Страница:
А вот ему, Теолоту, отец оставил охотничьи угодья — дремучий лес, пять глухих деревенек и нелепый двухэтажный дом с заброшенной псарней. Кругом болота и чащобы, кабаны да медведи. Поговорить не с кем, скоро сам зверем завоешь…
— Ну, что там? — недовольно спросил Теолот у появившегося в дверях управляющего.
Сгорбленный Силт согнулся еще ниже:
— Два охотника не поделили добычу. Хотят, чтобы вы их рассудили.
— Чего тут судить, — Теолот с остервенением рвал зубами кусок оленины. Слова его были невнятны, но Силт наперед знал, что скажет хозяин. — Отобрать у них добычу, чтобы не о чем было спорить. И каждому всыпать розог. Для науки. Чтоб время мое не отнимали.
— Так нельзя, господин, — покачал головой управляющий
— Почему? — удивился Теолот.
— Кабана они добыли на законных основаниях. Вы сами дали им разрешение.
— Да? Не помню.
— Три дня назад вы подписали бумагу.
— Ты мне подсовываешь, я подписываю, не читая.
— Это было разрешение на охоту.
— Неважно. Всыпать розог!
— Но их не за что наказывать. Теолот какое-то время сверлил взглядом своего управляющего. Силт, потупившись, терпеливо ждал.
— Ладно, пусть заходят, — Теолот отодвинул тарелку с олениной, тыльной стороной ладони вытер губы, откинулся на высокую спинку кресла, вздернул подбородок. Он представил, как выглядит со стороны — грузная фигура, величественная осанка, каменное лицо. Кресло, похожее на трон. Алый ковер за спиной. Огромный камин, словно зев чудовища. На стенах оружие: клинки, арбалеты, пики.
Определенно, ему нравилось быть хозяином.
Эх, если бы это был настоящий замок…
Неуверенно переступили порог охотники, сдернули шапки, склонились в поклоне.
— Что там у вас? — спросил Теолот.
За охотников ответил Силт:
— Господин! Ремиз и Астан получили разрешение на добычу одного кабана, предварительно договорившись разделить мясо поровну. Но после охоты Ремиз вспомнил, что год назад Астан взял у него в долг половину оленьей туши и до сих пор не отдал. Поэтому Ремиз требует себе две трети кабана в счет старого долга. Астан говорит, что договор пересматривать нельзя. От долга он не отказывается, обещает отдать позже.
— Который из вас Ремиз, который Астан? — спросил Теолот. И снова ответил Силт:
— Ремиз, — показал он рукой на высокого простолюдина с широким лицом, изъеденным оспой. — И Астан, — управляющий повернулся ко второму охотнику, бородатому и плешивому.
— А ты упитанный, Астан, — ухмыльнулся Теолот. — Должно быть, браконьерничаешь?
Охотник вздрогнул и что-то испуганно пробормотал.
— Что он сказал? — недовольно спросил Теолот.
— Никак нельзя, — повторил управляющий слова Астана.
— Знаю я вас, — лицо Теолота помрачнело. — Все воруете! Смотрите — поймаю, засеку до смерти!
— Как поступить с кабаном, господин? — напомнил Силт.
— Да… — Теолот мрачно глянул на управляющего. Задумался надолго, окаменел.
Охотники мяли шапки в руках — уж и сами, не рады, что пришли. Говорили жены, что к новому хозяину на глаза лучше не показываться. Но в горячке спора забыли обо всем, решили, что уж если кто и рассудит, то…
— Ладно, — сказал Теолот, оживая. — Поступим так. Ремиз получает две трети туши. Тем самым с Астана списывается старый долг. Вот вам мое решение. А теперь самое главное, — Теолот оскалился. — За то, что рассудил я вас по закону, отдаете мне треть от кабаньей туши. Каждый. Итого, к завтрашнему дню две трети кабана должны быть у меня.
— Но… — побледневший Астан вздернул голову, наткнулся на холодный взгляд Теолота и сразу сник, опустил безвольно руки.
— А теперь убирайтесь!
Охотники поспешили уйти. Но Силт не двинулся с места.
— Что-то еще? — спросил Теолот, хмуро разглядывая управляющего.
— Ваш отец так бы не поступил, — сказал Силт.
— Мой отец! — фыркнул Теолот. — Он поступил много хуже, когда засунул меня в эту дыру!
— Вы оставили без пищи две семьи.
— Они и так обворовывают мои леса.
— Потому и воруют, что не могут добыть пропитание честно. Люди недовольны.
— Я тоже!
— Раньше все было иначе.
— Хозяин сменился.
— Люди ропщут. Боюсь… — Силт замялся.
— Боишься? Чего боишься?
— Охотники — не крестьяне. Терпеть не привыкли. И оружие у них есть.
— Бунта боишься?
— Выпустят стрелу из леса. Попробуй найди потом стрелка. Или огня подпустят.
— Ты что же, запугать меня стараешься?
— Просто предупреждаю. Ропщет народ. Волнуется. Разговоры всякие ходят.
— Какие разговоры?
— Про стрелу из леса. Про огонь. Много чего говорят.
— Кто говорит? — Теолот привстал, навис над столом, подался к управляющему. Лицо его налилось краснотой, скулы закаменели, угол перекошенного рта подергивался. — Кто?!
— Кто ж его знает… Ветер носит, в уши задувает.
— Ты мне это брось! Говори, кто слухи распускает!
— Не знаю. Но слышал, к ведьме гости зачастили.
— К старой карге? Она еще жива?
— Жива. Ходят к ней люди, как и раньше. Только вопросы у них теперь другие. Спрашивают, долго ли еще им так жить. Сколько еще мучиться. А ведьма отвечает, что немного. Новый хозяин, говорит, долго не проживет.
— Вон оно что… — протянул Теолот. Глаза его сощурились, превратились в узкие щелочки. — Вот, значит, как…
— Ведьме верят.
— Ах она, карга старая! Народ мутит…
— Знает она многое. Видит былое и будущее. Судьбы людей читает.
— Что ж… — Теолот опустился в кресло, крепко сжал подлокотники. — Придется напомнить всем, кто здесь хозяин. Завтра же снарядишь людей за ведьмой. Поглядим, что она при мне нагадает.
— Как бы не вышло чего, господин, — негромко сказал Силт.
— А ты чего тут мне указываешь! — вскинулся Теолот.
— Я не указываю, господин. Я помогаю.
— Не нужна мне твоя помощь!
— Ваш отец, господин…
— Да хватит мне тут про моего отца! Завтра же отправляй людей! Пусть привезут сюда ведьму!
— Хорошо, господин. Как скажете. Все будет сделано. — В голосе управляющего слышалась покорность, поза выражала смирение.
Теолот, тяжело дыша, долго разглядывал горбатого Сита. Наконец успокоился, криво чему-то усмехнулся и вернулся к трапезе.
Вечером прибыли нежданные гости.
Слышно их было издалека. Сначала раскатился над тихим лесом звонкий собачий лай. Потом послышались людские голоса, взрывы хохота. Истошно крякая, сорвались с застывшей поверхности маленького озерца испуганные утки.
— Кто бы это? — озабоченно спросил себя Теолот, выглядывая в окно.
Уже темнело. Деревья смыкались плотней, просветы меж стволов заливала тьма. Стелился по земле тяжелый низовой туман, редкий, призрачный, жутковатый; цеплялся за кусты, повисал на ветках, колыхался, словно рваные полотнища паутины.
На узкой лесной дороге показалась длинная процессия. Впереди, оживленно переговариваясь, двигались богато разряженные всадники на ухоженных откормленных конях. Следом на мулах и непримечательных крестьянских лошадках ехали люди попроще, везли зачехленное оружие и множество каких-то тюков. Рвались на коротких поводках собаки, чуя тревожащие, влекущие запахи дикого леса.
Теолот распахнул окно, высунулся на улицу. Закричал во весь голос, узнавая родные лица:
— Уж не Медвежатник ли Крост ко мне пожаловал?! А кто это там еще?! Неужели сам толстый Миатас?! Вот уж не думал!..
Сразу поднялось настроение, забылась скука.
— Что гостей не встречаешь? — пробасил Крост, бывший сосед и старый и сослуживец. — Прячешься, что ли?
— Не ждал вас! — крикнул Теолот из окна, развел руками. — бы еще ночью приехали!
— На переправе задержались.
— Ну, милости прошу!
Теолот закрыл окно, пробежался по комнатам, проверил все ли в порядке. Только потом вышел на улицу. Вышколенные слуги уже встречали гостей, расседлывали лошадей, складывали привезенное снаряжение под навес. Раскинув руки, улыбаясь, Теолот двинулся к прибывшим друзьям.
— Приехали к тебе на охоту, — прогудел богатырь Крост, осторожно обнимая хозяина.
— Очень рад!
— Места у тебя тут знатные. Зверья много.
— Да уж. Этого добра хватает.
— Поживем у тебя несколько дней. Разместишь?
— Конечно! Рад буду!
Теолот обошел всех, с каждым поздоровался, каждому улыбнулся. Из шести благородных гостей только один человек был незнакомый. Все остальные уже не раз бывали у него, многих он знал еще с молодых лет.
— Прошу в дом! Только вот угощать мне вас нечем. Не ждал.
— А ты не волнуйся. Мы с собой привезли.
Праздновали всю ночь, шумно, весело, не давая роздыху ни себе, ни слугам. Вспоминали былое: битвы и поединки, победы и поражения. Перечисляли имена знакомых бойцов и названия мест, где проходили сражения. Рассуждали о просчетах известных полководцев. Спорили о тактике и стратегии.
Потом заговорили об охоте. Крост снова стал рассказывать свою старую историю, как ходил на медведя с одним ножом. Его уже никто не слушал — наслушались в свое время, — и он злился, дергал за одежду собеседников, пытаясь привлечь их внимание, потом вскочил и стал показывать в лицах, как боролся с медведем, как бил его ножом, как катались они по земле. Задрав рубаху, предъявил исполосованную шрамами спину. Пренебрежительно отмахнувшись, толстый Миатас оголил бесформенное, изуродованное сизыми рубцами пузо. Объявил, гордый произведенным эффектом:
— Секач пропорол. Кишки наружу вывалились. Мне их назад впихнули, а дыру на брюхе заштопали, словно прореху на мешке. — Он рассмеялся.
Зашел разговор о повадках кабанов. Крост, распалившись, говорил, что на кабанов охотился с простой заостренной жердью — бил их в самое сердце, сверху в горб, когда они неслись на него. Ему не верили — чтобы пропороть прочную шкуру и слой жира, нужна отточенная сталь, жердью ничего не сделаешь. Крост снова напомнил, что ходил на медведя с одним ножом, и на него замахали руками.
Пасть камина дышала жаром. Над углями томилось на вертелах мясо. Капли жира падали в огонь, трещали, сгорая, и сизый чад плыл через всю комнату к распахнутым в ночь окнам. Сновали в дыму молчаливые проворные слуги, будто танцевали сложный групповой танец. Всюду — на столах, на стенах, на полу горели свечи и светильники. Гремели голоса, звенела посуда.
Притихший лес издалека заглядывал в освещенные окна.
На рассвете, когда уставшие гости стали расходиться по приготовленным комнатам, пьяный Теолот широким взмахом руки подозвал Сита.
— Пока подождем, — сказал он управляющему, безудержно икая.
— Что, господин? — Силт придержал хозяина за локоть.
— Ведьма… Пока ее сюда не надо… Я приказал, да?.. Отменяю!..
— Хорошо, господин.
— У меня гости, — громким шепотом поделился Теолот. — Это мои друзья, и мы будем охотиться.
— Я все понял, господин.
— Ты ничего не можешь понять! — вскинулся Теолот. — Мои друзья это… Это… Это мои друзья… Понимаешь?
— Да.
— Вот так-то! — Теолот назидательно устремил в потолок указательный палец. — А с ведьмой мы разберемся как-нибудь потом.
— Хорошо, господин.
— Может быть, я сам к ней отправлюсь, — Теолот невидяще смотрел куда-то в сторону. — Ты ведь знаешь дорогу?
— Я здесь родился, господин.
— В этой глуши? Ты родился? — Теолот попытался сфокусировать взгляд на лице управляющего. — Здесь?
— Да, господин. Моя семья много десятилетий служила вашему деду и вашему отцу. Теперь я служу вам.
— Понимаю… — Теолот важно кивнул. — Все понимаю… Вот за это я тебя и уважаю… А со старой каргой я еще поговорю! С детства ее ненавижу!..
Захмелевший Крост, подобрав со стола нож, показывал слугам, как он боролся с медведем. Выходило, что зверя он свалил на землю подножкой, а потом запинал до смерти.
— Пошли спать, друг! — крикнул Теолот, пытаясь поймать отбрыкивающегося Кроста. — А потом мы отправимся душить медведей голыми руками!
— Голыми руками! — подтвердил Крост, сгреб Теолота в охапку и сдавил так, что у того хрустнули ребра. — Голыми руками! — объявил он слугам и, задевая стены плечами, удалился в свою комнату, словно добычу неся под мышкой придушенного хозяина и друга.
Глава 21
— Ну, что там? — недовольно спросил Теолот у появившегося в дверях управляющего.
Сгорбленный Силт согнулся еще ниже:
— Два охотника не поделили добычу. Хотят, чтобы вы их рассудили.
— Чего тут судить, — Теолот с остервенением рвал зубами кусок оленины. Слова его были невнятны, но Силт наперед знал, что скажет хозяин. — Отобрать у них добычу, чтобы не о чем было спорить. И каждому всыпать розог. Для науки. Чтоб время мое не отнимали.
— Так нельзя, господин, — покачал головой управляющий
— Почему? — удивился Теолот.
— Кабана они добыли на законных основаниях. Вы сами дали им разрешение.
— Да? Не помню.
— Три дня назад вы подписали бумагу.
— Ты мне подсовываешь, я подписываю, не читая.
— Это было разрешение на охоту.
— Неважно. Всыпать розог!
— Но их не за что наказывать. Теолот какое-то время сверлил взглядом своего управляющего. Силт, потупившись, терпеливо ждал.
— Ладно, пусть заходят, — Теолот отодвинул тарелку с олениной, тыльной стороной ладони вытер губы, откинулся на высокую спинку кресла, вздернул подбородок. Он представил, как выглядит со стороны — грузная фигура, величественная осанка, каменное лицо. Кресло, похожее на трон. Алый ковер за спиной. Огромный камин, словно зев чудовища. На стенах оружие: клинки, арбалеты, пики.
Определенно, ему нравилось быть хозяином.
Эх, если бы это был настоящий замок…
Неуверенно переступили порог охотники, сдернули шапки, склонились в поклоне.
— Что там у вас? — спросил Теолот.
За охотников ответил Силт:
— Господин! Ремиз и Астан получили разрешение на добычу одного кабана, предварительно договорившись разделить мясо поровну. Но после охоты Ремиз вспомнил, что год назад Астан взял у него в долг половину оленьей туши и до сих пор не отдал. Поэтому Ремиз требует себе две трети кабана в счет старого долга. Астан говорит, что договор пересматривать нельзя. От долга он не отказывается, обещает отдать позже.
— Который из вас Ремиз, который Астан? — спросил Теолот. И снова ответил Силт:
— Ремиз, — показал он рукой на высокого простолюдина с широким лицом, изъеденным оспой. — И Астан, — управляющий повернулся ко второму охотнику, бородатому и плешивому.
— А ты упитанный, Астан, — ухмыльнулся Теолот. — Должно быть, браконьерничаешь?
Охотник вздрогнул и что-то испуганно пробормотал.
— Что он сказал? — недовольно спросил Теолот.
— Никак нельзя, — повторил управляющий слова Астана.
— Знаю я вас, — лицо Теолота помрачнело. — Все воруете! Смотрите — поймаю, засеку до смерти!
— Как поступить с кабаном, господин? — напомнил Силт.
— Да… — Теолот мрачно глянул на управляющего. Задумался надолго, окаменел.
Охотники мяли шапки в руках — уж и сами, не рады, что пришли. Говорили жены, что к новому хозяину на глаза лучше не показываться. Но в горячке спора забыли обо всем, решили, что уж если кто и рассудит, то…
— Ладно, — сказал Теолот, оживая. — Поступим так. Ремиз получает две трети туши. Тем самым с Астана списывается старый долг. Вот вам мое решение. А теперь самое главное, — Теолот оскалился. — За то, что рассудил я вас по закону, отдаете мне треть от кабаньей туши. Каждый. Итого, к завтрашнему дню две трети кабана должны быть у меня.
— Но… — побледневший Астан вздернул голову, наткнулся на холодный взгляд Теолота и сразу сник, опустил безвольно руки.
— А теперь убирайтесь!
Охотники поспешили уйти. Но Силт не двинулся с места.
— Что-то еще? — спросил Теолот, хмуро разглядывая управляющего.
— Ваш отец так бы не поступил, — сказал Силт.
— Мой отец! — фыркнул Теолот. — Он поступил много хуже, когда засунул меня в эту дыру!
— Вы оставили без пищи две семьи.
— Они и так обворовывают мои леса.
— Потому и воруют, что не могут добыть пропитание честно. Люди недовольны.
— Я тоже!
— Раньше все было иначе.
— Хозяин сменился.
— Люди ропщут. Боюсь… — Силт замялся.
— Боишься? Чего боишься?
— Охотники — не крестьяне. Терпеть не привыкли. И оружие у них есть.
— Бунта боишься?
— Выпустят стрелу из леса. Попробуй найди потом стрелка. Или огня подпустят.
— Ты что же, запугать меня стараешься?
— Просто предупреждаю. Ропщет народ. Волнуется. Разговоры всякие ходят.
— Какие разговоры?
— Про стрелу из леса. Про огонь. Много чего говорят.
— Кто говорит? — Теолот привстал, навис над столом, подался к управляющему. Лицо его налилось краснотой, скулы закаменели, угол перекошенного рта подергивался. — Кто?!
— Кто ж его знает… Ветер носит, в уши задувает.
— Ты мне это брось! Говори, кто слухи распускает!
— Не знаю. Но слышал, к ведьме гости зачастили.
— К старой карге? Она еще жива?
— Жива. Ходят к ней люди, как и раньше. Только вопросы у них теперь другие. Спрашивают, долго ли еще им так жить. Сколько еще мучиться. А ведьма отвечает, что немного. Новый хозяин, говорит, долго не проживет.
— Вон оно что… — протянул Теолот. Глаза его сощурились, превратились в узкие щелочки. — Вот, значит, как…
— Ведьме верят.
— Ах она, карга старая! Народ мутит…
— Знает она многое. Видит былое и будущее. Судьбы людей читает.
— Что ж… — Теолот опустился в кресло, крепко сжал подлокотники. — Придется напомнить всем, кто здесь хозяин. Завтра же снарядишь людей за ведьмой. Поглядим, что она при мне нагадает.
— Как бы не вышло чего, господин, — негромко сказал Силт.
— А ты чего тут мне указываешь! — вскинулся Теолот.
— Я не указываю, господин. Я помогаю.
— Не нужна мне твоя помощь!
— Ваш отец, господин…
— Да хватит мне тут про моего отца! Завтра же отправляй людей! Пусть привезут сюда ведьму!
— Хорошо, господин. Как скажете. Все будет сделано. — В голосе управляющего слышалась покорность, поза выражала смирение.
Теолот, тяжело дыша, долго разглядывал горбатого Сита. Наконец успокоился, криво чему-то усмехнулся и вернулся к трапезе.
Вечером прибыли нежданные гости.
Слышно их было издалека. Сначала раскатился над тихим лесом звонкий собачий лай. Потом послышались людские голоса, взрывы хохота. Истошно крякая, сорвались с застывшей поверхности маленького озерца испуганные утки.
— Кто бы это? — озабоченно спросил себя Теолот, выглядывая в окно.
Уже темнело. Деревья смыкались плотней, просветы меж стволов заливала тьма. Стелился по земле тяжелый низовой туман, редкий, призрачный, жутковатый; цеплялся за кусты, повисал на ветках, колыхался, словно рваные полотнища паутины.
На узкой лесной дороге показалась длинная процессия. Впереди, оживленно переговариваясь, двигались богато разряженные всадники на ухоженных откормленных конях. Следом на мулах и непримечательных крестьянских лошадках ехали люди попроще, везли зачехленное оружие и множество каких-то тюков. Рвались на коротких поводках собаки, чуя тревожащие, влекущие запахи дикого леса.
Теолот распахнул окно, высунулся на улицу. Закричал во весь голос, узнавая родные лица:
— Уж не Медвежатник ли Крост ко мне пожаловал?! А кто это там еще?! Неужели сам толстый Миатас?! Вот уж не думал!..
Сразу поднялось настроение, забылась скука.
— Что гостей не встречаешь? — пробасил Крост, бывший сосед и старый и сослуживец. — Прячешься, что ли?
— Не ждал вас! — крикнул Теолот из окна, развел руками. — бы еще ночью приехали!
— На переправе задержались.
— Ну, милости прошу!
Теолот закрыл окно, пробежался по комнатам, проверил все ли в порядке. Только потом вышел на улицу. Вышколенные слуги уже встречали гостей, расседлывали лошадей, складывали привезенное снаряжение под навес. Раскинув руки, улыбаясь, Теолот двинулся к прибывшим друзьям.
— Приехали к тебе на охоту, — прогудел богатырь Крост, осторожно обнимая хозяина.
— Очень рад!
— Места у тебя тут знатные. Зверья много.
— Да уж. Этого добра хватает.
— Поживем у тебя несколько дней. Разместишь?
— Конечно! Рад буду!
Теолот обошел всех, с каждым поздоровался, каждому улыбнулся. Из шести благородных гостей только один человек был незнакомый. Все остальные уже не раз бывали у него, многих он знал еще с молодых лет.
— Прошу в дом! Только вот угощать мне вас нечем. Не ждал.
— А ты не волнуйся. Мы с собой привезли.
Праздновали всю ночь, шумно, весело, не давая роздыху ни себе, ни слугам. Вспоминали былое: битвы и поединки, победы и поражения. Перечисляли имена знакомых бойцов и названия мест, где проходили сражения. Рассуждали о просчетах известных полководцев. Спорили о тактике и стратегии.
Потом заговорили об охоте. Крост снова стал рассказывать свою старую историю, как ходил на медведя с одним ножом. Его уже никто не слушал — наслушались в свое время, — и он злился, дергал за одежду собеседников, пытаясь привлечь их внимание, потом вскочил и стал показывать в лицах, как боролся с медведем, как бил его ножом, как катались они по земле. Задрав рубаху, предъявил исполосованную шрамами спину. Пренебрежительно отмахнувшись, толстый Миатас оголил бесформенное, изуродованное сизыми рубцами пузо. Объявил, гордый произведенным эффектом:
— Секач пропорол. Кишки наружу вывалились. Мне их назад впихнули, а дыру на брюхе заштопали, словно прореху на мешке. — Он рассмеялся.
Зашел разговор о повадках кабанов. Крост, распалившись, говорил, что на кабанов охотился с простой заостренной жердью — бил их в самое сердце, сверху в горб, когда они неслись на него. Ему не верили — чтобы пропороть прочную шкуру и слой жира, нужна отточенная сталь, жердью ничего не сделаешь. Крост снова напомнил, что ходил на медведя с одним ножом, и на него замахали руками.
Пасть камина дышала жаром. Над углями томилось на вертелах мясо. Капли жира падали в огонь, трещали, сгорая, и сизый чад плыл через всю комнату к распахнутым в ночь окнам. Сновали в дыму молчаливые проворные слуги, будто танцевали сложный групповой танец. Всюду — на столах, на стенах, на полу горели свечи и светильники. Гремели голоса, звенела посуда.
Притихший лес издалека заглядывал в освещенные окна.
На рассвете, когда уставшие гости стали расходиться по приготовленным комнатам, пьяный Теолот широким взмахом руки подозвал Сита.
— Пока подождем, — сказал он управляющему, безудержно икая.
— Что, господин? — Силт придержал хозяина за локоть.
— Ведьма… Пока ее сюда не надо… Я приказал, да?.. Отменяю!..
— Хорошо, господин.
— У меня гости, — громким шепотом поделился Теолот. — Это мои друзья, и мы будем охотиться.
— Я все понял, господин.
— Ты ничего не можешь понять! — вскинулся Теолот. — Мои друзья это… Это… Это мои друзья… Понимаешь?
— Да.
— Вот так-то! — Теолот назидательно устремил в потолок указательный палец. — А с ведьмой мы разберемся как-нибудь потом.
— Хорошо, господин.
— Может быть, я сам к ней отправлюсь, — Теолот невидяще смотрел куда-то в сторону. — Ты ведь знаешь дорогу?
— Я здесь родился, господин.
— В этой глуши? Ты родился? — Теолот попытался сфокусировать взгляд на лице управляющего. — Здесь?
— Да, господин. Моя семья много десятилетий служила вашему деду и вашему отцу. Теперь я служу вам.
— Понимаю… — Теолот важно кивнул. — Все понимаю… Вот за это я тебя и уважаю… А со старой каргой я еще поговорю! С детства ее ненавижу!..
Захмелевший Крост, подобрав со стола нож, показывал слугам, как он боролся с медведем. Выходило, что зверя он свалил на землю подножкой, а потом запинал до смерти.
— Пошли спать, друг! — крикнул Теолот, пытаясь поймать отбрыкивающегося Кроста. — А потом мы отправимся душить медведей голыми руками!
— Голыми руками! — подтвердил Крост, сгреб Теолота в охапку и сдавил так, что у того хрустнули ребра. — Голыми руками! — объявил он слугам и, задевая стены плечами, удалился в свою комнату, словно добычу неся под мышкой придушенного хозяина и друга.
Глава 21
Зло зудели голодные комары.
— В этих местах я провел едва ли не половину детства, — сказал Буйвол, подняв лицо вверх, к синим прогалинам неба. Малыш звонко хлопнул себя по шее:
— Как только тебя здесь не сожрали…
Вот уже второй день друзья продирались сквозь лес. Далеко позади осталась Великая Река, через которую их перевез старик-лодочник, скрипучий, как уключины его лодки. Перевез и высадил на пологом подтопленном берегу, где из мшистой почвы выпирали похожие на змей корни чахлых берез. Впрочем, и настоящих змей здесь хватало — из-под самых ног порой выскальзывали черные гадюки и серые ужи, так похожие на ожившие корни деревьев.
Потом земля стала суше, упругий мох сменила высокая, по пояс, трава, и змей уже не было видно. Кругом колонны стволов возносили кроны к солнцу. Деревья, не сумевшие пробиться на свет, разрастались вширь, пытались оттеснить неуступчивые кусты. Словно гнилые зубы торчали трухлявые, источенные муравьями пни. Вились по стволам сухие косы хмеля.
— Мы жили довольно далеко отсюда, на границе леса, — рассказывал Буйвол. — Но отец постоянно брал меня с собой на вырубки. Жили мы в шалашах, было нас человек пятнадцать. Всегда брали в лес женщин — жен, сестер, — чтобы было кому за порядком следить, есть готовить и уют создавать. Я, мальчишка, обычно им помогал. Но такая работа мне не нравилась. Как только представлялась возможность, я убегал к отцу, и тогда он позволял мне взяться за топор. Объяснял, что к чему, показывал, как правильно рубить, чтобы ствол лег в нужном направлении. Обычно мне доставалось самое интересное — я обрубал сучья у поваленного дерева. Участок вырубали долго, иной раз целый месяц. Когда мы заканчивали, приходили другие люди, с тяглом — с быками, лошадьми. Они тащили лес к реке, вязали там плоты…
Малыш слушал вполуха. Идти было тяжело. Неровная земля то и дело куда-то проваливалась. Валежник, прячась в траве, подло бил по ногам. Комары с лету вонзались в кожу.
А увлеченный воспоминаниями Буйвол, казалось, не ощущал никаких неудобств.
— Про ведьму я слышал с самого детства, — рассказывал мечник. — У нас ею всегда ребятишек пугали. Говорили — не будешь слушаться, придет старая страшная ведьма, сунет в мешок и утащит с собой в лес. А потом я услышал настоящие рассказы про нее. Мне было лет двенадцать, наверное. Помню — лето было дождливое. Небо тяжелое, низкое, сумрачное. Ночами по всему лесу шорох. А ночи беззвездные, темные. В шалашах холодно… Помню — сидим у костра, уже поели, кругом ночь, а спать идти не хочется. И кто-то рассказывает о ведьме, что живет где-то в этих лесах. Чужие люди найти ее не могут, а вот своим она всегда помогает. И будто бы она все наперед знает, то случится. Но ничего не говорит, если ее не спрашивают.
А если ее кто спросит — она все расскажет: что было и что будет.
Молится она всем богам, всех их знает по именам… Да… Много его рассказывали… Много… — Буйвол словно бы выдохся, выговорился. Он еще пробормотал что-то, потом досадливо потер переносицу, тряхнул головой.
— Помнишь я рассказывал тебе про своего деда? — сказал Малыш. — Он ведь тоже ходил к ведьме. И что?..
Буйвол какое-то время шагал, не говоря ни слова. Казалось, он полностью поглощен своими мыслями и не слышит напарника. Потом он пожал плечами:
— Конечно, помню… Но твой дед не знал, что именно надо спрашивать. А я знаю.
— Да?
— Да.
— И о чем же ты ее спросишь?
— О судьбе.
— Ты узнаешь, что ты должен сделать, а потом поступишь наоборот… — в голосе Малыша не было вопросительной интонации.
— Да.
— А ты не думал, что твой вопрос и ее ответ — также часть судьбы?
— Думал… — Буйвол остановился, глаза его потемнели, губы сжались. — Думал! Думаю! Я постоянно об этом думаю! И что бы я ни делал, я не могу отделаться от мысли, что это не я принимаю решения. Куда бы я ни шел, я вижу, что меня ведут, словно овцу на веревке! И я ничего не могу поделать! Да, я способен сейчас развернуться и направиться в другую сторону! Я могу плюнуть на все и уйти из леса! Но если я это сделаю, я опять буду думать, что я должен был так поступить! А я не хочу поступать так, как должен! Я хочу поступать так, как я сам хочу!..
— А что, если это одно и то же? — сказал Малыш. Осекшийся Буйвол долго разглядывал необычайно серьезное лицо товарища. Наконец сказал хмуро и жестко:
— Я не хочу быть овцой.
Он постоял еще немного, а потом вытащил меч из ножен И врубился в плотные заросли искореженного замшелого ивняка.
Речка была маленькая — местами ее можно было, разбежавшись, перепрыгнуть. К воде кренились старые березы, смыкались кронами, словно поддерживали друг друга, не давая упасть. Но со временем они все равно падали, выворачивая на корнях пласты торфяного берега.
Буйвол помнил эту реку. Когда-то они с отцом бреднем ловили здесь рыбу. Неровное дно было устлано корягами, и сеть, цепляясь за них, постоянно рвалась.
— Мы ловили здесь рыбу, — сказал Буйвол.
— А она здесь есть?
— Конечно… Вон смотри, — Буйвол вытянул руку, показывая на воду. — Возле того берега. Щука.
— Где? — Малыш вытянул шею.
Река играла бликами. Плыли по течению сухие листья, кружились в маленьких водоворотах. Стелились по дну нити водорослей.
— Рядом с выступающими корнями. Темная спина. Щука. Замерла. Поджидает.
— Вижу. Вижу! — Малыш потянулся к луку.
— Не надо, все равно не попадешь.
— Почему это?
— В воде все выглядит не так…
Но Малыш уже достал стрелу, наложил ее на тетиву, прицелился.
— Неважно, как что выглядит. Сегодня мы будем есть свежую рыбу.
— Мы будем есть сыр и сухари, — сказал Буйвол. — Как обычно.
Сорвавшаяся стрела ударила в воду. Невредимая щука, извернувшись по-змеиному, сверкнув зеленоватым боком, ушла на глубину. Брызнула на поверхности вспугнутая рыбья мелочь.
— Не попал, — удивленно сказал Малыш.
— Я говорил…
Берег был неровный. То и дело приходилось перебираться через канавы, заросшие высокой лесной крапивой. Попадались заболоченные участки, сплошь в кочках, идти по ним было мучительно неудобно — нога срывалась, подворачивалась; хлюпала ржавая вода.
Речка сильно петляла. И менялась. Порой она широко разливалась и успокаивалась, а потом вдруг превращалась в стремительный вспененный ручей. Тихие неглубокие плесы сменялись черными бездонными омутами. А иногда речка и вовсе терялась в разросшейся осоке. И тогда Малышу становилось неуютно. Он озирался по сторонам, видел кругом глухой лес, и ему начинало казаться, что теперь они остались в этой мрачной чащобе совсем одни, без верного проводника, и никогда им отсюда не выбраться.
Но вскоре река появлялась снова, Буйвол уверенно вышагивал впереди, и Малыш, воспрянув духом, забывал о своих тревогах…
— Все, — сказал Буйвол, внезапно остановившись. Малыш огляделся:
— О чем ты?
— Знакомые места кончились. Дальше я никогда не ходил. Что там, знаю лишь по рассказам.
— По рассказам, слышанным в детстве?
— Да.
— Я, например, ничего не помню, что мне в детстве рассказывали.
— Я тоже, — серьезно сказал Буйвол. Но Малышу очень хотелось верить, что друг просто пошутил.
Когда стало темнеть, они вышли к небольшому скособоченному домику. Сруб его почернел от старости, бревна растрескались. Крытая дерном крыша поросла травой, возле закопченной трубы тянулась к небу чахлая березка. В узких окнах загустел мрак.
— Это и есть ведьмино жилище? — спросил Малыш. — Выглядит запущенно.
— Нет, конечно. До ведьмы еще идти и идти.
— Ты меня успокоил.
— Переночуем здесь, а завтра двинемся дальше. Малышу это место казалось слишком жутким для ночлега, и он, помедлив, сказал:
— Странное место. Буйвол пожал плечами:
— Обычный охотничий домик.
Внутри было темно. Серый свет, вливаясь в окна и открытую дверь, ложился полосами на пол и стены. Малыш быстро развел огонь в железной печке, обложенной камнями, благо, что дрова уже были кем-то приготовлены.
— Хозяева на нас не обидятся? — спросил он. Буйвол ходил по комнатке, шарил во всех углах, что-то отыскивая.
— Сейчас мы здесь хозяева, — отозвался он, заглядывая под лежак, сбитый из неструганых досок.
— Что ты там ищешь? — спросил Малыш.
— Капканы. Или петли.
— Зачем?
— Хочу поставить на ночь. Если повезет, утром будет свежее мясо.
— Не знал, что ты в этом разбираешься.
— Я же говорил, что мы подолгу жили в лесах. Нужда научила.
Разгоревшееся пламя гудело в печи. Тяга была хорошая, дрова сухие. Алые отблески на стенах гонялись за тенями — огонь оживил дом.
— А почему ты уверен, что ведьма жива? — спросил Малыш. — Прошло столько времени.
— Краем уха слышал разговор в гостинице. — Из темного угла за печкой Буйвол выволок на середину комнаты тяжелый, гремящий железом мешок. — Помнишь день, когда мы продали лошадей? Вот тогда я и подслушал, как два охотника говорили о ведьме. Она жива.
— Сколько же ей лет?
— Не знаю. А может, это не она, не та, которой меня в детстве пугали, а другая — ее последовательница, ее преемница. Это неважно — кто. Главное, что ее ведовство осталось. Вся ее сила, все знания ее.
— Ты и в ведовстве что-то понимаешь? — улыбнулся Малыш.
— Больше, чем в богах и в судьбе, — Буйвол, развязав мешок, перебирал разнокалиберные капканы, внимательно их осматривал, пробовал пружины. — Мы ведь подолгу жили в лесах.
Малыш, сидя спиной к огню, смотрел на друга.
За открытой дверью смутно белели стволы берез. Уже наползал туман, становилось зябко. На крыше безостановочно трещала сорока.
Отобрав три капкана, Буйвол сложил остальные в мешок и оттащил его на место.
— Пойду пройдусь.
— Надолго? — спросил Малыш. — Может, и мне с тобой?
— Оставайся здесь. Я скоро вернусь.
— Не хочешь, чтобы я разузнал твои охотничьи секреты?
— Просто ты пахнешь человеком. Зверь почует и уйдет от ловушки.
Малыш недоверчиво хмыкнул:
— А ты в таком случае чем пахнешь?
— Я? — усмехнулся Буйвол. — Я пахну мясом. И кровью.
Далеко идти не пришлось.
Буйвол, осматриваясь, прогулялся вокруг домика, из трубы которого сыпались искры. Возле высоченной ели, земля под которой была усеяна мертвой седой хвоей, он остановился. Срезал вместе с корой наплыв пахучей смолы. Сощипнул с еловых лап зеленые молодые кончики.
Потом он вышел к речке, немного постоял на берегу, глядя в черную воду и вспоминая детство. Сильными жесткими пальцами он разминал хвою, мешая ее со смолой. Капканы висели на боку тяжелой гроздью, и Буйвол втирал в железо ароматную липкую массу. Когда в руках ничего не осталось, он, присев на корточки, протиснулся в плотные заросли кустов, что широкой длинной полосой тянулись из леса к воде.
Зная повадки кабанов, он почти сразу наткнулся на звериную тропу — прямой туннель, проложенный сквозь чащобу кустарника, вытоптанная земля, ободранные сучья. Не выходя на нее, сидя в кустах, Буйвол поочередно взвел капканы. Выложил их в ряд вдоль тропы, привязал цепочки на уровне земли. Осторожно присыпал ловушки прошлогодней бурой листвой. Внимательно осмотрел дело своих рук, покачал головой — не на кабана эти капканы, а на хищного зверя. На кабана нужен мощный самострел.
Впрочем, если повезет…
Он на четвереньках, пятясь, выбрался из зарослей, подумав, что сам сейчас похож на зверя.
И снова вернулось ощущение собственной неполноценности. Вновь он увидел себя со стороны — жалкая марионетка в руках бога. Кукла на привязи.
С этим невозможно жить!
Закружились мысли, слова:
“…Мы лишь марионетки. Мы камни на клетчатой доске. Каждый наш шаг, каждый ход предопределен свыше. С рождения и до самой смерти…”
“…Только боги плетут узор судеб. И никто в мире не сможет порвать нити…”
“…Каждый ваш шаг, каждое ваше слово, каждая мысль — все это принадлежит не вам. Вами управляет Локайох…”
Кабан не свернет с тропы и попадет точно в капкан…
Буйвол негромко ругнулся, выпрямился, схватился за рукоять меча.
— Это мы еще посмотрим!
Из-за деревьев летели в небо искры. Трепетали чуткие листья осин, хотя воздух был совершенно спокоен. С высокого пня, похожего на человеческую фигуру, вдруг сорвалась крылатая тень, скользнула в темную чащу бесшумно, словно призрак. А через секунду донесся оттуда жуткий хохот.
И лишь ввалившись в избушку, захлопнув за собой дверь, запыхавшийся Буйвол сообразил, что это был филин.
— Что? — вскочивший Малыш уже держал в руках лук, готовый встретить неведомую опасность. Буйвол, досадуя, отмахнулся.
— Ерунда… Чудится всякое.
— Немудрено, — сказал Малыш, откладывая оружие. — В такой-то глуши.
— Это еще что, — сказал Буйвол. — Посмотришь, что дальше будет…
Друзья перекусили, сидя перед печкой. Потом подперли Дверь поленом и легли спать в обнимку с оружием — Малыш на Полу, Буйвол на лежаке.
Ночью было душно. На чердаке раздавались какие-то шорохи. Неподалеку дико хохотал филин, и до самого утра звучала тоскливая волчья перекличка.
— В этих местах я провел едва ли не половину детства, — сказал Буйвол, подняв лицо вверх, к синим прогалинам неба. Малыш звонко хлопнул себя по шее:
— Как только тебя здесь не сожрали…
Вот уже второй день друзья продирались сквозь лес. Далеко позади осталась Великая Река, через которую их перевез старик-лодочник, скрипучий, как уключины его лодки. Перевез и высадил на пологом подтопленном берегу, где из мшистой почвы выпирали похожие на змей корни чахлых берез. Впрочем, и настоящих змей здесь хватало — из-под самых ног порой выскальзывали черные гадюки и серые ужи, так похожие на ожившие корни деревьев.
Потом земля стала суше, упругий мох сменила высокая, по пояс, трава, и змей уже не было видно. Кругом колонны стволов возносили кроны к солнцу. Деревья, не сумевшие пробиться на свет, разрастались вширь, пытались оттеснить неуступчивые кусты. Словно гнилые зубы торчали трухлявые, источенные муравьями пни. Вились по стволам сухие косы хмеля.
— Мы жили довольно далеко отсюда, на границе леса, — рассказывал Буйвол. — Но отец постоянно брал меня с собой на вырубки. Жили мы в шалашах, было нас человек пятнадцать. Всегда брали в лес женщин — жен, сестер, — чтобы было кому за порядком следить, есть готовить и уют создавать. Я, мальчишка, обычно им помогал. Но такая работа мне не нравилась. Как только представлялась возможность, я убегал к отцу, и тогда он позволял мне взяться за топор. Объяснял, что к чему, показывал, как правильно рубить, чтобы ствол лег в нужном направлении. Обычно мне доставалось самое интересное — я обрубал сучья у поваленного дерева. Участок вырубали долго, иной раз целый месяц. Когда мы заканчивали, приходили другие люди, с тяглом — с быками, лошадьми. Они тащили лес к реке, вязали там плоты…
Малыш слушал вполуха. Идти было тяжело. Неровная земля то и дело куда-то проваливалась. Валежник, прячась в траве, подло бил по ногам. Комары с лету вонзались в кожу.
А увлеченный воспоминаниями Буйвол, казалось, не ощущал никаких неудобств.
— Про ведьму я слышал с самого детства, — рассказывал мечник. — У нас ею всегда ребятишек пугали. Говорили — не будешь слушаться, придет старая страшная ведьма, сунет в мешок и утащит с собой в лес. А потом я услышал настоящие рассказы про нее. Мне было лет двенадцать, наверное. Помню — лето было дождливое. Небо тяжелое, низкое, сумрачное. Ночами по всему лесу шорох. А ночи беззвездные, темные. В шалашах холодно… Помню — сидим у костра, уже поели, кругом ночь, а спать идти не хочется. И кто-то рассказывает о ведьме, что живет где-то в этих лесах. Чужие люди найти ее не могут, а вот своим она всегда помогает. И будто бы она все наперед знает, то случится. Но ничего не говорит, если ее не спрашивают.
А если ее кто спросит — она все расскажет: что было и что будет.
Молится она всем богам, всех их знает по именам… Да… Много его рассказывали… Много… — Буйвол словно бы выдохся, выговорился. Он еще пробормотал что-то, потом досадливо потер переносицу, тряхнул головой.
— Помнишь я рассказывал тебе про своего деда? — сказал Малыш. — Он ведь тоже ходил к ведьме. И что?..
Буйвол какое-то время шагал, не говоря ни слова. Казалось, он полностью поглощен своими мыслями и не слышит напарника. Потом он пожал плечами:
— Конечно, помню… Но твой дед не знал, что именно надо спрашивать. А я знаю.
— Да?
— Да.
— И о чем же ты ее спросишь?
— О судьбе.
— Ты узнаешь, что ты должен сделать, а потом поступишь наоборот… — в голосе Малыша не было вопросительной интонации.
— Да.
— А ты не думал, что твой вопрос и ее ответ — также часть судьбы?
— Думал… — Буйвол остановился, глаза его потемнели, губы сжались. — Думал! Думаю! Я постоянно об этом думаю! И что бы я ни делал, я не могу отделаться от мысли, что это не я принимаю решения. Куда бы я ни шел, я вижу, что меня ведут, словно овцу на веревке! И я ничего не могу поделать! Да, я способен сейчас развернуться и направиться в другую сторону! Я могу плюнуть на все и уйти из леса! Но если я это сделаю, я опять буду думать, что я должен был так поступить! А я не хочу поступать так, как должен! Я хочу поступать так, как я сам хочу!..
— А что, если это одно и то же? — сказал Малыш. Осекшийся Буйвол долго разглядывал необычайно серьезное лицо товарища. Наконец сказал хмуро и жестко:
— Я не хочу быть овцой.
Он постоял еще немного, а потом вытащил меч из ножен И врубился в плотные заросли искореженного замшелого ивняка.
Речка была маленькая — местами ее можно было, разбежавшись, перепрыгнуть. К воде кренились старые березы, смыкались кронами, словно поддерживали друг друга, не давая упасть. Но со временем они все равно падали, выворачивая на корнях пласты торфяного берега.
Буйвол помнил эту реку. Когда-то они с отцом бреднем ловили здесь рыбу. Неровное дно было устлано корягами, и сеть, цепляясь за них, постоянно рвалась.
— Мы ловили здесь рыбу, — сказал Буйвол.
— А она здесь есть?
— Конечно… Вон смотри, — Буйвол вытянул руку, показывая на воду. — Возле того берега. Щука.
— Где? — Малыш вытянул шею.
Река играла бликами. Плыли по течению сухие листья, кружились в маленьких водоворотах. Стелились по дну нити водорослей.
— Рядом с выступающими корнями. Темная спина. Щука. Замерла. Поджидает.
— Вижу. Вижу! — Малыш потянулся к луку.
— Не надо, все равно не попадешь.
— Почему это?
— В воде все выглядит не так…
Но Малыш уже достал стрелу, наложил ее на тетиву, прицелился.
— Неважно, как что выглядит. Сегодня мы будем есть свежую рыбу.
— Мы будем есть сыр и сухари, — сказал Буйвол. — Как обычно.
Сорвавшаяся стрела ударила в воду. Невредимая щука, извернувшись по-змеиному, сверкнув зеленоватым боком, ушла на глубину. Брызнула на поверхности вспугнутая рыбья мелочь.
— Не попал, — удивленно сказал Малыш.
— Я говорил…
Берег был неровный. То и дело приходилось перебираться через канавы, заросшие высокой лесной крапивой. Попадались заболоченные участки, сплошь в кочках, идти по ним было мучительно неудобно — нога срывалась, подворачивалась; хлюпала ржавая вода.
Речка сильно петляла. И менялась. Порой она широко разливалась и успокаивалась, а потом вдруг превращалась в стремительный вспененный ручей. Тихие неглубокие плесы сменялись черными бездонными омутами. А иногда речка и вовсе терялась в разросшейся осоке. И тогда Малышу становилось неуютно. Он озирался по сторонам, видел кругом глухой лес, и ему начинало казаться, что теперь они остались в этой мрачной чащобе совсем одни, без верного проводника, и никогда им отсюда не выбраться.
Но вскоре река появлялась снова, Буйвол уверенно вышагивал впереди, и Малыш, воспрянув духом, забывал о своих тревогах…
— Все, — сказал Буйвол, внезапно остановившись. Малыш огляделся:
— О чем ты?
— Знакомые места кончились. Дальше я никогда не ходил. Что там, знаю лишь по рассказам.
— По рассказам, слышанным в детстве?
— Да.
— Я, например, ничего не помню, что мне в детстве рассказывали.
— Я тоже, — серьезно сказал Буйвол. Но Малышу очень хотелось верить, что друг просто пошутил.
Когда стало темнеть, они вышли к небольшому скособоченному домику. Сруб его почернел от старости, бревна растрескались. Крытая дерном крыша поросла травой, возле закопченной трубы тянулась к небу чахлая березка. В узких окнах загустел мрак.
— Это и есть ведьмино жилище? — спросил Малыш. — Выглядит запущенно.
— Нет, конечно. До ведьмы еще идти и идти.
— Ты меня успокоил.
— Переночуем здесь, а завтра двинемся дальше. Малышу это место казалось слишком жутким для ночлега, и он, помедлив, сказал:
— Странное место. Буйвол пожал плечами:
— Обычный охотничий домик.
Внутри было темно. Серый свет, вливаясь в окна и открытую дверь, ложился полосами на пол и стены. Малыш быстро развел огонь в железной печке, обложенной камнями, благо, что дрова уже были кем-то приготовлены.
— Хозяева на нас не обидятся? — спросил он. Буйвол ходил по комнатке, шарил во всех углах, что-то отыскивая.
— Сейчас мы здесь хозяева, — отозвался он, заглядывая под лежак, сбитый из неструганых досок.
— Что ты там ищешь? — спросил Малыш.
— Капканы. Или петли.
— Зачем?
— Хочу поставить на ночь. Если повезет, утром будет свежее мясо.
— Не знал, что ты в этом разбираешься.
— Я же говорил, что мы подолгу жили в лесах. Нужда научила.
Разгоревшееся пламя гудело в печи. Тяга была хорошая, дрова сухие. Алые отблески на стенах гонялись за тенями — огонь оживил дом.
— А почему ты уверен, что ведьма жива? — спросил Малыш. — Прошло столько времени.
— Краем уха слышал разговор в гостинице. — Из темного угла за печкой Буйвол выволок на середину комнаты тяжелый, гремящий железом мешок. — Помнишь день, когда мы продали лошадей? Вот тогда я и подслушал, как два охотника говорили о ведьме. Она жива.
— Сколько же ей лет?
— Не знаю. А может, это не она, не та, которой меня в детстве пугали, а другая — ее последовательница, ее преемница. Это неважно — кто. Главное, что ее ведовство осталось. Вся ее сила, все знания ее.
— Ты и в ведовстве что-то понимаешь? — улыбнулся Малыш.
— Больше, чем в богах и в судьбе, — Буйвол, развязав мешок, перебирал разнокалиберные капканы, внимательно их осматривал, пробовал пружины. — Мы ведь подолгу жили в лесах.
Малыш, сидя спиной к огню, смотрел на друга.
За открытой дверью смутно белели стволы берез. Уже наползал туман, становилось зябко. На крыше безостановочно трещала сорока.
Отобрав три капкана, Буйвол сложил остальные в мешок и оттащил его на место.
— Пойду пройдусь.
— Надолго? — спросил Малыш. — Может, и мне с тобой?
— Оставайся здесь. Я скоро вернусь.
— Не хочешь, чтобы я разузнал твои охотничьи секреты?
— Просто ты пахнешь человеком. Зверь почует и уйдет от ловушки.
Малыш недоверчиво хмыкнул:
— А ты в таком случае чем пахнешь?
— Я? — усмехнулся Буйвол. — Я пахну мясом. И кровью.
Далеко идти не пришлось.
Буйвол, осматриваясь, прогулялся вокруг домика, из трубы которого сыпались искры. Возле высоченной ели, земля под которой была усеяна мертвой седой хвоей, он остановился. Срезал вместе с корой наплыв пахучей смолы. Сощипнул с еловых лап зеленые молодые кончики.
Потом он вышел к речке, немного постоял на берегу, глядя в черную воду и вспоминая детство. Сильными жесткими пальцами он разминал хвою, мешая ее со смолой. Капканы висели на боку тяжелой гроздью, и Буйвол втирал в железо ароматную липкую массу. Когда в руках ничего не осталось, он, присев на корточки, протиснулся в плотные заросли кустов, что широкой длинной полосой тянулись из леса к воде.
Зная повадки кабанов, он почти сразу наткнулся на звериную тропу — прямой туннель, проложенный сквозь чащобу кустарника, вытоптанная земля, ободранные сучья. Не выходя на нее, сидя в кустах, Буйвол поочередно взвел капканы. Выложил их в ряд вдоль тропы, привязал цепочки на уровне земли. Осторожно присыпал ловушки прошлогодней бурой листвой. Внимательно осмотрел дело своих рук, покачал головой — не на кабана эти капканы, а на хищного зверя. На кабана нужен мощный самострел.
Впрочем, если повезет…
Он на четвереньках, пятясь, выбрался из зарослей, подумав, что сам сейчас похож на зверя.
И снова вернулось ощущение собственной неполноценности. Вновь он увидел себя со стороны — жалкая марионетка в руках бога. Кукла на привязи.
С этим невозможно жить!
Закружились мысли, слова:
“…Мы лишь марионетки. Мы камни на клетчатой доске. Каждый наш шаг, каждый ход предопределен свыше. С рождения и до самой смерти…”
“…Только боги плетут узор судеб. И никто в мире не сможет порвать нити…”
“…Каждый ваш шаг, каждое ваше слово, каждая мысль — все это принадлежит не вам. Вами управляет Локайох…”
Кабан не свернет с тропы и попадет точно в капкан…
Буйвол негромко ругнулся, выпрямился, схватился за рукоять меча.
— Это мы еще посмотрим!
Из-за деревьев летели в небо искры. Трепетали чуткие листья осин, хотя воздух был совершенно спокоен. С высокого пня, похожего на человеческую фигуру, вдруг сорвалась крылатая тень, скользнула в темную чащу бесшумно, словно призрак. А через секунду донесся оттуда жуткий хохот.
И лишь ввалившись в избушку, захлопнув за собой дверь, запыхавшийся Буйвол сообразил, что это был филин.
— Что? — вскочивший Малыш уже держал в руках лук, готовый встретить неведомую опасность. Буйвол, досадуя, отмахнулся.
— Ерунда… Чудится всякое.
— Немудрено, — сказал Малыш, откладывая оружие. — В такой-то глуши.
— Это еще что, — сказал Буйвол. — Посмотришь, что дальше будет…
Друзья перекусили, сидя перед печкой. Потом подперли Дверь поленом и легли спать в обнимку с оружием — Малыш на Полу, Буйвол на лежаке.
Ночью было душно. На чердаке раздавались какие-то шорохи. Неподалеку дико хохотал филин, и до самого утра звучала тоскливая волчья перекличка.