Кликин Михаил Геннадьевич. Малыш и Буйвол

   — Мы пришли назад, — сказал Малыш. Он был раздосадован настолько, что в голосе его слышалось лишь равнодушие.
   Теперь и Буйвол заметил старые зарубки. Выругался устало. Прикрикнул на Малыша, привалившегося к дереву:
   — Нечего стоять! Пошли в другую сторону!
   И они направились в другую сторону. Но вскоре опять оказались на этом же месте.
   Пять раз они возвращались к обнявшимся деревьям. И снова шли вперед, еще чуть отклоняясь в сторону.
   Но все было бесполезно.
   Уже ноги гудели от усталости, и судорога сводила икры. Вся амуниция сбилась, оружие сильно мешало. Периодически накатывали приступы дикого голода, и тогда кружилась голова, и тошнота подступала к горлу. Постоянно хотелось пить, вязкая слюна забивала горло. Буйвол чувствовал, что в сапогах опять сыро, то ли от пота, то ли от крови. Остановиться? Отдохнуть? Переждать? Невозможно. Надо идти вперед! Завтра уже совсем не будет сил…
   — Вот что, — сказал Малыш, махнув рукой и опускаясь на землю, когда Буйвол в очередной раз выругался, увидев знакомые скрученные стволы. — Я не помню, есть ли там впереди где-нибудь валуны. Не знаю. Но я отлично помню, что они были позади. Думаю, нам надо повернуть. Надо идти назад.
   — Назад? — Буйвол почесал переносицу. Ему не нравилась эта идея.
   — А иначе мы так и будем петлять тут, пока не свалимся замертво, — Малыш, чувствуя на языке вкус крови, коснулся рукой потрескавшихся губ. Посмотрел на ладонь.
   — Назад… — Буйвол оглянулся.
   — Иногда, чтобы продвинуться вперед, надо немного сдать назад, — напористо сказал Малыш. — Ты не думал об этом?
   Буйвол помолчал, глядя в никуда, потом хмыкнул выразительно, признавая, что это совсем не глупая мысль.
   — Ладно. Попробуем… — Он, склонив голову набок, еще какое-то время обдумывал предложение товарища. Снова одобрительно хмыкнул. Спросил себя: — И почему эта мысль не пришла мне в голову?
   — Она предпочла мою, — усмехнулся Малыш, поморщился и вновь провел ладонью по губам.
   — Что? Кто? — не понял Буйвол.
   — Мысль. Предпочла мою голову. Твоя ей не понравилась. И я ее понимаю.
   — Да ну тебя!..
   Они повернули назад. Почти сразу вышли к оставленному кострищу. На знакомом месте они не остановились, напротив, ускорили шаг.
   Странное дело — назад идти было много легче. Словно бы ветер подталкивал их в спину. Будто бы земля шла под уклон.
   И голод унялся. И жажда затаилась.
   Но все звучали призрачные голоса. Где-то лязгала сталь, откуда-то доносились отзвуки протяжной песни. А за кривыми стволами скользили тени, сопровождая заплутавших людей. Но Малыш и Буйвол уже ни на что не обращали внимания. Оба знали, что это всего лишь морок.
   Ведьмина ловушка.
   Капкан.
   На тропе.
   — Камень! — Малыш первый заметил валун и чуть было не бросился к нему со всех ног. — Я же говорил!
   — Все! — выдохнул Буйвол и улыбнулся устало и неуверенно
   — Так что дальше?
   — Холодная сторона камня выведет нас.
   — Так сказала ведьма?
   — Приблизительно.
   Они остановились возле валуна. Внимательно его осмотрели.
   Обычный камень вроде бы. Обточенный .стихией невесть откуда здесь взявшийся обломок скалы. За долгие века утонувший в земле, покрывшийся пятнами лишая.
   Но гладкий и теплый на ощупь.
   Везде.
   Кроме одной стороны…
   — Здесь, — объявил Буйвол, приложив ладонь к покатому боку валуна. — Точно, здесь!
   Малыш гладил камень, словно ласкал какое-то большое животное. Он передвинулся, коснулся поверхности валуна в том месте, где держал руку Буйвол, и ощутил холод.
   — Словно лед.
   — Да.
   — Странный камень.
   — Здесь все странное.
   — Значит, нам туда, — Буйвол кивнул в сторону вывороченного из земли дерева. Под корнями его можно было прятаться от непогоды.
   — Судя по всему, ведьма тебя не обманула.
   — Знаешь, а ведь… — Буйвол замялся. Ладонь tro легла на рукоять меча. — Ведь я сам не совсем верил в это… Мало ли что привидится ночью… Да и сейчас…
   — Не разочаровывай меня! — Малыш толкнул друга в плечо. — Я только начал надеяться, что скоро мы отсюда выберемся!
   — И мы выберемся! — сказал Буйвол, тряхнув головой. — Выберемся!
   — Ну так пошли, хватит тебе гривой своей мотать! Я умираю, пить хочу. Нечего тут стоять!..
   Второй валун они увидели почти сразу, как обогнули поваленное дерево. Точно такой же обломок, разве только чуть поменьше, но скорей всего просто глубже утонувший в земле — его холодная сторона показывала чуть в сторону от прежнего направления. И друзья послушно отклонились. И вскоре вышли к третьему камню.
   Так они и следовали по цепочке от валуна к валуну. И не заметили, как остались позади шепотки, как растаяла небесная музыка и унялся лязг далекой неведомой битвы.
   И в какой-то момент Малыш замер, вытянулся, округлив глаза.
   — Что? — Буйвол схватился за меч.
   — Птицы, — прошептал Малыш и широко улыбнулся. Из трещин на сухих губах потекла на подбородок кровь, но он не чувствовал этого. Он слушал птиц. И дышал ветром.
   Мутная пелена над головой разорвалась, и в высокой синеве засверкало настоящее солнце — горячее и слепящее.
   — Ладно, пойдем, — сказал Буйвол.
   Вскоре впереди за голыми стволами показалась живая зелень. На ней местами золотые прожилки — березовая седина — скоро осень. Алые вкрапления — отмирающие листья кленов и осин.
   — Как пестро, — сказал Малыш.
   — Это с непривычки.
   — Глаз теряется.
   — Да, бойцы мы с тобой сейчас никудышные.
   Они шли, волоча немеющие ноги, чувствуя, как поднимается откуда-то изнутри усталость, так долго сдерживаемая, как она растекается по всему телу, и ватная истома охватывает каждый мускул, и гудят кости.
   — Хоть голыми руками бери, — усмехнулся Малыш.
   — Ничего. Нам бы попить, поесть. Да еще поспать немножко. И будем в порядке.
   Уж и разговаривать становилось невмоготу. Распухший обложенный язык не ворочался, слова вязли в пересохшем горле.
   — Все, выбрались, — выдохнул Буйвол, шагнув в траву, и обернулся, думая, что увидит окраину жуткого леса. И не увидел ничего ожидаемого — ни одного мертвого дерева, ни пятачка голой, словно бы гниющей, земли — кругом самый обычный лес.
   — Морок, — пробормотал он, словно выругался и сердито потер переносицу.
   Ведьма знала, что за ней следят. Не знала только кто и почему.
   Она чувствовала, что зло собирается вокруг ее дома. Опять в который уже раз.
   Она видела багровую луну и кровавый восход, она слышала, как ворон кричал петухом — плохие знаки.
   А магический шар словно умер. Последние несколько дней в нем виделось лишь одно — мгла и серая тень с горящими глазами.
   Локайох.
   Или кто-то на него похожий…
   Ведьма знала, что сейчас вокруг ее дома сплетается узел' судеб. Не знала лишь одного — что станет с ней.
   Впрочем, это никогда ей не открывалось. С помощью шара она могла читать судьбы людей, насколько было ей позволено богами, но одна судьба оставалась для нее вечной загадкой — ее собственная.
   Она жила очень долго. Так долго, что успела забыть свое прошлое. Ей казалось, что она всегда была такая — сгорбленная беззубая старуха, косматая и уродливая. Она жила очень долго, и она понимала, что это неспроста — богам нужна была эта жизнь. Также она понимала, что рано или поздно им потребуется ее смерть.
   Зачем?
   Впрочем; она не мучилась этим вопросом. Она понимала, что есть вещи, которые непозволительно знать людям.
   Она все понимала.
   Просто ей хотелось знать, что жизнь ее прожита не зря.
   Она никогда ни о чем не жалела. Она знала, что сделала много хорошего людям, ищущим у нее помощи. Но она также понимала, что это не она помогала им, а боги. Она же — лишь посредник. Это было несколько обидно, в этом чувствовалась какая-то несправедливость. Чего-то большего хотелось от жизни.
   Хотелось помочь не людям. А богам.
   Но боги никогда ни о чем не просят. Они редко говорят с людьми. В этом нет необходимости — для человека все решено задолго до его рождения.
   Кому придет в голову разговаривать с муравьем, ползущим по натянутой нитке?
   За муравьем можно лишь следить и ждать, когда он доползет до края.
   Ведьма чувствовала, что за ней следят…

Глава 23

   Дом ведьмы ничем не отличался от обычных рубленых деревенских изб, ну разве только тем, что на коньке крыши висел пучок перьев, а над дверьми и возле окон были начертаны углем замысловатые оберегающие знаки. На высоком — в пять крутых ступенек — просторном крыльце стояла плаха, раскинув обрубки рук-сучьев. На плахе восседал огромный желтоглазый филин и спокойно разглядывал пожаловавших гостей.
   — Готов поспорить, что это и есть твоя ведьма, — пробормотал Малыш, борясь с искушением пустить в птицу стрелу и понимая, что у него не хватит сил как следует натянуть тетиву.
   Интересно, съедобен ли филин?
   Друзья стояли в десяти шагах от ведьминого жилища. Сил не осталось. Пять ступеней крыльца выглядели неприступными. Буйвол от усталости покачивался. Малыш, спиной привалившись к пружинящей осинке, плотоядно разглядывал птицу.
   Филин, словно разгадав мысли лучника, сорвался с места, будто нырнул, распластал крылья и бесшумно взмыл вверх, к макушкам елей. Малыш проводил его голодным взглядом.
   — Сов едят? — спросил он.
   Буйвол глянул на друга — казалось, ему мучительно трудно фокусировать взгляд. Прохрипел:
   — Сов нельзя убивать.
   — Почему?
   — Просто нельзя. Плохой знак…
   Солнце уже давно опустилось в лес, но ночь не торопилась. В прогалинах крон виделись навалы кучевых облаков, оконтуренные золотом по темной небесной синеве.
   Изможденные путники подступили к крыльцу.
   — Встречать, видимо, нас не будут, — сказал Малыш.
   Ноги не гнулись. Ноги дрожали. Последний переход окончательно вымотал друзей. Но Малыш еще мог над собой подшучивать.
   — Старая ведьма взбирается по этой лестнице много раз на дню… — Он перевел дыхание. — А мы карабкаемся, словно…
   — Заткнись, — коротко сказал Буйвол, чувствуя, что у него нет сил слушать пустую болтовню друга.
   — …словно дряхлый дед на молодуху, — закончил Малыш, кривя запекшиеся губы.
   Держась друг за друга, они встали возле двери. Буйвол занес руку и застыл, не решаясь постучать. Подумалось, что сейчас еще можно все изменить, пока еще можно развернуться и уйти от этой двери, сделать то, что не хочется делать, что делать не должен, а потом думать, что так и должно было случиться, мучиться этим. Подумалось, что будет страшно знать свою судьбу и не иметь возможности ее изменить, ведь, возможно, судьба его в том, чтобы знать свою судьбу, и знание это поведет его дальше, по той дороге, что приготовил для него бог. Подумалось еще, что мысли эти не его, мысли эти принадлежат безвольной кукле, безвольные мысли…
   В дверь постучал Малыш.
   Им никто не ответил, только где-то за деревьями хохотнул филин, и друзья невольно вспомнили жуткий детский смех в мертвом лесу.
   Дверь была не заперта. Она даже не была прикрыта как следует.
   — Эй! — крикнул Малыш в темную щель. Из дома тянуло аппетитными ароматами, и Малыш захлебнулся слюной. Толкнув дверь, он перешагнул порог.
   — Стой! — потянулся к напарнику опомнившийся Буйвол. Но Малыш уже был на мосту — в маленькой длинной комнатушке, соединяющей неотапливаемую летнюю часть избы с теплыми жилыми комнатами. Все двери здесь были распахнуты. И плавал в воздухе головокружительный аромат свежеприготовленной пищи.
   — Есть кто?.. — крикнул Малыш, пытаясь не обращать внимания на режущую боль в пробудившемся желудке. — Никого нет… — Oн заглянув в комнату, повернулся к товарищу, застрявшему возле входной двери. — Ты чего?
   Буйвол пребывал в нерешительности. По лицу его было заметно, что его обуревают противоречивые чувства.
   — Где она? — спросил он. Малыш ухмыльнулся:
   — А мне-то откуда знать?
   — Нельзя сюда.
   — Почему же? Дверь открыта.
   — Просто нельзя.
   — Плохой знак?
   — Это дом ведьмы.
   — А мы ничего трогать не будем. Просто ее подождем.
   Буйвол покачал головой. Малыш, махнув рукой на товарища, вошел в комнату. Здесь не было ничего примечательного — все как в обычной крестьянской избе. Четыре окна на две стороны. Большая печь, лежанка рядом с ней. Напротив застеленная деревянная кровать. Два сундука, запертые на висячие замки. Соломенная циновка на полу. На стене возле входа развешана одежда. В потолочной балке вбит крюк для колыбели — неужели у ведьмы были дети? Или это крюк для чего-то другого?.. За дощатой перегородкой кухонка — кадка с водой на лавке, брошенный веник, стол.
   Стол!
   — Иди сюда! — истошно крикнул Малыш, чувствуя необыкновенный прилив сил. — Скорей!
   На столе — горшок с чем-то наваристым, ароматным. Блюдо рассыпчатой гречневой каши. Каравай хлеба. Мед в берестяном туеске. Горка яблок…
   Буйвол, заслышав крик Малыша, подумал, что случилось что-то плохое, и, забыв об усталости, отринув нерешительность, ворвался в дом с мечом наперевес, грохоча своими тяжелыми сапогами, едва не свалившись на пороге. Он остановился посреди комнаты, готовый ко всему, но понимающий, что замахнуться мечом попросту не сможет.
   — Она нас ждет, — сказал Малыш, высовываясь из-за перегородки и что-то жуя. Лицо его было сырое, вода капала с подбородка.
   — Что? — Снова задрожали ноги. Кровь ударила в виски.
   — Ведьма накрыла для нас стол.
   — Что?
   — Вот заладил! Иди ешь!
   — Нет, — Буйвол опустился на пол. Ему захотелось лечь, вытянуться на циновке, хрустя суставами, растягивая позвоночник. И заснуть. — Нет. Нельзя.
   — Ты меня вообще понимаешь? Говорю же — она нас ждала. Стол накрыт на двоих. На нас с тобой.
   — У ведьмы бывает много гостей, — хрипло возразил Буйвол.
   — А, какая разница, — отмахнулся Малыш. — Там и на четверых хватит.
   — Нельзя, — пробормотал Буйвол, но уже для себя, а не для товарища.
   — Вставай, — Малыш подошел к нему, схватил за одежду, потянул вверх. Это было все равно что выдергивать из земли скалу. — Поднимайся. Перекусим немного. Восстановим силы. А то ведь помрешь тут. Думаешь, ведьма этому обрадуется? Ей одной такую тушу не вытащить.
   — Нет.
   — Упрямый ты, — сказал Малыш и присел рядом, морщась от боли в ногах. — Я тебе когда-нибудь говорил это?
   — Да, — Буйвол только наметил слово шевелением губ.
   — Как бык упрямый.
   — Да, — чуть громче сказал Буйвол, и в хриплом голосе его звучала гордость.
   — А ведь хвалиться тут нечем, — Малыш держал в руке надкусанное яблоко. — Хвалиться надо не тем, какой ты есть, а тем, что ты сделал. Не хочешь идти за стол? Ладно… — По-стариковски крякнув, упершись руками в колени, Малыш поднялся, разогнул спину. — Но поесть нам с тобой необходимо.
   — Просто попить дай, — сказал Буйвол.
   — Вот это другой разговор.
   Малыш принес воды на самом донышке медного ковша, протянул товарищу, посоветовал:
   — Маленькими глотками пей.
   Буйвол, не послушав, влил в себя воду. Прохрипел:
   — Еще.
   — Пока хватит, — рассудительно сказал Малыш. — Много сейчас пить нельзя. А вот супчику похлебать можно. Принести?
   — Нет, — сказал Буйвол.
   — Дело твое.
   Малыш, забрав ковш, снова ушел за перегородку, застучал там посудой. Буйвол облизал губы. Чуть наклонившись в сторону, сунул меч в ножны. Решил, что еще посидит тут немного, а потом соберется с силами и вернется на улицу.
   В животе забурчало, и Буйвол признал правоту товарища — пить сейчас надо по чуть-чуть. Желудок резанула боль, но почти сразу же отпустила. Осталась лишь сосущая пустота.
   Вернулся Малыш, держа в руках деревянную миску. Сел рядом с Буйволом, сунул посудину, исходящую ароматным паром, ему под нос:
   — Щи. Точно не будешь?
   — Нет, — Буйвол отвернулся, борясь с искушением.
   — Как знаешь… — Малыш, пристроив миску на коленях, застучал ложкой. Через минуту оторвался от еды, закатил глаза, причмокнул: — Никогда ничего подобного не ел! Колдовское блюдо!
   — Ведьмино, — буркнул Буйвол.
   — Ты просто обязан попробовать!
   — Нет.
   — Из моей тарелки. Одну ложку. Просто пригуби. Попробуй! — Малыш протягивал глубокую деревянную ложку. Буйвол только глянул на нее и уже не мог оторвать взгляд.
   — Ну… не знаю…
   — Волшебная пища! Да я сейчас опять готов в лес вернуться! Буйвол с показной неохотой взял ложку из рук товарища. Поднес ко рту, пригубил горячее варево.
   — Хлебай, не бойся!
   Зажмурившись, Буйвол опустошил ложку.
   — Ну? — улыбаясь, спросил Малыш.
   — Что?
   — Не распробовал? — Малыш отобрал ложку у друга, зачерпнул со дна посудины гущу. — Вот где самая сила!
   — Не хочу, — попробовал воспротивиться Буйвол, понимая, что попал в подготовленную другом ловушку. А желудок уже взбунтовался, и голова закружилась, и рот наполнился слюной.
   — Не смеши. Хочешь!
   — Эх, ну что ты за человек!
   — Заботливый. Хлебай давай, сил набирайся.
   И Буйвол сдался.
   Вдвоем они быстро доели суп, потом в этой же миске Малыш принес кашу. Подшучивая, подначивая, заставил Буйвола съесть и ее до последней крупинки.
   После трапезы стало клонить в сон. Глаза слипались, одолевала зевота, мускулы сделались ватные, не хотелось двигаться, разговаривать. Ничего уже не хотелось. Только спать. Спать…
   — Не похоже это на дом ведьмы, — вяло сказал Малыш, обсасывая огрызок яблока.
   Они сидели на соломенной циновке посреди комнаты, привалившись друг к другу спинами. За окнами трепетал лес. Уже заметно стемнело, но видимый отсюда крохотный кусочек неба еще светился синевой, и потому казалось, что солнце где-то совсем рядом.
   Малыш ощутил, как Буйвол пожал плечами.
   — А что ты думал увидеть здесь?
   — Не знаю. Чучела. Травы. Кости.
   — Ведьма — человек, — сказал Буйвол и зевнул, словно всхлипнул. — И живет она, как все. Тебе бы понравилось жить среди костей?
   — А может, это морок? — спросил, помолчав, Малыш.
   — Может, и так, — равнодушно сказал Буйвол.
   — Сидим мы посреди леса, помираем с голоду. И кажется нам, что мы вот здесь, наелись, напились, отдыхаем.
   — Надо идти.
   — Да. Надо идти, но мы уже не можем. Помираем. А кажется нам…
   — Я говорю отсюда надо уходить.
   — Зачем?
   Друзья лениво обменивались фразами, выдерживая продолжительные паузы. Иногда молчание так затягивалось, что собеседники з'абывали, о чем они только что говорили.
   — Что зачем?
   — Зачем уходить?
   — Куда?
   — Отсюда.
   — А… Это ведьмин дом… А мы тут хозяйничаем.
   — Дверь была открыта…
   — Съели тут…
   — Стол был накрыт…
   — Она придет, а мы…
   — Отдыхаем…
   Все невнятней звучали слова, все реже и тише. Каждый говорил уже сам с собой, отвечал на странные вопросы, что рождались в голове. Наслаивались друг на друга пласты реальностей. Дремота путала мысли, мешала грезы и реальность…
   Они заснули одновременно — уронили руки, повесили головы, обмякли,скособочились.
   Словно марионетки, которым обрезали нити.
   Хлопал на ветру плохо закрепленный полог палатки, бежали по плотной ткани волны. Тревожно шумели кроны деревьев, сея листву. Чувствовалось, что погода должна перемениться.
   Возле костра было жарко. Лица людей словно запеклись — огрубели, зарумянились. На большом вертеле жарился над огнем олений бок. Неподалеку слуги, орудуя широкими ножами, соскабливали остатки мяса с только что снятой волчьей шкуры. Рядом ждала своего часа медвежья туша. Скулили привязанные у палатки собаки, выпрашивая подачку. Фыркали, били копытами лошади, чуя путающие запахи.
   Охота удалась.
   Но люди хотели большего.
   — Ты обещал что-то особенное, — сказал Крост, играя ножом. — Но пока все как обычно.
   — Я жду, — отозвался Теолот.
   — Давай ждать вместе, — предложил толстяк Миатас, почесывая живот.
   — Уже заждались, — сказал Крост.
   — Хотите, чтобы я все рассказал? — спросил Теолот, словно раздумывая.
   — Было бы любопытно, — отозвался белобрысый Ромистан самый молодой в их компании. Молодой настолько, что у него еще не было прозвища.
   Теолот молчал, только хитро разглядывал лица товарищей
   — Ну так что? — не выдержал Крост.
   — Вы слышали историю про старуху, которая обратила в бегство армию Лорстита Могучего?
   — Да, — нестройно отозвались охотники. Только Ромистан промолчал.
   — А слышали, как ведьма предсказала великий мор, как ее за это решили повесить и как посреди реки пропали Ночные Охотники, везущие на лодке связанную ведьму?
   — Слыхали, — теперь и молодой Ромистан кивнул.
   — Она здесь, — сказал Теолот и усмехнулся, заметив, как вздрогнул седой Лортимир, самый старый в их компании. — Неподалеку.
   — Ведьма? — спросил Крост.
   — Она.
   — Та самая? — удивился Миатас.
   — Да.
   — Я слышал, что она живет где-то тут, — сказал Виртис, которого все называли Безродным, потому что он был зачат каким-то проходимцем в то время, как муж его матери воевал с дикарями в Черных Песках. — Где-то в этих лесах. — Виртис обвел рукой окружающие деревья, и немой Туаес кивком подтвердил слова друга.
   — Она совсем рядом, — сказал Теолот. — И сейчас мои люди следят за ней.
   — Что у тебя на уме? — спросил, нахмурившись, Крост. — Неужели ты хочешь убить старуху?
   — Не-е-ет, — протянул Теолот. — Убить? Нет! Просто проучить как следует.
   — Она что, порчу на тебя навела? — Миатас хохотнул. — Это из-за нее ты до сих пор не женился?
   — Она лезет в мои дела. Настраивает против меня местных жителей.
   — Это кого же? Медведей и волков? — усмехнулся Крост.
   — Охотников. А еще она говорит, что жить мне осталось недолго.
   — Сколько? — с интересом спросил седой Лортимир. Теолот глянул в его сторону и ничего не ответил.
   — Хочешь припугнуть ведьму? Это и есть то особенное, что ты нам обещал?
   — Не совсем… Я предлагаю поохотиться.
   — На ведьму? — спросил Виртис Безродный.
   — Нет же, — поморщился Теолот. — На воров. На браконьеров. На разбойников, что желают моей смерти. И за этим идут к ведьме.
   — На людей?
   — На простолюдинов.
   — И… убить их?.. — Охотники переглянулись.
   — Посмотрим, — сказал Теолот. Сказал таким тоном, что все поняли — никуда смотреть он не собирается.
   — Охота на людей, — пробормотал Крост, крепко сжимая в кулаке рукоять ножа.
   — Мы загоним их в угол, окружим… — Теолот хлопнул ладонью по колену. — А потом всем покажем, кто здесь настоящий хозяин.
   — Словно Ночные Охотники, — мечтательно сказал Ромистан.
   — Мне нравится, — сказал Крост. — Надеюсь, это будут достойные соперники.
   — Я тоже не против повеселиться, — сказал, поразмыслив, Миатас.
   — Нет, — седой Лортимир покачал головой. — Такое веселье не по мне.
   — Это же воры, — сказал Теолот.
   — И что же они у тебя украли?
   — Уважение…
   В стороне, где возились с добычей слуги, раздался треск — кто-то ломился сквозь кусты. Залаяли, взрыкивая, привязанные собаки.
   Охотники повернули головы на шум. Крост приподнялся. Миатас перестал чесать живот и подобрал валяющийся рядом свободный вертел, отточенный, словно пика.
   Слуги, все побросав, пятились к костру. Кусты тряслись, словно в самой их гуще застрял кто-то огромный, неуклюжий и сейчас рвался из всех сил, пытаясь освободиться.
   — Сейчас оттуда выйдет ведьма, — пошутил Крост, но никто не посчитал его слова шуткой.
   Из расступившихся кустов кубарем вылетел маленький человечек и упал на четвереньки, почти ткнувшись лицом в оскаленную морду убитого медведя. Перепугавшись, коротышка по-заячьи взвизгнул, подпрыгнул, отскочил, ударился боком о корягу, свалился в крапиву, завопил истошно. Потом, видимо, заподозрил, что медведь мертв, и замолчал. Переждав чуть, осторожно выполз из жгучих зарослей, зло ругнулся. Похоже, людей он не замечал. Со стороны все это выглядело комично, но никто из охотников не засмеялся. Все смотрели на густые кусты, ожидая, что оттуда появится кто-то еще. Лишь Теолот, ухмыльнувшись, выступил вперед. И человечек, наконец-то заметив его, а с ним и всех остальных, поспешно поднялся, отряхнулся, горделиво вздернул голову. Это смотрелось еще более забавно, чем его испуг.
   — Ну что? — спросил Теолот.
   — Я видел их! — коротышка запыхался. — Точно, как вы говорили. Большой и маленький. Мечник и лучник. Шли прямо к ведьме. Я как увидел — сразу к вам.
   — Молодец, — похвалил Теолот, и коротышка расцвел.
   — Они очень устали. Совсем из сил выбились.
   — Что ж, — Теолот повернулся к товарищам, — тогда мы не будем торопиться. Пусть отдохнут как следует. До утра… Ну так что, кто идет на мою охоту?
   — Я остаюсь, — твердо сказал Лортимир.
   — Как остальные?
   — Я с тобой, — сказал Крост.
   — И я.
   — Кто же такое пропустит?..
   Сборы были недолгие. Охотники взяли лишь оружие: арбалеты, ножи и легкие мечи с узкими прямыми клинками. Припасов решили не брать — до жилища ведьмы часа три ходу по намеченной уже тропе. Лишь Крост не удержался и отрезал от запекшегося оленьего бока солидный кусок. Решено было, что ночь они переждут рядом с ведьминым домом, наблюдая за ним, а утром начнут охоту. Когда же все закончится, вернутся на это место, где их будут ждать Лортимир и слуги.