Страница:
Обо всем договорившись, еще раз проверив снаряжение, охотники ушли в лес.
— Как Ночные Охотники, — прошептал молодой Ромистан, следуя за неповоротливым Миатасом. Он ощущал себя хищником — настоящим ночным хищником! — вышедшим на охотничью тропу. Сердце колотилось в груди, и Ромистан догадывался, что день этот он запомнит на всю оставшуюся жизнь.
Она собирала грибы, когда ее нашел филин. Он сел на ветку прямо над ее головой, зыркнул желтыми глазами, повозился, обдирая когтями кору, сыпля труху, а потом жалобно ухнул, и она поняла, что в ее дом пришли гости.
— Ладно, сейчас пойду, — сказала она птице.
Действительно, припозднилась уже. И ушла далеко — сама не заметила. А ноги уже не те, старые ноги-то. Завтра ведь и не встанешь, разболятся. Придется отварами распаривать, хворь из костей выгонять.
Ведьма, охнув, приподняла плетенный из лыка короб.
Грибов в этом году много, хотя дождей почти не было. Чудно. А вот ягод мало. Да и отошли быстро. Зато лещина какая!
Филин снова ухнул, напоминая о себе, и ведьма махнула на него рукой:
— Иди уж!
Она увидела еще один гриб, ядреный красноголовик — крепкий, яркий, красивый, — не удержалась, поставила короб, присела, осторожно выкрутила гриб из мшистой подстилки, осторожно сдула со шляпки муравья, смахнула приставшую сосновую хвоинку.
— Грибов на две зимы хватит, — сказала она филину, но тому было безразлично, грибы он не ел, предпочитал мышей, зайцев, а порой и кое-что покрупней.
Домой они пошли вместе. Ведьма волочила полный короб, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух. Филин следовал за ней, перелетая бесшумной тенью с дерева на дерево.
— Странные они, эти люди, — рассуждала ведьма. — К ним идешь, они тебя гонят. От них прячешься, они тебя ищут. Спросят что-то, и боятся услышать ответ. Придут иногда, сами все знают, но хотят то же самое услышать от меня. Чудно.
Филин, пока ведьма отдыхала, таращил на нее круглые глаза. Люди его мало интересовали. На людей он не охотился. К дому они вышли, когда уже совсем стемнело. Впрочем темнота не мешала ни ведьме, ни филину — она знала здесь все наизусть, а он все отлично видел и самой глухой ночью.
Изба казалась брошенной. Чернели окна, открытая дверь поскрипывала на ветру. Деревья обступили дом со всех сторон обняли его ветвями, прижались стволами к высокому срубу.
Филин перелетел на свое излюбленное место на крыльце И смотрел, как ведьма долго взбирается по крутым ступеням, волоча за собой ставший совсем уж неподъемным короб.
— Помог бы, — сердито сказала она, и филин хохотнул.
Короб она оставила на мосту, решив перебрать грибы утром. Прикрыла уличную дверь, накинула на петлю маленький проволочный крючок — не от людей запор, а от непогоды. Вошла в комнату, остановилась у порога, разглядела в сумраке два тела посреди комнаты на соломенном коврике. Обошла их стороной, по стенке, стараясь не шуметь, не скрипеть половицами, но зная, что гостей сейчас ничем не разбудить. На кухонке зажгла лучину, поднесла огонек к фитилю светильника. Вернулась в комнату, сопровождаемая тенью, издалека оглядела спящих гостей.
Новые люди. Чужие. Со стороны. С оружием…
Неясная тревога одолевала ведьму. Чудилось, что смотрят сейчас в подсвеченные окна чьи-то глаза.
Что-то готовится. Крепко вяжется узел судеб…
Она прикрыла огонек ладонью, подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу, пристально всмотрелась в ночь.
Нет. Ничего.
Одна только смутная тревога.
Ведьма оторвалась от окна, поставила светильник на пол и долго бесцельно ходила по дому, пытаясь отвлечься от беспокойных мыслей. Дождавшись, когда поднялась над лесом стареющая луна, ведьма подошла к печи, оглянулась на гостей, убедилась, что они крепко спят, и шагнула в узкую нишу между бревенчатой стеной и беленой кирпичной кладкой.
Потайная дверь открылась легко, без малейшего скрипа, стоило только наступить на нужную половицу и толкнуть дверь плечом. Пригнувшись, отведя рукой пыльную занавесь, ведьма проскользнула в узкую вытянутую каморку.
Здесь не было окон, сюда никогда не проникал свет, и за многие десятилетия это место пропиталось тьмой.
Ведьма какое-то время стояла у входа, словно не решаясь шагнуть дальше. Прикрыв глаза, она дышала застоявшимся пыльным воздухом и чувствовала, как густая липкая тьма обволакивает ее тело и проникает в кровь.
Это было ведовское место.
Душа этого дома.
Сердце этих лесов.
Породнившись с мраком, ведьма открыла глаза. Теперь она могла видеть в темноте. Лучше филина, лучше летучей мыши.
Ее обступали диковинные чучела птиц и мелких зверей: двухголовая крыса, трехногая свиристель, рогатый заяц, безглазый ворон. С потолка свисали пучки перьев и гирлянды костей. К стенам были прибиты черепа и целые мумифицировавшие головы — среди них одна человеческая, черная, страшная, с дырами на месте щек. Пол был присыпан травами — лебедой, пижмой, алтеем, бархатцем и снытью.
А у дальней стены на изрубленной плахе — настоящей плахе, на которую не раз проливалась людская кровь — покоилась самая главная ведьмина драгоценность — матовый шар.
Сфера отражений.
Предмет, единственный во всем мире. Во всех мирах.
Ведьма опустилась перед сферой на колени. Положила на нее ладони. Приблизила лицо к матовой поверхности, увидела свое отражение в глубине, свои глаза, всмотрелась в них. Долго думала, какой вопрос задать. И долго ничего не могла придумать.
Это так просто — искать ответы на чужие вопросы.
И невероятно сложно придумать свой вопрос.
О чем спросить, если самая главная вещь — собственная судьба — под запретом?
Шар, как всегда, потеплел под ее руками. Закружились внутри белые хлопья — словно туман мешался со снегом.
Ничего не видела ведьма в этой мгле.
Не о чем было ей спрашивать.
Она, вздохнув, сняла руки со сферы, легла на пол, зарылась руками в пахучее сухое разнотравье, прикрыла глаза.
Ей не хотелось покидать это темное убежище. В доме чужие люди, может быть, хорошие, может быть, даже очень хорошие… но чужие.
А здесь тихо. Спокойно. Привычно. Уютно…
Она заснула, зная, что должна пробудиться раньше своих гостей. И где-то на границе сна ей вдруг привиделось, что не одна она здесь, в этой узкой комнате, похожей на гроб. В темноте, бормоча что-то, ходила рядом кругами знакомая безликая тень и, словно огромный паук, плела из тысяч липких нитей прочную сеть.
Глава 24
— Как Ночные Охотники, — прошептал молодой Ромистан, следуя за неповоротливым Миатасом. Он ощущал себя хищником — настоящим ночным хищником! — вышедшим на охотничью тропу. Сердце колотилось в груди, и Ромистан догадывался, что день этот он запомнит на всю оставшуюся жизнь.
Она собирала грибы, когда ее нашел филин. Он сел на ветку прямо над ее головой, зыркнул желтыми глазами, повозился, обдирая когтями кору, сыпля труху, а потом жалобно ухнул, и она поняла, что в ее дом пришли гости.
— Ладно, сейчас пойду, — сказала она птице.
Действительно, припозднилась уже. И ушла далеко — сама не заметила. А ноги уже не те, старые ноги-то. Завтра ведь и не встанешь, разболятся. Придется отварами распаривать, хворь из костей выгонять.
Ведьма, охнув, приподняла плетенный из лыка короб.
Грибов в этом году много, хотя дождей почти не было. Чудно. А вот ягод мало. Да и отошли быстро. Зато лещина какая!
Филин снова ухнул, напоминая о себе, и ведьма махнула на него рукой:
— Иди уж!
Она увидела еще один гриб, ядреный красноголовик — крепкий, яркий, красивый, — не удержалась, поставила короб, присела, осторожно выкрутила гриб из мшистой подстилки, осторожно сдула со шляпки муравья, смахнула приставшую сосновую хвоинку.
— Грибов на две зимы хватит, — сказала она филину, но тому было безразлично, грибы он не ел, предпочитал мышей, зайцев, а порой и кое-что покрупней.
Домой они пошли вместе. Ведьма волочила полный короб, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух. Филин следовал за ней, перелетая бесшумной тенью с дерева на дерево.
— Странные они, эти люди, — рассуждала ведьма. — К ним идешь, они тебя гонят. От них прячешься, они тебя ищут. Спросят что-то, и боятся услышать ответ. Придут иногда, сами все знают, но хотят то же самое услышать от меня. Чудно.
Филин, пока ведьма отдыхала, таращил на нее круглые глаза. Люди его мало интересовали. На людей он не охотился. К дому они вышли, когда уже совсем стемнело. Впрочем темнота не мешала ни ведьме, ни филину — она знала здесь все наизусть, а он все отлично видел и самой глухой ночью.
Изба казалась брошенной. Чернели окна, открытая дверь поскрипывала на ветру. Деревья обступили дом со всех сторон обняли его ветвями, прижались стволами к высокому срубу.
Филин перелетел на свое излюбленное место на крыльце И смотрел, как ведьма долго взбирается по крутым ступеням, волоча за собой ставший совсем уж неподъемным короб.
— Помог бы, — сердито сказала она, и филин хохотнул.
Короб она оставила на мосту, решив перебрать грибы утром. Прикрыла уличную дверь, накинула на петлю маленький проволочный крючок — не от людей запор, а от непогоды. Вошла в комнату, остановилась у порога, разглядела в сумраке два тела посреди комнаты на соломенном коврике. Обошла их стороной, по стенке, стараясь не шуметь, не скрипеть половицами, но зная, что гостей сейчас ничем не разбудить. На кухонке зажгла лучину, поднесла огонек к фитилю светильника. Вернулась в комнату, сопровождаемая тенью, издалека оглядела спящих гостей.
Новые люди. Чужие. Со стороны. С оружием…
Неясная тревога одолевала ведьму. Чудилось, что смотрят сейчас в подсвеченные окна чьи-то глаза.
Что-то готовится. Крепко вяжется узел судеб…
Она прикрыла огонек ладонью, подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу, пристально всмотрелась в ночь.
Нет. Ничего.
Одна только смутная тревога.
Ведьма оторвалась от окна, поставила светильник на пол и долго бесцельно ходила по дому, пытаясь отвлечься от беспокойных мыслей. Дождавшись, когда поднялась над лесом стареющая луна, ведьма подошла к печи, оглянулась на гостей, убедилась, что они крепко спят, и шагнула в узкую нишу между бревенчатой стеной и беленой кирпичной кладкой.
Потайная дверь открылась легко, без малейшего скрипа, стоило только наступить на нужную половицу и толкнуть дверь плечом. Пригнувшись, отведя рукой пыльную занавесь, ведьма проскользнула в узкую вытянутую каморку.
Здесь не было окон, сюда никогда не проникал свет, и за многие десятилетия это место пропиталось тьмой.
Ведьма какое-то время стояла у входа, словно не решаясь шагнуть дальше. Прикрыв глаза, она дышала застоявшимся пыльным воздухом и чувствовала, как густая липкая тьма обволакивает ее тело и проникает в кровь.
Это было ведовское место.
Душа этого дома.
Сердце этих лесов.
Породнившись с мраком, ведьма открыла глаза. Теперь она могла видеть в темноте. Лучше филина, лучше летучей мыши.
Ее обступали диковинные чучела птиц и мелких зверей: двухголовая крыса, трехногая свиристель, рогатый заяц, безглазый ворон. С потолка свисали пучки перьев и гирлянды костей. К стенам были прибиты черепа и целые мумифицировавшие головы — среди них одна человеческая, черная, страшная, с дырами на месте щек. Пол был присыпан травами — лебедой, пижмой, алтеем, бархатцем и снытью.
А у дальней стены на изрубленной плахе — настоящей плахе, на которую не раз проливалась людская кровь — покоилась самая главная ведьмина драгоценность — матовый шар.
Сфера отражений.
Предмет, единственный во всем мире. Во всех мирах.
Ведьма опустилась перед сферой на колени. Положила на нее ладони. Приблизила лицо к матовой поверхности, увидела свое отражение в глубине, свои глаза, всмотрелась в них. Долго думала, какой вопрос задать. И долго ничего не могла придумать.
Это так просто — искать ответы на чужие вопросы.
И невероятно сложно придумать свой вопрос.
О чем спросить, если самая главная вещь — собственная судьба — под запретом?
Шар, как всегда, потеплел под ее руками. Закружились внутри белые хлопья — словно туман мешался со снегом.
Ничего не видела ведьма в этой мгле.
Не о чем было ей спрашивать.
Она, вздохнув, сняла руки со сферы, легла на пол, зарылась руками в пахучее сухое разнотравье, прикрыла глаза.
Ей не хотелось покидать это темное убежище. В доме чужие люди, может быть, хорошие, может быть, даже очень хорошие… но чужие.
А здесь тихо. Спокойно. Привычно. Уютно…
Она заснула, зная, что должна пробудиться раньше своих гостей. И где-то на границе сна ей вдруг привиделось, что не одна она здесь, в этой узкой комнате, похожей на гроб. В темноте, бормоча что-то, ходила рядом кругами знакомая безликая тень и, словно огромный паук, плела из тысяч липких нитей прочную сеть.
Глава 24
Малыш задыхался. Ему снилось, что огромный медведь навалился на него сверху, ломая ребра. Зверь раскатисто храпел, а Малыш пытался вывернуться из-под него, понимая, что сейчас воздух кончится, и начиная паниковать.
Он очнулся, когда стал терять сознание.
Но тяжесть никуда не делась. И храп тоже. Малышу показалось даже, что сон еще продолжается, и вернувшийся страх прояснил разум.
Перевернувшись, Малыш отпихнул Буйвола и громко сказал:
— Просыпайся, медведь! Хватит дрыхнуть, светает уже!
Храп прервался. Здоровяк зачмокал, словно ребенок, повозился, стукнулся головой о половицу, скривившись, приоткрыл один глаз. Спросил:
— Чего?
— Чего — “чего”? Вставай говорю. Чуть не задушил меня.
Буйвол зевнул:
— То-то мне спать так неудобно было.
Они, наверное, еще долго бы беззлобно поругивались, взбодряя друг друга, но тут за приоткрытой дверью послышались шаги и негромкое сухое покашливание. Друзья переглянулись. Потом огляделись. Торопливо стали поправлять порвавшуюся, расползшуюся под ними соломенную циновку. Малыш подобрал опрокинутую тарелку, которую вчера так и не отнес на кухню, затер рукавом пятно на полу.
— Кого тут бог ко мне принес? — послышался стариковский голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине.
Буйвол поднялся, чувствуя, что ноги еще не совсем отошли, стал заправляться. Малыш, ползая на коленях, собирал стрелы, высыпавшиеся из колчана.
Через порог шагнула старуха — худая, горбатая, разодетая в десяток пестрых одеж. Лицо — словно печеное яблоко, все в морщинах, темное,, бесформенное. Длинные седые волосы убраны в узел, закреплены деревянным гребнем. Глаза цепкие, живые — молодые.
Ведьма!
— Доброго здоровья тебе, мать, — сказал Буйвол, стараясь повернуться так, чтобы ведьма не видела меч.
— И вам здравствовать, — ведьма с легкой усмешкой смотрела на здоровяка. — А ты не крутись. Не крутись, говорю. До железок твоих мне дела нету.
Буйвол смутился, но виду не показал.
— Извини, мать. Похозяйничали мы тут у тебя.
— Вижу. Это ничего.
— Устали сильно. Как заснули, не помним.
— Да, леса здесь непростые… — Ведьма посмеивалась. — Идешь порой три дня, а на самом-то деле на месте стоишь.
Малыш, убрав все стрелы в колчан, подобрав лук, поднялся, встал рядом с другом. Только сейчас вгляделся в лицо ведьмы. Она встретила его взгляд, и он, отчего-то стушевавшись, потупился.
— По делу пришли? — Ведьма прикрыла дверь.
— Да, — кивнул Буйвол.
— Судьбу разузнать?
— Да.
— А ведь знаешь ты уже ее.
— Знаю.
— Но хочешь большего.
— Все хочу знать.
— Узнать нетрудно, а вот познать сложно, — ведьма покачала головой, с непонятным сомнением разглядывая Буйвола. — Обещать ничего не буду, но попытаю. Только вот дрова у меня не колоты. И колодец бы почистить надо.
— Все сделаем, мать.
— А жить будете на улице, в сарае, чтобы дом не поганить. Для ведовства тишина нужна. Покой.
— Как скажешь.
— Ждать, может быть, долго придется.
— Мы никуда не спешим.
— Ну раз так, давайте завтракать.
Буйвол перевел дыхание. И Малыш вроде бы вздохнул с облегчением. Странное впечатление производила эта старуха. Подавляющее. Гнетущее. Глядя на нее, верилось, что могла она одним словом, одним жестом обратить в бегство целое войско. Что не составило особого труда ей, связанной по рукам и ногам, справиться с десятком Ночных Охотников посреди Великой Реки…
Ели молча, догадываясь, что это не простая трапеза, поглядывая на сосредоточенную ведьму. И еда-то была особенная — какая-то каша, густая и жгучая, вызывающая жажду, пробуждающая зверский аппетит. Питье — травяной отвар, горьковатый, чуть дурманящий.
А когда Буйвол потянулся через весь стол за хлебом, ведьма вдруг впилась в его руку тонкими узловатыми пальцами и резанула по запястью ножом. Брызнула кровь. Буйвол дернулся, но ведьма зашипела на него:
— Сиди!
Она схватила его за волосы, дернула изо всех сил, вырвала целую прядь. Сунула ему под нос:
— Плюнь!
Растерявшийся Буйвол плюнул.
Ведьма выдранным клочком волос стерла со столешницы кровь, потянула порезанную руку Буйвола на себя, приложила пропитавшиеся слюной и кровью волосы к ране:
— Держи.
— Зачем это? — неуверенно спросил Буйвол.
— Для дела.
— Может, ему и помочиться? — попробовал пошутить Малыш.
Ведьма глянула на него и сказал серьезно:
— Да. И не только. Но это потом. Ночью.
Больше никто ничего не ел. Но и не торопились вылезать из-за стола. Гости понимали, что ведовство уже началось, и не решались нарушить ритуал.
— Ладно, хватит, — сказала ведьма и сняла с пореза напитавшийся кровью клок волос. Она помяла его в руках, понюхала. Сказала удовлетворенно:
— Хорошо.
Потом шепнула что-то, провела ладонью над раной, и кровь сразу загустела, остановилась. Буйвол несколько раз сжал кулак, недоверчиво коснулся запястья кончиками пальцев.
— Что? — усмехнулась ведьма. — Никогда не видел, как кровь заговаривают?
— Нет, — сказал Буйвол.
— Дело нехитрое… Чем на себя пялиться, лучше посуду вымой, — сказала ведьма, и Буйвол безропотно подчинился, стал убирать со стола, чем немало удивил Малыша.
И вдруг в задернутое окошко что-то с силой ударилось, раздался скрежет, словно что-то острое царапало стекло. Какая-то тень заслонила свет.
Ведьма, повернувшись, отдернула тонкую занавеску и изменилась в лице.
В окно заглядывали огромные желтые глаза. Острый загнутый клюв скрипел по стеклу.
Чудище ломилось в дом.
— Они здесь, — сказала ведьма. — Я знала. Знала!
Малыш вскочил, подхватил с пола колчан и лук, выхватил стрелу, натянул тетиву, целя в окно. Круглые нечеловеческие глаза таращились на него, раззевался птичий клюв.
Филин!
— Кто? — Буйвол с мечом наготове уже стоял возле стены, прижавшись к ней спиной.
С треском и звоном вылетело окно. Огромная птица, разметав собранную Буйволом посуду, упала на стол, свалилась на п°л, забилась среди осколков стекла, пачкая кровью соломенный коврик. Меж распластанных переломанных крыльев железной занозой торчала короткая стрела с кожаным оперением.
— Арбалет! — крикнул Малыш, предупреждая напарника.
И его услышали. На улице захохотали, завопили незнакомые голоса. Еще одна тяжелая стрела влетела в высаженное окно, ударилась в печь, выбив из кирпичей красную пыль, осыпав побелку.
— Воры! — надрывался кто-то на улице. — Я вас всех проучу! Проучу как следует!
— Дверь моя! — выкрикнул Буйвол.
Ведьма сидела на полу и отрешенно гладила перья умирающей птицы.
Малыш быстро выглянул в окно, сразу отшатнулся.
Никого не видно. Прячутся в кустах, за деревьями. Судя по голосам, человека четыре. Немного. Но, быть может, остальные просто молчат.
— Никого не вижу! — крикнул он.
Буйвол был за перегородкой в комнате; стоял возле чуть приоткрытой двери, слившись с висящей на гвоздях одеждой, готовый встретить врагов, и слушал, не скрипнут ли половицы.
— У меня тихо! — откликнулся он.
Вылетело еще одно стекло. Стрелу на этот раз пожалели, просто запустили в окно камнем.
— Что им надо? — Малыш обращался к ведьме, но она его не слышала. Она провожала птицу. И вбирала в себя боль и злобу.
— Тут они нас не возьмут, — донесся из-за перегородки спокойный голос Буйвола.
Малыш еще раз высунулся в окно, на этот раз задержался на виду у противника, подставляясь под выстрел, дразня врага. Заметил движение в кустах дикой малины, отскочил — и вовремя — арбалетная стрела ударила в потолок.
В малиннике, видимо, один стрелок. Оставили его сторожить окна. Чтобы никто не выскочил. И с другой стороны, где два других окна, тоже, должно быть, ждет арбалетчик.
Остальные, видимо, вот-вот пойдут на штурм.
Сколько их?
Вход сюда один — дверь. Через окна не залезть — слишком высоко. Хотя, кто знает. Если нападающие хорошо подготовлены, вломиться в эти окна для них — пустяк.
— У меня тихо, — вновь подал голос Буйвол.
— Видимо, по стрелку на южной и восточной стороне, под окнами, — скороговоркой выпалил Малыш.
— Дверь я держу.
— В окна забраться трудно.
— Тогда давай сюда.
Ведьма подняла голову. Малыш посмотрел на сгорбленную старуху и содрогнулся — он увидел, что глаза у нее сделались желтые. Птичьи. И нос — словно клюв.
— Извини, мать. — Он проскользнул мимо ведьмы, когда та выпустила из рук мятое крыло филина и стала тяжело подниматься, словно вырастая из пола.
В комнате и спрятаться-то было негде. Разве только за сундуками. Но они слишком низкие, голова и плечи будут торчать. А от арбалетной стрелы не уклониться, и руками ее не поймать. Значит, надо быть быстрее врагов.
Буйвол махнул рукой, привлекая внимание товарища, показал рукой на дверь, приложил палец к губам. Вытянувшись в струнку возле косяка, он взял меч обеими руками. Малыш кивнул, натягивая лук.
За дверью крались враги.
— Сколько их? — беззвучно спросил Малыш, обозначил слова выразительной мимикой. Буйвол чуть пожал плечами и отвернулся.
Вот опять — половица тихо скрипнула. И сразу — тишина. Замерли они там, затаили дыхание. Пробуют ногами пол, отыскивая место, куда ступить.
Уже совсем рядом. Прямо здесь — за бревенчатой стеной.
Можно представить, как они сейчас тянутся осторожно к Дверной скобе, держа перед собой взведенные арбалеты.
Сколько их?
Буйвол вжался в стену.
Наверняка они догадываются, что он стоит именно здесь, поджидает их возле двери. Рванут скобу, нырнут в проем, перекатятся, повернутся, выстрелят.
Арбалетную стрелу мечом не отобьешь. Значит, нужно опередить врага.
Вот сейчас…
Дрогнула дверь.
Сейчас!
И вдруг, в тот самый миг, когда дверь распахнулась, воздух в комнате загудел от взмахов тысяч крыл. Заметались, забились тени, сея пух и перья, захохотали, заухали, завизжали. Лопнули стекла, вылетели оконные рамы. Туча невесть откуда взявшихся птиц закружилась живой вьюгой.
Ввалившиеся в комнату люди разом потерялись. Один схватился за лицо, упал на колени, выронив арбалет, закричал — совиные когти располосовали ему щеку, клюв выбил глаз. Другой бросился бежать, в дверь не попал, с маху ударился о косяк, опрокинулся, пополз куда-то на четвереньках.
Малыш ничего не видел, он укрылся за сундуками, забился в угол.
И Буйвол растерялся, прикрыл глаза рукой, заслонил лицо плечом, опустил меч.
Одна только ведьма видела все своими желтыми глазами. Она шла прямо к двери и руками гнала обезумевших птиц на врагов, изливая ярость и боль, выплескивая злобу и страх.
А потом в грудь ей что-то ударило, так сильно, что она задохнулась. Ее отбросило назад, швырнуло на стену.
Кто-то из людей, оставшихся за дверью, вслепую разрядил арбалет. Выстрелил в птичью метель. И не промахнулся.
Потому что так было нужно богам.
Ведьма захрипела, ухватилась за торчащую из груди железяку, потянула. Она еще была сильна. У нее оставалась ярость. У нее была чужая боль.
Но своя боль пересиливала.
Своя кровь клокотала в горле…
Мертвые птицы падали на пол. Живые вырывались на улицу — словно струи густого дыма валили из окон.
Ведьма, сцепив зубы, ползла к своему убежищу, чтобы напитаться там силой тьмы. Чтобы залечить страшную рану, если это возможно.
Если это угодно богам…
Кружился пух. Бились о потолок птицы. Падали со стуком, словно яблоки сыпались. Воробьи и синицы. Вороны и галки. Совы и ястребы…
Когда крылья перестали хлестать спину, а когти рвать одежду, Малыш выглянул из-за сундуков. Одновременно и Буйвол открыл лицо.
Кроме них и птиц, в доме никого не было.
— Это все ведьма, — с ненавистью сказал Теолот. Он смотрел на черные дыры окон, из которых еще вырывались птицы, и боролся с искушением пустить в дом стрелу. — Ведьма!
Ромистан стонал, пряча в ладонях изуродованное лицо.
— Теперь у тебя будет настоящее мужское прозвище, — холодно ухмыльнувшись, сказал парню Толстый Миатас. — С этого дня тебя будут звать Одноглазым.
— Он не слышит тебя, — сказал Крост Медвежатник. — Сейчас он видит только свое уродство.
— Но почему птицы? Почему? — недоумевал Виртис Безродный, приложив лезвие ножа к сизой шишке на лбу. — Почему не звери: волки, медведи, росомахи?
— Ты словно жалеешь об этом, — хмыкнул Крост.
— Просто пытаюсь понять.
— Видимо, потому, что ты подстрелил ее филина, — предположил Миатас. — Наверняка поэтому.
— Счастье, что у нее не оказалось сторожевого волка, — усмехнулся Миатас.
Охотники отступили, но не думали отступаться. Оставив немого Туаеса с тремя взведенными арбалетами сторожить южные окна, они собрались, чтобы обсудить, что делать дальше. Они были немного растеряны, обескуражены, встретив отпор. Они были готовы к схватке. Но не к такой.
— А что, если в следующий раз это будут звери? — Виртис ощупывал ушибленный лоб. — Или что-то еще более страшное…
Они не знали, не догадывались, что ведьма сейчас во тьме истекает кровью.
— Следующего раза не будет, — жестко сказал Теолот, и все Посмотрели на него.
— Мы отходим? — недоверчиво спросил Виртис. Теолот презрительно глянул на него:
— Нет… Конечно же, нет!
— И что же ты предлагаешь? — спросил Крост.
— Огонь. Мы пустим на них огонь.
Еще бились под потолком несколько ослепших пичуг, кричали, словно стонали.
— Может, она улетела? — предположил Малыш, издалека осторожно заглядывая в окно.
— Она не может летать, — сказал Буйвол, прикрывая дверь.
— И куда же она делась?
— Не знаю.
Ударила под потолок арбалетная стрела, выбила острую щепку, отскочила рикошетом, потерялась среди мертвых птиц на полу.
— Сторожат, — сказал Малыш. — Не уходят.
— Сколько их, не разобрал?
— Четверо, не меньше. Двое стерегли окна, еще как минимум двое ворвались в дом. Это я успел увидеть.
— Нет, их больше. Двое вломились в комнату, но за ними был еще кто-то.
— Насколько больше?
— Не знаю.
— Плохо.
— Что будем делать?
— Искать ведьму.
— Где?
— Не знаю.
— Плохо…
Буйвол с кухни принес длинное полено,, заложил его за дверную скобу, вбил кулаком покрепче, заклинил. Попробовал, надежно ли держится, покачал головой — запор никудышный, дернет кто посильней, полено вывалится.
Малыш следил за всеми окнами сразу. Близко к ним не подходил, чтобы не подставляться под выстрел. Враг тоже не показывался. Лишь несколько раз вылетали из-за деревьев железные стрелы, а откуда именно — не углядишь.
— Она улетела, — уверенно сказал Малыш.
— Ведьмы не летают.
— А эта летает. Жаль, не взяла нас.
Буйвол вдруг нахмурился, встревоженно закрутил головой, раздувая ноздри, принюхиваясь к чему-то.
— Чуешь?
— Что? — привычно хмыкнул Малыш. — Каша подгорела?
— Оставь свои дурацкие шутки! Дым! Теперь и Малыш нахмурился:
— Точно? Проклятье! — он, рискуя, выглянул на улицу. — Ничего не вижу!
— Подпалили со двора! Наверняка!
Железная стрела в палец толщиной ударила в бревна возле окна, едва ли не наполовину ушла в дерево. Но Малыш уже спрятался. Пригнувшись, переметнулся к окошку, что выходило на другую сторону.
— Здесь тоже ничего! — и вдруг краем глаза заметил искры, летящие по ветру. Крикнул, отпрыгивая назад: — Горим!
Из-за двери просочился в комнату легкий дымок, завился сизыми локонами. Буйвол слышал, как потрескивает, занимаясь, сухое дерево. Задняя часть дома, видимо, уже вовсю полыхала. Что там держала ведьма в сарае? Наверняка сено и дрова!
Что-то глухо треснуло, рухнуло с грохотом. Стропила?
— Что теперь? — Малыш подскочил к напарнику.
— Будем ждать, — Буйвол смотрел, как течет из-под двери дым, расползается покрывалом над полом.
— Чего? Пока как следует пропечемся?
— Они стерегут все выходы. Но дым нас скроет.
— Мы задохнемся.
— Не успеем, — Буйвол был невозмутим. Он клинком резал ползущие седые полотнища.
— Ладно, доверюсь тебе… Но учти, если мы сгорим, я найду способ тебе отомстить.
— Напугал… Неси с кухни всю воду.
— Слушай, — Малыш тронулся было выполнять распоряжение напарника, но остановился, повернулся. — А может, попробовать договориться с этими людьми? Мы, кажется, никому ничего плохого не сделали. Наверное, они пришли к ведьме. Но ее уже здесь нет. Мыго им зачем?
— Договориться? Попробуй. А я посмотрю.
— Ладно, — вздохнул Малыш. — Я ведь тоже не люблю договариваться, ты знаешь.
— Знаю, — сказал Буйвол. — Воду неси.
Потолок сочился густым дымом. Доски темнели на глазах, потрескивали, коробились. Сыпалась вниз тлеющая труха.
Дым взбирался по стенам. Дым плавал в воздухе.
Слезились глаза, и горло саднило. Едкая горечь наполнила рот.
Буйвол содрал со стены какую-то потрепанную ведьмину одежонку, разорвал ее на полосы. Бросил тряпки в кадушку, что приволок Малыш. Вытащил, отжал воду, протянул другу:
— Завяжи лицо, — и закашлялся, надрывно и хрипло.
Становилось все жарче. Пламя ревело где-то совсем неподалеку. В окна было видно, как сыплются с крыши снопы искр, летят, кружась, в лес, затянутый сизой мглой. Как отрываются лоскуты огня и полощутся на ветру.
— Сейчас… — Буйвол тянул время. — Сейчас… Еще чуть-чуть… — Из-за мокрой тряпки на лице голос его звучал глухо. Но Малыш отлично его понимал.
Языки пламени лизнули потолок. Разбежались по корчащимся доскам, опалили толстые балки. Пахло жженым пером — тушки птиц на полу обгорали.
— Сейчас…
Друзья сидели, отодвинувшись от полыхающей двери, и, утирая слезы, ежесекундно плеская в лица водой, следили, как с потолка огонь перебирается на стены. Уже занялась тонкая перегородка, и вспыхнули занавески. Затлели лохмы пакли, торчащие меж бревен.
— Еще немного…
Малыш не думал об опасности, он переживал за стрелы. Он наглухо закрыл колчан и полил его водой, но все равно боялся, что оперение не выдержит такой температуры.
— Вот сейчас… сейчас…
От мокрой одежды валил пар. Волосы потрескивали, кор чились, спекались. Горела кожа.
— Пора!
Они вскочили, встали спиной друг к другу. Буйвол подхватил кадку, опрокинул, окатив остатками воды себя и Малыша. Потом ударом сапога выбил пылающую дверь, сорвал ее с петель и, не мешкая, не раздумывая, нырнул в проем, увлекая за собой товарища.
Ухнуло навстречу пламя, обдало жаром, опалило лица, сожгло брови.
Кругом — огонь. Все плывет, колышется. Рев, треск, гул.
Выход справа!
Ничего не видать!
Где-то здесь!
Позади обвалилось что-то — лавина пламени, взрыв искр. Потолок просел, перекосился.
Выход!
Буйвол вынес разваливающуюся дверь плечом, перемахнул через догорающие остатки крыльца, грузно упал на землю, чуть не наткнувшись на свой меч. Рядом приземлился на четвереньки Малыш и сразу же вскочил легко, сорвал крышку с колчана, выхватил стрелу, метнулся в сторону, отыскивая противника глазами.
Он очнулся, когда стал терять сознание.
Но тяжесть никуда не делась. И храп тоже. Малышу показалось даже, что сон еще продолжается, и вернувшийся страх прояснил разум.
Перевернувшись, Малыш отпихнул Буйвола и громко сказал:
— Просыпайся, медведь! Хватит дрыхнуть, светает уже!
Храп прервался. Здоровяк зачмокал, словно ребенок, повозился, стукнулся головой о половицу, скривившись, приоткрыл один глаз. Спросил:
— Чего?
— Чего — “чего”? Вставай говорю. Чуть не задушил меня.
Буйвол зевнул:
— То-то мне спать так неудобно было.
Они, наверное, еще долго бы беззлобно поругивались, взбодряя друг друга, но тут за приоткрытой дверью послышались шаги и негромкое сухое покашливание. Друзья переглянулись. Потом огляделись. Торопливо стали поправлять порвавшуюся, расползшуюся под ними соломенную циновку. Малыш подобрал опрокинутую тарелку, которую вчера так и не отнес на кухню, затер рукавом пятно на полу.
— Кого тут бог ко мне принес? — послышался стариковский голос, который мог принадлежать как мужчине, так и женщине.
Буйвол поднялся, чувствуя, что ноги еще не совсем отошли, стал заправляться. Малыш, ползая на коленях, собирал стрелы, высыпавшиеся из колчана.
Через порог шагнула старуха — худая, горбатая, разодетая в десяток пестрых одеж. Лицо — словно печеное яблоко, все в морщинах, темное,, бесформенное. Длинные седые волосы убраны в узел, закреплены деревянным гребнем. Глаза цепкие, живые — молодые.
Ведьма!
— Доброго здоровья тебе, мать, — сказал Буйвол, стараясь повернуться так, чтобы ведьма не видела меч.
— И вам здравствовать, — ведьма с легкой усмешкой смотрела на здоровяка. — А ты не крутись. Не крутись, говорю. До железок твоих мне дела нету.
Буйвол смутился, но виду не показал.
— Извини, мать. Похозяйничали мы тут у тебя.
— Вижу. Это ничего.
— Устали сильно. Как заснули, не помним.
— Да, леса здесь непростые… — Ведьма посмеивалась. — Идешь порой три дня, а на самом-то деле на месте стоишь.
Малыш, убрав все стрелы в колчан, подобрав лук, поднялся, встал рядом с другом. Только сейчас вгляделся в лицо ведьмы. Она встретила его взгляд, и он, отчего-то стушевавшись, потупился.
— По делу пришли? — Ведьма прикрыла дверь.
— Да, — кивнул Буйвол.
— Судьбу разузнать?
— Да.
— А ведь знаешь ты уже ее.
— Знаю.
— Но хочешь большего.
— Все хочу знать.
— Узнать нетрудно, а вот познать сложно, — ведьма покачала головой, с непонятным сомнением разглядывая Буйвола. — Обещать ничего не буду, но попытаю. Только вот дрова у меня не колоты. И колодец бы почистить надо.
— Все сделаем, мать.
— А жить будете на улице, в сарае, чтобы дом не поганить. Для ведовства тишина нужна. Покой.
— Как скажешь.
— Ждать, может быть, долго придется.
— Мы никуда не спешим.
— Ну раз так, давайте завтракать.
Буйвол перевел дыхание. И Малыш вроде бы вздохнул с облегчением. Странное впечатление производила эта старуха. Подавляющее. Гнетущее. Глядя на нее, верилось, что могла она одним словом, одним жестом обратить в бегство целое войско. Что не составило особого труда ей, связанной по рукам и ногам, справиться с десятком Ночных Охотников посреди Великой Реки…
Ели молча, догадываясь, что это не простая трапеза, поглядывая на сосредоточенную ведьму. И еда-то была особенная — какая-то каша, густая и жгучая, вызывающая жажду, пробуждающая зверский аппетит. Питье — травяной отвар, горьковатый, чуть дурманящий.
А когда Буйвол потянулся через весь стол за хлебом, ведьма вдруг впилась в его руку тонкими узловатыми пальцами и резанула по запястью ножом. Брызнула кровь. Буйвол дернулся, но ведьма зашипела на него:
— Сиди!
Она схватила его за волосы, дернула изо всех сил, вырвала целую прядь. Сунула ему под нос:
— Плюнь!
Растерявшийся Буйвол плюнул.
Ведьма выдранным клочком волос стерла со столешницы кровь, потянула порезанную руку Буйвола на себя, приложила пропитавшиеся слюной и кровью волосы к ране:
— Держи.
— Зачем это? — неуверенно спросил Буйвол.
— Для дела.
— Может, ему и помочиться? — попробовал пошутить Малыш.
Ведьма глянула на него и сказал серьезно:
— Да. И не только. Но это потом. Ночью.
Больше никто ничего не ел. Но и не торопились вылезать из-за стола. Гости понимали, что ведовство уже началось, и не решались нарушить ритуал.
— Ладно, хватит, — сказала ведьма и сняла с пореза напитавшийся кровью клок волос. Она помяла его в руках, понюхала. Сказала удовлетворенно:
— Хорошо.
Потом шепнула что-то, провела ладонью над раной, и кровь сразу загустела, остановилась. Буйвол несколько раз сжал кулак, недоверчиво коснулся запястья кончиками пальцев.
— Что? — усмехнулась ведьма. — Никогда не видел, как кровь заговаривают?
— Нет, — сказал Буйвол.
— Дело нехитрое… Чем на себя пялиться, лучше посуду вымой, — сказала ведьма, и Буйвол безропотно подчинился, стал убирать со стола, чем немало удивил Малыша.
И вдруг в задернутое окошко что-то с силой ударилось, раздался скрежет, словно что-то острое царапало стекло. Какая-то тень заслонила свет.
Ведьма, повернувшись, отдернула тонкую занавеску и изменилась в лице.
В окно заглядывали огромные желтые глаза. Острый загнутый клюв скрипел по стеклу.
Чудище ломилось в дом.
— Они здесь, — сказала ведьма. — Я знала. Знала!
Малыш вскочил, подхватил с пола колчан и лук, выхватил стрелу, натянул тетиву, целя в окно. Круглые нечеловеческие глаза таращились на него, раззевался птичий клюв.
Филин!
— Кто? — Буйвол с мечом наготове уже стоял возле стены, прижавшись к ней спиной.
С треском и звоном вылетело окно. Огромная птица, разметав собранную Буйволом посуду, упала на стол, свалилась на п°л, забилась среди осколков стекла, пачкая кровью соломенный коврик. Меж распластанных переломанных крыльев железной занозой торчала короткая стрела с кожаным оперением.
— Арбалет! — крикнул Малыш, предупреждая напарника.
И его услышали. На улице захохотали, завопили незнакомые голоса. Еще одна тяжелая стрела влетела в высаженное окно, ударилась в печь, выбив из кирпичей красную пыль, осыпав побелку.
— Воры! — надрывался кто-то на улице. — Я вас всех проучу! Проучу как следует!
— Дверь моя! — выкрикнул Буйвол.
Ведьма сидела на полу и отрешенно гладила перья умирающей птицы.
Малыш быстро выглянул в окно, сразу отшатнулся.
Никого не видно. Прячутся в кустах, за деревьями. Судя по голосам, человека четыре. Немного. Но, быть может, остальные просто молчат.
— Никого не вижу! — крикнул он.
Буйвол был за перегородкой в комнате; стоял возле чуть приоткрытой двери, слившись с висящей на гвоздях одеждой, готовый встретить врагов, и слушал, не скрипнут ли половицы.
— У меня тихо! — откликнулся он.
Вылетело еще одно стекло. Стрелу на этот раз пожалели, просто запустили в окно камнем.
— Что им надо? — Малыш обращался к ведьме, но она его не слышала. Она провожала птицу. И вбирала в себя боль и злобу.
— Тут они нас не возьмут, — донесся из-за перегородки спокойный голос Буйвола.
Малыш еще раз высунулся в окно, на этот раз задержался на виду у противника, подставляясь под выстрел, дразня врага. Заметил движение в кустах дикой малины, отскочил — и вовремя — арбалетная стрела ударила в потолок.
В малиннике, видимо, один стрелок. Оставили его сторожить окна. Чтобы никто не выскочил. И с другой стороны, где два других окна, тоже, должно быть, ждет арбалетчик.
Остальные, видимо, вот-вот пойдут на штурм.
Сколько их?
Вход сюда один — дверь. Через окна не залезть — слишком высоко. Хотя, кто знает. Если нападающие хорошо подготовлены, вломиться в эти окна для них — пустяк.
— У меня тихо, — вновь подал голос Буйвол.
— Видимо, по стрелку на южной и восточной стороне, под окнами, — скороговоркой выпалил Малыш.
— Дверь я держу.
— В окна забраться трудно.
— Тогда давай сюда.
Ведьма подняла голову. Малыш посмотрел на сгорбленную старуху и содрогнулся — он увидел, что глаза у нее сделались желтые. Птичьи. И нос — словно клюв.
— Извини, мать. — Он проскользнул мимо ведьмы, когда та выпустила из рук мятое крыло филина и стала тяжело подниматься, словно вырастая из пола.
В комнате и спрятаться-то было негде. Разве только за сундуками. Но они слишком низкие, голова и плечи будут торчать. А от арбалетной стрелы не уклониться, и руками ее не поймать. Значит, надо быть быстрее врагов.
Буйвол махнул рукой, привлекая внимание товарища, показал рукой на дверь, приложил палец к губам. Вытянувшись в струнку возле косяка, он взял меч обеими руками. Малыш кивнул, натягивая лук.
За дверью крались враги.
— Сколько их? — беззвучно спросил Малыш, обозначил слова выразительной мимикой. Буйвол чуть пожал плечами и отвернулся.
Вот опять — половица тихо скрипнула. И сразу — тишина. Замерли они там, затаили дыхание. Пробуют ногами пол, отыскивая место, куда ступить.
Уже совсем рядом. Прямо здесь — за бревенчатой стеной.
Можно представить, как они сейчас тянутся осторожно к Дверной скобе, держа перед собой взведенные арбалеты.
Сколько их?
Буйвол вжался в стену.
Наверняка они догадываются, что он стоит именно здесь, поджидает их возле двери. Рванут скобу, нырнут в проем, перекатятся, повернутся, выстрелят.
Арбалетную стрелу мечом не отобьешь. Значит, нужно опередить врага.
Вот сейчас…
Дрогнула дверь.
Сейчас!
И вдруг, в тот самый миг, когда дверь распахнулась, воздух в комнате загудел от взмахов тысяч крыл. Заметались, забились тени, сея пух и перья, захохотали, заухали, завизжали. Лопнули стекла, вылетели оконные рамы. Туча невесть откуда взявшихся птиц закружилась живой вьюгой.
Ввалившиеся в комнату люди разом потерялись. Один схватился за лицо, упал на колени, выронив арбалет, закричал — совиные когти располосовали ему щеку, клюв выбил глаз. Другой бросился бежать, в дверь не попал, с маху ударился о косяк, опрокинулся, пополз куда-то на четвереньках.
Малыш ничего не видел, он укрылся за сундуками, забился в угол.
И Буйвол растерялся, прикрыл глаза рукой, заслонил лицо плечом, опустил меч.
Одна только ведьма видела все своими желтыми глазами. Она шла прямо к двери и руками гнала обезумевших птиц на врагов, изливая ярость и боль, выплескивая злобу и страх.
А потом в грудь ей что-то ударило, так сильно, что она задохнулась. Ее отбросило назад, швырнуло на стену.
Кто-то из людей, оставшихся за дверью, вслепую разрядил арбалет. Выстрелил в птичью метель. И не промахнулся.
Потому что так было нужно богам.
Ведьма захрипела, ухватилась за торчащую из груди железяку, потянула. Она еще была сильна. У нее оставалась ярость. У нее была чужая боль.
Но своя боль пересиливала.
Своя кровь клокотала в горле…
Мертвые птицы падали на пол. Живые вырывались на улицу — словно струи густого дыма валили из окон.
Ведьма, сцепив зубы, ползла к своему убежищу, чтобы напитаться там силой тьмы. Чтобы залечить страшную рану, если это возможно.
Если это угодно богам…
Кружился пух. Бились о потолок птицы. Падали со стуком, словно яблоки сыпались. Воробьи и синицы. Вороны и галки. Совы и ястребы…
Когда крылья перестали хлестать спину, а когти рвать одежду, Малыш выглянул из-за сундуков. Одновременно и Буйвол открыл лицо.
Кроме них и птиц, в доме никого не было.
— Это все ведьма, — с ненавистью сказал Теолот. Он смотрел на черные дыры окон, из которых еще вырывались птицы, и боролся с искушением пустить в дом стрелу. — Ведьма!
Ромистан стонал, пряча в ладонях изуродованное лицо.
— Теперь у тебя будет настоящее мужское прозвище, — холодно ухмыльнувшись, сказал парню Толстый Миатас. — С этого дня тебя будут звать Одноглазым.
— Он не слышит тебя, — сказал Крост Медвежатник. — Сейчас он видит только свое уродство.
— Но почему птицы? Почему? — недоумевал Виртис Безродный, приложив лезвие ножа к сизой шишке на лбу. — Почему не звери: волки, медведи, росомахи?
— Ты словно жалеешь об этом, — хмыкнул Крост.
— Просто пытаюсь понять.
— Видимо, потому, что ты подстрелил ее филина, — предположил Миатас. — Наверняка поэтому.
— Счастье, что у нее не оказалось сторожевого волка, — усмехнулся Миатас.
Охотники отступили, но не думали отступаться. Оставив немого Туаеса с тремя взведенными арбалетами сторожить южные окна, они собрались, чтобы обсудить, что делать дальше. Они были немного растеряны, обескуражены, встретив отпор. Они были готовы к схватке. Но не к такой.
— А что, если в следующий раз это будут звери? — Виртис ощупывал ушибленный лоб. — Или что-то еще более страшное…
Они не знали, не догадывались, что ведьма сейчас во тьме истекает кровью.
— Следующего раза не будет, — жестко сказал Теолот, и все Посмотрели на него.
— Мы отходим? — недоверчиво спросил Виртис. Теолот презрительно глянул на него:
— Нет… Конечно же, нет!
— И что же ты предлагаешь? — спросил Крост.
— Огонь. Мы пустим на них огонь.
Еще бились под потолком несколько ослепших пичуг, кричали, словно стонали.
— Может, она улетела? — предположил Малыш, издалека осторожно заглядывая в окно.
— Она не может летать, — сказал Буйвол, прикрывая дверь.
— И куда же она делась?
— Не знаю.
Ударила под потолок арбалетная стрела, выбила острую щепку, отскочила рикошетом, потерялась среди мертвых птиц на полу.
— Сторожат, — сказал Малыш. — Не уходят.
— Сколько их, не разобрал?
— Четверо, не меньше. Двое стерегли окна, еще как минимум двое ворвались в дом. Это я успел увидеть.
— Нет, их больше. Двое вломились в комнату, но за ними был еще кто-то.
— Насколько больше?
— Не знаю.
— Плохо.
— Что будем делать?
— Искать ведьму.
— Где?
— Не знаю.
— Плохо…
Буйвол с кухни принес длинное полено,, заложил его за дверную скобу, вбил кулаком покрепче, заклинил. Попробовал, надежно ли держится, покачал головой — запор никудышный, дернет кто посильней, полено вывалится.
Малыш следил за всеми окнами сразу. Близко к ним не подходил, чтобы не подставляться под выстрел. Враг тоже не показывался. Лишь несколько раз вылетали из-за деревьев железные стрелы, а откуда именно — не углядишь.
— Она улетела, — уверенно сказал Малыш.
— Ведьмы не летают.
— А эта летает. Жаль, не взяла нас.
Буйвол вдруг нахмурился, встревоженно закрутил головой, раздувая ноздри, принюхиваясь к чему-то.
— Чуешь?
— Что? — привычно хмыкнул Малыш. — Каша подгорела?
— Оставь свои дурацкие шутки! Дым! Теперь и Малыш нахмурился:
— Точно? Проклятье! — он, рискуя, выглянул на улицу. — Ничего не вижу!
— Подпалили со двора! Наверняка!
Железная стрела в палец толщиной ударила в бревна возле окна, едва ли не наполовину ушла в дерево. Но Малыш уже спрятался. Пригнувшись, переметнулся к окошку, что выходило на другую сторону.
— Здесь тоже ничего! — и вдруг краем глаза заметил искры, летящие по ветру. Крикнул, отпрыгивая назад: — Горим!
Из-за двери просочился в комнату легкий дымок, завился сизыми локонами. Буйвол слышал, как потрескивает, занимаясь, сухое дерево. Задняя часть дома, видимо, уже вовсю полыхала. Что там держала ведьма в сарае? Наверняка сено и дрова!
Что-то глухо треснуло, рухнуло с грохотом. Стропила?
— Что теперь? — Малыш подскочил к напарнику.
— Будем ждать, — Буйвол смотрел, как течет из-под двери дым, расползается покрывалом над полом.
— Чего? Пока как следует пропечемся?
— Они стерегут все выходы. Но дым нас скроет.
— Мы задохнемся.
— Не успеем, — Буйвол был невозмутим. Он клинком резал ползущие седые полотнища.
— Ладно, доверюсь тебе… Но учти, если мы сгорим, я найду способ тебе отомстить.
— Напугал… Неси с кухни всю воду.
— Слушай, — Малыш тронулся было выполнять распоряжение напарника, но остановился, повернулся. — А может, попробовать договориться с этими людьми? Мы, кажется, никому ничего плохого не сделали. Наверное, они пришли к ведьме. Но ее уже здесь нет. Мыго им зачем?
— Договориться? Попробуй. А я посмотрю.
— Ладно, — вздохнул Малыш. — Я ведь тоже не люблю договариваться, ты знаешь.
— Знаю, — сказал Буйвол. — Воду неси.
Потолок сочился густым дымом. Доски темнели на глазах, потрескивали, коробились. Сыпалась вниз тлеющая труха.
Дым взбирался по стенам. Дым плавал в воздухе.
Слезились глаза, и горло саднило. Едкая горечь наполнила рот.
Буйвол содрал со стены какую-то потрепанную ведьмину одежонку, разорвал ее на полосы. Бросил тряпки в кадушку, что приволок Малыш. Вытащил, отжал воду, протянул другу:
— Завяжи лицо, — и закашлялся, надрывно и хрипло.
Становилось все жарче. Пламя ревело где-то совсем неподалеку. В окна было видно, как сыплются с крыши снопы искр, летят, кружась, в лес, затянутый сизой мглой. Как отрываются лоскуты огня и полощутся на ветру.
— Сейчас… — Буйвол тянул время. — Сейчас… Еще чуть-чуть… — Из-за мокрой тряпки на лице голос его звучал глухо. Но Малыш отлично его понимал.
Языки пламени лизнули потолок. Разбежались по корчащимся доскам, опалили толстые балки. Пахло жженым пером — тушки птиц на полу обгорали.
— Сейчас…
Друзья сидели, отодвинувшись от полыхающей двери, и, утирая слезы, ежесекундно плеская в лица водой, следили, как с потолка огонь перебирается на стены. Уже занялась тонкая перегородка, и вспыхнули занавески. Затлели лохмы пакли, торчащие меж бревен.
— Еще немного…
Малыш не думал об опасности, он переживал за стрелы. Он наглухо закрыл колчан и полил его водой, но все равно боялся, что оперение не выдержит такой температуры.
— Вот сейчас… сейчас…
От мокрой одежды валил пар. Волосы потрескивали, кор чились, спекались. Горела кожа.
— Пора!
Они вскочили, встали спиной друг к другу. Буйвол подхватил кадку, опрокинул, окатив остатками воды себя и Малыша. Потом ударом сапога выбил пылающую дверь, сорвал ее с петель и, не мешкая, не раздумывая, нырнул в проем, увлекая за собой товарища.
Ухнуло навстречу пламя, обдало жаром, опалило лица, сожгло брови.
Кругом — огонь. Все плывет, колышется. Рев, треск, гул.
Выход справа!
Ничего не видать!
Где-то здесь!
Позади обвалилось что-то — лавина пламени, взрыв искр. Потолок просел, перекосился.
Выход!
Буйвол вынес разваливающуюся дверь плечом, перемахнул через догорающие остатки крыльца, грузно упал на землю, чуть не наткнувшись на свой меч. Рядом приземлился на четвереньки Малыш и сразу же вскочил легко, сорвал крышку с колчана, выхватил стрелу, метнулся в сторону, отыскивая противника глазами.