала на этот берег и
скрывалась за лесом. Мост охранял часовой, неподалеку стоял кирпичный домик,
там, наверное, отдыхали караульные.
-- Если бы мост захватить, -- сказал Саша Пролеткин.
Ромашкин разглядывал в бинокль подходы и думал об этом же.
-- Хорошо бы, -- согласился он.
-- А что? -- оживился Щеголев. -- Людей хватит.
-- Захватить-то хватит, а удержать? -- спросил Ромашкин.
-- Удержим. Танки пойдут, помогут.
-- Долго не продержимся. Фашисты все сделают, чтобы нас выбить. Мы тут
будем как кость в горле. Надо выскочить на мост перед самым приходом полка,
чтобы наши успели, -- наблюдая, говорил Ромашкин. -- Да, этот мост для
Караваева просто подарочек: не придется форсировать реку под огнем,
проскочат по мосту с комфортом! Жук, запроси, где сейчас передовой батальон?
Из полка ответили: "Первый брат идет вслед за вами, скоро наступит вам
на пятки".
"Это Караваев велел передать, -- подумал Ромашкин. -- Торопит. Ну что
же, сейчас мы обрадуем вас, товарищ полковник".
-- Если батальон на подходе, брать мост будем немедленно! Ты, Щеголев,
со своими хлопцами перейдешь реку здесь. Лед, наверное, выдержит. Выходи на
шоссе, прикроешь слева, чтобы нам не помешали разделаться с охраной. Я с
разведчиками подойду лесом вплотную к мосту. Наблюдай за нами. Как мы
начнем, ты сразу же перерезай шоссе. Севостьянов и Кожухарь, вернетесь назад
- ведите танки в обход леса к мосту. Все. Пошли. Только тихо.
-- Я с вами, -- сказал Птицын.
-- Может быть, отсюда посмотрите? Все видно будет. Дождетесь здесь
танковую роту.
-- Нет, я с вами.
-- Ну хорошо. Двинули!
Скрываясь за деревьями, Ромашкин подобрался к мосту метров на сто и
отчетливо увидел часового -- толстого, неопрятного, пожилого. "Наверное, из
тотальных", -- подумал Ромашкин. У домика на другом берегу никого не было,
но из трубы шел дымок. "Греются у печки. Сейчас мы поддадим вам жару!"
-- Шовкопляс, ты можешь снять этого одиночным выстрелом? -- спросил
Ромашкин.
-- Та я его щелчком сыму, не то щоб пулей.
-- Не подпустит. Шум поднимет.
Шовкопляс снял автомат с груди, глянул на командира:
-- Прямо сейчас сымать?
-- Погоди. Рогатин и все остальные, держите на мушке двери. Если
услышат выстрел и выбегут, бейте в дверях. Пролеткин, наблюдай за шоссе
вправо. Голубой -- влево. Начнем, когда на подходе никого не будем. Всем
приготовиться.
Ромашкин видел, как и корреспондент достал из кобуры свой пистолет.
-- Как дорога? -- спросил Ромашкин.
-- У меня чисто, -- сказал Саша.
-- У меня идут две машины, -- быстро ответил Голубой.
-- Подождем, пропустим машины, -- скомандовал Ромашкин.
Два грузовика с длинными, низко посаженными кузовами, дымя, протащились
через мост. Часовой что-то крикнул шоферу. "Ну, все, фриц, это твои
последние слова", -- подумал Василий и, когда грузовики ушли не так далеко и
могли шумом моторов заглушить одиночный выстрел, приказал:
-- Шовкопляс, стреляй!
Разведчик поднял автомат, прислонился к дереву для упора, выстрел
треснул, как сломанная сухая ветка, и часовой мягко свалился на бок.
-- За мной! -- Ромашкин устремился к мосту, наблюдая за домиком. Там,
видно, ничего не слышали.
-- Пролеткин, Голубой, ну-ка подбросьте им пару гранат, чтобы теплее
стало! Всем остальным спрятаться под мост, часового убрать.
Вовка и Саша пошли к домику. Про себя Василий отметил: "Молодцы, идут к
слепой стене, там нет окон". Но когда, приблизившись, они затоптались на
месте, Ромашкин встревожился: эти сорванцы опять что-то придумали -
Пролеткин почему-то полез на плечи Голубому, который стоял, упираясь в
стену.
Саша взобрался на крышу и опустил в трубу две гранаты. Грохнул глухой
взрыв, стекла вылетели, дверь распахнулась, но никто не выбегал, видно,
дверь выбило взрывной волной. Слабый дымок тянулся через раму. Голубой с
автоматом наготове вошел в дом. Вскоре он выбежал и крикнул:
-- Порядок!
А с шоссе уже махал Щеголев. Он тоже вышел на дорогу, как было
приказано.
-- Как по нотам, специально для вас сделано! -- весело сказал Жук
Птицыну.
-- Да, высокий класс! -- восхищенно оценил корреспондент. -- Не зря о
вашем взводе слава ходит. Хороший будет материал!
-- Не кажи гоп, -- предостерег Шовкопляс.
-- Это цветочки, -- согласился Ромашкин. -- Ягодки... -- Он не успел
договорить -- показались три грузовика с брезентовыми тентами. -- Ягодки вот
они, на подходе, -- озабоченно закончил Ромашкин. -- Всем сидеть тихо, может
быть, проскочат. -- И замахал рукой Вовке и Пролеткину: -- Уйдите в дом!
Автомашины приближались медленно. "Хорошо, если везут груз, а если
пехота?" -- думал Василий, глядя снизу на мост, затянутый грязной паутиной.
Рыча моторами и обдав разведчиков вонью сгоревшей солярки, грузовики
медленно проходили по мосту. Разведчики держали гранаты наготове. Машины
покатили дальше. Ромашкин с тревогой смотрел им вслед. "Как поступит
Щеголев? Не надо бы сейчас ввязываться в бой". Автоматчики, увидев, что
Ромашкин пропустил машины, тоже не стали их обстреливать. "Молодец Щеголев,
догадался!"
-- Товарищ старший лейтенант, -- позвал Пролеткин, -- тут телефон
звонит.
Ромашкин взглянул на столбы с проводами, приказал:
-- Рогатин, ну-ка займись, обруби связь! -- А Пролеткину ответил: -
Сейчас перестанет звонить. Ну, показывайте, что вы нашли? Документы, трофеи?
-- Ничего особенного: служебные книжки, кофе в термосе, хлеб черствый.
-- Вот война пошла, -- сказал Василий Птицыну. -- Раньше разведчики
жизни отдавали, чтобы достать эту проклятую солдатскую книжку. А теперь и
смотреть там нечего. У них в тылу уже не только дивизии и полки, а появились
какие-то сводные отряды, команды, всякие группочки. "Языки" из этих команд
ни черта не знают. Неделю был в одной команде, сейчас в другой, кто
командир, какая задача, что собираются делать -- толком никто не
представляет. Да, поломали мы немецкий порядок! Теперь у них только в
приказах все по пунктам, по рубежам, по времени расписано. А в поле мы
по-своему все поворачиваем. Отвоевались фрицы!
-- Не могу с вами согласиться, -- возразил Птицын. -- Мы лишь первые
шаги делаем по их земле. У нас впереди вся Германия. Сопротивляться они
будут отчаянно, укрепления сами видели какие настроили, а дальше еще и
долговременные оборонительные полосы с бетонными сооружениями. Они
рассчитывают, что мы сами откажемся от продвижения в глубь страны.
-- Ну, это шиш, -- сказал Иван Рогатин. -- Уж раз начали, добьем
непременно. Я через любой железобетон пройду, а в Берлине свои сто грамм
выпью!
-- Ладно, братцы, мост -- дело попутное, надо вести разведку берега.
Скоро полк подоспеет, -- сказал Ромашкин. -- Ты, Рогатин, с Пролеткиным и
Голубым посмотрите, что делается от моста вправо. Шовкопляс пойдет со мной.
Остальным остаться здесь. Жук, доложи в полк, что готовенький мост ждет их
здесь!
Василий пошел к взводу Щеголева, разглядывая в бинокль окружающие поля
и фольварки. Траншей было много, все старые, припорошенные снегом -- давно
подготовлены. Солдат в траншеях не оказалось. Только у сараев, у стогов
сена, в отдельных домиках мелькали зеленые фигурки. "В замаскированных дотах
гарнизоны в полной готовности, полевых войск пока нет, -- делал выводы
Ромашкин и наносил все на карту. -- Они нас, конечно, заметили. Понимают --
мы разведка -- и не стреляют, чтобы скрыть свои огневые точки. Но какие-то
меры для нашего истребления они предпримут".
Василий не дошел до взвода автоматчиков -- там началась перестрелка. По
кювету Ромашкин побежал вперед. Лег за дерево рядом со Щеголевым и стал
стрелять короткими очередями по реденькой цепи, которая то ложилась, то
опасливо шла вдоль дороги. Вдали стояли два грузовика.
-- Этих-то мы положим, -- спокойно сказал Щеголев, тщательно
прицеливаясь и стреляя по гитлеровцам. -- А потом?..
-- Скоро батальон подойдет, -- успокоил Ромашкин.
Автоматчики стреляли метко, и половина зеленых фигурок вскоре уже не
поднималась. Оставшиеся в живых отступили назад к грузовикам.
-- Беречь патроны! -- крикнул Щеголев автоматчикам и, достав кисет и
мраке ночи рядом с ними.
Разведчики шли ровным шагом, не рубили строевым, но и не волочили ноги,
шли спокойно, как это делали смены, которые они видели за эти дни.
"Трое на двоих, справимся ли без шума? -- думал Василий. -- Если бы не
отделяло проволочное ограждение, Хамидуллин один переломал бы им хребты.
Главное, чтоб пропустили за проволоку".
Ромашкину было видно, как темные фигуры часовых, завидев смену, не
торопясь побрели к воротам. Уже звеня запором, один из солдат, как и
полагалось в подобном случае, крикнул: "Кто идет? Пароль!" Василий, шедший
первым, невнятно пробормотал в ответ и ускорил шаг. "Надо поскорее
сблизиться". Часовые не поняли, что сказал Ромашкин, приняли его за
разводящего, впустили смену и в следующий миг оба свалились, оглушенные
ударами автоматов по голове.
Разведчики, те, кто наблюдал за сменой из-за ворот, побежали к складу с
вещевыми мешками, в которых была взрывчатка и бикфордов шнур. Ромашкин
подскочил к двери крайнего хранилища и остановился. Перед ним тускло мерцала
не дверь, а целые металлические ворота. Они были заперты. Как же их открыть?
У разведчиков не было для этого никаких приспособлений. Замки оказались
внутренними, в плотном теле двери чернели лишь замочные скважины.
Разведчики, обескураженные, топтались на месте. Вот так штука! Караул снят,
часовые сняты, а в хранилище не проникнешь. Пролеткин схватил лом со щита с
противопожарным инструментом. Но Ромашкин остановил его после первого же
удара. Двери страшно загудели, разведчикам показалось, что этот гул услышали
не только зенитчики, но даже ближние гарнизоны.
Вдруг Ромашкин вспомнил: "У нас в училище после закрытия складов ключи
сдаются опечатанными в караульное помещение. Может, и у немцев так же?"
Василий велел подождать его, а сам побежал в дом, где осталась
перебитая охрана. Он торопливо перерыл все ящики в столе начальника караула,
а потом увидел на стекле в застекленной витрине одинаковые кожаные мешочки с
печатями из мастики. Схватив их, Ромашкин поспешил назад. Он бежал, стараясь
ступать как можно мягче, опасаясь, что зенитчики услышат его топот. Здесь
никто раньше не бегал, жизнь на складе шла спокойно, бегущий человек мог
сразу насторожить. Василий перешел на мягкий, торопливый шаг и, тяжело дыша
от возбуждения, наконец подошел к ожидающим его разведчикам.
...Когда раздался первый взрыв, все вокруг озарилось ярко-красным
отсветом. Пламя первого взрыва еще не погасло в черном небе, а в него уже
устремились снизу два новых огненных шара. У пленного начальника караула от
ужаса глаза едва не выскочили из орбит -- для него эти взрывы означали
неминуемый расстрел, если попадет в руки своих начальников. Понимая это,
унтер-офицер бежал вместе с разведчиками к линии фронта, даже не помышляя о
том, чтобы удрать. Ромашкин спешил; пока позволяло время, нужно было уйти из
этого района подальше, скоро начнется облава. У всех было тревожно и
радостно на душе.
В эту же ночь группа благополучно перешла линию фронта. Утром
разведчики были уже в штабе полка. Ромашкин искренне удивился, когда
полковник Караваев спросил его:
-- Ну, как дела? Что будем докладывать командованию?
Разведчикам казалось -- склады рванули и брызнули огнем в небеса так,
что было слышно и видно и в Москве и в Берлине, а оказывается, ничего еще
неизвестно даже здесь, в полку.
Ромашкин доложил о выполнении задачи и, кивнув в сторону "языка",
добавил:
-- Он все видел и может подтвердить. Это начальник караула.
Командир поздравил разведчиков с успехом, каждому пожал руку и
пообещал:
-- Всех вас, товарищи, сегодня же представим к награде.
Ромашкин смущенно покашлял, а потом, решительно вскинув голову, сказал
Караваеву:
-- Уж если зашел разговор о наградах, прошу вас, товарищ полковник,
представить к награде парторга группы -- рядового Рогатина. Если бы не он,
мы не справились бы с задачей.
Линтварев так и всплеснул руками от неожиданности и весело сказал,
обращаясь к Рогатину:
-- Ну вот, а ты отказывался: "Говорить не умею!"
-- Все он умеет, товарищ подполковник, и говорит лучше нас всех --
только на особом языке, на языке разведчиков, -- в тон замполиту шутливо
сказал Ромашкин и серьезно добавил: -- А насчет награды еще раз прошу
представить рядового Ивана Рогатина к ордену именно как парторга.
И Василий подробно рассказал обо всем командованию.
Почти три месяца войска готовились к штурму Восточной Пруссии.
Разведчики искали удобные подступы к обороне врага, уточняли расположение
дотов, засекали огневые точки, выясняли, кто здесь обороняется, что
замышляет. Тысячи глаз, приникнув к биноклям и стереотрубам, вглядывались во
вражеские укрепления, изучали, оценивали, прикидывали, как их брать.
Немецкие позиции фотографировали с самолетов, и, сравнивая снимки, в штабах
следили за изменениями на фронте и в глубине обороны противника. В нашем
тылу росли штабеля боеприпасов -- снарядов, мин, гранат, патронов, --
укрытые брезентом, замаскированные ветками. Ромашкин видел, как артиллеристы
спорили из-за места -- негде было ставить орудия. В расположении полка
Василий насчитал почти пятьсот гаубиц, пушек и минометов -- около двухсот
пятидесяти стволов на один километр фронта!
Все эти три месяца Ромашкин чувствовал, что во всех звеньях их
фронтовой жизни будто натягивалась какая-то внутренняя пружина, виток за
витком, словно по резьбе. Эта пружина сжималась все туже, делалась такой
упругой и сильной, что уже не хватало сил ее сдерживать. Нужна была
разрядка. Нужен был штурм.
И штурм этот грянул в новом, 1945 году.
Накануне полковник Караваев строго поглядел на Ромашкина и сказал:
-- Как собьем фашистов с этого рубежа, ты рванешь к реке Инстер. Даю
тебе роту танков и взвод автоматчиков. Посадишь всех своих людей на танки -
и что есть духу вперед! Пойми: все решает быстрота. Обходи фольварки,
высоты, рубежи, где встретишь сопротивление. Уничтожение противника -- не
ваша забота. Оставляйте его нам. К исходу дня мы должны прийти к Инстеру.
Сил в полку останется мало, и мне потребуются самые точные сведения о
противнике. Если соберете их, мы переправимся через реку и захватим
плацдарм. Вот полоса для действий твоего отряда. -- Полковник показал на
карте границы, отмеченные красным карандашом. -- Понял?
-- Так точно! -- ответил Ромашкин и улыбнулся, чтобы командир полка
видел: он идет на это задание уверенно, и нет оснований с ним так строго
разговаривать.
Но у полковника перед наступлением было много забот, и на улыбку
Василия он не обратил внимания. Его сейчас угнетала и злила мысль о
недостатке автомашин. Караваев не сомневался, что собьет немцев с рубежа на
участке, указанном полку. А как их преследовать? Машин хватит всего на один
батальон, который можно пустить по следу отряда Ромашкина. Но этот батальон
может увязнуть в бою, и развить успех будет нечем. Караваев стоял над картой
у стола и, нервно постукивая по ней карандашом, говорил:
-- Начнется старая история: мы выбьем их с одного рубежа, они откатятся
на другой. И опять дуй-воюй с теми же гитлеровцами. Хватит так воевать! Все,
кто противостоит нам, должны здесь и остаться! А уцелевших мы должны
обогнать и выйти на следующий рубеж раньше их. Понятно? Есть у вас, господа
фашисты, новые силы -- давайте биться. Нету? Мы наступаем дальше. Понял?
-- Понял, товарищ полковник, -- ответил Ромашкин.
-- А где и какие у них силы, будешь сообщать ты. Усвоил?
Ответить Ромашкин не успел: в комнату вошел Линтварев, за ним
щупленький незнакомый капитан, на его гимнастерке -- ордена Отечественной
войны и Красной Звезды. Умные глаза капитана смотрели приветливо, близоруким
прищуром.
-- Вот, товарищ полковник, гость к нам.
Ромашкин едва сдержал улыбку -- только гостей не хватало сейчас
полковнику!
-- Это военный корреспондент, капитан Птицын.
-- Алексей Кондратьевич, не до этого мне, -- перебил Караваев.
-- Я все понимаю, товарищ полковник, -- сказал Линтварев настойчиво и
твердо. -- Капитану приказано написать статью о Ромашкине, поэтому я привел
его к вам.
-- Сейчас Ромашкину некогда беседовать с корреспондентом, -- отрезал
Караваев. -- Он должен подготовить разведотряд и немедленно выступить.
-- Я не буду мешать старшему лейтенанту, -- примирительно сказал
Птицын. - Расспрашивать ни о чем не стану. Я просто отправлюсь с ним,
посмотрю все сам и напишу...
Голубые глаза Караваева стали совсем холодными, он прервал капитана:
-- Ромашкин уходит в тыл врага. Корреспонденту делать там нечего.
Напишите о ком-нибудь другом. Подполковник Линтварев подберет вам
кандидатуру. Идите, товарищ Ромашкин, о готовности доложите начальнику
штаба.
Выходя, Василий слышал, как Птицын все так же мягко и вежливо говорил
командиру:
-- Бывал я и в тылу, и у партизан, и в рейдах с танкистами, с
кавалерией...
Василий велел старшине Жмаченко готовить разведчиков, а сам отправился
искать танковую роту и взвод автоматчиков, приданных ему. Он довольно быстро
решил все дела с их командирами и вернулся к себе. Изучая маршрут движения и
прикидывая, что может встретиться на пути, совсем забыл о корреспонденте. Но
когда пришел к Колокольцеву, увидел там знакомого капитана.
-- Ну, вот и ваш будущий герой, -- сказал Колокольцев при появлении
Ромашкина. Капитан оживился, протянул руку Ромашкину, как старому знакомому.
"Настырный, -- подумал Василий, -- все же добился своего! Но не дай бог
случится с ним что-нибудь, я буду виноват". У Ромашкина испортилось
настроение, он вяло пожал руку Птицыну и, не обращая на него внимания,
сказал Колокольцеву:
-- Куда я дену его, товарищ подполковник? В тыл же идем.
Птицын на этот раз обиделся. Из вежливости он терпел такое отношение со
стороны старших, но от Ромашкина, видно, обиды сносить не собирался.
-- Девать меня никуда не нужно. Решайте свои вопросы -- и пойдемте. Я
сам знаю, куда мне деться.
Ромашкин вопросительно глядел на Колокольцева. Но тот пожал плечами:
-- Ничего не могу изменить. Капитан получил разрешение от вышестоящих
начальников.
Развод отряд сосредоточился в лощине. Танки, их оказалось в роте всего
четыре, уткнулись носами в занесенные снегом кусты, экипажи не стали
закапывать машины -- скоро вперед. Разведчики и автоматчики грелись у
костров, готовые по первой команде вспрыгнуть на броню.
Командир танковой роты старший лейтенант Угольков, в черном комбинезоне
и расстегнутом шлеме, сдернув замасленную рукавицу, отдал честь капитану,
прибывшему с Ромашкиным.
-- Посадите журналиста в один из танков, -- сказал Ромашкин. Он
обиделся на то, что Птицын его обрезал, и за всю дорогу не сказал ни слова.
Поняв, что капитан никакой не начальник, Угольков заговорил обиженно,
обращаясь только к Ромашкину:
-- Куда я его посажу? Ну куда? Лучше десяток выстрелов еще загрузить.
Ты в бою скажешь -- огня давай, а я журналистом, что ли, стрелять буду?
Птицын рассмеялся:
-- Не вздорьте, ребята! Я на броне вместе с автоматчиками. -- И ушел к
бойцам, не желая больше обременять командиров.
-- На кой черт он тебе сдался? -- спросил Угольцев.
-- Да приказали! -- с досадой отмахнулся Ромашкин.
Артиллерийская подготовка началась не утром, как это чаще всего бывало
раньше, а в полдень, в обеденное время, когда немцы, съев свой овощной
протертый суп и сосиски с капустой, дремали, разомлев от горячей еды.
Батальоны прорвали первую линию обороны врага. Обгоняя пехоту, на
участке соседней дивизии вперед понеслась лавина танков -- не меньше
дивизии.
Ромашкин тут же получил сигнал "Вперед!". Он вывел свой отряд по мокрой
вязкой лощине, внезапным рывком из-за фланга второго батальона смял,
разогнал огнем уцелевших здесь фашистов и понесся вперед, стараясь не
отстать от гудящей справа танковой армады.
Корреспондент сидел за башней тридцатьчетверки рядом с Ромашкиным,
крепко держась за скобу, и зорко поглядывал по сторонам. Василий тоже
вцепился в металлический поручень, специально приваренный для десантников, и
мысленно подгонял Уголькова: "Давай, давай!" Нет ничего более неприятного в
бою, как сидеть десантником на танке. Ты открыт всем пулям и осколкам, все
они летят прямо в тебя. Танк мотается вправо, влево, подскакивает вверх,
проваливается вниз, в воронки. Он, как необъезженная лошадь, делает все,
чтобы сбросить автоматчиков и разведчиков. Свалишься -- смерть: танк
умчится, а ты останешься один среди врагов, останавливать из-за тебя машину
и превращать ее в неподвижную мишень никто не будет...
Танки неслись вперед, рыча и отбрасывая гусеницами ошметья мокрой
земли. Десантники видели немцев, стреляющих в них, но даже не могли ответить
огнем: надо держаться, иначе свалишься. Саша Пролеткин как-то ухитрился
одной рукой достать гранату, вырвал зубами чеку и бросил лимонку в окоп, из
которого высовывался фриц с пулеметом. Вовремя отреагировал Саша, фашист мог
срезать многих. Капитан Птицын улыбнулся посиневшими губами, крикнул,
стараясь перекрыть шум мотора:
-- Молодец!
Переваливая через траншеи, как по волнам, танки углублялись в
расположение противника. Из боевой практики Ромашкин знал -- вторая позиция
немцев состоит из трех траншей, потом разрыв километра полтора-два -- третья
позиция, такая же, как вторая. Но на своей земле немцы нарыли что-то
непонятное -- двадцать две траншеи насчитал Василий, прежде чем танки
вырвались из этой перекопанной зоны. И каждую из них придется брать с боем,
возле каждой останутся наши убитые! Траншеи сейчас пусты, лишь в дотах были
постоянные гарнизоны. Главные силы полевых войск остались позади, на
переднем крае. Правильно сказал Караваев -- надо, чтобы все гитлеровцы там и
остались, не успели отойти.
Создав мощные оборонительные полосы, немцы не думали, что наши войска
так быстро их взломают. Когда отряд Ромашкина проносился через фольварки и
небольшие поселки, пожилые немцы, в шляпах с перышками, в кожаных на меху
жилетах, растерянно смотрели на советские танки и не могли понять, откуда
они взялись. Лишь через некоторое время, когда копоть, выброшенная моторами,
оседала, эти гражданские немцы кидались упаковывать и прятать свои вещи.
Нет, не думали они видеть русских на своей земле!
В поселке Хенсгишкен на площади, обставленной аккуратными домиками,
крытыми красной черепицей, на шум танков из бара вышли приветствовать своих
танкистов офицеры и унтера. Они поднимали кружки с белой пеной и что-то
орали. Когда один из танков стал медленно наводить на них орудие, они
побросали кружки и кинулись назад в пивную. Грохнул выстрел, и в том месте,
где была витрина бара, вскинулся и закрутился клуб черного дыма
-- Это вам на закуску к пиву! -- крикнул Угольков, высовываясь по грудь
из люка. -- Тебе, Ромашкин, Колокольцев передал: у них все идет нормально,
задача остается прежней. Командир требует как можно быстрее вперед, на реку
Инстер!
-- Вот и жми! -- весело ответил Ромашкин. -- Как повезешь, так и
воевать будем!
И опять гудели танки. Они мчались по проселочной дороге, обсаженной
липами. Мокрый снег слетал с ветвей, но не попадал на разведчиков, танки
успевали пронестись дальше.
Ромашкин был уверен, что немцы по телефону сообщат своим тылам об
отряде, прорвавшемся на танках. Резать телефонные провода у разведчиков не
было времени. Танкисты просто ломали танками столбы, как спички, и мчались
дальше. Конечно, немцы могли предупредить своих по радио. И где-то в глубине
наверняка выставят на дороге заслон. Но Ромашкин понимал: заслон этот
сильным быть не может, сейчас гитлеровцам не до его отряда, главная их
забота -- танковое соединение, которое наступало рядом, на участке соседа.
В шесть часов разведотряд вышел в назначенный ему район, но путь танкам
к реке преградил густой лес. Валить толстые деревья танки не могли. До реки
осталось не более километра -- она была за этим лесом, но как подойти к
берегу? В обход долго. К тому же вдоль реки проходил немецкий оборонительный
рубеж.
-- Ты оставайся здесь, -- сказал Ромашкин Уголькову, -- а я с ребятами
пойду через лес, посмотрю, что там.
Автоматчики со своим командиром лейтенантом Щеголевым и разведчики
двумя колоннами двинулись в лес. Капитан Птицын шел рядом с Ромашкиным. Он
держался спокойно, прислушивался и приглядывался к своим спутникам.
Ромашкин, чтобы загладить свою грубость, несколько раз разговаривал с
капитаном. Тот оказался не злопамятным, и еще на танке Василий понял -- они
поладят. Вот и сейчас, осторожно пробираясь лесом, Ромашкин начал разговор:
-- Все у немцев не по-нашему, даже в лесу.
-- Да, лес ухоженный, -- согласился капитан, подумав, что лес
понравился разведчику. Но Ромашкин имел в виду совсем другое:
-- Это не лес, а парк культуры. Кусты и подлесок вырублены, ни завалов,
ни пней, вдаль все просматривается. Стерильный лес, наверное, ни ягоды, ни
грибы не растут.
Опушка не доходила до воды метров на триста, за рекой виднелась обычная
для здешних мест обсаженная деревьями, покрытая асфальтом дорога. Где-то
там, за серыми деревьями и кустами, затаилась сильно укрепленная
Инстербургская линия обороны. По асфальту то и дело проносились машины.
Справа дорога поворачивала к реке, по мосту перебегала на этот берег и
скрывалась за лесом. Мост охранял часовой, неподалеку стоял кирпичный домик,
там, наверное, отдыхали караульные.
-- Если бы мост захватить, -- сказал Саша Пролеткин.
Ромашкин разглядывал в бинокль подходы и думал об этом же.
-- Хорошо бы, -- согласился он.
-- А что? -- оживился Щеголев. -- Людей хватит.
-- Захватить-то хватит, а удержать? -- спросил Ромашкин.
-- Удержим. Танки пойдут, помогут.
-- Долго не продержимся. Фашисты все сделают, чтобы нас выбить. Мы тут
будем как кость в горле. Надо выскочить на мост перед самым приходом полка,
чтобы наши успели, -- наблюдая, говорил Ромашкин. -- Да, этот мост для
Караваева просто подарочек: не придется форсировать реку под огнем,
проскочат по мосту с комфортом! Жук, запроси, где сейчас передовой батальон?
Из полка ответили: "Первый брат идет вслед за вами, скоро наступит вам
на пятки".
"Это Караваев велел передать, -- подумал Ромашкин. -- Торопит. Ну что
же, сейчас мы обрадуем вас, товарищ полковник".
-- Если батальон на подходе, брать мост будем немедленно! Ты, Щеголев,
со своими хлопцами перейдешь реку здесь. Лед, наверное, выдержит. Выходи на
шоссе, прикроешь слева, чтобы нам не помешали разделаться с охраной. Я с
разведчиками подойду лесом вплотную к мосту. Наблюдай за нами. Как мы
начнем, ты сразу же перерезай шоссе. Севостьянов и Кожухарь, вернетесь назад
- ведите танки в обход леса к мосту. Все. Пошли. Только тихо.
-- Я с вами, -- сказал Птицын.
-- Может быть, отсюда посмотрите? Все видно будет. Дождетесь здесь
танковую роту.
-- Нет, я с вами.
-- Ну хорошо. Двинули!
Скрываясь за деревьями, Ромашкин подобрался к мосту метров на сто и
отчетливо увидел часового -- толстого, неопрятного, пожилого. "Наверное, из
тотальных", -- подумал Ромашкин. У домика на другом берегу никого не было,
но из трубы шел дымок. "Греются у печки. Сейчас мы поддадим вам жару!"
-- Шовкопляс, ты можешь снять этого одиночным выстрелом? -- спросил
Ромашкин.
-- Та я его щелчком сыму, не то щоб пулей.
-- Не подпустит. Шум поднимет.
Шовкопляс снял автомат с груди, глянул на командира:
-- Прямо сейчас сымать?
-- Погоди. Рогатин и все остальные, держите на мушке двери. Если
услышат выстрел и выбегут, бейте в дверях. Пролеткин, наблюдай за шоссе
вправо. Голубой -- влево. Начнем, когда на подходе никого не будем. Всем
приготовиться.
Ромашкин видел, как и корреспондент достал из кобуры свой пистолет.
-- Как дорога? -- спросил Ромашкин.
-- У меня чисто, -- сказал Саша.
-- У меня идут две машины, -- быстро ответил Голубой.
-- Подождем, пропустим машины, -- скомандовал Ромашкин.
Два грузовика с длинными, низко посаженными кузовами, дымя, протащились
через мост. Часовой что-то крикнул шоферу. "Ну, все, фриц, это твои
последние слова", -- подумал Василий и, когда грузовики ушли не так далеко и
могли шумом моторов заглушить одиночный выстрел, приказал:
-- Шовкопляс, стреляй!
Разведчик поднял автомат, прислонился к дереву для упора, выстрел
треснул, как сломанная сухая ветка, и часовой мягко свалился на бок.
-- За мной! -- Ромашкин устремился к мосту, наблюдая за домиком. Там,
видно, ничего не слышали.
-- Пролеткин, Голубой, ну-ка подбросьте им пару гранат, чтобы теплее
стало! Всем остальным спрятаться под мост, часового убрать.
Вовка и Саша пошли к домику. Про себя Василий отметил: "Молодцы, идут к
слепой стене, там нет окон". Но когда, приблизившись, они затоптались на
месте, Ромашкин встревожился: эти сорванцы опять что-то придумали -
Пролеткин почему-то полез на плечи Голубому, который стоял, упираясь в
стену.
Саша взобрался на крышу и опустил в трубу две гранаты. Грохнул глухой
взрыв, стекла вылетели, дверь распахнулась, но никто не выбегал, видно,
дверь выбило взрывной волной. Слабый дымок тянулся через раму. Голубой с
автоматом наготове вошел в дом. Вскоре он выбежал и крикнул:
-- Порядок!
А с шоссе уже махал Щеголев. Он тоже вышел на дорогу, как было
приказано.
-- Как по нотам, специально для вас сделано! -- весело сказал Жук
Птицыну.
-- Да, высокий класс! -- восхищенно оценил корреспондент. -- Не зря о
вашем взводе слава ходит. Хороший будет материал!
-- Не кажи гоп, -- предостерег Шовкопляс.
-- Это цветочки, -- согласился Ромашкин. -- Ягодки... -- Он не успел
договорить -- показались три грузовика с брезентовыми тентами. -- Ягодки вот
они, на подходе, -- озабоченно закончил Ромашкин. -- Всем сидеть тихо, может
быть, проскочат. -- И замахал рукой Вовке и Пролеткину: -- Уйдите в дом!
Автомашины приближались медленно. "Хорошо, если везут груз, а если
пехота?" -- думал Василий, глядя снизу на мост, затянутый грязной паутиной.
Рыча моторами и обдав разведчиков вонью сгоревшей солярки, грузовики
медленно проходили по мосту. Разведчики держали гранаты наготове. Машины
покатили дальше. Ромашкин с тревогой смотрел им вслед. "Как поступит
Щеголев? Не надо бы сейчас ввязываться в бой". Автоматчики, увидев, что
Ромашкин пропустил машины, тоже не стали их обстреливать. "Молодец Щеголев,
догадался!"
-- Товарищ старший лейтенант, -- позвал Пролеткин, -- тут телефон
звонит.
Ромашкин взглянул на столбы с проводами, приказал:
-- Рогатин, ну-ка займись, обруби связь! -- А Пролеткину ответил: -
Сейчас перестанет звонить. Ну, показывайте, что вы нашли? Документы, трофеи?
-- Ничего особенного: служебные книжки, кофе в термосе, хлеб черствый.
-- Вот война пошла, -- сказал Василий Птицыну. -- Раньше разведчики
жизни отдавали, чтобы достать эту проклятую солдатскую книжку. А теперь и
смотреть там нечего. У них в тылу уже не только дивизии и полки, а появились
какие-то сводные отряды, команды, всякие группочки. "Языки" из этих команд
ни черта не знают. Неделю был в одной команде, сейчас в другой, кто
командир, какая задача, что собираются делать -- толком никто не
представляет. Да, поломали мы немецкий порядок! Теперь у них только в
приказах все по пунктам, по рубежам, по времени расписано. А в поле мы
по-своему все поворачиваем. Отвоевались фрицы!
-- Не могу с вами согласиться, -- возразил Птицын. -- Мы лишь первые
шаги делаем по их земле. У нас впереди вся Германия. Сопротивляться они
будут отчаянно, укрепления сами видели какие настроили, а дальше еще и
долговременные оборонительные полосы с бетонными сооружениями. Они
рассчитывают, что мы сами откажемся от продвижения в глубь страны.
-- Ну, это шиш, -- сказал Иван Рогатин. -- Уж раз начали, добьем
непременно. Я через любой железобетон пройду, а в Берлине свои сто грамм
выпью!
-- Ладно, братцы, мост -- дело попутное, надо вести разведку берега.
Скоро полк подоспеет, -- сказал Ромашкин. -- Ты, Рогатин, с Пролеткиным и
Голубым посмотрите, что делается от моста вправо. Шовкопляс пойдет со мной.
Остальным остаться здесь. Жук, доложи в полк, что готовенький мост ждет их
здесь!
Василий пошел к взводу Щеголева, разглядывая в бинокль окружающие поля
и фольварки. Траншей было много, все старые, припорошенные снегом -- давно
подготовлены. Солдат в траншеях не оказалось. Только у сараев, у стогов
сена, в отдельных домиках мелькали зеленые фигурки. "В замаскированных дотах
гарнизоны в полной готовности, полевых войск пока нет, -- делал выводы
Ромашкин и наносил все на карту. -- Они нас, конечно, заметили. Понимают --
мы разведка -- и не стреляют, чтобы скрыть свои огневые точки. Но какие-то
меры для нашего истребления они предпримут".
Василий не дошел до взвода автоматчиков -- там началась перестрелка. По
кювету Ромашкин побежал вперед. Лег за дерево рядом со Щеголевым и стал
стрелять короткими очередями по реденькой цепи, которая то ложилась, то
опасливо шла вдоль дороги. Вдали стояли два грузовика.
-- Этих-то мы положим, -- спокойно сказал Щеголев, тщательно
прицеливаясь и стреляя по гитлеровцам. -- А потом?..
-- Скоро батальон подойдет, -- успокоил Ромашкин.
Автоматчики стреляли метко, и половина зеленых фигурок вскоре уже не
поднималась. Оставшиеся в живых отступили назад к грузовикам.
-- Беречь патроны! -- крикнул Щеголев автоматчикам и, достав кисет и