Страница:
В капканы попал поросенок. Он был уже мертв, когда Буйвол пришел проверять ловушку. Вся земля была изрыта, кусты истерзаны — кабанье семейство яростно вытаптывало опасные железяки.
Поросенок угодил сразу в два капкана — один схватил его за ногу, второй впился в голову, и, видимо, мгновенно убил. Третий капкан сработал вхолостую.
Буйвол вытащил добычу из кустов и тут же взрезал кабанчику шею, чтобы стекла не успевшая еще загустеть кровь. Немного выждав, он, орудуя одним мечом, стал потрошить тушку.
Невыспавшийся Малыш, зевая, бесцельно ходил кругами. На свежем воздухе его била дрожь, и он пытался справиться с ней, обхватив себя руками.
— За раз мы его не съедим.
— Возьмем с собой, — сказал Буйвол.
— А не испортится?
— Два-три дня ничего с ним не случится.
— А с нами?
— Перестань, — недовольно сказал Буйвол. — Займись лучше делом. За печкой найдешь посуду, сходи на реку, принеси воды и поставь кипятить.
— Мы что, уже никуда не торопимся?
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. И плесневелый сыр мне давно надоел.
— Я тоже от него не в восторге, — сказал Малыш. — Впрочем, мне мало что здесь нравится… Собственно, ничего мне тут не нравится.
— Ты не любишь лес?
— Эту глухомань? Мне давно уже кажется, что мы заблудились и никогда отсюда не выберемся.
— Если я не ошибаюсь, мы скоро выйдем к людям.
— К ведьме?
— И к ней тоже.
Малыш подпрыгнул, уцепился за сук дерева, повис, болтая ногами. Потом несколько раз подтянулся.
— Одного понять не могу, — взбодрившись, сказал он и соскочил на землю. — Я-то зачем иду с тобой?
Буйвол не ответил. Для него этот вопрос был риторическим. Впрочем, для Малыша тоже. Друзья всегда были вместе. Много лет назад они встретились на перекрестке дорог — два молодых человека, два простолюдина, решившие, что оружием можно неплохо зарабатывать. Сын лесоруба и сын ткача — оба в одно время лишившиеся семей, оба ничего не имеющие за душой. У них было так много общего, что они не могли пройти мимо друг друга. А потом закрутилось — драки, схватки, бои, дороги, деревни, города, степи, горы, леса… То, что их различало, делало дружбу крепче. И уже невозможно было представить Малыша без Буйвола и Буйвола без Малыша.
Уж так получилось — однажды они встретились на перекрестке, и теперь у них один общий путь, одна дорога на двоих.
Это судьба…
— Может быть, нам стоит разойтись? — прошептал Буйвол. — Может, тогда…
Малыш не слышал товарища, он, что-то насвистывая, направлялся к реке за водой.
Над лесом поднималось солнце. Деревья стряхивали с листьев росу. Пели лесные птицы. До поры до времени прятались где-то орды кровожадных комаров.
— Надо признать, — негромко сказал Малыш, уверенный, что Буйвол его не услышит, — что и в лесу порой бывает неплохо.
Теолот так долго сидел в засаде, что заскучал.
Нет, не любил он охотиться. Никогда не любил! И почему только родитель решил оставить ему эти никчемные охотничьи угодья? Посмеялся? Отомстил за какую-то нечаянную обиду?
Что за удовольствие носиться по лесу за зверьми, рискуя свернуть шею или налететь на стрелу товарища? Погибнуть на охоте — это ли не глупость? И ведь гибнут!
Теолот, скрестив ноги, сидел на помосте, сколоченном в развилке дуба еще в дедовские времена. Земля была далеко внизу — так просто не спрыгнешь, разве только сперва повиснешь на краю, а потом отцепишься. И свалишься кулем, когда земля ударит по пяткам.
Раньше с этого помоста били кабанов — они приходили сюда жрать желуди. Но потом животные, видно, поняли, что это место таит смерть, и перестали здесь появляться. В лесах дубов хватает…
Теолот держал в руках взведенный арбалет. Еще два точно таких же арбалета лежали рядом, готовые к стрельбе — на охоте перезаряжать оружие некогда.
Где загонщики? Куда подевались? Даже собак не слышно.
Тишина…
Теолот напряженно вслушивался в лесные шорохи.
Про него словно забыли. Оставили одного в засаде, пообещав, что кабаны, волки и олени побегут мимо дуба целыми стадами, только успевай стрелять, а сами куда-то пропали.
Чу!
Теолот приподнялся, свободной рукой отвел ветку, закрывающую обзор.
Кто-то вроде идет. Но почему-то совсем в другой стороне. Голоса. Неразборчивые, но громкие. Хозяйские. Кто бы это?..
Теолот взял арбалет обеими руками, подался вперед, отыскивая наиболее удобное положение для стрельбы.
Треснула сухая ветка. Взвизгнув, выпорхнула из кустов лещины вспугнутая сойка.
На поляну вышли два человека. Один здоровый — рослый, широкоплечий, — пожалуй, не многим меньше Кроста. Второй — невысокий, худощавый, стремительный в каждом движении. На плечах они несли жердь с привязанной тушкой поросенка. Браконьеры! Разбойники!
Теолот стиснул зубы, медленно поднял арбалет, упер прикладом в плечо. Нацелился в здоровяка, но заметил, что тот вооружен одним мечом, а значит, менее опасен, чем его товарищ. И перевел прицел на лучника.
— Я же говорил, — сказал здоровяк, — что скоро выйдем к людям. Смотри, совсем недавно здесь кто-то был.
Они остановились около дуба, почти под самым навесом. Теолот затаил дыхание, держа палец на спусковом крючке арбалета.
Если чужаки посмотрят вверх, они увидят лицо в обрамлении дубовых листьев и оголовок стрелы. Это последнее, что они успеют увидеть…
— Значит, и ведьма живет где-то неподалеку. — Голос здоровяка походил на бычий рев. — Мимо не пройдем.
— Уверен? — спросил второй, маленький…
Теолот, затаившись, медлил, жадно вслушиваясь в чужой разговор.
Браконьеры говорили о ведьме! Они направлялись к ней! Они хотели о чем-то ее спросить!
“…долго ли еще им так жить. Сколько еще мучиться…”
— Ладно, хватит стоять, — прогудел здоровяк. — Если повезет, будем сегодня спать по-человечески…
Если стрелять, то сейчас!
Воры! Разбойники!
Теолот стиснул деревянное ложе арбалета. Выгнутые стальные рога готовы метнуть тяжелую стрелу, способную остановить атакующего медведя. Надо лишь нажать рычаг.
— Я буду спать по-человечески, только когда выйду из леса…
Теолот медленно опустил арбалет. Втянул голову в плечи, съежился, спрятался в густой листве.
Они идут к ведьме. Ладно, пусть себе идут. Пусть спрашивают, что хотят. Пускай скалят зубы, пусть желают ему смерти.
У ведьмы они и останутся. Навсегда…
Чужаки уходили. Теолот смотрел, как мелькают в лесу среди деревьев их спины. В его лесу!
Он тяжело дышал, раздувая ноздри, кривя рот, скаля зубы.
Оказывается, бывает такая охота, что по-настоящему волнует кровь, тревожит.
Одно только предчувствие охоты…
Налетел ветер. Принес обрывки собачьего лая, вплел их в шорох листвы.
Припозднившиеся охотники, растянувшись широким фронтом, возвращались, выгоняли к засаде лесное зверье.
Теолот отложил арбалет, размял руки, помассировал затекшие ноги. Потом вновь взялся за оружие. Ему уже не было скучно.
Он с нетерпением ждал.
В деревне жили охотники, это было ясно с первого взгляда. На жердях изгородей торчали выбеленные звериные черепа — волчьи, рысьи, медвежьи — видно, что почти все старые.
В тени под навесами сушились растянутые на рамках заячьи и беличьи шкурки, вялилось мясо, нанизанное на нитки. К стене крайнего дома кто-то прислонил навостренную рогатину. Здесь же под окном висела гроздь ржавых капканов.
Лес был совсем рядом, подступал вплотную к домам. Лишь несколько крохотных пятачков земли были возделаны. На узких грядках росли вместе лук и редька. Вился по кривым палкам пересохший горох.
— Вот, — повел руками Буйвол, — как я и говорил. Люди.
— Просто поразительно, — едко сказал Малыш.
Дорог здесь не было, только тропы. Трава на открытых местах была выкошена, а значит, имелась у местных жителей и кое-какая скотина.
Буйвол постучал в открытый ставень. За стеклом мелькнуло бородатое лицо. Почти сразу хозяин вышел на крыльцо, встал, выпятив живот, подперев руками бока, хмуро разглядывая гостей.
— Здоровья вам, — сказал Буйвол.
— Пока не жалуемся, — сказал охотник, переведя взгляд на прислоненную к стене рогатину.
— Где бы нам переночевать?
— А сейчас везде тепло, — безразлично пожал плечами хозяин.
— Комары уж больно едят, — сказал Малыш.
— Хорошего человека они не трогают.
— Мы заплатим, — неуверенно сказал Буйвол, несколько удивленный холодной встречей. Обычно в таких лесных деревеньках всегда рады новым людям.
— А почто мне деньги ваши? Шишки у елки покупать?
— Кабанчик вот у нас тут.
— Это я вижу.
— Нам ведь столько мяса ни к чему.
— Наверное, и нам оно не нужно. Обходимся мы нынче без мяса. Я ведь толстею с его… — в голосе бородача слышались обида и упрек. Охотник словно бы обвинял чужаков в чем-то.
Малыш и Буйвол переглянулись.
— Так что же нам, в лесу ночевать?
— А что ж вы к нам выбрались? Заблудились? Или прогнал вас высокородный Теолот?
— Кто? — спросил Малыш.
— Это ты о чем? — нахмурился Буйвол.
— А, ну вас! — махнул рукой бородатый охотник и вознамерился уйти в дом.
— Стой! — приказал Буйвол, начиная догадываться, что их приняли за кого-то другого.
— Чего? — повернулся хозяин. — Или вы проверять пришли, нет ли у меня мяса ворованного? Давайте, ищите. Все равно ничего не найдете. Рогатиной я дверь подпираю, когда из дома ухожу. А капканы вон висят. Заржавели давно.
— Ты это… — Буйвол посмотрел на капканы. Отметил, что неподалеку стоят плотно три невесть откуда взявшихся мужика. Один с топором, второй с охотничьим луком, третий с широким ножом. Внимательно слушают громкий разговор. Что у них на уме?
— Это… — Буйвол слегка двинул плечами, словно что-то сбрасывал с них. — Не шуми сильно… Мы все равно не понимаем, о чем ты тут.
— А и нечего понимать! Убирайтесь, откуда пришли!
Покрасневший Буйвол не знал, как себя вести. Несколько раз он касался пальцами рукояти меча, но тут же, словно обжегшись, отдергивал руку.
— Ладно, — сказал Малыш, холодно улыбаясь. — Если гостям вы не рады, то и мы набиваться не будем. Не такие… Пошли! — повернулся он к напарнику. — Не спать нам сегодня по-человечески.
Хлопнула дверь — скрылся в доме сердитый бородач. Что-то лязгнуло — оружие ли, засов ли…
Когда друзья поравнялись со сплоченной троицей, один из мужиков, тот, что держал топор, сказал негромко, в сторону:
— Вы на него не серчайте. Обидел его хозяин. Буйвол остановился.
— Какой хозяин?
Охотник пожал плечами и ответил, не глядя на собеседника:
— Известно какой. Новый. Высокородный Теолот. Сперва разрешил поохотиться, а потом всю добычу и отобрал. Вот так-то оно — судиться у господ. А у Астана трое детей и мать-старуха.
— Но мы-то тут при чем? — спросил Малыш.
— Может, и ни при чем, — легко допустил охотник. — Только доверия к чужим людям теперь у нас нет. Понаедут, бывает, всякие — с собаками, с лошадьми. Весь лес переполошат, все зверье переведут… — он осекся, сообразив, что говорит лишнее.
— Мы не охотиться сюда пришли, — сказал Буйвол.
— Оно и видно. А кабанчика, должно быть, уже околевшего подобрали и сейчас хоронить несете.
— К ведьме мы идем.
— К ведьме? — Глаза охотника сразу сделались колючие, впились Буйволу в лицо. — Это какая же тут у нас ведьма?.. — Он повернулся к своим молчаливым товарищам, спросил у них: — Не твоя ли жена, Ремиз, ведьма-то будет? На днях видел я, как гоняла она тебя, здорового мужика, по улице. Не иначе она и есть ведьма.
Мужики не ответили, только усмехнулись одинаково. У одного в руках нож, у другого — лук.
— Идите лучше своей дорогой, — сказал охотник. — Нечего вам тут делать. Кабанчик этот нам здесь совсем ни к чему.
— Видно, совсем плохая у вас жизнь пошла, — раздумчиво сказал Буйвол.
— Жизнь она ведь плохой не бывает, — отозвался охотник, затыкая топор за пояс. — Плохой только смерть может быть… Расходимся, ребята, — сказал он товарищам, и те синхронно кивнули, повернулись и побрели по тропинкам в разные стороны.
— Как же нам ведьму-то найти? — спросил Буйвол.
— А ее искать не надо, — сказал охотник. — В лесу она живет. А лес — вот он. За домами.
— Значит, не заблудимся, — сказал Малыш, и охотник широко ему улыбнулся и подтвердил:
— Ага… — Он, видимо, собирался еще что-то сказать, но лишь махнул рукой и торопливо ушел, не попрощавшись, скрылся за углом дома.
Стало совсем пусто. Только скалились с заборов звериные черепа.
— Теперь не заблудимся, — пробормотал Малыш, и хмурый Буйвол покосился в его сторону.
Друзья еще немного постояли, оглядывая темные окна, надеясь на что-то. Но все было тихо. Деревенька словно вымерла.
Так ничего не дождавшись, товарищи вновь углубились в лес.
Глава 22
Поросенок угодил сразу в два капкана — один схватил его за ногу, второй впился в голову, и, видимо, мгновенно убил. Третий капкан сработал вхолостую.
Буйвол вытащил добычу из кустов и тут же взрезал кабанчику шею, чтобы стекла не успевшая еще загустеть кровь. Немного выждав, он, орудуя одним мечом, стал потрошить тушку.
Невыспавшийся Малыш, зевая, бесцельно ходил кругами. На свежем воздухе его била дрожь, и он пытался справиться с ней, обхватив себя руками.
— За раз мы его не съедим.
— Возьмем с собой, — сказал Буйвол.
— А не испортится?
— Два-три дня ничего с ним не случится.
— А с нами?
— Перестань, — недовольно сказал Буйвол. — Займись лучше делом. За печкой найдешь посуду, сходи на реку, принеси воды и поставь кипятить.
— Мы что, уже никуда не торопимся?
— Не знаю, как ты, а я хочу есть. И плесневелый сыр мне давно надоел.
— Я тоже от него не в восторге, — сказал Малыш. — Впрочем, мне мало что здесь нравится… Собственно, ничего мне тут не нравится.
— Ты не любишь лес?
— Эту глухомань? Мне давно уже кажется, что мы заблудились и никогда отсюда не выберемся.
— Если я не ошибаюсь, мы скоро выйдем к людям.
— К ведьме?
— И к ней тоже.
Малыш подпрыгнул, уцепился за сук дерева, повис, болтая ногами. Потом несколько раз подтянулся.
— Одного понять не могу, — взбодрившись, сказал он и соскочил на землю. — Я-то зачем иду с тобой?
Буйвол не ответил. Для него этот вопрос был риторическим. Впрочем, для Малыша тоже. Друзья всегда были вместе. Много лет назад они встретились на перекрестке дорог — два молодых человека, два простолюдина, решившие, что оружием можно неплохо зарабатывать. Сын лесоруба и сын ткача — оба в одно время лишившиеся семей, оба ничего не имеющие за душой. У них было так много общего, что они не могли пройти мимо друг друга. А потом закрутилось — драки, схватки, бои, дороги, деревни, города, степи, горы, леса… То, что их различало, делало дружбу крепче. И уже невозможно было представить Малыша без Буйвола и Буйвола без Малыша.
Уж так получилось — однажды они встретились на перекрестке, и теперь у них один общий путь, одна дорога на двоих.
Это судьба…
— Может быть, нам стоит разойтись? — прошептал Буйвол. — Может, тогда…
Малыш не слышал товарища, он, что-то насвистывая, направлялся к реке за водой.
Над лесом поднималось солнце. Деревья стряхивали с листьев росу. Пели лесные птицы. До поры до времени прятались где-то орды кровожадных комаров.
— Надо признать, — негромко сказал Малыш, уверенный, что Буйвол его не услышит, — что и в лесу порой бывает неплохо.
Теолот так долго сидел в засаде, что заскучал.
Нет, не любил он охотиться. Никогда не любил! И почему только родитель решил оставить ему эти никчемные охотничьи угодья? Посмеялся? Отомстил за какую-то нечаянную обиду?
Что за удовольствие носиться по лесу за зверьми, рискуя свернуть шею или налететь на стрелу товарища? Погибнуть на охоте — это ли не глупость? И ведь гибнут!
Теолот, скрестив ноги, сидел на помосте, сколоченном в развилке дуба еще в дедовские времена. Земля была далеко внизу — так просто не спрыгнешь, разве только сперва повиснешь на краю, а потом отцепишься. И свалишься кулем, когда земля ударит по пяткам.
Раньше с этого помоста били кабанов — они приходили сюда жрать желуди. Но потом животные, видно, поняли, что это место таит смерть, и перестали здесь появляться. В лесах дубов хватает…
Теолот держал в руках взведенный арбалет. Еще два точно таких же арбалета лежали рядом, готовые к стрельбе — на охоте перезаряжать оружие некогда.
Где загонщики? Куда подевались? Даже собак не слышно.
Тишина…
Теолот напряженно вслушивался в лесные шорохи.
Про него словно забыли. Оставили одного в засаде, пообещав, что кабаны, волки и олени побегут мимо дуба целыми стадами, только успевай стрелять, а сами куда-то пропали.
Чу!
Теолот приподнялся, свободной рукой отвел ветку, закрывающую обзор.
Кто-то вроде идет. Но почему-то совсем в другой стороне. Голоса. Неразборчивые, но громкие. Хозяйские. Кто бы это?..
Теолот взял арбалет обеими руками, подался вперед, отыскивая наиболее удобное положение для стрельбы.
Треснула сухая ветка. Взвизгнув, выпорхнула из кустов лещины вспугнутая сойка.
На поляну вышли два человека. Один здоровый — рослый, широкоплечий, — пожалуй, не многим меньше Кроста. Второй — невысокий, худощавый, стремительный в каждом движении. На плечах они несли жердь с привязанной тушкой поросенка. Браконьеры! Разбойники!
Теолот стиснул зубы, медленно поднял арбалет, упер прикладом в плечо. Нацелился в здоровяка, но заметил, что тот вооружен одним мечом, а значит, менее опасен, чем его товарищ. И перевел прицел на лучника.
— Я же говорил, — сказал здоровяк, — что скоро выйдем к людям. Смотри, совсем недавно здесь кто-то был.
Они остановились около дуба, почти под самым навесом. Теолот затаил дыхание, держа палец на спусковом крючке арбалета.
Если чужаки посмотрят вверх, они увидят лицо в обрамлении дубовых листьев и оголовок стрелы. Это последнее, что они успеют увидеть…
— Значит, и ведьма живет где-то неподалеку. — Голос здоровяка походил на бычий рев. — Мимо не пройдем.
— Уверен? — спросил второй, маленький…
Теолот, затаившись, медлил, жадно вслушиваясь в чужой разговор.
Браконьеры говорили о ведьме! Они направлялись к ней! Они хотели о чем-то ее спросить!
“…долго ли еще им так жить. Сколько еще мучиться…”
— Ладно, хватит стоять, — прогудел здоровяк. — Если повезет, будем сегодня спать по-человечески…
Если стрелять, то сейчас!
Воры! Разбойники!
Теолот стиснул деревянное ложе арбалета. Выгнутые стальные рога готовы метнуть тяжелую стрелу, способную остановить атакующего медведя. Надо лишь нажать рычаг.
— Я буду спать по-человечески, только когда выйду из леса…
Теолот медленно опустил арбалет. Втянул голову в плечи, съежился, спрятался в густой листве.
Они идут к ведьме. Ладно, пусть себе идут. Пусть спрашивают, что хотят. Пускай скалят зубы, пусть желают ему смерти.
У ведьмы они и останутся. Навсегда…
Чужаки уходили. Теолот смотрел, как мелькают в лесу среди деревьев их спины. В его лесу!
Он тяжело дышал, раздувая ноздри, кривя рот, скаля зубы.
Оказывается, бывает такая охота, что по-настоящему волнует кровь, тревожит.
Одно только предчувствие охоты…
Налетел ветер. Принес обрывки собачьего лая, вплел их в шорох листвы.
Припозднившиеся охотники, растянувшись широким фронтом, возвращались, выгоняли к засаде лесное зверье.
Теолот отложил арбалет, размял руки, помассировал затекшие ноги. Потом вновь взялся за оружие. Ему уже не было скучно.
Он с нетерпением ждал.
В деревне жили охотники, это было ясно с первого взгляда. На жердях изгородей торчали выбеленные звериные черепа — волчьи, рысьи, медвежьи — видно, что почти все старые.
В тени под навесами сушились растянутые на рамках заячьи и беличьи шкурки, вялилось мясо, нанизанное на нитки. К стене крайнего дома кто-то прислонил навостренную рогатину. Здесь же под окном висела гроздь ржавых капканов.
Лес был совсем рядом, подступал вплотную к домам. Лишь несколько крохотных пятачков земли были возделаны. На узких грядках росли вместе лук и редька. Вился по кривым палкам пересохший горох.
— Вот, — повел руками Буйвол, — как я и говорил. Люди.
— Просто поразительно, — едко сказал Малыш.
Дорог здесь не было, только тропы. Трава на открытых местах была выкошена, а значит, имелась у местных жителей и кое-какая скотина.
Буйвол постучал в открытый ставень. За стеклом мелькнуло бородатое лицо. Почти сразу хозяин вышел на крыльцо, встал, выпятив живот, подперев руками бока, хмуро разглядывая гостей.
— Здоровья вам, — сказал Буйвол.
— Пока не жалуемся, — сказал охотник, переведя взгляд на прислоненную к стене рогатину.
— Где бы нам переночевать?
— А сейчас везде тепло, — безразлично пожал плечами хозяин.
— Комары уж больно едят, — сказал Малыш.
— Хорошего человека они не трогают.
— Мы заплатим, — неуверенно сказал Буйвол, несколько удивленный холодной встречей. Обычно в таких лесных деревеньках всегда рады новым людям.
— А почто мне деньги ваши? Шишки у елки покупать?
— Кабанчик вот у нас тут.
— Это я вижу.
— Нам ведь столько мяса ни к чему.
— Наверное, и нам оно не нужно. Обходимся мы нынче без мяса. Я ведь толстею с его… — в голосе бородача слышались обида и упрек. Охотник словно бы обвинял чужаков в чем-то.
Малыш и Буйвол переглянулись.
— Так что же нам, в лесу ночевать?
— А что ж вы к нам выбрались? Заблудились? Или прогнал вас высокородный Теолот?
— Кто? — спросил Малыш.
— Это ты о чем? — нахмурился Буйвол.
— А, ну вас! — махнул рукой бородатый охотник и вознамерился уйти в дом.
— Стой! — приказал Буйвол, начиная догадываться, что их приняли за кого-то другого.
— Чего? — повернулся хозяин. — Или вы проверять пришли, нет ли у меня мяса ворованного? Давайте, ищите. Все равно ничего не найдете. Рогатиной я дверь подпираю, когда из дома ухожу. А капканы вон висят. Заржавели давно.
— Ты это… — Буйвол посмотрел на капканы. Отметил, что неподалеку стоят плотно три невесть откуда взявшихся мужика. Один с топором, второй с охотничьим луком, третий с широким ножом. Внимательно слушают громкий разговор. Что у них на уме?
— Это… — Буйвол слегка двинул плечами, словно что-то сбрасывал с них. — Не шуми сильно… Мы все равно не понимаем, о чем ты тут.
— А и нечего понимать! Убирайтесь, откуда пришли!
Покрасневший Буйвол не знал, как себя вести. Несколько раз он касался пальцами рукояти меча, но тут же, словно обжегшись, отдергивал руку.
— Ладно, — сказал Малыш, холодно улыбаясь. — Если гостям вы не рады, то и мы набиваться не будем. Не такие… Пошли! — повернулся он к напарнику. — Не спать нам сегодня по-человечески.
Хлопнула дверь — скрылся в доме сердитый бородач. Что-то лязгнуло — оружие ли, засов ли…
Когда друзья поравнялись со сплоченной троицей, один из мужиков, тот, что держал топор, сказал негромко, в сторону:
— Вы на него не серчайте. Обидел его хозяин. Буйвол остановился.
— Какой хозяин?
Охотник пожал плечами и ответил, не глядя на собеседника:
— Известно какой. Новый. Высокородный Теолот. Сперва разрешил поохотиться, а потом всю добычу и отобрал. Вот так-то оно — судиться у господ. А у Астана трое детей и мать-старуха.
— Но мы-то тут при чем? — спросил Малыш.
— Может, и ни при чем, — легко допустил охотник. — Только доверия к чужим людям теперь у нас нет. Понаедут, бывает, всякие — с собаками, с лошадьми. Весь лес переполошат, все зверье переведут… — он осекся, сообразив, что говорит лишнее.
— Мы не охотиться сюда пришли, — сказал Буйвол.
— Оно и видно. А кабанчика, должно быть, уже околевшего подобрали и сейчас хоронить несете.
— К ведьме мы идем.
— К ведьме? — Глаза охотника сразу сделались колючие, впились Буйволу в лицо. — Это какая же тут у нас ведьма?.. — Он повернулся к своим молчаливым товарищам, спросил у них: — Не твоя ли жена, Ремиз, ведьма-то будет? На днях видел я, как гоняла она тебя, здорового мужика, по улице. Не иначе она и есть ведьма.
Мужики не ответили, только усмехнулись одинаково. У одного в руках нож, у другого — лук.
— Идите лучше своей дорогой, — сказал охотник. — Нечего вам тут делать. Кабанчик этот нам здесь совсем ни к чему.
— Видно, совсем плохая у вас жизнь пошла, — раздумчиво сказал Буйвол.
— Жизнь она ведь плохой не бывает, — отозвался охотник, затыкая топор за пояс. — Плохой только смерть может быть… Расходимся, ребята, — сказал он товарищам, и те синхронно кивнули, повернулись и побрели по тропинкам в разные стороны.
— Как же нам ведьму-то найти? — спросил Буйвол.
— А ее искать не надо, — сказал охотник. — В лесу она живет. А лес — вот он. За домами.
— Значит, не заблудимся, — сказал Малыш, и охотник широко ему улыбнулся и подтвердил:
— Ага… — Он, видимо, собирался еще что-то сказать, но лишь махнул рукой и торопливо ушел, не попрощавшись, скрылся за углом дома.
Стало совсем пусто. Только скалились с заборов звериные черепа.
— Теперь не заблудимся, — пробормотал Малыш, и хмурый Буйвол покосился в его сторону.
Друзья еще немного постояли, оглядывая темные окна, надеясь на что-то. Но все было тихо. Деревенька словно вымерла.
Так ничего не дождавшись, товарищи вновь углубились в лес.
Глава 22
С каждым днем, с каждым часом идти становилось все тяжелей. Ладно, если бы они двигались куда-то. Нет же — кружили на месте.
Чаща, в которую они забрели, на лес походила мало. Странные деревья росли здесь — кривые стволы, кора, висящая клочьями, безлистные кроны — словно перевернутые корни. На сучьях — космы бурого мха и серые наплывы лишая. Земля вокруг голая — ни травинки, только скользкая плесень и белесые тонконогие грибы-поганки, растущие кругами. Какие-то ямы, заполненные гниющей пузырящейся жижей. Непроходимые завалы бурелома. И — местами — странные валуны, огромные, вросшие в землю, на вид вроде бы шершавые, как обычный камень, но на ощупь гладкие и всегда теплые, словно что-то живое.
Даже небо здесь было другое. Ночью оно, ничего не освещая, светилось, хотя ни звезд, ни луны не было видно — словно мутное мерцающее марево накрывало поверху лес. А днем небо заволакивало темной дымкой — лишь солнце просвечивало сквозь нее. А порой даже несколько солнц.
— Это только чудится, — говорил Буйвол, успокаивая Малыша и себя. — Это просто морок.
За все время — никакого движения. Даже воздух застыл, загустел.
И тишина — мертвая, пугающая, рождающая призрачные звуки.
Слышалось всякое — далекая музыка, легкая, прекрасная, притягивающая. С неба доносилось мелодичное многоголосое пение. Потом вдруг раздавались крики, катился по лесу металлический лязг, грохот — словно где-то шел бой. Иногда начинали перешептываться деревья. Хихикали грибы, взвизгивали под ногами.
Но это все чудилось. В действительности была лишь абсолютная тишина.
И звуки шагов.
Еда кончилась, мясо пришлось выкинуть. Воду допивали, считая каждый глоток.
Никакой живности в этом лесу не водилось. Только раз встретилось на пути нечто, похожее на многоногую жабу, но товарищи подозревали, что это был призрак. Видение. Такое же, как фигуры, выступающие из-за деревьев и бесследно исчезающие, если посмотреть прямо на них; как появляющиеся на шляпках грибов маленькие сморщенные лица; как вырастающие из древесных стволов руки, похожие на человеческие, но шестипалые, и с загнутыми когтями вместо ногтей.
— Это только чудится. Это просто морок…
Страшнее всего было ночами — сотни крохотных огоньков, сотни светящихся глаз таращились из тьмы. Слышались шепотки и шорохи, порой совсем рядом раздавался смех. Казалось, что деревья в это время оживают, шевелят сучьями, разевают пасти гнилых дупел и тянутся, клонятся к людям. Костер почти не давал света, тлел, задыхаясь. Возле него, прижавшись спинами, пытались хоть немного отдохнуть Малыш и Буйвол.
— Это только чудится. Так ведьма пугает чужаков. Нас. Испытывает…
Светились алым обнаженный клинок и наконечники стрел, но разве справится оружие с бесплотными тенями?
— Испытывает нас. Предупреждает — если случайно сюда забрели — уходите, отправляйтесь назад. Она так только с чужими — своих-то всех знает. Да и не забредут сюда местные. Пройдут к ведьме тайными тропами, коротким путем…
Ночи тянулись долго. Чудилось порой — рассвет. Но через несколько минут сияние меркло, и снова сгущалась тьма. А когда по-настоящему начинало высветляться небо, уж и не верилось, что пришло утро.
Днем друзья продолжали путь. Шли вроде бы всегда прямо, вперед. Но снова выходили к старым своим кострищам. Кружили, петляли, теряли силы, сбивали ноги. Отмечая свой путь, делали зарубки на стволах, обламывали сучья. И все равно не могли выйти из зачарованной чащи.
— Нет, я не сдамся. Не для того пришел, чтобы повернуть назад. Меня не переупрямить. Рано или поздно все равно выберусь отсюда и найду тебя. Все здесь повырублю, выжгу. Если добром не хочешь…
Порой Буйвол во весь голос звал ведьму, кричал, что хочет увидеть ее, что у него есть вопросы, что только она может ему помочь. Он льстил ей, называя величайшей, мудрейшей, и тут же ее проклинал.
Но лес поглощал все звуки. И было жутко слышать, как в плотном воздухе бесследно глохнут слова, словно застревают среди древесных стволов.
Малыш говорил редко, а если и говорил, то шепотом. Он боялся навсегда лишиться голоса…
Три дня бродили они по мертвому лесу.
А может, больше.
Или меньше.
— Это просто морок, — устало приговаривал Буйвол.
Приближалась четвертая ночь.
И снова друзья оказались на прежнем месте, вышли к погасшему вчерашнему кострищу, хотя вроде бы нигде не поворачивали, шли вперед по старым зарубкам, потом делали новые…
— Завтра мы отсюда выберемся, — пообещал Буйвол, опускаясь на груду лапника и стягивая сапоги. — Так что сегодня нам надо как следует отдохнуть.
— Ты это говоришь каждый вечер, — скривил в подобии улыбки потрескавшиеся губы Малыш.
— Мы уже отметили все стволы в округе. Мы забираемся все дальше… — Буйвол, смотав грязные сырые портянки, рассматривал свои сильно потертые ноги. Кожа на ступнях съежилась. Сбитые ногти на больших пальцах почернели. Буйвол надавил на них — больно не было, но из-под ногтей выступила кровь.
— И в конце концов возвращаемся на то же место, — сказал Малыш. — Может, пора отступиться? Вернемся в эти места как-нибудь позже. Или найдем другую ведьму. Например, ту, что предсказала смерть моему деду. Правда я не уверен, что она еще жива. Но мало ли ведьм в мире?
— Таких, как эта, больше нет.
— Почему ты так решил?
— Потому что о ней говорят везде. А не только в округе.
— Что-то я никогда не слышал.
— Не слышал? А помнишь рассказ о том, как древняя старуха обратила в бегство войско Лорстита Могучего?
— Ну?
— Это та самая ведьма.
— Это легенда. Байка. Сказка.
— Это правда. А слышал о ведьме, которую хотели повесить за то, что она предсказала великий мор на западе?
— Это тоже она?
— Да.
— Значит, ее не повесили?
— Ты что, не слышал, чем эта история закончилась?
— Не помню.
— Ее схватили Ночные Охотники, связали и повезли через Великую Реку. Их было десять человек. Десять профессиональных убийц, охотников за людьми. Она одна — беспомощная, невообразимо старая… Что тогда произошло — никто не знает и сейчас, но к берегу лодка пристала пустой. А через какое-то время стало известно, что ведьма по-прежнему живет в своих лесах. Она вернулась.
— Да, кажется, я слышал эту историю.
— Вот видишь…
Друзья натаскали валежника, развели костер на старом месте. Глотнули по чуть-чуть из фляжки — воды осталось только на утро.
— Мы умрем здесь от голода и жажды, — сказал Малыш.
— Если мы умрем, значит, Локайох ничего не получит, — сказал Буйвол, полушутя, полусерьезно. — Меня это устраивает.
— А мне не хочется погибать из-за чужого упрямства.
— А ты считай, что погиб за дружбу.
— Что ж, это может быть утешением…
Ночь опустилась быстро. Только что было еще светло — и вдруг мрак потек отовсюду, затопляя лес. Огонь словно беззвучно закашлялся, поперхнулся — языки пламени опали, дым прижался к земле.
— Нам обязательно надо сегодня отдохнуть, — сказал Буйвол, вынимая меч из ножен и устраивая его на коленях. — Попытайся заснуть, я посторожу. Потом сменимся.
— Знаешь, — Малыш смотрел, как появляются в темноте светляки призрачных глаз, — а я уже начинаю привыкать к этому месту. Эти звуки. Видения. Пожалуй, это даже интересно.
— Неужели будешь жалеть, если мы выберемся отсюда?
— Жалеть не буду. Но, кто знает, может, когда-нибудь захочу сюда вернуться.
Непроглядная тьма. Поверху — светящееся, но не освещающее марево неба. Неба ли?
Глаза. Россыпи парных искр — то замрут, то сдвинутся с места. А то и вовсе пропадут. И появятся потом в другом месте. За спиной. Не уследить. Глаза ли?
Смех. Совсем рядом. Тихий. Словно бы детский. Мечется вокруг костра, не пересекая границу света. Смех ли?
Жутко.
Буйвол посмотрел на спящего друга.
Как можно здесь спать?
Это место — словно частичка другого мира. Здесь все чужое, и оттого пугающее, отвратительное.
Заколдованный лес. Ведьмина ловушка.
Кабан не свернет с тропы и попадет точно в капкан…
Свернуть необходимо.
Капкан надо обойти.
А для этого надо знать, где он стоит.
Кто его поставил — известно.
Бог. Локайох.
“…Вы его слуги, и он с вашей помощью получит Артефакт…”
Чьи это слова?.. Того монаха, что говорил с ними в таверне. Была буря. Дождь и град. А в таверне было тепло. Была еда. И пиво. Много еды. Сколько угодно пива…
“…Вспомни обо мне, когда камни окажутся в храме Локайоха…”
Камни в храме. Как там очутился тот, последний? Во сне было что-то… Что-то смутное… Какие-то образы… Знание…
Синий камень на груде рыбы. Туман. Тянущаяся к камню рука. Чужие мысли о новой лодке, о парусе. О монахе.
Мысли бедного рыбака.
А вокруг мгла. И серая тень, которую не видно, но которая совсем рядом. Ходит кругами. Бормочет. Насмехается.
Серая тень знает каждый шаг каждого человека. И всякая вещь служит серой тени.
Значит, человек — такая же вещь.
Кукла. Марионетка. Камень на клетчатой доске.
Жизни человеческие — игры богов.
Его жизнь — ходы по клеткам. Рождение — первый ход.
Гибель отца на лесосеке, болезнь матери — это тоже ходы?
Нужда, болезнь, горе, смерть — боги дергают за веревочки. Боги двигают кукол. Богам нужна власть, им необходим Исполнитель Желаний.
Смерть — ход последний. Камень снят с доски. Он больше не нужен.
Или же нужна сама смерть.
Нужна была смерть матери и смерть отца, чтобы сдвинуть его с места.
Богу нужна была их смерть. И поэтому они умерли…
Буйвол вдруг понял, что спит. Он попытался проснуться, попробовал двинуть рукой — невозможно. Глаза его были открыты, он видел ночь, и костер, и Малыша, и меч на своих коленях. Но он оцепенел. Он был скован, связан.
А через мгновение ночь расступилась, словно откинулся полог черной шторы. Открылся слепящий свет, и вышел из него темный сгорбленный силуэт — старуха, опирающаяся на клюку.
— Твои вопросы ничего не изменят, — безо всяких предисловий твердо сказал дребезжащий старческий голос. — Но если ты хочешь видеть меня, приходи. Большие камни, растущие из земли, приведут тебя ко мне. Холодной стороной они показывают верную дорогу.
Силуэт отступил назад, растворился в сиянии. Сомкнулась тьма.
И Буйвол потерял сознание.
Утром их разбудил птичий щебет. Они лежали, боясь открыть глаза.
— Слышишь? — тихонько спросил Буйвол, догадываясь, что друг тоже не спит.
— Это морок, — прошептал Малыш.
— Это знак. Сегодня мы отсюда выйдем. Скептическое молчание.
— Почему ты меня не разбудил ночью?
— Я… я заснул. Они вместе открыли глаза.
Кругом все то же — голый лес, бурелом, грибы, лишайник и плесень.
И, конечно же, никаких птиц. Костер, судя по всему, погас давно.
— Заснул? — переспросил Малыш. — Но мы же могли больше не проснуться!
— Здесь нет ничего опасного, — попытался оправдаться Буйвол.
— Ты говорил, что связанная ведьма утопила десяток Ночных Охотников! А теперь утверждаешь, что тут нет ничего опасного!
— Она их не утопила… наверное… Они просто пропали.
— Вот и мы бы… Просто пропали,
— Я видел ее, — вдруг признался Буйвол, хотя сперва ничего не хотел говорить другу, поскольку не был уверен, что именно ему привиделось ночью. — Она объяснила, как нам выйти из леса. А потом я заснул. Словно провалился.
— Она была здесь?
— Не знаю… Не знаю… Но я ее видел.
— И что же именно она тебе сказала?
— Валуны покажут нам дорогу…
Товарищи допили воду — Буйвол, запрокинув голову, долго дожидался, пока вызреет на краю фляги последняя капля и отвалится в подставленный рот. Смолкла птичья песня, вернулись бестелесные звуки, ставшие уже привычными, — шорохи, шепотки и далекая музыка.
Разбросав ногами остывшие угли и в последний раз окинув взглядом свое пристанище, друзья тронулись в путь.
Они шли, ориентируясь по старым зарубкам, узнавая приметные места: два дерева, сплетшиеся стволами; круг поганок, в Центре которого ком плесени, похожий на череп; замшелая коряга, напоминающая вставшего на дыбы медведя.
Как назло, камней не было видно. Вроде бы раньше они то и дело попадались на пути — макушки огромных, вросших в землю валунов. Теперь же они словно специально попрятались.
— Вроде бы здесь был один, — бормотал Буйвол.
— Не знаю, — Малыш осматривался. — Не помню.
— Где-то рядом должен быть.
— Я как-то не обращал на них внимания.
— Это морок.
— Ведьма над тобой посмеялась…
Зарубки кончились. А потом вдруг Малыш увидел их снова, по правую от себя сторону. Он остановился, огляделся, пока еще не понимая, откуда взялись тут их метки. А потом словно что-то сдвинулось в его восприятии, все встало на свои места, и он сразу опознал место, куда они вышли — два дерева, сплетшиеся стволами, рядом упавший переломившийся ствол, пласты отслоившейся коры, клок мха, похожий на меховую шапку.
Чаща, в которую они забрели, на лес походила мало. Странные деревья росли здесь — кривые стволы, кора, висящая клочьями, безлистные кроны — словно перевернутые корни. На сучьях — космы бурого мха и серые наплывы лишая. Земля вокруг голая — ни травинки, только скользкая плесень и белесые тонконогие грибы-поганки, растущие кругами. Какие-то ямы, заполненные гниющей пузырящейся жижей. Непроходимые завалы бурелома. И — местами — странные валуны, огромные, вросшие в землю, на вид вроде бы шершавые, как обычный камень, но на ощупь гладкие и всегда теплые, словно что-то живое.
Даже небо здесь было другое. Ночью оно, ничего не освещая, светилось, хотя ни звезд, ни луны не было видно — словно мутное мерцающее марево накрывало поверху лес. А днем небо заволакивало темной дымкой — лишь солнце просвечивало сквозь нее. А порой даже несколько солнц.
— Это только чудится, — говорил Буйвол, успокаивая Малыша и себя. — Это просто морок.
За все время — никакого движения. Даже воздух застыл, загустел.
И тишина — мертвая, пугающая, рождающая призрачные звуки.
Слышалось всякое — далекая музыка, легкая, прекрасная, притягивающая. С неба доносилось мелодичное многоголосое пение. Потом вдруг раздавались крики, катился по лесу металлический лязг, грохот — словно где-то шел бой. Иногда начинали перешептываться деревья. Хихикали грибы, взвизгивали под ногами.
Но это все чудилось. В действительности была лишь абсолютная тишина.
И звуки шагов.
Еда кончилась, мясо пришлось выкинуть. Воду допивали, считая каждый глоток.
Никакой живности в этом лесу не водилось. Только раз встретилось на пути нечто, похожее на многоногую жабу, но товарищи подозревали, что это был призрак. Видение. Такое же, как фигуры, выступающие из-за деревьев и бесследно исчезающие, если посмотреть прямо на них; как появляющиеся на шляпках грибов маленькие сморщенные лица; как вырастающие из древесных стволов руки, похожие на человеческие, но шестипалые, и с загнутыми когтями вместо ногтей.
— Это только чудится. Это просто морок…
Страшнее всего было ночами — сотни крохотных огоньков, сотни светящихся глаз таращились из тьмы. Слышались шепотки и шорохи, порой совсем рядом раздавался смех. Казалось, что деревья в это время оживают, шевелят сучьями, разевают пасти гнилых дупел и тянутся, клонятся к людям. Костер почти не давал света, тлел, задыхаясь. Возле него, прижавшись спинами, пытались хоть немного отдохнуть Малыш и Буйвол.
— Это только чудится. Так ведьма пугает чужаков. Нас. Испытывает…
Светились алым обнаженный клинок и наконечники стрел, но разве справится оружие с бесплотными тенями?
— Испытывает нас. Предупреждает — если случайно сюда забрели — уходите, отправляйтесь назад. Она так только с чужими — своих-то всех знает. Да и не забредут сюда местные. Пройдут к ведьме тайными тропами, коротким путем…
Ночи тянулись долго. Чудилось порой — рассвет. Но через несколько минут сияние меркло, и снова сгущалась тьма. А когда по-настоящему начинало высветляться небо, уж и не верилось, что пришло утро.
Днем друзья продолжали путь. Шли вроде бы всегда прямо, вперед. Но снова выходили к старым своим кострищам. Кружили, петляли, теряли силы, сбивали ноги. Отмечая свой путь, делали зарубки на стволах, обламывали сучья. И все равно не могли выйти из зачарованной чащи.
— Нет, я не сдамся. Не для того пришел, чтобы повернуть назад. Меня не переупрямить. Рано или поздно все равно выберусь отсюда и найду тебя. Все здесь повырублю, выжгу. Если добром не хочешь…
Порой Буйвол во весь голос звал ведьму, кричал, что хочет увидеть ее, что у него есть вопросы, что только она может ему помочь. Он льстил ей, называя величайшей, мудрейшей, и тут же ее проклинал.
Но лес поглощал все звуки. И было жутко слышать, как в плотном воздухе бесследно глохнут слова, словно застревают среди древесных стволов.
Малыш говорил редко, а если и говорил, то шепотом. Он боялся навсегда лишиться голоса…
Три дня бродили они по мертвому лесу.
А может, больше.
Или меньше.
— Это просто морок, — устало приговаривал Буйвол.
Приближалась четвертая ночь.
И снова друзья оказались на прежнем месте, вышли к погасшему вчерашнему кострищу, хотя вроде бы нигде не поворачивали, шли вперед по старым зарубкам, потом делали новые…
— Завтра мы отсюда выберемся, — пообещал Буйвол, опускаясь на груду лапника и стягивая сапоги. — Так что сегодня нам надо как следует отдохнуть.
— Ты это говоришь каждый вечер, — скривил в подобии улыбки потрескавшиеся губы Малыш.
— Мы уже отметили все стволы в округе. Мы забираемся все дальше… — Буйвол, смотав грязные сырые портянки, рассматривал свои сильно потертые ноги. Кожа на ступнях съежилась. Сбитые ногти на больших пальцах почернели. Буйвол надавил на них — больно не было, но из-под ногтей выступила кровь.
— И в конце концов возвращаемся на то же место, — сказал Малыш. — Может, пора отступиться? Вернемся в эти места как-нибудь позже. Или найдем другую ведьму. Например, ту, что предсказала смерть моему деду. Правда я не уверен, что она еще жива. Но мало ли ведьм в мире?
— Таких, как эта, больше нет.
— Почему ты так решил?
— Потому что о ней говорят везде. А не только в округе.
— Что-то я никогда не слышал.
— Не слышал? А помнишь рассказ о том, как древняя старуха обратила в бегство войско Лорстита Могучего?
— Ну?
— Это та самая ведьма.
— Это легенда. Байка. Сказка.
— Это правда. А слышал о ведьме, которую хотели повесить за то, что она предсказала великий мор на западе?
— Это тоже она?
— Да.
— Значит, ее не повесили?
— Ты что, не слышал, чем эта история закончилась?
— Не помню.
— Ее схватили Ночные Охотники, связали и повезли через Великую Реку. Их было десять человек. Десять профессиональных убийц, охотников за людьми. Она одна — беспомощная, невообразимо старая… Что тогда произошло — никто не знает и сейчас, но к берегу лодка пристала пустой. А через какое-то время стало известно, что ведьма по-прежнему живет в своих лесах. Она вернулась.
— Да, кажется, я слышал эту историю.
— Вот видишь…
Друзья натаскали валежника, развели костер на старом месте. Глотнули по чуть-чуть из фляжки — воды осталось только на утро.
— Мы умрем здесь от голода и жажды, — сказал Малыш.
— Если мы умрем, значит, Локайох ничего не получит, — сказал Буйвол, полушутя, полусерьезно. — Меня это устраивает.
— А мне не хочется погибать из-за чужого упрямства.
— А ты считай, что погиб за дружбу.
— Что ж, это может быть утешением…
Ночь опустилась быстро. Только что было еще светло — и вдруг мрак потек отовсюду, затопляя лес. Огонь словно беззвучно закашлялся, поперхнулся — языки пламени опали, дым прижался к земле.
— Нам обязательно надо сегодня отдохнуть, — сказал Буйвол, вынимая меч из ножен и устраивая его на коленях. — Попытайся заснуть, я посторожу. Потом сменимся.
— Знаешь, — Малыш смотрел, как появляются в темноте светляки призрачных глаз, — а я уже начинаю привыкать к этому месту. Эти звуки. Видения. Пожалуй, это даже интересно.
— Неужели будешь жалеть, если мы выберемся отсюда?
— Жалеть не буду. Но, кто знает, может, когда-нибудь захочу сюда вернуться.
Непроглядная тьма. Поверху — светящееся, но не освещающее марево неба. Неба ли?
Глаза. Россыпи парных искр — то замрут, то сдвинутся с места. А то и вовсе пропадут. И появятся потом в другом месте. За спиной. Не уследить. Глаза ли?
Смех. Совсем рядом. Тихий. Словно бы детский. Мечется вокруг костра, не пересекая границу света. Смех ли?
Жутко.
Буйвол посмотрел на спящего друга.
Как можно здесь спать?
Это место — словно частичка другого мира. Здесь все чужое, и оттого пугающее, отвратительное.
Заколдованный лес. Ведьмина ловушка.
Кабан не свернет с тропы и попадет точно в капкан…
Свернуть необходимо.
Капкан надо обойти.
А для этого надо знать, где он стоит.
Кто его поставил — известно.
Бог. Локайох.
“…Вы его слуги, и он с вашей помощью получит Артефакт…”
Чьи это слова?.. Того монаха, что говорил с ними в таверне. Была буря. Дождь и град. А в таверне было тепло. Была еда. И пиво. Много еды. Сколько угодно пива…
“…Вспомни обо мне, когда камни окажутся в храме Локайоха…”
Камни в храме. Как там очутился тот, последний? Во сне было что-то… Что-то смутное… Какие-то образы… Знание…
Синий камень на груде рыбы. Туман. Тянущаяся к камню рука. Чужие мысли о новой лодке, о парусе. О монахе.
Мысли бедного рыбака.
А вокруг мгла. И серая тень, которую не видно, но которая совсем рядом. Ходит кругами. Бормочет. Насмехается.
Серая тень знает каждый шаг каждого человека. И всякая вещь служит серой тени.
Значит, человек — такая же вещь.
Кукла. Марионетка. Камень на клетчатой доске.
Жизни человеческие — игры богов.
Его жизнь — ходы по клеткам. Рождение — первый ход.
Гибель отца на лесосеке, болезнь матери — это тоже ходы?
Нужда, болезнь, горе, смерть — боги дергают за веревочки. Боги двигают кукол. Богам нужна власть, им необходим Исполнитель Желаний.
Смерть — ход последний. Камень снят с доски. Он больше не нужен.
Или же нужна сама смерть.
Нужна была смерть матери и смерть отца, чтобы сдвинуть его с места.
Богу нужна была их смерть. И поэтому они умерли…
Буйвол вдруг понял, что спит. Он попытался проснуться, попробовал двинуть рукой — невозможно. Глаза его были открыты, он видел ночь, и костер, и Малыша, и меч на своих коленях. Но он оцепенел. Он был скован, связан.
А через мгновение ночь расступилась, словно откинулся полог черной шторы. Открылся слепящий свет, и вышел из него темный сгорбленный силуэт — старуха, опирающаяся на клюку.
— Твои вопросы ничего не изменят, — безо всяких предисловий твердо сказал дребезжащий старческий голос. — Но если ты хочешь видеть меня, приходи. Большие камни, растущие из земли, приведут тебя ко мне. Холодной стороной они показывают верную дорогу.
Силуэт отступил назад, растворился в сиянии. Сомкнулась тьма.
И Буйвол потерял сознание.
Утром их разбудил птичий щебет. Они лежали, боясь открыть глаза.
— Слышишь? — тихонько спросил Буйвол, догадываясь, что друг тоже не спит.
— Это морок, — прошептал Малыш.
— Это знак. Сегодня мы отсюда выйдем. Скептическое молчание.
— Почему ты меня не разбудил ночью?
— Я… я заснул. Они вместе открыли глаза.
Кругом все то же — голый лес, бурелом, грибы, лишайник и плесень.
И, конечно же, никаких птиц. Костер, судя по всему, погас давно.
— Заснул? — переспросил Малыш. — Но мы же могли больше не проснуться!
— Здесь нет ничего опасного, — попытался оправдаться Буйвол.
— Ты говорил, что связанная ведьма утопила десяток Ночных Охотников! А теперь утверждаешь, что тут нет ничего опасного!
— Она их не утопила… наверное… Они просто пропали.
— Вот и мы бы… Просто пропали,
— Я видел ее, — вдруг признался Буйвол, хотя сперва ничего не хотел говорить другу, поскольку не был уверен, что именно ему привиделось ночью. — Она объяснила, как нам выйти из леса. А потом я заснул. Словно провалился.
— Она была здесь?
— Не знаю… Не знаю… Но я ее видел.
— И что же именно она тебе сказала?
— Валуны покажут нам дорогу…
Товарищи допили воду — Буйвол, запрокинув голову, долго дожидался, пока вызреет на краю фляги последняя капля и отвалится в подставленный рот. Смолкла птичья песня, вернулись бестелесные звуки, ставшие уже привычными, — шорохи, шепотки и далекая музыка.
Разбросав ногами остывшие угли и в последний раз окинув взглядом свое пристанище, друзья тронулись в путь.
Они шли, ориентируясь по старым зарубкам, узнавая приметные места: два дерева, сплетшиеся стволами; круг поганок, в Центре которого ком плесени, похожий на череп; замшелая коряга, напоминающая вставшего на дыбы медведя.
Как назло, камней не было видно. Вроде бы раньше они то и дело попадались на пути — макушки огромных, вросших в землю валунов. Теперь же они словно специально попрятались.
— Вроде бы здесь был один, — бормотал Буйвол.
— Не знаю, — Малыш осматривался. — Не помню.
— Где-то рядом должен быть.
— Я как-то не обращал на них внимания.
— Это морок.
— Ведьма над тобой посмеялась…
Зарубки кончились. А потом вдруг Малыш увидел их снова, по правую от себя сторону. Он остановился, огляделся, пока еще не понимая, откуда взялись тут их метки. А потом словно что-то сдвинулось в его восприятии, все встало на свои места, и он сразу опознал место, куда они вышли — два дерева, сплетшиеся стволами, рядом упавший переломившийся ствол, пласты отслоившейся коры, клок мха, похожий на меховую шапку.